Ветры надежды

   
 Автобиографическая повесть

     Я тоже стала частой гостьей в его коморке, ведь нам вместе приходилось составлять план проведения вечеров, а это проще за чашкой чая, чем в кабинете, который – как проходной двор, ведь в нём – три работника, три телефона, что ни минута – отвлекаешься на разговоры. В его комнате почётное место занимал синтезатор, и он часто с удовольствием проигрывал на нём какую-нибудь новую музыкальную композицию, которую сочинил ночью.


    Было приятной неожиданностью, когда на планёрке директор отметил, что за последние недели увеличилось  количество посетителей на вечерах. Мы с Глебом придумывали разные конкурсы, и не только танцевальные. Я проводила викторины, игры, причём любимым стал детский «ручеёк». После того, как я провела эту игру в первый раз, случалось, что в ходе вечера подходили девушки и  спрашивали: «А сегодня   «ручеёк»  будет?». Да и молодые ребята были не прочь повеселиться.
    Вот когда пригодились мои наряды, сшитые своими руками! Чаще всего на вечера я надевала комплект: платье из чёрного атласа, обтягивающее фигуру, а поверх него накидывала как бы второе, но уже свободное, - из прозрачной, переливающейся тусклым серебром, заморской ткани, которую год назад привезла из туристической поездки в Болгарию.


    Наряд сшила сама – подсмотрев фасон в журнале «Бурда», но так и не надела ни разу. Да и то: куда бы могла в таком экзотическом наряде у себя в городке появиться?!  В свои почти тридцать лет уже считала неприличным посещать дискотеки. А тут – как будто для таких вечеров и было сшито!
   Когда я в таком наряде, да ещё с золотой гривой, кольцами струившейся по плечам, выходила на эстраду, чтобы объявить очередной конкурс или игру, то была похожа на этакий экзотический цветок. Это порой мешало работе, но куда девать женское тщеславие?! Единственное спасение – никогда не отвечать на приглашение потанцевать. А как хотелось хотя бы раз «тряхнуть стариной» в любимом вальсе!


    Прежде чем решиться заглянуть к Игорю Григорьеву,  посчитала, что нужно познакомиться с его творчеством. В обеденный перерыв побежала на Профсоюзную улицу  в библиотеку, записалась и взяла два его поэтических сборника.
   Наскоро перекусив, я уселась в Иринино кресло, что ближе к окну и открыла первый сборник, он на обложке не имел названия. На титуле, не очень выразительно, читалось «Не разлюблю». Первое стихотворение, первые строки – и я останавливаюсь:
Покойны жёлтые озёра,
Спокойны синие пески…
   Что это: автор перепутал цвета? Сознательно? Слова «покойны» и «спокойны» по смыслу одинаковы, но как по-разному воспринимаются!
   Читаю дальше:
Они как старость – без укора,
Они как юность  – без тоски…
   Вот те на! Каждая строка останавливала, заставляла задуматься. За вечер обе книжки  были «проглочены»!


   Стихи в его книгах шли друг за другом, как солдаты в строю, но каждый из них чеканил свой шаг, выводил свою мелодию. Вроде лёгонькое, почти детское:
Есть на Порховщине
Речка Веретенька.
Зяблик на лещине
Там звенел и тенькал.

Крохотная пташка:
Пёрышки да кости,
Алая рубашка,
С прозеленью хвостик…
   И дальше  стих ведёт  по речке Веретеньке и  вот она – концовка:
Но лишь эта речка,
Лишь моя светлана,
Для меня навечно –
Песня-необмана.
    И так – почти в каждом стихе!  Я упивалась разнообразием ритмов, совершенно невообразимыми сравнениями, словосочетаниями,  возникавшими чуть не в каждой строке. Но больше всего меня поразило умение поэта «творить»  слова. Вроде понятное слово, а звучит по-своему – то ли по древнерусски, то ли, считай, его совсем новым. Вот это поэт! К концу книги стала уставать от обилия впечатлений. «Читать Григорьева большими порциями – тяжкий труд» - сделала я такой вывод, укладываясь спать.  Надо свои стихи перечитать, прежде чем к нему идти, - была последняя разумная мысль, прежде чем взбудораженный ум отпустил мою душу в мир сновидений.


    Целую неделю я находила минуты, чтобы дорваться до освободившейся печатной машинке  и  отпечатать свои стихи. А какие выбрать? После его сборников все мои вирши  казались какими-то детскими, обыденными:
  Разбежался по лесу хоровод берёзок,
  На тропинках-ниточках снег уже исчез.
  И стоит над озером в серой дымке тонкой
  Раннею весною пробуждённый лес.
    И так далее. Сти-ша-та! Но так хотелось сохранить дружбу с этими отзывчивыми людьми – поэтами, и  я решилась и в обеденный перерыв  отправилась  по адресу, который  дал  он мне  в первый день знакомства.            
   Игорь Николаевич был на месте и, кажется, даже обрадовался моему приходу. Расспросил, как я устроилась, нравится ли работа.
   - Вы – мой крёстный, - в шутку ответила я. – Всё замечательно. А я принесла… - и протянула листки со стихами.
   - Почитаем.
   - Понимаю, что не шедевры. Я посылала   в Литинститут стихи и свои пьески, а мне так и не ответили, значит, ничего стоящего.
Игорь Николаевич поднял голову;
   - Ты их посылала вместе – стихи и пьесы?
   - Да. А что?
   - Потому и не ответили. Надо было положение внимательней читать. –  Писать ты можешь. Я тут пометки  сделал, посмотри. А сейчас пишешь?
   - Не получается, работа затягивает.
   - Не теряйся. Приходи.


   «Правильно, что я сходила. Хоть узнала, почему из Литинститута не  было ответа», - размышляла я, ускоряя шаг.
   Через неделю я снова наведалась к Игорю Николаевичу с несколькими стихами.
    - Это новые. Посмотрите? - сказала я, протягивая листки. Он взялся за карандаш.
    - Ищи образ! - наставлял он меня, подчёркивая «сухие», как он выражался, строки.  Мне не  очень  понятно было, что это значит, но спросить стеснялась.  Буду потом смотреть – пойму, наверное. Зато видела, как он искренне радовался и ставил «плюсики» около строк, где этот «образ» у меня был. Это, видимо, то, что так потрясало меня при чтении  его стихов, но  мне до такого ещё плыть да плыть!
    - Через неделю у нас семинар. Из Москвы писатели приедут. Поучаствуй, с псковскими поэтами познакомишься.


    Я  не уходила – улетала от него на крыльях радости от полноты чувств. Вот это да! И представить не могла в своей тьму-таракани, что не пройдёт и месяца, как  я окунусь с головой в новую, такую увлекательную работу, в мир творчества! Что значит – областной центр!
    Чтобы попасть на семинар, а он был двухдневный,  надо было отпроситься с работы. Но директор, узнав, что я пишу стихи, даже обрадовался: будет кому  в стенгазету стихи-поздравления  писать.            
    Перед семинаром я пересмотрела свои стихи с пометками Игоря Николаевича, отобрала те, где стояли «плюсики».  Семинар  проходил в областной библиотеке.
    Игорь Николаевич записал меня в группу поэта Феликса Чуева. Познакомил нас с ним, сам отправился в группу, которой руководил Михаил Львов.
    Первым делом Чуев попросил нас представиться, а листок с фамилиями у него уже лежал на столе. В нашу группу попали Александр Гусев, Ольга Недоступова, Олег Тиммерман, Энвер Жемлиханов из Великих Лук, чуть позже – прямо с работы, как он сказал,  пришёл  Владимир Половников, а ещё позднее – несколько человек, которые приехали из районов, но  семинар уже шёл, и их имена сразу не прозвучали.


    Чуев начал занятие с прочтения – для знакомства – своих стихов. Они были посвящены его профессии лётчика, Я слушала с интересом, они были ровными, слух не уловил ни одного сбоя ритма. Сказать, что привели в восторг?  Я отметила их патриотичность, техничность, но  особо не взволновали меня. Вот что-нибудь душевное! Про любовь… Очень хотелось услышать произведения наших поэтов, псковичей. На какой ступеньке я стою?
     Из всех присутствовавших я выделила Олега Тиммермана и Сашу Гусева. Они читали стихи о Пскове, которые были насыщены такими историческими картинками, что и мне захотелось тут же побежать в библиотеку и вооружиться новыми знаниями о городе.

 
    После  выступления поэта, Чуев разбирал произведение по «косточкам». Замечаний было много, я даже внутренне не со всеми соглашалась. Но каждому выступавшему  от него достались и добрые слова, и пожелания. Мне они  тоже достались,  я-то хитренькая: читала стихи, прошедшие отбор у Григорьева. Но было  радостно осознать, что не последняя  в ряду местных поэтов.
    Ещё  мне очень  понравились спокойные, лиричные стихи Ольги Недоступовой. Потом было общее  чаепитие.  В группе Михаила Львова были в основном прозаики. О, сколько на Псковщине пишущих людей, думалось мне, и почему-то всё мужчины, женщин  всего-то – как пальцев на руке.
    - Покажи свои  стихи Льву Ивановичу, - сказал Игорь Николаевич  в одну из встреч.
    Отобрав листки с плюсиками Григорьева, вскоре после семинара  я принесла их  в «Лениздат». У Льва  Ивановича был свой взгляд на поэзию, порой отличный от григорьевского. Свои плюсики он  ставил  совсем на других стихах, чем у Григорьева.  На одном и том же листочке стоял плюсик Григорьева и минус Малякова. Позже я поняла: он отбирал авторов для издания книжки-кассеты в «Лениздате». После семинара поняла,  что  мне попасть в эту книжку не светит, но так об этом мечталось! Куда там мне попасть в книгу: тут столько замечательных авторов своих, «доморощенных»!


    В какой-то день, забежав в обеденный перерыв к Малякову, я увидела сидящую за столом напротив молодую светловолосую с красивыми голубыми глазами девушку. Её мельком я видела и на семинаре, она, видимо, была в другой группе.
    - Знакомьтесь – Светлана Молева, поэтесса, жена Игоря Григорьева.
    Жена? Разница в их возрасте была налицо, ей от силы двадцать лет, подумалось мне, она в дочки ему годится. Но это не первый случай!
    Мы познакомились, и как-то сразу нашли точки соприкосновения. Я с восторгом рассказала о благожелательной атмосфере, которая была в коллективе ДКП, что очень помогало в работе. Из Дома Советов мы вышли вместе, чтобы пообедать в диетической  столовой на улице Ленина, она была самая дешёвая.  Я всегда ходила туда, если в обед не пила чай у Глеба.
   Светлана пригасила как-нибудь зайти к ним в гости.

   Продолжение следует