Когда на небе нет звёзд глава третья

Третья глава
Мир

Я говорил, что считаю мэра сущим злом? Нет, он никогда не делам мне ничего плохого. Напротив, он всегда помогал мне и маме, как только мог. И ни смотря на это, мэр худший человек в Аквариуме. Я понял это, как только его увидел. Мне было восемь лет, и я уже знал, что он зло. Просто чувствую всем нутром, не смотря на то, что он, можно сказать, спас мне жизнь. Находится с мэром в одной комнате – испытание для меня, каждый раз. А ещё (мне не стыдно в этом признаться) я очень его боюсь. Моя мама этого страха не понимает. Наверное, в жизни каждого есть человек, который нравится абсолютно всем, а ты его ненавидишь.

Я в кабинете мэра. Наш разговор вышел живее, чем обычно. Не помню, чем он начался, но продолжился вот так: - А, откуда они узнают, подрезал я крылья две недели назад, или вчера, но так, что б казалось, как будто две недели назад?
 - Знающим людям очень легко это распознать.
Молчание. Потом я спрашиваю: - Знаете, что было бы действительно здорово?
- Что?
- Если бы меня звали Филипп.
- Твое имя тебе не нравится?
- Меня зовут «Мир», сами как думаете?
- Полный вариант «Мириада», красиво звучит, не находишь? Такие имена были очень популярны в прошлом веке. Но почему именно Филипп?
- Даже не знаю… Аврора, Филип, вечная любовь, длительный сон…
Мэр помолчал несколько секунд, потом, толи с усмешкой, толи серьёзней некуда, посмотрев на меня, произнес: - Я надеюсь, ты не веришь, что можешь разбудить Аврору поцелуем любви?
 - Конечно, нет. Мама лишила меня этой возможности, дав не то имя.
Он вздохнул.
 - Мама сказала, вы ходите на кулинарные курсы, хотите удивить её роскошным ужином. И как вы умудряетесь всё успевать?
 - Ну, ты знаешь, для того, что нравится, время найдётся всегда. Мой отец говорил, что у меня настоящий талант в распределении временем. А ещё, в умении быть везде.
 - Быть везде, это не талант.
 - А что это?
 - Привычка, которая раздражает окружающих…
Я оглянул кабинет, будто не бывал здесь ни разу, до этого дня. Осмотрел голые стены, шкафы, полки, кресла, стол, и спросил: - Почему вы не обосновались в ратуше, когда стали мэром? Почему остались в этом кабинете?
 Мэр улыбнулся.
 - Этот кабинет принадлежал ещё моему отцу. Здесь мне лучше работается… А, как на счет твоих привычек, Мир? Как проводишь время? На это неделе, например, занимался чем-нибудь интересным?.
 - Тоже думаете, что это я летал?
 - А кто еще так думает?
 - Похоже, все, кто меня знает.
 - Есть мысли, почему они подозревают тебя?
 - Они не «подозревают», они уверены… Мне откуда знать, почему? Наверное, из-за всей этой истории с Авророй и её папой. И из-за моего полёта. Хоть это и было всего раз.
Мэр замолчал на десять секунд, будто задержал дыхание. Потом сказал: - Это на один раз больше, чем у остальных.
 - Поэтому я виновен?
 - Тебя никто не обвиняет. По крайней мере, не лично тебя.
 - У меня нет других личностей.
 - У тебя есть Второй.
 - Он не личность. Скорее тень личности.
 - Мозг – сложная штука. Твой мозг не исключение. Ты мог что-то или кого-то упустить.
 - Тогда уж вы упустили. Вы же меня лечите.
Мэр отвёл взгляд влево - обдумывает мною сказанное. Или ему просто нравится сводить меня с ума тишиной. Считается ли молчание неловким, если неловко только одному из нас?
Наконец, мэр вылез из своего кресла, обошёл стол, и остановился рядом со мной. Меня обрадовало возникновение хоть каких то звуков, но то, что он, теперь, стоит так близко, мою радость хладнокровно убило, предварительно над ней поиздевавшись.
 - Не возражаешь, если я проверю твои крылья?
 - Мне их подрезают каждый месяц, как и всем.
 - И все-таки.
 - Я… я хочу провериться вместе с остальными, в участке.
 - Ты ненавидишь очереди и многолюдье, а я могу сделать это прямо здесь и сейчас.
 - Вы даже не эксперт.
 - Я вызову кого-нибудь с первого этажа, для консультации.
 - Нет… подозрения только усилятся, если все проверятся в участках, кроме меня. Да и вы под подозрение можете попасть. В смысле, что причастны…
 - Что ж, тогда приходи завтра в третий участок, он ближе всех к вашему дому. Проверка начнётся в восемь, закончится в три.
 - Обязательно приду. – Я собираюсь встать с кресла.
 - Мир?
 - Да? 
 - Если предположить, что это ты. Думаешь, какая у тебя была бы причина?
 - У меня нет причин.
 - А у Второго?
 - У него тоже их нет.
 - Прозвучало неуверенно.
Я встал с кресла.
 - Если бы… - Не унимается мэр. – Если бы Второй убедил тебя, что каким-то образом, разбитые окна… не знаю… например, восстановят справедливость. Как думаешь, тебе было бы легко взять в руки камень?
 - Что? Что это за вопрос? Я не… не знаю. Откуда мне знать?
Мэр внимательно посмотрел мне в глаза.
Спустя две секунды, он отвёл свой взгляд от меня и сказал: - Не бери в голову… Можешь идти.

Снег приятно хрустит под ногами. Я иду по заброшенному парку аттракционов. По-моему, в каждом городе должно быть подобное место.
 Были дни, когда из каждого угла парка, слышались радостные голоса, крики и нытьё маленьких детей. Обшарпанная краска на вывесках была гладкой, блестящей, и отовсюду пахло попкорном и жжёным сахаром. Здесь было идеально для людей, что хотят забыться, что-бы их внимание каждую секунду переключалось с одной яркой картинки на другую. Таких дней я не застал. На моей памяти, парк всегда был заброшенным, забытым и пустым. Это ему очень идёт. … Теперь главным достоянием парка стала тишина, которая нарушается лишь поскрипыванием ржавых качелей, а вкусные ароматы выветрились, не оставив абсолютно никаких запахов. Это место стало идеальным для размышлений и монотонных бесед с самим собой.
Веселый паровозик. Весёлый паровозик для детей от двух лет. Двух-местные качели с сиденьем в виде лодки. Стенд для тира. Зеркальный лабиринт без зеркал. Сувенирная лавка без сувениров. Комната смеха. Комната страха. Пустынная бетонная площадка с четырьмя стальными столбиками – место для чёртового колеса. Пару десятков лет назад, кто-то покончил с собой, забравшись ночью на самый его верх и спрыгнув. Хозяина парка обязали избавиться от чёртового колеса и выплатить штраф за то, что он плохо позаботился об охране своего детища. Посетителей заметно убавилось, и в итоге парк разорился. Колёса обозрения с тех пор вообще запретили.
Я залез в комнату страха и лёг на пол, подложив руки под голову. Без мигающего света, страшной музыки и огромных кукол, комната страха представляет собой извилистый, черный коридор. Я проходил его от начала до конца много раз. Он не пугает, скорее наоборот. Наверное поэтому тихое и спокойное, это место и стало моим любимым во всем городе. Я могу проторчать здесь хоть шесть, хоть десять часов подряд, если захочу. У меня нет других дел на сегодня или на всю эту неделю. И на оставшуюся жизнь тоже планов, в общем-то, нет. Мне и не нужны никакие планы. По крайней мере, сейчас. Вот, проснётся Аврора, тогда... Много лет назад, я начал представлять нашу с ней совместную жизнь. Грезить, как бы это было... Как бы это было потрясающе. Иногда, несколько часов не мог уснуть, формулируя идеальные диалоги. Часто это происходило само собой. Остановиться было очень не просто. Кто по своей воле откажется от размышлений об идеальной жизни, особенно, когда твоя такая не идеальная? К тому же Аврора спит пятнадцать лет. Она столько всего пропустила. Столько не говорила, не делала, не испытывала. Пока время непрерывно летит, она прозябает свою жизнь во сне. И не факт, что это хороший сон. Мне приятно думать, что хоть где-то с ней происходят всякие события, пусть даже, это всего лишь моя голова.
Я поднимаюсь с пола, поворачиваюсь направо, делаю шесть-семь шагов. Затем вытаскиваю из внутреннего кармана маленький фонарик квадратной формы (который всегда беру с собой, на всякий случай). Отрываю от задней стороны фонарика, плёнку, прилепляю его к противоположной стене и включаю. Потом достаю из кармана пальто, упаковку цветных мелков. Моя мама хорошо рисует, она научила меня кое-чему. «Не важно, как именно ты это делаешь» говорила она «главное, что бы исходило от сердца». Эти стены ей бы точно понравились.
Розовым мелом я рисую волосы Авроры. Синим рисую её большие глаза. Жёлтым пальто. Её сапоги чёрным. Себя, рядом с ней тоже полностью чёрным. Остановку, в виде четырёх столбов и крыши, голубым. Дальше рисую человечка, сидящего на скамье, не особо стараясь. И штрихую пустое пространство белым, это снег. Получилось неплохо. Не лучше и не хуже остальных «работ». Я, медленно, боком иду влево, рассматривая предыдущие рисунки. Вот, мы с Авророй переходим дорогу. Мы с Авророй в кино. В баре. На набережной, держа в руках сахарные крендели… Я всё иду и иду. Предпоследний рисунок - спящая на цветке Аврора и парящий над ней крылатый, то есть я. На мне надета пижама, а голова обвязана платком, потому что я не мог нарисовать нормальное лицо. И, наконец, самый последний… то есть первый рисунок – маленькие я и Аврора, радующиеся снегу.
На комнату страха я наткнулся пол года назад. Эти ровные стены так и просили, что-бы их разрисовали. Я подумал, почему бы мне этого не сделать?
Заглядывает ли сюда Второй? Нет. Он ненавидит это место. И вообще всё, что связано с Авророй.
Я вышел из комнаты. Повесил на дверь ржавый замок, который давно уже не защелкивается и направился домой.