Би-жутерия свободы 41

  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

Глава#1 Часть 41
 
Вот таким был старик, на котором пробы ставить было негде. Он мечтал загорать на заброшенном пляже в космос.
Чтобы помянуть свою первую супругу, дяде Апрелю, выпустившему из своих объятий облигации по займу у первой жены, пришлось вспомнить, как судьба, не без его помощи, проводила её до сиреневой околицы на тот дальний край света.
Вечер сгущал анилиновые краски на щеках с персиковым пушком хозяйки дома тёти Марты (настоящее имя – Зульфия Маузер – плодоносная женщина-гитара, подстраивающаяся под любого, кто берёт её в руки, когда её трясёт от потрясающего словосочетания «оголённые провода»). Она притягивала гостей шармом амбулаторного приёма и тем, что как никто другая сумела пудрой загасить пылающие от смущения щёки, когда личинку уличили в святотатстве. Тётя, не спившийся образ которой я надолго запечатлел в памяти соседей по квартире (она обожала свою старую болонку и раз в году меняла ей протёршиеся коронки у зубного эскулапа), соответствовала принятому мировоззрению – демпинговая зона тела дамы всегда должна находиться под боком внимательного мужчины, доказывающего, что он эластичнее стерильного бинта, находясь под женским каблуком.
Приносить с собой выпивку, режущие и колющие музыкальные инструменты строго возбранялось. Это правило я усвоил на пионерском сборе макулатуры от вагоновожатого из первого продотряда млекопитающих, который на пальцах объяснял мне, что пай-мальчик – это не тот, кого педерасты-кабыльеро, отказавшиеся от безоговорочной капитуляции женского тела, имеют на паях.
Как сейчас помню – из гомерических комиков присутствовал закатывающийся в отпрысках смеха будущий породистый пародист и двойной шпион с уплощёнными понятиями рыцаря плаща и кинжала, окроплённый тройным одеколоном и подрабатывающий на той стороне, на дому. Он никак не мог решить, считать ли насест несущим перекрытием для несушек всякую ересь? Теперь этот преднамеренный меланхолик в смятении возвращается с работы в повседневный цирк – в семью, как в кинотеатр «Повторного фильма», где клонируют роботов, воспроизводя их поточным методом. Рассеянный человек с неприконченым высшим образованием, сам юморист и неисправимый буффон, я относил себя к личностям, не стеснявшимся взболтнуть лишнего, подливая политизированную водку «От ворот поворот на 180;» в пиво. Продавать же иной товар по вздутым в накзание кому-то ценам я отказывался, так как из собственного опыта знал, что не всегда удаётся отмыть окровавленное.
Так я уверовал, что смазливые часики в отличие от их аналога – штампованных фраз долго не проходят. А разве можно забыть как вдоль стены с шампанским в бокале кралась обезглавленная тень с плакатом «Ресницам – непосредственным участницам напористого секса нельзя недоучитывать отвлекающий Max Factor!»
В такт самбатреугольному танцевальному Риу-де-Женейру двигались выработанные женщины в стиле бар «Рокко и его братья». Их изломанные торсы и ледяные торосы судьбы несли в себе завязь зависти с одной целью – не дать ей распуститься. Они были убеждены, что секс – это подношение, подбитое панбархатом плюс связь физического опыта с химической реакцией на него.
Завалиться в чужую постель или плакаться в мягкую подружку не страшно, рассуждали красавицы, страшнее быть сбитыми с толку безответственным водителем или упасть в собственных глазах не на ту кушетку, не в том доме и не при тех обстоятельствах, тогда и знатный окулист не поможет. Зато когда мы выйдем из употребления, то будем думать, что выбрались не оттуда, откуда все.
А я? Ну, что я? Кого интересует (в элементе) мой атомный вес в обществе, в котором калиброванные дураки не переводятся с факультета на факультет, а остаются, сохраняя выносливый голос?
Между прочим, невероятные идиоты, не в пример редкоземельным металлам, встречаются чаще, поэтому в погоне за дешёвой популярностью я (производитель непостижимых словосочетаний) предпочитал отставать от неё на три шага.
В этот период жизни, чтобы не превратиться в политического тупицу (главное в политике дойти до смешного и вовремя отойти в сторону), я пришёл к выводу, что должен научиться водить колымагу времени бесповоротно. Я обратил внимание на неуклюжесть вёсел в уключинах, соревнуясь в гребле, когда вышел к морю и лицо моё, засыпанное каштановыми волосами вытянулось вдоль побережья от удивления. Я также уверен, что учителя в школе, лазая за словом в чужой карман, бесстыдно занимались плагиатом, учась на моих ошибках. В отместку меня запирали после уроков в актовом зале, представлявшемся мне долиной ужасов, отделанной испугами в виде спортивных снарядов.
Напомню сомневающимся – подтасованная статистика способна одолеть женщину незаурядной нарядности. Хозяйка по кличке Молочная железа представила меня великолепной матроне, исполненной природой в рубенсовском духе. Несмотря на водобоязнь, дама, облицованная кафелем и стабильно набиравшая в весе (даже причёска, ворчавшая в разные стороны, поправлялась), с удовольствием нырнула в норковую шутку, поданную кем-то из безликих масок сопровождающих (их подбадривало зрелище висевшего на стене хлыста для поторапливания вялотекущих событий).
Говорят, это была женщина – бухгалтер, обладавшая несметным богатством души, но лёгкого поведения, возмущённая обычаями медведей, всю зиму сосущими одну и ту же лапу.
Пока мне снилась повстанческая армия стариков при поддержке Виагры, в сушилке времени бесстыдно кувыркались её кружевные бюстгальтеры с моими замусоленными трусами. От одного взгляда на матрону я готов был разрыдаться на её мужественном плече, непьющим сосунком, овладевшим ценной информацией, как рационально она проводит время вне дома. Само же время, перехватывая дыхание свидетелей, делало вид, будто не замечает моих смуглых и хлопчатобумажных воспоминаний, когда в них летом в городском парке играет духовой оркестр, а зимой – в снежки.
Зная, что свежих партнёрш не лам уламывать, и не экзамены заваливать на спину, я в брюках с пузырями на коленках (следствие ожогов в кинотеатрах при общении с курящими соседками) вознамерился стать распутником гигантессы по жизни и вовлечь её в результативные любовные игры, но не учитывал, что в эпоху эмансипации первое дело в сексе, если оно «выгорит», – техническая оснащённость в освещении событий. На поверку оказалось, что это не климактерическая женщина, переживающая ледниковый период, а порожистая река, впадающая в запоздалое детство, хотя какое-то время я чувствовал себя в ней, как ни в ком не бывало.
Я мечтал прогуливать безмятежные дни на пляже, и чтобы Нью-Порк, как следует, залило, потому что в таком случае мне, опьянённому победой и успевшему налакаться из первоисточников, представится возможность выйти из дома с ружьём для подводной охоты на Золотую Рыбку не для того, чтобы окружить её колючей проволокой пристальной заботы.
А кто не помнит незатейливого ёжика, утыканного загнутыми цыганскими иглами, который в результате посещения бани притащил домой неизлечимый заморский грибок на иголках?! Мазей, конечно, не оберёшься, после того, как соседа китайцы убили, за то что тот ел эбонитовыми палочками и давал уроки на фортепьяно по шкале Рихтера, после хождения по запахохранилищам общественных туалетов, где навязывал писуарщикам дармовые освежители воздуха. Придерживаясь порносценария «Чувства на конец зашкалили», я потонул в несбыточной на рынке любви мечте – во чтобы-то ни встало – отыскать свою «половинку» и четвертовать её, чтобы больше не играла в семейной политике вторую скрипку без смычка. Что-то у меня оставалось в голове, что-то уходило в потные пятки компанейского человека – особенно в периоды военных компаний. Безумная находка не давала мне покоя. Но, если и её проанализировать трезво, то можно с натяжкой согласиться – в ней заложен двухтысячелетний кураж.
Уверен, что через много лет я не увижу себя по-иному – меня просто не будет (так сказала моя знакомая Беллочка Острозубко). А пока я, как герой сюрреалистического романа, танцую с неназванной возлюбленной, и кружение превращается в вальс бутерброда с ветчиной, так что не буду отягощать вас домыслами, играющими на гуслях, потому что оперным Нибелунгам предпочитаю осетрину.
Итак, открывайте непредсказуемые моменты, усеянные монументальными типажами, вроде оголтелой феминистки Верочки, перешедшей на техническое самообслуживание и убежденной, что контрибуция – процветающее антисексуальное течение по обеим сторонам берегов разБушевавшейся  Атлантики.
Не следует ли отсюда вывод – хорошо быть послом в тоталитарном государстве, значащимся на битой карте, название которой «Я»? И зачем  раскачиваться в парке на доске героев непроизводительного труда? Вижу недоумение на лицах, озабоченных мирозданьческими проблемами. Не поэтому ли требовательные дамы рассматривают мужчин как вторичное сырьё, не подлежащее утилизации? Тогда пропустите «Экскурс в прошлое», и не говорите, что читать изложенное – то же, что ездить на «Форде» выпуска 1914 года, хотя некоторые капризные автоконносьеры предпочитают антиквариат подряхлее.  Счастливого вам спотыкания по бесконечным страницам! С величайшим уважением к всеядным.               
Happy Endlin
(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #42)