Б. Глава пятая. Главка 5

     – Да, вот так делаются у нас дела, – печально заметил Сурцов, ставя на столик фруктовый салат и стаканчик морковного сока. – Противно даже, честное слово.
     – Это ты о чём? – рассеянно спросила Полина.
     – Да о Валентине Семёновиче, конечно, – недоумённо посмотрел он на неё. – Ты же видела, как с ним поступили. “Попрошу присутствовать”. Как будто ему нужно специальное разрешение! Как будто не он – заслуженный дирижёр.По-моему, можно легко было обойтись без этого.
     – Наверное… Мне его жалко.
     – Вот он как раз, – повёл головой Марк, указывая на вошедшего в этот момент в буфет Валентина Семёновича. – Держится молодцом, и за это достоин ещё больше уважения. Другой бы на его месте встал в позу и отказался проводить репетиции. Любые репетиции, – повторил он с нажимом.
     – А ты бы отказался? – неожиданно для себя самой спросила Полина.
     – Я? – удивился Марк. – То есть если бы я был дирижёром?
     – Ну да, если представить.
     Он помолчал, серьёзно обдумывая вопрос. Тёмные глаза его были печальны.
     – Не знаю, Полиночка. Мне вообще трудно вообразить себя дирижёром. Уж слишком это… иная роль. Управлять всем этим огромным механизмом, держать в руках все нити… Это какой-то совсем особый взгляд на музыку, как мне кажется. И поэтому одному богу известно, что на самом деле чувствует Валентин Семёнович. Я просто знаю, что оркестр для него – сама жизнь. И ради оркестра он пожертвует собой, раз от него требуют. Будь я на его месте… Ох, наверное взбунтовался бы. У меня ведь характер взрывной, ты знаешь?
     – Взрывной? Вот уж не сказала бы.
     – Да-да, я могу впасть в настоящее неистовство. Особенно если вижу какую-нибудь несправедливость. Ну, в своём отношении в первую очередь, – засмеялся он. – Но всё равно, я бы, наверное, не стал терпеть, как терпит Валентин Семёнович.
     – И что бы ты сделал? Ушёл бы из оркестра?
     Петя Евстигнеев, заняв место через одно от них, начал ловить её взгляд, а Полина, заметив эти его потуги, решительно отвела глаза и стала смотреть прямо на Марка. Ей сейчас совсем не хотелось думать о событиях трёхдневной давности.
     – Может быть, и ушёл бы, – задумчиво ответил Марк. – По крайней мере, обладай я опытом и регалиями Валентина Семёновича. Но, повторюсь, трудно судить. Всё-таки мы не в его возрасте и многое воспринимаем по-другому.
     – Давай пригласим его за наш столик? – предположила Полина. – Надо показать, что мы целиком на его стороне. Ему сейчас тяжело.
     – Да ты права, поддержка не помешает.
     – Я сейчас.
     Она лёгким шагом пересекла столовую и осторожно, бережно прикоснулась к плечу дирижёра. Реакции, однако, не последовало, и Полине пришлось окликнуть его, прежде чем Валентин Семёнович обратил на неё внимание. Было заметно, что он очень глубоко погружён в свои мысли. Впрочем, дирижёр быстро согласился составить им компанию, точнее, поддался настойчивой просьбе, с которой она к нему обратилась.
     – Садитесь сюда, – Марк предусмотрительно отодвинул пластиковый стул, на который Валентин Семёнович и опустился. – Вы не хотите ничего взять?
     – Взять? – тихим голосом переспросил дирижёр. – Вы имеете в виду, взять перекусить?
     – Ну да, вы ведь… потеряли много энергии сегодня, – улыбнулся Марк. – Игра была вдохновенной. Мы все это почувствовали, не правда ли? – обратился он к Полине.
     – Да, конечно, – подтвердила она. – Вы были великолепны, Валентин Семёнович, правда.
     – Великолепен? – густые белые брови его чуть поднялись. – Спасибо на добром слове! Но если сегодня кто и был великолепен, так это весь наш оркестр. Ребята, вы настоящие молодцы. Показали с себя с лучшей стороны, – он замолчал и чуть приметно вздохнул.
     – Валентин Семёнович, – заговорил тогда Марк, – я хочу, чтобы вы знали: мы целиком и полностью на вашей стороне.Если потребуется, мы встанем на вашу защиту.
     Дирижёр кивнул, давая понять, что он принял это к сведению, но на лице его ничего не отразилось.
     – Спасибо и за это, – ровным голосом сказал он, – но, право, не надо. Зачем вам портить отношения с начальством? У вас ещё вся карьера впереди. А я уже еду с ярмарки, если говорить откровенно.
     – И вовсе нет! – возмутилась Полина. – Вы наш дирижёр, и будете им ещё очень долго.
     – Буду, буду, моя дорогая, и именно поэтому вам не стоит сейчас меня защищать. У каждого есть свои взлёты и падения. Я никогда не скрывал, что второй концерт Листа – моя любимейшая вещь, и сыграть его в день открытия сезона было бы замечательно… Но раз не судьба, то что же здесь поделаешь? Доницетти, – фамилию итальянской звезды он выговорил с подчёркнутой вежливостью, – замечательно дирижирует. Мне приходилось видеть его в деле. Думаю, вы и сами скоро в этом убедитесь.
     – Он мне показался несколько фамильярным, – веско заметил Марк. – Да и Михал Палыч перед ним уж слишком представляется.
     – Эх, Марк, – вздохнул Валентин Семёнович и провёл своей большой крепкой ладонью по седым волосам, – вы ещё не вполне усвоили, что такое музыкальная субординация. Она будет посерьёзнее субординации в театре, поверьте мне. Доницетти – звезда мирового масштаба. Если руководитель нашего оркестра (а оркестр наш, если уж называть вещи своими именами, провинциальный и, в общем-то, заштатный) позволит себе неуважение – в любой форме, – то уже никогда люди такого уровня к нам не приедут. И поэтому ему приходится чем-то жертвовать.
     – Чем-то – возможно, но не кем-то. Я уверен, что можно было найти компромисс.
     Дирижёр покачал головой.
     – Пригласить Доницетти – и не дать ему возможность выступить на открытии сезона? Нет, мой дорогой Марк, вариантов здесь не было. Да, мне… мне действительно обидно, что всё так получилось, но… Ничего не поделаешь, ребята. Доницетти уедет, и я снова будут дирижировать. Так что всё в порядке.
     – Нет, не в порядке, – упрямо заявила Полина. – Я вообще не понимаю, как Михаил Палыч будет после этого смотреть вам в глаза. Это… это же оскорбление, и его трудно забыть, очень трудно.
     Маэстро устало улыбнулся.
     – В нашей жизни, – тихо заметил он, – приходится сталкиваться и с оскорблениями тоже.Какие-то из них нельзя простить… Если бы речь шла только обо мне, я бы не колебался и дал отпор. Но речь идёт обо всём коллективе. Поэтому я промолчу. И буду продолжать работать для оркестра и ради оркестра.
     Он говорил спокойно, грустно, без тени пафоса. Полина и Марк примолкли. Да и что здесь можно было возразить? Валентин Семёнович был прав, общие интересы требовали пожертвовать личными. Немного помедлив, дирижёр поднялся из-за стола.
     – Прошу меня извинить, – сказал он. – Мне надо подышать свежим воздухом. Пожалуй, я не пойду на обсуждение важных деталей. Передайте мои извинения Михаилу Павловичу.
     Вслед за этим он неспешно, как бы в раздумье, пересёк столовую и скрылся из виду. А Марк и Полина ещё некоторое время сидели молча, не решаясь нарушить молчание и не зная, что ещё тут можно сказать.