Отшелестело в роще, золотая

Мне он совсем не нравится. Убогий проситель «посмотрите-пожалуйста-у нас-розетка-искрит», сосед с заискивающей полуулыбкой. Он читает Пруста и Джойса, используя в качестве закладки чек. Да, он всегда берет чеки. И собирает сдачу в магазинах — мелочь с блюдечка, десять рублей, даже пять. Стоит и ждет, пока кассирша, рассвирепев, швырнет ему три монетки по рублю. Смиренно подберет и уйдет, довольно улыбаясь. В троллейбусе раскроет «Улисса»— сколько я его знаю, он всегда читает «Улисса»— и отрешенная улыбка осветит его лицо. Погружаясь в змеиный клубок стилистики Джойса, он теребит в руке закладку-чек. «Бакалея. 236 рублей. Отдел 05. Кассир № 6. Спасибо за покупку», — напечатано на чеке.

 - Знаете, Настенька, — говорит он, с удовольствием наблюдая, как я чищу картошку, ненужный и нежданный гость. - Я недавно книгу издал. Стихи собственного сочинения. И немного прозы. Подражательно, несмело, но как-то, знаете ли, свежо получилось, девственно.

 Он бросает на меня быстрый подозрительный взгляд, оценивая, способна ли я припомнить, что такое девственность.

 Я молча киваю.

 - Сборник был отмечен критикой. Тираж небольшой, но, может, книжка попадалась вам на глаза. Название «Светало». Не припомните?

 - Светало, — язвительно повторяю я. - Светало. Какое там светало, когда, простите, вам уже к шестидесяти? Смеркалось и вечерело!

 Он беззлобно хохочет.

 - Настенька, зачем вы так со стариком? — не обижается он. – Это не более чем название. Аллитерация. Понимаете? Игра слов. У меня было две жены: Света и Алла. Вот и получилось «Светало». Книга посвящена им.

 Он глядит на мои розовые пятки в шлепанцах. Молчит и жует губами.

 - Две жены, две светлых повести, — продолжает он вздохнув. - Я, как вы знаете, поздно начал. И рано кончил, простите за каламбур. Уже давно импотент, извините за пикантную подробность. Всего две женщины и было у меня. Две любви. Один взгляд и навек, пардон за штампы. Излилось в книгу.

 Я хмыкаю в ответ на его эакулястические метафоры.

 - И обе, что примечательно, циркачки. Первая, Светлана, была наездницей. А вторая...

 - Дрессировщицей? — хмуро предполагаю я.

 - Все бы вам шутить, Настенька, — не обижается он, угодливо подбирая картофельную кожуру с пола. - Вы считаете, мужчин надо или объезжать или укрощать? Вы молоды, Настенька, просто молоды.

 И он улыбается мудро. Раздается телефонный звонок.

 - Але, — говорю я.

 - Владимир Сергеич у вас? — без обиняков интересуется сварливый голос.

 - Да, — растерянно отвечаю я.

 - Скажите, что звонила Валентина Ильясовна. Пусть срочно идет домой! Немедленно!
 И она бросает трубку.

 Владимир Сергеич все понимает без слов. Сгорбившись, он тихо встает и уходит. У него спортивная сумка, в ней зябнет бутылочка пива.

 - Что я вам скажу, Настенька, — он вдруг останавливается в дверях. - Эти наездницы... Там ничего сложного. Я сначала восхищался, с ума сойти, лошадь скачет, а она на ней фортеля выкидывает. Это же опасно! А потом поближе рассмотрел — лошадь очень широкая. Как тахта. На ней скакать никакого труда не составляет...

 Я молча закрываю за ним дверь. Таким, как мы с Валентиной Ильясовной, увы, не посвящают книг.