Б. Глава четвёртая. Главка 5

     Войдя домой, Владислав на некоторое время замешкался в прихожей, прислушиваясь. Было тихо, как и всегда, и всё-таки в воздухе ощущалось невидимое напряжение. “Поссорились они, что ли, в очередной раз?”– неприязненно подумал он и в очередной раз пожалел, что не переехал жить в отдельную квартиру, когда у него была такая возможность. Теперь отец прибрал её к рукам и уже не отпустит. Впрочем, не следует портить себе настроение подобными мыслями. Прогулка получилась чудесная, позднее лето за городом – почему же ему раньше не приходила в голову мысль, как это хорошо? Он даже смог забыть на время о работе и обо всём, что с ней связано. А подобное с ним почти никогда не случалось. Владислав привык жить в мире идей и умозаключений. Откинуть их было непросто, но, кажется, сегодня у него это получилось. Он был полон энергии и желания жить.
     Остановившись перед дверью комнаты отца, Владислав задумался. Стоит ли говорить с ним сейчас? И о чём, скажите на милость, с ним говорить? Но, по заведённому порядку, вечером они всегда встречались в этой комнате и обсуждали случившееся за день. Это походило на отчёт, который подчинённый предоставляет начальнику. Правда, со временем отец уже не настаивал на соблюдении традиции, и разговоры перестали быть регулярными. Сейчас, однако, что-то тянуло Владислава в эту комнату, и он сам не вполне понимал, что именно.
     Он постучал. Ответа некоторое время не было. Затем еле слышный голос произнёс:
     – Это ты, сын?
     Владислав не любил обращение “сын”. В нём была какая-то нарочитость, искусственность. Особенно в устах его отца.
     – Это я, – коротко ответил он, слегка поморщившись.
     – Входи.
     Владислав нажал ручку и широким уверенным жестом распахнул дверь. Он знал, что с отцом нужно держать себя максимально независимо – с тех самых пор, как, “взбунтовавшись”, пошёл работать в полицию вопреки воле родителя. Тогда у тебя ещё есть шанс не поддаться его воле.
     Комната поразила его густым полумраком. Ни одна лампа не горела, шторы были наглухо задёрнуты, и свет из коридора упал узкой жёлтой полоской, испуганно, будто вторгаясь в чужие владения.
     На несколько секунд воцарилось полное молчание. Глухой, охрипший голос, доносившийся из дальнего угла, прервал его:
     – Ну, что же ты встал? Проходи, садись.
     Владислав сделал несколько шагов, нащупал стул, отодвинул его, присел на край. Ему стало не по себе от всех этих странных церемоний.
     – Итак? – спросил он подчёркнуто спокойным тоном. – Ты хотел о чём-то поговорить?
     Обращение “ты” в разговоре с отцом он усвоил лишь недавно. До этого Владислав называл родителя исключительно во множественном числе.
     Отец молчал. В темноте трудно было разглядеть его щуплую высохшую фигурку, стоявшую возле забранных окон. “Тут что-то не так”, – подумалось Владиславу.
     – Да, я хотел поговорить, – раздался в этот момент голос, скрипучий и старый голос. Слишком старый.
     – Я слушаю.
     Голос ещё помедлил, словно сомневаясь. Но Владислав знал, что это не так. Отцу несвойственно было в чём-либо сомневаться.
     – Мне нужно, чтобы ты знал. Пока что ты один. А может быть, только ты один. Дело в том…
     Пауза, долгая, очень долгая пауза. Совершенно нетипичная для его отца. Владислав почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Что такого могло случиться?
     – Да, так в чём же дело? – спросил он предательски дрогнувшим голосом.
     Фигура у окна шевельнулась, и одна из штор слегка дёрнулась вниз, как будто её потянули рукой.
     – Это должно быть строго между нами.
     – Разумеется.
     – Я ещё ничего не знаю точно… Но есть серьёзные подозрения… У меня диагностировали некоторое… новообразование в… Хотя неважно, где именно. Просто новообразование.
     Он умолк. Владислав подождал некоторое время, однако никакого продолжения не последовало.
     – Новообразование? Какого рода новообразование?
     – Пока неизвестно точно, нужны… нужны дополнительные анализы. В любом случае, это довольно серьёзно.
     – Разумеется серьёзно! Что ты планируешь делать?
     Вопрос был, конечно, глупый. Но Владислав растерялся и выпалил первое, что ему пришло в голову.
     – Планирую делать? – переспросил отец и в голосе его, несмотря ни на что, прозвучала насмешка. – Я планирую лечиться.
     – Да-да, разумеется, я… я не то хотел сказать.
     – Сказал, что сказал, – сухо отрезал человек у окна. – Мне самому пока ничего не ясно. Как бы там ни было, лечиться необходимо.
     – Я думаю, раз пока ничего точно не известно, не нужно драматизировать ситуацию. Для начала нужно узнать… характер образования, или как там это у врачей называется?
     – Называется, как-нибудь называется, – мрачно подтвердил отец. – У врачей много различных словечек.
     – Когда ты узнал?
     – Несколько дней назад. Тут вот что: в любом случае мне сейчас придётся тратить много времени на себя. И много денег, скорее всего. А времени у меня мало… почти что совсем нет.
     – Ты о делах фирмы?
     – О них. Тебе известно, что я никому не доверяю управление. Да никому из моих подчинённых и нельзя его доверить, у них просто нет опыта. Однако остановить всё, даже на несколько дней, невозможно. А тут речь идёт о неделях, месяцах, может быть. Ситуация складывается таким образом, что кому-то нужно будет взять фирму на себя.
     – Кому-то?
     – Да, сын, тебе.
     Владислав закусил губу. Это был хорошо рассчитанный ход. Удивительно, что даже в такую минуту и в таком состоянии его отец умудрялся разыгрывать очередную хитроумную партию. И в самом деле: что тут можно сказать? Если человек только что сообщил, какой ужасный диагноз ему поставили (даже если его вовсе ещё не поставили), возможно ли возражать ему? Спорить с ним, отстаивать свою позицию? Нет, разумеется, об этом и подумать нельзя. “С его стороны это просто-таки нечестно”, – мелькнуло в голове у Владислава. Но ведь что-то он должен ответить?
     – Я не уверен, что это хороший выбор… Наверняка есть люди, гораздо лучше меня разбирающиеся в твоём деле.
     – Есть, конечно. Но, как я уже сказал, у меня к ним нет доверия.Тебе я доверяю.
     Последняя фраза была произнесена каким-то особенным тоном, от которого человек, плохо знавший его отца, насторожился бы.
     – И всё же… я думаю, папа, для начала нужно дождаться точного диагноза. А потом уже решать деловые вопросы. Я не прав?
     Пожалуй, верный ответ. Не отказывать, но и не соглашаться. Выиграть время… В конце концов, он ведь говорит очень верные вещи.
     Фигура у окна по-прежнему не двигалась.
     – Ты прав, – произнёс голос. – Однако это ничего не меняет. В понедельник мне уточнят диагноз. Фирму нельзя бросить на самотёк, сын. Она сейчас – самое важное.
     – Вот как? А мне казалось, что самое важное – твоё здоровье.
     – Нет. Здоровье уходит, и мы почти ничего не можем с этим поделать. А благосостояние, наше благосостояние должно оставаться неизменным. Мне его передал мой отец, я передам тебе, ты передашь своим детям. Понимаешь, о чём я говорю?
     Владислав понимал. Благополучие было для отца основой всего. И жизнь любого отдельного взятого человека, пусть даже и его самого, не могла быть ценнее.
     – Я понимаю, – ответил он, хотя, положа руку на сердце, не мог этого понять. – Давай поговорим обо всём в понедельник, когда будет больше ясности.
     Отец ничего не ответил, и Владислав счёл беседу оконченной. Но завершать её вот так он не хотел.
     – Послушай, я… – слова подбирались плохо, трудные, непривычные слова. – Мне очень жаль… жаль, что так получилось, что… у тебя возникли эти проблемы. Я верю, что всё наладится.
     Ответа по-прежнему не было. Тихонько вздохнув, Владислав вышел из комнаты.