Обскура Сомния. Глава 2. Живой квартал

Если бы не благоприятное стечение обстоятельств, наш городишко так и не прославился ничем, кроме поставки микросхем для электронных приборов в окружной центр. Но, говорят, лет двадцать назад (ровно половину из которых он просуществовал процветающим наукоградом) группа иностранных спонсоров заинтересовалась развитием проекта по локализации научной деятельности в специализированном поселении.

Их привлекло наше расположение – удобный способ сообщения и, в то же время, достаточно свободно, чтобы развернуть полномасштабную деятельность. Кажется, такие отбившиеся от общей территории города называются эксклавами…

Благодаря их интересу – и кучи вбуханных в строительство и оснащение денег – серый и невзрачный городок в достаточно короткие сроки разросся до супер-современного технологического центра с собственной инфраструктурой, жилым кварталом для иностранных специалистов и учебными заведениями.

Так возник этот город в городе.
Согласно проекту, планировалось создание пяти потоков производства – неких кластеров, отвечающих каждый за свою область. Однако непосредственно внутри научного городка полностью разместили лишь один из них: тот, что ранее отвечал направлению нашей деятельности – кластер информационных технологий.

Экспериментальные же площадки биомедицинских, ядерных и космических отраслей наполовину вынесли за территорию поселения, расположив их между наукоградом и окружным центром. 

Вот там-то, в одной из микробиологических лабораторий, десять лет назад в ходе каких-то неполадок и произошел взрыв, из-за которого случилась утечка опасных частиц в атмосферу…

…С Хэнком мы расстаемся практически у самых ворот, договорившись увидеться вечером, за два часа до отбоя. Он кивает, закидывает лямку своего бряцающего рюкзака на плечо, после чего удаляется, по привычке насвистывая на ходу незамысловатую мелодию.

Я прохожу асфальтированной дорожкой вдоль краснокирпичного здания городского института – издалека он похож на большую квадратную скобку с загнутыми краями флигелей. Здание четырехэтажное, с колоннадой и помпезным фронтоном над главным входом. Когда-то рядом с ним был разбит замечательный парк с фонтаном и коваными скамейками, но теперь от него осталось лишь торжественное напоминание да утоптанная земля на месте газонов, где практически в любую погоду проводят военные учения.

Сбоку к институту прямой галереей примыкает второй, прямоугольный корпус. Там располагается офицерский штаб и наше временное правительство. Поперек фасада висит неизменная длинная растяжка с напоминанием жителям: «Комендантский час – 21:00».

Я иду дальше, мимо учебных корпусов и лабораторий, мимо стеклянного кубика бывшего выставочного центра и технопарка, к неприметному зданию градостроительства и попечительского совета, за которыми начинается дорога к первому жилому комплексу.
«Альфа» построен по новейшей в те времена технологии «умный дом», привезенной из Германии, и достаточно радует глаз.

Издалека группа сбившихся друг к другу домиков больше похожа на муравейник или разбросанные на лужайке кубики с одинаковыми светло-коричневыми сторонами и солнечными батареями на крышах. Сапфировые стекла с технологией автоматического затемнения, экологические улавливатели дождевой воды с системой фильтрации и подачей через трубы для хозяйственных нужд и еще множество удобных в быту вещей.

Все это красивая часть, «лицо» города, выставленное напоказ для привлечения внимания к разрабатываемым им технологиям, но за десять лет мы настолько приспособились и свыклись с ним, что даже перестали его замечать.

По сравнению с этой обложкой, хозяйственные постройки, возникшие уже после окружения Города Стеной, выглядят не так привлекательно. Несколько серых, малоэтажных бараков с квадратными стеклопакетами и плоскими крышами, в которых располагается столовая, кухня, общие душевые, технические помещения и дополнительные жилые корпуса.

Я сворачиваю в проход между двумя из них, по пути обходя выволоченные из задних дверей жестяные ведра, перешагиваю через водопроводные коммуникации, не до конца врытые в землю, уклоняюсь от натянутых между окнами первых этажей веревок с бельем. Все это напоминает мне странную игру с картонными вкладышами. Когда тянешь из бумажного конвертика язычок, и под прозрачной пленкой с контуром рисунка возникают яркие краски. Вернешь – и краски снова испарятся, исчезнут, как будто их никогда и не было.

Точно так же: стоит шагнуть с дороги, как город, оставшийся позади Стены, снаружи, вторгается в привычную реальность, проявляя свое обшарпанное, потускневшее и полинявшее лицо.
 
Из знакомой приоткрытой двери веет теплом и смешанным спертый запахом чужих вещей. Пробегаю по короткому коридору почти до самого конца, толкая еще одну дверь, сбрасывая с плеч рюкзак, быстро засовываю его под кровать, оправляю свисающую простыну и уже через минуту снова выбегаю на улицу, бодрыми шагами направляясь в стороны кирпичного флигеля при исследовательском центре второго кластера…

…Блейк нет в кабинете, но я как всегда нахожу ее на медицинском пункте в другом конце коридора. Светлая спина в халате, с напряженно сведенными плечами, видна с порога. Блейк стоит, склонившись над какими-то бумагами, у письменного стола, рассеянно подведя руку к лицу – наверное, опять грызет колпачок от ручки.

Она не сразу замечает возникшую в дверном проеме меня, но услышав за спиной вежливое покашливание, оборачивается, мгновенно сменяя задумчивость на лице на благодушную улыбку. Я знаю, она на самом деле рада видеть меня.

У девушки живое, подвижное лицо и чайно-карие глаза в обрамлении жестких загнутых ресниц. Объемная челка полностью закрывает лоб, оставляя на виду только угольно-черные узкие брови вразлет, волосы гладко собраны в хвост на затылке, скрывая несколько седых, как бы посеребренных прядей.

Блейк всего на тринадцать лет старше меня. Раньше она занималась разработками и исследованиями в области биомедицинских препаратов. Даже написала и защитила диссертацию на какую-то зубодробительную тему, название которой я даже не попыталась запомнить. Я считаю ее кем-то вроде старшей сестры и люблю в свободное время приходить в ее кабинет поговорить.

Я прохожу от порога и падаю на трехногую табуретку возле ее рабочего стола.

– Как у тебя дела? – буднично спрашивает Блейк, не глядя на меня и аккуратно раскладывая на столе листы из папки, которую только что смотрела. Я не сразу улавливаю некую фальшь в ее голосе, после чего гляжу на озабоченно сдвинутые брови, четкие, как у механизма отрывистые движения рук и наконец вижу в отводимом взгляде обеспокоенность.

На шее, уходя за воротник блузки, у Блейк блестит змейка цепочки с золотым крестиком и двойным открывающимся медальоном с фотографиями семьи в створках. Как и большинство ученых, она проедена скептицизмом до мозга костей, отрицая любые теории, не попадающие под научное объяснение, но крест когда-то принадлежал ее мужу: он тоже погиб в ту злополучную ночь в лаборатории. Как и мои родители.

– Рассказывай, Блейк.
Серые стены из матового пластика отражают свет за окном, придавая ее лицу какой-то нездоровый оттенок. Блейк проводит ладонями по щекам, устало трет глаза, обхватывает шею, сцепляя сзади пальцы в замок, и некоторое время смотрит на меня так, слегка покачиваясь.

– Трое человек пропали, Зои, – говорит она бесцветным сухим голосом. – Сегодня с утра сообщили. На общем собрании.

Я молча проглатываю новость, в первые несколько секунд пытаясь понять, как к ней отнестись. В голове тут же выстраиваются десятка полтора предположений: от неудачно обострившегося юмора до несчастного случая где-нибудь на производстве или уже совсем фантастических вещей, которые не озвучиваю даже самой себе. Как с нашей численностью населения вообще можно кого-то потерять на Базе? Уйти гулять и заблудиться?..

И почему этим так озадачена и обеспокоена Блейк?..

– Кто? – тут же, без перехода, спрашиваю я. Терпеть не могу и никогда не могла эти драматические паузы. Пусть лучше сразу и все, а потом разберемся.

– Из жилого квартала.

Воздух шумно вырывается у меня из легких, я чувствую, что опять могу позволить сердцу биться спокойно: у этой информации нет и может быть никаких достоверных доказательств. По крайней мере, постоянных.

Жилым – или «живым» – кварталом у нас на базе называют район в городе, чьи жители после случившегося катаклизма отказались переселяться на территорию научного городка, предпочтя остаться в своих квартирах. С одной стороны, их мотивы понятны: все-таки родной дом, привычный распорядок дня, отсутствие какого-либо принуждения со стороны властей. Живи себе свободно и радуйся. Но с другой – насколько же упрямцем нужно быть, чтобы ради каких-нибудь привязанностей и потакания прихотям отказываться от оставшихся благ цивилизации. У них же там на воды нормальной, ни электричества, живут как в доисторические времена.

В основном, население Живого квартала составляют старики и люди за пятьдесят – те, чей иммунитет дал достойный отпор распространившемуся заболеванию. Этакие счастливчики естественного отбора, отсеянные природой для продолжения человеческого вида. Но среди них часто попадается и радикально настроенная молодежь, которая не приемлет общих порядков, распространенных и действующих в пределах наукограда. Поэтому в том квартале постоянно происходят какие-то потасовки и стычки: то спорят об авторитетах, то порываются уйти через леса по железнодорожным путям искать другие колонии выживших, товарным снабжением которых занимается База и о которых редко заходят разговоры в пределах ее Стены. То просто выплескивают застоявшуюся дурь в кулачных боях на улицах.

Поэтому новость, озвученная Блейк, не особо меня трогает и даже почти не удивляет – в этом районе слишком любят заострять внимание на себе, фонтанируя постоянно меняющимися и даже зачастую ложными сведениями, к которым давно уже все привыкли.

– Что-то еще?..

Настроение обеспокоенности на лице Блейк почему-то не меняется. Даже как будто наоборот – словно она раздражена моей такой крайне скупой в эмоциях реакцией на происходящее.

– Среди этих троих еще и сын Ника, – она наконец расцепляет эту свою странную позу с руками на шее, но внутреннее напряжение, видимое в поведении девушки, от этого не спадает.

– Что он там забыл?! – недовольно восклицаю я, опять чувствуя всколыхнувшуюся внутри злую волну.

Ник – это сосед по коридору в жилом корпусе Блейк. После того, как девушка потеряла семью, они, кажется, достаточно сроднились. Общее горе объединяет, это всем известно. Но у Ника, в отличии от Блейк, еще оставался сын – раздолбай и обалдуй, не способный ни на какие проявления серьезности и ответственности в своих решениях и которому совсем недавно исполнилось шестнадцать лет. Возраст, на мой взгляд, уже вполне сознательный для тех глупостей, что он часто творил.

Вот и в этот раз наверняка сбежал через заставу во время смены ночных дежурных у ворот и отправился искать приключений в жилом квартале, последствия которых наверняка представлял себе очень смутно и нереалистично, больше как своеобразную забаву.

Любовь к странному юмору была у них с отцом одна на двоих, и я не поверю, если кто-нибудь скажет, будто эту привычку к дурацким шуточкам сам Ник не привил ему еще в детстве, а после каждый раз всячески не потакал тому в «безобидных шалостях».

Он и сам был любителем шумных компаний, горластых споров о наглости власти и нравах, что не мешало ему при этом достаточно спокойно пользоваться всеми благами, ею предоставляемыми, и травить скабрезные анекдоты. Не знаю, что Блейк в нем нашла. Что-то подсказывало мне, что дело даже вовсе не в самом Нике, сколько в его сынишке – до катастрофы у Блейк тоже был сын, маленький белокурый нежный птенец, чью фотографию она хранит у сердца в золотом медальоне.

Так что дело тут было по большей части в материнском инстинкте, который она питала к этому, совершенно на похожему на ее ребенка, подростку. Но я не собиралась лезть в ее личную жизнь.

На столе у Блейк все как по линеечке: высокая подставка для бумаг с разделителями, стакан с ручками и карандашами, которыми она почти не пользуется по назначению, сенсорная компьютерная панель с проецируемой прямо на поверхность стола лазерной клавиатурой.

Я вытаскиваю один карандаш из пенала, с ребристой поверхностью, и начинаю шумно катать его по столешнице ребром ладони. Блейк смотрит на меня задумчиво.

– Ты не могла бы кое-что для меня сделать?
– Не вопрос. Что именно?

Девушка еще не произнесла ни слова, но я уже знаю, о чем она меня попросит.

– Ты не могла бы сходить в Жилой квартал, отнести нашему дорогому Бину банку с лекарствами? Он как раз недавно жаловался на боль в суставах, я тут собрала ему мазь и прочее… И заодно расспросить поподробнее, что у них там произошло. Я уже три дня не слышала от него вестей, и я думаю, ему точно будет, что тебе рассказать.

Я вижу мольбу в ее темных глазах, а оттого фраза слетает у меня с языка прежде чем я успеваю подумать о желаемых часах отдыха и бессонной ночи.

– Да, конечно. Без проблем!

У Блейк расслабленно опускаются плечи и появляются лучи благодарности в глазах. Неужто все это время она была так напряжена, потому что рассчитывала, что я откажу?..

– Спасибо, Зои. Ты настоящий друг…

Я улыбаюсь ей.
Возможно, когда-нибудь своим отношением я смогу заслужить место в ее медальоне.
А может быть, однажды Блейк даже назовет меня сестрой.
Как все это время мысленно зову ее я.

***

Удобство пропускной системы в том, что разрешение обычно оформляется на сутки, и я могу пройти по одному и тому же пропуску в город бесчисленное количество раз за этот период. Главное, следить за временем. Я достаю карманные часы и легонько стукаю ногтем по экрану – загорается таймер с обратным отсчетом. В моем распоряжении еще три часа. За это время я успею сходить и вернуться не один раз.

Возле ворот смена дежурных. Мне пробивает пропуск молодой парень со светлыми волосами и приятной улыбкой на лице. Прищурившись, задерживает на мне взгляд чуть дольше секунды, затем поднимает шлагбаум и желает удачи.
Это никогда не помешает.

…«Живой квартал» – один из самых старых в городе по застройке. Полтора десятка обветшалых панельных домов стоят по разные стороны широкой улицы, как бы образуя собой длинный коридор, упирающийся в овраг с пустырем, за которым располагается городская свалка. На одной из стен, покрытой плесенью и потрескавшейся, широкими размашистыми движениями выведена надпись краской: «Прогресс – зло. Все несчастья от науки». Сразу видно, тут орудовала религиозная группировка «Devil science».

В самом начале после катаклизма население разделилось на две враждующие партии: тех, кто считал, что человечество само виновато во всем случившемся, и те, кто принял
аварию в лаборатории за Божью кару, обрушившуюся на вконец потерявших совесть грешных людишек, возомнивших себя властителями всего живого на Земле…

Я замечаю одну из местных на другой стороне улицы шагах в пятнадцати от меня. На женщине выцветшее льняное платье, обернутое вместо пояса шнурком вокруг талии, волосы собраны под косынку на голове. В руках – обшарпанный таз с замоченными тряпками. Двое ребятишек лет десяти и семи стоят рядом с ней. Младший прячется за ноги матери, испуганно хватая ее за юбку и глядя на меня удивленными опасливыми глазами.

Им непривычен вид сотрудника института.
Мы – что-то вроде антигена в их среде, с которым они однако никогда не решаются бороться прямым путем, видимо, чувствуя свою зависимость от Базы и ее обитателей.

Даже моя одежда из теплоизолирующего полимерного волокна смотрится здесь дико и неуместно. Точно так же, как смотрелись бы на Базе размашистые пестрые граффити, которые здесь покрывают всю поверхность стен в пределах досягаемости.

Я сворачиваю к подъезду в доме с заколоченными окнами на первом этаже. Подъезд и пыльная лестница с разбитыми ступеньками встречают меня застоялым запахом гнили и плесени. Стены здесь так же расписаны рисунками и наслаивающимися друг на друга обрывками фраз, но вдобавок к этому покрыты каким-то маслянистым, блестящим в свете лучей с улицы налетом. Лампочка под потолком выкручена, да и толку от нее было б мало – электричества давно нет. Впрочем, как и централизованного водопровода.

Характерный запах застоявшейся тухлятины сопровождает меня вплоть до второго этажа, пока я поднимаюсь по лестнице, стараясь на прикасаться рукой и одеждой к перилам. Выход на общий балкон распахнут настежь, но стойкий запах туманом висит в воздухе, ничуть не выветриваясь. Мне даже кажется, будто источник его находится не на улице, а прямо здесь – в одной из квартир.

Четыре дерматиновые двери с латунными заклепками и выцветшими номерками над каждой смотрят в подъезд с гробовым молчанием. Я подхожу к одной из них, красно-коричневой, чувствуя все нарастающий мерзкий запах, идущий как будто изнутри квартиры. Наверное, старик Бин опять неделю не выходил из дома, сваливая мусорные пакеты под входной дверью.

Последнее время он сильно сдал и даже переселился с восьмого этажа вниз, заняв одно из пустующих жилищ и переоборудовав его по своим понятиям и на свой лад. На кухне у него стоял ряд жестяных десятилитровых ведер с запасом воды из городского водохранилища, накрытый целлофаном. Рядом с ними, на столешнице, ютились десятка два фильтров и кастрюли с уже готовой для потребления водой на газовой плите. Вместо электричества он жег лучины и припасенные в кладовке свечи, вместо отопления пользовался самодельной печкой, сооруженной на балконе, и был очень горд за свои изобретения, хотя толку они ему не приносили никакого.

Зимой он перебирался вместе со всеми своими пожитками в комнату, где жег посреди продранного до бетона пола старые книги и мебель, собираемую им по всем этажам, а питался готовыми белковыми порошками, которые заливал кипятком, да консервами, которые, вместе с некоторыми другими вещами, доставляли гуманитарной помощью с Базы каждую неделю.

Я прислушиваюсь к звукам, доносящимся из квартиры. Ничего. Даже глухого шарканья тапочек по линолеуму или хриплого кашля из спальни. Кажется, Бин один в своем роде такой, оставшийся в доме после расселения. Слишком упрямый. Непонятно правда отчего…

На ручки двери висит на суровой веревке закрытая пластиковая бутылка, наполовину наполненная мелким гравием. Понятно, эта колотушка у него вместо звонка. Я протягиваю к ней руку, как вдруг замечаю то, на что раньше не обратила внимание: дверь в квартиру не заперта и слегка подалась навстречу, образуя узкую щель, из которой сквозит холодом и сыростью.

– Мистер Бин! – громко зову я, берясь за ручку. – Меня зовут Зои. Я принесла вам лекарства по поручению Блейк Кортман. Она не смогла сегодня прийти. Мистер Бин!..

Ответом мне служит тишина. Я распахиваю дверь. Навстречу мне застоявшимся, густым облаком ударяет смрад гниения. Есть такое химическое вещество – скатол, образующееся при разрушении белка тел, которое в малых концентрациях имеет достаточно привлекательный аромат фиалки, а в больших приобретает фекальное зловоние.

Я отшатываюсь, зажимая нос и рот рукавом куртки. В прихожей висит стылая немая темнота, в которой смутными силуэтами угадываются проходы в спальню и ванную комнату и высокие книжные шкафы с распахнутыми дверцами. Коридорное зеркало на полный рост щерится в слабом свете из подъезда треугольниками разбитого стекла, множество осколков валяются на полу, как огромные кристаллы.

Поборов отвращение, все так же прикрываю тканью лицо и вхожу в мрачную квартиру. Постепенно глаза, привыкшие к яркому свету улицы, приспосабливаются в темноте, и я замечаю горы хлама и раскиданных повсюду вещей, не похожие на обычный бардак. Скорее это выглядит так, будто кто-то отчаянно расшвыривал все в поисках чего-то определенного или…

…или спасался…

– Мистер Бин!.. – крик замирает у меня на губах. Старательно ощупывая ногами путь, иду по коридору к распахнутой настежь двери в спальню. Между задернутых штор слабо сочится луч света, освещая беспорядок, который здесь творится. Никого нет.

Я оглядываюсь, напряженно замирая на пороге, а затем осторожно двигаюсь дальше, держа на изготовке снятый с предохранителя электрошокер. Происходящее начинает нравиться мне все меньше.

Возле затворенной двери в кухню ужасный запах висит туманным облаком, от которого начинает щипать в глазах. Я толкаю ее плечом и остолбенело замираю прямо на пороге, не силах сделать шаг. Здесь все тот же бедлам, но среди разбросанных по полу вещей видны засохшие, липкие темно-коричневые пятна. Их так много, что создается ощущение, будто кто-то нарочно развез по всему помещению ведро краски.

Но это не краска…

Посреди комнаты, неестественно вывернув голову и раскинув руки, лицом вниз лежит в наполовину изодранной одежде пепельно-серое, как будто сделанное из воска человеческое тело…




Полный текст произведения: https://www.wattpad.com/story/170722783-обскура-сомния
https://litnet.com/ru/book/obskura-somniya-b138259


Рецензии