Летят утки

Каждый день я снова удивляюсь и радуюсь после того, как вернулась в свой дом.
Надо встать рано, дождаться первых лучей. Тогда под  вязом можно увидеть скворцов и ещё каких-то шустрых  серых  и пугливых птиц.

 Если пойти через дорогу, в поле, то там, в лохматых травах, можно увидеть синих птиц с перламутровыми переливами на перьях. Их никто не видит, кроме меня. И я замираю от таинственности мгновений. После заката солнца и за час до восхода они поют, гулькают. Это пение слышно везде: с моего крыльца, у калитки, в поле. И чем дальше я иду, тем сильнее призывный голос их самозабвенного хора.

Молодые тетерева не токуют. Солидные и матёрые их просто не подпустят близко. Тетёрки незаметны.  Рябенькие и скромные, сливаются с травой. Однажды я пошла на трели птиц, но так их и не увидела. В этот раз у них турниры  по ту сторону речки.
Направилась к роднику, заглянула в его глубину и синь, обрамлённую срубом, и вдруг услышала:
- Буль, буль…
-Что это? Неужели где-то на речке заговорил водопад?

Над самыми макушками коричневых разлохмаченных ольховых зарослей грузно  и неспешно  плыла в воздухе тяжёлая птица.
Это он. Узнала его. Тетеря. Солидный. Во всей весенней красе. Косач с лирообразным хвостом.
Увидела так близко, что  тихая радость переполнила меня.

Каждый день, как только растаял снег, стала ходить в дальние походы, километров шесть. Одна. Никто меня не гонит, не неволит.
Дорога привела меня к речке Чёрной, что впадает в Святое озеро.
Знаю, что не пустит она меня на тот берег. Мост залит  водой. Пока шла, опять поднялись с тёплой , прогретой солнцем травы, с насиженного места, тетерева.
Не успевала поднять объектив. Нет, не успевала. Заворожено смотрела.

А там, у Чёрной речки, расстроилась. Дорога была разрыта, изуродована глубокими бороздами. Словно огромный Оратай пахал  гигантской сохой. Но то был не Оратай.
Волокли лес, тащили поваленные сосны. А в речку  слева  брошена огромная груда горбылей.  Они остро торчали в сторону другого берега. Из-под горбылей взлетела пара уток. Они меня не видели, но услышали.

И бобров в эту весну нет. Что им рядом с горбылями делать?

 А сегодня я шла  светлой дорогой. По обе стороны её кудрявились и сладко пахли  опушённые и цветущие почки ракит. Из придорожной лужи снова поднялись  и пересели в другое место утки.

 Сейчас мне не до них. Оставлю на потом. Я иду к Святому озеру, но с другой стороны.

В поле всё ещё  стога, как три шапки Мономаха, как три богатыря. Нескошенная трава зимой ложилась под тяжестью снега.  А сейчас она такая сухая, что трещит под ногами. Из этой травы вспорхнула птичья мелочь, опять поднялись утки, чайки. Дикое поле дышало своей жизнью.

Заметила тёмный комочек, навела объектив. Я  не догадывалась, что это не один кроншнеп, а с дамой сердца. Она так застенчива и скромна. Птицы не боятся людей. Когда проверяла снимки, красивые длинноклювые птицы изящно, как маркизы, прятались в траве.

Вот и развалины дома  Афиногена Свистулина. Нижние венцы ещё целы. Можно разглядеть длинную продушину в брёвнах, которым больше двухсот лет. Это всё, что осталось от большой деревни Шабыринской.

И только легенда  предаётся о ней и её жителях. Ключи деревни звенят весенними голосами, бьётся из-под земли их сладкая жила, сочится вниз под гору, чтобы слиться со Святым Озером

фото автора