Что вещает мне моя земля

                Что вещает мне моя земля

Я все больше убеждаюсь: городской комфорт растлевает не только дух, но и тело. Вроде почти всё есть, чтобы тело твоё в городских условиях было в холе да в покое.  Однако внутренне чувство, глубокое, но еще мерцающее предупредительным  смятением,  намекает тебе, что всё тяжелее жить, потому что не знаешь, «куда ведет нас рок событий».

Душу жжет пушкинская  обеспокоенность:  «Куда ж нам плыть?». Эта обеспокоенность близка трагической раздумчивости шекспировского героя, вопрошавшего: «Быть или не быть, вот в чем вопрос?..».

Однако пришла весна. И теперь я чаще всего нахожусь в деревне. Днями, когда нет дождей, провожу в крестьянских трудах и заботах. Эти труды целительны. Тело изматывается, а дух крепчает. Играет солнце и целует каждую былинку. И ликует весь мир, который меня окружает, весенней восторженностью, приветствуя начало нового бытия после зимней мертвенности и угрюмого покоя.

Хорошо вслушиваться в музыку рос, вглядываться в сиреневые туманы над деревенским ручьем, в белую, вскипающую кипень расцветающих черемух у заброшенных хат. И снова работать, работать до изнеможения, до тех пор, пока не угаснет  в твоем сознании мысль о бренности и бесплодности комфортного существования, презренного «грошевого уюта»

В деревне живешь и совершенно естественно, без всяких на то размышлений, говоря поэтическим слогом, чувствуешь всем своим существом: ты не чураешься ни косы, ни орала. И вспаханная тобой бороздка, различимая влажной чернотой от спящей с зимы серой корочки, и побеленные стволы яблоневого сада, и сочащиеся после обрезки верхушки малинника, и потревоженный тобою аромат черной смородины – всё мило тебе и врачует душу, успокаивает сердце. Его бестолковое биение  в деревенских  трудах не чуешь.

Хорошо идти за водой к деревенскому колодцу. Говорят, он старше, чем сама деревня. Ему, если верить местному краезнавцу, 400 лет. Колодец обновлен. На его бетонном кольце сруб в два венца и тяжелая крышка. Брошенная торопливой рукой, она хлопает громко, возвещая, что я сегодня не один на этом деревенском околотке:   несколько бывших «аборигенов», ставших горожанами, наезжают сюда, чтобы хата жила, колодец был почищен, земелька возле двора ухожена.

Вода по весне в колодце  стоит высоко, вровень с землей. На её посеребренной темени плавают свежие березовые серёжки, липкие тополиные листики,   сбитые высоким «журавликом» в зев колодца. «Журавлик» поскрипывает и даже вскликивает так же, как и его «омонимичный» собрат на заросших болотах возле речки Свапы. Я нарочно опускаю «журавлиный нос» - длинную, отполированную десятилетиями  жердь – в самую глубь колодца, чтобы увидеть, как на поверхности высвечиваются серебром бесчисленные пузыри. 

Ведерко с водой я несу сквозь храм высаженных мною молодых берез, рослых густых сосен и одной прекрасной ели, с густой и чистой хвоей.   Думаю, что не от излишней старческой чувствительности, а отчего-то иного  вся душа моя в эту минуту обливается очистительной святостью слёз.

 Чтобы унять расходившееся сердце, усаживаюсь на ракитовый пенек и чувствую, как светлеет душа. Вспоминаются прожитые времена и года. И уже кажется, что если и было горе, то это не горе,  бывшая какая-нибудь беда –   не беда. Н настоящие испытания еще впереди.

И вдруг почувствуешь себя неодолимым, крепким и сильным перед невзгодами, которые, всё же, окружают и тебя, и страну, и народ изнутри и извне. Но встретишь всё вооруженным, необоримым...

Здесь, на этом забытом деревенском околотке, вдруг начинаешь понимать, что к тебе возвращаются  четкие мысли, острее становятся зрение и слух. 
Я с удовольствием продолжаю работать на земле, копаясь в ней, холя её, облагораживая каждый её сантиметр любовью и потом.

Мне вещает и земля, и что на ней растет, поет, живет и движется: «Только так будут работать на полную мощность твой человеческий дух и твоя воля».