Сёстры и братья часть 1 глава 15

Михаил
Командира отдельной мотострелковой бригады особого назначения полковника Михаила Орлова в ночь на 17 октября 1941 года вызвали в Кремль. Генерал-полковник Артемьев, командующий Московским военным округом, коротко приказал ему по телефону:
- Возьмите человек восемь надежных офицеров и поступаете в распоряжение коменданта Кремля.
По прибытии к коменданту, генерал-майор Спиридонов велел ему встречать партийных и советских руководителей, прибывающих на совещание к сборному пункту, расположенному около кинотеатра «Ударник» на Кадашевской набережной.
- Сегодня решится судьба Москвы… - подумал Михаил.
Была тёмная осенняя ночь, нигде ни огонька. Изредка по небу пробегал луч прожектора и угасал. Слышался мерный, неторопливый шаг патрулей.
- Как мы позволили фашистам дойти до сердца России? - мучился он.
Немецкие части стояли в нескольких десятках километров от столицы. Гитлер готовился к параду в покорённой Москве. Полковник знал, что накануне Иосиф Виссарионович Сталин принял решение об эвакуации:
- Ничего не должно достаться врагу!
Начался отъезд правительственных учреждений в Куйбышев. Но стоял пока почётный караул у Мавзолея.
- Москвичи должны были верить, - подумал военный. - Ленин по-прежнему с нами…
Сталин должен был покинуть столицу в ближайшие дни. Светлана паковала вещи. Его библиотеку и личные бумаги перевезли в Куйбышев. Секретный поезд ждал Иосифа Виссарионовича в железнодорожном тупике.
- На аэродроме дежурят четыре самолёта и «дуглас»… - узнал Орлов. 
Пять советских армий погибали под Вязьмой и Брянском. Окружённые из-за ошибок командования, они выполнили задачу и вымотали немцев.
- Они погибли, но гитлеровцы вышли к Москве измотанными, - оправдывал действия вождя Михаил.
Недавно Орлов стал свидетелей неприятного случая в его кабинете. Генерал Апанасенко и командующий Тихоокеанским флотом Юмашев прибыли в первых числах октября. Их ждал Сталин, который пояснил военным:
- Немцы начали наступать на Москву, и поэтому необходимо перебросить войска с Дальнего Востока к столице.
Апанасенко аккуратно записал номера воинских частей, которые нужно передислоцировать, и кабинета отправил шифровку заместителю о немедленном исполнении приказа. Иосиф Виссарионович поинтересовался:
- Сколько в распоряжении Дальневосточного фронта имеется противотанковых пушек?
Апанасенко ответил, Сталин приказал отправить пушки для обороны Москвы. Вдруг стакан с чаем, стоящий напротив Апанасенко, полетел вниз. Генерал отскочил от стола и закричал:
- Ты что? Ты что делаешь?! Мать твою!.. А если японец нападёт, чем буду защищать Дальний Восток? Этими лампасами?! - хлопнул  руками по бокам. - Снимай с должности, расстреливай, орудий не отдам!
- Успокойся, товарищ Апанасенко! - отреагировал он на невиданное хамство. - Стоит ли так волноваться из-за пушек?.. Оставь их себе.
Апанасенко успокоился, разговор проходил миролюбиво. Генерал попросил направить его в действующую армию, воевать с немцами. Иосиф Виссарионович просьбу не удовлетворил:
- Пока существует опасность войны с Японией, такой опытный генерал, как Апанасенко, должен находиться на Дальнем Востоке.
В этот день в Москву прилетел Уинстон Черчилль. Премьер-министр Великобритании прибыл в угрюмое большевистское государство, которое когда-то пытался настойчиво задушить при его рождении.
- Вплоть до появления Гитлера он считал нас злейшими врагами цивилизованной свободы… - усмехнулся Орлов, когда увидел его.
Перед вылетом из Лондона Уинстон сказал спутникам:
- Если Гитлер оккупирует ад, попрошу помощи дьяволу в палате общин! 
Сталин встретил британского премьера как друга. После нападения на СССР Черчилль стал вынужденным союзником. Иосиф Виссарионович понимал его отношение к ситуации:
- Для него идеальная война, когда враги перегрызут глотки друг другу… 
Вечером Светлане Аллилуевой велели принять участие в банкете, который давало советское руководство по случаю прибытия английского премьера. Отец захотел представить её высокопоставленному гостю.
- Мне хочется поговорить с ним по-английски... - мечтала девушка.
Она прилично знала английский язык, но была робкой. Светлана вошла в комнату, где сидели отец и Черчилль, весело сказала:
- Здравствуйте! 
Сталин был с гостем чрезвычайно радушен и гостеприимен. Такое расположение духа очаровывало всех. Он произнёс:
- Это моя дочь. Рыжая.
Уинстон Черчилль заулыбался и сказал:
- Я в детстве был рыжим, а теперь вот… - он ткнул сигарой в облысевшую голову. - Моя дочь служит в Королевских ВВС.
На банкете много пили. Сталин, видимо, понявший, что дочь беспокоилась о его состоянии, сказал добрым голосом:
- Не бойся, России я не пропью. А вот Черчилль будет завтра метаться, когда ему скажут, что он тут наболтал…
Немного подумав, Иосиф Виссарионович продолжил:
- Когда делаются большие государственные дела, любой напиток должен казаться водой, и ты всегда будешь на высоте. Всего хорошего!
Светлану, семью Василия и дочь Якова перевезли в Куйбышев. Сталина ждал секретный бункер. Наркоматы и Генеральный штаб работали там.
- Трусы готовятся к приходу немцев, - проезжая улицами изнасилованного города Орлов с ненавистью смотрел на суетящихся москвичей. - Не хотят защищать столицу! 
Дым костров стоял над центром, горели архивы. В подвалах Лубянки торопливо расстреливали узников. В ночь на 16 октября Берия собрал совещание партийных руководителей и приказал:
- Эвакуировать всех, кто не способен защищать Москву. Продукты из магазинов раздать населению, чтобы не достались врагу.
Утром по шоссе Энтузиастов неслись на восток автомобили вчерашних «энтузиастов», груженные никелированными кроватями, коврами, чемоданами, шкафами и жирным мясом хозяев барахла.
- У меня бронь! - кричали люди на вокзалах и штурмовали поезда.
Предприятия закрывались, работникам выдавали месячную зарплату. 
- Есть случаи нападения на эшелоны! - злился Михаил.
Городское руководство не пыталось обуздать паникёров, оно спешно покидало город. В оставленных квартирах открыто орудовали воры.
- Часто сами управдомы указывают им богатые квартиры, - подумал Орлов. - За бесценок продают картины и драгоценности…
Машины с погашенными фарами начали тихо подъезжать к кинотеатру, Михаил с офицерами проверяли документы, подсвечивая синими фонариками, затем группами по четыре человека через Малый Каменный мост вели к Боровицким воротам Кремля.
- Я с двумя офицерами впереди, три офицеров сзади! - приказал Орлов.
У Боровицких ворот их встречал генерал-майор Спиридонов и принимал пришедших, они возвращались обратно за новой группой. В первом часу ночи все собрались в кабинете Сталина.
- Его пока нет... - огляделся Михаил.
Берия громко разговаривал с Молотовым, пытаясь заставить повлиять на Иосифа Виссарионовича и убедить его сдать Москву.
- Нас окружат и перебьют, как щенят! - горячился Лаврентий.
Вячеслав Михайлович отмалчивался. Генерал-майор Спиридонов пошёл доложить, что все собраны и в кабинет вошёл Сталин:
- Здравствуйте, товарищи! - шагая по ворсистому ковру в мягких сапогах, он прошёл к письменному столу, взял из коробки «Герцеговина Флор» папиросу, размял её в трубку, закурил.
Иосиф Виссарионович спросил у генерал-майора Спиридонова:
- Машины прибывших отпустили?
Получив отрицательный ответ, приказал:
- Отпустите все автомашины по домам, чтобы не демаскировали Кремль. В случае надобности вызовем.
У многих выступил холодный пот, совещание намечалось долгим. Сталин встал у письменного стола и заявил:
- Обстановка тяжёлая. Необходимо решить, сдавать Москву, или нет.
Наступило тягостное молчание, после паузы он спросил Молотова:
- Вячеслав Михайлович, Ваше мнение?
- Нет, нельзя Москву сдавать, надо её защищать! 
- Ваше мнение, товарищ Ворошилов? - вновь задал вопрос вождь.
- Будем защищать!
Иосиф Виссарионович встал и медленно, дважды обошёл длинный стол, покуривая трубку и внимательно вглядываясь в глаза сидящих.;
- Ваше мнение, Лаврентий Павлович?
- Будем защищать!
Сталин обошёл каждого, никто не собирался сдавать Москву фашистам.
- Ну, что же, - подытожил он, - будем защищать!
Он взял со стола стопку бумаги и подал её Маленкову, уверенно сказав:
- Пишите приказ о введении в Москве осадного положения. Кто будет защищать Москву, какие войска? А кого мы назначим комендантом Москвы? 
Генерал-полковник Артемьев ответил:
- Пока не подошли новые дивизии, Москву будет защищать дивизия имени Дзержинского и особая бригада полковника Орлова. Комендантом можно назначить генерал-майора Синилова. Он в приёмной.
- Пригласите, - попросил Сталин.
Маленков ничего не записывал. Заглянув через его плечо и увидев это, он молча взял у него стопку бумаги и передал Щербакову, который начал быстро писать протокол заседания. В кабинет вошёл Синилов и, приложив руку к виску, вытянувшись по стойке «смирно», громко доложил:
- Генерал-майор Синилов по Вашему приказанию явился!
Был он высокого роста, крепко сбит, красивый и здоровый мужчина, имевший лихой вид. Все заулыбались, появление Синилова внесло разрядку в напряжённую обстановку в кабинете, все почувствовали уверенность.
- Товарищ Синилов, вот мы решили назначить вас комендантом Москвы, чтобы защищать её до последней капли крови! - промолвил Иосиф Виссарионович. - Какое у Вас мнение по этому вопросу?
- Умру, но Москвы не сдам, товарищ Сталин! - заявил генерал-майор.
Сталин улыбнулся, показал рукой Синилову на стул, и произнёс:
- Значит, вводим осадное положение. С настоящей минуты все переходите на казарменное положение и будете руководить предприятиями и районами из Кремля. Товарищ Щербаков, зачитайте постановление.
Иосиф Виссарионович после заседания отправился на заминированную Ближнюю дачу и подумал, сидя в машине:
- Голос приказал мне остаться в городе… 
Охрана встретила его с изумлением, готовились к взрыву. Он спросил:
- Почему не горит свет?
Ему объяснили. Он пожал плечами и коротко приказал:
- Немедленно разминируйте, натопите печку, а пока я буду работать. Я никуда не уезжаю, вы остаётесь. Москву фашистам не сдадим.
Сталин сел работать в беседке над документами. Исход населения столицы и панику удалось пресечь, вышел приказ провокаторов и паникёров расстреливать на месте. Полковник Орлов вздохнул с облегчением:
- Хозяин остался в Москве… 

Николай Михайлович
В начале 1888 году Николай Михайлович Пржевальский закончил описание четвёртого путешествия. Он приехал в Петербург и представил Совету Русского географического общества проект нового путешествия:
- Думаю сходить в Тибет, посмотреть далай-ламу. Головою ручаюсь, что на этот раз точно буду в Лхассе. Хотя будет трудно! Вот план действий.
По расчётам Пржевальского для задуманных им исследований требовалось два года. Исходным пунктом экспедиции он наметил город Каракол в предгорьях Тянь-шаня, а временем выступления осень этого года.
- Не желая изучать иностранные языки, мы готовы заставить весь мир говорить по-русски… - пошутил Николай Михайлович в середине речи.
Весну и лето следующего года он намеревался посвятить исследованию Северо-западного Тибета, затем двинуться в Лхассу и провинцию Кам.
- Пройдём от истоков Жёлтой реки до Лоб-нора и до столицы далай-ламы. - Николай Михайлович закончил шуткой доклад. - Абсурд - это реальность, доведённая до отчаяния… Но мы сделаем это!
Проект нового путешествия был одобрен Географическим обществом. Правительство решило командировать в Тибет отряд из двадцати семи человек, ассигновало восемьдесят тысяч рублей.
- В пятнадцать раз больше, чем на первое путешествие! - удивился он. - Русское правительство заинтересовано в получении информации о Тибете.
Сопровождали Пржевальского его верные спутники: Роборовский, Козлов, Телешов, солдат-гренадёр Нефедов. Филипп Козлов, который теперь состоял в чине подпоручика:
- Я русский офицер! - радовался он. 
Перед отъездом Николай Михайлович узнал, что спутник прежних путешествий Иринчинов не решился отправиться с ним.
- Иринчинов чувствует, что сил у него поубавилось, - сообщил Филипп, - и говорит, что если пойдёт в экспедицию, то домой не вернётся.
Получив это известие, Николай Михайлович задумался.
- Умно Иринчинов сделал, - сказал он Девиной. - Умнее меня.
В июле Николай Михайлович со спутниками приехали в поместье Слобода. По его заказу охотник искал в лесу медведей.
- Нашёл в починковском лесу, места там непроходимые! - сообщид он. - Медведиха поросилась и медвенятки у ей, берлога у самом краю леса.
Возле леса росла рожь, бабы её жали. Неподалеку дети, иные в люльках. Было жарко, бабы юбки скинули.
- К детям выбежали собачки мохнатенькие… - присмотрелись бабы.
В это время подоспели Пржевальский с охотником. Бабы перепугались мужчин, они в одних рубахах. Из леса выскочила медведица, звавшая медвежат и накинулась на путешественника, завалила его на землю. 
- Хватай нож, режь медведю пузо! - закричал он. - Ослобони мне ружьё!
Медведицу убили, а отъезд уже был назначен на 5 августа.
- Плохой знак!  - сказал он Марии. - Вещи отправь на станцию накануне.
Утром Николай Михайлович прошёлся по саду, часто останавливаясь и любуясь дорогими ему местами. Вместе с ним шла десятилетняя дочь Марина. Он рассказал ей, как учёные России встретили его книгу.
- По моему мнению, задача искусства рассмотреть в частном общие моменты, присущие всему человечеству, - серьёзно сказала девочка. - А общее рассказать через частное!
- Где ты это прочитала? - удивился отец.
- Я сама это поняла…
- Ты очень умная! - прослезился Пржевальский и обнял дочь.
- Времечко бежит, - вздохнула она. - С каждым новым вздохом меньше уже жить. Опадёт рябина, птицы расклюют. Опустеет город, нас не будет тут.
- У тебя поэтический дар, - обрадовался отец. - Это почти готовое стихотворение!.. Я сам раньше писал стишки.
- Настоящие поэты редкость… - назидательно произнесла девочка. - А хороших поэтов из женщин пока не было. Нужно трезво относиться к жизни и не питать иллюзий. Я недавно поняла простую истину, чтобы быть счастливой нужно никогда не врать!.. Другим людям и прежде всего себе.
- Ты слишком серьёзная для своих лет… - изумился он.
Николай Михайлович отвёл дочку к матери и пошёл проститься со старушкой Макарьевной, которая была безнадёжно больна.
- В последний раз! - вскрикнула няня, увидя его.
Пржевальский вернулся в кабинет. Когда вошла Девина, он плакал. Прежде чем сесть вместе со спутниками в любимую обитую кожей тележку без рессор, запряжённую тройкой лошадей, Николай Михайлович подошёл к одной из колонн дома и написал на ней красным карандашом:
- «5 августа 1888 г. До свидания, Слобода. Н. Пржевальский».
Затем он подозвал Роборовского, Козлова, Телешова и Нефедова и велел им написать фамилии. Тележка тронулась, Слобода скрылась из глаз.
- Нужно всё закупить! - в Петербурге квартира Пржевальского через несколько дней стала походить на склад.
Спутники Николая Михайловича без устали сносили сюда оружие, лопаты, капканы, книги, инструменты, деревянные чашки, ящики, верёвки. Под наблюдением Козлова всё сортировалось, укладывалось, упаковывалось. К середине августа все сборы были закончены.
- Не в свою лужу не садись… - Николай Михайлович не любил многолюдных собраний, шумных оваций и хотел скрыть день своего отъезда.
Столичные газеты сообщили об отъезде путешественника. 18 августа на Николаевском вокзале собралась громадная толпа, явилось много газетных репортеров. Когда поезд тронулся, Роборовский заметил на глазах у командира слёзы. Он смутился и, как бы оправдываясь, сказал:
- Что же! Если вернёмся, то снова увидимся со всеми. А если не вернёмся, то всё-таки умереть за такое славное дело лучше, чем дома.
В Москве Пржевальский получил известие о смерти Макарьевны.
- Роковая весть о смерти Макарьевны застала меня достаточно уже подготовленным к такому событию. Но всё-таки тяжело. Ведь я любил Макарьевну, как мать родную, - написал он Марии. - «Прощай, прощай, дорогая» - так скажите от меня на её могиле… Вместо обильных поповских поминок раздайте бедным крестьянам имения сто рублей.
Почтовый поезд Нижегородской дороги повёз их в пятое путешествие по Центральной Азии, и он воскликнул:
- Радость великая! Опять впереди свобода и дело по душе!
Они вышли на конечной станции и двинулись походной колонной. Николай Михайлович с Роборовским охотился до ночи и очень удачно. Солдат нёс за ним целый мешок фазанов.
- Я убил пятнадцать, а Роборовский одного, - похвастался он.
Днём, разгорячившись на охоте, Николай Михайлович выпил воды из реки Чу. Сырую воду Николай Михайлович пил постоянно, а в своих наставлениях «Как путешествовать по Центральной Азии» писал:
- «В путешествии нужны, прежде всего, не доктор и аптека, а сильные организмы самих участников экспедиции».
Всю зиму свирепствовала эпидемия брюшного тифа. 10 октября Пржевальский прибыл в Каракол. Роборовский и Козлов приехали позднее. Они заметили, что Николай Михайлович после дороги успел побриться.
- Да, братцы, - сказал Пржевальский. - Я видел себя сегодня в зеркале таким скверным, старым, страшным, что просто испугался и побрился.
Обращаясь к Роборовскому, прибавил:
- Завидую тебе, какой ты здоровый!
Пржевальский не находил себе места, менял квартиры. Одна показалась ему сырой и тёмной, в другой давили стены и потолок, и даже от той, которую он выбрал после долгих поисков, он, в конце концов, отказался:
- Здесь мрачно, гадко. Чтобы стрелять нужно ходить далеко. Надо найти место за городом, ближе к горам. Там поселимся в юртах.
Роборовский и Телешов выбрали за городом удобную площадку близ ущелья реки Каракол. Место Пржевальскому очень понравилось. Но на другой день Николай Михайлович чувствовал себя совсем больным. Температура у него повысилась. Пригласить врача он отказывался, заверив:
- И так пройдёт!
Утром, выйдя из юрты, он увидал сидевшего вдали на косогоре чёрного грифа. Николаю Михайловичу страстно захотелось убедиться в том, что глаза и руки не изменили ему. Он схватил ружьё и выстрелил.
- Попал! - к величайшему восхищению собравшихся неподалёку киргизов гриф покатился убитым.
Его принесли к юрте. Николай Михайлович любовался громадной птицей, расправлял её крылья и перья. Шутил:
- Занимая место под солнцем, ты загораживаешь кому-то свет… 
Однако ему становилось всё хуже. Пржевальский не вставал, ничего не ел, чувствовал сильную боль под ложечкой и в затылке.
- Его лицо пожелтело… - заметил Козлов.
Николай Михайлович согласился послать за врачом. Роборовский отправился в город и привёз врача лазарета Крыжановского.
- Хорошо знакомая болезнь безопаснее, чем незнакомый врач… - больной встретил его вымученной шуткой.
Доктор нашёл у больного брюшной тиф. Выписал лекарства, но они не помогли. Приходя в сознание, Николай Михайлович твёрдым голосом говорил им, что скоро умрёт:
- Я нисколько не боюсь смерти. Я не раз стоял лицом к лицу с ней.
Видя на глазах преданных спутников слёзы, Пржевальский стыдил их. Даже шутил, чтобы поднять их настроение:
- Эпитафия - скончавшийся эпиграф!.. Когда умру, не пишите на моей могиле пышных фраз.
Спокойно делал он завещательные распоряжения. Слободу он завещал брату, ружья Роборовскому и Козлову, свои заметки о млекопитающих и птицах зоологам Вихнеру и Плеске, обрабатывавшим его коллекции.
- Похороните меня на берегу Иссык-куля! - велел он. - Положите в гроб в моей экспедиционной одежде.
Николай Михайлович попросил вложить ему в руки любимый штуцер, и так в гробу, с оружием в руках в последний раз его сфотографировать.
- Жизнь была прожита не напрасно, - признался он, - но зря…
20 октября, около восьми часов утра, Пржевальский, долгое время лежавший неподвижно и бредивший, вдруг поднялся с постели и встал во весь рост. Друзья поддерживали его. Он осмотрелся кругом, потом сказал:
- Ну, теперь я лягу…
Глаза, с постоянной жадностью вглядывавшиеся во всё неизвестное, закрылись навечно. Руки, никогда не остававшиеся праздными, державшие то буссоль, то ружьё, то перо, стали холодными и неподвижными. Спутники его странствий, герои, не знавшие слабости, горько плакали:
- Близ озера Иссык-куль, у подножья Небесных гор, великий учёный, исходивший тысячи километров азиатских пустынь, кончил путь.
На крутом обрывистом берегу два дня солдаты отряда копали в каменистой почве могилу. 27 октября, в восемь часов утра, перед бараком выстроились войска. Гроб повезли к могиле на лафете полевого орудия.
- Какая потеря! - провожавших было много, все шли пешком.
На перекрёстках дорог всадники-киргизы ждали с обнажёнными головами. Солнце пригревало по-летнему, серебрились вершины Небесных гор, в синеве неба реяли грифы - «монахи».
- Словно прощаются с ним… - мучился Козлов.
Перед строем войск скорбная колесница-лафет подъехала к могиле. Спутники Пржевальского подняли гроб и опустили его в землю.
- Праведники умирают тихо... - подумал он. - Лёгкую безболезненную смерть нужно заслужить достойной жизнью!
Далеко по озеру и окрестным горам разнеслись прощальные залпы орудий. Над могилой водрузили высокий чёрный крест, к кресту прибили небольшую доску. На ней Роборовский написал:
- «Путешественник Николай Михайлович Пржевальский. Родился 1839 года марта 31. Скончался 1888 года октября 20».

 
 
 
 
продолжение http://www.proza.ru/2019/05/07/332