Исповедь рыбака

ПОВЕСТЬ О ТОМ, КАК ОДИН МУЖИК… ИСПОВЕДЬ РЫБАКА
Введение. Мой славный город! Как же ты прекрасен!
  Родился я в 1945г., за четыре месяца до окончания войны…войны опустошительной, суровой…закончившейся полным разгромом фашистской гниды и освободившей от неё всю Европейскую часть прогрессивного человечества.
  Город Зеленодольск, расположенный на левом берегу могучей русской реки, наряду со всеми странами Европы праздновал Великую Победу.
  Много городов – больших и малых – стоят на берегах моей реки и, хотя их история и сегодняшний облик имеют определённые черты сходства, у каждого из них своя неповторимая биография, знакомство с которой интересно и познавательно.
  Статус города Зеленодольск добился в 1932 году. В 1854 году на месте современного города был освоен выселок, получивший в 1865 году название Кабачище. В 1880 году залив (Кабачищенский Затон) был превращён в место зимовки и ремонта судов. Были построены судоремонтные мастерские (ныне выросшие в завод им. Горького. При мастерских был заложен посёлок Паратский Затон (Паратск). А ещё раньше, в середине 19 столетие благодатные земли в лесном массиве заселяли бывшие солдаты царской армии, дослужившие до бессрочного отпуска. В праздничные дни они совершали военные парады, давшие повод названию их поселения – Большие Параты.
  В 1898 году близ посёлка французским Волго-Вишерским Акционерным обществом начато строительство сталелитейного завода (ныне производственное объединение завод им. Серго «ПОЗИС»). В 1928 году посёлок Б. Параты преобразован в посёлок Зелёный Дол. В него вошёл и посёлок Кабачище, а в 1991 году, теперь уже к городу, присоединили посёлок Гари, построенный в 1920 году.
  В настоящее время численность населения города приближается к 100 тысячам.
  В окрестностях города, по ту сторону Волги расположена станция Свияжск с островом, носящим то же название. Остров с богатыми церковными строениями благодаря усилиям общественности республики был включен в состав Юнеско.
  В 1613 году иноком Филаретом был воздвигнут Раифский монастырь (возрождён в 1991 году).
  Спасская церковь в селе Большое Ходяшево существует с 1729 года, Богородицкая церковь в селе Исаково с 1800 года. В 2015 году началась её реставрация. В Санкт-Петербурге отливается полутонный медный колокол, снятый со звонницы в период большевистского преследования РПЦ. Вознесенская церковь в п.г.т. Васильево существует с 1872года.
  В центральной части города до сей поры существует микрорайон «Полукамушки», построенный Волго-Вишерским АО. Тридцать двухэтажных домов, рассчитанных на четыре семьи в каждом, вот уже больше века не подключены к центральному канализационному коллектору и создают неприглядную картину на фоне современных построек. Существует решение городской администрации о сохранении микрорайона в первоначальном виде, отнеся его к памятнику наследия прошлого. В настоящее время идёт облагораживание зелёной зоны для отдыха горожан, включая два городских озера, в которые городским меценатом в подарок местным рыбакам – пенсионерам запущены 2000  особей зеркального карпа.
Часть 1.                Исповедь – воспоминание рыбака-любителя
Глава 1. Мои первые  шаги в рыбалке.
  Моё формирование как рыбака-любителя относится к пятидесятым годам прошлого столетия. Мне едва стукнуло пять лет, как мой отец – заядлейший рыбак всех времён и народов, стал прививать мне рыбацкие премудрости, беря с собой на летнюю, а позже и на зимнюю рыбалки.
  Рыбалкой на удочку с берега в те годы особого увлечения не замечалось. Специализированных магазинов, торгующих рыбацкими принадлежностями, в городе в то время не было и всё необходимые аксессуары для рыбаков делалось  своими же руками или руками местных мастеров-умельцев. Удилища изготавливались из стволов орешника или рябины, поплавки – из коры дуба, леска у всех  была отечественная, клинская – жёсткая и с переменным сечением. За крючками, выполненными руками городского умельца Ивана Николаевича Баташова, буквально охотились. Они так и назывались – баташовские. В зрелом возрасте, когда я подрабатывал сторожем в ГПТУ-22, он работал оператором в тепловом узле и мне довелось видеть его в работе, наблюдать, как он гнул калёную тонкую проволоку, затачивал её до небывалой остроты, миниатюрным зубилом просекал на крючке жало и проверял на ногте степень остроты крючка. Крючок, по его мнению, должен был отвечать требованию его же стандарта. Еще его же руками изготавливались электрические спиральные плитки с керамическим основанием, пользующиеся большим спросом у хозяек, готовящих еду по старинке – на керосинках и примусах.
      Крепкими и надёжными поводками нам служили волоски конских или воловьих хвостов. Высмотрим на улице стоящую конскую упряжь, подкрадёмся к хвосту с ножницами…хрясть – и прядь в руке.
  О резиновых лодках, тем паче о дюралевых, и  мысли ни у кого не было –  послевоенная промышленность только вставала на ноги. Покупали деревянные килевые или плоскодонные лодки, искусно выполненные  деревенскими умельцами. Особо ценились лодки, изготовленные Собакинскими мастерами.
  Деревня Собакино располагалась на горном склоне правого берега Волги, в километре от Романовского моста. Строительство этого уникального по тем временам моста началось в 1911 году и осуществлялось оно по проекту профессора Боголюбского. Запуск его был приурочен к визиту последнего русского императора из династии Романова. Специально к его приезду в 1913 году на высоком берегу Волги, близ моста, была построена Часовенная с обзором моста и окрестностей Волги. В ней-то, по воспоминаниям историков,  и должен был находиться во время открытия моста великий самодержец. Но события, связанные с внутриполитической обстановкой в государстве, сорвали его приезд, сохранив в названии моста лишь фамилию императора.
  Странные названия деревень, стоящих на водных подступах к мосту: Улитино, Собакино, Курочкино, Козловка… и только в Собакино рождались умельцы, изготавливающие лёгкие на ходу килевые лодки!
  Именно собакинская лодка была у отца. Без малого три десятилетия служила она родителю, три десятилетия каждую весну перед спуском на воду он непременно конопатил её и просмаливал заново (им не допускалась  ни единая капля, проникающая сквозь стыки досок.) И гусли в лодке – отсек между копонями, предназначенный для хранения пойманной рыбы – были наглухо просмоленные изнутри и снаружи.
    Вспоминается встреча в 1951 году с китайскими гражданами, приехавшими в наш город для перенятия опыта работы на социалистических предприятиях первого в мире государства рабочих и крестьян. В те годы, помнится, бытовала песня Матвея Блантера на слова Михаила Матусовского с политической подоплёкой в тексте: «русский с китайцем – братья на век». Мудрые слова песни предопределяли крепкую, нерушимую дружбу двух братских народов и являлись гарантом их несокрушимой  дружбы.
  Тепло встреченные городским комитетом партии, гости поселились в городке молодёжи и в свободное время посещали городские достопримечательности, коих в городе строителей коммунизма было только две: водонапорная башня в западной части города и полукаменное наследие французов. Ознакомившись с ними за один вечер, единственный выходной день они посвятили знакомству с могучей русской водной артерией и, попав на Кабачищенский затон, застали нас за весенней «забавой» у лодки. На костре, разведённом на берегу затона, висело ведро с кипящей смолой, и мы, колдующие над лодкой со смоляным факелом, делали размашистые мазки на перевёрнутом днище маломерного судна.
      Одетые все как один в костюмы из рисового волокна, своими прищуренными глазками и желтоватым, как перезревший огурец, цветом кожи, они смахивали на сиамских близнецов. Окружили нас гундящим пчелиным роем и на исковерканном русском языке, не скрывая любопытства, начали интересоваться нашим загадочным занятием. Их интересовало всё, включая даже химический состав густого чёрного варева. Один из гостей, страстно желающий попробовать «зелье шамана» на вкус, сунул палец в бурлящую, как жерло вулкана, смолу и тут же, гортанно воя, отпрянул от ведра. Глупый китаец, ну что с него взять, мог бы поинтересоваться, что нельзя совать палец, куда не следует. Прервавшаяся на время беседа возобновилась после того, как по указанию отца, воющий от боли страдалец сунул палец в воду и, угомонившись, заулыбался, геройски глядя на собратьев.
      Слово «товаричь» буквально не сходило с их уст, а завершилась встреча обменом сувенирами. С их стороны нам были вручены значки с профильным ликом их лидера. Внимательно присмотреться, он походил на профили вождей мирового пролетариата, венчающих съезды ВКПб. В обмен на Мао-Дзэдуна мы им всучили остывшую смоляную ветошь, как символ крепнущей дружбы двух братских народов. Это была первая и незабываемая моя встреча с иностранцами – жителями страны, сделавшей попытку отгородиться от нас Великой Китайской стеной.
  Целые 15 лет разделяли эту встречу от событий 1966 года, когда произошёл вооружённый пограничный конфликт на острове Даманском, где подразделение советских пограничников остановило безумный натиск вооружённых огнестрельным оружием китайских мракобесов.
  Только мудрость советского партийного руководителя и безграничное мужество солдат Советской армии сумели предотвратить третью мировую войну – жрать бы нам сейчас китайский рис палочками и пить китайское рисовое пойло.
Глава 2. Золотой остров.
      Увлекаться удочкой я стал по-настоящему с той поры, когда отец «заразился» Золотым островом и эта интересная рыбалка врезалась в мою память, как первые неуверенные шаги младенца. Сравнивая те времена с более поздними, предпочтение отдавалось первым послевоенным годам, когда, да согласятся со мной ветераны - рыбалки, за одну поездку на Золотой остров мы привозили эмалированный таз сорожки и полосатых окуней. Золотой остров запомнился мне мелкими заливами и небольшими протоками со свисающими к воде мелким кустарником, по-летнему высокой густой травой и осенней золотою листвою растущих на острове деревьев. С закрытыми глазами мы могли передвигаться по узким канавам острова, прокладывая дорогу от их заходов до небольших озерцов, где кормились небольшие щучки. Озерки  и проходы к ним образовывались весенним прибытием уровня Волги и соответствующим затоплением низин. Проберёмся   по канавам, пробъёмся сквозь свисающие ветки, расставим тройники с живцом, пойманным в лагунах острова, и ждём поклёвки, приковав взор  на ветки пригнутых к воде кустов с привязанными к ним на леске живцами. По тому, с какой силой гнётся куст, определяли и размер хищницы. А с каким восторгом радовались всплескам жирующего жереха, хвостом бьющего разгулявшуюся молодь. Чтобы беззвучно пробраться к месту охоты жереха, смачивали уключины вёсел и тихонечко, стараясь как можно тише опускать вёсла, подплывали  к предполагаемой стоянке хищника.
    Спиннинговых удилищ тогда не было. Их заменяли удочки, выполненные из орешника с закреплённой на рукояти инерционной катушкой, подаренной отцу его приятелями. Блёсенки изготавливались из чайной посуды – отшлифованного пастой гойя куска чайной ложки. Удар попавшего на блесну крупного жереха ощутимо отдавался в руку и ты с переизбытком адреналина начинал осторожно наматывать натянувшуюся леску на катушку, боясь опустить долгожданный трофей.
  Отец был непревзойдённым спецом по засолке рыбы, а истекающего жиром жереха он готовил по особой, только ему присущей, технологии. Из него он готовил настоящий деликатес! Делал прокол в брюхе рыбы, забивал через него  соль, обваливал полностью в соли  и заполнял внутренности волжской водой. Затем обматывал рыбу фланелевой материей и в таком виде сутки держал, положив её на спину. Только потом, подержав с часок в воде, туго обматывал рыбу шпагатом и клал её в погреб. Помимо жереха в погребе хранилась и засоленная  сухим способом тарань и окунь. Холодильники считались роскошью, их заменяли вырытые в сараях погреба, куда на зиму ссыпалась картошка и хранились в бочках соленья. Милое было время, пронизанное скупой роскошью и обильной любовью родителей. С жадностью поглощалась засоленная рыба, особенно так называемая маконка, а в зимние дни, занятые учёбой, жерех уходил как праздничное лакомство. И время, проведённые с отцом на Золотом, вспоминаются с искрящейся нежностью.
Глава 3. Увлечение зыбкой
     Зыбка. Жители старческого возраста помнят её, как предмет убаюкивания младенцев, широко применяемый в деревнях и сёлах. В старину плетёную ивовую корзину подвешивали на крючок, вбитый в потолочную матку, и укладывали дитя в сон под мелодичную напевную колыбельную. Из зыбки и вынимали пробудившееся чадо и мать кормила его грудью. Вот и из рыбацкой зыбки, связанной из швейных ниток, шедших, припоминается мне, под номером 40, мы доставали не выспавшееся дитя, а волжскую  рыбу различного размера и веса, зависящего от квадрата связанной ячейки. Конструкция зыбки и метод ловли простенькие. В корме лодки,  с упором на днище, крепился трёхметровый шест с блоком на конце, через который был перекинут четырёхмиллиметровый трос, намотанный на механическую лебёдку. Лебёдка с храповиком и поперечным размещением оси вращения крепилась так же в кормовой части лодки.  К концу троса, перекинутого через блок, цеплялась крестовина с зыбкой и рыбаку, выехавшему на водоём, оставалось только опускать зыбку на дно, делать небольшую паузу и поднимать её с рыбой. Ну, а  если та попадалась ,  приходилось применять чудеса эквилибристики – рыбак грудью ложился на шест и, пользуясь сачком, доставал добычу из зыбки. Хорошо, если на воде штиль или мелкая рябь, а пройдёт пароход, винтовой или колёсный, а от колёсного и волны за кормой более сердитые и гребень повыше, а ты висишь на шесте, каждую секунду готовый скользнуть в воду и крупный судак с, держась за снасть одними жабрами, свисает с зыбки – тут и приходилось быть особенно осторожным и крепче держаться за шест.
     Выплывая с зыбкой без отца, я намеренно вклинивался в среду опытных аксакалов и, демонстрируя своё мастерство, норовил показать себя ровней. Так же, как они опускал на дно зыбку, чинно брал в рот «памиринку» и, закурив, сладко затягивался дымом. Дурную  эту привычку дымить сигаретой сохранил на всю жизнь, о чём сейчас горько  жалею. Из-за него, из-за табака долбанного, из здорового крепкого мужика я постепенно превращаюсь в немощного калеку – вначале лишился одной ноги. а теперь уж, к пожилому возрасту, второй. На момент, когда я пишу эти строки, мои друзья-одногодки, никогда не бравшие в рот сигареты,  по перволедью  сидят у лунок и с удовольствием и азартом ловят ротана на озерах. А как приятно после летнего затишья выйти и ощутить первый лёд и первую поклёвку – резкую, уверенную, не похожую на поклёвки речных  рыб. 
       До появления у рыбаков лодочных моторов рыбачить приходилось в своём «муравейнике». Трудно поверить, но в те годы такая рыба, как белуга и шип, хоть и редко, но влетала в зыбку. С шипом, смахивающим на стерлядь и отличающимся от неё коротким носом и более акцентирующей тёмной окраской спины, чаще встречались в верхах, куда мы добирались оригинальным способом - клали в лодку багор и при полной амуниции выплывали на фарватер, карауля плывущий вверх транспорт – буксируемое на тросу несамоходное судно. Чаще за судном находилась лодка, за которую мы и цеплялись при помощи багра. Таким способом мы добирались до Криущенского острова, дальше не поднимались, заходили в Воложку и уже в ней начинали макать свои зыбки. В одной из таких поездок я едва не лишился своего, изъявившего желание поехать с нами, двенадцатилетнего брата. Зацепившись за высокую корму баржи (лодки не было), он не  устоял в лодке и, не выпуская из рук багор, плюхнулся в воду. Если б не мгновенная реакция отца, мигом сумевшего сориентироваться в данной ситуации, остаться б мне без брата, а отцу без старшего сына. В долю секунды он схватил лежащий на дне шест и подал перепуганному сыну. Больше брат не напрашивался с нами – бережёного Бог бережёт.
  Домой мы спускались на плотах, с не меньшей частотой сплавляющихся вниз к лесоперерабатывающим комбинатам, коих в Волжске,  Зеленодольске и в посёлке городского типа Васильево было не так уж и мало.
      Для меня, семилетнего пацана, спуск на плотах был сказочной прогулкой по красивейшей природе. Обычно пришвартовывались к маточному плоту, служившему жилым домом для плотогонов. Посередине плота стоял небольшой шалаш с оборудованным для костра местом. А ещё на плоту находилась матка – сколоченный из толстых жердей круг с осью, на которую наматывается трос, применяющийся при формировании плотов. Запах пряных трав, исходивший от подвешенного на костре котелка, щекотал ноздри, а, испробовав единожды душистый отвар, грузинский чай покажется  обыкновенным пойлом.
  Во время короткого сплава на плотах слушал байки плотогонов и широко раскрытыми глазами не уставал любоваться широкими просторами реки с её неописуемыми берегами, утопающими в зелени трав и невысоких деревцев. Глиняные скосы крутых берегов правобережья равномерно перемеживались зелёными лощинами с тёмными шрамами родниковых ручейков, скатывающихся к подножью горы и исчезающих под мелкими камушками береговой полосы. Вершины склонов украшали непроходимые заросли орешника, диких яблонь и рябины. Вид осенней флоры напоминал красочные полотна русских живописцев 19 века, запечатлевших в своих картинах праздничный осенний убор классической природы.
    Со школьным приятелем, учась в начальных классах, рискуя сломать голову, спускались мы  по заснеженному склону ложбины.. Разбуженный рыхлый снег сквозь загнутый впереди край фанеры попадал в лицо, забивался за воротник драпового пальто и слепил глаза. Ах, какое это было сладкое детство! Оглядываясь в прошлое, с любовью и нежностью перебирая счастливые эпизоды послевоенного детства, я пытаюсь понять сегодняшнее поколение, с безразличием относящееся к красоте окружающей нас природы.
  Мои пожилые родственники, приезжая погостить из Казани, в первую очередь отправлялись побродить по пригородному лесу. Они с жадностью хватали чистый лесной воздух с запахами сосны и ягод и в своих разговорах с моими родителями весь вечер восхищались красотой леса и сетовали, что им не повезло родиться и жить в Зеленодольске.
  У троих моих внуков, днями протирающих штаны у компьютеров, увлечённых бессмысленными компьютерными играми, не было ни малейшего желания выбраться с дедом на увлекательную рыбалку, посидеть у ночного костра, задрав голову, любоваться ночным небом и загадывать на падающих звёздах заветные желания. «Вот снова упала и я загадал…» пел  Владимир Высоцкий.
      Взял я их как-то порыбачить на Бузаевском озере. Так двое старших наотрез отказались брать в руки удочки, предпочитая им навороченные смартфоны. Скучно, видишь ли им, как они выразились, сидеть, как дурак и наблюдать за неподвижно торчащим на поверхности воды поплавком. Младший же, Игорь, сидя со мной в лодке, приткнутой носом к берегу, сделал из-за плеча мах удочкой  и… уставился на мой поплавок, искренне полагая, что это его. Оглянулся я на стоящее за спиной дерево и увидел качающийся на ветке поплавок с оборванной леской.  «Игорь, а где твой поплавок?»  - спрашиваю внука. «А? Где?» - отвечает растерянный внук. «В п…» -  раздосадованный оплошностью внука, ответил дед. Сейчас восемнадцатилетний юноша, вспоминая забавный эпизод, с приколом спрашивает у деда: «Дед, а где поплавок?». А там, у Бузаевского озёра, и Свияга рядом протекала и второе озеро было в  шаге от нашего озера.  Ну прогуляйся ты ради детского любопытства, поброди по лугам, ведь вокруг такая красотища,  мелкие  еловые уголки природы, прогуляйся  по ним, встреться с ёжиком или спугни зайца – так нет, что ты, им интересней прогнать по стене супермена, подбить вражеский танк или выбросить из машины водителя и самому сесть за руль. Будет чудом, если встретится на берегу водоёма  шкет с удочкой в руках и виной тому, по моему мнению, будут  его родители, не сумевшие привить ребёнку любовь к природе. А любить природу надо так, как любил её мой отец, как сумел он передать мне свой талант уважения ко всему окружающему нас.
       Возвращаясь к теме заголовка, уместно сказать, что не было в те годы хоть какого-то органа, стоящего на страже водных обитателей – ни тебе рыбинспекций, ни работников органов внутренних дел, ни борцов за чистую экологическую среду. А встретиться с ними вплотную мне пришлось позже, в годы моей бурной деятельности, проживая на острове Ременниково, но речь об этом пойдёт во второй части моих воспоминаний.               
Глава 4. Первая встреча с инспектором
А первое мое знакомство с рыбинспектором, врезалось мне на всю жизнь. Произошло это в далеком 1951 году во время возвращения с рыбалки в Воложке. Чувашская Кривушенская Старица Волги, бытующая в среде рыбаков под названием Воложка, с ударением на первое О, простиралась от чувашской деревни Криуши, расположившейся на берегу Волги с островом, разделяющим русло Волги на два потока. И на входе в Воложки и на ее выходе, особенно в осеннее время можно наткнуться на скопление осетровых видов рыб. Вот и в тот день, рыбача на выходе Воложка, мы с отцом наткнулись на небольшое скопление стерляди и, причалив к острову, выбрали улов и сложили его в гусли. После чего, удовлетворенные уловом, поспешили домой. Не снимая с лодки зыбку, отец заводит мотор (в то время отец приобрел впервые появившийся в продаже мотор, слизанный с японского трехсильного движка, ЛМ-3 – под таким названием отечественная промышленность освоила и пустила в продажу японский аналог) и мы тронулись в путь. Двигаясь вдоль Илетского острова, нас настигает катер внушительных габаритов.
В носовой части палубы, придерживаясь одной рукой за леер, стоял мужчина в форме речника и отдающего приказы остановиться, сопровождая усиленную рупором речь взмахом руки. Ничего не подозревающий отец послушно заглушил мотор и стал послушно ждать последующих действий речника. Спустившись в нашу лодку, речник представился Чувашским рыбинспектором Окатьевым и, разложив на планшете листок. Приступил к оформлению акта о задержании. Для нас появление на Волге рыбинспектора явилось громом средь белого дня. Неизвестно, что испытывал отец, я с непоняткой отнёсся к появившемуся вдруг человеку с планшетом. Тем временем, закончив писать, Окатьев потянулся за мотором, но, увидев зацепленного на кукан огромного осетра, оставленного за кормой по причине его большого размера, не вмещавшегося в гусли, застыл как вкопанный.
- «Вы что, не слышали, что рыбалка зыбкой запрещена» - строго задает вопрос отцу инспектор и приступает к снятию мотора.
Что тут началось! Взволнованный отец отталкивает от себя протянутые к мотору руки инспектора, одновременно прося не прикасаться к нему взбешенного Окатьева. Затем, доведенный до отчаяния отец, тычет мне рукой по спине и шепчет в ухо так, чтобы не было слышно инспектору: плачь, сынок, плачь!
И я, сын театрального артиста (отец работал руководителем самодеятельного театрального коллектива при дворце культуры) завыл на всю вселенную протяжное а….., да так, что Окатьев вздрогнул и отпрянул от мотора. Войдя в роль, я яростно пытался сцапать инспектора за руку, но тот оказался проворнее, одним махом поднялся на палубу и начал грозить взбесившемуся вокалисту.
Штраф в триста рублей по приезду домой отец выплатил, и всю неделю ходил хмурый, опустив вниз глаза. Было из-за чего переживать. Семейный доход многодетной ячейки общества составлял в зимнее время двести рублей на каждого члена семьи, т.к. мать, работающая истопником в котельной при доме, получала сезонную зарплату с началом отопительного сезона. Проживали мы в известном всем жителям города Доме Коммуны. Так назывался двухэтажный дом барачного типа на 30 семей, имеющий по одному общему коридору на каждый этаж. Подозреваю, что свое название дом получил не от французских коммунаров, а скорее всего он был родоначальником коммунальных квартир, столь модных при начальном строительстве социалистического общества. В огромной, общей для всего дома, кухне на первом этаже стоял очаг, отапливаемый дровами, с тремя комфорочными плитами и встроенным баком на 50 литров воды. Печь не растапливали для приготовления пищи, ее готовили в комнатах на керосинках или примусах. Зато бак был очень востребован при помывке детей. Для экономии времени, нас малышей сажали в оцинкованное корыто парами. Родителям было все равно, однополые мы или нет, однокровные или разнокровные – сиди и помалкивай. Сейчас спустя семь десятилетий, встретишься с однокорыточницей и ну смеяться: «а ты помнишь как мы сидели в одном корыте и я дергала тебя за стручок, а ты ревел». Только нет уже того стручка зеленого, утерял он детскую свежесть, остались лишь одни помидоры.
Жили в доме дружно, одной большой семьей, пекли пирожки с начинкой из лебеды и дикого лука, делали оладушки из козеина – продукта переработки молока. Похожего на творог, делили беды и радости – весело жили. В пятнадцатиметровой комнате, разделенной перегородками на три отсека, размещались: кухонька с раздевалкой, спальная родителей и, наша детская с полатями у потолка, которыми мы и не пользовались. С первых теплых деньков. Когда на земле появлялась зеленая трава, а подснежники в лесу уже отцвели, мужское поколение детей отправлялось в сарайку, где у нас были не полати. А застеленные сеном нары. Вместе с нами обитала наша живность: свинья в закутке две козочки в клети, ну и конечно же куры. Еще я бы добавил – рыба, лежащая в соли в погребе.
В ту пору, когда у нас с отцом была землянка на Зеленом, в сарайку я перебирался с окончанием школьных каникул и жил там, среди живности до наступления холодов. А там начинался отопительный сезон, и мы с братом переселялись снова на полати, только теперь уже в котельную, расположенную под кухней нашего дома. Только в котельной не было клопов, от которых все жильцы Дома коммуны спасались керосином.
Ну да ладно. Вернемся опять к рыбалке. Ловить зыбкой, оказывается, можно было не только в летнее время, плавая по водоему на лодке. Но и со льда, весной, во время ледохода, когда по руслу во всю шел ледоход, а в затонах, где не было течения, там лед распадался позже и нетерпеливые рыбаки волоком тянули лодки к выходу из Кабачищенского затона, прорубали для зыбки майну и ловили в ней сбежавшуюся от шума льдин рыбу. Ловилось все, чем богата была Волга: лещ, стерлядь, осетр и плотва, судак и щука. Сохранилась фотография, где отец запечатлен с четырехкилограммовым судаком, снятым на фоне майны.
На лёд, в нашу банду, приходили и верующие, бравшие у рыбаков живую, трепещущую рыбу по случаю окончания Великого Поста. Добрый отец, не верующий ни в Аллаха, ни в Бога, щедро делился с православными, отвечая на их «Христос Воскресе» принятым по обычаю «Во истину Воскресе».
Глава 5. История с кражей мотора
Это случилось после той незабываемой встречи с инспектором Окатьевым. Перестали мы ездить в верха, твёрдо закрепились в своём районе, в редких случаях выбирались в непривычные, казавшиеся чужими, места, находящиеся ниже моста: Утятник, Борозду, Быковский.
И в тот день, в послеобеденное время, рассчитывая остаться с ночёвкой где-нибудь на островах, кинули в лодку палатку и котелок для ухи, прихватили и чайник. Начали рыбалку с Утятника. Потихонечку сплавляясь зыбкой всё ниже и ниже, добрались до Быковского пролива и здесь, на входе в него решили разбить бивуак. Подтянув лодку на берег, привязали её к кусту, стоящему на взгорке и, расставив палатку, разожгли костёр. Пока я бродил по острову в поисках дров и заварки для чая, отец уже заправил уху и, снимая деревянной ложкой пробу, дожидался моего возвращения. Набрав на поляне душистых трав и выкопав корни шиповника, вернулся к костру, где меня поджидала ароматная уха и…клюющий носом уставший батя. На его худом лице я впервые обнаружил морщинки, выдающие его возраст. Он очнулся от звука падающих на землю сухих коряг, снял котелок с огня, и пока мы хлебали уху прямо из котелка, чайник, снятый с костра, издавал благоухающий запах трав.
Какую любовь я испытывал к отцу в тот затухающий день! Какие чувства переполняли меня, счастливого и радостного от того, что у меня есть вот такой вот папа, прививший мне безграничную любовь к природе и приложивший руку к моему становлению рыбаком.
Поужинав, отец пошёл в палатку, я ж остался у костра. Подбросил ещё порцию дров. Сухостой мгновенно вспыхнул, обдав лицо жаром. Пламя костра высветило участок воды, нашу лодку с опущенной на дно зыбкой. Безмолвную тишь прерывали всплески рыб. Появившийся ветерок погнал волну, с монотонным стуком бьющуюся в борта лодки. Погода портилась. Появившаяся в небе луна, оставляющая на воде след, стала утухать. Исчезли в небе звёзды. Стал покрапывать дождь и я, укрыв котелок фанеркой, скрылся в палатке.
Долго не мог уснуть, прислушиваясь к шуму дождя, ворочаясь с боку на бок, чувствуя дискомфорт в животе. Проснулся от естественного желания внутри. Дождь не прекращался, слышались раскаты грома, в входном проёме сквозь щели виделись отдалённые всполохи молнии. Пренебрегая дождём, чувствуя побудки в животе, начал выползать из палатки и услышал голос отца: «Плащ возьми, сынок» и вынимает из подголовья брезентуху.
Укрылся я с головой и под кусты… Сделав дело, вернулся в палатку, отдал отцу плащ и тут почувствовал, как палатка стала наполняться характерным запахом. Стало понятно, что я, сидя под кустом, навалил свои отходы на полу плаща и с тем и вернулся в палатку.
Дождавшись прекращения дождя, я вылез из палатки и спустился к воде с плащом. Бросил взгляд на лодку и обомлел: мотор чудесным образом исчез. Мать – святая Богородица! Кричу отца и мы оба убеждаемся, что это не мистика, мотор скоммуниздили, воспользовавшись мраком и шумом дождя. Выяснять, чьих рук это дело – бесполезно. Собрав палатку, мы почапали домой, на Зелёный остров. Там, на Зелёном, по совету рыбаков-зыбочников мы с год назад выкопали землянку, седьмую по счёту. До этого отец базировался в Кабачищах. Оставлял снасти и лодку под присмотром дяди Вани Савельева. Но когда завод им. Горького планировал расширение, береговую линию снесли. Под снос пошёл и дом Савельевых. Вот так мы и оказались на Зелёном.
Островом он стал в 1958 году, после постройки Куйбышевской ГЭС, соединив озеро Ременниково с Волгой.
Все мои каникулы проходили на острове. Как уезжал я в мае, так и возвращался, досыта нарыбачившись, в конце августа.
Береговая линия представляла песчаную полосу 8-10 метровой ширины с вертикальным трёхметровым склоном с выкопанными вглубь ласточкиными гнёздами. Под скосом, почти вплотную к нему, стоял дощатый сарай, построенный чувашскими косцами, приплывающими на остров в сенокосную пору.
 В памяти сохранились ежевечерние посиделки у костра с задушевными чувашскими напевами. До позднего вечера я сидел с ними у костра, по-матерински прижатый рукой единственной в компании вокалистов женщины – тёти Фроси, одетой в расшивной сарафан с национальными рисунками. Такие же узоры красовались на рубашках мужчин, выдавая их национальную принадлежность.
Случалось я, убаюканный их пением, засыпал на руках тёти Фроси и отец осторожненько, стараясь не потревожить мой сон, уносил меня в землянку.
Как-то при встрече с моей однокорыточницей, мы с хохотом вспоминали эпизод из детства, связанный с ласточкиными гнёздами. Ещё не было землянок и сарая с косцами и мы, пацаны и девчонки, досыта наигравшись дворовыми играми, бегали купаться на Чапайку – озерцо, стоявшее на обширной площадке фанерского затона. Ныряли, раздевшись донага, резвились и бегали на берег Волги, аккурат в те места, где стояли позже наши землянки. Запускали, стоя на плечах у друзей, руки в гнёзда, ища ласточкины мелкие, величиной с дубовые жёлуди, яйца. Встревоженная стая птиц, пискливо звуча, чёрной тучей кружилась над нами, забрасывая нас своими «бомбочками».
На одну из таких детских забав Лариса (так звали мою однокорытницу) не сумела пойти с нами, попросив оказать ей услугу – принести ласточку. Ну а мы, наигравшись вволю, забываем про наказ, вспомнив только в подступе к дому. Ну не вертаться же назад. И тут один из нас, Толька Митронов, предлагает наложить в тряпочку жидкий коровий помёт, взяв его с Макаровского двора. Там же нашли рукавицу и, напихав в неё навоз, находим подружку.
- Суй руку осторожно, не выпусти птицу! – говорит, еле сдерживая смех, Толька.
Нам-то было весело, хохотали до упаду, а вот той, которая, ничего не подозревая, сунула руку в свежий коровий помёт, было отнюдь не до смеха.
С этой восьмидесятилетней девчонкой, единственной из жильцов нашего дома комунны оставшейся жить на нашей скорбной земле, мы поддерживаем долгую добрую связь, вороша эпизоды нашего счастливого детства.
Глава 6. Прокурорский шабаш
Также, коснувшись детских воспоминаний, связанных с проживанием на Зелёном, поделюсь эпизодом, случившимся со мной во время самостоятельной рыбалки зыбкой при устрашающих погодных условиях.
Выехал я на Волжские просторы, находящиеся возле родного острова, не ожидая изменений в погодных условиях, с лёгкостью перебираясь с места на место. Приблизительно через час пахнуло лёгким ветерком и, посмотрев на небо, я увидел надвигавшееся из-за горы тёмное облако. Поняв, что вот-вот погода изменится, решил сматываться на берег, но подняв зыбку, набитую рыбой, решил ещё порыбачить. Пока я, опершись грудью на шест, вынимал из зыбки рыбу, усиливающимся ветром лодку понесло к мосту. Запоздалые гребки не сокращали расстояние от острова, всё более и более приближая меня к мосту. Оставалось одно – опустить зыбку на дно и ждать, когда стихнет ветер. Я так и сделал – спрятался от хлынувшего ливня в нос лодки и замер там, подогнув под себя босые ноги. Когда шквал ветра утих и волнение на воде умолкло, поднял зыбку и…опешил – стерляди в ней было не сосчитать!
Причалив к берегу, недалеко от пролёта моста вышел на сушу и стал выбирать стерлядь, кидая её прямо у ног. По змеиному извиваясь, почувствовав свободу, рыба расползлась по берегу, и, пока я её собирал, лодку отнесло от берега. Секундное замешательство сменилось решительным броском в воду, забыв о полнейшем неумении плавать. А берег в этом месте резко уходил вниз и злополучного дна я, погружаясь и отчаянно выныривая, не доставал. Так бы и ушёл я на дно, не увидев отца, если б не моряки, гулявшие вдоль берега. Они и лодку подтащили и меня выдернули из воды. Взяли они рыбу для ухи и, пожелав мне научиться плавать, оттолкнули меня от берега.
Приехав на остров и оставив рыбу в гуслях, я завалился на нары и уснул, как убитый. Сон прервал внезапный стук в дверь и раздававшиеся голоса у входа. Открываю дверь и замечаю ровесника отца, жившего в соседнем доме, начальника коммунальной службы на фанерном заводе Анатолия Кузьмича Шабалина.
- Отца нет? – спрашивает он.
- Нет, дядя Толя, он ещё с работы не вернулся.
- Жаль, приехали за рыбой, уху хотели сварить – посетовал Кузьмич. И тут я увидел катер, приткнутый к берегу.
- Так есть у меня рыба, дядя Толь, вон в гуслях сколько! – с гордостью похвастался я. Я продолжил валяться на нарах, а Кузьмич и его гости суетились на берегу, чистя рыбу и картошку.
Гулянка у них затянулась до раннего утра и первое, что бросилось в глаза, выходя из землянки – это догорающие угли костра, пустые тёмные бутылки от водки, опрокинутый котелок и… аккуратно сложенные на траве галстуки.
Приехавшему отцу я сообщил о случившемся и пошёл к лодке, желая показать улов. Открыв крышку, был поражён – гусли были пусты. Позже Кузьмич признался отцу в том, что его гостями были работники правосудия и им настолько понравилась уха, что они не смогли удержаться от соблазна и очистили все гусли до дна. Проще говоря, чувствуя свою безнаказанность, просто сп…..ли рыбу.
Навсегда покончив с зыбкой, (это случилось, когда уже пошли слухи о том, что эта рыбалка включена в реестр запретного лова) мы вновь пристрастились к поплавочной удочке и, прослышав о хорошей рыбалке с плотов в Лопатинском затоне, сразу же рванули туда, ибо расстояние от Зелёного острова до плотов на нашей лёгкой лодке мы преодолевали за какой-то час. А то и меньше при идеальной погоде. С первого же дня мы убедились в правильности принятия своего решения – рыбы в затоне было немерено. Да и плоты стояли близко к берегу и на них по одному, по двое сидели волжские рыбаки. С глубины в четыре метра на плоты вытаскивали килограммовых лещей и таких же язей. По подобию волжских рыбаков за два дня во время дневного бесклёвья соорудили из ивовых веток шатёр и мы время от времени оставались с отцом на ночёвки. Подвешивали к леске колокольчики и, сидя во тьме, напрягая слух, ожидали мелодийного звона. Лишь ночью брал наживку с жадностью, а длинный садок, связанный отцом, позволял сутки хранить рыбу в живом виде. Три дня в неделю отец уезжал в город на репетицию спектаклей и три ночи я один хозяйничал на плоту, чередуя рыбалку со сном. Страх оставаться одному не было – везде по берегу затона жгли костры местные рыболовы. Поэтому их близость вселяла во мне уверенность безнаказанности. Проще говоря, хулиганства в те годы не было. Но испугаться один раз всё-таки довелось. Углубившись в сон, почувствовал, как по голой груди ползёт некая тварь. Очнувшись, я невольно прищёлкнул её рукой, а на утро разглядел в ней ручейника – водяной рачок с хвостом в два жала, загнутым дугой к спине – ну вылитый скорпион. Тут невольно испугаешься, завидев эдакую тварь на своём теле.
Не устаю утверждать, что такого преданного рыбака, как отец, возил меня        повсюду, сейчас редко встретишь на водоёме. Его и другие рыбаки-приятели при встрече приветствовали иронически-чудной фразой: «Астраханский рыбак -  на пятнадцать крючков – двадцать пять лещей!»
    Вторую, большую половину лета мы провели  в устье Свияги  – под стенами Макаринского монастыря, воздвигнутого  русским самодержцем Иваном IV Грозным – Иваном – Красное  Солнышко после его похода на Казанское царство. Кстати, и остров Свияжск заселил он, вывозя из города Великие Луки и устанавливая на острове бревенчатые избы, вписывающиеся в каменные строения великолепных монастырей и церквей.
Посередь русла Свияги, на месте её впадения в Волгу поставили небольшую  площадку  на ножках  и отец, садясь на неё. показывал чудеса рыболовства. Сам монастырь располагался на склоне высокого берега. Его величавый вид  был проникнут каким-то таинством и прикрывали его со всех сторон растущие по склону деревца и кустарники, сквозь которые в тёмное время суток проникал свет горящих сечей.
     В этот год я впервые посетил остров Свияжск, высоко стоящий  над водной  гладью. Таких разливов, какие мы  наблюдаем сегодня, в те годы даже впомине не было. На месте разливов далеко раскинулись цветущие луга или, как их раньше называли, поймища. Как-то, собирая на них клубнику, нос к носу столкнулся с ватагой блудливых цыганят, босоногих и смуглых.  как смоль, которые с улюлюканием погнались за мной и я в безразмерных отцовских сапогах драпал от них, зовя на помощь родителя.               
 У подножья горы, за спиной  нашего шалаша было выкопано солидное углубление, которое мы прозвали погребком, где хранились пойманная рыба и небольшой провиант, привозимый из дома отцом: хлеб, сало собственного поросёнка и картошка, собственноручно выращенная на собственном же поле. Заглядывали  в гости прихожане, идущие в монастырь из ближайших деревень, в основном из Веденковской слободы, которые приносили нам парное молоко в обмен на свежепойманную рыбу. Да и служители монастыря спускались к нам в церковном одеянии, вели с отцом светские беседы на мирские темы. Но что нас искренне поражало - это регулярный приход в гости рыжего и премилого лисенка, почти ручного и любившего полакомиться молоком и рыбой. Специально для рыжего гостя я подыскал на берегу валун с углублением в которое, не боясь пролить молоко, я и наливал лисёнку пойло. Зверёк, хоть и не чурался присутствия человека, но в руки не давался - присядет, распушив хвост в сторонке, уставится на людей хитрющими  глазенками и так и норовит что-либо скоммуниздить.                Среди монахов тоже были рыбаки, ходившие по Волге лещевиком -                двадцатиметровой сетью с кошлём и крупной ячейкой, в которую влетала крупная рыба. Две лодки по концам лещёвика растягивали его в стороны и  так и плыли по течению, пока не почувствуют удар рыбы, попавшей в ячею. Почувствовав удар, лодки начинают сходиться и, вытавщив из кошля улов, вновь начинают расходиться. Надо отдать им должное – знали предел ловли, Рыба шла  на обедни для прихожан, варварского истребления не было. Незаметно протекало лето. Рыба покидала нас, и мы демонтировали мостки  и покинули дивные места. Попрощались и с лисёнком до следующего лета.
 Глава 7. Рыбалка на подпуска
Всё, чем занимался отец, и во что он вовлекал меня, было так интересно, так                захватывающе, что даже в детских снах моих я постоянно видел себя на водоёме с удочкой в руках.
С премудростями рыбалки на подпуска я освоился быстро, заменял отца при насадке червей на крючки, перебирался по перемёту, набивал  кормом, кормушки               
   У нас  было пять подпусков с двадцатью крючками на каждом. Умножаем 5 на 20, получаем 100 крючков! Если наживлять  по одному червяку  на  крючок, легко представить, какой это был труд и сколько времени отнимала у нас добыча червей. Проверять подпуска приходилось ежедневно и также  ежедневно ковырялись в навозе. Накопать в те годы наживку было не сложно. Каждая десятая семья в городе имела домашний скот – кур, коз, коров  Навозу в городе имелось предостаточно. Нас обеспечивала Макаровская  корова Зорька , кормившая многодетную семью дяди Гриши и тёти Наташи Макаровых. Целый день мы крутились, как белка в колесе, и забот было предостаточно и мы целыми днями находились при деле.
      После копки мы спускались к лодке и гребли к перемёту и приступали непосредственно к проверке подпусков. Выбрав рыбу, насадив червей и набив кормушку, перетягивались к следующему подпуску. И так практически ежедневно. Преимущественно попадались лещи и судаки. Иногда, но очень редко, залетали щуки и, конечно же, ерши. А ерши-то в Волге ловились приличных размеров.
Крест на этот вид ловли поставило принятое необдуманное постановление партии и правительства об обложении налогами владельцев личного  подворья в городах и в сельских местностях. Необдуманное решение вызвало волну негодования, но, тем не менее, против власти не попрёшь. Проводится массовая и всенародная перепись скота, приведшая впоследствии к его истреблению. Виновным в этом деянии народ признал нет не партию, конечно, а её амбициозного руководителя Никиту Сергеевича Хрущёва. Перефразировав известное изречение предыдущего правителя, сформулирую его по-другому: нет скота – не будет навоза, а не будет  навоза – нет и червей, а уж не будет червей – какие уж подпуска.   Да, хорош был руководитель государства народного! Не  посоветовавшись с народом, одним росчерком пера взял да поставил жирный крест на всенародном увлечении. Но нашёлся среди рыбаков выдумщик, который по                чистой  случайности смог зацепить на голый крючок стерлядь за брюхо и пришёл к идее усовершенствовать ловлю, исключив червей, но сделав хитрые приманки из коры дуба, крохотные и окрашенные в светлые тона и подвязанные к поводкам выше крючков. Любопытная рыба, прельщённая колеблющимися поплавками, подплывает к ним и накалывает себя на острые крючки. Вот здесь и нашли применение Боташовские крючки, а сам подпуск стал называться шажковым.               
 Глава 8. Рыбалка с мостков.
   Большая вода затопляет Зелёный остров со всеми нашими землянками, исчезает и жилище чувашских косцов и мы перебазируемся на Кирпичку – так назывался береговой посёлок с самостроем и кирпичным заводом. Останавливаемся у Васьки Сулейманова – добродушного любителя театра, коим занимался мой отец. Своё название посёлок приобрел именно благодаря заводу, на который бегала вся малышня, чтоб испить непривычную  газированную  воду из автомата, заправленного углекислотой.               
Здесь, на берегу залива, мы и сколачивали звенья мостков и перевозили их на горную сторону Волги, где соединяли звенья в одно целое, как складывают слово из букв. Для установки мостков требовалось два человека, начиналась она, как правило, с изучения рельефа дна. Важно было, чтобы при установке звеньев на всём протяжении мостков не попадались габаритные валуны, препятствующие их протаскиванию.
И ещё одно, не менее важное условие: желательно, чтобы  на  самом дальнем звене, там, где совершается проводка  крючка по дну, имелось бы его возвышение, чтобы вымываемый из кормушки корм скапливался у возвышения и тем самым привлекал и задерживал у мостков приплывшую  рыбу. 
         Самую тяжёлую, самую непривлекательную работу отец возлагал на сына – разнагишавшись догола, лезть в непрогревшуюся воду и погрузившись с головой, подныривать под звено и тянуть за ножки вглубь. Выходил из воды синеньким, зуб на зуб не попадал от охватившей дрожи, а, прогревшись чуть, снова окунался в воду – подвязывали к передним ножкам мостков проволоку, одним концом укреплённую на берегу. Это требовалось для того, чтобы волны от проходящих судов не могли сносить мостки с установленного места. Для придания мосткам устойчивости на них укладывались крупные валуны. Я ни разу не видел, чтобы рыба выпрыгивала на поверхность и интересовалась, кто ж это пытается нарушить её покой. А уж когда начиналась сама рыбалка, рыба прикармливалась, крутилась у мостков, и появлялись небольшие  щучки, на которые я бросал  некрупных язей, насаженных на тройничок. И  ведь попадались щучки, пусть небольшие, зато по три рубля, но вчера, как говорил один юморист. Мостки формировались небольшими,  в пять – шесть штук, семьями, в обиходе носившими названия по фамилии одного авторитетного владельца  этого семейства. Так и говорилось – поехал  на Семахинские или на Булычевские  мостки.  Богатым уловом славились Булычевские  мостки, хозяева которых прикармливали рыбу халявной прикормкой. Это обьяснялось тем, что мостки принадлежали номенклатурным работникам как города, так и заводов.   Так, Фёдоров Анатолий Яковлевич был председателем  Горисполкома, Булычев Василий Петрович и Коновалов Анатолий Васильевич – начальниками цехов градообразующего предприятия. Одного звонка колхоза было достаточно, чтобы к следующему утру у твоих мостков разгружалась отборным зерном сельская техника.               
       Клёв на мостках начинался с раннего утра и интенсивность клёва снижалась ближе к обеду. Здесь следовал перерыв на обед. Можно было найти тень и прикорнуть немного.
        Мне нравилось взобраться по склону на вершину горы и с неё обозревать прилегающую акваторию Волги, любоваться снующей в разных направлениях  плавтехникой, подающей звуковые сигналы при расхождении. Нравилось  наблюдать качающиеся от набегающей волны лодки, наполовину вытянутые на берег и загадывать, чью же лодку зальёт волна в очередной раз.
       На всю жизнь запомнились удивительные сны на зелёной лужайке среди душистых луговых трав и таких же цветов в тени цветущей дикорастущей яблоньки, одиноко притулившейся на склоне у мостков. В высокой душистой траве слышно, как безобидные кузнечики не поделили добычу между собой. Интересно было наблюдать за жестокой схваткой рыжего муравья с зелёной ворсистой гусеницей. Победу одержал муравей.
   Внутренний голос подавал команду уснувшему сознанью, сон прерывался и пора было вновь садиться на мостки и вновь ждать поклёвки при очередной проводке поплавка. Крупную рыбу, в особенности крупного язя, так просто в сачок не заправишь, чего доброго и леску оборвать можно. Проще поступали, выводя его с осторожностью на берег.
       Язь – рыба вкусная, по своим вкусовым качествам он  уступал разве что осетровым, но костей ему хватало, поэтому в варёном или жареном виде его употребляли редко. А вот в засоленном и провяленном виде его употребляли за обе щеки. В Булычевском семействе были все условия для безболезненного засаливания при любой температуре в любое время года. К Булычевским мосткам по ложбине с горы спускалась прохладная вода от родника и вот в этот ручей ставилась ёмкость с засоленной рыбой, где она спокойно стояла весь срок засолки. Затем её промывали в этой же воде, вялили на ветру и употребляли с превеликим удовольствием. Кушанье было поистине царским! 
Часть 2. Глава 1. Подлёдная рыбалка
          Поскольку здесь речь пойдёт не о погружении под лёд с аквалангом и с кислородным баллоном, и с ружьём для подводной охоты, а об обыкновенном сидении с мормышкой в руках на заснеженном льду  да в ненастную погоду, начну с того, что и в эти зачинания заставил меня по уши влюбиться мой отец – непревзойдённый рыбак 20 - го столетия. Мальцом, в огромных отцовских валенках с подшитой войлоком подошвой, в веренице взрослых рыбаков тянулся я по уплотнённой тысячами ног рыбачьей тропе, волоча за собою сколоченный  отцом дощатый ящик с самодельными рыбацкими премудростями и тяжёлой пешнёй, откованной отцу заводскими кузнецами. Ледобуров в те годы не было, и вся армия рыбаков долгими минутами пешнями долбила толстый, свыше полуметра, лёд, делая короткие перекуры. Лунки из-под пешни получались огромные, уходящие конусом вниз, и рыба в Волге ловилась, надо сказать, не мелкая, в разы больше сегодняшней. Зачастую с пешнями случались оказии – не намотаешь на руку страховочную верёвку, бах …. и пешни нет! Не сдержится отец, даст легкий подзатыльник, да ещё и обругается в сердцах – бляха муха! Откуда отец                выдумал такое ругательство и почему он муху обзывал бляхой – сейчас не узнаешь, но в лексиконе отца ни разу не пробегали неприличные слова, никто не слышал от него ни одного матерного слова.
     Излюбленными местами рыбалки у рыбаков были Утятник, Борозда, Васильевский затон, то есть те места, где находилось течение, так как мы рыбачили на крючки – мормышек в те годы ещё не было. Появившиеся в продаже ледобуры и мормышки расширили географию рыбалки – появились Быковский пролив, а когда я подрос, стали осваивать и дальние районы, такие, как речушки Кубня и Илеть. Куда только не таскали ноги неутомимого отца и меня вместе с ним!               
                На входе в Утятник, находясь в десятке метров от Золотого острова, вспоминается интереснейшая рыбалка на поставушки. Ловилась              щука средних размеров, изредка, нет – нет, да влетит пяти и большего веса красавица – с мой рост громадина!               
               Помню, погода  в тот день стояла ветреная и холодная и я, чтобы защитить себя от холода, соорудил из пластов настового снега что-то наподобие домика и оттуда зорко следил за сделанными из веток сторожками и опрометью бежал к ним, завидев резкий наклон сторожки. Не описать детского восторга, когда в лунке появлялась, разинув пасть, огромная голова щуки. Покидая лунки, после нас на льду оставались кровавые разводы на притоптанном снегу, свидетельствующие о происходящем здесь ледовом побоище.
            В те годы, вплоть до появления небольших магазинчиков с рыбацкими аксессуарами,  существовала проблема с мотылем.  Достать его можно было, выстояв мучительную очередь к частнику и таких частных торговцев на весь город было  всего-то 2-3 человека и, чтобы поехать утром на рыбалку, старались запастись им с вечера. В подъезде мотыльщика скапливалась очередь из рыбаков-любителей зимней рыбалки. Доходило до абсурда – идёт законный жилец дома, а его не попускают, думают человек хочет пробраться без очереди. Случалось, перед самым твоим носом мотыль заканчивался и у тебя уже рушатся все твои планы.  Ты намеревался ехать куда-нибудь на Свиягу, допустим,  а куда ты поедешь без мотыля – сиди дома или используй ещё один шанс – первым автобусом ехать на ж/д вокзал и там попытаться приобрести мотыль. Оставшись без мотыля, я сделал его подобие из сырой свёклы и вышел на лёд. Даже вечно голодный окунь игнорировал мою приманку – видно не по вкусу она ему пришлась.
     И опять отец решает эту проблему - изготовляет все предметы, необходимые мойщику мотыля. Мне ещё понятно, моечный ящик он сколотил сам, но вот где он добыл ассенизаторский ковш – вот тут было не ясно. Неужели у ассенизатора стянул или, чего доброго, замочил бедненького?                И вот мы в Волжском автобусе едем до банного болота у остановки «баня». С собой у нас внушительного размера моечный ящик с сеточным дном, совковая лопата, пешня и ассенизаторский ковш с длинным черенком в два с половиной метра. Долбим за день от одной до трёх майн, черпаем со дна «плодородный» грунт и вываливаем его в моечный ящик. Делаем в майне возвратно поступательные движения ящиком, грунт вымывается, а оставшийся в ящике мотыль ситечком собираем в коробку с крышкой. Труд, я вам скажу, не из лёгких,  сами грязные, одежда грязная, вся во льду и всё это неприглядное добро с инвентарём, покрытым грязной ледяной корочкой,  впихиваем в автобус и везём обратно в город. Несмотря на ворчание кондуктора, недовольство пассажиров, мы   продолжали раз в неделю ездить за мотылём и ездили до тех пор, пока кто-то из знакомых отца не подсказал ему, что у нас в городе, у городской бани есть такое же озеро  с таким же мотылем. Поистине, голова - хорошо, а две лучше.
        Мотыльный бизнес приносил нам некоторую прибыль. Оставляя для себя  необходимую часть, остатки пускали в продажу. Для этого   мне приходилось подниматься с тёплой постели ни свет ни заря и отправляться   на   автобусную остановку. Не всегда удавалось продать весь мотыль  в автобусе. Тогда я выходил на блок – посте и там продолжал его реализацию. Удобно было, если мотыль был расфасован   в спичечные коробки с вечера и продажа его не занимала много времени и я вполне успевал к первому уроку. От реализации мотыля я утаивал от отца небольшую сумму, остальные деньги возвращались ему.   
            В принципе, всё моё детство и взросление проходили в тесной связи с отцом, и я приношу ему огромную благодарность  за то, что он был в моей жизни. В 1978 году его постиг глубокий инфаркт с поражением головного мозга и параличом двигательного аппарата. Прикованный к постели, он мыслями всецело был отдан рыбалке и просил меня, прибывшего с уловом с рыбалки, сопроводить его в ванную, куда я  выпускал живую рыбу, давал ему в руки мормышку и он с превеликим удовольствием и с детским восторгом вынимал из ванной насаженного на крючок  окунька. После его ухода я заглянул в его рабочий стол и поразился накопившимся им  большим ассортиментом рыбацких принадлежностей.
        С годами уловы рыбаков нищали, случалось возвращаться домой с уловом, вмещающимся в молочный пакет. Причин этому много, и одна из них – отсутствие постоянного течения, в результате чего Волга постепенно превращалась в стоячее болото. Берега зарастали водорослями, водные обитатели, привыкшие к нормальной среде, подвергались всевозможным заболеваниям и гибли. А самое главное – они лишались потомства. Напрочь исчезали осетровые виды рыб, уменьшились количество сома и налима. А сколько икры гибло после икромёта, когда уровень воды во время нереста преступно сбрасывался в Каспийское море. Несчётное количество икринок  до сих по каждую весну продолжают   висеть на кустах. Увы, мы наблюдаем это безобразное отношение к экологии, но это была не вина человека, этого требовала энергетическая промышленность страны. Но, несмотря на это обстоятельство, старые  рыбаки, как ездили на рыбалку, так и продолжали ездить до самой своей кончины.  Для них, как и для меня,  главным критерием была не рыба, а возможность почувствовать себя раскрепощённым, возможность соприкоснуться с природой и с чувством, присущим только рыбаку. Думаю, что каждый рыбак, будь он с опытом, будь только начинающим, согласится с моими рассуждениями, и как пример могу привести старого моего приятеля Герку Ворожцова, который и в 79 лет продолжал рыбачить на мормышку и остановился только тогда, когда его стала мучить одышка и ноги перестали носить на большие расстояния.               
                Глава 2. Зимняя рыбалка на Илети               
             В день последней рыбалки отца мы были с ним у Быковского пролива. Рыба ловилась разнообразная, а у самого входа в пролив клевал пузатый ёрш, брюхо которого полнилось ершиной икрой. Уха из ершей получалась наивкуснейшей, придавала особый вкус ухе из ершей, по всей видимости, слизь. Снимешь с крючка ерша и вытираешь слизистые руки. И так на протяжении всего зимнего периода этот лоскут сопровождал тебя во всех подлёдных рыбалках.  В этот день я уезжал в командировку и поэтому я насверлил ему несколько лунок и мы распрощались. Это было в 80-м году. Когда я вернулся с командировки, десятилетний сын сообщает мне неприятную новость – деда стукнул паралич и сейчас он находится в стационаре. Конечно, страшное известие  не остановило меня и после его посещения я продолжал ходить на рыбалку, но уже без своего учителя.      
Глава 3. Курьёз на Подкове.
Такая обстановка на Волге сложилась после пуска Чебоксарской ГЭС. Мы оказались между двумя плотинами, а когда режим работы обоих плотин совпадал, течение прекращалось. К счастью, в эти годы  появились мормышки, а сними и возможность рыбачить повсеместно. Это время относилось к началу 60-х и здесь мы с отцом чаще стали рыбачить на Свияге и ещё чаще нас можно было встретить на Илети. Основной нашей добычей на этих реках были сорожка и окунь. Говорят, что во время сброса в Свиягу отходов сахарного производства в г. Буинске, рыба со Свияги огромной массой устремлялась в её притоки – Буа, Бирля и Аря и рыбу в них перехватывали варварским способом – перегораживали заходы в притоки сетями и вставали  с багрилками в их устьях. После многодневных истязаний, по словам очевидцев, лёд в этих местах представлял решётку в мясорубке и был окрашен в кровавый цвет. А сколько рыбы гибло по пути в спасательное русло! А для того, чтобы исключить попадание в Свиягу губительных сбросов, всего то и надо было восстановить работу очистных сооружений! В подобной ситуации более мелкого масштаба мне пришлось принять непосредственное участие, о чём я намерен рассказать в этой части главы.
         Случилось это в конце февраля 1978 года. Вот–вот должна пойти Илеть, а когда Илеть трогается – тут главное не проспать время. На заводе, где я трудился в конструкторском отделе, работал начальником цеха Славка Петряев. Он не был рыбаком, но послушать рыбацкие байки он любил и как–то при встрече он промолвился, что хотел бы самолично поучаствовать в рыбалке, настойчиво просил меня взять с собой. Делать нечего – раз есть желание, места на льду хватит всем.
            Прогретый воздух растопил снежный покров на подступах к Илети. Четырёхкилометровый путь от автобусной остановке в деревне Русская Луговая до Старицы Илети мы преодолеваем по асфальтированной дороге и                Славка с восхищением восторгается окружающим пейзажем. Слева, впритык к дороге, проходила Старица, не сбросившая ещё серый лёд с тёмными вкраплениями чистой воды. На поверхности льда пировали вороны, подбирая оттаявший корм в виде мелкой рыбёшки. Ожили и полевые мыши, то и дело шуршащие в придорожной листве. А открыть мне глаза  на эти места помог мой старый приятель Васька Ожерельев, который одно время, при строительстве дома отдыха работал там прорабом. Плут ещё тот, моим, скажем так, уважением не особо пользовался, так как слыл он беспробудным пьяницей, но была у него одна привлекающая меня черта – он, как никто другой, изучил и знал все уловистые уголки старого русла Илети. Как-то приехали мы с ним к Элнету (добирались до него на автобусе, возившем строителей дома отдыха) и, положившись на его знание уловистых мест на Илети, через Иетский остров направились на второе русло Илети, выходящее у Козловки. Весенний глубокий снег на острове затруднял наше передвижение к конечной цели и мы её находим, наткнувшись на занесённую снегом землянку, поставленную для охраны стогов сена во время сенокоса. Васька, поработав как экскаватор, выгреб из-под двери снег и мы проникли вовнутрь. У разбитого окошечка стоял столик, и Васька выложил на него полтаралитровую бутыль самогонки, а на закуску вынул из рюкзака три палки ливерной колбасы. Поход за рыбой закончился грандиозной попойкой, после которой мы, уткнувшись в стол, заснули крепким сном. Проснувшись во второй половине дня, глянули на часы и заспешили на автобус со строителями. Непонятно как мы попали на какую-то неширокую протоку, местами с промытым льдом, выйдя на берег, я оглянулся и не увидел Ваську. Мелькнула мысль, что приятель провалился под лёд и своими затуманенными мозгами я не сразу сообразил о случившемся. Прибыв домой, я не побежал сообщать его жене, а решил скрыть ужасную весть. А на следующий день он сам объявился и поведал мне, что он на самом деле проломил лёд, а уйти под него не дал рюкзак за спиной. Выбравшись на поверхность, сушиться пошёл в свою прорабку и там же заночевал. Вот к чему приводит необузданная пьянка и её последствия.
      Славка  шагал и не мог надышаться свежим воздухом. После шумного и загазованного цеха он впервые оказался на природе. За Элнетом - домом отдыха комбината «Заря» находилось озеро Кушташ–Яр, соединённое со Старицей коротким рукавом. Озеро дарило рыбакам весеннюю рыбалку в то время, когда на Илеть не было прохода.
         Пройдя территорию Элнета, спустились на Старицу, вдоль берегов которой   скопилась вода и выход на остров, отделяющий основное русло от старого, был затруднён. Пришлось искать безопасный переход и выходить по колено в осевшем снегу к тропе, утоптанной предыдущими рыбаками. Остаток пути по острову стал настоящим испытанием для новичка, потому что на тропе попадались ложбины, заполненные талой водой, обойти которые было гораздо сложнее, так как и под глубоким снежным слоем также находилась вода. Пришлось возвращаться на тропу и, скинув сапоги, таким образом переходить ложбинки. Для Петряева ходьба босиком по ледяной воде стала настоящим  испытанием характера. Видно было его  упавшее настроение, его нежелание продолжать путь  и в один из моментов он предложил бросить всё к чёртовой матери и возвращаться домой. Пришлось его успокаивать, говорить, что осталась самая малость и что мы уже почти дошли. Минуты через две показался берег Илети, мы присели отдохнуть, а затем направились в сторону Подковы, где уже сколотилась довольно  таки обширная кучка рыбаков, подойдя к которой мы увидели у их ног переваливающуюся с бока на бок танцующую рыбу.
        С Подковой меня  связывали приятные воспоминания. Годом раньше довелось мне в одиночку наткнуться на интенсивный клёв сорожки и я ушёл отсюда с богатым уловом. Вот и сегодня мы не стали лезть в кучу, а пошли ближе к берегу, где я и рыбачил  в минувшем году. Пробурились и стали ожидать клёва. В поисках рыбы проделал не одну лунку и, натыкаясь на мель, по инерции делал ещё 2-3 оборота  и в итоге затупил у бура ножи, но рыбу так и не нашёл. И нет оглянуться назад и посмотреть на кучку, а когда взглянул – опупел!  Плотно сбившиеся рыбаки  беспрерывно вздёргивали руками и выбрасывали на лёд рыбу.               
        Спешно собрал мормышку и, подхватив бур, я сломя голову поспешил к куче. В темпе просверлил лунку и, вынимая бур, вместе с шугой из лунки вывалились…три сорожки, причём одна из них  не имела головы - её  как ножом снесло шнеком бура. Присмотрелся к рыбакам, а у них вместо мормышек к леске были подвязаны  тройники. И становится понятным – рыба глохла поло льдом. Вероятней всего под нами находилась яма, и по её краям  весенний лёд просел на дно и перекрыл обитателям доступ к кислороду. Иными словами рыба  подо льдом просто-напросто глохла и искала пути спасения во вновь просверленных лунках.                               
     А Славка всё  сидел и сидел неподвижно над лункой и я направился к нему. Когда он выслушал мой сбивчивый рассказ, быстро собрался и ринулся за мной. Рыбалку организовали следующим образом: я опускаю в лунку бур и вытаскиваю его вместе с рыбой. Славка, опустившись на колени, подбирает за мной рыбу, не разбираясь, твоя ли это рыба или соседа – на льду всё перемешалось. Вскоре голос приятеля извещает, что и мой ящик и Славкина кирзовая сумка уже полны и складывать рыбу больше некуда. Я возьми и скажи в шутку, что в подобных случаях ушлые рыбаки снимали майки и использовали их как сумки. И что ж вы думаете – доверчивый друг поверил шутке и начал раздеваться. Пришлось его останавливать.
  Возвращались тем же путём и таким же Макаром, только воды в ложбинах прибавилось, – пришлось и штаны засучивать. Настроение приятеля поднялось до крайнего предела, его переполняли чувства небывалого восторга и он не переставал восхищаться прожитым и говорил, что не прочь бы повторить подобное ещё раз.               
 В отличие от меня, прошедшего немало подобных испытаний и пострашнее этого видевшего, организм приятеля не выдержал простуду, не справился с постигшим недугом, и он покинул нас, не повторив подобную рыбалку. А было то ему чуть больше сорока.
  Я уже говорил неоднократно и рыбаки-ветераны не дадут мне солгать, что в годы моей юности рыбалка была намного интересней сегодняшней. Туча рыбаков набивалась в ранние автобусы, поезда были заполнены до  отказа и ещё до восхода солнца вереница рыбаков прокладывала  путь к излюбленным местам рыбалки.
Глава 4. Чека
   Не была исключением и Илеть, а особенно массовый наплыв рыбаков наблюдался в весенний период. Река сбрасывала лёд недельки на две раньше, чем это случалось на Волге и на ней активно пробуждалась и рыба и мы, рыбаки, старались не прозевать этот момент, потому что для нас начинался самый настоящий праздник на льду. Лёд на Илети проходил быстро, вода в реке не успевала помутнеть и уровень воды в реке не поднимался. На заливах лёд стоял нетронутым, а в русле реки по берегам ещё стояли полоски льда, облокотившиеся кромкой в береговую линию. Вот на таких полосках и ютились рыбаки и ловили и бель, и окуня.  Был определённый риск оказаться вместе с льдиной в воде, и я однажды стал свидетелем того, как льдина с рыбаками неожиданно оторвалась от берега и рыбаки, кто смелые, с перепугу попрыгали в воду, а оставшаяся часть продолжала дрейфовать на льдине. Вскоре течением её прибило к Волжскому льду, и рыбаки сумели  перебраться на основной, крепкий лёд. Им повезло больше, чем спрыгнувшим в воду.
      Инициатором рыбалки, о которой пойдёт речь, была заводская группа рыбаков – активистов, с которыми мне неоднократно доводилось ездить и мой квартирный сосед, известный на заводе и в городе хоккеист и наладчик роторного оборудования основного производства Гаяз Хайрутдинов, известный всем, как Гришка Копчёный, передал мне эту новость. Так как дорога для транспорта предстояла сложная и тяжёлая, средством передвижения избрали заводской четырёхосный вездеход, неоднократно выручающий нас в условиях бездорожья. За рулём тягача находился начальник транспортного цеха, участник Великой Отечественной, механик-водитель легендарной Т-34ки, горевшей в боях под г.Бельцы, Владимир Александрович Рахимов.  Огромный опыт, полученный в боях, сыскал ему безграничное уважение среди заводских рыбаков и внушал им уверенность в предстоящей дороге. Состав группы был, можно сказать, элитный – два зама директора, два начальника цеха, один главный конструктор завода и мы с Гришкой Копчёным, прозванным так за смуглый оттенок кожи. Кочкуров Анатолий Васильевич - заместитель директора по общим вопросам ехал в водительской кабине, а помощник директора по быту, так же участник войны, Вениамин Георгиевич Белов вместился вместе с остальными в грузовой отсек, оборудованный боковыми сидениями, но не имеющий бокового обзора. Планировалось, не заезжая в Русскую Луговую, взять направление на марийскую деревню Березники и пересечь Илеть по деревянному мосту, а там уж следовать к деревне Степанкино. В отсеке велись разговоры только на рыбацкие темы, кто-то, кому дома не хватило времени на сон, клевал носом, кто-то делился с приятелями своей удачной рыбалкой, а мы с Гришкой Копчёным обсуждали прошедший недавно чемпионат мира по хоккею с шайбой.
      Внезапная резкая остановка мгновенно встряхивает нас, теряющихся в догадках. Вываливаемся из отсека и с ужасом смотрим на свисающие в глубокий овраг передние колёса вездехода. Рядом, без головного убора, бледный, как лунь, стоит наш водитель, потерявший дар речи. Совершив на дорогах войны бессмертный  подвиг, освобождая страну от оккупантов, он повторил его в мирное время, спасая жизнь и себе и своим коллегам по службе. Дрожащими руками Рахимов заводит вездеход и медленно сдаёт назад. Заняв свои места, мы снова продолжили прокладывать себе путь. Ехали молча, каждый думал об одном и том же – о том, что глубокий овраг едва не стал для нас братской могилой.
      Миновав Степанкино, спускаемся к протоке, идущей от Марийской Луговой, покрытой льдом, но проезжать по нему не стали  – достаточно на сегодня утреннего приключения. Оставляем технику и следуем в сторону устья. Чета Булычевых, отец Василий Петрович  и сын Владимир Васильевич, приготовились к рыбалке основательно – взяли с собой летние удочки и остались рыбачить с берега. О Булычеве - отце я уже упоминал в разделе «Рыбалка с мостков», а про сына, Владимира Васильевича – главного конструктора завода – я упоминаю впервые и хочу сразу сказать, что настоящего рыбака из него не получилось – вскоре его отец уходит из жизни и учить сына стало некому.               
       Оставшаяся группа рыбаков продолжила путь к Чеке, (так в лексиконе рыбаков называлось устье Илети) и уже ближе к ней стали появляться те самые береговые полоски льда. Лёд стоял с небольшим наклоном от береговой полосы и причиной тому служил низкий уровень воды в реке, поэтому подо льдом находилась воздушная прослойка,  при выдёргивании рыбы из лунки издающая звук спускаемой в унитаз воды. Порой казалось, что ты находишься в общественном сортире и сидящие в нём попеременно спускают в унитаз воду. А рыба ловилась немаленькая – были экземпляры, обрывающие мормышки с донок.                Пробуренная мною лунка порадовала меня изумительным, но недолгим клёвом, по истечении которого я сделал небольшой перекур, во время которого я стал оглядываться по сторонам. Взгляд выхватил участок с волжским льдом и какими-то карликами на нём. Сгорая от любопытства, я собрался и пошёл в их сторону и, приближаясь к ним, увидел рыбаков, стоящих по колено в воде. Из разъеденных лунок  поднималась вода и  рыбаки, кто сидя на ящиках, а кто стоя, тянули с шестиметровой глубины крупную сорогу. Вытащат рыбу, а она возьми и вырвись из  рук. Интересно было наблюдать, как они гонялись за нею по воде. Не всегда можно было поймать ускользнувшую добычу, которая, сорвавшись с крючка, повторно попадаться не желала. Из всей упущенной рыбы мне тоже досталось две или три сорожки.
     Рыбалка закончилась и все потянулись к машине. Пора было собираться и мне, но трудно было уходить от такого изумительного клёва. Подходя к машине,  каждый делился своими впечатлениями от понравившейся рыбалки. Обратно возвращались по своим же следам и только у оврага сделали короткую остановку, чтобы  ещё раз взглянуть на несостоявшуюся братскую могилу.               
     В городе, поднимаясь по «говёнке», (старожилы помнят, откуда взялось это дурно пахнущее название подъёма в жилой район города) водитель, срезая путь, направляет машину к песчаному карьеру (было такое место, где в те годы для нужд строителей добывался песок и где в настоящее время находится котельная № 7) и на ровной площадке происходит непредвиденное – лёд на глубоком котловане не выдерживает вес внедорожника и машина  задней осью колёс обламывает лёд. Весь наш улов оказывается в затопленном отсеке, попасть в который, не искупавшись, было просто невозможно. Наш прославленный водитель удручённо почёсывал голову, остальные, сбившись в кучку, горячо обсуждали сложившуюся обстановку, то есть все дружно думали об одном – как вызволить свой улов из плена и кто соизволит нырнуть в ледяную воду добровольно. Особенно пристально поглядывали в мою сторону и в сторону Гришки Копчёного, искали самого молодого и самого крепкого. Здоровый дух оказался более востребованным и Копчёный, сбросив одежду, с возгласом «Аллах Акбар!» ныряет в люк. Операция по спасению улова длилась минут пять. Слава Богу, нашелся смельчак, обошедший круг с шапкой в руках. Все добровольно откликнулись на призыв. Не принимал участия только  Белов. Как пояснил зам. директора, он покинул место происшествия, объяснив свой побег необходимостью  вызова по телефону заводской техпомощи.            
        Техпомощь прибыла, тяжёлый внедорожник выдернула и его сопроводили на завод. На этом мои приключения не закончились. Моя любимая тёщенька, воспользовавшись моей дрёмой, схватила мой улов и побежала к Шанхайскому магазину. Там и продала всю мою рыбу, а на вырученные деньги купила вонючий хек. На моё возмущение она довольно спокойно ответила, что встретила в магазине знакомую, которая пропустила её в очередь за хеком и не понятно как, язык сам заказал продавцу морскую рыбу.               
- Чёрт попутал – оправдалась тёща.
                Глава 5. Капустник
   Первый лёд. С каким нетерпением ждут его любители подлёдного лова. Для них, поймавших  в начавшемся сезоне первую рыбку, это настоящий праздник, а если ты наткнулся на хороший клёв - праздник вдвойне.
   3-го ноября 1975 года, приехав в Русскую Луговую, я попытался перебраться на противоположную сторону Старицы, но лёд был настолько тонок, что при подходе к середине русла, он начинал трещать и прогибаться. Не стал продвигаться дальше и остался рыбачить возле деревни. Побродил возле своего берега и, набрав около килограмма некрупных окуньков, возвратился на автобусную остановку.  Подошедшая к остановке женщина поинтересовалась моим уловом и, услышав ответ, поделилась со мной тайной о том, что её зять рыбачил вчера на Капустнике и поймал  аж 15 кг окуней, да всё из-подо льда клевал – и показывает руками мизерную глубину.
    Капустником называли место на Старице, расположенное на западной окраине деревни, где росла колхозная капуста. Обширное поле к осени зеленело зрелыми кочанами капусты и нередко, проплывая по пути на рыбалку жерлицами, мне приводилось срезать хрустящий на зубах вилок.
   5-го ноября, сойдя с автобуса, я прямиком направляюсь на этот самый Капустник, но отойдя от берега на небольшое расстояние, появилось сомнение – тонкий лёд, как и в предыдущий раз, стал прогибаться под моим весом, а ближе к серёдке при каждом моём шаге на льду появлялись трещины. Мелькнула мысль – а не повернуть ли назад, уж больно не хотелось открывать сезон купанием. Оторвав взгляд ото льда и посмотрев на противоположный берег, заметил одинокую фигуру рыбака в брезентовой накидке и у меня мигом пропали всякие сомнения, я продолжил продвигаться вперёд.
  Не доходя до рыбака метров 15, просверлил лунку и, помня наставления Луговской  женщины, сделал на удочке вершковую глубину и опустил мормышку. Следует резкий рывок и вот уже небольшой полосатик сидит на крючке. Сердце радостно заколотилось в груди – нет, не обманула старушечка, всё происходило так, как она и говорила – окунь брал и на пустую мормышку, а один раз даже два полосатика повисли на одном крючке – такой у него был сумасшедший жор! Из любопытства заглянул в лунку, а в ней… по периметру и в ожидании приманки стояли с полдесятка окуней, нацеленных головами к центру лунки и уже не надо было смотреть на кивок, весь процесс клёва был виден как на ладони.
По сути, процессом клёва руководил я – подсовывал мормышку  под нос только самому крупному окуню, остальных я отсеивал и процесс довёл до того, что я начал борзеть – во время окунёвой атаки подбрасывал мормышку кверху, следовал очередной его бросок и мормышка взметает над поверхностью лунки, окунь следует за ней и мне оставалось только придать ему нужную траекторию и он тут же оказывался в кучке. А кучка росла прямо на моих глазах и глазах сидевшего в накидке  рыбака, который не выдержал и подошёл ко мне поинтересоваться на что ж я рыбачу. Я не стал скрывать от него причину моего сказочного успеха, он последовал моему совету и стал так же ловить.                Рассказывая друзьям о той рыбалке  и вспоминая её сам, мне  казалось, что всё это происходило не со мной, а что касается моих слушателей, то они отказывались верить мне и говорили, что это байки какого-то Митяя. 
 Придя домой, взвешиваю улов и  безмен покывает его вес в 16кг, 400гр. Первая же рыбалка и такой ошеломляющий успех! Теперь предстояло определиться, что  делать с рыбой. Первое, что пришло на ум – это надо почистить. Беру в руки нож и принимаюсь за чистку. Врагу бы не пожелал такое! Первый же полосатик оказался зол на меня и уколол плавником прямо под ноготь. В сердцах я рассовал улов по пакетикам и сунул в испаритель холодильника. 
  На утро вынимаю пакет с замороженной рыбой, отодрал одного окунька, но не стал снимать чешую, а приступил к экзекуции – отсёк ему голову и хвост, затем срезал верхний спинной плавник и брюшко, а дальше подцепил с головы одну часть шкурки, затем вторую и в ладони осталась чистая, как младенец, окунёвая тушка. Наловчившись, за какие-то 2 -3 часа я почистил весь первый улов. Затем отварил и процедил отходы, сложил тушки в посуду, залил отваром, добавил специи и подсолнечное масло и поставил тушиться в духовку. Полученную тушением рыбу можно было употреблять с любым гарниром и под любое горячительное.
   Ещё с одним рецептом приготовления рыбного блюда, теперь уже из судака, хочу
  Очищенного и нарезанного на порционные куски судака укладываем в посуду и обильно покрываем порезанными овощами – томатом, сладким перцем, репчатым луком. Голову варим отдельно и сливаем отвар в посуду (я пользовался утятницей) с порезанным судаком. Затем добавляем немного подсолнечного масла  (полстакана на утятницу) и специи по вкусу. Овощи выделят свой сок и покроют куски рыбы. Можно не ставить в духовку, а варить на плите. Уверен, блюдо не оставит вас равнодушными и захочется и впредь таким способом готовить пойманного вами судака.               
Глава 6.  И вновь Чека.
 С Илетью связывает меня ещё одна приватная рыбалка, едва не явившаяся судьбоносной для меня. Рассказ о ней лучше начать с события, произошедшего за год до описываемой рыбалки.
 В 1982 году в корпусе холодильного производства происходит пожар и, не успевший прижиться на заводе, молодой директор завода приказом Министерства машиностроения смещается с должности.  На его место назначается новый директор, присланный из г. Орска, где он занимал должность коммерческого директора. Юрий Иванович Катков, не в меру жестокий, порой грубый, быстро влился в коллектив предприятия, а по экономическим показателям смог поднять его  до уровня ведущего подразделения Министерства. При его правлении коллектив стал получать премии и при нём прекратилась утечка кадров.  И ещё он был хорошим любителем подлёдного лова. Вначале он выезжал на рыбалку вместе с коллективом, но после того, как он посмел нарушить вековую традицию русского рыбака, его стали приглашать с неохотой. А традиция заключалась в том, что после рыбаки у рыбака тряслись руки и появлялась в одном месте чесотка.  Он пропадёт в пути, если водитель не остановит автобус у придорожного сельпо. А вот Юрий Иванович не приветствовал эти побуждения, говоря, что его подчинённые должны предстать перед любимыми в абсолютно трезвом виде, а не болтаться как шланг. Как у всех приличных руководителей у Каткова имелась персональная «Волга» и на рыбалку он стал  выезжать на ней.
   Был на заводе ещё один обладатель персоналки  – это главный инженер предприятия Бухараев И.Г., с которым у меня в процессе работы сложились хорошие отношения. Он был старше меня на 15 лет и на правах старшего, по-отечески опекал меня на производстве. Он был почётным гостем на моей свадьбе и мы с ним часто совершали совместные поездки на подлёдную рыбалку.
   Вот и накануне этой поездки мы договариваемся с ним ехать в выходные на Илеть. Оставалось только получить согласие его водителя. Я настолько был уверен в поездке, что по окончании рабочего дня  спокойно ушёл домой.  Вечером прозвенел звонок и Бухараев сообщил мне, что у водителя появилась причина отказаться и что он сам намерен утром ехать на рейсовом автобусе в Зелёный Дол и приглашает меня составить ему компанию. А я уже был настроен на Илеть и поэтому не стал менять свои планы.               
   Взяв с собой тринадцатилетнего сына, мы первым автобусом отправились на Илеть и каково же было моё удивление, когда на Чеке увидел Бухараева, сидевшего в компании Каткова и других заводских работников. Смутившийся главный инженер стал объяснять своё присутствие, говоря, что утром, выходя из подъезда, увидел машину Каткова и самого директора, садящегося в неё и тот пригласил его на Илеть. Вот тут-то и возникла в голове сумасшедшая мысль разыграть компанию.
- А в каком часу вы выехали? – спрашиваю их и получив ответ, сообщаю им, что я выехал позже и с автобуса видел валившийся из того же корпуса едкий и густой дым.  Известие было сродни разорвавшейся бомбы. Катков сделал попытку подняться с ящика, но тут же опустился на него. Остальные  смотрели на его реакцию, кто-то даже пытался помочь ему  подняться  с ящика.  До меня стало доходить, какую омерзительную глупость я совершил, и мурашки пробежали по всему телу. Я начал извиняться и умолять директора о прощении. В ответ на меня посыпались угрозы и страшная брань, а когда я услышал, как он попросил коллег в понедельник напомнить ему, чтоб отдел  кадров гнал меня с завода к е… матери, мне стало вовсе не по себе, и я поспешил удалиться. Сел  в отдалении и с опущенной головой слушал бранную речь разъярённого директора. Громкий окрик привёл меня в реальность.            
      - Ну, ты, хрен моржовый!  Иди сюда.
  Я обернулся и увидел всю компанию, собравшуюся вокруг импровизированного стола, в центре которого среди прочей снеди возвышалась бутылка водки. Успокоившийся директор,  протягивая  мне рюмку, произнёс: - Проси у всех прощение, проси громко, чтоб рыба подо льдом слышала и благодари Бухараева за то, что он уговорил меня не отсылать тебя в отдел кадров.
Долго мне аукалась необдуманная моя шутка, а когда я перешёл в его функциональное подчинение, он не упускал возможности уколоть меня грубой выходкой. Сейчас, по истечении многих лет, встречаясь на похоронах  своих, теперь уже бывших, сотрудников, нет-нет да посмотрит косо на меня пенсионер республиканского значения, почётный гражданин города, заслуженный строитель Республики Татарстан и просто бывший руководитель прославленного коллектива  моего  родного завода.
                Глава 7. Мои розыгрыши.               
   В пору своей юности, в силу неуёмного характера, я любил разыгрывать своих  компаньонов по рыбалке и те объекты розыгрыша были с одного со мной муравейника. Это были простые ребята,  мы запросто обращались друг к другу на ты и они не имели персональные «Волги». Наделённые простым характером, хватаясь  за животы, они от души смеялись вместе с объектом шутки.   Вспомните телевизионное шоу под названием «Розыгрыш». Разве они покидали сцену розыгрыша со слезами на глазах, грозились уволить с шоу шутника вместе со студийной группой?
   Своему партнёру по рыбалке и домашнему соседу, проверенному рыбаку с острым чутьём на рыбные повадки, способному поймать рыбу в водоёме, где её отродясь не было, Герке Ворожцову, возвращаясь в автобусе с летней рыбалки, я сунул в карман его куртки живого рака и когда он полез в карман за деньгами, с громким возгласом отдёрнул руку вместе с вцепившимся в палец раком. Инстинктивно сбросил рака  на сидящего рядом пассажира автобуса, тот  отбросил ещё куда-то. Послышался женский визг, и водитель вынужден был остановить автобус. Такой розыгрыш мог быть вполне достоин сценария детского юмористического журнала «Ералаш»!               
Хороший мужик этот Герка. Много лет мы жили соседями и в городе и на Ременниково. Еще не ездил я с  Храмовыми, не вертелся в  инспекторской среде, а с  Геркой Ворожцовым мы уже баловались сетями. Действительно баловались, иначе другими словами не назовёшь. Мы даже вёсла с собой не брали. Дождёмся темноты, спустим лодку на воду и, перемещаясь руками по перетяге, выставляем сетку. Утром выберем сеть, а там и рыбы было всего-то кот наплакал.  И несколько раз порыбачить аханом с ним доводилось, только ездили мы не так далеко от острова и опять  только ночью. А зимой – вот уж и посмеялся он надо мной, когда возвращались мы с хорошим уловом ершей и некрупных окуней с устья Кубни. На железнодорожной станции Кубня при посадке на  поезд  у ящика отваливается дно и весь мой дневной улов остаётся на перроне.
         Следующий розыгрыш, и опять в  нём присутствовал тот же самый Ворожцов, происходит на Галочьем. Это была последняя подлёдная рыбалка сезона, на льду уже кое-где появились промоины, обозначились берега канав, вдоль которых на льду скопилась  талая вода. Пока друзья бродили по льду в поисках рыбы, мне посчастливилось наткнуться на вполне отменный клёв подлещика, причём стоял он под толстенным льдом, а  уровень воды в лунке стоял на расстоянии  полуметра от поверхности.
        Ребята, побродив без успеха, вернулись ко мне и, увидев мою рыбу, бросились бурить лунки.  И ведь предупреждал я их, что может не хватить длины бура и что только рыбу расшугаете шумом – так нет, упрямо продолжали бурить. В итоге и рыбу вспугнули и лунки оставили не досверленными. Расположились тогда у кромки талой воды на противоположном от меня берегу неширокой  канавы и в молчании сосредоточились у лунок. Была у меня в ящике пластиковая бутылка из под пива с негашёной известью. Как носом чуял, что должна она когда-либо пригодиться. И вот она пригодилась – заполнил я её водою из лужи и подкинул друзьям под ноги. Больше всего пострадал Герка – взрывом бутылки его окатило с ног до головы, остальные не пострадали, зато испугались страшно и чуть было не лишились дара речи. Хлопок произвёл на них действие, схожее с эпизодом фильма «Белое солнце пустыни»», где бросок боевой шашки таможенника Павла Верещагина снёс головные уборы аксакалов.               
   – Предупреждать надо, так и заикой недолго остаться.- только и произнёс Ворожцов.
     Розыгрыш над тем же Бухараевым не был настолько  обидным, наоборот он хоть как то                скрасил его бестолковое пребывание на льду. Сидели мы в тот день у Створ, где собралась огромная толпа рыбаков, которые  с двенадцатиметровой глубины ловили небольшого размера судака. Мы сидели с Бухараевым рядом и у меня уже трепыхались в пакете несколько голов рыбы. Не везло только моему шефу и я неоднократно просил его поменять мормышку, но он упрямо продолжал смотреть на неподвижный кивок. Когда он  отошёл  размять отёкшие ноги, я  взял да нацепил на его мормышку пуговицу от пальто,   на всякий случай запасённую для хорошей шутки.               
      Набродившись вволю, он садится на стульчик и взявшись за удилище …. как  начал   перебирать леску обоими руками, словно на крючке его повис огромный судак. Собрал   вокруг себя тучу советчиков, а когда на поверхности появилась моя пуговица,  раздался оглушительный хохот десятка голосов. Смущённый Бухараев взглянул на меня и по выражению моего лица понял, чьих рук это дело.                Розыгрыш не прошёл даром – кто-то из нашего круга вручил неудачнику уловистую мормышку, после чего у ног моего руководителя затрепетал первый судачок.               
        Следующим на мою удочку попадается ветеран спорта, известный любителям городского футбола нападающий заводской команды «Авангард» Ульданов Федя.
       Сидел я в одиночку рядом с тропой, идущей от Васильево на Галочье. Ещё издалека я увидел и узнал торопливо спешащую фигуру Ульданова, одетого в телогрейку светло-коричневого цвета. Как чувствовал, что не пройдёт он мимо, поэтому быстро надел на голову капроновый чулок с прорезями для глаз и рта и прикрыл его шапкой. На вопрос Фёдора, клюёт или нет, я повернулся к нему и произнёс с английским акцентом:
      - Вот из зит?.
Тот так и застыл  с разинутым ртом и выпученными глазами. Затем вернулся в реальность и прошептал: - Негр, что ли? – и, развернувшись на месте, засеменил ногами в сторону ближайшей кучки рыбаков и уже тем с волнением рассказывал, как на белом снегу встретил чёрного человека. Долго не затихал его голос и по обрывкам его речи было понятно, что говорилось о каком-то черножопом мужике, хотя о цвете моей пятой точки судить он не мог.
Наверняка у меня были ещё какие то розыгрыши, но всё ж не запомнишь, а если вспомню, то обязательно о них расскажу.               
                Глава 8. Речка Берсутка.
    Придерживаясь хронологии, я опишу удивительную рыбалку на небольшой речушке Берсутке, дающей правое пополнение реке Каме. Расстояние в 126 км мы преодолеваем на новом Запорожце моего школьного приятеля Вовки Орловцева. Большая часть пути проходила по Набережно-челнинской трассе и уже на границе с Мамадышским районом съезжаем с трассы и едем по просёлочной дороге в сторону Камы. Не доезжая  дома отдыха «Берсут», спускаемся к леспромхозу, стоящему на слиянии Камы с Берсуткой. Машину ставим прямо у бытовки рабочих, представляющей добротный бревенчатый сруб с печным отоплением. Рядом находилась столовая и лучшего сервиса для нас  нельзя было придумать – здесь было где погреться, поесть горяченького, а впоследствии и  остаться с ночевкой.
Приветливые рабочие оставляли нам ключи от бытовки - и им хорошо и мы не тратили напрасно время на дорогу. На ночь топили печь, ужинали подогретой пищей, пили горячий чай, спали в натопленной избе - рай да и только! А под толстым весенним льдом водилась исключительно сорожка и окунь, причём и те и другие были немалого размера и веса. И главное, что приятно меня удивило, это полнейшее отсутствие на льду других рыбаков, а это для нас означало, что можно ловить спокойно и не бояться того, что кто-то будет сверлить лунку прямо у тебя под пятой точкой. И на обед мы ходили, оставив снасти на льду.
  В один из приездов я решил  просверлить лунку прямо под берегом, но длины бура не хватало, и сколько я не расчищал вокруг лунки спрессованный снег, всё равно пришлось  бросить это бесполезное занятие.  Вовка же сбегал к пилораме и притащил подходящий дрын. Домучил всё-таки друг лунку и по-приятельски предложил  мне оценить её. Не успела мормышка коснуться дна, как последовал  резкий удар и я почувствовал тяжесть на другом конце лески и через мгновение на льду уже танцевала чарльстон килограммовая  щука. В течение дня я неоднократно подходил  к этой лунке, но так и не увидел ни единой поклёвки.  Зато на следующий день  с первой же проводки мормышки я поймал такую же щучку, и это так же стало единственным экземпляром на тот день.
  В один из приездов во время обеда к нам подсел  работник леспромхоза и сообщил, что его сосед накануне ходил на Каму и поймал  у  домика егерей полный рюкзак окуней – и жестом руки указал на место на противоположной стороне Камы.
  Утром, спешно позавтракав, собрались пересечь Каму на Запорожце  но, выйдя на лёд, поняли, что не стоит рисковать жизнью - весенний лёд  очень коварный, не всегда знаешь, где ты можешь провалиться под него.  Под замёрзшим настом находилась талая вода и каждый шаг давался с трудом и чтобы сделать его, необходимо было высоко поднимать ноги. Нам предстояло пересечь  Каму, а затем, выйдя на  берег, с километр двигаться вверх по течению. Пройдя середину пути, сели перекурить. Уже в те годы (а это был 95-ый год) у меня уже были проблемы с сосудами ног, прошагать без боли я мог только с полкилометра, не больше, и мне необходим был длительный отдых.  Володя  не стал  меня дожидаться и продолжил путь в одиночку
    Для того чтобы пересечь Каму я потратил более одного часа. Проторенной дороги не было, всё пространство льда представляло из себя сплошную корку льда, под которой скопилась талая вода и каждый мой шаг отмечался строчкой продавленной корки. Идти было совершенно невыносимо, мной руководило одно желание – поскорей бы кончился этот кошмар. Впереди чернел поросший невысокими деревцами противоположный берег Камы – последний рубеж моего сложного пути к цели. Шагая вглубь берега, Вовкины следы вывели на припорошенную снегом снегоходную трассу, по которой шагать стало легче. Показался и домик егеря, от которого, по рассказу работника леспромхоза, нужно было выходить к месту планируемой рыбалки.   
       Когда я, выбиваясь из сил, подходил  к Вовке, он сделал предупреждающий жест, приложив указательный палец к губам.  У его ног уже лежали крупные окуни и пока я сверлил для себя лунку, он  вытащил ещё двух таких же горбачей. Я пробурился рядом и, опустив снасть в лунку, почувствовал сильный рывок. Леска натянулась как струна, мой невидимый соперник с трудом уступал мне сантиметры, а когда я подтащил его к лунке, он сделал последнее усилие и оборвал мне леску, забрав с собой самую удачную мормышку. Вовка, наблюдавший этот поединок, сочувственно поставил мне оценку, произнеся единственную фразу: «Где раз…й, там и несчастье». Привязав покрупнее мормышку, мигом последовала поклёвка и с пятиметровой глубины на лёд вывалился полукилограммовый горбач и я вслух отметил, что стоило для этого пройти трудные километры.   К обеду клёв начал  затихать и я проделал ещё одну лунку, буквально в двух метрах ниже по течению. Ту длину лески, какая была на предыдущей лунке, пришлось убавить на метр с лишним и мне стала понятна причина бешенного клёва окуня – придонный естественный корм скапливался именно  по линии перепада глубин и собирал  проголодавшуюся за зиму рыбу.
   В следующую нашу поездку с нами поехал наш общий знакомый Володя Михайлов.  Проехав Казань, дорога продолжилась по открытой местности и здесь мы попадаем в  жуткую позёмку, настолько жуткую,  что на вытянутую руку ничего  не было видно. Встречный грузовой транспорт - он и повыше и видимость у водителя получше - со свистом  проносился  мимо и от внезапности холодок пробегал по спине и волосы дыбом  поднимались. А самое страшное в происходящем была для нас нулевая видимость, а восходящее солнце нещадно светило нам в глаза и мы даже не видели края трассы. Временами приходилось поочерёдно выходить из машины и идти впереди её. Многие водители загоняли свои машины в пазуху остановок и их по крышу заметало снегом. Несколько машин попались за пределами трассы и они или стояли  на колёсах или лежали вверх дном.  Ничего не изменилось и на обратном пути, который занял у нас целых семь часов, а по приезду домой пришлось силой отрывать руки водителя от руля – такое напряжение он  испытывал в пути. Как нам сказал инспектор ГАИ, остановивший нас на
      26 декабря 1991 года мы с Орловцевым собрались снова ехать  на Берсутку и в три часа утра встретились в его металлическом гараже. Помню, мороз был свыше двадцати градусов и его Запорожец при такой температуре отказывался заводиться. Вместо того чтоб закрыть гараж и отправиться досматривать сны, мы решаем подогреть масло в картере факелом, смоченным в бензине  и… его детище сгорает синим пламенем. Машина была застрахована, и Вовка идёт в страховую компанию, а та отправляет его за справкой в пожарную часть. Ну а тем палец в рот не клади – мигом откусят. Короче, вместо справки от пожарников ему всучили штраф за неосторожное обращение  с огнём вблизи от жилого фонда и за умышленную порчу собственного имущества!               
Глава 9. Речка Мёша.
    Мёша, приток Камы, в своём устье имеет широкое раздолье и впадает в Каму в районе деревни Макаровка Лаишевского района Татарстана, Река, особенно в весеннее время, богата рыбными запасами и многочисленная армия рыбаков в это время года устремляется  к рыбным местам ближе к устью Мёши – это Нарманка, Паново, Карадули, Дятлово, Рождествено, Ташкирмень. Большая часть рыбаков останавливалась у деревни Рождествено, где на мотыль и обыкновенную мормышку может взять небольшой судачок а на блесёнку мог клюнуть хороший подлещик.  На сегодняшний день река сильно изменилась. Разнообразие водных обитателей свелось к минимуму и мы даже были рады клёву гибрида – так в наших местах называют рыбу из породы карповых. До 90-х  годов прошлого столетия парковки транспорта были бесплатные – ставь машину где заблагорассудится, а когда пришло Ельцинское правление, все дружно откликнулись на его призыв обогащаться, кто может, и даже сельская беднота стала создавать свой бизнес, открывая платные парковки для приехавших на рыбалку рыбаков. За отказ платить деньги следовало серьёзное наказание – подходит неплательшик к своей машине, а она стоит на спущенных колёсах.               
  Помнится, в восьмидесятых годах приехали мы на заводском ПАЗике в Рождествено и, оставив у небольшой церквушки транспорт, дружно двинулись на реку. Каждый, кто не в первый раз приехал в Рождествено, направлялся на свои излюбленные места, а новички следовали за ними. Клёв в этот день был преимущественно под берегом, где воды подо льдом было с ладонь и непонятно было, как на такой малой глубине двигается рыба
Тишину нарушает зычный голос возницы, привёзшего на санях согревающее зелье.               
  -  Горячий обед кому?- зазывал он желающих.               
Кучка рыбаков, среди которых я узнаю и людей из нашей группы, вмиг окружили возницу. Минут через несколько из образовавшихся троек послышались гортанные голоса, грубая брань, а когда возница вновь вернулся с очередной порцией спиртного, образовавшаяся очередь пустила в дело кулаки. Мой заводской приятель, чью фамилию я не называю по этичной причине, заснул у лунки сладким сном и мне пришлось везти его на санках до автобуса, а это без малого метров 800, не меньше. Собрались у автобуса и долго ждали двух Володек, двух полных тёзок – Юдина и Чубарова, которые появились откуда их и не ждали – шли они по заснеженному полю и то и дело сверлили лунки в промерзшей земле. 
 - Мёша чтоли обмелела?- заключил кто-то из них, вынимая из-за пазухи початую бутылку водки.
   В этот день у меня из-под носа увели весь мой дневной улов, который я оставил у лунки и отошёл на небольшое расстояние, чтоб просверлить новую лунку. С подобным мерзким случаем мне пришлось столкнуться позже, когда и жизнь-то была краше и народ не бедствовал, а просто бестыжая наглость молодых парней затуманила им мозги, а водка добавила им наглости. Возле моих ног и валялись-то с десяток ершей и столько же окуньков, да и моя инвалидная трость не помешала им совершить сволочной поступок.               
 - Не возникай, дед, ты себе ещё поймаешь, - был их ответ на мой справедливый упрёк в их адрес.               
   Напрасно было взывать к совести совершенно бессовестных наглецов, возраст которых втрое меньше моего.
   Когда мы приехали с друзьями в Ташкермень, с намерением выйти на Каму и там поискать судака, мы не смогли по снегу взобраться на остров. Пришлось  оставить девятку на Мёше и пешком идти к Каме.  Вернулись к машине, а она обиделась на нас и никак не хотела заводиться. Подняли капот и обнаружили отсутствие аккумулятора.  Руки бы оторвать тому, кто оставил нас без него.               
  Когда я работал с итальянцами, и мы поехали отдыхать  на берег Волги,  им бросилось в глаза, как с подплывшей на лодочную станцию лодки хозяин снимал мотор, и его действия вызвали у моих гостей изумление – спрашивается, зачем убирать мотор в разгар сезона, ведь не сегодня, так завтра ты всё равно поедешь куда-нибудь, на что я им пояснил, что у нас в стране даже детский горшок после употребления и тот стараются закрыть на замок. Тут они разъяснили мне сугубо российскую причину подобного, сказав, что всему виной низкая обеспеченность в деньгах всего российского народа, который не прочь был присвоить чужое, зная что купить ему вещь будет не по карману. Вот вам и причина присваивать себе чужое.
  А рыбачили ли вы в верховьях Мёши? Нет? А мне пришлось. По той же Набережно-челнинской трассе, когда ездили на Берсутку, приходилось дважды пересекать реку и вот после населённого пункта со смешным названием Шали, прямо под мостом сидела большая толпа рыбаков и мы съезжаем с моста и вливаемся в эту толпу, ловившую… ершей. И каких ершей! В среднем вес каждого ерша составлял не менее двухсот грамм и поэтому мы с Орловцевым остановились под мостом на весь день и наловили их до чёртовой матери. А икры с них «надоили» аж шестьсотграммовую банку. И из ершей я приготовил великолепнейшие консервы.             
Глава 10. Правобережье Камы
    Когда я оклимался в палате после ампутации ноги, первой моей озвученной мыслью была мысль о том, как теперь я буду ездить на рыбалку, на что мой друг, на чьей машине мы ездили на Каму, успокаивая  меня, сказал чисто по-русски, мол, не ссы, мой друг, вот встанешь на протез и так же будешь рыбачить, как и прежде.
  Успокоил он меня, и как только Волга покрылась льдом, дождался, когда снимут швы и  на следующий же день мы приехали к месту, где невдалеке от берега сидела масса рыбаков, ловившая некрупных сазанов. Манящее желание оказаться в этой кучке заставило меня подняться на костыли,  подойти к кромке льда и с великой осторожностью сделать первый шаг на льду. Второго шага сделать не довелось - костыли разъехались в разные  стороны и я коровой распластался на льду. Одному поднять меня со льда было невозможно, и друг пошёл в кучу за помощью. О дальнейших шагах я и не думал, доковылял до машины и в ней дал волю слезам.               
   Долго огорчаться не пришлось - друзья помогли мне сделать сани на широких  полозьях, изготовленных из полиэтиленовой трубы большого диаметра и разрезанной по длине на две половинки с подогнутыми на гидравлическом прессе концами. Мой сын вместе с сослуживцами повезли меня от Веденково до места на Свияге, где ловились берши. Бёрш – это разновидность судака, достигающего некрупных размеров и не имеющего во рту передних резцов. Сани дважды опрокидывались, и каждый раз сын поднимал меня на них.  Так, с падениями и подсадками, мы и добрались до  места.               
  После недолгого привыкания наступили серьёзные испытания. Первый выезд на Каму мы совершили в Рыбнослободской район, в село Шураны.               
Село располагалось на высоком берегу Камы, с которого можно было любоваться всеми прелестями зимней ледовой природы. Все приезжавшие оставляли машины у старинной церквушки, стоящей на метровом расстоянии от отвесного обрыва. Естественно, при закладке фундамента под неё никто и не предположить не мог, что через полтора столетия церкви будет угрожать печальный исход. Каждую весну талые воды стекают по отвесному склону, высотой более десятка метров и подтачивают его. Неоднократно мне приходилось  слышать и видеть, как известковая горная порода с глиняным включением осыпается к подножию горы, приближая бесславную кончину свидетельницы былых веков. А сколько ледоставов и сколько ледоходов она наблюдала за время своего существования, и неизвестно было, ведутся   ли сейчас в ней службы, ведь каждый наш приезд  мы ни разу не встречали у церкви  прихожан. От церкви  на берег вёл изогнутый спуск, по которому сын с ребятами с осторожностью спускали меня к береговой линии, а от неё накатанная снегоходами тропа вела к судаковому месту, прозванному рыбаками  газопроводом. В тот приезд у газопровода уже находилась небольшая группа рыбаков и, подъезжая к ней, мне вдруг захотелось выкинуть какой-нибудь фортель. И я его придумал.               
   - Ну, вы, босяки! – грозно произнёс я. - Нельзя ли потише, не дрова везёте, в                конце-то концов, а своего господина.  И за что только баксы получаете, оболтусы!               
  Сидящие на льду рыбаки обернулись, чтоб взглянуть, кто это так борзо отчитывает своих рабов, ведь лихие девяностые уже давно закончились. 
   Подъехали, значит, просверлили лунки и стали рыбачить.  Течение сильно тащило леску  и мне пришлось спустить её с катушки почти всю. Сидевший впереди рыбак оборачивается и произносит фразу, насмешившую всех приехавших с нами.
 - Уважаемый новый русский! Не могли бы Вы передвинуться куда-нибудь в сторонку, Вы мне мешаете рыбачить, а Ваша мормышка постоянно цепляется за мою леску и вот уж какой раз мне приходится их расцеплять!                Долгое время ребята, веселясь, вспоминали этот забавный случай.               
  Приехали мы однажды опять  в Шураны, и Димка с приятелями оставляет меня  с одним из прибывших с нами друзей сына, Ванькой Кротовым.  Сами они  пошли  к газопроводу, а   Ванька впрягся в мои сани и  повёз меня на средину Камы, где я ещё, будучи  на своих ногах, ловил краснопёрку и густеру. Но в тот приезд даже ерша там не было, и мы принимаем решение искать сына у газопровода. Придя на место, видим, что небольшая группа рыбаков так же скучает у лунок, только Димкиной компании мы там  не обнаружили. А на противоположной стороне Камы тёмным пятном выделялась небольшая группа рыбаков и мы решили направиться туда. Наст был твёрдым, и сани  везлись по нему, как по асфальту. Подъехали и увидели всю нашу компанию, я узнаю прошлогоднее место. Я уже бывал здесь раньше и ловил некрупных окуней. Те, у кого были с собой тройники, помимо окуней ловили и сазанов, а у нас кроме тюльки и мотыля никакой другой насадки не было, поэтому кроме окуней поймать ничего не могли. Только один из нашей компании, такой шустрый и безапелляционный рыбак, не постеснялся попросить у чужих рыбаков мочку червей и на неё тут же вытащил сазана весом около трёх килограмм. После кратковременного отдыха я попросил  сына просверлить мне лунку, опустил мормышку и стал играть ею с подъёмом вверх.  Тут мне показалось, будто блесна зацепилась за какую-то сеть – леска немного поддавалась движению  вверх, а затем  притормаживала и  начинала тянуть назад.               
    Дим! – кричу я. - Тащи отцеп, кажется, сеть чью-то зацепил!
Отцеп помог наполовину – «сеть» вроде бы оторвалась от дна, хоть и поддавалась немного, но всё равно шла с трудом. Когда  почувствовал, что отцеп «сработал» и сеть уже подтащил к лунке,  решил вытянуть её руками. Засучил рукав, опустил руку в лунку  и… рука вместо сетки  нащупала   огромного горбача! Это он спровоцировал меня на отцеп, он  вёл себя в воде не так, как ведёт себя севшая на крючок рыба.  Она даже у лунки ни разу не дёрнулась. Надо отдать должное благородству ребят - не бросились они сверлить лунки подо мной. И ещё несколько аналогичных горбачей позволили мне испытать немалое удовольствие от той рыбалки!
   Ещё один восторг сопутствовал моей  выходке, когда я встал на протез и  научился не только свободно ходить на нём, но и преодолевать труднодоступные для инвалида препятствия.               
      Для того чтобы понять суть выходки, немного представим себе береговой рельеф  около нашей стоянки в Шуранах. По левую руку от церкви, всего-то в десятке метрах от неё, был изгиб рельефной линии, направленный вглубь десятиметрового, почти отвесного, склона. И я, возвращаясь к машине, не стал лезть по серпантину, а вместе со всем  скарбом, в меховом  полупальто и бобровой шапке-ушанке делаю здоровой ногой ступень на склоне, ставлю на ступень протез и… весь в поту, таким образом, забираюсь на вершину. Чувства, охватившие  меня, были неописуемы и по приезду домой они воплотились вот в такие вот  строки:                                                
Сжав в кулак свою жёсткую волю,
У подножья горы становлюсь.
Волновался, боялся, не скрою.
Вот достигну вершины - напьюсь!
Первый шаг для меня как икона
Про себя повторяю девиз -
Только вверх, ни секунды простоя
                И ни  шагу, ни шагу вниз!
На вершину поднялся героем,
Словно я покорил Эверест.
Пусть другие стоят под горою.
Я ж увечью поставлю крест!
   Ещё забавнее происшествие происходит со мной в Сорочьих горах, куда мы с другом  приехали порыбачить, зная по слухам, что там, ниже автомобильного моста через Каму, ловился лещ. Переехав Каму, приткнулись среди других машин ближе к отбойнику. Дул сильный западный ветер, препятствующий открыть дверцу машины с пассажирской стороны, а когда я всё-таки открыл её и вышел, порывом ветра меня словно приклеило к ней снова. А ещё накануне вечером по телеканалу «Эфир»  синоптики предупреждали, что погода изменится и атмосферное давление в течение дня будет сильно опускаться и ветер усилится.  При таком прогнозе всякий уважающий себя рыбак предпочёл бы отсидеться дома. Только клали мы на синоптиков… - часто их прогнозы не совпадали с действительностью. Только выйдя из машины, смогли убедиться - в этот раз они не обманули. Было желание вернуться в машину, отсидеться в ней до скончания ветра. Уговорил всё-таки друг, спустились мы на задницах с высокой насыпи и  по заметённой тропе пошли к рыбакам, сидевшим на Камском фарватере. Оговорюсь сразу – клёва никакого не было и рыбы мы не поймали. Мела позёмка, сидеть без движения стало тоскливо и я, взяв у  друга на всякий случай ключи от машины, потопал к своему берегу, надеялся хоть там поймать хоть какого-то окунька. Но и у берега меня ждал облом. Хотя и были следы от лунок, говорящие о том, что тут некогда рыбачили, и глубина в них была небольшая, как раз для рыбалки на окуня, но всё равно в тот день и в них не было клёва.               
  На протяжении всего дня ветер дул, не прекращаясь, заметая наши утренние следы на тропе и затрудняя мне, инвалиду, дорогу к машине. Перед подъёмом на насыпь, как перед решающим боем, присел на короткий отдых и, только чуточку отдохнув, пытаюсь подняться по отшлифованной ногами рыбаков скользкой насыпи. Ноги постоянно соскальзывали с неё, упора ногам не было, и  каждый мой шаг к вершине давался с огромным трудом.  Стоило мне сравняться с дорогой, я тут же попадал под шквалистый ветер, который сметал меня к низу. Так повторялось несколько раз, и  у меня  даже мысль не возникала, чтобы переместиться со скользкого, укатанного подъёма  в любую другую, не тронутую  ногами, сторону насыпи и по мягкому, не тронутому снегу подняться к машине. Нет, я взял в руки санки и полозьями стал долбить себе ступеньки. Ноги уже скользили меньше, я был почти у вершины, до неё оставалось рукой подать, но как только моя голова оказалась на уровне дороги, порыв ветра мгновенно сдул с моей головы вязаную шапку. Пришлось снова спускаться за нею и совершать новое восхождение.
Когда я подошёл к машине и полез в карман за ключами,  меня охватил озноб – ключей в кармане не оказалось. Что мне оставалось делать, как буду признаваться другу, скажу, что ключи потерял неизвестно в каком месте? Решил, пока друг не вернулся, искать ключи на спуске с насыпи, а если  не смогу отыскать, пойду в полный отказ. К счастью, оказалось, что я их и не терял вовсе, просто в подкладке кармана обнаружилась дыра, и ключи лежали в подоле куртки. Но об этой злой промашке, чтоб не огорчать друга, я решил лучше промолчать.               
  В один из приездов в Шураны, возвращаясь к машине, находясь в ста – ста пятидесяти метрах от берега, остановился передохнуть и, ради любопытства, решил просверлить лунку. На этом месте рыбаки никогда не останавливались, и надежды поймать что-либо никакой не было. То, что находилось на шестиметровой глубине, буквально поразило. Настоящие Камские горбачи в носу поковыряться не давали. Мормышка, малопривлекательная свинцовая дробинка, непонятно чем привлекала окуней только один день. В другие приезды такого больше не повторялось. Может, место было точечным, может окунь был сытым – трудно сказать, зато в один из приездов я был очевидцем, как рыбаки Гослова  на этом же месте проверяли сеть, в которой трепыхались полуметровые чехони.   
   Вспомнил об этом случае, когда с другом Володей Гоменюком решили съездить куда-нибудь за чехонью. Наладили резинки (одна из популярных у рыбаков разновидностей майской ловли чехони) и стали думать, куда ехать за нею. Своим рассказом о Шуранах заинтересовал друга и мы, не раздумывая, приехали в Шураны.
   Спуститься к воде на машине решили у местной школы.  Мало того, что спуск к воде проходил  по узкой ложбине между двумя холмами, сама колея находилась в страшно убитом состоянии. Под колёса Нивы попадали огромные валуны, пологий  спуск чередовался более крутым, так что нам заранее подумалось, как нам придётся подниматься.
  Неширокая береговая полоса, так же усыпанная валунами, тоже затрудняла проехать по берегу дальше и мы решили не рисковать и остановились прямо у спуска. Плавно уходящий вглубь берег – это то, что и любила чехонь  и если б длина резинки была побольше, может мы бы и нащупали крупную рыбу, а тут, на двухметровой глубине попадалась совсем некрупная чехонь, которую ловить мы могли и дома.  Вдобавок и дождь заморосил, подул ветерок, на поверхности воды появилось волнение, и мы решили сматываться.
  Дождь усилился, и когда мы подъехали к основанию подъёма, по нему уже стекали дождевые воды. Скорость подъёма была как у черепахи, поднимались, естественно, включив  обе передачи, а у самого выхода из ложбины нас подстерегала другая беда – навстречу нам начал спускаться другой внедорожник с прицепом, на котором находилась большая лодка.  Спустись он обеими осями, не повезло бы обоим. Нам задним ходом спуститься и пропустить встречную машину не позволяла узкая и убитая колея, ему  вряд ли удалось задним ходом уступить нам дорогу.               
    С балансирами я впервые столкнулся в городской черте - глубоком водоёме близ городской переправы. На глубине в шесть метров  обнаружился полосатый хищник, и ловил его не я, а совсем незнакомый мне парень. И как только я не крутился вокруг него, сверлил под его носом  лунки, а он терпел и, сжав плотно губы, молчал и так же молча вытаскивал  одного окуня за другим. И, видимо пожалев мой напрасный труд, сказал: 
 -- Зря ты, отец, крутишься, всё равно ничего у тебя не получится. Я смотри на что ловлю – и показывает мне невиданное чудо с двумя крючками и с причудливым хвостом.  Прямо каракатица какая - то.
     Дал парень адрес магазина в Казани. И мы с Валентином Ивановичем, очевидцем моего фиаско, поехали и купили по одному балансиру разной расцветки – я с красноватой спинкой, друг с зеленоватой. Приезжаем на Каму, к месту впадения в неё Мёши, оставляем машину в Макаровке и идём к её устью. Интересные там места, я вам скажу,  заливов по обоим берегам навалом и островков разных много, и у некоторых островков на небольшой глубине подлещики мормышку забрасывать не давали, а у других же, совсем рядом, судачки некрупные. И вот во второй залив мы и направляемся с другом. Сидят рыбаки и  с двухметровой глубины ловят небольших, граммов по восемьсот, судачков. Садимся и мы в кучку, опускаем свои снасти, и первая же поклёвка приносит мне удачу - на лёд ложится первый судачок, весом чуть больше килограмма. Затем последовала ещё одна поклёвка, другая. И в ящике уже что-то забарабанило хвостом и лишь у Иваныча дела с клёвом не ладились – сидит, нервничает, мне говорит, что я в детстве дерьма наелся.
-Не ел я в детстве никакого дерьма. Не можешь ловить, так помалкивай – добродушно отбрил я его шутку. – На что ты рыбачишь? – интересуюсь.
- А может мормышка не та? - неуверенно отвечает друг. А когда я ему напомнил о недавнем приобретении, он привязал балансир и тут же, пусть и похуже, но всё равно стал ловить.
   Помимо Шуран и Макаровки ездили мы и в Атабаево и там спускались на лёд на машинах и отъезжали от берега на значительные  расстояния. Где мы находились, куда мы ездили, сказать затрудняюсь – вокруг белое безмолвие, везёт нас водитель, ну и ладно.  Вереницы машин тянулись впереди тебя и столько же и сзади.  Ловить с машины – это сплошной кайф. Просверлишь лунку рядом с машинной дверцей и ловишь с неё сколько вздумается. Ни мороз тебе не страшен, не ветер. Здесь, в Атабаево не ловились крупные судаки и до дна в местах, где мы рыбачили, было рукой подать, зато здесь, особенно в Атабаевском заповеднике помимо судаков ловилась и бель. Машину оставляли на берегу,  переходили залив и на небольшом расстоянии от острова ловили довольно–таки хорошую густёрку. Это была опять поездка  с Валькой Дятьковым, о дружбе с которым я более подробно собираюсь описать  в другой части раздела.               
   Приметил, что на опарыш густерка брала лучше, чем на мотыль, а мы в добавок прихватили с собой ещё и косынки и поездка в Атабаево нас вполне удовлетворила. А в 100 метрах от нас, на территории заказника, откуда в одной из поездок егеря ли или лесники какие просто предупреждали рыбаков, где они находятся и просили  покинуть водоём. А в этот приезд, поглядывая на косынки, заметил, как невдалеке от нас, метрах в двухстах, два мужика тащили сеть, и мне захотелось посмотреть, какая ж рыба, помимо той, которая ловилась на мормышку, имеется на Каме. Поднялся с ящика и пошёл в их сторону. Отец и сын вытаскивали со дна килограммовых лещей, крупных судаков и таких же щук. Щуки и Кама – две несовместимые вещи. Так мне казалось до встречи с рыбаками – сеточниками. Я ненавязчиво помог им выбирать рыбу из сетей, и за помощь был вознаграждён двумя самыми крупными лещами, одним из них я поделился с другом.
Глава 11. Камское Устье.
  Районный центр с таким названием  находится за Волгой, в 130 км от нашего города, поэтому, собираясь туда на рыбалку, заправлялись горючим, что называется, под завязку. Когда мы ездили на Оке, а она тратила бензина гораздо меньше другой техники, и не так обидно было возвращаться оттуда пустым, ведь помимо горючки на случай попадания   на бель, по дороге покупали и мотыль и тюльку, да и троиться иной раз приходилось в магазине Камского Устья. Возвращаясь со льда и подъезжая к райцентру, сидящие в машине рыбаки совали руку в карман и, звеня мелочью, отсчитывали  третью часть стоимости бутылки.  Стоило принять на грудь по 150, сразу по телу проходила истома, начинало клонить в сон и уже по фигу становилась усталость – спали, кто с храпом, кто просто,  как пел Окуджава, к окну прислонившись плечами.               
    При подъезде  к Шеланге имелся поворот дороги на 90 градусов, а у Теньков – длинный пологий подъём, на который при определённых погодных условиях и на нешипованных колёсах мы однажды въехали с трудом. А на повороте у Шеланги, хоть и стоял дорожный знак, предупреждающий об опасном повороте, всё же иной раз были случаи заноса машин  кювет. Да, что говорить, я и сам поначалу, имея небольшой стаж вождения, едва не свалился в кювет и хорошо, что  рядом со мной сидел водитель со стажем, который молниеносно перехватил руль и смог вывести машину из заноса. Уже к последующим поездкам, съезжая с Ульяновской трассы влево и проехав 20 км в сторону Камского Устья, я сбавлял скорость и был уже готов  к опасному участку дороги.               
  Трасса проходила на незначительном расстоянии от Волги и свернуть с неё можно было в любом населённом пункте, но все мчались к одной цели, всех манил Армянский пляж, и не потому, чтобы там накупаться до изнеможения и лечь позагорать, а потому что Армянский был отправной точкой на привычные и любимые рыбаками места. Судак  поджидал их и у Кудрявых островов и у Семёновских, и к маяку можно добраться и вообще, остановись в любом месте Камы, тебя везде может порадовать камский судак. Камский ли? А почему не волжский? Ведь райцентр Камское Устье и омывался волжскими водами, и после Армянского пляжа Волга делала поворот  в сторону Ульяновска и расстояния до Камского Устья, что из Ульяновска, что из Зеленодольска были примерно одинаковы.
  Раньше, лет семь-восемь назад, на машинах,  как по асфальту и не разбирая дороги, ездили по льду во всех направлениях. Хоть и был первый лёд не изведан, хоть и подкарауливала рыбака загадочная трещина на льду – ему всё было по фиг и мчался он  к своей цели с широко распаханными глазами. А трещин на льду на его пути попадалось  несчётное количество. У них не имелось ни начала, ни конца, и однажды я был свидетелем её зарождения. Это было впечатляющее действие. Человек с расшатанной нервной системой, встретившись с проявлением такого природного явления, мог бы лишиться рассудка. Происходило это в Атабаево, на льду водного заказника. Азартного клёва на нём в то утро не было, тишина стояла божественная, многие клевали носом и вдруг в могильной тишине  неожиданно раздаётся нарастающий звук и прямо мимо моей лунки со скоростью света, стрелой убегая в бескрайность, появляется похожая на срез стекла трещина.                О её происхождении в шутку высказался один Ульяновский рыбак. Он сказал, что это не поделили воды Волжские и Камские судаки, которые в драке выясняют отношения.
О коварном нраве трещин наглядно иллюстрирует тот факт, что порой при неудачном выборе скорости, с какой ты её перемахиваешь, машина проваливалась на дно, что являлось серьёзным уроном для владельца транспорта.  Для её поднятия требовалась грузовая техника, которая при подъёме сама рисковала оказаться также на дне, требовался водолаз и сильные мужские руки, чтоб расширить майну. Ой, и врагу не пожелаешь пережить такой стресс!
  С момента образования трещин и до их весеннего распада она могла достигнуть угрожающе опасной ширины и однажды, чтоб не оказаться в подобной ситуации, мы решили подстраховаться и взяли с собой на рыбалку  небольшие доски и они нам пригодились при преодолении одной из трещин у Армянского пляжа. Утром по выложенным доскам проехали без приключений, а возвращаясь обратно, поленились отвязать доски с багажника и сходу перемахнули через трещину. Перемахнули – это громко сказано. Задней балкой на ходу откалываем кусок льда и этот кусок до самого приезда домой так и стоял у меня перед глазами. С момента запрета выездов машин на лёд у Армянского пляжа появилась ухоженная стоянка машин и появились извозчики на снегоходах. Команда  местных ребят за плату могла тебя доставить в любое место твоей рыбалки – лишь бы деньги платили. Со временем качество услуг усовершенствовалось, появились «корабли» с аэровинтом, а в последние годы на Армянском пляже появился обустроенный мотель и за  плату в 1600 р. в нём можно было остаться и на ночь. Цена за извоз по льду зависела от расстояний до конечных точек и составляла от пятидесяти деревянных рублей до ста пятидесяти с человека. На буксируемые за снегоходом  сани могли поместиться в среднем до 15 человек, и дневная выручка водителя снегохода была, надо сказать, не хилой.
Международный экономический кризис и санкции западных стран,  направленные против России, повлияли на рост тарифов на перевозки. По последним слухам  максимальная цена к Кудрявым островам составляла в один только конец 175рублей, а значит, чтобы добраться до них и вернуться обратно нужно было потратить ни много – ни мало 350р. А учитывая стоимость израсходованного машиной топлива, да ещё затраты на покупку тюльки и уплату за стоянку транспорта, стоимость одного килограмма судака покажется не малой. И уж тут не до спиртного – думаешь, как бы до хозяйки не дошло, во что нам, судачникам, обходилась одна поездка.
     Иногда препятствием для проезда на Армянкий являлся выставленный на повороте к деревне Каратай дорожный патруль. Это означало, что в свои царские хоромы прибыл на отдых сам Хозяин Республики, уважаемый всем народом   независимой республики Татарстан Минтимер Шаймиев, которого в народе  любовно прозвали Бабаем. Его роскошная усадьба располагалось на живописном холме с видом на красавицу Волгу. От любопытных глаз усадьба была отгорожена   высокой оградой, вокруг которой росли голубые  ели. Как я считаю, и как считали все труженики республики, Бабай был достоин такой роскоши, до которой, опять-таки по слухам, его доставлял личный вертолёт.  Что же делали в этом случае  остановленные полицейским кордоном  рыбаки? Да ничего, просто разворачивались и продолжали свой путь к Куйбышевскому Затону – некрупному населённому пункту, недалеко от которого стоял на зимовке плавучий транспорт, в том числе и печально известная «Булгария», унёсшая 122 человеческие жизни. Старое двухпалубное судно возвращалось с экскурсии из реликтовых Булгар и в местечке у деревни Сюкеево судно попало в сильный шторм. Двухметровые волны захлестнули палубу и оно, накренившись на борт, ушло на двадцатиметровую глубину. Ни один из пассажиров, включая и пожилых и детей, не остался в живых, а виновным следствие признало руководителя туристического агентства, многие годы не проводившего техническое освидетельствование речного судна. Сюкеево находилось на высоком каменистом берегу Волги и от него до Кудрявых было так же рукой подать, но для меня зимний спуск с горы был затруднён и мне ни  не пришлось побывать в нём.
   В Куйбышевский Затон меня в последнее время возил мой сын. Так как он постоянно ездил в Затон, он успел сблизиться с местными перевозчиками,  один из которых уже в первой поездке в Затон отказывался брать с меня плату за доставку, но я настоял на обратном, мотивируя свою позицию тем, что  я не инвалид, я такой же, как и все его пассажиры.
Я один из Димкиной компании пользовался снегоходным транспортом, так как Димка со своими друзьями из материальных соображений  такие небольшие расстояния преодолевал пешим ходом. Ну что стоило  молодым крепким парням взять и пройтись по свежему воздуху какие-то 5-6 км.  У береговой створы в Лисьем овраге перевозчик ссаживал меня и я оставался дожидаться своих у створ. Совал в рот сигаретку и делал небольшой перекур на свежем воздухе – разрабатывал, так сказать, свою стратегию на потенциальную схватку с  предполагаемым судаком.
А с 12-метровой глубины в двухстах метрах от берега ловились не судаки, а судачишки, весом около 1-го кг. Хоть моя стратегия казалась мне проще некуда – сиди и дрочи мормышкой, ан нет – моя  тактика на судака   заметно устарела, здесь простая незамысловатая игра мормышкой не канала, да и сама мормышка на Каме уже стала немодной. Как владеть современным методом лова, сын показал мне  на личном примере. В первую очередь мою рядовую мормышку он сменил на «адмирала». Так называлась современная блесна с синеватым отливом и причудливой конфигурацией. Век бы не догадался, что играть ею следовало не простым подбрасыванием у дна, а стоя во весь рост с вытянутой рукой и медленным опусканием блесны ко дну. Вот   как раз в момент опускания и происходил сам момент поклёвки – сторожок резко изгибался вниз, подсечка и ты с замиранием сердца выбрасываешь на лёд свою добычу. Придумают же такое! Если раньше блесной рыбачили традиционным методом, то в сегодняшней рыбалке к блесне уже нужно и голову приложить. С опытом люди меняются, меняются и повадки у судаков.
  Ещё в советские годы  со своим приятелем, тем, который «отличился» на Мёше, (вёз его, пьяного, к машине) поехали  на рыбалку на Яльчик и с 18-ти метровой глубины я таскал небольших окуней, а приятель. вместо того, чтобы ловить рыбу, прикладывался к спиртному и так наприкладывался, что опустил блесну на дно и тупо смотрел на удочку, ожидая клёва, да ещё пожаловался, почему у меня клюёт, а у него нет.
А на Волге под Красновидовым, это по пути к Камскому Устью, ловился у меня судак, а подкатившие ко мне наши, городские рыбаки, приехавшие так же на машине, просверлили рядом со мной лунки, но у них почему-то рыба не клевала. Тогда один из них  на моих глазах распечатал бутылку водки и налил мне  половину эмалированной кружки. Я осушил кружку, захмелел и уснул у лунки. Погода была холодная, дул северный ветер и спиртное, как никогда, было кстати. Но не в таком же количестве. А тот, который наливал мне, имел, по-видимому, свой интерес – вырубил меня и воспользовавшись этим,  моей же мормышкой, из моей же лунки не только нагнал меня, но и перегнать сумел.         
   Возвращаясь к Куйбышевскому Затону, хочу подметить, что тот же водитель снегохода, который отвозил меня к месту рыбалки, он же и забирал обратно. Просто договаривались с ним в какое время забирать и он не подводил меня ни разу. А в тот вечер, когда день уже подходил к концу, я, не дождавшись своего снегохода, предупредил Димку, что собрался идти пешком. И пошёл. Впервые, на протезной ноге я решился преодолеть по льду расстояние, которое под силу было только молодым парням. Пройду некоторое время, сяду отдыхать, передохну ещё немного, опять пройду небольшой отрезок. Так вот и шёл, надеясь в душе, что снегоход всё-таки появится и подберёт меня.  До берега, до стоянки машин, оставалось совсем немного, вот уже стоянку «Булгарии» прошёл, догоняет меня Димка и сажает старика на ледянки. Тут и снегоход останавливается, я пересаживаюсь на него и через минуты две я уже открывал машину сына. В следующий раз я попадаю на те же сани, к тому же водителю снегохода и вместе с другими пассажирами саней оказываюсь в неприятной, я бы сказал, истории.  Отъезжая от стоянки машин, он никак не мог сдвинуть сани и они угождают в снежное месево. Снегоход никак не мог выбраться из него.   Приподнимается водитель  над сиденьем, начинает  раскачивать машину и газ добавлять  и так дораскачивался, что снегоход рванул изо всех сил и… одним полозом саней попал на какую-то весеннюю кочку и наши сани опрокидываются. К счастью серьёзных травм никто из пассажиров не получил и все пострадавшие,  кто самостоятельно, а кто с Божьей помощью, всё-таки сумели подняться и занять свои места.                В год, когда мы задней балкой Нивы откололи кусок трещины и запрета на выезд на лёд ещё не было, мы на этой же Ниве отправились в сторону Кудрявых островов. Накануне стояла оттепель, снежное покрытие уплотнилось, а в единственной, проторённой машинами глубокой колее так же стояло снежное месиво.  Сворачивать с колеи  даже Ниве было не под силу, не говоря уж о простой технике, с приводом на одну ось. Только для УАЗов, лучших отечественных внедорожников, глубокая колея была нипочём.  Весна была в самом разгаре, только в тот день она не чувствовалась. К тому же температура воздуха стояла в пределах нулевой отметки, но  дул пронизывающий ветер. Два этих фактора и преподнесли для некоторых водителей неприятности. Перемена погоды и понижающее атмосферное давление на рыбаков действовало угнетающе, а уж клёв некрупного судака, если он случался, был настолько вялым, что при подсечке его невозможно было подцепить на крючок. Ожидали вечернего улучшения клёва, только и к вечеру он не изменился.  Несмотря на это обстоятельство многие сидели до последнего, а когда мы стали собираться со льда, завели движок и попытались тронуться,  сдвинуть машину с места не смогли. С первым, с чем пришлось столкнуться на льду – это полное отсутствие маневрирования. Причина – примёрзшие рулевые тяги. Только прогрев основательно движок, смогли добиться работы рулевой колонки. Вновь заехали в колею, включили блокировку колёс – обнаружилась вторая неполадка. Диаметрально расположенные колёса не хотели проворачиваться.    Пытались разобраться на месте и снять застопорённые колёса в колее, но домкрат полностью скрывался в месиве, да и ступичные гайки обметало льдом, а чтоб отбить лёд, не нашлось даже обыкновенного молотка. Короче – полный пипец. Стоим в колее, почёсываем затылки, (первый признак озадаченности у Россиян) а задние машины, рискуя застрять в снегу, с трудом, но объезжали нас. К счастью, на льду появилась знакомая Нива-Шевроле и её пассажиры, в совокупности с нашими, с толкача смогли разблокировать застопоренные колёса. В этот день не только одна  наша машина оказалась жертвой природной аномалии – ещё одна  сорвала трубку термостата и охлаждающая жидкость вытекла прямо на льду. Как потом рассказал наш водитель, и на станции техобслуживания снять колёса сразу не удалось – настолько они прикипели к барабану. Эта поездка в Камское Устье оказалась у нас последней.               
Глава 12. Лада
   Летом 1988 года я находился в командировке в столице нашей родины и по поручению заводского приятеля попутно навестил птичий рынок на Таганке. Среди разнообразия товаров натыкаюсь на продавщицу, торгующую щенками пуделя. Маленький черный красавчик с высунутым длинным языком и большими свисающими ушами смотрел на меня своими глазками и сумел поразить меня своей умилённой красотой. Названная цена красавца поразила меня – ровно столько выделила мне жена на покупку в столице мясопродуктов. Дело в том, что в те советские годы провинция выживала за счёт столицы и всё то, что выращивалось руками провинциалов, шло прямым  ходом в Москву. Мы рвались в столицу, чтоб за деньги вернуть часть продукции назад. В ход шли колбаса варёная, сыры Российские, куры Болгарские и многое-многое другое.  Полки провинциальных магазинов ломились от консервов с «завтраком туриста» или с морской капустой, богатой, по мнению врачей – диетологов, йодом, так необходимым организму провинциала.  Даже директор крупного оборонного предприятия, тот, которого сняли с должности после описанного пожара, попался мне в аэропорту Домодедово с рюкзаком, из которого по спине стекали струйки крови.  Даже водку «Столичную» в светлых бутылках к предстоящим праздникам везли из Москвы. А чтобы вернуться домой с хорошим кусищем говядины, лебезили и старались завести дружбу с рубщиком мяса в каком- либо московском магазине (заметьте, не с директором магазина, а именно с рубщиком). И вот, вместо обещанных мясных продуктов, в бауле я везу милого щеночка.               
  Перед отправкой домой я позвонил жене и сообщил ей дату приезда. На вопрос о том, всё ли я купил из того, что она заказывала, лаконично ответил, что купил собачку. Не поверившая супруга сказала, что ждёт и что сильно скучает и отключилась.
 Стоя перед домашней дверью, я прикидывал в уме, как отнесётся жена к покупке и не взвоет ли она при виде щенка.
И она взвыла, протяжно и устрашающе, и успела дважды пройтись по моей бедной головушке мокрой половой тряпкой, затем  три дня не разговаривала со мной.
Поданная на следующий день щенку  миска с молоком красноречиво означала о её забытой обиде. Сердце жены растаяло, и мы вместе стали обсуждать кличку щенку. Первоначально щенок вёл себя нормально, бегал за мной, как ниткой привязанный. Я на кухню, и он за мной, я в туалет, и он на пути к нему. Так и семенил от хозяина к хозяйке, пока не сгрыз её красную импортную туфлю на высоком каблуке. Ох и досталось бы ему от жены, только  пожалел я щенка, переложил его вину на себя. Говорил – это я, по причине голода, сгрыз ночью у туфли каблук, меня надо наказывать, а не щенка. И она поверила и накормила меня завтраком туриста.
   Лада так же росла на завтраке туриста и на мясных отходах, которые я брал в заводской столовой. Из маленького щенка незаметно как она превратилась во взрослую собаку, и я начал брать её и в лес за грибами, и на все виды рыбалки. Если приходилось спать в палатке, она служила мне подушкой, с зимней рыбалки в густой шерсти привозила оторванные у рыбаков мормышки, а из леса клещей. Поначалу клещи не были заметны в шерсти, но когда от выпитой крови они становились величиной с горошину, я отдирал  их руками, никак не думая, что могу занести в её кровь инфекцию. Вот эта занесённая инфекция, по всей вероятности и стала причиной возникновения у двенадцатилетней собаки огромной опухоли на теле и чтобы не видеть её мучений, я отвез её в ветлечебницу. Там ей сделали укол и моей любимицы не стало.
    Путешественницей она стала, когда мы с ней в начале осени на электричке отправились на Бритвинские озёра. Пересекли не успевшую застыть Волгу, и на первой же остановке поток выходящих пассажиров увлёк за собой мою Ладу и та оказывается на перроне. Увидев её блуждающее метание, решаю выйти на ст. Свияжск и уже по шпалам двигаться в обратном направлении.
  На перроне в Нижних Вязовых её не оказалось, не оказалось её и на пустующих улицах посёлка и я, приклеив на станционной будке объявление о пропаже, возвращаюсь домой. На следующий день к поискам подключились дети, но и они вернулись также  ни с чем. Через неделю Волга покрылась корочкой льда, и однажды ночью я услышал слабое поскуливание за дверью и царапанье. Открыв её, увидел исхудавшую  без ошейника собаку с сухими травяными былками в шерсти. Как, как могла собака перейти по девственному, абсолютно не имеющего родного запаха, льду и не ошибиться в  поиске родной двери?!
  Случались у неё и раньше недолгие исчезновения и так же, как и в этот раз, она  возвращалась ночью, скребла лапами в дверь и жалобно скулила. А жили мы тогда на два адреса – в Волжске, где я работал на совместном  российско-итальянском предприятии и в Зеленодольске. Возвращались мы с ней  с садового участка в Волгаре. Я ехал на велосипеде, а она, чуть отстав, бежала сзади и от радости, то сойдёт с дороги к воде, то опять выскочит на дорогу. И вплоть до западного водозабора она была у меня на виду. Неожиданно Лада исчезает из поля зрения и перестаёт отзываться на мой зов. Мне пришлось развернуться и возвращаться опять на садовый участок. Но и там её не оказалось, и тогда я поехал на Волжскую квартиру и стал ждать её там. Я знал, что она вернётся, только не знал где её ожидать – то ли в Волжске, то ли в Зеленодольске. Она выбрала Волжск, по-видимому  потому, что она чаще жила в нём.   
  Не так давно я наткнулся на один из номеров альманаха «Чудеса и приключения», где  описывается необыкновенное приключение кота Семёна.
Семья из заполярного Мурманска  на собственном Москвиче отправилась на отдых в Крым. Взяла на отдых и своего любимца - кота Семёна.  При возвращении через Москву кот выскочил из салона и затерялся в многомиллионном мегаполисе. Погоревав, семья заводит нового кота и тот заменяет ей прежнюю любовь. И каково было изумление, когда они услышали ночью царапанье в дверь. За дверью находился их постаревший на шесть лет кот Семён!
На это событие откликнулся весь Мурманск. На средства горожан в городе был установлен памятник коту Сёмке, символизирующий любовь и верность домашнего животного к семье, приютившей его. Шесть лет он шёл к своему триумфу, целых шесть лет!
Вот я и задумался - ведь и коза, и овца, и даже корова, также называемые домашними животными, никогда не вернуться в родное хозяйство, находясь за тысячи вёрст от него. Может, потому и не кличат их животными, а называют их скотом или скотиной. И ведь никогда не услышишь – иди и загони скотину в конуру, а говорят определённо – собаку.
Глава 13. Кубня
       День 8 января 1991 года памятен мне по двум причинам. Именно  в этот день  мы вспоминаем дату рождения нашей матери, а с 1991 года и моё второе рождение. В этот день мы с Ладой приехали на станцию Кубня и при 23-х градусном морозе по рельсам пошли в сторону Луковской. Пронзительный ветер, не прекращаясь ни на секунду, дул в лицо и  порой приходилось поворачиваться к нему спиной и идти против ветра. Только пудель, носивший длинный и густой мех, ничуть не ощущал мороза и носился  вдоль пути, пугая и гоняясь за воронами. Вдоль насыпи, по правую её сторону, за станцией тянулась лесная полоса, вдоль которой проходила санная колея, усыпанная котяками конского навоза, которые притягивали к себе всё окружное вороньё. Не пройдя и с километр, колея пересекала железнодорожный путь и, пройдя лесопосадку, сворачивала в сторону Луковской фермы. Из-под кустов неожиданно выскочил, поднятый Ладой, заяц-беляк и вовсю прыть, утопая в рыхлом снегу, помчался вдоль посадки в сторону деревни. Лада, не обладая заячьей прытью, ринулась вдогонку, но вскоре, почувствовав разницу в перемещении по глубокому снегу, виновато скуля, вернулась к хозяину. Раньше между лесопосадкой и краем поля из Бузаево к Луковской вёл тракторный путь, по которому рыбаки проходили к Кубне, только в этот приезд тракторный путь был занесён снегом, и пройти по нему практически было невозможно. Поднялись опять на насыпь и по рельсам, изменив маршрут, потопали к железнодорожному мосту, до которого было около шести километров.   
К речке подошли к девяти часам, а  из–за  пронзительного ветра желание рыбачить исчезло напрочь. Тут перед поворотом реки увидел одиночную фигуру рыбака и  немного успокоился – не один я, такой дурак, есть и ещё кто-то. И надо было ехать в такую даль, чтобы поцеловаться с Кубнёй и вернуться назад - продолжал мысленно ругать себя и пошёл искать подходящий спуск на лёд, который появился за 100 – 150 метров ниже моста. Спустившись по нему на лёд, ветер  уже не ощущался таким, каким он был наверху, а взглянув на противоположный берег, заметил бугристые  следы старых лунок. Вот к ним-то я и направился, помня, что от этой неширокой речки всегда можно ожидать сюрпризы. Из–за бесчисленных донных родников весь зимний сезон на  некоторых её участках лёд или отсутствовал частично или он не совсем был крепок. Помню случаи из моей ранней рыбалки, когда приехал в числе заводских рыбаков и один из приехавших, просверлив лунку, вернулся по своим следам за ящиком и одной ногой  продавил лёд.
 На всякий случай держу бур разложенным, не шагаю, а скольжу ногами по льду, и прежде чем сделать очередной шаг, постучу по поверхности буром, и… всё-таки оказываюсь в воде. И вроде от берега недалеко, а ногами дна не достаю, висну на раскинутых в сторону руках, пытаюсь выкарабкаться на поверхность, но  без упора выбраться на лёд не получалось. Слышал, в таких случаях просят помощи у Бога, но разве может коммунист решиться обратиться за нею к Всевышнему, нет, он скорее предпочтёт попрощается с жизнью, чем изменит партийной морали. А вдруг кто ненароком услышит и доложит в партком о твоих проделках.                Всевышний явился сам, и под моей ногой я почувствовал амортизирующий упор. Это выглядело сказкой, чудом каким-то! Теперь надо собраться с силами, подключить волю и сделать один единственный рывок, но намокшие ватники не позволяли согнуть ноги в коленях. Опережая события, скажу, что партбилет я в этом же году всё ж выложил на стол и сделал это вслед за первым Российским президентом.    
     Отталкиваясь ногами от коряги, (а я полагаю, что под ногами у меня была довольно-таки крупная коряга) я терял опору, затем вновь нащупывал её и искал какое-то другое решение. Пытался подтянуться на локтях, но сил было недостаточно, чтобы забросить хотя б одну ногу. А помощи ждать было не от кого, рыбака в палатке уже было не видно. А Лада вертелась вокруг полыньи, пригибалась на задние лапы, и только частый лай выдавал её испуг. Играла ли она со мной, проявляла ли так собачье волнение, тем не менее её зубы хватаются за воротник армейского бушлата и одного, всего лишь одного усилия королевского пуделя было достаточно, чтобы выбраться из полыньи и на коленях доползти до берега. Было ли у неё осознанное оказание помощи, не берусь сказать, так или иначе, я благодарен подруге за своё спасение.  Отжав всё, что было возможно, стал прикидывать, куда спешить отогреваться. Самое близкое спасение было в Шушерме, но пересекать Кубню по льду и снова купаться не очень-то хотелось, а железнодорожный мост есть железнодорожный – пешком не пройдёшь. Была ещё деревня Луковская, но до неё целых три километра беспутья. Оставались Наратлы, где я ни разу не был, и было сомнение, жива ли деревня, ведь ни одна изба в ней не курилась, да было неизвестно, осилим ли мы с собакой заснеженное поле, разделяющее  железнодорожный путь от деревни. Другого варианта я не видел, и мы взяли курс на Наратлы. Первые же шаги от полотна железной дороги подтвердили мои сомнения. Идти, утопая по пояс в снегу, врагу не пожелаешь. Мокрый бушлат вскоре превращается в несминаемый скафандр, войлочные голенища танкистских сапог (купил по случаю у служаки) смёрзлись и натирали ноги, пришлось останавливаться в поле и пытаться отогреть ступни, накинув на них меховые рукавицы, а с ними обувь на ноги  не налезала, всё равно пришлось их снимать. Бросил в поле рыбацкий ящик и бур, взял под мышки бушлат и продолжил путь к деревне. Под весом собаки снег проминался,  она тяжело дышала  и, высунув из пасти длинный язык, всё же продолжала бежать за мной. За нами, как за трактором, тянулась глубокая непрерывистая колея.
  Как я и предполагал, деревня оказалась частично вымершей, избы, стоящие без хозяев, по окна утопали в снегах, ограждения участков ровными штрихами возвышались над снежной поверхностью. Унынье и отрешённость поглотили все мои старания, и вдруг Лада с громким лаем понеслась по снегу в сторону колодца, у которого находилась женщина в телогрейке серого цвета. Голову закрывала шаль, заканчивающая на животе узлом, а через плечи перекинуто коромысло с двумя оцинкованными вёдрами, из которых при каждом шаге короткой струйкой на снег выплёскивалась вода.
 Протоптанная тропинка от колодца вела к дому, стоящему чуть  наискосок от колодца, окна украшали резные наличники, над высоким крыльцом находился навес, фасад которого так же имел замысловатую резнину – везде чувствовалась умелая мужская рука.               
 В избе было натоплено, руки сами потянулись к печи, стоящей слева от входной двери. Обстановка в доме была скромной. Кроме продолговатого стола, стоящего посредине единственной комнаты, прямо за печью находилась металлическая кровать с горкой подушек, накрытых расшитым покрывалом.  В посудном шкафу, среди тарелок и чайного сервиза, заметил, стоящую в углу, водочную бутылку и в голове мелькнула дурная мысль – хозяйка избы - любительница выпить!
  - Вешайте одежду на печь, валенки можете ставить прямо на плиту, она уже начала остывать,  снимайте всё, только трусы не снимайте – с сильным татарским акцентом предупредила хозяйка дома.
 Пододвинул к печи табуретку, подтянул ноги к топке, в которой отдавали синевой догорающие дрова и блуждающим взглядом взглянул на собаку, лежащую на вытянутых лапах у моих ног. С длинной шерсти у брюха оттаивали сосульки и глаза Лады были закрыты – такой уставшей я её видел впервые.
 - Тут у меня от похорон мужа осталось водки немного, хотите - натритесь, а хотите – примите внутрь – предлагает хозяйка и подаёт бутылку, в которой, чуть прикрыв донышко, плеснулась светлая жидкость.
  Я выбрал второй вариант и вскоре от тепла, исходившего от печи и от выпитой водки я начал засыпать.
 Как  космонавтам в песне приснился шум дождя, мне снился  зелёный луг со стогом сена, хозяйка дома в светлой косыночке и приталенной кофточке из ситца в горошек, а её красивые руки протягивают мне крохотную бутылочку с живой водой. Тянусь я обеими руками к той бутылочке, а муж её оживший, в разукрашенной бисером тюбетейке отталкивает меня за плечи от своей жены.
Открываю глаза и вижу перед собой хозяйку, которая теребит меня за плечи.   
- Бужу вас, бужу, а вы всё никак не проснётесь. Скоро ваш поезд, нужно спешить. Лучше придти раньше и подождать на станции, чем опоздать и ждать на улице.
 Не проснувшись до конца, начинаю бубнить под нос, что я не совсем пришёл в себя и рассчитывал ночь провести в доме, а хозяйка ни в какую не соглашается оставлять меня, ссылаясь на укоры деревенских, мол, пойдут по деревне слухи, будут говорить, что не успела схоронить мужа, как нашла ему замену.
 Набрасываю на себя непросохшее до конца бельё и такие же валенки и выхожу из дома. Настроения никакого, даже за оставленным у хозяйки шарфом не вернулся и направился по следам опять в поле, чтоб подобрать брошенное снаряжение. Когда  мы выходили на рельсы, пошёл снег и на нас надвигались сумерки. К счастью, мороз не ощущался, но вскоре не до конца просушенная обувь дала о себе знать – пальцы ничего не чувствовали и я боялся отморозить ноги.
Необходимо было что-то предпринять, но что может сделать человек, оставшийся один на один с неприветливой природой. Лада  продолжала резвиться, постоянно забегая вперёд, и оттуда подавала голос, словно призывая меня идти и не останавливаться. 
Принимаю смелое  решение оставаться на рельсах и любой ценой остановить передвигающегося по рельсам железного коня. Ждать пришлось недолго. Вначале послышался дробный перестук колёс, затем, обернувшись, из-за леса в глаза ударил мощный луч света, а за ним появился тёмный силуэт тепловоза.
 Есть такой анекдот, будто одна бабушка пришла с поносом к врачу, а врач предложил ей снять трусы и лечь на кушетку животом вниз. Бабка выполнила все его указания; сбросила трусы старческие, легла, как просил врач, а доктор включил кварцевую лампу и начал водить ею над старушечьей амбразурой.
- Доктор – спрашивает старушка, – нешта помогает лампа-то?
– Э, бабушка, - распевно заявляет эскулап - а как же не поможет, красный свет поезда останавливает, а уж понос тем более.               
  Я ж остановил тепловоз раскинутыми руками. Из кабины машиниста показался разгневанный железнодорожник и понёс меня страшным и угрожающим матом - впору хоть уши затыкай. После длинной тирады он успокоился и я в двух словах рассказал ему, что со мной произошло. Выслушав, он жестом руки предлагает лезть в кабину, расположенную на высоте  человеческого роста. После того, как он принял вырывающуюся из рук Ладу, поднялся и сам. Несмотря на открытую форточку, в кабине было тепло, и я подробнее описал машинисту картину произошедшего и попросил его высадить нас на станции Зелёный Дол.               
  - Не еду я туда – сообщает машинист тепловоза – видел ведь, что за мной не тянулись вагоны. Зарплату развожу я железнодорожникам. Вот доеду до Албабы и поверну обратно в Буинск.
    Станция Албаба встретила нас пустыми оконными глазницами и полнейшим отсутствием отопления – шла реконструкция станционного здания, а высунувшаяся из окошечка женщина сообщила, что ближайший пригородный ожидается только через три часа. Мать честная! Да за это время можно околеть к чёртовой матери! Попрыгал немного, чтоб не замёрзнуть, а затем пошёл искать тёплое помещение.
  Постучался в ближайший дом, где на стук отозвался живший одиноко мужчина. Выслушав меня, он снял с загнетки чугунный котелок с горячим картофельным супом. Хорошо разварившиеся мозговые кости пошли на угощение собаки, я ж, украдкой от хозяина, потчевал её под столом варёным мясом. В беседе с хозяином узнаю, что скоро через станцию проследует грузовой состав, делающий на станции коротенькую остановку.
 Этой остановки как раз хватило, чтоб забраться с Ладой на открытую всем ветрам тамбурную площадку. Поначалу пудель сидел спокойно у моих ног, затем уткнув нос в шерсть, свернулся в клубок.
Со свистом проехали Свияжск, затем перед глазами проплыл Зелёный Дол, а на станции Юдино состав наконец-то делает остановку – видимо, курево закончилось у машиниста.
    Юдино – станция узловая, чтобы сесть на состав, движущийся в обратном направлении, нужно по мосту, перекинутому через множество путей, перейти к станции обратного направления и там постараться не проспать нужный поезд.
  Дома мы появились около девяти вечера и, забыв про еду, валимся каждый на свою постель. Надо обладать крепким здоровьем, чтобы проснувшись утром, не чихнуть и не кашлянуть, одеться и пойти на работу.
 Ещё две незабываемые ледяные ванны в разные годы пришлось мне принять и оба раза происходили они так же в присутствии Лады, и в одной из них виновата была моя любимица.
Глава 14. Илеть. У Березниковского моста
 Приезжаем мы с другом Валькой Дятьковым с тряпичными сетями к Березниковскому мосту на Илети. А почему с тряпичными? Это среди сеточников они так назывались. На самом деле они были связаны из капроновых ниток. Работая в Волжске, я приезжал сюда с Женькой Богдановым, начальником отдела кадров на Совиталпродмаше, поэтому знал, какая там ловилась рыба. Язи и  крупный окунь брали на мотыль, а однажды даже, не найдя в продаже мотыля, выехали  с черпаком для его намывки  и грунт со дна черпали в Помарском небольшом болотце. И ведь намыли же… аж пятнадцать штук и приехали вот на то место, где мне надумалось поставить сетки. Выставились тремя сетями и уехали домой, а вернулись за ними только спустя два  дня. Подъехав к берегу, замечаем, что поверхность воды схватилась тоненькой плёнкой льда - был конец октября и на носу стоял ледостав. Накачали резиновую лодку и, оттолкнувшись  ногами, прыгаю в неё.
Пш..ш – послышался короткий звук и лодка моментально сдулась. Зачерпнув в сапоги воду, спрыгиваю на берег и подтягиваю её. На самом носу образовалась прореха длиной около ста мм. Пока я сливал из сапог воду, друг отыскал на берегу привязанный к дереву чей-то ботник. Вынуждены были сбить с цепи замок, и я босиком поплыл к сетям. С берега было видно, как дёргались поплавки, а это означало, что в сети попалась хорошая рыба.
 Что же в это время делала моя Лада? Бегая и поскуливая вдоль берега, она вдруг прыгает в холодную воду и плывёт ко мне. Могла она запутаться лапами в сети, могла и полезть в узкую и вертлявую лодчонку, и тогда бы я тоже оказался в воде. Так и произошло – стоило только Ладе коснуться вёрткого судёнышка, как оно, зачерпнув воды, переворачивается, и я присоединяюсь к Ладе. Хорошо, что воды в этом месте было мне по грудь, и я смог встать на ноги. Ну нельзя же так безумно любить своего хозяина и не раздумывая прыгнуть в холодную воду, чтобы оказаться рядом с ним. Валентину ничего не оставалось, как садиться в ботник и впервые в жизни плыть за сетями.
Глава 15. Изумор.
следующее происшествие подкарауливало меня  весною вблизи заводской базы отдыха, в местечке с красивым сказочным названием – Изумор. Изумор находился вблизи от города, и его чаще навещали пенсионеры. Вот и я, выйдя на пенсию и встав на протез, не раз приезжал сюда и  рыбачил у турбазы, принадлежащей родному заводу.  И в этот приезд, оставив машину у ворот, пошёл к небольшому заливу, выходящему к Изумору. В двадцати метрах от берега находилась шестиметровая яма, на которой иногда можно было наткнуться и на хорошего окуня. Правда, не всегда там стоял хороший лёд, были тёплые зимы с временными оттепелями и к весне рыбака могли поджидать сюрпризы. Об этом я хорошо знал и помнил, поэтому при подходе к опасному месту, начал проверять лёд пробными забуриваниями. Лада крутилась возле ног, забегала вперёд и по-своему радовалась хорошей весенней погоде. Не доходя до острова с десяток метров, над самым глубоким местом, здоровая нога медленно, как мне показалось, стала продавливать толстый, но нетвёрдый лёд.   
 По инерции сделав ещё один шаг, я попытался перенести вес на здоровую ногу, но сделать этого не смог и продолжал медленно опускать ноги в холодную воду. В один из моментов я ложусь на спину и замедляю погружение. Изловчившись, забрасываю здоровую ногу на лёд, а с протезированной ногой, как ни старался, ничего не выходило.  Возвращаю здоровую ногу в воду и цепляю ею за коленный сустав протеза. Голова кружилась от напряжения, и когда я с трудом поднялся на ноги, я не сразу поверил, что мне уже ничего не угрожает.
 На этот раз моя Ладушка не принимала участие в моём спасении, но как она радовалась ему, это надо видеть. Только словами не говорила, зато прыгала на меня, хватала за одежду, а вершиной радости была стянутая ею с руки рукавица.   
 Пришёл к охранникам и от них позвонил жене и сообщил ей, что я провалился под лёд, и чтоб она не ждала меня скоро. Слово «скоро» она, по всей видимости, не дослушала, или не сделала на нём акцент, иначе зачем тогда она бросилась звонить сыну в часть, чтобы сказать ему, что отец провалился под лёд и из-подо льда сделал последний звонок.
Этого было достаточно для того, чтобы сын на машине  бросился в розыск, но вскоре, осознав услышанное, задумался – где, в каком районе искать последние следы отца, ведь Волга-то немаленькая – попробуй – отыщи.
Глава 16. Ловля ротанов.
  Отдельным  подзаголовком хочу выделить малоприметную рыбалку на такого обитателя закрытых водоёмов, как ротан. На первый взгляд эта рыба с характерным озёрным вкусом создаёт устрашающий вид – несоизмеримая с туловищем огромная голова, широкий, как у сома, рот и агрессивная хищническая поклёвка. В 70-е годы, когда я впервые узнал о существовании этой малопривлекательной рыбки мы, молодые рыбаки, скептически относились к  такой рыбалке, открывавшей первой зимний сезон. Ловился ротан во всех районных озёрах, успевших покрыться первым, порой опасным для выхода, льдом. Клёв ротана длился максимум до середины декабря, а там уже, когда начиналась настоящая рыбалка на речную рыбу, он переставал привлекать рыбака. Говорят, на зиму он вмерзал в лёд и уходил в спячку, потому  в этот годовой период времени клёв этого мини-монстра прекращался полностью. Весной подо льдом происходило кислородное голодание, к нему приплюсовывалось и гниение подводной растительности,  и мы после нескольких поездок забывали о них до нового становления льда. Примечательно, на поимку ротана не использовался мотыль и в качестве насадки использовались нарезанные кусочки мяса. Даже при непрерывном клёве спичечного коробка приготовленного с вечера мяса хватало на дневную ловлю, а на осеннюю рыбалку на ротана отводилось максимум четыре – пять выездов в сезон. В основном ездить приходилось на Ракитное озеро под деревней Бритвино. На поезд так же приходилось вставать засветло, и когда мы сходили с поезда и шли три километра пешком до озера, солнце только начинало подниматься на востоке. Искать ротана подо льдом и наткнуться на большую стайку на озере проще, чем на реках. Весь район поиска ограничивался габаритами озера – поперёк 15 – 20 м и в длину не более 100 м. Рыбачили на обыкновенные свинцовые мормышки  без всяких современных наворотов и тюнингов. О размерах ротана  в те годы мы не задумывались – лишь бы клёв не давал скучать.  Прекратился клёв на одной лунке, поднимешься с ящика, выпрямишь затёкшую спину, сделаешь три-четыре шага и вновь просверлишь лунку и начнёшь так же ловить. В два часа дня мы собирались и спешили на поезд, потому как к этому времени ротан уходил на обеденный перерыв, который мог продлиться неизвестно на какое время. Максимальный улов, для любопытства взвешенный мною, составлял около семи килограммов. Простым арифметическим подсчётом я вывел средний вес одной рыбки, который колебался в пределах 60-ти граммов. Но дело было не в том, сколько ты поймаешь, а в том, как ты провёл день на свежем воздухе, занимаясь любимым хобби.
Первый же значительный улов ротана поверг в шок мою тёщу и жену – один только вид рыбы вызывал у них рвоту, и они наотрез отказались готовить из него что-то съедобное, а когда я сам обработал её и приготовил рыбные котлеты, женщин, особенно тёщу, за уши нельзя было оттащить от стола.   
В прокрученный  фарш я добавил свиное сало, отмоченную в молоке булку, прокручивал снова и, добавив яичко, лепил пузатые котлеты.
В современную ловлю ротана производство и продажа навороченных видов приманки внесло определённый драйв. На фосфорные, замысловатых видов мормышки и блёсенки ловятся настоящие монстры, весом до трёхсот грамм, которых и ловить со льда было приятно и домой возвращаться не стыдно. 
Смысл всего сказанного мною сводится к тому, что какой бы непривлекательный вид не был у пойманной рыбы, с любовью приготовленное блюдо из неё перечеркнёт все её природные недостатки, не забывай только приложить  к голове ещё и богатую фантазию.   
Часть 3. Исповедь браконьера
Глава 1. Путешествие в прошлое
  В начале марта 1968 года мои отношения с моей невестой торжественно скрепились двумя подписями в ЗАГСе. В то же время  у меня появилась идея выстроить на острове Ременниково какую-либо дачку, потому что, выезжая на рыбалку, я видел, как в разных местах острова вырастали новые строения и в один из летних дней 68-го года мы с женой высадились в центре острова и вбили колышки на приглянувшемся месте. Дата вбивания колышков и стала датой строительства на острове семейного дома отдыха.
  Немного исторических фактов. До появления на Волге каскадов плотин, при старой ещё Волге, там, где сейчас находится  длиннющий залив, ведущий к Волжской автозаправке, размещался закрытый водоём – озеро Ременниково, и ребятишками мы бегали туда купаться. Там, где сегодняшний выход на Волгу, была земля, и озеро соединялась с Волгой трубой, к выходу которой, при переливании волжской воды в озеро, мы подставляли майки и ею ловили маленьких пескарей. Тут же на берегу разводили костёр и жарили их без соли.               
А когда я приступал к строительству дачки на Ременниково, его  территорию безошибочно называли островом, так как в самом верху, уже на марийской территории, узкую полоску земли прорезала неглубокая канава, по которой мы выезжали от Волжской заправки на  рыбалку.
 В середине 70-х верхняя часть острова так же начала застраиваться  садовым товариществом «Волгарь» и перешеек засыпали. Статус острова условно поменялся на полуостров. Но до сих пор его по старинке называют островом и тот, который заселял его в послевоенные годы, рассказывал, как паслись на лугах табуны лошадей, как весело отмечали торжества, отдыхающие на своей базе отдыха, работники Зеленодольской швейной фабрики, как на песчаном берегу Волги резвились школьники, отдыхающие в заводском пионерлагере.
  Строительство домиков  велось без всяких регистраций в БТИ, а планом строительства служили устные согласования с соседями. О каких же противопожарных мерах можно было говорить в то время, застраивались так, чтобы у всех проживающих на острове имелся  выход к волжской воде, на которой  тогда ещё готовили пищу и заваривали чай.
 Три раза за прошедшие годы жителей острова подстерегали локальные бедствия. Как коровьим языком пожар слизывал десятки домов. А как его потушишь, если пожарная техника  не могла проехать на остров, а если б проехала,  всё равно к очагу пожара доступ перекрывали  строения дачников. А горели они ужасающе, у многих хранились запасы бензина и к домикам подойти близко опасались – рвались газовые баллоны, и пожар перекидывался на другие дачи. В один из пожаров из столицы республики приплывала другая пожарная техника – катера, оборудованные мощными насосами. Благодаря их стараниям удалось приостановить возгорание остальных домиков. Огорчённые жители, кто безотлагательно, кто после некоторых раздумий, вновь привозили строительные материалы и строили  новые лачуги, но не всегда учитывался их горький опыт. Строились на том же месте из того же дерева.  Только рачительный хозяин мог себе позволить заменить доски на кирпич, деревянное перекрытие на строительные плиты.                А я начал строить небольшую дачу в один этаж и в соседях у меня уже выстроился начальник ОТК нашего завода, ровесник моего отца Фёдор Иванович Орловцев, С его сыном Вовкой мы учились в одном классе и о нём я рассказывал, описывая поездки на Берсутку. А с дочерью Идой мы учились  на вечернем отделении  ВУЗа. Место для строительства выбрал замечательное – окна смотрели на Волгу, небольшой участок, где мы выращивали овощные культуры и огромный, толщиной в три обхвата, вяз, свесивший ветви прямо на участок перед окном. Ежегодно вяз обживали беспокойные грачи или галки, криком своим не дававшие нам спать. Тёплыми летними вечерами, жившие в домиках на берегу, мои соседи, преимущественно женский персонал, собирались на лавочке с врытыми в землю ножками из распиленного бревна и в разговорах промывали мужикам косточки. Жёны нерядовых тружеников моего завода, работающие так же все на одном предприятии, не обсуждали заводские проблемы, не сетовали на жизненные трудности, которые они и не знали вовсе, а с присущей только женщинам прямотой рассказывали друг дружке какой сегодня вернулся с работы её суженный или делились секретной новостью о том, как поздним вечером они застукали молодого соседа, купающегося с неизвестной девушкой абсолютно голыми. Я, конечно, оправдывался перед молодой женой, говорил ей, что член партии не способен на аморальные деяния, что у сидевших по вечерам женщин слабая острота зрения и они гонят на меня понапраслину.
 Когда я строился, со мной произошёл забавный казус. Лето было жаркое, я доканчиваю строить обрешётку навеса над крыльцом, бросаю на землю инструмент и по обрешётке сползаю к лестнице. Резкую боль в промежностях почувствовал, когда уже опустил одну ногу на лестницу. При каждом шаге резь отдавалась в мозги и при  помощи  зеркала, согнувшись в дугу, я рассмотрел источник неожиданной боли - из мошонки, как ежовые иголки,  торчали  занозы.
 Был выходной день, приёма  к  хирургу  не было, и только в понедельник мне удаётся попасть на приём. Захожу в кабинет – кляча выпирает в зад, ноги расставлены в сторону и на вопросительный взгляд хирурга шепчу ему причину явки.
- А почему шёпотом?- интересуется эскулап.
Киваю на  медсестру, мол, неудобно при девушке признаваться, а он мне - знаете, вы не на паперть пришли и стесняться тут нечего.
Лёг я на кушетку, раздвинул промежность пошире и создал хирургу плацдарм для вмешательства.               
 Отпустила и боль, отпустил меня и хирург, а я всё не ухожу, гляжу на его спину, склонённую к столу и жду, когда он разогнёт её,  Оторвал хирург взгляд от бумаги, выпрямил спину и поинтересовался, что мне ещё от него нужно.
- А больничный? – напоминаю.
- Какой к чёрту больничный?- возмутился врач, подозрительно глядя в мои глаза.   
- Так это… лето же, - начал было разъяснять я, поглядывая на медсестру, которая наклонилась к уху и что-то прошептала врачу на ухо.
- А, понял! - произнёс хирург и улыбнулся.
 Заключение врача в листке нетрудоспособности гласило, что у пациента такого–то обнаружено острое инфекционное заболевание в области правого мозгового полушария! Ничего себе, сравнение!
А почему я сослался на лето – это и козе понятно. Жара, тело потеет и соль, выходящая с потом, вызывала страшное жжение в области «правого головного полушария»!
Глава 2. Счастливая дачная жизнь.
  Жизнь на острове обрастала не только детьми, но и новыми радостными впечатлениями. Возделывали землю (приручал молодую жену к активному отдыху), на участке в одну сотку выращивали и картошку, и огурцы, и томаты, лук, чеснок и перец. День начинался с принятия водных процедур, перебранки между собой, (повод при желании всегда можно было найти) и заканчивался перемирием перед сном. В тесном контакте с соседями нашёл единомышленников и стал ездить вместе с ними на донки. Как  соседи, делились червями, прикормкой для рыб и другими предметами рыбацкой антрибутики. 
  Как бы не показалось вам странным, но мне, проживая на острове, нравилось с берега наблюдать разгул стихии. Если случался ураган и по воде бежали огромные валуны, невзирая на ливневый дождь, сопровождавшийся громом и молниями, я одевал плащ-палатку и выходил на берег, наблюдая за застигнутыми стихией лодками, которые плавно переваливаясь с волны на волну, спешили к спасательному острову.
  Одним из моих соседей был механик одного из цехов моего завода Савельев Алексей Николаевич. Просто Лёшка и просто любитель посидеть на донку. А на донку мы просыпались в три утра и уже к половине четвёртого становились на якоря. Так и в этот раз, Лёшка встал на якоря пониже меня, а я встал с незаметным для глаза смещением от Лёшки. Опустил две донки и налил в кружку отвар шиповника. В то время, когда я отхлёбывал  из кружки, сосед повернул голову и произнёс:               
-Втихую пьёшь, жмот!
-Будешь? – спрашиваю.               
  Услышав утвердительный ответ, черпаю воды за бортом, ставлю кружку на стлань и пускаю плотик по течению.                Желаемая жидкость проходит мимо лодки соседа и тот, как не пытался дотянуться до неё, так и не дотянулся!
  Что б вы делали на его месте? Правильно – снялись бы с якорей и помчались вдогонку за притягательной жидкостью хоть до самого устья. Так же поступил и Лёшка – снялся с якорей, догнал стлань, вновь встал на якоря, выдохнул из  лёгких воздух….
Его брань слышали даже в Собакино, лицо его побагровело и мне показалось, что он опять снимется с якорей и поплывёт убивать меня. Долго он не замечал меня на острове, проходил мимо с язвительной ухмылочкой, будто я не существовал для него вовсе.
  Долгое  время моим соседом жил тот самый Герка Ворожцов, с которым мы ездили на подлёдную рыбалку и о котором я упомянул в главе «Мои розыгрыши». Он и приучил меня держать на даче кроликов. Плотоядные животные не  требовали неустанного ухода, а для  заготовки на зиму зелёных кормов я обзавёлся косой и косил траву, где только возможно. Даже возвращаясь с рыбалки по руслу Илети, прихватывал с собой украденные со стогов охапки сена. Попался я б хозяину в лапы – точно утопил бы он меня.
  На одну только зиму хватило моего терпения, подкосила небольшое поголовье чума и опустились ручонки у минифермера. Первым варварский укол нанёс  Вовка Орловцев. В один мой приезд моё и так немногочисленное поголовье убавилось на одну голову, а из его дачи раздавались весёлые мужские голоса. Подозрения подтвердились, когда я вошёл в его дом и увидел обглоданные кости. Обида затмила мне мозги, и я дал воришке увесистую пощёчину. Более серьёзного наказания он избежал, протянув мне для примирения рюмку водки.
   Его больного отца (был он уже нездоров, перенёс глубокий инсульт) я подловил, когда он, мурлыкая себе под нос песенку «сладку ягоду рвали  вместе», выбрасывал через наш общий забор свёрток со своими испражнениями.               
 - А горьку ягоду мне одному прикажете рвать, Фёдор Иванович?- только успел спросить я и он, ничего не ответив, засеменил обратно в дом.
   Сыну было около пяти лет, когда я и мой школьный друг Колька Калмыков, семьями  поехали  на Илетский остров, чтобы провести с детьми выходной день. А накануне мы с Колькой съездили на открытие весенней охоты на водоплавающих. На утренней зорьке он подстрелил одного чирка, величиной с кулак десятилетнего  ребёнка. Меткий был Колька, он и на школьных стрельбищах из малокалиберной винтовки творил чудеса – вгонял пули дважды в одну точку. Знали, что из одного чирка кашу                не сваришь, решили заколбасить  одного кролика, но в спешке не догадались  отрубить две лишние лапы.
А ещё по приезду с охоты мы по военному доложили жёнам, что подстрелили даже не утку, а целого гуся.  Обман они, конечно, заметили. Обрабатывая мясо, они спросили с ехидцей – А что, разве бывают гуси с четырьмя лапами?
-Бывают – отвечаю – если гусь Чернобыльский.
 Это были Горбачёвские времена, самый разгар борьбы с алкоголизмом и  в магазинах спиртное было просто так не достать. Но русский мужик никогда на праздники не оставался без спиртного. В этот день мы впервые выпили откаченный клей БФ.               
Глава 3. Начало браконьерского прошлого
  Обитая на острове, я схожусь с большим семейством знаменитого клана Храмовых. Они трудились в своё благо, наживая, кроме денежного благополучия, ещё и трудовые  мозоли.
 Глава семейства был ровесник Брежнева - Павел Порфирьевич Храмов. Родом он был с деревни Печищи  Верхнеуслонского района. В Зеленодольск переехал к концу войны и мой будущий напарник, самый младший ребёнок в семье Храмовых родился уже в Зеленодольске.
Павел Порфирьевич одним из первых вырыл на острове землянку, устроился сторожем на базу отдыха швейников, с берданкой раза три за ночь обходил охраняемую зону. В летний период он не отдыхал от работы, а возводил сыновьям домики, а на зиму выставлял под лёд вентиля.
 Старший из детей, Вовка Храмов, 1930 года рождения, работал на нашем заводе телефонистом. Аханом начал рыбачить бог знает с каких пор, привлёк среднего брата Сашку, а когда младший Генка вернулся со службы в армии, то и его стали приобщать к делу. Были на острове и другие любители побаловаться аханом, такие как Валька Ковалёв, два брата Бочкарёвых, Петя Гаврилов, Юрка Адамов, Витька Грязнов, Толька Тарасов и Сашка Арнст и со многими из них на протяжении жизни на острове мне приходилось сталкиваться, а с Колькой Бочкарёвым, младшим братом Вовки Бочкарёва, один сезон даже выезжали рыбачить аханом. Между обоими братьями, выстроившими одну общую дачу на две семьи, сразу же после вселения пошли распри (жаловался старший, что младший воровал его бензин из общего погребка) и с тех пор между ними образовалась разрастающаяся ежегодно пропасть, по причине которой младший брат не явился даже на похороны старшего. Часть перечисленных выше товарищей служила верой и правдой Козловскому инспектору Евграфову, вторая, большая часть, вертелась среди них, и к ним суровый инспектор относился не особенно благосклонно. Вот и из двух братьев – браконьеров старший относился к первой перечисленной категории, а младший только вертелся среди тех, кто помогал Евграфову.               
    Ахан – это запрещённая Правилами рыболовства снасть, по способу ловли похожая на трал. Рыбачить аханом всегда выезжали вдвоём – так легче управляться со снастью и в четыре глаза проще заметить постороннюю лодку, встречи с которой больше опасались, чем приветствовались.
  А теперь о том, как я оказался в этой среде и о каждом из братьев Храмовых. Я уже начал рассказывать о Володе и хочу подчеркнуть его большой опыт рыбалки, которым он, как наставник,  делился с нами, молодыми начинающими. Не вспомню, кто из напарников был у него в то время, когда я появился на острове, а при мне дольше всех ездил его молодой сосед по даче Толька Поликарпов. И попал я в компанию Храмовых только по наставлению Володи.
А случилось так, что умер у Генки прежний напарник – дальний их родственник Витька Левашов, по прозвищу Леший, рано ушедший в мир иной от частого злоупотребления спиртным. Вот тогда-то я и пригодился Храмовым, подменил ушедшего в небытие Лешего.
 Средний Вовкин брат Сашка Храмов был на четыре года младше старшего и характером и внешностью был ему далеко не родня. Если старший был кругловат на лицо, редко находился навеселе, то и в жизни он выглядел более серьёзным, более собранным. О Сашке этого не скажешь. Он был больше бесноватым, разговаривающим со всеми радостно-гортанным голосом. Его почти постоянно можно было видеть поддавшим, и таким он был чаще всего после каждой рыбалки. Как заломит на затылок фуражку, как начнёт кричать на всю округу его излюбленное - Я Чардыш! – и так и приросла к нему на всю его недолгую жизнь кличка Чардыш. В отличие от старшего, Сашка ездил с Волжской инспекцией и в напарниках всю жизнь у него был Виктор Иванович Евсеев, чья дачка располагалась в пятистах метрах от Храмовых. По годам он был ровней с Володей, всегда серьёзным и, как удав, спокойным. Если приходилось выпивать с ним, замечал, как Евсеев с каждой рюмки становился всё угрюмей и молчаливей, а по опыту рыбалки, пожалуй, он ничуть не уступал Володе Храмову и даже имел судимость на аханном поприще.
  А отбывал он срок ещё раньше, чем мы с Генкой начали рыбачить. Рассказ начну с обязательного условия, установленного аханщиками при выезде на рыбалку. У каждой лодки при выезде на браконьерскую рыбалку всегда имелся риск оказаться в лапах инспекторов рыбоохранных органов, а для  того, чтобы избежать риска, рыбаки  втыкали в були остро заточенные  ножи. Это являлось незыблимым условием, ведь в случае опасности им всегда можно было отрезать фал и убежать от преследователей. Даже старый, но форсированный мотор с полированным гребным винтом давал тебе шанс оторваться от преследователей. Но у Евсеева во время памятного выезда нож не торчал за бортом лодки, память подвела, а вернуться за ножом в домик поленился, понадеялся на лежащий под ногами топорик. И занёс то он топор над головой  лишь  один  только раз, но и этого было достаточно, чтобы подъехавшие Казанские инспектора инсценировали взмах как попытку покушения на их жизни.
 Если ты не жил в ладах ни с одной из инспекций – быть тебе битым ими. А жили мы в окружении трёх надзирательных органов – Козловской районной инспекции в лице Евграфова Николая Михайловича, Волжской районной, которую первоначально представлял Павел Архипович Евдокимов и Татарской областной рыбинспекции, возглавляемой Камалтыновым Василием Яковлевичем.
      Вот с Василием Яковлевичем общего языка у нас никогда и не было. Спасало только то, что его набеги на нашу территорию были не так часты, но всё равно ухо держать надо было востро. Потеряешь бдительность и всё – пиши пропало! Нас с Генкой они прихватили прямо напротив наших домиков. Рыбы что ли не хватило нам, ведь ехали то с верхов и рыбы в лодке было достаточно, нет, захотелось проверить, не появился ли сазан под Улитино. Бросили мы ахан и поплыли к мосту, на плывущую от моста тяжёлую лодку даже внимания не обратили – ну, не похоже было, чтобы солидная   инспекция ездила на инспектирование на Прогрессе? Поравнялась она с нами и, прибавив газу, инспектирующие в одну секунду оказались у борта нашей лодки. В последний момент мешок с рыбой успели выбросить в воду, но он почему то не хотел тонуть. Ущерб был не особенно большой, всего-то две тысячи рублей для обоих, но Казанские инспектора вдобавок сняли с лодки мотор, за которым пришлось добираться аж на речной вокзал Казани и в самое пекло на  горбу тащить его  до автовокзала.               
Так произошло моё вливание в ряды рыбных воров в законе. О том, как не легка жизнь рыбацкого вора, вы сможете узнать в последующих частях моего жизнеописания.               
Глава 4.  Семья Храмовых (продолжение)
  С Генкой мы и сейчас поддерживаем телефонную связь, но встретиться и посидеть за столом, как в былые времена, уже не приходилось – оба мы обезножены, без посторонней помощи не обходимся. Из всех Ремешкинских воров к настоящему времени на плаву остался только Сашка Арнст – все остальные давно ушли из жизни, а мы с Генкой, остались немощными  калеками.
  Продолжая рассказ о Сашке Храмове, о его весёлых проделках во времена его проживания на острове Ременниково, ещё раз подчеркиваю Сашкину зависимость от спиртного. Да, любил он выпить и если б не его жена Зинка, или как её прозвал сам Чардаш – Зинча, не просыхал бы он ни на минуту. Зинча держала его прямо-таки в ежовых рукавицах, ругала  поддатого на чём свет стоит и при каждом удобном случае не гнушалась поднять на мужа руку.
  Прямо напротив меня жила чета казанских пенсионеров Сясиных. Василий Семёнович, добродушный пожилой человек, был участником войны, участвовал в спасательной операции по вывозу в горный массив югославского лидера Иосифа Броз Тито. Хоть и был Василий Семенович пенсионного возраста, он продолжал работать кладовщиком на складе ГСМ Казанского вертолётного завода и, стало быть, имел  доступ к спирту  - сырцу, так называемой фракции, которую привозил на остров. Гостем № 1, естественно, был наш Чардаш. После рыбалки он  приносил Семёнычу пару лещей, якобы угощал уважаемого ветерана, зная, что не пожадничает старик, нальёт ему чарочку или с собой даст, а в основном запрягал меня, как близкого к Сясину соседа. Зинча по запаху узнавала, чей спирт ударял в голову мужа и уже  вслух поносила  дядю Васю. 
  После удачной рыбалки в верхах, заглядывали в деревню Криуши, что раскинулась вдоль высокого берега Волги.  Жила там «своя Ванга» – слепая с рождения пожилая женщина по имени Фёкла, обменивающая самогон на нашу рыбу. Сушёная или подвяленная рыба у неё шла на продажу и хоть и жила в деревне своя  бригада государственного лова  Петьки Скворцова, баба Фёкла с охотой угощала нас своей мутной сивухой. Причём полностью слепая, она спускалась в подпол и по слуху, не проронив ни капельки, черпаком из стоящей там фляги, наливала самогонку в трёхлитровую банку.  Забегая вперёд, расскажу об удивительном, некрасивом розыгрыше по отношению к пожилой женщине той же деревни с участием Волжского районного рыбинспектора Савченко. Невысокого роста деревенская жительница Криуш купила у Волжских браконьеров, которых при ловле прикрывал инспектор, мешок рыбы для солки, взвалила его на спину и поднималась с ним в гору, на которой её поджидал сам инспектор Савченко и под угрозой штрафа конфисковал, якобы, незаконно приобретённую рыбу.
Прямо перед Фёклиным домом находился неглубокий заливчик с Волги, в который при спаде воды можно было проникнуть только на вёслах. Уперевшись в берег носами, отсылали одного гонца с рыбой и, дождавшись его с трёхлитровой банкой мути, на носу лодки раскладывали закуску и, зажав двумя пальцами нос, из одного гранёного стакана прикладывались к этой ужасно воняющей жидкости. Даже фокуснику Арминаку Акопяну, на мой взгляд, было чему у неё поучиться.
  У деревни было два этажа, то есть параллельно берегу располагались две улицы, по которым слепая Фёкла свободно передвигалась с клюкой. Ну, а как она с ювелирной точностью разливала бардамыгу в бутылки – этому, однажды посланный к слепой старушке с рыбой, я самолично был очевидцем. 
 Так же с рыбалки могли заглянуть и в Козловский ресторан. Оставив на берегу под чьим-либо присмотром лодки с аханами, прямо в броднях и рыбацкой одежде всей гурьбой заваливались в заведение, не стесняясь попасться на глаза Евграфову, чья контора располагалась через дорогу. И милиция была рядом, только что нам милиция, когда мы, усталые после рыбалки, захотели  чуточку расслабиться.
  Но  веселее всего было в Слободке, расположенной ниже Козловки. Житель этой чувашской деревни дядя Лёня, в прошлом колхозный учётчик, постоянно держал при себе запас «коленвала» - водки Хрущёвских времён, где надпись на этикетке выполнена в виде коленчатого вала – буква вверх, буква вниз. Вот где было раздолье для Сашки! Располагались на окрашенной в изумрудный цвет скамье, поставленной у красивого забора, до берега было с десяток метров, и, махнув по стаканчику, душе делалось отрадно, и приятно было абсолютно расслабленным наблюдать, как волна от проходящего парохода задирает  корму с мотором, заливает лодку – а нам всем было хрен по деревне, да два по селу. Дядя Лёня выносил тальянку и наш клоун пускался в пьяный разухабистый пляс.
- Я Македонский! – забывает Чардыш своё прошлое прозвище, и вторая кличка надолго прилипает к среднему сыну дяди Паши.               
- Барыню, барыню сыграй! – раздаётся голос дяди Лёни и Сашка припадает ушами к «уникальному» музыкальному инструменту.
Эх, преследовал больного астмой Македонского рок судьбы, забыл он «пшикалку» в домике и, возвращаясь от Витьки Евсеева, не дойдя до своего дома десяток метров, замертво упал на раскалённый песок.               
Глава 5. Инспектор Евграфов
  Я уже перечислял тех, к которым за помощью обращался районный инспектор Чувашии, кого он благословил, за кого мог грудью постоять от посягательств других и кого он чаще других привлекал к рейдам. Иными словами, я поведу рассказ о тех Ремешкинских браконьерах, которые верой и правдой вплотную работали с инспектором и отдельно поведую о его фаворитах.
К таким относились в первую очередь Володя Храмов, Виктор Грязнов, Сашка Арнст и Толька Тарасов. Последний не дожидался, когда Николай Михайлович сам приедет и позовёт прокатиться по Волге. Он мог самостоятельно прибыть к Евграфову в контору и предложить инспектору свои услуги. А не помогать инспекциям означало, что при  первой же встрече с инспектором ты непременно будешь наказанным.
 Какой-то период и мы с Генкой не могли прибиться ни к одному из кланов – ни к чувашам, ни к марийцам. А в итоге стали крутиться с марийцами, но и Евграфову, если появлялась такая возможность, помогали. Николай Михайлович Евграфов, 1928 года рождения, участник Великой Отечественной войны, вернулся с войны увечным – один рукав одежды у него был пустым. В мирной жизни он вначале занимался воспитанием подрастающего поколения, а когда партия призвала его охранять рыбные богатства, лучшей кандидатуры, чем кандидатура Евграфова, в Козловке не нашлось.
 Так для Евграфова началось почётное служение на неспокойном мирном поприще, которому он посвятил всю оставшуюся жизнь. Близкие ему люди обращались к нему по отчеству, остальной люд за глаза называл его по увечному признаку – Безрукий. Я не мог себе позволить такие вольности и обращался к нему по имени и отчеству – Николай Михайлович.
  О Михалыче слагались мифы, писалось в прессе, и не в местной, а в  центральной, в которой он был показан, как человек, беззаветно преданный своему делу. Газета «Социалистическая индустрия» даже поместила о нём ошеломляющую статью, под названием «Дороже Волги», где он показан, как человек, который противопоставил себя, однорукого, трём здоровым мужикам и, благодаря смекалке и мужеству, вышел в столкновении с ними победителем. Мне не приходилось быть у него в близких помощниках, однако, всё равно относился я к нему с уважением и при встречах с ним с уликами в лодке, никогда не пригибался как осиновый лист.  Ох и дотошный был мужик, мог прицепиться к любой мелочи и если найдёт к чему придраться – ни за что так просто  не отступит.
  Довелось мне как-то отвозить его с острова в Козловку и на этом коротком пути повстречалась нам лодка с Волжскими аханшиками, обрезавшими ахан и удирающими от нас в широкий залив, что напротив Слободки и из которого можно попасть в Волжский затон.
- Не заезжай туда, я узнал их и накажу при встрече – всё равно не отвертеться им. - и называет фамилию Гужина. Витьку Гужина я познал позже, в паре с их лодкой мы с Генкой ставили сеть в этой самой протоке. В островской лагуне Гужин с Осокиным поставили крупную сеть, а мы с Генкой ниже Гужинской сети поставили сеть с мелкой ячеёй, и Гужину достались крупные лещи, а в нашу сетку вся остальная мелочь. После той погони, буквально дня три спустя, узнаём, что Гужин  разбился на мотоцикле, перевозя от Осокина свою часть рыбы. По слухам, за ним погналась милицейская машина, а от домика Осокина на Ремешке, в Волжской стороне нашего острова, отходила неровная, вся в песчаных волнах, дорога и мотоцикл перевернулся, нанеся Гужину травму головы, от которой он скончался на месте. Не довелось Евграфову наказать Гужина, Гужин наказал себя сам.
 Тут же, у Слободки, две гословские лодки плыли сплавной сетью, и здесь Михалыч не устоял от соблазна проверить наличие в лодке удостоверений и лицензии на лов рыбы. Проверив наличие документов у плывущих, инспектор достал из планшета ученическую линейку и замерил ею длину рыбы от головы до хвоста, и, помимо устных замечаний, сделал пометку в документах. А по Правилам рыболовства длина пойманной во время нереста рыбы не должна быть меньше 30 см и запрещалось ловить рыбу сетями с малым размером ячеи. Даже такую мелочь Чувашский инспектор не мог пропустить просто так и не важно, что артельщики были его односельчане, на водоёме не было деления на своих и чужих. Примером его принципиальности и того, с какой преданностью он относился к своим прямым  обязанностям служит одна его встреча, произошедшая во время его объезда прилегающей к Козловке территории водоёма.
  Управляя моторной лодкой одной рукой, Евграфов вываливается из лодки и остаётся один на один со стихией. Все попытки подтянуться одной рукой в лодку ни к чему не приводили. Так бы и случилось несчастье, если б не проезжал мимо житель Козловки, который и помог инспектору избежать гибели. А уже завтра спасатель вновь повстречался инспектору, но с противоправным действием. Взял Евграфов свой знаменитый планшет и приступил к заполнению протокола.
- Ты чё, инспектор, с ума сошёл? Или не признал меня? – заговорил нарушитель. – Да если б не я – кормить  бы тебе на дне  рыбу!  - всё сильней и сильней распалялся односельчанин, на что услышал умопомрачительный ответ:
 - Извини, друг, я сегодня при исполнении своих обязанностей!
  Вся Козловка тогда шумела, обсуждая поведение инспектора. Мнения разделились, кто-то осуждал Евграфова, а кто-то, и их было большинство, соглашались с ним, оправдывая его действия службой на нелёгкой стезе.
В общем, две стороны – два мнения и попробуй разберись в них!
 А теперь о случае, описанном в газете «Социалистическая индустрия». Произошла эта история осенью 1972года. В тот вечер моторист Михалыча Юрка Шигаев после объезда территории высаживал инспектора в Козловке. Тут подходит к ним женщина с просьбой добросить её до Волжска, так как она опоздала на последний трамвайчик. С этого всё и началось. Отвезя женщину и возвращаясь домой через Чеку, в сгущающих сумерках вдруг замечают килевую лодку, с бортов которой мехом наружу свисали меховые «шубы». В лодке находились три человека и они что-то кричали и махали руками, призывая к себе.
- Шубы, похоже, развесили? - произнёс моторист и направил лодку в сторону «потерпевших». Приблизились и оба были удивлены – показавшееся шубами белое свисание оказалось стерлядью, попавшей в ахан. Лодка наполовину была залита водой и два  мужичка, обутые в ботиночки, стояли на лавках, а третий был одет в короткие сапоги.
- До берега добросьте, мужики!- слёзно просили потерпевшие – Не подойти к мотору, боимся снова зачерпнуть в лодку. Рыбу хоть возьмёте на уху.
- Сами хоть откуда будете?- поинтересовался Евграфов.
Узнав, что все трое были из Волжска, у Михалыча в голове мелькнула авантюрная мысль – уж не завернуть ли к Стасу? Стас - это бригадир рыбаков – артельщиков, чья землянка стояла недалеко от места, где они сейчас находились. Привязали лодку к транцу и повернули к Стасовой землянке. Недоумённые мужики поинтересовались, куда их повезли, и Михалыч объяснил им, что здесь, недалеко, есть землянка, где они могут согреться.             
  Услышав шум мотора, Стас вышел из землянки и, поприветствовав прибывших, пригласил их войти. В землянке топилась печь, и из носика чайника струился пар. Замёрзшие мужики обступили печь и протянули руки к теплу. А в это время Михалыч шёпотом даёт команду мотористу, чтоб тот перебросил ахан вместе с рыбой в свою лодку.
 Когда моторист вернулся и дал знать, что задание выполнено, Михалыч достаёт из нагрудного кармана удостоверение инспектора и предъявляет его  опешившим мужикам. Картина маслом, как говорил в фильме один отечественный актёр.
Эскорт из трёх лодок (Стас также взялся сопровождать инспектора) подъехал к Козловке в 9 часов вечера. К счастью, в милиции застали ещё стражей порядка и, сдав нарушителей в руки милиции, Евграфов со спокойной душой отправился домой.
  Следствие велось недолго. Из материалов дела следовало, что те двое, в ботиночках, оказались руководителями леспромхоза, находившемся на Крайнем севере, приехавшими на деревоперерабатывающее предприятие Волжска. Сумму ущерба суд назначил в сумме стоимости железного коня, выпускаемого Горьковским автозаводом. Когда вышла статья в газете, и её прочёл один из героев обличительной статьи, директор леспромхоза на Крайнем севере, душа горе-рыбака не вынесла позора – его обнаружили  повесившимся в подсобке.
Глава 6. Гибель Грязнова
  В послужном списке Михалыча красным карандашом были особо  выведены две фамилии – Арнста Сашки и Витьки Грязнова, и с обоими у меня были нормальные отношения. Если с семидесятилетним Арнстом мы до сих пор перезваниваемся, то с Виктором Петровичем Грязновым отношения длились недолго. Трагическая гибель обрывает жизнь тридцатидевятилетнего парня. Весть о ней приносит нам на остров сам Михалыч.
  О Витьке Грязнове, капитане милиции, мнения людей, знавших его, на острове были не одинарные. Те, кто был знаком с ним поверхностно, отзывались о нём не очень лестно. После ремесленного училища, которое он закончил вместе с Толькой Тарасовым, отслужив срочную, он поступает на  службу в милицию и там получает звание капитана. Скрытность в характере не давала ему получить широкую известность среди большинства островитян, уверен, что многие могли знать его только понаслышке. Таким же необщительным на острове был и Толька Тарасов, который дальше своей дачи пешком по острову не ходил. Что касалось Грязнова, сам бог велел ему работать с Евграфовым, и основная заслуга его триумфа принадлежала Тарасову. И дачу Витька построил только благодаря их дружбе. Теперь в одном закутке находились три дачи единомышленников – Грязнова, Тарасова и Сашки Арнста. Оба они выводят Грязнова на Евграфова, и Грязнов становится, как говорили в царской России, фаворитом у Михалыча.
  В двадцатых числах октября 1980 года я сидел у Витьки Евсеева и в неприветливую осеннюю погоду разговаривал с ним о делах насущных – необходимо было припрятать аханы, слить воду с редуктора и договариваться с кем-то на счёт отправки мотора  на зимнее хранение в город. Звук работающего мотора заставил собеседника посмотреть в окно.
- Кого это чёрт притащил? - вглядываясь в начинавший уже темнеть берег, произносит Евсеев и, узнав инспектора, добавляет – чего это ему надо на ночь глядя?
Заходит Михалыч  и прямо с порога заявляет о гибели Грязнова. Произошла эта трагедия в ночь перед днём рождения Витьки. А накануне этого дня он искал на острове тех, кто бы согласился   поехать с ним  за стерлядью, чтобы, вернувшись, отметить его некруглую дату. Не встретив на острове желающих, он  находит их в городе – совсем далёких от рыбалки двух представителей прокуратуры – Лисовского и Воронова, одного работника ПФМК - мастера заготовительного участка Ершова Василия, который смог достать для поездки заводской катер, и жителя Кирпичного посёлка Юрки Катыхина, имеющего кое-какое представление об ахане. Вот такие Витьке достались помощники. Из всех участников поездки я хорошо знал только Катыхина – он учился со мной в начальных классах.
   Плыли в катере до Куреней - места напротив посёлка Звенигово, где Волга заметно сужалась, и где речное дно было усыпано корягами, на которых запросто можно было оставить ахан. Катыхин плыл в своей лодке, а по приезду в Курени  все разместились в кубрике катера и, так как погода не позволяла начать рыбалку, решили перенести её на утро. Расположились в кубрике и приступили к празднованию дня рождения. Не заметили, как на воду опустился туман, и усиливающийся ветер оторвал катер от берега и понёс его на фарватер. Удар плывущей самоходки пробил борт катера и он мгновенно погрузился на дно. Когда прибывшие спасатели подняли со дна судно, то вместе с ним в катере оказались и четверо участников трагедии. Тело  пятого, Воронова, обнаружили на берегу. Как он там оказался, осталось загадкой, а если судить  по положению лежащего на берегу тела и того, что в сжатой в кулак руке покойного обнаружилась горсть земли, можно сделать предположение, что ударом в борт Воронова выбросило с палубы катера, и он доплыл до берега, а вот сил выбраться из воды не хватило, поэтому пока он был жив, он цеплялся за землю, а в воде оказались его пятая точка и ноги.      
По Витькиному удостоверению общественного помощника Козловского рыбинспектора нашли самого Евграфова, а после опознания стали известны и имена остальных погибших. Так закончилась земная жизнь 39-летнего Витьки Грязнова, а вслед за ним последовала трагическая смерть его жены – Валентины. Была она сбита самосвалом на трассе, соединяющей Зеленодольск с Казанью.
На похоронах жены Грязнова я не присутствовал, а вот на проводах в последний путь Витьки Грязнова был. Всех тех, кого подняли с Волжского дна, погребли в разных могилах и их могильные холмики так рядком стоят и будут  стоять  до забвения…   
Глава 7. А за Грязновым Тарасик
  Гибель Грязнова в нашей среде не была единственной. В след за ним  старуха с косой пришла и забрала с собой самого молодого представителя клана островских браконьеров-аханщиков - двадцатидвухлетнего Сашку Тарасова. Его и познать толком многие ещё не успели, зато сразу успели наградить звучащим ласково прозвищем Тарасик.   
Как он оказался в нашей среде – не берусь ответить. Предположительно, я так думаю, его появление связано с его лёгкой и быстроходной лодкой, понравившейся Сашке Арнсту, и тот стал выбираться на рыбалку именно с Тарасиком. Если б и в этой трагической поездке за рулём находился опытный Немец, был бы молодой Тарасик до сих пор жив и здоров.
Какие ж различия от фирменной «Казанки»  наблюдались в лодке Тарасика? Их было три, три явных, бросающихся в глаза даже  дилетанту. Во-первых, на ней отсутствовали воздушные подушки, как в носовой части лодки, так и в кормовой. Во-вторых, на лодке не было булей. И третья причина заключалась в изменении конструкции сливного отверстия. В большинстве «Казанок», принадлежащих аханщикам,  в конструкцию сливного отверстия были внесены изменения. Почему мы к этому пришли? Да потому что фирменной пробкой удобно было пользоваться в новой лодке, когда заклёпки были целы, и воды в лодке скапливалось совсем ничего. В нашем же случае, в условиях бешеной езды в любую погоду и при любой волне заклёпки изнашивались, и чуть ли не из-под каждой просачивалась вода, а из отверстия со старой пробкой слить её на ходу было невозможно.  Поэтому фирменный сливной узел мы заменяли на своей, выполненной также из бронзы, но с увеличенным втрое отверстием и с деревянной пробкой – затычкой. Хорошо если пробка перекрывала отверстие  от руки, была плотно подогнана и не могла от тряски при езде самостоятельно выскочить из отверстия. А если это случится ночью и ты случайно потревожишь её ногою или баком с горючим – тогда пиши пропало! Подобное случилось и с нами, когда в ночное время да при волнении на воде из отверстия  выскочила пробка, и воды в лодке набралось предостаточно –  ещё бы чуток и спасти лодку было бы невозможно. Да что лодку – нас самих бы ожидала страшная участь, ведь на нас была одета тёплая одежда которую снять в воде вряд ли бы удалось. Едва я приближался к мотору, корма у лодки опасно проседала в воду, и нам крупно повезло, что мотор завёлся с первого раза и я, боясь нарушить баланс лодки, не садясь за него, стоя на корме смог вывести лодку на глиссирование. По физическому закону об инерции на ходу слили воду и в сухой лодке сразу же обнаружили  затычку. В таком же положении оказалась на Свияге и лодка Тарасика. И ещё немаловажная деталь была в одежде у Тарасика, которая и помогла ему практически без мучений спуститься на дно. В то время у рыбаков была мода на непромокаемые костюмы от гражданской обороны. Они предотвращали нас от брызг и осадков и особенно выручали в осеннее время – приезжали с рыбалки совершенно сухими, потому что на тебе была надёжная защита. Только  в этой полезной вещице имелась одна особенность – прежде чем надеть её на рыбалку, необходимо было подстраховать себя предсказуемого и безжалостно отрезать напрочь бахилы, не жалеть добро, которое могло сыграть с тобой злую шутку. 
  В лодке Тарасика находился наш островитянин Рахим. Это его настоящее имя, а  поскольку на острове он жил среди русских, рядом с Храмовыми, то  они звали его Юркой.  А когда тот переселился ближе к Немцу, получил от него редкое прозвище – Кузьма. Так с лёгкой руки маститого соседа его  перекрестили на русский лад и вскоре он, наверное, и сам забыл своё подлинное имя – всё Кузьма, да Кузьма. Кузьма подай это, Кузьма принеси то. В дальнейшем моём жизнеописании это имя будет употребляться часто и не только потому, что играл он в те годы значимую роль на острове, а потому, что имел неуёмный характер и был причастен к любому малому или большому событию на острове. Он никогда не был серьёзным рыбаком, с его мнением никто не считался, так – пешка и пешка, с большой охотой подменяющая в лодке загулявшего напарника. Немец нёс службу в пожарной части ПФМК, и в тот день его на острове не было. И в поездке Немца подменил Кузьма и поэтому он был единственным свидетелем этой трагедии. С ними происходит аналогичная беда – выскочила  деревянная пробка, и её потерю заметили слишком поздно. Нагнулся Тарасик ко дну лодки и в кромешной тьме одной рукой попытался нащупать пробку, другой придерживал румпель мотора, да так, отвлёкшись от управления мотором, носом лодки боднул свою же волну.  И… успел только Тарасик крикнуть в темноту: - Кузьма, плыви, плыви, Кузьма!
  Кузьма-то доплыл до берега, потому что на нём не было защитного костюма, а вот на Тарасике он был, да только с необрезанными бахилами, которые, набрав воды, и потянули его на дно.
 Через сутки на острове появился Кузьма и под напором Немца признался в гибели Сашки Тарасова. Только благодаря Арнсту были организованы поиски Тарасика, и сам Немец принимал участие в поисках друга. Он-то и зацепил кошкой затонувшую лодку – малютку.
Таков ещё один печальный исход в судьбе молоденького рыбака – браконьера, не успевшего заработать титул вора в законе.               
Глава 8. Инспектор Савченко
  Уроженца Закамской деревни Мурзиха Чистопольского района Павла Осиповича Савченко, 1937года рождения, заступившего на должность старшего рыбинспектора Марийской АССР по Волжскому району, я помню с    первого момента его появления на острове. Тогда я не думал, что придется сблизиться  и выезжать с ним и его помощниками в рейды. Те, кто работал с Савченко, отмечали его  нелёгкий характер, зависящий от того,  принимал он накануне, или нет, а если принимал, то сколько. От предложенной рюмки он не отказывался, но только от рюмки, поданной надёжным товарищем. Но  никто, абсолютно никто, не мог видеть его пьяным в лодке, даже запаха спиртного от него никогда не наблюдалось. А уж если попадал ему градус, то его уже трудно было остановить.
Большинство островитян, помогавших Павлу Архиповичу Евдокимову, остались служить Павлу Осиповичу. А их не так уж было много.  Валька Ермолаев, заработавший прозвище Старик, в паре с Левагиным Анатолием Ивановичем, да пара Сашки Храмова с Витькой Евсеевым. Позже и мы с Генкой заработали доверие инспектора. Старик, которого Савченко чаще привлекал к поездкам, в отношении Павла Осиповича  смешно подметил – всё говно заканчивается на «о», и называл инспектора Пашой, с ударением на второй слог. Удивительно разными людьми была пара Ермолаева с Левагиным. Весёлый и вечно подначивающий Старый и серьёзный, деловой Анатолий Иванович – в лодке они дополняли друг друга.
  Вспоминается Первомайский  праздник, когда Старик, переодетый в женское платьице, в нарядной косынке на голове, катался вдоль острова на моторке и  с весёлым залихватским задором выкрикивал одну только строку из песни «Окрасился месяц багрянцем».  Поедем, красотка, кататься! – и это всё, что он мог вспомнить из своего небогатого репертуара.
 Всем четверым ещё Павлом Архиповичем Евдокимовым были выданы удостоверения общественных помощников, только до нас с Генкой очередь пока не доходила. Резонный вопрос – а что давало это удостоверение, какое преимущество его обладателям оно приносило?   
Поначалу мне казалось, что никакого. Ведь не поедешь же ты ловить браконьеров, не ткнёшь им в нос своим удостоверением. Оказалось, что преимущество имелось. После того, как Савченко наказал Грязнова,  между обоими станами началась так называемая кровная месть. Если бы оба атамана не выкурили трубку мира, гражданская война была бы обеспечена.  Нельзя было Михалычу вставать в позу, не мстить Савченко кровью за кровь, нужно было встретиться двум руководителям и порешить сложившуюся обстановку мирным путём. Как было между враждующими странами в первую империалистическую – пошлёт германский кайзер ходока к Ленину с банкой тушёнки, а тот и рот разинул в ухмылочке и норовит зад лизать ходоку, послу, то бишь.
  После встречи обоих инспекторов, во время которой они обменялись списками неприкасаемых, куда вошли все обладатели счастливых удостоверений, мир вновь был восстановлен.
  На той же встрече Михалыч выступил с предложением о прекращении всяких дневных вылазок  браконьеров в летний период. Основанием для такого решения послужили устные жалобы рыбаков-любителей, которым мы были как кость в горле – плавали, видишь ли, слишком вольно и слишком близко от них. Жаба душила, что у нас в ахане есть рыба, а им на крючок не попадалась.
  Как-то в разгар конфликта мне пришлось заменить  в лодке отбывшего в командировку Анатолия Ивановича, и рыбача у Илетского острова, заметили движущуюся на нас приметную, с водомётным двигателем, лодку Евграфова, которую, как ветерану инспекторской службы, выделило ему управление «Средневолжскрыбхоз». Я тогда не понял, почему Ермолаев спешно завёл мотор и помчался в сторону Чеки. Началась захватывающая погоня, в которой,  не схоронись мы в Марь-Луговской протоке, быть бы нам обоим наказанными. Ведь мы рыбачили в нарушение устного договора о прекращении дневного появления на водоёме с аханом.
  На протяжении долгого периода  у нас с Генкой складывались неровные отношения с Савченко. Не могу забыть, как я подобрал на острове пьяного Пашу (не забывайте делать правильно ударение), накормил его, напоил и спать уложил, а на утро, ещё не успевшего протрезветь, выпустил. Да ещё взамен обоссанных брюк отдал свои рыбацкие. А уже на следующий день  встречает он нас с Генкой у Чеки  и составляет протокол. В лодке у Савченко сидел незнакомый, с щетинами на лице, мужик, в рубашке речника, а на голове милицейская фуражка с околышем. И вот на этого «мента» и начал ссылаться инспектор. И потом, встретившись с ним на острове, он оправдывался, что не мог при менте поступить иначе.
А ментом, как впоследствии выяснилось, оказался Мишка Шатун, сосед и собутыльник Паши. А в лодке, я приметил, лежала начатая бутылка водки, и в руках у приятеля Савченко был гранёный стакан.
  Сегодня инспектор мог позволить поступить с нами так, а завтра, с трезвой головой, он грудью вставал на твою защиту. И это я говорю не голословно и приведу в пример случай, где был замешен и Евграфов.
  Не приветствовал Чувашский инспектор, душой не переносил, если замечал на воде рыбачившего в одной с тобой лодке постороннего человека. Вот и в тот раз, на выходе с Воложки я рыбачил с двумя Генкиными старшими братьями и в моей лодке вместо Генки находился его сосед по дачке, Юрка Гордеев. Кругленький и неуклюжий, вообще далёкий от рыбалки человек,  взятый мной в лодку вместо отсутствующего Генки по рекомендации братьев Храмовых. Подъехавший Евграфов поздоровался с Храмовыми, а мне  сквозь зубы сухо промолвил, чтобы назавтра я предстал перед его глазами. Но ни завтра, ни послезавтра я у него не появился – в голове что-то заклинило. Зато чуть позже возвращались мы с Генкой с рыбалки от «проводов» и, проплывая мимо устья Илети замечаем причаленные к Илетскому острову три лодки. Любопытно было узнать, что это за лодки. Приблизились…и тут же отвернули головы – на берегу стоял сам Михалыч. Узнали мы и лодку Тарасова Тольки, который по приказу  Евграфова погнался за нами и догнал нас у Илетской дыры. Подплывая к инспектору, я уже ожидал от него немилость, а он молча  присел на скамью, так же молча разложил на коленях планшет и уже вынул из него тетрадку, затем  задумался о чём то, сложил вынутое обратно и проговорил: - Жду  завтра у себя к девяти часам.
  Ночь пришлось ехать с Савченко, а утром мы с ним явились к Евграфову. Разговор происходил в моё отсутствие и как Пашо сумел отмазать меня, не известно.  Сказал только, что я сам виноват, а расхлёбывать приходиться ему. 
  Вторая половина 1978 года. Мы, это я с Кузьмой, садимся в лодку и на всех парусах шпарим к Чуваш–Тарскому широкому заливу. Там уж какой день наши лодки, наткнувшись на щучий симпозиум, очищают дно залива от щук. Плавают в хаотичном порядке, не соблюдая исконно принятый режим плавания с аханом, то есть, выбрав рыбу, не заплывают снова вверх или  продолжают спускаться ниже по течению, а бросив снова ахан, плывут уже в обратном направлении. Тут же присутствовал и сам Савченко. Он не участвовал в хищническом отлове щук, а, причалив лодку к острову, наблюдал  за всем происходящим. В заливе, где глубина была всего лишь с полтора метра, с момента обнаружения скопления щук и по тот день потерявшие голову Ремешкинские братки изничтожили, наверное, всё щучье поголовье. Мы ж-то приехали к шапочному разбору и не видели, что в стороне от плавающих Савченко выставил сеть, ну, а мы по незнанию напоролись на неё винтом мотора и вдобавок стянули  с места и намотали себе на винт. Сработал инстинкт самоспасения и я, чтобы освободить винт, спешно обрезал её ножом. Искал, искал Паша сеть, ползал кошкой  в месте постава, а когда нашёл её изорванной – вот уж плевался, вот уж изрыгал проклятия тому, кто это сделал.               
Глава 9. Встреча инспектора с космонавтом
  Занятная встреча происходит с Савченко во время его рейда в верха, в  район Козьмодемьянска. Этот рейд задумывался у него давно и в две лодки, взяв с собой запас бензина, они тронулись в двухдневный поход. На подступах к Марь-Посаду замечают килевую лодку с двумя пассажирами, днём, в наглую, ставившими сети. Такая наглость не могла оставить равнодушным инспектора, и он решил наказать обнаглевших браконьеров.   Привычно разложив на планшете чистый бланк протокола, инспектор берётся за его составление.
 - Ну, ты, небритый, начнём с тебя. – Обращается инспектор к смуглому, с небритым лицом мужчине, сидевшему за вёслами. - Фамилию, имя, отчество, адрес проживания.
Фамилия Николаев ни о чём инспектору не говорила. Мало ли Николаевых рыбачат по всей Волге. Заставило призадуматься  редко встречающееся имя нарушителя - Андриан, а когда прозвучало место его службы, инспектор не на шутку взвинтился.
- Щас как дам по ушам, будешь выё… - заорал взбесившийся инспектор и замахнулся на допрашиваемого рукой. Прикрывшись от удара, озадаченный не на шутку космонавт стал приводить аргументы, подтверждающие его правоту – и в фас и в профиль ставил небритое лицо, имя своей космической спутницы приводил в доказательство, название космического корабля называл не единожды – всё это инспектор принимал как издёвку над собой!
  Звонок Министру рыбного хозяйства СССР застаёт его сидящим с друзьями и коллегами за праздничным столом. Отмечалась шестидесятая годовщина со дня рождения самого министра. Звонок был по ВЧ и на другом конце провода находился сам Председатель Верховного Совета, член ЦК КПСС Николай Викторович Подгорный. Вытянувшись в струнку, Министр, вытирая белоснежным платком пот со лба, однообразно отвечал – Будь сделано! 
  Импульс Министра передался Управлению Средневолжскрыбхоз, находившегося в городе Куйбышеве (ныне Самара), и на следующий день глава ведомства Шубин самолично, не выбирая выражений, отчитывал виновника переполоха в его же конторе. После такого позорища инспектор ударился во все тяжкие, и вскоре его находят повешенным на суку национального заповедника Мари-Чадра.
  Как бы не был плох амбициозный инспектор, все же мы жалели о его нелепом уходе из жизни и всем было неизвестно, как к нам будет относиться новая власть.
  В заключение рассказа о прежнем рыбинспекторе, хочу рассказать ещё об одном случае, чуть было не повлёкшем за собой печальное продолжение  моей жизни.                               
Глава10. Приключения в Степанкино
   Осень 1972 года ознаменовалась удручающим  видом на урожай картофеля. Проезжая картофельными полями, слёзы горечи заливали глаза каждого жителя могучей страны – некогда зелёные земельные угодья сиротливо стояли и смотрели на вас голыми стеблями поеденной ботвы.
То было нашествие завезённого из-за океана колорадского жука – злейшего врага не только сельских тружеников, но и всего частного сообщества. Страна так бы и выращивала для себя картофель, не завези продукт сельского хозяйства из братской Польши и из союзной Белоруссии, - может быть положение в центральных  областях государства было бы иным, хотя вряд ли – мы всё равно не успели б подготовиться к встрече этих непрошенных гостей.
  В том году вместе с приятелем по работе, другом Витьки Грязнова и Толика Тарасова, Иноземцевым Валеркой я увлёкся рыбалкой на щук, а место их неплохого лова мы нашли в районе «девятки»» на Илети. На небольшом пятачке Илети имелся изгиб русла с островком посередине, поросшим невысоким кустарником и шестиметровой ямой, в которой водились щуки. Там же, ближе к острову, и живца можно было поймать для жерлицы – удобно и незатратно по времени. Познакомились с жителем Степанкино Васькой Чулковым, тоже любителем посидеть на удочку, были не раз у него в гостях, помогали в учёбе его дочери - второклашке.
Башковитый Валерка изготовил на заводе снасть для ловли живцов, пауком называлась, и на неё нам стало намного проще ловить живцов – нажмёшь на стопор и пружина на оси расправляла четыре прутка, а те в свою очередь расправляли мелкоячеистую сетку. Сентябрь – лучшее время для ловли на жерлицы и мой рекорд лова за одну рыбалку был в семь щук среднего размера. Это неплохой результат за неполный потраченный день, причём вес одной щуки был 7,5кг!
По тому, как пришедшая со школы Васькина дочь попросила родителей покушать, а на обед мать девочки предложила ей луковицу с куриное  яйцо и кусочек горбушки, можно было судить, насколько трудно было учиться ребёнку. Причём электричества в те годы в деревне не было, её жители по старинке вместо лампочек жгли берёзовые лучинки или пользовались керосиновыми лампами.
  Приехав в этот день на рыбалку без Валерки, я встал у небольшого островка и удочкой пытался поймать живца. Тут на небольшом ботнике подплывает  Васька и, поздоровавшись, интересуется, наловил ли я живцов. Вместо ответа я поинтересовался видом на урожай картофеля и поинтересовался так же возможностью поделиться с городским жителем. Васька похвалился, что, в отличие от колхозного, урожай они сохранили. Правда, потрудиться пришлось на огороде – каждое утро начиналось со сбора личинок колорадского жука. На задах позьма хозяйского участка в соток 20 половина позьма была отведена под картошку и легко можно представить, какой адский труд требовался для борьбы с иноземным вредителем приусадебного хозяйства.
- Насчёт продажи картошки, это надо с Маруськой посоветоваться. Она у меня хозяйка.
Поехали советоваться с хозяйкой.
Из огорода вышла Маруська – Васькина жена, женщина лет пятидесяти, невысокая, среднего телосложения. Она что-то сказала Ваське на марийском языке и Васька перевёл:   
-Денег не надо, говорит. Магазина в деревне нет, тратиться не на что, а вот крыша в доме течёт, перекрывать надо.
Ну как не помочь хорошему человеку – подумал я, давая согласие на их предложение. Вернувшись домой, пошёл в хозяйственный магазин, а завмаг Сашка Фролов, обескуражил меня, заявив, что толи нет, а когда  привезут, он не знает.
На лесоторговой базе её тоже не оказалось, и оставалась последняя надежда на свой родной завод. Уж там-то должен быть кровельный материал – ведь строительный цех должен иметь свои запасы.
  Заявление на выписку толи заместитель директора мне подписал, а вот с вывозкой с завода произошла оказия – заработался в последний рабочий день и забыл оплатить счёт в кассе. Мама родная! Вот, блин, память!
Теплилась ещё слабая надежда опять на хозмаг и после работы я в очередной раз заглянул к Фролову. Увы, и здесь я пронадеялся зря.
И тут Фролов даёт мне наколку – предлагает вместо толи купить у него денатурат и приводит доводы, что это спиртосодержащее средство  пользуется особым спросом среди жителей марийских деревень. Привозя на гужевом транспорте на рынок свою кустарщину – плетённую из лыка обувь и банные веники, они прямо у магазина прикладывались к бутылке, разбавляя её водой из водопроводной колонки, находящейся посредине базарной площади. Дёшево и сердито – одна бутылка восьмидесятиградусной жидкости стоила 1р. 86коп., а водка сорокоградусная 2р. 20коп. 34 копейки экономии в деньгах в то время имели значимый вес, учитывая, что стоимость проезда в автобусе составляла 5коп. Никто не знал, кого ни спроси, какое хозяйственное применение денатурата – все только и говорили – для питья и тут же начинали смеяться.
  С двадцатью бутылками спиртосодержащей жидкости субботним утром я появился  в доме Чулковых и, после небольшого объяснения, что не смог выполнить их просьбу, услышал странное заявление обрадованных Чулковых, утверждавших,  что хрен с ней, с этой крышей и что они уже привыкли к течи и смогут ещё сезон - другой потерпеть. Тут же оговариваем  с Марусей, с Марь Афанасьевной, простите, условия бартерной сделки. Со своей стороны я выдвинул требование, и оно вполне устроило хозяев – одна бутылка денатурата на два ведра картошки.                Во дворе стали появляться, пронюхавшие о сделке, первые жители деревни. В руках у каждого было по два ведра отборной картошки, и всяк надеялся получить свою долю спиртного, а Маруся, опрокинув стаканчик, всё это время вела строгий учёт. Когда перезвон бутылок в рюкзаке затих, и я подсчитал количество мешков – моя душа осталась довольна. А что уж говорить о другой стороне сделки! Во дворе, на завалинке, как вороны на проводах, ждали очереди на стакан чуть ли не половина мужского населения деревни. В руках у них был у кого зелёный  лук, у кого по одной небольшой луковице, переходящих из рук уже успевших выпить в руки ещё не успевших. Из калитки выходили в обнимку, весело переговариваясь между собой. Подходили, называли меня Божьим посланцем, кто-то сравнил меня с Дедом Морозом, который принёс им, счастливым, новогодний подарок.  Спасибо Марусе – остановила уходящих и попросила их помочь мне донести мешки на берег.  Сильно покачиваясь, они взвалили на плечи по мешку и  доставили их на берег.   
  Прощание было тёплым. Противостоящая сторона обнималась со мною и тянулась мокрыми губами целоваться.
Берег долго махал мне руками, кричал мне вдогонку, чтобы я не забывал о них, и просили приезжать почаще!
  Письмами мы не обменивались, год промелькнул в делах и заботах, а к следующему заготовительному периоду я подготовился основательно – закупил два ящика, только не денатурата, а примусной жидкости по цене 68 копеек за бутылку. Ох, и умная была у Фролова голова, – сказал, что цена меньше, а по башке бьёт не хуже денатурата! Во избежание какой-либо оказии, я сообразил смыть этикетки с бутылок, но одну я всё таки пропустил. Хорошо, что потребители не обратили на это внимание.
  В этот приезд я решил упростить процедуру бартера, поручив Марии Афанасьевне, т.е. Васькиной подруге жизни, совершать сделку в моём отсутствии, ибо считать до пятидесяти она умела, и за это я презентовал её тремя  бутылками с жидкостью. Наказал ей, чтоб, не приведи Господь, ей обсчитаться и с этими словами уехал на «девятку», но порыбачить так и не пришлось – небо почернело, и с него полил сильный и продолжительный ливень. Через два дня я снова появился в Степанкино и, отворив калитку Чулковых, был поражён увиденным – во дворе мужики топором обтёсывали могильный крест, а притулившийся к крыльцу Васька Чулков сообщил мне скорбную весть - Маруська подохла! Именно так он назвал утрату любимой, и, пригасив меня в огород, показал то место, где он обнаружил тело усопшей.
  Слушая историю гибели его жены, меня поразило то обстоятельство, как может влезть в маленькую хрупкую женщину такое количество вонючего алкоголя – к бутылке Васька успел приложиться лишь дважды, остальной алкоголь за день употребила его драгоценная Мария Афанасьевна. Среди ночи ей понадобилось в кустики и она, надев калоши, ушла на двор. А утром Васька обнаружил жену валяющейся под яблоней. На ногах её была в хлам изъеденная резиновая обувь. Для убедительности Васька вынес с сеней то, что от них осталось, то, что до смерти Маруси называлось калошами и мне подумалось, а может это была не жидкость для разжигания примусов, а какой-то коктейль Молотова?  А тогда  что могло остаться от употребившей коктейль  хозяйки? Похоже, его тоже могло разъесть полностью?
  Даже, если б я увидел разъеденный желудок Васькиной жены, меня б меньше поразило увиденное, чем я услышал Васькин ответ на просьбу попрощаться с телом безвременно ушедшей его  спутницы.
   - Нет её дома. Приехала с райцентра милиция и увезла её на вскрытие в Звенигово. Ходили всё, бутылки пустые в пакет целлофановый складывали, свидетелей расспрашивали, кто приезжал за картошкой и что за жидкость он привозил. Пустые бутылки даже по домам собирали, говорили, что следствию пригодиться.
    Прощаться со мной на берегу собралась чуть ли  не вся деревня, народ, а особенно те, кто помогал мне грузить мешки в лодку, просили привезти денатурат на Новый год, а потом вспомнили, что есть ещё и ближайший праздник в ноябре и  тут же поправились – стали просить, чтоб я  привёз к очередной дате Великого октября.
    Окончательно убила меня Васькина просьба привести алкоголь к девятому дню поминания.
   Интересное сообщение приготовил мне Савченко. Он сказал, что по району вывешены словесные портреты подозреваемого с надписью на них: «разыскивается маньяк-убийца». И ещё Савченко сказал, что начальник следственного комитета республики есть родной брат Марии Афанасьевны и тот поклялся, что костьми ляжет, но найдёт убийцу любимой сестры и без всякого суда покончит с ним.
 После слов Савченко я перестал ездить в Степанкино, хотел даже сделать себе пластическую операцию, но жена отговорила. Она заявила, что денег на операцию нет, а если б и были, всё равно б не дала и что если захотят убить, то убьют и после операции. Сейчас, мол, у них новой техники этой навалом – никакая операция не поможет.
  А недавно, при оформлении документов на садовый участок в Волгаре, (тоже на Ремешке, только в марийской стороне) я встретился с  сотрудницей офиса со знакомой фамилией - Чулкова. Имя так же совпадало – Лизавета, Елизавета Васильевна! От неё-то я и узнал, что после смерти жены папа долго не жил, подорвала его здоровье открывшаяся язва желудка. Его прооперировали и вновь зашили. Хирург, оперирующий отца, ещё поинтересовался, не употреблял ли больной при жизни какую-либо кислоту, уж больно убедительно об этом напоминало состояние его желудка.         
Глава11. Василий Калабашкин и его команда
  Взамен ушедшего Савченко Павла Осиповича на Олимп взлетает Василий Михайлович Калабашкин – молодой комсомольский активист, рекомендованный городским комитетом ВЛКСМ.
  Активист районного масштаба, носивший на груди комсомольский значок. Начал свою деятельность в новой должности, оставив кадровый состав почти без изменений. По разным причинам коллектив покидают сын Павла Осиповича Юрка и Ванька Лужкин. Остаются те же самые добровольные помощники, что были при Савченко. С марийской стороны это были Валерка Наумкин, Сашка Федорин, Рафка Осокин, Женька Горелов. Как и их вдохновитель, они не баловались спиртным, чем в корне разнились со своим предшественником. Судя по тому, как держал себя в лодке Калабашкин, при езде в лодке мёртвой хваткой держась за борта, даже неопытному глазу было видно, что на Волге новый инспектор оказался впервые. Длилось это недолго. Пройдя курс молодого бойца, он скоро становится настоящим вожаком своей стаи, включая и своих добровольных помощников и не исключая ремешкинских. У меня к Волжанам, когда я работал на Совитале, сложились особые отношения. Многие из них работали рядом, кто-то у меня в подчинении, и нам иногда доводилось вместе ездить на рыбалку.
  В небольшом коллективе Василия Михайловича осталась единственная девушка Ольга, работавшая ещё при Павле Осиповиче инспектором рыбоохраны, но выполняющая функции делопроизводителя. Вспоминаю одну дневную поездку  с Ольгой и Павлом Осиповичем. От инспекторской конторы Савченко поехал на своей лодке «Обь», посадив Ольгу в мою Казанку. На берегу Воложки решили устранить неполадку в моторе Павла Осиповича. Посреди Волги замечаем кружившуюся вокруг своей оси лодку с работающим мотором, в которой не было моториста. Стало понятным, что он выпал с неё при заводке мотора. Чаще всего такое случается с пьяным хозяином лодки или при забывании поставить мотор на холостой ход. Человеком  движет сила инерции и он, дёрнув за стартер, вываливается за борт. Ольга поняла, что надо спасать человека и первой бросилась стаскивать с берега  мою лодку.  Прыгнули мы в неё, завели мотор и помчались спасать пострадавшего. Услышали только совет Савченко бить лодкой по мотору. Так мы и поступили.
  От удара в мотор он захлебнулся порцией горючего и прекратил работать. Перепрыгиваю в чужую лодку и вижу барахтующуюся в воде женщину и, работая вёслами, спешу к ней. Успел затащить её в лодку, а она, ещё до конца не понимая, что спасена,  просит спасти её мужа, который вёл себя как поплавок при клёве рыбы – то вынырнет на поверхность, то опять скроется под воду. Вдвоём с Ольгой переваливаем его в лодку и замечаем, что вместо ноги у него висит так называемая козья ножка – деревянный протез от бедра. Пожилая деревенская пара из Чувашской деревни плыли из Козловки, и пьяный муж (в воде он тут же протрезвел) стал заводить внезапно заглохший мотор и вывалился за борт, а нерастерявшаяся жена бросилась ему на помощь, совершенно забыв, что сама не может плавать. Завёл им мотор и отправил восвояси. Вернулись на берег, и Паша заверил меня, что подаст рапорт своему начальству на награждение меня медалью «За спасение утопающих». Не дождался я медали, ну и Бог с ней, дожил и без неё до старости.
  С Женькой Гореловым, бывшим помощником Савченко, как-то после окончания рыбалки завернули к его лодочной станции, и он с размаху выбросил большую спортивную сумку с рыбой на прибрежные поты. Сумка разошлась по швам и весь его улов возвратился в родную стихию.   
 С Сашкой Федориным один год ставили сетки недалеко от конторы Калабашкина, а с Валеркой Наумкиным обхаживали одну марийскую пассию. Вспоминаешь и не веришь, что были такие времена, когда с одного поля срывали урожай и татарские, и марийские браконьеры. Когда в прокуратуре г.Волжска на Горелова завели дело за преднамеренное нанесение тяжкого вреда здоровью рыбаку – пенсионеру на льду озера Кичиер, и мы с Ермолаевым помогли Горелову избежать  наказания, дав    прокурору по Волжскому району Зорину безупречную характеристику на Горелова.
  С Калабашкиным я работал почти до наступления глобальных перемен в стране, когда к власти пришёл Ельцин и жизнь на острове начала потихоньку утихать. Работа на совместном предприятии «Совиталпродмаш» уже не давала возможности выезжать на Волгу, но по-прежнему, при встречах с ним, в разговорах всегда присутствовала тема нашей совместной работы. В связи с ней вспоминается эпизод нашей с Генкой рыбалки, при которой Калабашкин, встав на Козловском входе в Илеть, отпугивал лодки намерившихся попасть в неё.
 По Волге отдельными эпизодами ещё плыли небольшие льдины, и мы с Генкой заплыли в устье старицы, и там, в небольшой протоке межу двумя островами наткнулись на скопище судака. В этой неширокой и короткой протоке к одному берегу ещё примыкал ноздрястый лёд, а на другой стороне оставался узкий прогал, шириной с десяток метров, и вот в этом прогале, спрятанном от Волги небольшим песчаным мысом, притираясь одним  бортом ко льду, мы и плавали, выдёргивая прямо из-под него рыбу. Поймаем штук несколько, прячем на острове и снова продолжаем ловить. А тары в лодке – один мешок, так что выкладывали на берег россыпью.
Проморгали стремительно вынырнувшую из-за мыса лодку и, не успев перерезать фал, вмиг оказываемся в цепких лапах Калабашкина. Видно было, как разгорелись его глаза при виде такого судака и он принимает решение отгонять при случае посторонние лодки.
Помощь была своевременной, нам уже не приходилось держать уши востро, напрягаться при звуке работавшего у кого-то мотора и, порыбачив ещё немного, поделившись уловом, отправились домой. Нам никогда не приходилось конфликтовать и потому, видимо, мы заключили друг друга в объятья, встретившись спустя три десятилетия на дороге к Звенигово. Я приехал туда за грибами, а он был избранным руководителем местного самоуправления в Исменцах. Добрыми словами, будто никогда не расставались, вспоминали наши общения, друзей и знакомых, и в этих воспоминаниях было столько искренности, настолько обоим приятно было видеть друг друга здоровыми и крепкими. А недавно узнаю от Арнста, что Васька Калабашкин схоронил  жену. 
 Возглавляет, вернее, работает до сих пор в единственном числе инспектором рыбоохраны служивший в те годы вместе с Калабашкиным Славка Морозов. Встреча с ним у меня также произошла годы спустя при загадочной ситуации.
Прибыли мы с другом на машине к Элнету, сгружаем лодку и коробку с сетями, как подъезжает машина, из которой выходит молодой человек со знакомой личностью. Это был Славка Морозов, который поинтересовался целью нашего приезда, а когда он узнал, что мы приехали ставить сети, предупредил, что здесь контролирует водоём Волжская милиция и что нам решать, выставляться здесь или нет. Поговорили, как говорят хохлы, за жизнь, опять-таки вспомнили былые годы и разъехались. Мы поплыли поблеснить к «девятке» и заблудились, оказавшись много выше Степанкино – так время изменило знакомые некогда места.
Глава 12. Ежики в тумане
  Туманы над водой – явление нечастое, но они могут нести для оказавшихся в тумане явную опасность. История знает немало случаев гибели кораблей,  вслепую продолжавших движение в тумане. Так произошло с «Новоросийском», столкнувшимся с «Петром Васиным», так могло произойти и с нами с Генкой, когда мы, взяв ещё одну лодку с  Генкиным соседом Серёжкой Масленниковым, уплыли в ночь в район Воложки. Этот Масленников и воды-то толком не видел – как он увязался с нами, я сейчас и не вспомню. Просто мы обращались к нему за помощью, когда надо было форсировать двигатель лодочного мотора, он один был специалист, работающий на эектроэрразионной установке и мог расточить цилиндры, обточить в нужный размер кольца и поршня.      
 На воде он был дилетантом и с такими экстремальными условиями он вообще столкнулся впервые, впал в панику, и его пришлось даже пересаживать в свою  лодку, а его лодку взять на буксир.
  Перечислять все моменты сложного пути я не собираюсь, и пока мы плыли вдоль горного  берега, это ещё было куда б ни шло, а вот когда доплыли до Булычевских мостков и надо было пересекать Волгу, вот тут у нас всё и началось. Положение усугублялось ещё тем, что стоило нам отплыть от берега на незначительное расстояние, так моментально окунались в абсолютный мрак. Приходилось возвращаться к берегу и начинать новый заплыв. В какой-то момент решаем развести костёр на берегу и предпринять более уверенную попытку. В этом случае проплываем на большее расстояние, но и его было недостаточно, чтобы без страха переплыть Волгу.  Вдобавок не было уверенности, что тебя не поджидает смерть от столкновения с другим плывущим транспортом. К тому же, как ни старался  держать румпель неподвижным, на курс движения сильно сказывалась буксируемая лодка. В итоге клюём носом в стоящее на якорях неподвижное судно. Это произошло так внезапно, что не успели понять, что стало преградой на нашем пути. От удара нос лодки отскочил  Бог знает в какую сторону и мы долго и медленно, как в итоге поняли, плыли в ненужном направлении. Каково же было наше изумление, когда увидели очертание Романовского моста. А тут уж и туман начал слабеть, и утро стало  просыпаться, и первый луч солнца скользнул по лицу. На работу я явился без опоздания.
  Ещё одно приключение ёжика в тумане, имеющее долгое и мучительное продолжение на суше, произошло в осенний период, когда вместе с туманом на землю посыпался первый снег.  В тот вечер мы взяли непривычный курс к устью Свияги. Для меня рыбалка аханом по ту сторону моста была в новинку. Снег начал сыпать уже когда мы проплыли  Быковский и в моей лодке находился Кузьма, а у Немца сидел живший ещё Тарасик. Где мы бросали ахан, я не скажу, время было тёмное, и очертания берегов Волги поглотила снежная пелена. Проплыв какое-то время, почувствовали тяжесть на дне и, поднимая снасть, вместе с нею вытаскиваем битком набитую подлещиками чью-то сетку. Пока мы освобождали её от ахана и пока выбирали из неё рыбу, лодку отнесло на мель. Густые сумерки  накрыли нас основательно, а звук работающего Сашкиного  мотора  перестал слышаться. Оказаться на воде в полнейшей  неизвестности – это очень страшно. Кричать в ночи не хотелось, боялись накликать на себя нежелательную лодку, и неизвестно было в какую сторону начинать движение. Отдаваться на милость стихии – смерти подобно. Впечатлительный и трусоватый Кузьма здесь был не помощник, приходилось самостоятельно  принимать решение. Завёл мотор и тронулся в пустоту. Страх попасть под движущую баржу сковал меня неописуемо. Не скажу, что в это время чувствовал притихший Кузьма, думаю, что и ему было не по себе. Долго ли коротко ли плыли мы в неизвестности, только через какое-то время вдруг в пелене мрака показались сумрачные огни посёлка Васильево. Неизвестность на короткое время обернулась известностью, и это в какой-то мере обрадовало нас. Радость была преждевременной – выбраться из Васильевского затона оказалось не так уж просто. Мели и попадавшиеся на нашем загадочном пути острова, как  назло, постоянно преграждали и без того трудный и неизвестный нам путь. В таких случаях лучшим выходом из создавшегося положения было прекратить всякое передвижение по воде,  приткнуться к берегу и переждать коварство стихии. Но мы были в полной неизвестности и не ведали, что происходит с нашими товарищами. И мы продолжили на ощупь искать выход из затона. По пути следования нам попадались разной окраски бакена, и по их окраске мы определяли по какой стороне Волги мы движемся.
  Как бы нам не было страшно, всё ж под утро мы  приблизились к мосту, а от него не далеко уже было до нашего острова. Немец поджидал нас на берегу и, услышав наш приезд, спустил на нас «полкана», пригрозив больше не связываться с олухами. Переодевшись и погрузив в его «шестёрку» рыбу, покидаем остров. Свою рыбу мы выгрузили в моём в гараже, и, оставив Кузьму сторожить её, я пошёл на завод, до которого от гаража было шаг шагнуть. Мне невпервой было предлагать на работе свежую рыбу, и стоило мне шепнуть на ухо одной только женщине, как отделовские потихонечку начали покидать свои рабочие места и поодиночке подходить к гаражу. Кузьма уже подготовился к реализации товара – отделил благородную рыбу от неблагородной, благородную – судака и немного стерлядки упрятал в деревянную тару с крышкой, бель отложил в полиэтиленовый прозрачный пакет и торговля началась.
Глава 13. В лапах ОБХСС
  Неожиданно замечаю, как в сопровождении молодого человека в чёрной кожаной куртке к гаражу возвращается одна из наших покупательниц. В руке она несла авоську с рыбой, а у парня под мышкой выпирала чёрная папка. Парень поздоровался и представился оперуполномоченным отдела борьбы с хищениями социалистической собственности Дмитрием Осиповым. После  услышанного ноги у меня подкосились, и я упал на ящик с рыбой. По спине пробежал озноб – я впервые сталкиваюсь со столь устрашающей организацией, существующей в ту пору в СССР. Кузьму как ветром сдуло – пятился - пятился к двери и как даст дёру – только его и видели!
Осипов вынул из планшета какие-то бумаги и начал осматриваться, ища в гараже куда присесть.
- Что за гараж такой – присесть  и то не на что, – ворчливо произнёс молодой опер.
   - Со своим надо ходить, – с раздражением отвечаю я ему и предлагаю для сиденья ящик  с благородной рыбой. А в ящике лежали ещё живые отборные  лещи, пара судаков и штуки четыре стерлядки.
  Задав женщине пару вопросов, оперативный сотрудник грозного органа отпускает её, а сам, используя ящик с рыбой как стул, принимается за меня.
 О своей причастности к этой рыбе я решил умалчивать, сославшись на сбежавшего Кузьму. В голове мигом созрела убедительная, на мой взгляд, версия, говорившая о том, что сбежавший товарищ, фамилию которого я, якобы, не знал, а знал только его имя, попросил меня найти покупателей среди заводчан.
  Не знаю, смог ли я убедить борца с хищением социалистической собственности, только он, вернув в планшет недописанный документ, попросил меня проследовать в их контору. И я, как провинившийся щенок, с прозрачным полиэтиленовым мешком с рыбой, вместе с Осиповым поднимаюсь к автобусной остановке.
  Автобуса ждать пришлось недолго, а когда двери распахнулись, Осипов пропуская меня вперёди себя, сделал галантный жест рукой.
- Прошу Вас, – указывая  на вход, предлагает он.
- Только через Ваш труп, – с ехидцей подыгрываю ему.
 По пути в контору заходим в гастроном и сдаём по накладной мою рыбу. Высокопоставленных гостей вышел встречать сам директор магазина Амир Садыков. По тому, как любезно поздоровался он с Осиповым, вытекало, что это их не первая встреча. Так оно и было – провожая нас до выхода, директор сунул сотруднику ОБХСС увесистый свёрток, а на меня он даже не взглянул, несмотря на то, что мы были знакомы с ним со школьной скамьи. А тем временем Кузьма, покинув в тайне гараж, бросился на поиски Сашки Арнста и, отыскав его, рассказал о случившемся.
 В небольшом уютном кабинете находилось три стола, один из которых принадлежал Осипову. На задаваемые вопросы я отвечал как прилежный ученик за партой, поднимаясь со стула после каждого вопроса - боязнь проколоться сделала меня особо осторожным. В промежутках между записями ответов  я осматривал кабинет, пытаясь увидеть средства пыток. Ведь смогли ж они недавно выбить признание у директора рынка Малюшкина, получившего восемь лет заключения за хищение соц. собственности. А такого кремня, каким был директор, невозможно было расколоть голыми руками.
 По окончании допроса Осипов протягивает мне оторванный от настольного календаря листочек с записью телефона.
- Вот, возьмите, – говорит он.
-  Если что увидите или услышите, звоните – пояснил Осипов назначение листочка.
Взял я протянутый листочек и подумал – помогать карающему щиту бесплатно –  накось, выкуси!
Ещё во время допроса Осипов выкинул сногсшибательный фортель – спросив номер домашнего телефона, он позвонил домой и, представившись моим хорошим знакомым, сказал, что хотел бы купить у меня рыбу. Слышимость была прекрасной, и меня обескуражил ответ матери моей жены (не берусь смелости назвать простодушную тёщу её типичным статусом). Она сказала, что зять её, паразит проклятый, уж какой год рыбу домой не приносит и она не в курсе, где он, заявляя дочери, что уехал на рыбалку, пропадает  всю ночь.               
 Придя после допроса домой, я свалился на диван и так бы проспал до утра, если бы меня не разбудил телефонный звонок. Звонивший представился Николаем Агафоновым, работником ОБХСС. А связался он со мной по указанию своего начальника. Тот просил его узнать, какую версию я повесил на уши их молодому сотруднику и, если понадобиться, разработать более правдоподобную. Моя версия показалась Агафонову сомнительной  и тот тут же предлагает свой вариант. Вооружившись вариантом специалиста и приняв его дальнейшие рекомендации, следующим утром я появился в приёмной начальника УВД Клюкова Евгения Михайловича и положил на стол секретаря новую объяснительную, написанную по рекомендации Агафонова и адресованную начальнику ОБХС Самойлову Александру Александровичу.
Ксан Ксаныч, так обращались к нему подчинённые, оказался детским другом и односельчанином Немца и поэтому-то он так быстро откликнулся на просьбу детского друга и с осторожностью стал препятствовать дальнейшему распространению заведённого на меня его подчинённым дела. Когда я  явился к Осипову, тот  встретил меня не совсем по-доброму.
- Вот передо мной лежат две Ваши объяснительные. Какой из них прикажете мне верить – первой или второй? – сердито обращается он.               
 - Второй, конечно, – отвечаю я на поставленный вопрос.
- А почему второй? – опять интересуется он.
- Так Вы ж сами спросили, какой? Вот я вам и ответил.
Осипов берёт в руки обе объяснительные и приглашает следовать за ним.
Самойлов, не отрывая головы от бумаг, указал жестом садиться, а затем, кинув беглый взгляд на протянутые объяснительные, произносит:
- Оставьте, пожалуйста, на столе. Я постараюсь ознакомиться с ними, когда появится время.
Осипова я больше не встречал, а вот с его руководителем мы нос к носу столкнулись в бане.
- Следите, Александр Александрович? – в шутливом тоне произношу я.
- Нет, что Вы. Это просто случайная встреча! – ответил он и, взяв шайку и веник, поспешил в моечное отделение.
Эта встреча имела продолжение. Захожу я с рыбой к одной знакомой, а она, предложив мне приготовленный ею яблочный коктейль, приглашает на кухню. Не успел я прикоснуться губами к чашке, прозвенел дверной звонок и на пороге  появляется…. Самойлов!
Увидев меня, глаза его недобро засветились.
- Саша! Да ты пьян, никак? – изумлённо восклицает хозяйка, а Саша, с силой хлопнув дверью, удаляется и… возвращается вновь с бутылкой пятизвёздочного коньяка.
- Дай стакан! - выкрикнул он с порога.
- Саш, пройди на кухню и выпей, как человек, – приглашает хозяйка и после недолгого упрямства, гость проходит на кухню.
 Так закончилась эта история с недобрым началом и с печальным концом.      
Вскоре его переводят в столицу республики, и больше мы с ним не встречались.
Глава 14. Зимняя вылазка с сетями в район Илети
  Зимнее безделье рыбаки – аханщики заполняли вязанием снастей про запас. Исключение составляли мы с Генкой и Сашка Немец, который, как и мы, топил зимой баню и ставил сети на Волге. Храмовская баня появилась сразу после смерти дяди Паши. Его постаревшая землянка после небольшой реконструкции продолжила нести службу его детям. Пока баня топилась, мы успевали проверить сети и, разомлев до неприличности, окунались в прорубь. Удовлетворение получали неописуемое! Обжигающий пар в сочетании с обжигающей речной водой придавали организму недельный заряд бодрости. Таким образом, мы круглогодично были обеспечены рыбой.
  А на дальний поход на Илеть толкнула завершающая рыбалка аханом у Стасовой землянки. Там, ниже устья Илети, в последних выездах мы наткнулись на крупные экземпляры матёрых лещей. Зимнее общение с островитянами особо не поддерживали, в гости не ходили, изредка встречались на улице, и в эту редкую встречу попался мне Кузьма, который тоже был не прочь составить мне компанию.
 Утро 29 декабря застало нас в пешей дороге от автобусной остановки в Русской Луговой. За моей спиной волоклись детские санки с сетями, а руки Кузьмы были заняты буром, пешнёй и свёрткой 8-ми миллиметровой проволоки для протяжки сетей. Ещё в санях лежала склеенная накануне полиэтиленовая палатка. Я планировал использовать её как укрытие при работе  с сетями у проруби  – не хотелось светиться на новом месте. Ножи бура заточены были давно, врезались в лёд под нажимом, а лунок для протяжки требовалось много,  поэтому их сверление  отняло уйму времени и сил. Проволока для протяжки оказалась недлинной, потому и лунок сверлить пришлось чуть не вдвое больше. Выставились сетями и попрятали в снегу на острове всё, что принесли с собой. Посмотрели на часы и засомневались –  при всём раскладе на автобус в Русскую Луговую мы уже не успевали. Времени на обдумывание было в обрез, береговое очертание становилось практически невидимым, и мы принимаем решение идти на Ремешку пешком. И эта была вторая наша ошибка – надо было хоть бур с собою взять. Тяжёлый лёд, покрытый слоем снега, затруднял нам  движение, к испытанию организма приплюсовывалась страшная жажда. Вода была прямо под ногами, но из-за отсутствия  бура до неё добраться было невозможно.
  Пришли на Ремешку заполночь, затопили печурку и свалились как мёртвые. Проснулись после обеда, ехать уже  не было никакого смысла, всё равно пришлось бы шлёпать обратно пешком. Подумали и перенесли поездку на следующий, предпраздничный день.
  Рождество по григорианскому календарю набирало силу, сети, как мы рассчитывали, были забиты под завязку и, прибыв к сетям, обнаруживаем свежий след снегохода, который  вёл прямиком в сторону Козловки. Рядом с незамёрзшей прорубью, на сыром  грязном  снегу чернели ракушки. 
Глава 15. О других казусах на льду Ремешки
  Впервые зимой баловаться сетями я начал не на Волге, а в Ремешкинском затоне, который мы пересекаем, чтобы оказаться на даче. И протягивать верёвку и ставить сетку приходилось в одиночку, С инспекцией я тогда ещё не работал, с Храмовыми не водился. Чтоб сетка не могла достаться чужому, придумал простенький способ сокрытия концов сети. К началу сети на коротком отрезке верёвки подвязывал пластиковую бутылку так, чтобы обычным способом до неё невозможно было добраться, сделал из  алюминиевой, небольшого диаметра, трубки разборный крюк. Опускал его вертикально в прорубь и цеплял им погруженную в прорубь бутылку. Таким придуманным способом отыскивания и подъёма сети я обеспечивал её недоступность другим. Проверяемый раз в неделю улов, а это 5-7 кг рыбы, меня вполне устраивал  – всё глядишь на столе и щучка, и судачок зимой не будет лишним. И не так радовался улову, как самому процессу. Занятость в выходные дни и ,самое главное, что меня подкупало в этой рыбалке – это возможность побыть одному. Затем уже, приобщившись к более серьёзному промыслу, перебрался на другую сторону острова и уже ставил сети с Генкой. Подъезжали на Буране кто-либо из марийской инспекции, делились и с нею уловом. Хуже было, когда наведывались Камалтыновские ребята, которым было в радость наказать Зеленодольского браконьера.
  А раз, это случилось весной, пока я растапливал баню, Генка, взяв с собой корыто и пешню, пошёл к сетям. Сойдя с утоптанной тропы, своим весом проломил подозрительно тёмный лёд. Не подай я вовремя руку, так бы утянуло друга под лёд. Пришлось вытаскивать сети, иначе не сегодня – завтра их могло бы подмыть и унести.
  А в канун нового столетия приехал я с двумя приятелями по зимней рыбалке  и выставился сетями на некогда нашем с Генкой месте. Зимние дни были коротки и уже к трём часам наступили сумерки. Подкативший к берегу УАЗик должен бы насторожить нас, но мы продолжали проверять свои сети. Из машины вышли три парня, на груди одного из которых свисал, как нам показалось, собранный бур. Даже подумалось вслух, мол, что это рыбаки задумали приехать на ночь глядя, дня чтоли им не хватило? При приближении парней сложенный бур превратился в самый настоящий автомат УЗИ, а на парнях оказалась самая обыкновенная милицейская  форма. 
  Обычное милицейское приставание с дурными вопросами – что, как, и кто дал нам право нарушать законы, для меня звучало привычно и на их приглашение проследовать с ними в отделение, я предложил им забрать нашу рыбу и отпустить нас без всякого протокола. А рыба в сеть попалась не хилая - десятикилограммовый судак и такой же сазан. Чуть подольше времени ушло на разъяснение, что, если я доеду с ними до их отделения и доберусь до телефона, то один лишь звонок кому следует может повлиять на их карьерный рост. Призадумались ребятки, видно не простых мужиков они прижучили и выразили лишь одно сомнение, определяющее область элементарной математики – как на троих поделить две огромные рыбины.
 - Ребята, да вы что, с луны свалились или с дуба упали? Да это так элементарно – забираете рыбу, бросаете жребий, а кому не досталось, тот получит её в следующий приезд, только сетки вам брать не следует, и давайте договариваться о дате следующей встречи.
Подействовала, видимо, угроза позвонить куда следует. Забрали парни рыбу и довольные удалились. Хорошо, что в те годы была ещё милиция, а попадись мы в лапы полиции, а она, как нам говорили, намного умнее милиции - неизвестно, куда б повернулось дело.
Глава 16. В погоне за косяками
  В те годы, когда в средних течениях Волги продолжала водиться стерлядь (о других представителях этого рода и речи уже давно не было), было среди островитян такое понятие, как «поймать косяк» и пока Волга не застынет, каждого аханщика не покидала мысль наткнуться на хорошее сколпление стерляди. Слухи о счастливчике по острову разносились со скоростью звука, и каждый из нас воспринимал их с завистью – а почему именно повезло ему, а не мне.
  Появление в остывшей воде светлой пены, а особенно много её было в прибрежной зоне, говорило о времени собирания стерляди в косяки и предпосылке ухода осетровых в зиму. И тут важно было не проспать, а упорно продолжать чистить  волжское дно.
 Невзирая на непогоду, мы брали в лодку запасной ахан и поднимались или к Куреням или к Карабашенской пристани, либо бороздили воды под «проводами» у Звенигово. Последним везунчиком перед нашим выездом был Витька Грязнов, а поехали мы двумя лодками -  Старик и Левагин в одной, а мне, ввиду Генкиного отсутствия, пришлось ехать одному.
 Завели моторы и взяли старт в щемящую сердце неизвестность. Замечу, что на обеих лодках стояли тридцатые, как мы раньше говорили, Вихри и уже через полчаса, максимум через сорок минут достигли «Карабашихи». У Известкового Старик неожиданно бросает ахан и приступает к первой проверке дна. Забыл сказать, что перед отплытием договариваемся, что, независимо от того, кому повезёт, рыбу всё равно делить будем поровну.
  Поровнявшись с ними, я повторяю их манёвр, бросил ахан и поплыл вслед за ними. Проплыв меньший, чем обычно путь, «партнёры» поднимают ахан и, не дожидаясь меня, устремляются в сторону Илети.               
Пока поднимал ахан, я проиграл им во времени и потерял их из виду. Сокращая путь, я поехал не по Волге, а Илетью и через дыру у Стасовой землянки вновь вышел на Волгу. Лодки Старика не было и это дало мне повод засомневаться в их искренности - уж не обманули ли они  меня, просто сбросили с хвоста, чтоб не делить шкуру неубитого медведя.
Переплываю Волгу и, не теряя попусту время на ожидание, бросаю ахан у Воложки и плыву поперёк её выхода. Через 15-20 метров мне показалось, что сел на задёв, и я разворачиваю лодку и плыву в обратном направлении – так  поступали всегда, когда пытались сорвать ахан с задёва. И неважно, разодрал ты ахан вдребезги или вытащил его вместе с корягой, важно было сохранить дефицитный фал и прут на поверхность выволочь. С прутами и фалом всегда были проблемы, достать и вывезти их с завода без знакомых в охране вообще было невозможно. Мог выручить Кузьма, работающий на заводе водителем лесовоза. Тот и титановые подводные крылья помог мне вывезти. Мечтал установить их на Казанку и, подобно судам на подводных крыльях, рассекать воды великой русской реки. Задумка была хорошая, только при испытании лодка выскакивала на поверхность и… тут же опускалась на воду. Дело было в креплении задних крыльев к транцу лодки и, чтобы лодка не прыгала, как лягушка,  необходимо было занизить у конструкции ложемент под мотор, но для этого нужно было везти их обратно на завод, а поступать так, сами понимаете, было совершенно невозможно.
  Итак, развернув лодку и двигаясь в обратном направлении, мне показалось, что я сорвал ахан с задёва и стал поднимать его со дна. Сантиметр за сантиметром фал змейкой сворачивался на дно лодки. Понадобилось приложить невероятные усилия, и спина при этом так напряглась, что казалось, полосни по ней ногтём, позвоночник мгновенно обнажится.
Наконец на поверхности появился узел, а за ним всплыла и снасть, до предела набитая  стерлядью! С невероятным трудом я смог затащить в лодку прут, а сама снасть с рыбой так и плавала на поверхности. Пытался рывком закинуть кошель в лодку – ячейки рвались, как человеческий волос, к тому же из Воложки на небольшой скорости выплыла килевая лодка, которая медленно  направлялась в мою сторону. Нас разделяли полсотни метров, и я судорожно потянулся за ножом, но дотянуться до него не смог. Всё решали доли секунды. И тут лодка притормаживает, и две пары любопытных глаз уставились на меня. Приспускаю снасть и рукой подаю знак, чтоб убирались  восвояси. И они убираются. Сколько я потерял драгоценного времени, а сколько стерляди вырвалось на свободу – один Бог знает. Машинально снимаю куртку и накрываю ею рыбу, завожу мотор и на всех парусах направляю лодку к Стасовой дыре. На подходе к ней замечаю ещё одну незнакомую лодку, которая,  последовала за мной так же в дыру. Выжимаю из мотора всё, что можно, а в голове вертится одна только мысль -  скорей бы вырваться в русло Старицы. Там был заливчик, в котором я мог скрыться. Но Бог помог мне ещё раньше! Мчась по узкой протоке, где двум лодкам было не разминуться, я прижался правой стороной лодки к берегу, и было слышно, как були моей лодки прошуршали по траве, оставляя за собой скрытый под водою пенёк. При низком уровне воды он появлялся над поверхностью, а при высоком вода скрывала его. И в этот раз Господь не отвернулся от меня, прикрыл его водой, и это помогло мне оторваться от преследователей. Протяжный визг мотора  сигнализировал, что теперь можно и не спешить  и что у меня  в запасе появилось как минимум 10-15 минут продыха – столько времени требовалось для замены шпонки на гребном винте.
  Выйдя на просторы Волги и двигаясь вдоль отлогого берега, я увидел лодку предателей  (чуть не написал приятелей), плывущих под ручной тягой.
 -Плюх, плюх – опускались лопасти в воду, плюх, плюх – слышались стоны гребущих и теперь мой Бог наказывает их за грех, сотворённый со мною. Я мог тоже наказать грешников за преступный обман, за их подлость по отношению к компаньону, но я поступил, как велела совесть – не стал нарушать  конвенцию, взял их на буксир и доставил до дома и там выполнил условие договора – разделил улов поровну!
К острову я подплыл с внутренней стороны. Оттуда ближе было перетаскать улов в домик, и в небольшом заливчике  без посторонних глаз удобней было выбирать рыбу. А в косяке набилось ни много - ни мало - 60 кг стерляди.  Два дня ушло на реализацию, а на вырученные деньги обновил себе мотор и все последующие годы продолжал гоняться за призрачным счастьем. Нужно бы и лодку заменить - текла сильно, но для этого не нужно было делиться косяком а, сделав вид, будто что-то ищешь на дне лодки, проплыть мимо гребущих. Вот из-за своего слишком честного характера я взял новые заклёпки и с помощью нехитрых приспособлений заменил все болтающиеся заклёпки. Лодки хватило ещё на несколько лет.
  Аналогичный вёсельный вояж нам с Генкой пришлось совершить аж из-под самого Звенигово, когда ещё при первом забрасывании ахана у нас заклинило мотор. И вот оттуда, при дующем встречном ветре, нам пришлось пройти на вёслах этот многочасовой восемнадцатикилометровый маршрут. Попеременно один из нас выходил на берег и тащил лодку за верёвку, второй, отталкивая нос лодки веслом, старался не посадить её на мель.
Обессиленные и вконец измотанные мы переплыли Волжский затон и, оставив и перевернув лодку в начале острова, поспешили отогреваться в домик. Отогревшись у печки, вернулись за лодкой и утром, не выспавшись, полусонные отправились на работу.
 Читая Джека Лондона, его описания человеческих подвигов в экстремальных условиях, диву даёшься, как мог выдержать человек и выйти победителем в борьбе за выживание. Аналогичные ситуации переживали и мы, попадая в непредсказуемые условия, и по этой, не зависящей от человека причине, рано уходили из жизни наши островские рыбаки. Так было с Абдулом, соседом Сашки Арнста и Вальки Старика, так было с его приятелем Колькой Никулиным, открывшим рот для пельменя, да так и свалившимся на пол с открытым ртом, не попробовав вкусный пельмень. А Валька Ермолаев, он же Старик, «пал смертью храбрых», уставши, и так и не дождавшись жену с «обиженкой» - так называлась бутылка водки  вместимостью 350 гр. А вот мы с Генкой остались без конечностей, и меня иногда навещает скаберзная мысль – а уж не эти ли купания в ледяной воде послужили дополнительным толчком для болезни сосудов нижних конечностей.
  Из глубины памяти вдруг всплывает эпизод отчаянного риска в непродуманном решении отправиться в поиски косяка в совсем непригодных для езды в лодке условиях.
  Ещё накануне Волгу сковало льдом, и все островитяне, законсервировав моторы, покинули остров. Немец, вроде, так же приехал на остров за  мотором, но, увидев на фарватере плывущий сверху и ломающий лёд  транспорт, забыв всё на свете, ринулся в поиски единомышленника. Так как на острове никого не оказалось, он поехал в город и позвонил мне на работу. Всегда спокойный и неэмоциональный Арнст с волнением описал увиденную обстановку и заразил меня своей кипучей энергией. Приехали на остров и на месте оценили реальную возможность выбраться на чистую воду. Принимаем решение грузить в лодку всё необходимое и волочить гружёную  лодку по льду.
  Первую сотню метров протянули на одном дыхании, а когда миновали русло Волжского затона, на льду появились торосы, которые зародили сомнения – а не вернуться ли нам назад, ну их к чёрту – эти мучения. Но упорный Немец ещё раз подтвердил своё погоняло. Ухватившись за борта, упрямо продолжали тянуть лодку к чистой воде. Перед лентой чистой воды мы оба выглядели настолько уставшими. Наше нижнее бельё  представляло невыжатую половую тряпку - настолько тяжёло было тащить лодку по торосам. Спустили её на воду и завели мотор. Вот с этого момента и начались заморочки с мотором. Проплывём метров двадцать – тридцать, покроется всасывающее отверстие карбюратора инеем и мотор перестаёт работать. После нескольких бесполезных заводок – остановок плюнули на всё и решили возвращаться обратно. Те же подъёмы на торосы, сползание с них ещё раз подтвердили напористость характера Немца, а маячивший призрачный косяк долго махал нам плавниками. Были некоторые злопыхатели, которые ошибочно принимали эту черту Арнста за жадность, но я в корне не согласен с ними. Просто Немцу никогда не хотелось жить так, как в то время в социалистическом лагере жила основная масса. А не жить, как все, не каждому удавалось. Сашка не брал чужого, он просто брал  у государства то, что плохо лежало. И ведь зарабатывал всё только своим нелёгким трудом. А для этого надо было иметь голову, здравый ум и стремление жить лучше, чем все. 
Глава 17. Последняя встреча с  Евграфовым
 То, что будет описано в этой главе происходило в закатные для страны годы и моя встреча с Михалычем у меня дома оказалась последней для  нас обоих. Уйдут в предание и легенды о нём и его привязанности к своим юным помощникам, но память о хорошем человеке нет – нет, да промелькнёт в моих мыслях и эта концовка второй части завершает моё пребывание на Ремешке.
  Начну пересказ с одной из завершающих в тот год поездок в верха. Возвращались мы от проводов тремя лодками – нашей с Генкой, Володи Храмова и Виктора Ивановича Евсеева. И дёрнул же чёрт остановиться у Чеки и проплыть аханом поперёк неё. Володя и Виктор Иванович уже вытащили аханы, а мы с Генкой продолжали плыть. Тут Володя заметил движущуюся в нашем направлении неизвестную лодку и свистом привлёк внимание остальных. Бросились и мы поднимать ахан, но завершить подъём не успеваем – лодка чужаков впивается в борт нашей лодки. Моментально мы с Генкой становимся пленниками Чувашской рыбинспекции. Молодой, шустренький инспектор, видимо старший из двоих, без всякого на то вступления принялся за составление протокола. Уже были вписаны наши вымышленные фамилии, уже начали считать наш улов, как заметили, что небольшой волной и ветром наши лодки подбивает к Илетскому острову. Предлагаю завести моторы и отплыть от берега. Так мы и поступили, тем самым добились главного – завели моторы и… махнули в Илеть. Садиться нам на хвост чувашская лодка не стала и разумно предпочла остаться в волжских водах.
 Приехали мы на остров, слили воду со сливных отверстий и благополучно отправились по домам. А тем временем, оставшиеся с носом инспектора, запечатлев взором наши физиономии, прямым ходом направились в Козловку и описали Михалычу наши приметы. По одной неотразимой и присущей только мне примете можно смело утверждать, что одним из подозреваемых являлся именно я – хоть  вверх дном всю Волгу переверни, всё равно аханщика в очках ни в одном регионе больше не встретишь. Отпустив неудачников, Козловский инспектор садится в лодку и едет на Ремешку. Увидев у наших лодок свежий след слитой  воды,  он ещё раз убеждается, кто оставил с носом инспекторов из Чебоксар.
  Вскоре Волга покрылась льдом, открылась ледовая переправа между берегами, и на прозвучавший дверной звонок я пошёл открывать дверь и… глазам своим не поверил - в дверном проёме стоял сам Михалыч. Случай неординарный, не каждый день можно увидеть инспектора на пороге своей квартиры, тем более я был уверен, что ступить на землю татарскую ему довелось впервые. Как он узнал мой адрес, на ушко шепнули мне в отделе кадров завода. Это сам начальник отдела разложил перед ним все карты и сообщил ему мой адрес.
За чашкой горячего чая я и признался инспектору в своём участии в этом эпизоде. Правда, только тогда, когда Михаыч уверил меня, что скрывать мне нечего, потому что те участники, пытавшие в одиночку захомутать наши три лодки, уволились из инспекции. Удовлетворив своё любопытство, Михалыч  поехал в Козловку. Это была моя последняя встреча с Козловским рыбинспектором. Вскоре он уходит из жизни.
Глава 18. Прощай,  Ременниково
  Девяностые годы рушат у общества светлую веру в счастливое будущее. Предприятия останавливаются, заводские цеха пустуют, народ мечется в поисках работы и находит её во всяких там ООО, ТОО, ОАО, ЗАО и т.д. Я тоже открываю своё ТОО и еду на Автоваз для заключения договора с автогигантом для изготовления автозапчастей, затем изготавливаю  опытную партию тормозных цилиндров и везу её в Тольятти на испытание. По словам руководителя ОАО «Запчасти» для быстрых испытаний требовался всего лишь один миллион российских рублей. Через знакомых лиц  удаётся найти поручителей и уговорить начальника кредитного отдела банка на получение крупной суммы, и с этой суммой я помчался в Тольятти. Человек, с которым я непосредственно работал на заводе, знакомит меня с «нужным человеком», неким Иванцовым, который передаёт меня в руки непосредственных исполнителей испытаний. В рабочей обстановке обговариваем технические условия на предмет применения в изготовляемые мной узлы резинотехнические  изделия только Балаковского предприятия. 
  В кабинет заглядывает мой водитель и просит у меня разрешения отлучиться за машинным маслом для своих Жигулей. Вскоре он возвращается с бледным лицом и сообщает, что деньги, которые находились в машине, исчезли. Оказалось, что водитель просто-напросто забыл закрыть машину, а возвратившись к ней, обратил внимание на раскрытый дипломат и исчезновение винной бутылки, в которую был налит его кофе. Приехав  домой, сообщаю банку о неприятности и прошу банк о возможности списать кредит на непредвиденные стихийные обстоятельства. Начальник кредитного отдела, немолодая уже женщина, с возмущением спросила меня: - У вас, молодой человек, что, не все дома? Какая ей разница – все или не все дома, и вообще, причём тут моя жена и тёща, они вообще к кредитной сумме никакого отношения не имели.  Собрался учредительский совет и на нём мне рекомендовали возвращаться в Тольятти и обратиться с заявлением в местное отделение милиции.
Обратился – да только толку никакого не было. 90-е годы - разгул криминальных группировок. Беспредел гулял по всей многострадальной стране.               
Заводится уголовное дело, допрашиваются свидетели, и вскоре заведённоё дело уходит в разряд висячих. Непростой оказался воровской авторитет, коли следственные органы махом сложили перед ним руки.
А в те годы только что родился закон о банкротстве предприятий и юридических лиц, но только я не представлял, как же мне лечь под этот закон. Обращаюсь в налоговую инспекцию, и там мне один хороший парень даёт умную наколку – просто залечь на дно и не подниматься с него, пока ситуация в стране не проясниться. Теперь я становлюсь заложником трёх концепций – меня стали преследовать и банк, и налоговая, и кредитные поручители.
 Так, не успев сделаться бизнесменом, я становлюсь «банкротом» и получаю пинок в зад. Заканчивается одиссея предпринимателя, и я ухожу в свободное плаванье - используя штамп и печать моего рухнувшего ТОО, приступаю к посреднической торговой деятельности. В стране с приходом к власти господина Ельцина начинается новый виток беспредела, а восстанавливать порядки в стране было некому. Сближаюсь с Волжским частным предпринимателем и вместе с ним я, квалифицированный инженер, по моим оставшимся от ТОО документам вновь оформляю кредит в недавно открывшемся в Волжске коммерческом банке «Санбанк», который так же вскоре рухнул. Использую связи с родным предприятием и закупаю у него небольшую партию домашних холодильников. Вместе с частным предпринимателем отправляем её на Урал. Вместо ожидаемых денег с Урала приходят газовые трубы. С помощью своей «крыши» реализуем их на птицефабрике и опять-таки по тому же грёбанному бартеру фабрика расплачивается со мной куриной продукцией (яйцами и суповым набором). Отправляем его в столицу нашей родины и только из Москвы получаем желанные российские банкноты. Господи, что за страна-то такая, умереть можно, пока дождёшься реальных денег!               
  Рискуя своей свободой и благополучием семьи, небольшой отрезок времени занимаюсь преступной торговлей редкоземельных элементов – осмием и красной ртутью. И тут мной заинтересовалась ФСБ. Как в хорошем детективе, снова ложусь на дно, прекращаю личные связи с партнёрами и перехожу на междугородние телефонные разговоры с зашифрованным текстом. Ампулы с осмием теперь назывались мылом, красную ртуть заменил творожной массой, а на вызовы в ФСБ являлся в рваных сандалиях и в дырявых носках – создавал имидж российского босяка. Чтобы понять причину суперосторожности, представьте только, что осмий -  это элемент в таблице Менделеева, во всём мире добывался в мизерном количестве и на всём земном шаре его добывали около 5-ти кг, а применялся он исключительно в космической отрасли. Это я говорю со слов учёных,  работавших некогда в шарашках. Обеспокоенная спутница жизни начала уговаривать меня покинуть сомнительный бизнес и я, поддавшись её уговорам, возвращаюсь под крыло государства.
  Государственное муниципальное учреждение, куда я пришёл работать, по восемь месяцев задерживало зарплату своим сотрудникам и мне пришлось заняться приработком в свободное время – остеклять балконы и лоджии. Нахожу время и для занятия садом, стал жене помогать выращивать фрукты и овощи. В садовом товариществе, сидя под цветущей яблонькой, в голову лезли всевозможные мысли. Вспоминалась Ремешка с её обитателями, косяки стерляди,  бегущие за мной и почему-то Немец, а не я, отмахивался от них костлявыми руками. Кстати, Сашка Арнст, без всяких специальных наук, один из немногих сумел сориентироваться в этом безумном потоке жизни - взять в аренду участок Волги и уже узаконенной рыбной ловлей пытаться как-то выжить.
  А как страдала душа, оторванная от воды. Даже во сне меня тянуло к ней, как тянет заядлого курильщика, бросившего курить, к табаку и вредной привычке. Гул автомашин на улице казался мне шумом лодочных моторов, звук клаксонов – гудком парохода, и это всё в совокупности дразнило меня и звало на речные просторы.  И я, находясь в ностальгическом состоянии, падал на землю и умолял жену отпустить меня на рыбалку. Выбив из жены согласие,  садился на велосипед и мчался с удочками к Волжским просторам. Только там, у воды, нахожу я  душевный покой и с головой окунаюсь в рыбацкие забавы. Предаваясь воспоминаниям, в памяти предстала благородная старушечка - баба Ника Ожерельева. Не спеша, с удочкой в руках она выходила из автобуса и, дымя папиросой, топала на берег Ремешки и садилась в прикованную цепью лодку. Вплоть до своей кончины она рыбачила и радовалась жизни. Иногда пару ей составляла другая пожилая рыбачка - Раиса Казимировна Колосова. Одетые в длиннополые шубы и с неизменной папироской во рту, обоих можно было встретить и на льду. Мужское общество  рыбаков,  не ведая, кто сидит в  их кругу, справляло свои нужды прямо при них. А когда на льду появлялся «академик» Колёскин Александр Николаевич, все сидящие иронично посмеиваясь, говорили: Вон идёт «а в этой лунке не клевало». Пожилой человек, ровесник века, окончивший Ленинградскую лесную академию, приближаясь к рыбакам, вежливо обращался к ним с неизменным вопросом: - Скажите, пожалуйста, а в этой лунке не клевало? И, независимо от ответа, всё равно садился на неё. Такое вот оно было  старое поколение рыбаков. 
  Ездил по всем доступным велосипеду местам, не жаловался на усталость, и,  не пугаясь непогоды и расстояний, искал рыбные места и, наконец-то,  остановился на Свияге, за домом  охотника.
  Дорога, вернее её отсутствие, изматывала до ужаса. Садясь у дома на велосипед, гружённый, ехал к переправе или садился в переполненную электричку. Асфальтированная дорога была проложена только до деревни Мизиново и от неё  по просёлочной дороге, местами утопая в грязи, ехал до Горелого моста. Там, за Горелым мостом, дорога сворачивала к дому охотника, а от него был подъём на колхозное поле. Сырая чернозёмная земля в непогоду липла к колёсам и забивала пространство между колесом и крылом велосипеда - приходилось останавливаться и очищать колёса от грязи. Лезть гружёным в переполненную электричку удавалось не всегда, тем более, если ты садишься в неё с такими же, ехавшими на велосипедах, рыбаками. Не поместившись в электричку, ехали к паромной переправе, а это дополнительная трата времени и сил, а возвращаться домой в жару иногда приходилось с подпорченным  уловом.
  Взял  однажды с собой своего курящего брата, так ехать с ним пришлось с частыми перекурами, потому как был он не подготовленный к таким испытаниям. Лодка, весившая 13 кг, вёсла и удочка, закреплённые на раме, рюкзак с прикормкой и уловом – всю эту тяжесть нужно было умудриться  поднять в переполненный вагон.
Глава 19. Мой друг Валька Дятьков
  Когда меня в городе окликнул мой старинный приятель Валька Дятьков, с которым мне неоднократно приходилось сталкиваться на зимней рыбалке, я остановился и подъехал к его шестёрке. Он многое почерпнул из моего хвалебного рассказа о увлекательной рыбалке на Свияге, и с того момента мы на долгие годы становимся неразлучными друзьями. Это с ним мы ездили к березниковскому мосту, при нём с Ладой купался я в холодных водах Илети.               
  Залив Свияги, облюбованный мною для рыбалки, размером в четыре футбольных поля с большим зелёным островом посередине,  всегда залитым водами Свияги, настолько понравился мне, что я даже  подумал однажды, а не вырыть ли на берегу небольшую землянку и, выйдя на пенсию, приезжать туда на несколько дней. Гостей на заливе не было, места там безлюдные, редко кто приезжал порыбачить или просто отдохнуть с компанией. В основном, приезжал только я один, иногда брал с собой приятеля, так же любителя посидеть с удочкой. Раза два навещал егерь из дома охотника. Он жил там круглогодично, жил с женой и ставил в заливах сети. Рыбы у него всегда было навалом. Специально для рыбы под навесом стояла коптильня и    холодильник, который всегда был полон. Приедут заводские охотники, захотят ушицу сварить или посолиться рыбкой  -  вот она, пожалуйста.
Домик охотника со всеми его дворовыми строениями принадлежал моему заводу, и когда я ещё работал на нём, слышал вот такую байку:
Наш главный экономист, живший в одном со мной доме, приехал однажды с компанией заводских служащих, среди которых был и парторг завода. После хорошего ужина на столе, кроме прочей закуски, оставался небольшой  кусок сала. Перед сном экономист решил этим салом вылечить жжение в заднем проходе, приспустил трусы, сделал своё дело и положил кусок на место. А поутру он проснулся, захотел повторить процедуру, глядь, а сала-то  нет!
- Куда делось  сало? – раздражённо спросил он.
- А что, твоё было? Ишь, пожалел! - обиделся парторг, а когда все услышали, чем перед сном лечился экономист, гостиный дом затрясся от смеха!
Так беспартийный экономист наказал своего партийного лидера.
  Помимо меня на заливе хозяйничали огромные полчища комаров и слепней, и не было от них никакого спасу, даже мази и репелленты не помогали, причём днём злобствовали слепни, а вечером их сменяли комары. 
 В один из моих приездов я забрёл на небольшой участок моего залива, спрятанный между двумя островками выпирающих из воды водорослей, и такое удовлетворение я получил от бешеного клёва гибрида, что у меня появилось желание не возвращаться домой, а остаться на заливе до следующего утра. В отличие от сегодняшних рыбаков, у которых к леске подвязаны современные крючки с европейским стандартом, светящиеся поплавки, позволяющие рыбачить в тёмное время суток, на моей удочке были обыкновенные кованые крючки и обыкновенный простенький поплавок из гусиного пера, реагирующий даже на нежный рыбий поцелуй. Лёгкий поплавок то плашмя ложился на поверхности воды, то резко погружался в воду, а то и создавал чуть заметные подёргивания, словно отчаянно сопротивляясь полному погружению. Не смотря на приближающийся вечер и небольшую рябь на поверхности, я решил на берег не возвращаться и короткую ночь провести прямо в лодке. Забрался в камыши и, обмазавшись «тайгой», улёгся на дно лодки. Мама родная! Я чуть с ума не сошёл от комариного писка от их желания покончить со мной прямо на воде. Не помогали ни «тайга», ни «дета», даже пропитанная «детой» тряпка не помогала – эти твари кусали меня прямо сквозь тряпку и я вынужден был искать спасения на  берегу. Расстояние до берега я преодолел  со скоростью спринтера, и только разбив костёр и подбросив в костёр сырые ветки, я добился дыма, который помог мне отогнать злых, очень злых, «врагов народа». 
  Однажды, приехав на свои места, я повстречал казанского мужичка, и от берега мы отплыли одновременно. Я ему рассказал ту историю с бешеным клёвом и пригласил его с собой. Залив неширокий и мы, привязавшись к кустам по разные его стороны, приступаем к рыбалке. Наши поплавки, как закадычные друзья, покачивались на ряби невдалеке друг от друга, только его поплавок часто уходил под воду, мой же ну никак не хотел работать. И дно-то менял, и червей менял, только толку никакого не было – как стоял поплавок без движений, так и продолжал стоять.
- А что у тебя насажено? – интересуется новый знакомый и после моего ответа делает вывод – на крючок он насаживал маринованную кукурузу, а по средам гибрид брал исключительно на растительную наживку.
   Езда на шестой модели Жигулей намного облегчила мне жизнь – не надо было крутить педалями, не так изнуряла жара, только вот короткий участок дороги от Мизиново до Горелого моста, какие-то сотня метров, иной раз были тяжелы и для машины, и мы выходили из неё и изучали каждый сантиметр дороги, чтобы быть уверенными, что машина сможет проскочить тот отрезок пути.
Ещё одной непреодолимой преградой являлся подъём с берега на колхозное поле – после дождя так размывало спуск, что ни о каком подъёме и речи вести было нечего. Приходилось ждать, когда он подсохнет. Доходило до того, что по приезду на рыбалку оставляли всё хозяйство наверху и спускались к воде без машины.
  Дно залива мы изучили досконально, знали, что при спаде воды широкий выход из залива мельчал настолько, что при выходе из него приходилось выходить с лодки и тянуть её до глубокого места. Однажды, когда мы перешли на сети, при их установке, часть сетей легла как раз на эту мель, и мы не стали их переставлять, зная, какая это морока - вновь набирать сети. Так и оставили их на полуметровой глубине. А за ночь вода ещё убыла, и на этом участке воды оставалось всего лишь с ладонь и рыбы в сети набралось такое количество, что пришлось  возвращаться за ней дважды.      
  Гибриды на удочку лучше ловились в зелёных водорослях, коих на водоёме было предостаточно, а на острове, что зеленел против нашей стоянки, их было особенно много. Для рыбака нет ничего слаще, как услышать чавканье гибрида в глухих зарослях камыша. Плывя на лодке вдоль острова, создавалось впечатление, будто ты попал в хороший свинарник. Проглянет сквозь камыши небольшое чистое место, проберёшься к нему на лодке, разбросаешь по воде корм и ловишь себе на здоровье. Клёв в камышах обрывался внезапно, а это значило, что мы  перекормили  рыбу, и  искать её теперь приходилось в другой такой же заводи. Случалось, сядет на крючок крупная рыба, утянет леску под камыши – попробуй, достань оттуда. Приходилось обрывать леску и перевязывать снасть. А однажды гибрид   оборвал леску вместе с поплавком, запасного в лодке не оказалось и пришлось вместо поплавка подвязывать спичку. Интересная была рыбалка удочкой, захватывающая. Продолжалась она до тех пор, пока… Валентину  на крючок не попался восьмиметровый обрубок сети и я, отреставрировав его, выставил недалеко от лодки. Друг первым заметил сумасшедшее подёргивание поплавков.
- Смотри, смотри! – крикнул он обрадованно.    
Все поплавки дёргались, словно исполняли танец с саблями Хачатуряна.
  В следующий приезд мы привезли девяностометровую китайку, открыто  продаваемую на рынке. Поставили, обогнув ею торчащие из воды водоросли. Получился такой замкнутый круг, а вдобавок ещё на лодке мы проплыли внутри него и специально пошумели вёслами. На языке браконьеров этот маневр назывался ботанием. Эффект превзошёл все наши ожидания. Этот момент следует считать началом нашего сетевого бомонда. С каждым нашим приездом количество купленных сеток росло, всё пространство залива было заставлено нашими сетями, и чем больше выставляли мы сетей, тем больше росла наша жадность. Ну, скажите, на кой ляд нам нужны были 60 кг рыбы, если в моей семье только я один питался речной рыбой. Ладно, жена Иваныча, Раиса Васильевна изредка продавала её на дому, мою же торговать под пистолетом нельзя было заставить. Признаюсь, засаливал я её в молочной фляге, чистил и хранил  в морозильнике. А зимой употреблял  как в жаренном, так и в варёном виде. Но чаще из гибрида заготавливал фарш. Освобождал мясо от костей, сдирал с тушки кожу, пропускал через мясорубку и складывал в пластиковые ёмкости. Скелет, головы и икру хранил в отдельной посуде, а зимой из костей и голов приготавливал отвар и к процеженной вкусной жиже добавлял икру. Получалась уха, которую я назвал аристократической. Пока я работал, на рыбалку выезжали перед выходными. Другого времени у меня не было. Дыры в сетях залатывал прямо в кабинете. Оставался после окончания работы, закрывал входные двери и рыбацкой иголкой чинил дыры. Удочки уже не брали, в одночасье из рыбаков- любителей превратились в рыбаков-сеточников. 
  Когда мы почувствовали, что кроме нас на заливе никого не было, мы начали оставаться  с ночевкой. Распорядок  дня был такой: в первую очередь, мы накачивали лодку и отправлялись выставлять сети. Ставили их каждый приезд в определённых изученных местах и только тогда отходили от привычных мест, когда в предыдущий приезд на них мало попалось рыбы.  Мы настолько были уверены в своей безнаказанности, что выставлялись днём и даже, чтоб не искать сети кошкой, обозначали их буйками. И вынимать сети выплывали как только отоспимся после вечернего возлияния. А уж рыбу высвободить из сетей – это чистая наглость с нашей стороны. Сядем под сенью деревьев  и не спеша, за разговором  выщёлкиваем  её из ячеек.
 После выставления сетей, подплывали к первой поставленной сетке и собирали урожай для ухи. Пока я чистил рыбу, Иваныч тем временем готовил дрова для костра и накрывал стол. Пока уха готовилась, я ставил палатку, и уж освободившись окончательно, приступали к трапезе. Трапеза – самые сладкие часы уходящего дня. Под рюмку Ямской произносились сладкие тосты в честь всех любимых и нелюбимых. Начинали с родителей, это в первую очередь, затем продолжали за здоровье любимых, прошлых и настоящих, и вот тогда, когда вспоминать было уже некого, Иваныч ложился на спину и, уставившись в небо, приступал к познавательной лекции. В знании астрономии он был силён, пожалуй, сильнее него мне не встречался никто. Он знал, где находится полярная звезда, легко отличал малую медведицу от большой, знал, где созвездие гончих псов, и где созвездие лебедя. Он мог часами рассказывать о небесных телах – астероидах и метеоритах, болидах и кометах. В общем, знал помаленьку всё и обо всём. Некоторое время уделялось воспоминаниям о тяжёлом послевоенном детстве, когда он мальчишкой лазил по чужим садам, а затем с ворованной  добычей, прячась в кустах, украдкой от родителей жевал вкусный турнепс.
  А луна, ночное светило, уже опустила свои блики на спокойную воду, и только всплески рыб нарушали иногда эту, поистине божественную тишину. Меня морил сон, я плохо понимал, о каких болидах шла речь, а мой друг уже вновь возвращался к обсуждению школьных подруг. Полвека прошло после окончания школы, а он всё помнил, помнил имена школьных друзей, заплетающим языком рассказывал, кто с кем переспал и кому с кем больше нравилось спать.    
  Ночь близилась к завершению, и наступала пора приступать к сольному концерту, а Иваныч всё с бабами справиться не мог, ностальгия его обуяла, всё мечется от одной школьной подруги к другой. Уже по второму кругу подходило, и вдруг… переливчатым колокольчиком зазвучал его красивый голос.               
 Эх, какие песни пел он мне про север дальний. Высоко в небо плыли Малининские берега, рысцой, побрякивая колокольчиками, мчались кони привередливые, ямщик умирал в глухой степи, курлыкая, пролетали Гамзатовские журавли, и ласкала душу Пахмутовская Нежность. Весь эстрадный репертуар 70-х перебирал он у горящего костра, а когда забывались слова какой-либо песни, голос его ненадолго прерывался, и длина антракта зависела от количества принятого на грудь спиртного. Пением друга заслушивались даже птицы, облепившие ветки яблони, что свисали над нашими головами. Иногда, с молчаливого согласия друга, своим скрипучим голосом я подхватывал знакомую мне мелодию и полным отсутствием голоса искажал нежный мотив. А когда я искажал звучание, беря вместо обычной ноты, ноту с «диезом» или «бекаром», пернатые устраивали шумный гвалт и в знак протеста против нерадивого певца забрасывали своим помётом.
  В семействе Дятьковых пели все - пела его мать Екатерина Романовна, пел отец Иван Андреевич, пела и сестра Лариса Ивановна. Лариса, выступая на сцене Мариинского театра оперы и балета, пела профессионально. Валентин рассказывал, что прима театра перед тем, как стать примой, проходила стажировку в знаменитом на весь мир театре Ла Скала, где пела с самой знаменитой вокалисткой Монсеррат Кабалье.
С лёгкостью изменив тональность, Иваныч запевал «Вечерний звон» и просил меня вклиниваться в мелодию монотонными звуками – бом, бом. Короче, из всего мелодичного звучания мне доверялось только бумкать как попугай. Пиком программы была сольная песнь Валентина Ивановича на мотив знаменитых «ландышей». Из этичных соображений привожу только одну строку этой песни:
                Мы залезем в камыши.
                Нае…ся от души.
                На х… нам эти ландыши.    
  С первым пением петуха, доносившимся из деревни Гаврилково, я просыпался  и, взбодрившись оставленной мне «Ямской», подкачивал лодку и ехал за сетями. Когда мимо проезжал директор Заказника, я хватался за инвалидную трость и имитировал ею безобидного блеснильщика, одновременно приветствуя его жестом руки. В ответ получал точно такой же жест приветствия.
   При покупке  сетей,  у меня возникал  риторический вопрос – а почему всё же при налаженной борьбе с браконьерами сети продавались совершенно  легально – придёшь в ларёк, а там, в витрине, сетей – выбирай на любой вкус.  А нужно бы ввести строгое наказание за легальную доставку запрещённого орудия лова. И ещё совет начинающим – не берите и не рыбачьте на сети с мелкой ячеёй. Мы с Иванычем поначалу пользовались сетями с ячеёй в 45 мм, но потом до нас дошло, что гораздо приятнее держать в руках сильного, трепыхающегося в руках, огромного гибрида или судака.
  По пути к нашей стоянке, в деревне Протопоповка, стоял небольшой  частный магазинчик, продавщицей в нём работала красавица Маринка – деревенский типаж молодухи с пышными грудями, румяными щёчками и плотным девичьим телом. Именно такой женский типаж мы можем наблюдать на картинах русских живописцев прошлых веков
Обслуживала она покупателей всегда с открытой душой, рот её никогда не умолкал, и нам приятно было слушать её грудной голос. Лет ей было не больше тридцати и, наведываясь в очередной раз в магазин, у меня внезапно появилась мысль разыграть её, тем более в разговоре с покупательницей я услышал имя её матери.
- Марин, – начал я, - а ты в каком году родилась? - и, услышав ответ, продолжил: - присматриваюсь к тебе и всё хочу спросить, а не находишь ли ты сходство в нас? Ведь по всем раскладам получается, что ты моя дочь, и ещё, позволь спросить, мать твою не Галей зовут?
Лицо продавщицы сделалось белокаменным, улыбка её застыла на лице, и я продолжил сочинять - приводил факты нашего краткосрочного любовного  романа в молодые наши годы. Сочинил так правдоподобно, что и самому стало вериться в легенду, и у Маринки не возникло ни каких сомнений в моём отцовстве. Рассказал ей, что двадцать шесть лет назад группа заводчан была послана на уборку картофеля, и для убедительности назвал фамилию председателя колхоза – Николай Пименов. В те годы, делегируемый заводом на уборочную страду, я, действительно, работал в колхозе и проживал в  доме какой-то хозяйки, у которой, действительно, была дочь, и которую я, якобы, полюбил всем сердцем, а она по ночам, будто бы, в тайне от матери стала наведываться ко мне на сеновал. В результате любовных свиданий у неё родилась девочка. Конечно, рисковал я с сеновалом по крупному и, возможно,  не держала бабушка продавщицы крупный рогатый скот (КРС по-другому), и сеновала у неё не было, но тут, видимо, я попал в самую точку, потому что, возвращаясь на следующее утро с рыбалки, мы увидели у крыльца магазина Маринку, поддерживающую под руки женщину со сморщенным и измученным  нарзаном лицом.
Глава 20. Первый звоночек
  Сентябрьским тёплым днём, в разгар бабьего лета, мы приехали на наше место втроём. Сын мой, Димка, услышав от нас, какие здесь прекрасные заливы, давно собирался порыбачить в них на спиннинг. Пока мы с Валентином выставлялись сетями, Димка ушёл на Стрелку и вернулся оттуда с небольшими щучками. Стрелка – это длиннющий мыс, шириной в тридцать - тридцать пять метров, отделяющий два одинаковых по габаритам залива, одним из которых был тот, где останавливались мы. На Стрелке, заросшей деревьями, каждую осень появлялись опята, и мы каждый год заглядывали туда, чтобы набрать их. Вот и в этот раз я поплыл за сетями, а Иваныч с пакетиком пошёл собирать грибы. Когда я с сетями подплыл к берегу, увидел, как со стороны Стрелки ко мне бежали и подавали непонятные жесты Димка с Иванычем, а следом за ними, наступая им на пятки, спускались с пригорка два молодых человека в камуфляжных костюмах и, опередив Димку с Иванычем, первыми пришли к финишу. Вытягивают вместе со мной лодку с кантарками (кантарка - так мы называли пластмассовую тару, часто применяемую в торговых точках), и в одно мгновение я становлюсь их пленником. Тот, кто выглядел постарше, с небольшими тёмными усиками, вынимает бланк с ручкой и садится на травку.
  На его вопросы, зная никчёмность вранья, я даю чёткие и правдивые ответы, а его молодой сотрудник тем временем, безжалостно режа ножом ячейки сети, освобождал и считал выловленную рыбу. На счёте 14 усатый майор останавливает счетовода:
 - Хватит, Руслан. Им и этого будет достаточно, боюсь, что для покрытия ущерба, им пенсий обоих может не хватить. Так ведь? – обратившись ко мне, он пояснил весомость его слов. – Вы находитесь на территории Государственного заказника, а рыбачить в нём, тем более сетями категорически запрещено, и штраф за каждую пойманную особь, по сравнению с обычным водоёмом, на этой территории увеличивается в два раза, и если б вы не находились в заповедной зоне, за судака б вы платили по 250 рублей. В нашем случае вам придётся за каждую особь заплатить уже 500 рублей. Действительно, если считать поголовно пойманную  в этот заход  рыбу, двух пенсий явно бы не хватило.
   Закончив писать, он даёт мне ознакомиться с документом и, если нет  возражений, подписать его. Затем, прощаясь, он вдруг вспоминает, что забыл пригласить меня завтра в офис экологической полиции и называет адрес, находящийся в пятистах метрах от моего дома.
  На следующий день я являюсь в его офис, пригласив в защитники бывшего начальника уголовного розыска, подполковника милиции в отставке, а ныне директора музея МВД, Рината Шагимордановича Абубакирова - одноклассника моего брата, который школьником неоднократно бывал у нас в Доме коммуны. Вырос он, как и большинство его сверстников, в небогатой рабочей семье и, став начальником уголовного розыска, в разумных пределах выручал и наших рыбаков-браконьеров. В страшные девяностые он, как юрист по образованию, работал у городского  криминального авторитета Филиппова Александра Сергеевича, по кличке  Филиппок.
  Придя в офис, он оставляет меня в приёмной начальника экологической полиции, майора Мухамадьярова Р.Г., а сам скрывается за дверью. Они встречались впервые, два разных поколения, вместе никогда не служили. Как происходила беседа, мне не неизвестно, но когда через десять минут дверь приоткрылась, и последовало приглашение зайти в кабинет, я предстал перед майором во всём параде – на мне был строгий костюм чёрного цвета, белая праздничная рубашка, на моей шее красовался пёстрый галстук с нарисованной пальмой, на которой сидела обезьяна с бананом, сохранившийся аж с шестидесятых годов. Мухамадьярова, а звали его, как и Абубакирова, Ринатом, мой парадный прикид несколько шокировал и он не сразу нашёл, как ко мне относиться - как к браконьеру или иначе. Выручил подполковник:  - Мы тут переговорили с тёзкой и оба пришли к выводу, что не обнаглел ли ты, друг мой, прямо средь белого дня ставишь сетки, а у майора поблизости находится, так сказать, его летняя резиденция, и ты ему, вместо отдыха, работёнку подбрасываешь. Не хорошо получается, не хорошо! Впредь уж так не наглей, за сетями отправляйся в темень, а уж выбирать сети в наглую - это ни в какие рамки  не влезает. А вообще лучше уехать оттуда куда-нибудь подальше.
  Мы пожали друг другу руки и, пожелав новых свиданий, вышли из кабинета. Вышло так, как случилось у меня однажды, когда был я по служебным делам в  марийской колонии строгого режима и после оказания помощи в наладке оборудования я, пожимая заключённым руки, пожелал  счастливо оставаться. Звучало это немного цинично, но такой уж у нас русский язык. 
  Новая встреча с Мухамадьяровым, или как его звали в определённых кругах, Мухой, у нас произошла уже в ближайшую поездку к нашим местам.
Надо ж было так случиться, попадаем мы на один паром и разговариваем, как добрые знакомые, нисколечко не смущаясь того, что у нас разные амплуа. После парома мы опять ехали вместе и, спустившись с горы, он повернул налево, на Стрелку, а мы проехали прямо к нашей стоянке на берегу залива. И в быту мне пришлось однажды обратиться к нему за помощью в вывозке мусора, доставшегося мне после покупки металлического гаража.
  А суда мне в тот раз избежать не удалось. Его молоденький помощник в отсутствии своего начальника взял и сфабриковал на меня дело. Мало, что сфабриковал, да ещё и в прокуратуру направил, и мне пришлось явиться туда по звонку старшего следователя прокуратуры Анатолия Шурыгина и давать ему показания. Состоявшийся в мировом суде суд приговаривает меня к штрафу в одну тысячу рублей. Не так был страшен штраф, как неприятны были вопросы молоденькой судьи. Так, на вопрос, что меня заставило пойти на преступление, я честно ответил, что подтолкнула меня моя любимая жена, которая грозилась уйти от меня, если я не куплю ей норковую шубу, и я возможно бы и купил, только помешала неожиданная встреча с экологической полицией. После моих слов у судьи проступили слёзы.               
А на второй вопрос судьи о том, не намерен ли я и впредь продолжать рыбачить сетями, я ответил, что да, я намерен дальше продолжать рыбачить сетями потому, что я сильно люблю свою жену и ради неё готов на любые подвиги. После этих слов глаза судьи вновь увлажнились.
  Последний раз встреча с Мухамадьяровым произошла на зимнем водоёме в Подвальном. Рыбачили мы на мормышку. Мы - это я, Димка и Иваныч. Иваныч в тот день был особенно тяжёл, его мотало из стороны в сторону и непременно тянуло ещё выпить, он слёзно умолял меня сгонять с ним за спиртным на остров Свияжск. Мой отказ звучал вполне естественно - не хватало, чтобы друг уснул на льду, а потом его - стокиллограмовую тушу - попробуй запихнуть в Оку.
  Тут на льду появляется тримаран – мотоцикл на трёх огромных камерах, прозванный в народе каракатицей. В водителе я признал Муху, а Иваныч, которому в этот день было всё до лампочки, бросился чуть не целовать его, умоляя свозить на остров. Да кто он такой, чтоб его везти за самогонкой вонючей! Муха, естественно,  отказался, а, завидев меня, подошёл и пожал мне руку.
- Никак не ожидал встретить тебя на такой рыбалке, – с улыбкой произносит он.
Точно так же был поражён и его помощник Руслан, когда встретил меня с удочкой у парома.                Убедившись, что на льду никакого криминала не наблюдается, Муха отбывает в сторону Свияги, и вскоре я узнаю, что он разбивается, налетев колёсами  на кочку. С гибелью Мухамадьярова спуск к заливу на Стрелке остаётся без хозяйского присмотра, бегущие с горы талые воды продолжили  размывать его и в итоге сделали недоступным для моей Оки.
  На первых порах мы ещё как-то пытались подняться с водоёма после дождя, и Димке с Иванычем однажды даже пришлось таскать с поля солому и подкладывать её под колёса. В тот раз мы потеряли крышку масляной горловины, и всё масло из машины вытекло.  Вдобавок и сцепление у Оки сожгли. Пришлось идти к карьеру и просить там помощь. Приехал МАЗ, который задом спустился к середине подъёма, взял малолитражку на буксир и без труда вытянул её наверх, дотянул до асфальта, а затем, меняя несколько раз ведущего, добрались и до и парома. С парома, после недолгих уговоров, нас вытянули и довезли до города. Эх, не жалел я тогда машину, кормилицу свою, наивно думая, что по истечении срока эксплуатации государство в обязательном порядке предоставит инвалиду новую, не оставит его в беде, а в итоге получилось не так, как я думал. Вначале министр здравоохранения Зурабов заменяет натуральные льготы инвалидам законом о монетизации льгот, а затем указом Президента РФ инвалидов, получивших инвалидность по общему заболеванию, вообще вычёркивают из списка получателей средств реабилитации.
   С уходом майора мы теряем спокойствие на воде. Приходилось прятать пламя костра, и птицы, облюбовавшие яблоню и готовые прослушать очередной наш концерт, были удивлены, услышав наше приглушённое пение.
Глава 21. В поисках нового места
Окончательно убитый спуск приводит к тому, что нам пришлось искать новые места для рыбалки сетями. Первоначально перебрались недалеко от нашего залива, по другую сторону поля, где не надо было спускаться по склону к воде. Подъехать к новому месту можно было без всяких ограничений. С первого же приезда место под Кузёмкинским заброшенным кладбищем нам не особо понравилось. И на это были причины. Во-первых, оно было слишком доступно для многих, и любой желающий мог попасть туда даже пешком. Пятачок, где можно было поставить палатку, был окружён деревьями, а прямо над нами находилось кладбище. Было ещё одно «но» - в неширокой протоке негде было выставляться таким количеством сетей. У нас даже возникала мысль, стоит ли приезжать сюда  из-за десяти – пятнадцати кг рыбы. Один только раз нам посчастливилось поймать больше, и то только когда выставились в русле Свияги, а туда днём выезжать было опасно. Да и концерты ночные на новом месте не получались. Поэтому мы и покинули его, перебравшись в Бритвино. Но перед тем как оказаться в нём, мы пробовали рыбачить в Исаковской яме, но и там мы долго не задержались, всё потому, что пугало нас присутствие местных сеточников. Всего лишь пару раз мы порыбачили в Крестовой яме, по незнанию поставив сети не в том месте, где стояла рыба, и вернулись домой с тремя килограммами сорожки.
 Время поисков нового места стало для нас временем безрадостных скитаний. Помимо Исаковских ям ездили мы на Кирпичное озеро, что находилось за татарской деревней Молвино, ездили через Молвино на Свиягу и оба этих места оставили в душе противоречивые впечатления. Рядом с Кирпичным озером находился кирпичный завод, отданный после распада СССР в частные руки, добраться до озера в сырое время года на моей Оке практически было невозможно. От Молвино к заводу вела, построенная в советское время, земляная дамба, не имеющая никакого покрытия, поэтому в дождливое время проезд по ней был мучительный. Жирная суглинистая земля после дамбы превращала участок пути от дамбы до озера в отшлифованный каток. В одну из поездок мы не смогли даже добраться до самого озера, которое находилось в двухстах метрах от дамбы, и до деревни  по разбитому полю дотянул нас, пойманный Иванычем, трактор. Причём во время буксировки у Окушки оторвало  глушитель.
  Дно на озере изобиловало многочисленными корягами. Ставили мы там новые сети, а вынимать приходилось один хлам. В сети ловился один серебристый карась, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба.
  Находясь в районе Молвино, вспомнил, как в былые времена много раз ездили мы на Свиягу на мормышку, но зимнюю дорогу в летнее время вспомнить не могли и поехали к Свияге наобум, через поля и огороженный кордон. Куралеся по бездорожью, долго искали выход к реке и, наконец-то, маневрируя между зарослями кустарника, обнаруживаем его. Находим небольшое ровное место и устраиваемся на ночлег. А чтобы добраться до этого места, пришлось преодолевать участок свежевспаханного поля, на котором я опять сорвал глушитель. Пришлось в полевых условиях делать ремонт – протискиваться под днище машины и подвешивать его на проволоке. Разбиваем палатку и по вязкой глине стаскиваем лодку к воде. Надвигалась темень, и мы не стали рисковать, не поплыли к известным рыбным местам, а выставили сети прямо под взгорком, где остановились на ночлег. Свияга в местах установки сетей была узкая, и перегородить её девяностометровыми снастями не получалось. Пришлось их ставить наискосок. И всё равно часть длины сетей легла на мель, и поплавки не прятались под воду, их мог увидеть любой проплывающий на лодке. Так всё и произошло – увидеть не увидели, а изорвали их основательно. Тёмные ночи – это благоприятное время для деревенских браконьеров. Выглядывая из-за кустов, увидели, как две моторные лодки, ехавшие со стороны Соболевской, наехали гребными винтами на сети и перерезали их пополам. Хорошо, что нас они не заметили, а то бы и нам досталось по первое число. 
 Утром проснулись и обнаружили, что и палатка наша, и земля были покрыты тонким слоем первого снега. Получалось, в палатку легли летом, а проснулись зимой! Просто сказка какая-то! Обратная дорога показалась нам сущим адом. Выбраться к деревне по вспаханному полю не удавалось, местами Иваныч выходил из машины и искал доступные пути для нашей малолитражки, а уж выбраться из оврага на ровное пространство стало вообще не доступным. Пришлось рубить сухостой и подкладывать его под колёса. Ладно хоть рыбы бы поймали, но и её-то не было, вот где досада.
 Но вернёмся опять в Исаково.  Проезжая по селу, неожиданно встретили нашего земляка, знакомого нам обоим Сашку Маланина, возившего в советские годы помощника прокурора Буртасовского. Выйдя на пенсию, Маланин поселился в Исаково, и к моменту нашей встречи у него, как нельзя кстати, уже была протоплена баня, и он любезно предложил нам помыться в ней.
Это был настоящий праздник души! Войдя в парилку, нас обдало таким мягким и приятным жаром, что мы готовы были, не попарившись, приняться сразу за помывку, но, повидавший в жизни многого, Иваныч, набрав в ковшик горячий настой полыни и ещё каких-то, только хозяину известных трав, плеснул его в парилку, и… баня наполнилась невообразимым, сказочным запахом. Тело покрылось мелким бисером пота. Забравшись на полок и вынув из тазика запаренные веники, мы начали, постепенно увеличивая темп, хлестать себя. Сразу же шибануло по носу, зажгло мочки ушей и по всему телу пошло неописуемое блаженство.
В предбаннике, оббитом строганными досками, нас поджидал только что вынутый из погреба домашний квасок, а в доме был уже накрыт стол с бутылкой водки посредине и всевозможными домашними соленьями – вкусными рыжиками, огурчиками и помидорчиками. Это была какая-то деревенская сказка и в ней мы смогли поймать невообразимый кайф.   
  В следующий раз мы уже намылились ехать в Бритвино. По пути к нему, на песчаной дамбе догоняем бойко идущего мужика. Им оказался мой давний приятель Эдуард Афанасьевич Корнев.
По дороге  он рассказывает, что у него в деревне есть кирпичный дом с участком земли в 25 соток и на этом участке он содержит пчёл, а напротив этого участка у него так же расположен его же участок со стареньким домом, которым он перестал пользоваться, и предложил нам на летний период использовать его для наших нужд. По приезду в деревню мы осмотрели его, и он нам понравился. В стареньком, начинающем уже ветшать, доме, разделённом на два хозяина, в небольшой кухоньке, отгороженной от единственной комнаты перегородкой, стояла так же старая газовая плита с четырьмя конфорками, а в комнате, обогреваемой небольшой железной печуркой, стоял разложенный диван. К дому было подключено электричество, а во дворе, в пяти шагах от дома, был самый настоящий деревенский туалет. О таких, по истине барских условиях, какие нам предложил мой старый приятель, мы и мечтать-то не могли!
  Рыбачить в русле Свияги поначалу было боязно, но всё равно и сети ставили, и вынимали их исключительно днём. Но такого количества сеток, как было в нашем, ставшем родным, заливе, мы уже не ставили. Нам  достаточно было и четырёх штук, но никак не больше – опасались наезда Казанских инспекторов, а так же местных браконьеров, которые свои сети могли поставить на наши или наоборот.
  Эдуард показал нам и длиннющий залив за берёзовой рощей, куда от Бритвино вдоль совхозного поля вела, укатанная рыбаками и сельским транспортом, просёлочная дорога. Там, в заливе, можно было рыбачить без всякого опасения. Сети никто не ставил, с удочками никто не стоял, так что рыбачили практически без опасений… но только до середины августа – позже из воды потянутся водоросли и уже к сентябрю весь залив становился похожим на колхозное поле. Если сумеешь выставить хоть одну-две сетки, то и они не всегда полностью ложились на дно, а при подъёме из воды в сетях больше было водорослей, чем рыбы.
Прекращаем ездить в залив и прямо в середине деревни находим спуск ещё к одному месту, на так называемую «глинку». Но и там мы не находим удовлетворения – после проливных дождей или спада воды в реке к берегу невозможно было подъехать, а таскать лодку с сетями, по уши погружаясь  в сырую вязкую глину, занятие не из приятных.
По этой, зависящей от погоды и от состояния уровня воды в реке, причине на «глинке» ставим жирный крест и начинаем осваивать  два стоящих впритык к деревне озера – Ракитное и Гусынец. Вот где было раздолье, вот где покой! Местные рыбаки туда и носа не совали, чужие – тоже. Озёра хоть и покрывались водорослями, но не так густо, как это было под берёзовой посадкой и не с середины лета. На озёрах можно было рыбачить и к осени  ближе, особенно на Гусынце. Состав озёрных обитателей не баловал – ловились исключительно караси и ротаны. Но и их, если умело приготовить, тоже можно было употреблять в пищу.
 После выставления сетей возвращались в деревню и приступали к трапезе. Варили любимые другом пельмени и под них разливали Ямскую и провозглашали тосты. Тостов за несколько лет рыбалки скопилось множество, и под них Ямская так и просилась  внутрь, так и просилась!
Но так же, как у Кузёмкинского кладбища, душа не была расположена к пению. Не стало костра, перестали весело щебетать над головой пернатые, небо можно было видеть только  перед сном, когда выходили в туалет, а уж о романтике, какая посещала нас у костра, в заброшенной деревне, и не думалось вовсе. Поэтому после вечерних процедур сразу ложились спать и тут же засыпали.
  В этот период я стал замечать за другом частые и долго продолжающиеся запои, об этом не раз  приходилось слышать и от его жены. Раиса Васильевна жаловалась, что возвращаясь с рыбалки, он спешил  в магазин и  возвращался оттуда с огромным количеством пива. Пил по-чёрному, и после каждого запоя мне приходилось брать его под белы ручки и увозить в наркологию, где его привязывали к кровати и в вену ставили системы. В наркологии он долго не лечился, просил меня забрать оттуда, чтобы после нескольких рыбалок вновь вернуться туда. Просил и умолял его закодироваться, на что он категорически возражал – говорил, мол, если он захочет бросить, то бросит пить и без кодирования. И ведь никто его видеть пьяным не мог, никогда не торчал он, как пьяницы, у магазина. Спиртным он запасался заранее. А когда в больнице умерла его жена, и я принёс ему это горькое известие, он находился в стадии запоя, и не сразу смог понять, какое его постигло несчастье.
  На время запоя Иваныча ставить сетки мне помогал Эдик Корнев, и однажды, выставившись у водокачки, мы подняли первые две сети полные рыбы. Чтобы успеть до наступления рассвета поднять другие и незатемно покинуть водоём, решили первую партию спрятать на берегу острова. Когда я подгрёб к нему, Эдик подхватил тяжёлую кантарку и, ступив одной ногой на берег, ушёл по колено в сырую глину. Выдернуть ногу он не мог, для этого нужно было упереться другой ногой, а тогда бы он мог завязнуть в глине основательно. Пришлось ему вытащить ногу из сапога  и уже без него возвращаться в лодку.
  В декабре 2010 года проходит четыре дня после последнего разговора по телефону с Иванычем. Все эти четыре дня я и утром, спеша на работу, и вечером, возвращаясь с неё, подъезжал к дому и видел его окна без света. Вот тут я и забил тревогу. Позвонил его зятю Сергею, тот вызвал МЧС. Спилив оконную решётку, проникают в квартиру. Валентин лежал на полу, голова и руки находились на диване, и его труп за четыре зимних дня уже начал разлагаться. Так сгубил себя мой хороший друг и партнёр по рыбалке Валентин Иванович Дятьков.               
Шесть лет я приходил к его могиле, смотрел на фотографию и разговаривал с ним, как с живым. Было ему всего лишь 68 лет. Дети сменили ему православный крест на мраморный  памятник с вот такой вот надписью:
Валентин Иванович Дьятьков
15.05.1942 - 08.12. 2010
А рядом, под одной оградой, покоился его отец – Иван Андреевич Дятьков.
Глава 22.  Мой  новый напарник
  С уходом из жизни Иваныча мои похождения продолжились с другим моим школьным товарищем, дружба с которым началась с пятидесятых годов прошлого столетия и не прекращается до сей поры. Вовка и раньше, живя некоторое время в Нижнекамске, занимался рыбалкой, но не браконьерской, как я, а нормальной любительской. Учить его не приходилось, он и при Иваныче выезжал с нами на Стрелку, но не рыбачить, а просто выбраться на природу. После потери Дятькова, на Вовкиной Ниве мы на некоторое время возобновили рыбалку на Стрелке, а затем уже, после того, как были пойманы на водоёме, перебрались под Кузёмкинское кладбище. Но не буду забегать вперёд, а начну описывать всё с самого начала. Первое время, рыбача в нашем заливе, мы ещё ночевали на берегу, но рыбу там уже не выбирали. Выборкой рыбы из сетей мы занимались на его отстроенном в городе участке. Вобщем, мы продолжили действия, начатые ещё при Иваныче. Так же разводили костёр, накрывали поляну, но песни не пели и палатку не ставили, о школьных подругах даже не вспоминали, звёздным небом не восхищались. Вместо песен слушал скучные Вовкины рассказы о тайнах вселенной, о всех, никому не интересных загадочных явлениях из цикла Геннадия Прокопенко и Анны Чапман. Приходилось слушать и о новых разработках в области военной техники. Скучные были посиделки у костра. Чтобы не обидеть рассказчика, я делал вид внимательного и заинтересованного слушателя, хотя на кой ляд мне нужны были его гуманоиды и военное снаряжение, установленное на мобильном железнодорожном составе. Мне девок лучше подавай, пышногрудых и податливых, не красивых изнутри, но привлекательных снаружи. Позже, после выставления сетей мы стали уезжать домой, чтобы на утро снова приехать за ними. 
  Вот в один наш утренний  приезд, оставив друга на берегу, я отправляюсь за сетями и, подплыв с первой партией к берегу, выгрузив их, отправляюсь за следующей. Только оттолкнулся от берега и сделал вёслами несколько гребков, как на берегу послышался треск автоматной очереди и, подняв глаза, увидел друга в окружении группы незнакомых людей. Один из них приблизился к берегу и попросил меня немедленно вернуться назад. Возвращаюсь и вижу, как какой-то парень наставил на Володю кинокамеру, какая-то женщина  подставляет к нему микрофон, и усатенький мужчина в кожаной куртке, по-видимому, старший из группы, задаёт Володе вопросы, а тот отвечает ему субтитрами – крутит пальцами у лица и издаёт  какие-то мычащие звуки.
- Он что, немой? – спрашивает усатенький.
Что я должен был ответить? Поддержать друга и сказать, что он немой? Нет, я был воспитан партией коммунистов и должен высоко нести это звание. 
- Нет, - отвечаю. И, уже обращаясь к Володе, прошу не разыгрывать никому не нужную комедию. – Брось прикидываться, – говорю, - учись  удары судьбы принимать с честью!
  Тем временем съёмки продолжались. Оператор ТВ переключил всё внимание на меня и на молодого человека, спросившего меня, куда я отъезжал от берега. Чёрт меня дёрнул за язык или моё партийное воспитание, только я честно признался, что отъезжал за новой партией сетей. Тогда молодой человек предлагает мне сплавать за ними вместе, Садиться за вёсла и гребёт в указанном мною направлении. Олег, так звали молодого человека, рассказывает мне, что нас прихватила группа по борьбе с экологическими преступлениями, созданная при Министерстве экологии республики. Бросаю в воду кошку и нахожу первую сетку и, сидя на корме, начинаю выбрасывать обратно в воду выбранных из сети судачков, а Олег, заметив мои действия, предупреждает не заниматься, как он выразился, хернёй, потому что камера всё равно  фиксирует все мои действия на плёнку. Впоследствии узнаю, что люди с кинокамерой являлись представителями республиканского телевизионного канала ТНТ и показывать нас будут в ближайшей телевизионной программе под заголовком «Позор браконьерам». 
 Во время составления протокола начал накрапывать дождик, и мы вынуждены были спрятаться в машину, и уже в машине допрос продолжился. По окончании составления акта о поимке получаем предложение явиться к ним в Министерство для составления протокола дознания. И только сейчас у меня возник вопрос – а почему к дознанию привлекался только я один, а Володя отсиживался в машине?
Дознавателем была молодая привлекательная женщина с погонами лейтенанта, звали её Светой Зариповой. А как она превосходно вела дознание, задавала массу провокационных вопросов, на которые невозможно было солгать.      
В перерывах между записями в протокол моих ответов я решал кроссворды, которые купил по дороге к Министерству, и даже обращался к ней за помощью в решении затруднительных вопросов, чем бесконечно поразил дознавателя.
- За всю мою деятельность на посту дознавателя я впервые сталкиваюсь с человеком, позволяющим с необъяснимым спокойствием решать во время дознания кроссворды. Просто уму непостижимо! Обычно сидящие передо мной пытаются изворачиваться как-то и искать оправдания в ложных ответах, а Вы… простите, даже слов не нахожу, что сказать.
 Во время её искреннего изумления моим спокойствием, Света пошла на откровенность и поведала, что коллектив отдела, после прихода в него подполковника Гончурина Константина Анатольевича – участника  боевых действиях в Афганистане, стал сплочённей и мощней, на их счету масса задержаний, и вообще их группа считается лучшей в Министерстве по пресечению браконьерств в водной и земной среде.   
  Тем временем, пока шло дознание, во время Светиной отлучки я вышел на перекур и встретился с Гончуриным. Человек, действительно, произвёл на меня хорошее впечатление, разговаривал со мной не как с браконьером, а как с равным по статусу человеком, что в подобных ситуациях редко случается. В беседе с ним не прозвучало ни единой нотки отчуждения, пренебрежения к человеку, к которому он должен относиться с неприязнью. И этого прекрасного человека я осмелился просить сообщать нам о намечающихся рейдах их группы. Ох, как он вздёрнулся, как изменилось выражение его лица.
- Послушай меня внимательно, – в его голосе почувствовалось раздражение.     - Не для того я рисковал в Афгане, чтоб продавать свою честь. Не смей больше обращаться ко мне с подобными просьбами и, затушив сигарету, он резко покинул помещение курилки.
А Света уже сидела за столом и ждала моего возвращения.
- У меня к Вам остался ещё один вопрос, - приступает она к дознанию. Меня интересует, откуда у Вас взялись сети.
И впервые в процессе дознания я солгал, придумав такую легенду, что  вначале мы приехали порыбачить на удочки, но так как клёва не было, решили возвращаться домой, а по дороге встретили старого приятеля, который предложил нам сети, оставленные очень давно одним из его знакомых. Света тут же ухватилась за мой неоткровенный ответ и стала интересоваться данными приятеля. Я продолжил загибать ей, что по истечении стольких лет знакомства не удосужился даже фамилию его спросить, Так – Эдик и Эдик. Знаю, что проживает он в Зеленодольске и что в Бритвино у него пасека, а не смотря на возраст, он продолжает работать врачом  скорой помощи в Зеленодольске.
Никак не мог предположить, что она может ухватиться  железными клещами за мой неправдивый ответ и ринется искать нашего подстрекателя в деревню Бритвино.
- А знаете что. А не съездить ли нам в деревню и не побеседовать ли с Вашим приятелем?
Вот тут я откровенно начал жалеть, что солгал и если ложь откроется, то в её глазах я буду выглядеть самым обыкновенным вруном.
- Нет, говорю. Туда в это время проехать можно только на тракторе. На обычной  машине туда мы вряд ли доберёмся.
  Предположить даже не мог, что она рискнёт съездить в Бритвино и без меня, а не застав Эдика в деревне, прибыть на городскую скорую, где ей сказали, что в настоящее время он находится на излечении в стационаре. Ой, как далеко до неё был комиссар Мэгре. Эдик лежал в кардиологии и появление в палате лейтенанта Зариповой было для него ещё одним ударом. Естественно, он отказывался от нашего знакомства и сказал, что меня он совсем не помнит.
  Следующее дознание начинается с укоров, мол, я своим враньём подорвал её установившееся мнение обо мне. Но предыдущее мнение, как о заблудившимся в самом себе человеке, взяло верх, и она предложила  совсем реальный выход из сложившейся ситуации, откровенно желая не доводить дело до суда. Для этого нужно было совсем немногое – заключить мировое соглашение с директором Заказника Виктором Александровичем Загумённовым.  Я был на все сто процентов уверен, что смогу выкурить с ним трубку мира. Он жил в городе всего через два дома от меня и с ним у меня были хорошие отношения, поэтому я зашёл в его кабинет, открыв дверь ногами. Тут же, не рассказав суть прихода, протягиваю написанный моей рукой проект мирового соглашения. Директор Заказника вроде был не против протянуть мне руку помощи, только он хотел взять отсрочку, чтобы посовещаться с юристом. А юрист, заглянув в талмуд, разбивает начисто мои намерения. Суть её отказа заключалась в том, что воды не вправе распоряжаться ими. Суда опять избежать не удалось. По суду, помимо оплаты за ущерб в семь тысяч с копейками, которые предназначались Минэкологии, пришлось оплатить ещё и по 156 статье Уголовного кодекса  часть 1. До вора в законе двух судов было недостаточно, и если б я прекратил заниматься запретной рыбалкой, мне б и не светил этот почётный для вора титул.
И ещё несколько лет я вместе с Вовкой попадался в лапы разнообразных силовых структур.
Глава 23. Прощай, Рене Лекомб
   Нормандский путешественник Рене Лекомб о своей привязанности к бродяжничеству высказался так: «Я люблю приключения. Меня влечёт к ним манящий голос сирен».      
  Я не просто так озаглавил эту главу. В этой главе вы в последний раз присутствуете со мной в  моих «причудливых» похождениях. И не искать мне больше  на  свой зад приключений, не проваливаться  под лёд и не мять цветы в полях багряных. Не раз, сидя на Стрелке у костра или за столом в Бритвино, мы затрагивали вопрос - а не пора ли завязывать с сетями, успокоиться и жить, как живут остальные. А жить, как остальные, меня уже не привлекало. Меня  не устраивал их скучный и однообразный стиль жизни, как, вернувшись домой с работы, обнять диван и тупо сидеть у телевизора. Даже явки в суды и постоянная боязнь быть пойманным кем-то не заставит меня устоять перед влечением выбраться на рыбалку с ночёвкой у костра. Да и попадался в малоприятные ситуации чисто по своей вине. Взять хотя бы нашу предпоследнюю встречу с блюстителями порядка у Кузёмкинскокого кладбища. В этот раз выставили сети вдоль обоих сторон стоявшего напротив заросшего камышом острова. Вечер провели по традиционному и привычному сценарию, а утром, подкачав лодку, собрались за сетками. Тут, невдалеке от нас, останавливается неприметная отечественная машина, из которой выходят молодые ребята с охотничьим ружьём – одним ружьём на четверых. Вот здесь нам бы насторожиться и проследить за их дальнейшими действиями. А они давай мозги нам пудрить – прицелятся в небо и по-детски выстрелят губами по невидимой дичи. Пуф, пуф – звучал их псевдозалп из двустволки. Одним выстрелом запудрили нам мозги и мы, оттолкнувшись от берега, поплыли за потенциальным ущербом. Хорошо, что ущерб был невелик и хорошо, что во время составления акта о задержании у меня неожиданно заболел желудок и я, обхватив живот обеими руками, поспешил под кустики.
Суд над Володей происходил в Свияжске. В Свияжск можно было добраться двумя путями – на электричке и паромом. Оставив машину на своём берегу, он на пароме пересекает Волгу и пешком отправляется до здания суда. А это не много, не мало, а около двух километров будет. Нарушитель получает по заслугам. Молоденький адвокат по своей неопытности не смог отстоять  нарушителя. В суде так часто бывает. Если адвоката назначает сам суд, и ты только на суде впервые встречаешься с ним – это означает, что бороться за тебя он не будет, ему и так зарплата капает. Выходя из зала суда, Володя попросил его, (кстати, тоже Зеленодольца,) подбросить до парома, а судья, годившаяся ему в дочки, встала в позу и руками и ногами пыталась выставить его из машины. Ей, видите ли, западло находиться с преступником  в одной машине, дышать с ним одним воздухом.    
 Последнее в жизни попадание в полицейские руки произошло, когда мы с Володей перебрались к Эдику. Сети, аккуратно набранные в кантарки, вечером, поставили у «водокачки» и, чтобы утром легче было найти их, отметили места поставки каждой прикрепленными к кустам целлофановыми пакетиками. Для чего мы их метили? Да просто потому, что были случаи, когда за ночь сети сносило с места и на их поиски тратилось драгоценное время. А находиться на воде с явными уликами был не малый риск. Случалось, и инспекция могла нагрянуть или по воде на лодках, или на машинах с берега могли заметить. Да ещё при приезде на берег обратили внимание, что на водоёме мы не одни. На небольшом пятачке «у дерева» уже находилась чёрная «Ауди» с марийскими номерами. Сам хозяин, неприметный плюгавенький мужичок невысокого роста, «челночил» от берега к заливу, проверял, судя по привезённой им рыбе, сетку с некрупной ячейкой и прятал мелочь в высокой прибрежной траве. Там у него находилась двадцатилитровая алюминиевая кастрюля с красной надписью, какую в основном используют в лечебных учреждениях. Узнаём, что зовут его Василием, и что он приехал из Волжска. Сразу было видно, что это рыбак так себе, потому, что занимался чистой воды хернёй. Настоящий браконьер не будет рыбачить мелкой сеткой и не будет красоваться на воде, постоянно елозя по ней на резиновой лодке, и привлекать  к себе внимание посторонних. Одним словом – мариец, он и в Африке мариец.
 В тот момент, когда Васька отсутствовал, подъезжают на иномарке два молодых парня и за разговором интересуются, мол, мужики, не могли бы нам подсказать, где им можно поставить сетки. Ну и мы, два взрослых мужика, уши-то и развесили. Узнав, какой ячеёй у них сети, даём им совет в том, что с их мелкими сетями в русло лучше не соваться. Получив такой совет, они садятся в машину и отбывают в сторону Шумихи. Мы тоже прячем дюралевую  лодку в прибрежных камышах и уезжаем в деревню.
Утром, ещё не начало светать, мы проезжаем песчаным карьером и сквозь берёзовые поросли замечаем красные проблески стояночных фонарей. Тут бы  нам  насторожиться и самим затаиться и, дождавшись, пока машина не уедет, только тогда выплыть за сетями. А мы не сделали ни то и ни другое. Приехали на берега, повстречали нашего нового знакомого Ваську, который так и продолжал челночить всю ночь, сели в лодку и поплыли за сетями.
  Пропущу описание наших долгих поисков сетей, которые стащило ночным течением и начну с того момента, когда мы вернулись на берег. Стало уже достаточно светло, вслед за нами на подходе маячил Васькин одинокий челнок. Прячем сети с рыбой в высокую траву и грузим на багажник лодку. В это время к стоянке подъезжает милицейский Уазик и из него выходит вчерашний парень и с ним мужчина в милицейской форме с капитанскими погонами. Мгновенно берут нас в оборот, к Володе в Ниву подсаживается вчерашний молодой человек и без всякого представления начинает составлять протокол. У меня, как и в предыдущем случае, прихватывает желудок, и я потихонечку прячусь за дерево и из-за него наблюдаю за действиями, развёртывающимися на пятачке. По примятой высокой траве те находят наш схрон и таким же образом находят Васькин тайник. Мариец пытается сесть в машину и скрыться, но им уже занялся капитан. Вынимает из замка зажигания ключи от Васькиной машины и пытается удержать вырывающегося из рук напористого марийца. А тот идёт в полный отказ, мол не моя это рыба и всё тут, попробуй, докажи. Тем более в его резиновой лодке никаких улик не обнаружили – тот ещё находясь в лодке, заметил полицейскую машину и выбросил в воду весь очередной улов.   А раз Васька не признавал свою причастность к его рыбе, то её, естественно, присоединили к нашему ущербу. Он и так был не мал, а тут ещё и Васькина мелочь добавилась. Как только не умоляли его признать свою добычу, а он по-прежнему стоял на своём - не моя эта рыба и всё тут – попробуй теперь докажи. К тому же Ваське удаётся  выхватить свои ключи из рук капитана, успеть сунуть их в замок зажигания и оставить нас отдуваться за его рыбу. А могли и не попадаться, если б своевременно включили мозги. Ведь неспроста их машина пряталась в песчаном карьере.
  Если задаться целью и подсчитать общую сумму оплаченных нами штрафов, то получается, что на эти деньги проще было бы скупить всё содержимое рыбных прилавков рынка, да только и бесплатно будут давать лежащую на этих прилавках рыбу  – не взял бы. Потому что на рынке свежей рыбы никогда и не было. А к этому выводу я пришёл после того, как приходил на рынок за молоком и каждый раз интересовался, чем заложен рыбный лоток. Вот потому-то я и ездил всю жизнь за свежей рыбой.  Пропускал только период нереста, осознанно понимая, что нельзя лишать особи естественного природного процесса.
Глава 24. Мирон и Макар
  У нас с Володей был краткий период в нашей жизни, отданный рыбалке с базированием в селе Исаково. О селе я упомянул в самом начале своих жизнеописаний, и связано это было с реставрационными работами по восстановлению местной церкви. Говорил о порушенной в годы становления Советской власти звоннице и о исчезновении колокола, который был заказан в Санкт-Петербурге в 2015 году. Так вот, спешу уведомить, что заказ изготовлен и установлен в звонницу и впервые за многие десятилетия колокол вновь зазвонил для прихожан. А случилось это в 2017 году, как раз в год столетия советской власти. А через год Россия почтила память последнего Российского императора.          
  Мирон и Макар – это прозвища двух браконьеров-сеточников, рыбачивших исключительно в двух Исаковских ямах – Крестовой и Гаишной. Так стали называться некогда безымянные открытые водохранилища. Крестовая яма соединялась с руслом Свияги неглубоким проливом и своё название она получила после установки на её берегу огромного православного креста. В 80-е годы я приезжал сюда рыбачить на сазана, а в 90-е ловил судаков со льда. Тогда она не носила названия Крестовой, называлась  просто Малой. А через трассу, идущую на Москву, находилась вторая, Гаишная яма, называвшаяся раньше Большой.  Мирон – это Мишка Миронов, родившийся в селе в середине 50-х годов и в настоящее время с весны и по осень проживающий в родительском доме. Здесь у него разрабатывалось родительское позьмо, на котором выращивались все необходимые для семьи овощные продукты – картофель, лук, томаты, зелень и паслёновые.
В доме, помимо горницы, под одно крышей находилась ещё одна комнатушка, в летнее время служившая Мирону спальней, а также во время сбора урожая служившая как овощехранилище. Два этих помещения разделяла кухня с обеденным столом, холодильником и газовой плитой. В нехолодное время, когда мы не топили печь, после установки сетей, принимали ужин с привезённой мною самогонкой, настоянной на садовых травах и очищенной от сивушных масел марганцовкой. Молоком и пищевой содой. Соду я стал использовать, получив дельный совет от прожжённого мастера самогоноварения и, испытывая этот метод впервые, едва не сжёг дома кухню. И надо было додуматься высыпать в заполненную до краёв шестилитровую кастрюлю, стоящую на газовой плите с работающей конфоркой, полную, с горкой, чайную ложку соды. Мгновенно поднявшаяся огненная вода выплеснулась на поддон и вспыхнула синим пламенем, Загорелись занавески, оплавился подвесной потолок, и пострадала растительность на голове и на небритых щеках. Но, что было самым горьким для меня – содержимое кастрюльки убавилось на целых два литра.
С наступлением холодов мы перебирались в горницу, и вся предсонная процедура производилась уже в ней. Жарко топили печь, усаживались за стол и повторяли то, что делали на кухне. Мирон выкладывал на стол привезённую из дома жареную картошку, Макар открывал любимые им бычки в масле, а Володя резал на дольки полукопчёную колбасу. С моей стороны из пакета ложились болгарские перцы, взрощенные в собственном саду, луковица чеснока и репчатый лук, хотя этого добра можно было не полениться взять в Мироновых закромах.
В преддвериях осени на Гаишной яме активизируется клёв судака. Несмотря на вывешенный аншлаг, запрещающий нахождение транспортных средств на её берегу, машин на мысу скапливается множество. В лексиконе двух Мишек этот мыс почему-то обозначался островом, и однажды нас с Володей за нахождение на мысу прихватила экологическая полиция и оштрафовала на 500 рублей. Тем не менее, невзирая на запрет, мы продолжали заезжать туда, потому что эта точка была удобна для выгрузки сетей и нашей лодки, весившей свыше пятидесяти кг. Во время строительства моста через Свиягу дно у ямы значительно  углубилось, и его рельеф представлял резкий скос. Стоило сделать пару-тройку шагов от берега, и можно было погрузиться в воду с головой. Вот на этот скос мы и выгрузили лодку, а пока Володя возился у машины, я удобно устроился на корме и… прямо через спину с головой окунулся  в холодную осеннею воду. Несмотря на то, что до берега было каких-то 2 – 2,5 метра, ноги дна не доставали. Хорошо, что я успел схватиться за борт, и это помогло мне удержаться на плаву. Самое ужасное было то, что мой протез слетел с ноги и остался висеть на брючине. Забраться в лодку самостоятельно я не мог и надеялся только на помощь друга. К счастью, он завершил дела у машины и направлялся к берегу. Вытянуть намокшее тело ему не удавалось, но тут подоспела помощь ещё с одной машины, собирающейся покинуть водоём. Так я оказался опять в лодке и, подстелив на сиденье мешок, мокрый с ног до головы вернулся в Минькину избу (Минька – это Мишка Миронов). Развесил одежду на печи, переоделся во всё сухое и вновь был готов к «мерзкому деянию». Приближался октябрь, вода в яме не согревала, и если бы не своевременно протянутая рука друга, неизвестно, писал ли я эту повесть о своём браконьерском пути.
Примечательно, что рыбы в сетях было море и даже одну из них я не смог оторвать со дна – так её скрутило гибридами, а моя кошка без усов (кошка – это тяжелый металлический брусок, с помощью которой браконьер находит сеть на дне) цеплялась за снасть и при подъёме тут же соскакивала. Я уже был готов отказаться от этого бесполезного занятия, но, приплыв без сетки к берегу, опытный Мирон, взяв с собой свою кошку, достаёт скрученную в верёвку сетку из воды. Сетка даже в кантарку не умещалась – столько в неё ввалилось гибрида.      
С испокон веков жители этого села занимались рыбалкой. Село, даже по современным меркам, было небольшое, домов на пятьдесят, а после проведения через него Московской трассы, в селе появились и мотель, и придорожное кафе. Даже из древней ветряной мельницы с её заброшенным участком размером в пол гектара земли сделали на старинный манер крестьянское подворье. В живописном месте, прямо на берегу залива Свияги, республиканские чины выстроили элитные дома и содержали в них свою дворовую прислугу.
До самого ледостава 62-х летний пенсионер проживал в селе, изредка появляясь в городе, где жила его семья. Вместе с женой Тамарой возделывал огород, и цены бы ему не было, если б он изредка не напивался, а чаще  следил бы и поддерживал отцовские строения, а то в деревенский сортир, когда мы только появились, войти было невозможно. Дел в сельской местности летом хватало, а когда на ямах появлялся лёд, Мишка и с мормышкой рад был и на льду посидеть.
Мы с Вовкой прибились к нему через Макара, то есть через Мишку Макаренко, рослого 55-ти летнего мужчину, крепкого телосложения, много лет находившегося в «завязке». Но пиво употреблять не бросил и каждый приезд  к Мирону  привозил с собою полторалитровую пластиковую бутылку с пивом, послужившую однажды одной из причин их раздора и концом  многолетней дружбы двух Мишек. А виной всему была невидимая жадность одного и чрезмерная деревенская простота другого. Да кому может понравиться, когда мы садились за стол и непьющий Макар открывал холодильник, а его бутылка была ополовинена. Скрывать нечего, выпить Мирон любил и от него бесполезно было прятать что-либо спиртное – всё равно найдёт и хоть глоток, но отхлебнёт. Потом, когда о крепком здоровье можно было говорить только в прошедшем времени, Мирон бросил дружить со спиртным, но было уже поздно – Макара подобрал другой хозяин. Хочется подчеркнуть их виртуозное мастерство выставляться сетями по одному. В своём раннем «творчестве» я тоже пробовал выставляться один, только отсутствие такого опыта заставило меня отступить от задуманного. Оба Мишки не придерживались привычного канона и  сети приучились набирать в полиэтиленовые пакеты  и выставляться ими по одному - придерживали пакет с сетями сомкнутыми коленями, гребли и одновременно бросали их в воду. Просто факиры какие-то! Мы ж с Володей набирали сети в кантарки, даже перекладывали каждую набранную сеть газетным листом или картоном. Концевые груза укладывали в полиэтиленовые пакетики и всё равно выставляли сети с изъяном – выбросишь несколько метров и просишь гребца пришпорить бег лодки, чтоб расправить запутавшийся участок сети.
Осенью, когда вода уже остывала и темнело рано, мы приезжали засветло, топили печь, и пока горела топка, помогали Мишкам набирать сетки в пакеты. Потом садились перекусить, а перекусив, разъезжались по своим местам – оба Мишки спускались к большой Гаишной яме, а  нам с Вовкой доставалась протока к ключу. Пусть в нём ловилось меньше рыбы, но спокойствие всё же было дороже. В самом начале наших поездок в Исаково мы начинали рыбачить в глубоководных ямах, а Макар опекал нас, указывал места, куда, не мешая друг другу, можно было выставлять наши сети. Да и в первый год, когда мы с Вовкой больше склонялись в пользу Макара, и так получалось, что приезжая чаще в Мироновское отсутствие,  мы занимали Мироновские места. В промежутках меджу поставкой сетей и их выемом, после позднего ужина садились играть в карты, где мне категорически не везло, и я постоянно оставался в дураках. Из-за того, что на дороге круглосуточно дежурил пост ГАИ, ставить и поднимать сети приходилось в тёмное время суток. А летние ночи были так коротки, что выспаться мы не успевали.
 Рыбы в сети набивалось до чёрта, причём радовало её разнообразие, хотя, как во всех водоёмах, на ямах водился и гибрид. Это позже, когда Мирон угостил нас гибридом горячего копчения, взгляды на эту часто попадающуюся рыбу поменялись. Свет увидела, давно и без дела хранившаяся в гараже, объёмная шашлычница  с гидрозатвором, сваренная из нержавеющей стали.         
  Стандартная высота сетей в 1,5метра в ямах, где глубина доходила до 12 метров, нас не устраивала – попадались крупные экземпляры рыбы, которые скручивали сети  верёвкой. Мишка Макаренко, который в сетях знал толк, первым начал использовать 3-х метровые сети, а когда по весне в ямах появлялась сопа, и гуляла она в полводы, Макар выставлял на неё сети пятиметровой высоты. У Макара был свой прихват на водоёме – знакомый егерь, который и сам расставлял сети, причём безбоязненно, и оповещал Макара о грозившей опасности. Когда мы собирались вместе, места в Гаишной яме на всех не хватало, хотя мы с Володей могли и в Крестовую яму выставиться, но мы почему-то этим не пользовались и Макар отправил нас на длиннющую протоку, уходящую от Крестовой ямы аж до Мизиновского кладбища. Редко в ней попадалась бель, но ради спокойствия на протоке, рыба нас вполне устраивала. Привозили сети с рыбой на Миронов участок и, когда уже Макар отделился, выбирали и свои сети, и Мирона, бросая рыбу в общую кучу. Хотя Мирон и проигрывал при дележе,  всё равно у него и в мыслях не появлялось, как это, рыбача одной компанией, делить рыбу на свою и чужую.
В этот же период, когда мы перекинулись в Исаково, мы съездили один раз ставить сети к самому Господу Богу. Это я так, образно. Просто хотел сказать, что приехали к сказочному острову Свияжск, туда, где в Свиягу впадает небольшая и малознакомая рыбаку речка Секирка. Представляете – ночь, широкое раздолье недалеко от острова Свияжск, сам остров с хорошо обозримыми церквами и храмами в освещении множества ламп, свет которых проникает так же на акваторию залива и мы, два ничтожных браконьера, на фоне такого божества, украдкой ставящие браконьерские щупальцы на хранимую Господом снедь. Казалось, и рыба, вынутая поутру, имела над головой святой нимб и сама она впитала святые запахи храма. Буквально той же ночью мне приснился кошмарный сон, будто оказался я в лапах демона со свитой вампиров с рыбьими головами.
Миньки теперь не знают друг друга, Не скажу, пересекаются ли их тропинки, ведь лодки теперь у них разные, а значит и глухие места, где они круглогодично хранили одну общую лодку, тоже разные. И поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем – всё, как у классика русской литературы, даже не поссорились, а молча разошлись по неизвестной мне причине. Просто Мирон предложил как-то Макару убрать купленную Макаром года три назад пластиковую лодку  куда-нибудь с огорода, а Макара это сильно задело и он переметнулся к другому дому в том же Исаково.
Эпилог
   Солнце в начале апреля 2015 года по-весеннему грело воздух, льда на Свияге  практически уже не было, стоял он только на заливах, ходить по льду толщина и твёрдость позволяла, несмотря на то, что  его  поверхность  была покрыта тонким слоем воды, которая к утру застывала, а ближе к полудню  тонкая корочка оттаивала, и я даже не успел заметить, как моя здоровая нога, обутая в войлочную обувь с резиновой подошвой (в советское время она называлась - «прощай молодостью»), намокла. Случилось это в большом заливе, находившемся чуть выше Исаковского моста через Свиягу. Редко, очень редко клевал 50-ти граммовый окушок, и за полдня нудной рыбалки на льду в моей мизерной кучке я насчитал одиннадцать полосатиков. Собрались идти к машине, я поднялся и вот здесь почувствовал сырость в ногах. Значения не предал, мало ли у меня было подобных случаев. Пока шагал к машине, влаги в обуви добавилось, каждый шаг сопровождался неприятным хлюпаньем. В таком состоянии и доехал до дому. Через год, в начале марта, я решил прокатиться к городской переправе и, ещё спускаясь по ступеням, почувствовал боль в  ногах и это меня  обеспокоило, а уже приехав к берегу и сделав первые шаги, боль усилилась и я, не став рисковать здоровьем, возвратился домой.
23 марта в 10 часов 42 минуты я уже лежал на больничной койке без обеих ног. Таков был итог моих рыбацких похождений, за которыми я охотился всю свою сознательную жизнь. Умное изречение нормандского путешественника было девизом всей моей жизни и благодаря безрассудному влечению и нежеланию бестолково прожигать жизнь я и пришёл к такому концу. И хорошо, что все жизненные перипетии не сломали во мне безграничное стремление к рыбалке и во мне, вопреки печальному исходу, сохранился здоровый оптимизм. Все имена и фамилии, встречающиеся в моих воспоминаниях, подлинные. Могут обнаружиться небольшие расхождения в датах, но это для читателя не так существенно и не ругайте меня, если я чего-то  утаил – годы, всё-таки!
Постскриптум
  Сегодня, 27 октября 2018 года получаю неприятное сообщение,  что на 74-м году жизни мой друг Геннадий Павлович Храмов скончался от рака прямой кишки. Попрощаться с ним, помимо его родни, пришли и мы с Арнстом. От Немца я узнал, что он до сих пор (один из прочих «воров в законе»), несмотря на статус инвалида 2-й группы, на законных основаниях продолжает заниматься рыбным бизнесом. Иначе говоря, он по-прежнему ворует у государства водные богатства. Дай-то ему Бог крепкого здоровья и долгих лет жизни. Пожимая на прощание руку, Сашка Арнст произнёс обычное: - До встречи, только не на похоронах.  А Геннадию Павловичу мы оба традиционно пожелали: - Пусть земля ему будет пухом!
Философские размышления пожилого человека
   От истоков к руслу несутся реки. Именно так замыслил Всевышний, создавая жизнь на Земле и подчиняя бытиё  своей безграничной воле.
В недрах земных зарождались истоки и подобно крови человеческой, текущей по сосудам, истоки эти пробивали в земле свои многочисленные русла. И дарил Господь людям радость жизни, и селил людей на берегах рек и велел им оберегать богатства речные. Люди, приручившие реки, использовали их энергию в своих целях, тем самым ограничивали естественное воспроизводство водных обитателей.
На сегодняшний день большинство европейских рек превращены в стоячие, малоподвижные водоёмы, и если в былинные времена усталый путник мог утолить жажду, припав губами к речной воде, то на сегодня, прежде чем  припасть к воде, он трижды перекрестится.
Если б рыбы умели говорить, они бы не стали умалчивать и поведали нам о том, как  тяжко им живётся  в последние  столетия.
В 2017 году Российское правительство заикнулось о выделении из бюджета страны денежных средств на очистку Волги от годами лежащего на дне мусора в виде затопленных и поржавевших барж, пароходов и им подобных, но, видимо, не дошли эти средства до цели, затонули в мутных водах великой русской реки.
  А в увечности своей я нашёл и положительный момент, так как не предстать  мне уже перед уголовным судом. И остался у меня только один суд и называется он Судом Божьим. И только ему вершить мою судьбу, ему решать, где мне находиться в потустороннем мире – то ли в Аду, а то ли в Раю.
  Заканчивая исповедь, невольно задаю себе вопрос – а в чём заключается отличие простого рыбака-любителя от матёрого «вора в законе», каким я был добрую половину своей рыбацкой жизни. Отвечаю прямо, исключая всякое лукавство –  рыбаком-любителем не двигала пресловутая жажда к наживе, его не преследовали муки совести, постоянный страх быть пойманным и наказанным за явное варварское уничтожение рыбных богатств великой русской реки. Игнорировать Правила рыболовства – великий грех и я жалею, что дошёл до этой истины слишком поздно, когда благодаря нашим необдуманным деяниям эти богатства становились на грани уничтожения и я не косвенно, а в прямом смысле, столько лет являлся участником природного коллапса. Хочу упредить тех, кто остаётся стоять на грабительском пути к истреблению рыбных запасов – прежде чем решится на это, следует основательно задуматься, что мы оставляем после себя грядущему поколению – вымершие воды и полнейшее исключение радости пребывания на могучей реке в качестве рыбака-любителя.
  В моих описаниях часто описывалась природная красота и однажды, читая повесть Михаила Тарковского «Мне оставлено наследство», меня поразило его меткое определение сути таковой. Я приведу цитату из этого произведения. Природа, пишет он, самый простой язык, на котором небо разговаривает с людьми. Может быть, нам не хватает душевной щедрости на любовь к ней, и потому она часто видится нам равнодушной или враждебной? Она кажется нам наивной и бессмысленной, потому что, быть может, мы сами ищем смысла вовсе не там, где надо… всё стараемся чем-то от кого-то отличиться, и всё сердимся, что никак не выходит. Может быть,  потому и относимся к ней неуважительно и обижаемся на неё зря тогда, когда забываем о главном – она любит труд, терпение и не переносит жадности и верхоглядства. А тот, кто служит вечной красоте, не стыдится повторений.
                Октябрь 2018г.