Соседи 20

* * *

        Последним местом службы мужа стал Мурманск. Иван приехал туда в июне девяносто первого, я с детьми в августе. Квартиру дали в старом, наверное, ещё довоенном трёхэтажном доме. Комнаты маленькие, потолки   высокие — странно, непривычно. Осмотрев в первый раз кухню — два на два с половиной метра и потолок три с половиной, — дочка удивлённо констатировала: «Стакан!» Так и прилипло это слово к нашей кухне.  Квартира оказалась запущенной. До нашего приезда Иван успел покрасить окна, двери и полы, обои клеили мы с Катей.

       Разобравшись с вещами, я стала искать работу, но устроиться воспитателем в  детский сад получилось только в ноябре.  И вот мы с Вадиком уже спешим к семи утра: темно,  снега по колено, ветер сбивает с ног.

       Скоро поняла, что в детском саду воспитатели делятся на две группировки: меньшая во всём поддерживает заведующую, большая — оппозиция. Не собираясь примыкать ни к одной из группировок, сразу погрузилась в знакомую работу. Через пару недель началась подготовка к новогоднему утреннику, где основную часть работы возложили на меня. Просто потому, что у меня в трудовой было записано, что я работала методистом (методистов, как мне объяснила заведующая,  в прошлом году  сократили).

         К сентябрю перезнакомились со всеми соседками, но близко общалась с двумя: Олей — молодой женой старшего лейтенанта Костикова, и тридцатипятилетней  Татьяной — терапевтом нашей санчати и женой майора Тонких.  С Татьяной, её мужем и дочкой поддерживали самые добрые отношения  пять лет — вплоть до отставки Олега и их отъезда. Что касается Оли, то в начале осени она буквально рвалась к нам в гости, а зимой перестала заходить. Если бы я сказала, что обратила внимание на такие особенности поведения соседки или сделала какие-то выводы, то сильно бы преувеличила  свою наблюдательность и проницательность. Задумалась об этом только  весной, когда простодушная  Валя из шестой квартиры, заглянув за луковкой, разговорилась и передала слова Оли:  ничего дорогого в квартире у Шевчуков нет, всё  простенько и скромненько —  даже не верится, что они три года прослужили в Германии.

        Ивана я в подобное обычно не посвящаю, а тут вдруг не сдержалась: поздно вечером, когда дети уснули, пересказала слова соседки.

       - А ты сама себе как-то объяснила, почему Оля перестала у нас бывать? — спросил он.

       - Ну, примерно так: я вышла на работу, времени на посиделки у меня не стало, она понимает это и  не беспокоит.

       - Вот за это тебя и люблю: за то, что немелкая, — подытожил муж и неожиданно добавил: Батя мой тебя бы дочерью считал.

       Потом рассказал, как в детстве отец учил его выбирать жену: главное, чтобы не было в ней  двух самых поганых бабьих качеств — любопытства и зависти.



        К следующему лету отпуска  ещё не заработала, поэтому в июле Иван с детьми полетел в Воронеж, а я осталась в Мурманске. В это время от Ирины пришло письмо на шести тетрадных листах: Николай ушёл от неё, уехал в Павловск к молодой женщине, вдове с маленьким сыном, попросил, чтобы она сама подала на развод и сразу же на алименты, потому что  «Танюха (его новая жена) копейки из рук не выпустит». Ирина хотела подать и на раздел имущества, но оказалось, что машина Николаю не принадлежит, она куплена на имя его друга инвалида-афганца, потому что самому Николаю купить машину было почти невозможно. На гараж он оформил дарственную на дочь. Из тёщиной квартиры выписался.

        Я боялась, что развод будет большим ударом для подруги, но, читая письмо, постепенно успокаивалась: трагедии не случилось. Ирина радовалась, что теперь будет жить «не битая не клятая», Наташа тоже не особенно переживала — подрастая, она всё больше  стыдилась  пьянства отца.

           В ноябре, во время осенних каникул, слетали с детьми в Воронеж, на пару дней съездили в Бутурлиновку. Мама была в отпуске без содержания, и неизвестно, когда этот отпуск закончится. Одноклассница Рита, закройщица, в своём ателье почти ничего не получала: заказов совсем мало. Её муж, потеряв работу, через знакомых нанялся сторожить дачу очень влиятельного человека, которого вся область называла не по фамилии, а по имени-отчеству. С понедельника по пятницу жил в посёлке, а на выходные, когда на дачу приезжали хозяева, его отпускали домой. «Сторожить» — это только так называлось. Надо было подметать двор и дорожки, поливать клумбы и газоны, готовить дрова для камина и бани, выполнять множество других поручений хозяев, но  Лёша был рад и такой работе: платили не то, чтобы щедро, но на скромную жизнь хватало.

        Сыну Риты я привезла кое-какие вещи, из которых выросла Катя, те, что могли подойти и мальчику: кроссовки, спортивный костюм, коричневую зимнюю куртку. Когда стала доставать их из сумки, Рита заплакала. Её сынишка быстро рос, и с одеждой у него было совсем плохо: в Воронеже, если что и  выбрасывали, то продавали по паспортам, а цены такие, что посмотришь и отойдёшь.

        С Ириной проговорили целый вечер, она была очень возбуждена, много смеялась. У неё уже завёлся поклонник Юра, познакомились в автобусе, когда ехала к маме в Семилуки. Юра рассказал, что живёт в Белгороде, работает в КГБ, звание у него — капитан, по работе два-три раза в месяц бывает в Воронеже, ездит и по области. Узнав про поклонника, Нинка начала её ругать за беспорядок. В прошлые выходные Ирина и Наташа под руководством и с помощью Нинки отремонтировали кухню: размыли и побелили потолок, покрасили стены, окно, полы. Юра приходит с гостинцами, небольшими, однако в магазине сейчас таких не купишь: шпроты, шоколадки, напиток «Фанта». Говорит комплименты, но рук не распускает, просто пьют чай и болтают часами.  В общем, Ирина очень довольна: без Николая не пропала.

       За день до своего отъезда я увидела этого поклонника: он встретил с работы Ирину, и теперь они шли к ней домой. Удивило, как посмотрел на меня Юра: открыто неприязненно, но в то же время как будто бы и с опаской. Мне сразу показалось, что ни к милиции, ни к госбезопасности он не имеет никакого отношения: походка расхлябанная, выправки нет, сутулится, да ещё огромная золотая печатка на пальце.



       Жизнь становилась всё труднее. Мы узнали, что такое задержка зарплаты, когда регулярно платилась только Катина пенсия, которую иногда приходилось растягивать на месяц. Продукты и стиральный порошок по талонам надо было ещё застать. За зубной пастой отстоять немалую очередь.

        К Ивану приходили сослуживцы, их разговоры были серьёзны и тяжелы.  Помню, как поразили слова Наполеона, процитированные соседом   Олегом Тонких: «Народ, не желающий кормить свою армию, вскоре будет вынужден кормить чужую». Народ наш, конечно, меньше всего виноват. Но о чём думает власть?  Уже тогда, двадцать с лишним лет назад, я понимала, что всё происходившее в армии творилось не по незнанию или по непониманию, а по чьему-то бесчеловечному замыслу, по чьему-то хладнокровному расчёту.

        В те дни на работе со мной произошёл случай, который не люблю вспоминать, хотя он до мельчайших деталей отложился в моей памяти.

        Оксана — няня, с которой мы работали в группе, —  брала домой полдники детей, которые ушли раньше, не дождавшись полдника. Обычно это были булочки или пряники и молоко или какао. Я не раз  видела литровую банку, которую она доставала из сумки и ставила на подоконник, но тут вдруг вошла в группу  в тот момент, когда всех детей уже забрали и Оксана переливала в эту банку молоко из нетронутых стаканов. Взглянув на меня, она  зашлась криком:

        - Можете  как угодно смотреть на меня, Юлия Алексеевна, а я всё равно буду забирать! У меня нет мужа полковника, который мне всё купит! У меня никакого мужа нет, а ребёнка кормить надо!

        Она продолжала кричать, а я не могла сдвинуться с места, поражённая её взглядом: это был взгляд горящий ненавистью, волчий взгляд. И это была не истерика: у Оксаны не тряслись руки, не дрожал голос. Она как будто высказывала что-то давно обдуманное, она нападала на меня.  Нет, это определённо была не спонтанная истерика.

      Я потом много раз мысленно «прокручивала» ситуацию и думала, правильно ли я ответила. Может, надо было успокоить Оксану другим тоном — мягким, понимающим. Но тогда я ответила резко и презрительно:

        - Успокойся: я сплетен не распускаю.

        Оксана опустила голову:

        - Я знаю…

          Произошедшее и поразило, и взволновало меня. Но, самое главное, в этом случае просвечивал не бытовой, а какой-то социальный смысл.

        Кто мы с мужем для Оксаны? Кулаки-мироеды? Или дикие помещики, жирующие за счёт народного труда? Да она, с трудом окончившая девять классов, и слов таких не знает.  Низкорослая толстуха, битая пьющими отцом и матерью, вышедшая замуж за отсидевшего парня, лишь бы за кого  выйти, битая мужем, искалечившим человека и получившим восемь лет строгого режима…

        Поймёт ли она, что мой муж — подполковник — полковником не станет? И вовсе не потому, что он недостаточно профессиональный лётчик, или у него не достаёт опыта, или он чем-то запятнал честь офицера. А именно потому, что он высокопрофессиональный лётчик, что у него большой опыт и что он ничем не запятнал чести офицера.
 
        Поверит ли она, что подполковник Шевчук, уже три месяца не видевший в глаза никаких денег, если потребуется, отдаст жизнь за страну, за меня, за детей и за неё, Оксану, тоже? И так  поступит большинство его сослуживцев.

        Бессонной ночью пришла в голову мысль, что, может,  напрасно я относила Оксаниному мальчику одежду, из которой вырос Вадик. Может, этим я обижала, унижала Оксану? Выстирывала, выглаживала и  передавала пакеты, тихонько, так, чтобы никто не увидел. Сколько таких пакетов переносила за год? Трёхлетний Вова сейчас с ног до головы одет во всё Вадиково, так что встречая его в коридоре, я иногда вздрагиваю: ой, а почему это мой сынок стал таким маленьким? Во что бы Оксана обувала-одевала этого ни в чём не успевшего провиниться человечка?..

         Не знаю, плохо ли я поступила, но очередной, уже собранный пакет с детской  одеждой  Оксане не отнесла. А через месяц с небольшим наш садик был закрыт, все воспитатели, няни и другие сотрудники оказались безработными. 

         Так что пришлось и мне побывать безработной. Пособие оказалось намного больше, чем я рассчитывала, да и платили его регулярно, в отличие от зарплаты. Но унижали частые походы в службу занятости, поездки в какие-то организации, где, увидев маленького Вадика, мне отказывали в приёме на работу: «так вы же будете часто  больничные брать...» 

         Иван почти не рассказывал о проблемах на службе, но даже из нечаянно  обронённого слова можно было понять, что в моральном плане ему очень тяжело.
 
         В настоящем тревожно и неуютно. Надежды на будущее, которое отделит чёрное от белого, расставит всё по местам, почти не осталось.  Чем мы спасались от безверия и отчаяния? Нашей семьёй.  Детьми, радовавшими  школьными успехами. Чистотой и уютом в доме. Пирогами, которые муж называл «пищей духовной» за то, что запах моих пирогов грел ему душу. А ещё нам помогал русский рок:

          Осень, в небе жгут корабли.
          Осень, мне бы прочь от земли.

         Свободного времени у меня было много и я старалась тратить его с пользой. За четыре безработных месяца связала всем по свитеру, а Вадику ещё и штанишки — получился замечательный тёплый костюм, по немецким журналам училась вывязывать красивые узоры, пробовала вышивать. Однако к концу четвёртого месяца вера в то, что работа вот-вот найдётся, куда-то пропала. В один из таких печальных дней соседка из третьей квартиры позвала   к телефону. Звонили из службы занятости: моей анкетой заинтересовалась заведующая новым садиком и просила завтра-послезавтра прийти побеседовать.

         На следующий день с утра отправились с Вадиком разыскивать этот новый детский сад. Оказалось, что не так и далеко. Заведующая Алла Юрьевна понравилась простым, открытым лицом, сдержанностью, тем, что стала говорить сразу по делу. Детский сад особенный — для детей с задержкой в развитии, есть и обычные группы, так что Вадика будет куда определить. Она искала психолога, но с опытом работы именно в детском саду, и обязательно, чтобы были свои дети: не имея своих детей, вряд ли получится найти общий язык с детьми особенными: со сниженным интеллектом, плохо или почти не говорящими, необщительными или не умеющими общаться. Рабочий день психолога — всего четыре часа, но это будут нелёгкие часы.  Через две недели начнутся курсы, на них мне придётся ходить два раза в неделю после работы, и там я подробно познакомлюсь со спецификой новой работы.

         Слушая заведующую, сомневалась: справлюсь ли?  Но всё же согласилась: и деваться было некуда, и Алла Юрьевна понравилась, и откуда-то вдруг появился азарт — неужели не смогу преодолеть новый рубеж?  Тогда я не могла  знать, что работа с больными детьми станет главной работой в моей жизни.




         В марте, семнадцатого числа, у мужа день рожденья. В девяносто седьмом году решили не звать гостей: и в финансовом плане было не густо, но я бы, конечно, выкрутилась, главное, что Иван так захотел — провести этот вечер только с семьёй. Пироги в праздник — наша традиция, так что напекли с разными начинками, ну и, конечно, царь-пирог: с мясом, большой, румяный. Подарки простые, но от души.

          Мужу исполнялось сорок три. Двадцать пять лет он уже отслужил и мог уйти в отставку. Как я и предполагала, он заговорил именно об этом. Квартиры ждать бессмысленно, пенсию он заработал и дальше собирается работать, но служить  — выше его сил.    «Родину надо защищать всякую, — сказал тогда Иван, — и, если вдруг что случится, пойду защищать, не летать, так хоть комбатом, хоть комроты.  Но на сегодняшний день я своё отслужил».

          Дети, очень серьёзные, сидели на диване и не сводили с него глаз. Вадик прижался к Кате, а она тихонько гладила его по голове.

           Было решено, что, как только Катя сдаст экзамены и получит аттестат, мы все уезжаем в Воронеж: в такое время надо прибиваться к своим,  поддерживать друг друга, помогать.  Катя будет поступать в университет на психологию — это её мечта. Вадик пойдёт во второй класс.  Иван попробует устроиться на гражданке, он уже решил, что на какую-нибудь работу, связанную с техникой. «Если подполковник  Марков (наш приморский друг, вышедший в отставку в позапрошлом году) уже второй год чинит трамваи  в родном Новосибирске, то почему подполковник Шевчук не сможет чинить трамваи в Воронеже?» — попытался пошутить муж, но  вышло невесело.  Однако после  большого и серьёзного разговора мы почувствовали облегчение: решение принято, и в его правильности  мы уверены.

          На следующий день, переделав домашние дела, села за письмо родителям: надо было  рассказать о наших планах, попросить заняться поисками съёмной квартиры для нас и, по возможности, работы для меня и для Ивана.