Великопостная река

Великий Пост как поприще, как река. Каждый год река новая – незнакомая. Внимательно осматривать берега, вести путевой дневник.
– Помнишь, в детстве каждый весенний ручей был рекой (с ледяным дном), нес кораблики-щепки к морю. Смотри, под ногами у нас – две весенние колеи. В одной вода снеговая прозрачная – как твоя душа. А в другой мутная, с глиной – как моя.
– Нет, это твоя прозрачная.
*
Церковь переоделась в черное, преклонила колени. Сгустился смысл, натянулись сердечные провода. Я приклоняюсь к земле, к самой исконной глине.
А на ней – следы вепря и прошлогодни желудь. Как нанести их на карту Поста, куда их пристроить сейчас, внутри души моей?
*
У зарянки на грудке – заря, она расцветает в кустах, исчезает над куполом. А у златоглазок крылышки слюдяные, зеленоватые. Златоглазки усердные богомольцы, зарождаются в церкви, в цветочных горшках, ползут к благодати поближе. Позже к богомолью подключатся кивсяки, а на Троицу – муравьи.
А еще есть пауки – раскинули незримые сети (на златоглазок). Женщины моют углы, сметают тенета, но они возникают снова. Пауки зарождаются в церкви сами собой («из наших грехов» – мне подсказывают).
*
Пост-река, вот уже ледоход прошел тихо, без грохота. Струи, лодка, холод ночной, неуют, упование. Сколько осталось? Столько-то перекатов, столько-то плесов. Там, за мысом – Крестопоклонная…
*
…Берега замелькали, водовороты, Пост в нижнем течении, близко устье – с ее вербами, вайами. Но сначала помашем воскресшему Лазарю, вот стоит он, на весеннем ветру пелены развеваются, над ним гуси летят на север. Под ногами желтый чистяк и сухая трава (с клещами).
*
Это все почти внешнее, мимоходом, а главное-то – ускользает до времени. Все тяжелее, все весомее Весть Благая. Пробирает до слез вдруг история про Закхея. Как он – толстый, маленький, лысый, никому не нужный – лезет на дерево… Гадкий такой мужичонка. Ни на что не надеется, как и я – брат мой Закхей – почти не надеюсь (даже и по деревьям не лазаю). А тут Иисус вдруг: слезай, – говорит, – я пришел к тебе.
И ко мне, Господи, тоже?
*
Вообще устье близко, чувствуется, а Страстная седмица – бурное море. Если отдаться ему – вздымает сердце волною морскою, роняет в пучину, вздохнуть не дает, лупит и топит. Но на волнах, захлестывая, несет – в тихую гавань Пасхи.
*
На Тайной вечери Иисус, двенадцать учеников, мы, златоглазки, а в деревянном углу – пауки.
Иуда выходит в ночь. Пауки замирают, златоглазки рыдают. Все теплое, человечески-нежное обрывается, бедный Петр. Дальнейшее жестче хитина, страшнее, чем хелицеры и педипальпы.
*
Часы последние с Ним – не спать, но уныние клонит. Или не верится до конца, что всерьез. Все теплое, нежное сходит на нет (прикосновение, рукопожатие). Ночной холод изгоняет последнее утешение. Отныне нет утешения, только кровавый пот, томительный сон апостольский. Отдых не в радость, необоримая подлость плоти. Одиночество божества.
*
Под ногами Бога хрустели листья, в ветвях замирали птицы. Смоковницу судорогой свело – и она заступилась бы, да нельзя заступиться. Легионы ангелов замерли, словно птицы, всему большому и сильному велено ослабиться, умалиться, склониться.
*
Иуда идет в осинник. Голый апрель, земля испускает последний холод, неясыть кричит «угу-гу-гу». Почки наутро раскроются, все будет в зеленой дымке, но что до того Иуде. Хруст прошлогодних листьев и то слишком живой. Вернешься? Нет. Весь – дыра, черная рана.
Женщины с ведрами за грибами сморчками придут в сапогах поутру рано. Все будет кончено.
Если идешь – всю меня с собой не бери. Но раз невозможно иначе, вздерни там, в черной самой тени общее наше отчаяние.
*
Бог умер. Но об этому будто не знают ни лес, ни пес. Лес по привычке весенней расцветает, тянется и поет. Пес бежит по мелкой воде, водомерок ловит. Ноги мои босые впитывают тепло прошлогодней листвы и песка, и в наслаждении земляном подобны лесу и псу.
Не глохнет зарянка в зеленеющем ивняке, бабочка не заламывает крыла. Река течет, собирая в складочки песчаное дно, течет, как и вчера текла.
– Вы знаете о распятии, пес и лес?
– Да. Но еще мы знаем, что Бог давно, раз и навсегда, – воскрес!
*
Красная Пасха, сердце еще штормами оглушено. Но с каждым часом все достовернее расслабляется судорога. Еще сквозь занавесь слез: «Господин, куда ты унес Его?». Через миг: «Это Ты, живой, Господи» – разгорелись глаза, высохли слезы.
Отбушевало море Страстное, в тихой гавани Пасхи сердце покачивается на волнах, как в колыбели. «Христос Воскресе» – на гребне волны, к подошве ее – «Воистину…»
*
Семя (к примеру – желудь) оживает лишь через смерть. Из черной земли показался росточек смелый, и окреп, разросся в кудрявое древо, в ветвистую щедрую жизнь. В свое время осыпает Жизнь всех без разбору добрыми сытными желудями (яйцами, куличами). Ликуй вепрь дубравный из псалма №79, виноградник божий изрывший, ты тоже прощен.
*
Пасха Светлая, безопасная, добрая Пасха. Защищенная, как у Христа за пазухой. Все в ладонях Его, огромного и бессмертного, беззаботные, сидим и ногами качаем.
Бог говорит – время такое, вы сидите, ногами качайте, все именинники нынче. Пасха младенческая, мягкая и румяная. Колыбельная Пасха. Я, Воскресший, буду баюкать вас бедных, сиротинушек недобаюканных.
Пасха невинная – Синедрион ваш наивен как детский сад, смотрите, чада, из той дыры раньше дымился ад, ты смотришь под ноги, у тебя кружится голова, но землю выжженную за ночь покрыла трава.
Пасха сладкая… Златоглазки роятся, пауки пускаются в пляс, Спаситель у плеса, на углях рыбу печет для своих друзей. «Идите, обедайте». Петр прыгает в воду, шлепает по песку, по цветам белокопытника. «Господи, Господи, Ты!»
*
Вечером мы смотрим на воду, такую спокойную на закате. Что будет дальше? Голова в розоватой дымке. Река течет, не кончается, взлетают утки, бобры хвостами шлепают, плещутся рыбы.
Берега сгущаются, божья любовь, как река, не кончается. Божья река (в полудреме уже), у Божьей реки устье есть? У всех рек есть, но как бы не запутаться нам в метафорах. Обними меня, от апрельской воды тянет холодом.