День победы

От автора.
Это фото моей мамы,Фроловой Антонины Ивановны. Накануне Дня Победы, я попросила ее записать песни, которые она в детстве пела.

По состоянию здоровья, ее внешний мир ограничен стенами квартиры, а внутренний глубок, как бездонный колодец.

В чем-то эти песни наивны, может и несовершенны,  их писали простые люди , душу они отогревали в ту годину. Это вылилось  в воспоминания о ее детстве.

Шествие бессмертного полка,которое она всегда смотрит со слезами на глазах, пополнится как минимум, еще одной участницей.

У нее нет ни одной фотографии тех лет, но память в ней жива, а теперь она останется и с нами.


 День Победы.

Детские воспоминания  каждого из нас  возвращают в далекие счастливые дни, наполненные  радостью ,теплом, солнечным светом .

Мама  тогда  была молодая и красивая, солнце  теплым  и ласковым,и  даже краюшка хлеба, пополам с лебедой, казалась   вкусной.

Несмотря на то, что  мои  первые воспоминания  пришлись на войну , помнится само детство, его радости , а  лишения  , как все плохое в памяти, уходит на задворки.

И первый праздник, который  стал самым главным и важным,  он тоже, родом из детства,- День Великой победы. Он самый святой, незабываемый.

До войны мы с мамой жили под Краснодаром. Матушка работала  дояркой на ферме, когда немцы оккупировали Кубань.  Племенное  стадо  колхоз решил  переправить в тыл, но не успел . Немцы разбомбили   переправу и животных  погнали обратно. Измученных коров  доили прямо на землю, молоко некуда было сдавать и хранить негде. Часть животных раздавали по дворам, остальных по дальним хуторам  развели. Вот на такой ферме мы и жили с мамой и старым дедушкой  греком. Он был и сторожем и пастухом, а мама успевала кормить и доить коров.

Вскоре пришли немцы, они шарили по всем углам, выгребали припасы, гоготали с нацеленными на нас автоматами.
-Матка, млеко ,яйка ,-фашист с рыжими волосатыми руками, в закатанной по локоть гимнастерке ,шарил в курятнике яйца. Аккуратно обтерев яйцо, он с видимым наслаждением выпил одно, второе,-  третье было болтушкой. Зловонное яйцо выпало из его рук и залило блестящие сапоги. Мама  не смогла удержаться и прыснула со смеху, а он, нацелив автомат в мою сторону ,полоснул очередью над головой,  и пнув ногой дверь сарая, выскочил во двор, громко гортанно ругаясь.

Немцы не раз наведывались с облавой на ферму, угоняли скотину, все, что находили из припасов, выгребали. Жуткий страх и оцепенение поселились  в моей душе.
Три года в оккупации мы жили почти затворниками, потому как редко ходили в село. Там немцы и расстреливали и вешали, нас Бог охранял.

За станицей был лагерь. Колючей проволокой были огорожены старые сараи, в которых содержали пленных. Мама  не раз носила туда  узелки с продуктами,  и мы выпросили у немцев отпустить якобы моего отца.
Умываясь слезами, она просила офицера, отдавая свой узелок,- Пан, мой пан, - щипая меня ,чтобы я плакала и звала отца, указывая на дядю Тимофея. То ли слезы были убедительны, то ли немец был добрым, только его отпустили вместе с нами, а потом он ушел в партизаны. В станице мы долго не показывались.

Помню площадь, куда сгоняли народ. Зажав мне рот, матушка прикрыла меня собой и мы долго лежали в каких - то зарослях, и я слышала только бешеный стук ее сердца. Как та очередь над головой. За укрывательство партизан, каждого десятого из толпы расстреляли в овраге.

 А потом   горело небо , оно освещалось всполохами взрывов,  дрожала земля. Грохот орудийных разрывов был страшен.  Во время близких боев меня прятали в сарае, завалив буряками. Немцы  отступили,  и началась весна.

А  на полях сражений  оставалось много убитых и не захороненных тел.  Собирали их останки и рыли могилы.

 На полевом стане кормили всех работников, и только местные хохлушки, всегда обедали особняком. Не смотря ни на какую жару, они  густо мазали лицо цинковой мазью, сверху прикрывали лопухом и плотно завязывали платками, чтобы лицо оставалось белым. Они с презрением относились к русским бабам , видя в них соперниц,  ,называя  их  «кацапками», а нас детей-  «бисовыми   душами» и «байстрюками» .  Неприязнь открыто сквозила в отношениях.
 
Потом освободили Крым. Больше половины населения полуострова была депортирована, расстреляна, угнана в плен. По указу правительства о заселении Крыма были предоставлены льготы и подъемные переселенцам, и  мы с мамой отправились в Крым.

 Бедному собраться, только подпоясаться. Вытряхнули солому из матраца, взяли котомку с сухарями и отправились на сборный пункт. Нас погрузили в товарные  вагоны  с несколькими семьями, у которых, как и у нас, не было своего угла и бытового скарба, и повезли в Симферополь,-  так перевозили тысячи  новых жителей Крыма. Это было осенью 1944 года, мне пять с половиной лет, и я хорошо помню все до мельчайших подробностей.

Поезд  останавливался на станции и люди торопились набрать кипятка в дорогу, от станции до станции, это была единственная возможность запастись водой. Еще поезд останавливался  посреди степи, и сарафанное радио передавало, что это солончаки, и люди бежали и набирали соль во что придется, потом поезд потихоньку начинал свое движение, чтобы никто не отстал. Соль тогда  была дефицитным товаром.  В вагоне еду готовили на всех. Похлебку такую я  и своим детям делала,  и уплетали они ее с удовольствием. А   рецепт ее прост : сухари залить теплой водой, накрошить чеснок и чуток  постного  масла, оно раньше все было с запахом.

Так мы добрались до Симферополя, а оттуда на открытых грузовиках до татарского села Бьюк Ламбат, это недалеко от  Ялты . Он расположился вдоль дороги, которая разделяла его на приморскую и горную часть.

На площади собрали вновь прибывших и оставшихся местных. Всех татар депортировали в Среднюю  Азию. У них осталось здесь все: скарб, дом, одежда, им ничего нельзя было вывозить. Нас в соседи взяла тетя Галя, сухая татарка с внуком. Ее сын был Героем Советского Союза, летчиком, потому ее оставили на месте. А во мне столько намешано татарской кровушки, что она признала во мне свою породу. Обустроились мы с ней в соседнем доме на верху поселка.  Дом был   пристроен  к скале, потому как козы, часто  из  ущелья  выходили на нашу крышу, и щипали ветки шелковицы, которая росла у дома.

Хозяева дома жили богато.  В доме осталась  мебель , красивая   посуда.  Она светилась насквозь, когда ее брали в руки.  Во дворе был небольшой фонтанчик  с бассейном, в котором плавал  маленький крокодильчик.

Людей выселяли навсегда и не разрешали с собой ничего брать. Выселяли семьями в считанные часы, как правило , ночью.  Некоторые из них выбрасывались из грузовиков в ущелья, чтобы не мучиться дальше.

Большой орешник подпирал веранду второго этажа, который прилепился к скале. Я залазила на его кряжистые ветви и смотрела  на далекое  море, которое каждый раз играло с солнечным светом, меняя свой цвет, но никогда не было черным, как все  его называли. Гора Аю Даг загораживала бухту от ветра, отчетливо слышался звук тральщика, который ловил сетями мины в море, а потом взрывал их - вдалеке…

Несмотря на все богатство, что нам досталось, мама не смогла там жить.  Начались проблемы с ногами, она проклинала все на свете, пока  добиралась по узкой горной тропинке до дома,  и весной мы жили почти у моря. Нас переселили в барак  у дороги, где было много людей , детей, раненых солдат. Жизнь кипела. Рядом была пристань.  Однажды туда привезли туши дельфинов,  Их выгрузили на берег и рубили на куски.  Время то было голодное.

После нескольких месяцев затворничества на вершине, я окунулась в мир новых впечатлений.
Память возвращает в самые далекие воспоминания, они настолько ясны  и  свежи, что я вновь ощущаю дуновение  знойного южного ветра,  шелест сухой травы, стрекот кузнечика под ногами и пение жаворонка в вышине. Какое же оно высокое и чистое небо той весны. В воздухе витало ожидание победы, вечерами все выходили на дорогу и гуляли, делились новостями, встречали и провожали машины с солдатами, которых везли на лечение в Ялту.

 Уже под вечер  мчался всадник на сером коне, стремительно и целенаправленно в сторону нас. Он еще издали начал что-то кричать, но ветер с моря относил его слова в сторону, и  приблизившись к нам, он, вытирая пот со лба выгоревшей пилоткой пересохшими губами произнес: - Победа!

Ура!!! Плакали, смеялись, кто-то пустился в пляс , кто-то рыдал на чьем-то плече. Тишина покинула эту ночь до самого утра. Жгли факелы,  пели песни, пили вино и не расходились до самого рассвета.

Я не знаю как, каким образом, могла я в шесть лет запомнить тексты этих песен, которые были услышаны на шоссе, где собирались раненые солдаты из госпиталей. Они, видимо скучая по своим детям,  угощали нас кто кусочком сахара, кто леденцом или сухарем, а кто  одаривал вырезанной из ветки свистулькой.

Они пели много песен, о любви, о разлуке и конечно,  о войне.  Многие песни наверно были их собственного сочинения, потому, как больше я их никогда в жизни не слышала.

Я их не записывала, потому что весной 45 мне  исполнилось только шесть лет,  и писать я еще просто не умела.

Весной этого года мне исполнилось восемьдесят лет и по просьбе дочери, я попытаюсь их записать, чтобы они остались. Я  их до сих пор помню, но кое- что стала забывать.  Пела я их еще несколько лет после войны. Мне не было прохода от женщин всех возрастов, которые слезно  просили  их петь. Иногда  и накормят, ведь тогда с этим трудно было.

Вскоре после победы , мама  перестала совсем ходить и ее положили в госпиталь.  Я осталась беспризорной, целыми днями носилась по  улице, и только на ночь прибегала в барак, где за мной доглядывал  дядя Трофим, с деревянной ногой. Он ремонтировал сапоги и нехитрую обувку , сшил мягкие войлочные тапочки и  моей маме.

Сапожник был добрым  и заботливым. Мне тоже хотелось ему что – то сделать. Я  крутилась около солдат, слушала и запоминала  их песни , собирала окурки и приносила ему, так как с табаком  было туго.

Санитарки  в больнице, где лежала мама,   перехватят меня бывало, отмоют мою чумазую физиономию, простирнут одни единственные мои трусишки, да снова оденут,  и к маме , чистую-умытую.  Я   без платья  бегала целыми днями , жара на улице.

  Маму ,  как и многих тяжелых больных, санитары выносили в больничный дворик, на солнышко. Свежий воздух был лекарством, которого на всех не хватало.


Запишу  тексты песен, что остались в памяти.

1.
                Далеко от родимого края, среди серых обрывистых скал
                Где холодные волны бушуют  и порой завывает шакал
                Там лежит на камнях умирая , грудь простреляна – красный солдат
                И он рану рукой зажимает, хочет вымолвить:- больно мне брат   
Так и умер бедняга на камнях, среди серых порывистых скал
Где холодные волны бушуют и порой завывает шакал
                Там никто не придет, не поплачет родимая мать
                Только ворон голодный могучий  будет часто над трупом летать.         
2.
Пробирался ночкой темной санитарный наш отряд
Скоро к месту мы приедем, напою и накормлю
Перевязки вам поправлю , женам письма напишу
                Вот один боец диктует: Здравствуй, милая жена   
                Жив я, ранен в праву  руку, скоро дома буду я   
А второй боец диктует: Здравствуй, милая жена,
Жив я ,  ранен, но опасно и домой не жди меня,
А сестра все пишет, пишет, ей на сердце тяжело
А боец уже не дышит, сердце кровью облилось
                Что ж тебе голубчик надо, иль воды холодной дать
                Ничего сестра не надо, я уж начал умирать

3.
Там на закате заря догорает, тусклый совсем уж закат
А на руках у врача умирает юный красавец – солдат
                И в белом халате, забрызганном  кровью       
                Тихо сестра подошла, и в нем узнавая родимого брата,
                Стала рыдать как дитя:
Ой ,  доктор, ой доктор спасите мне брата,
Ведь это единственный брат, был взят на войну
И погибнет от пули, останется старая мать
                Ой ,тише, ой тише, зачем ты рыдаешь,
                Тише, не надо рыдать, у нас там осталася целая рота,
                Не должен никто умирать.

4.
Раскинулось море широко и волны бушуют вдали
Огромно народное горе, враги в Севастополь вошли
                Вошли,  изувечив кварталы домов, разрушена вся Панорама
                Пределов не знает жестокость врагов, весь город кровавая рана
На улице пыльной лежит мальчуган , он кровью с утра истекает
И хмурится  грозно  Малахов Курган и злоба его разбирает
                Вернутся эскадры родных кораблей, команды на берег прибудут
                Кровавое солнце над Крымом зайдет и больше  восходов не будет
5.
У фонтана, где растет каштан чернобровый Коля- мальчуган
С милой девочкой стоит шипиляво он ей говорит:
                Слусай Оля выласту больсой , далеко уедем мы с тобой
                Заведу тогда я для класы , как у дяди дволника усы
Годы мчатся словно ураган, стал красавцем  Коля- мальчуган
Ну а Оля в восемнадцать лет , расцвела как розовый букет
У фонтана встретилися вновь, завязалась прежняя любовь
                Как то поздно вечерком  старики сидят вдвоем
                Тускло-тускло огоньки горят , а они о чем-то говорят
Слушай,  Оля - помнишь тот фонтан, где теперь твой прежний стан
Куда делась русая коса, поседели мигом волоса
                Слушай , Коля,- хватит горевать, да о прошлом вспоминать
                Мы теперь уже не молодежь, что прошло, того уж не вернешь.    


После  больницы, в которой маму  поставили на ноги, она засобиралась на родину, в Саратовскую область.  Ее единственный брат, дядя Леша   лечился в госпитале в Ялте, совсем рядом, но пока письмо до нее дошло, его отправили в часть и они не встретились .  Душа ее рвалась к родным, которых по сути у было очень мало, но и здесь, в Крыму , она оставаться не хотела. 

Все, что мы здесь получили, так там и осталось. Сохранились только воспоминания о море, вкусе шелковицы, и радости той ночи, после которой наступил мир.

Дорога домой была длинной и нелегкой .  На вокзалах было полно воров ,  пока мы добрались до Ростовской области, с попутчицей тетей Шурой, ручной клади у нас уже не было, осталось только то, что на нас  .  Брат ее, дядя Саша Грозный ,  был председателем колхоза, и мы остановились у них в доме. Сын его Андрей  был ранен в грудь и его безнадежного, отец привез из госпиталя умирать домой.

 Мама  Андрея, тетя Феня , сходила с ума от безысходности, и как только Андрей уснет, она, где бы я ни была, находила меня, вела в летнюю кухню и заставляла петь. Я до слез, до крика сопротивлялась и отказывалась, а тетя Феня ,  вставала передо мной на колени и просила, заливаясь слезами: - Спой , доченька,-
                На опушке леса старый дуб стоит, а под этим дубом партизан лежит
                Он лежит не дышит, он как будто спит, золотые кудри ветер шевелит
                А над ним старушка мать его стоит, слезы проливает, сыну говорит…


Когда доходило до этих слов, тетя Феня ,  начинала голосить, а я сломя голову уносилась куда подальше. Вскоре Андрей умер. И я впервые увидела смерть так близко.

 Молодой , красивый, с золотыми кудрями лежал в гробу Андрей , а над ним голосила его мать.

 
 А потом началась другая жизнь. Та,  в которой я сначала просто росла, потом взрослела вместе со своей страной. В нашем поколении чувство патриотизма  впитано вместе с молоком матери. Мы строили эту страну, жили в ней, а потом  позволили ее продать по частям.

День Победы для меня самый дорогой праздник.
 Я помню ту войну. Память хранит светлое .  Из военного детства Крым был самым светлым воспоминанием.

Как радостно, что Крым снова наш. Он когда- то  не стал моим. Но он снова стал нашим. Меня переполняют чувства  радости и гордости.  И чувство патриотизма,  которое казалось,  осталось в прошлом , вернулось!

С Днем Победы Крым!

 С Днем Победы Россия !

 Мы вместе!!!


      

( 9 мая 2014 год –2 9  апреля  2019  года)