Предатель. О войне

Во двор крепкого крестьянина Константина Мягкого прибежала соседская девочка лет восьми.

- Дедушка, Константин, бабка Маланья помирает!  Зовет вас срочно к себе. Вот-вот дух испустит!», встревожено и сбивчиво говорила девочка.

- Щас, щас иду! - поняв, что время нельзя упускать, промолвил Константин.

Он быстро надел старенький полушубок и поплелся за девочкой.

Бабка Маланья жила одна. Муж ее умер еще до войны. Трое ее сыновей били фашистов на полях сражений.

Старшие сыновья уже были женатыми, поставили себе новые избы, обзавелись хозяйством, родили детей.

А младшенький только-только достиг призывного возраста и на тебе, война. Его тоже забрали на фронт.

Бабка Маланья осталась одна. В июне сорок первого, когда немцы бомбили аэродром под райцентром Васильевка, один ястребок вырвался в небо и сбил немецкий бомбардировщик. Но тут же мессеры подбили ястребок.

Из самолета вылетел летчик с парашютом за спиной, но парашют почему-то не открывался. И только у самой земли бабка Маланья и другие сельчане, которые наблюдали с земли за воздушным боем, увидели белый купол парашюта.

Летчик правильно сделал, что рано не открыл парашют, так как тогда его прошили бы мессеры из крупнокалиберного пулемета.

Ее младшего сына еще не взяли на фронт. Демобилизация только началась. Он тоже наблюдал за воздушным боем с крыши дома.

Бабка Маланья засуетилась.
- Петька, мигом запрягай кобылу! Поехали! Я видела, куда он упал! -  кричала бабка Маланья своему сыну.

Вскоре они быстро неслись на телеге в сторону хутора Шевченко. В километрах пяти от села, они заметили белый купол парашюта. Подъехав поближе, они увидели
окровавленного летчика, которого парашют, подгоняемый ветром, носил по земле. Летчик был без сознания.

Летчик немного не рассчитал. Он все-таки поздно дернул за ручку парашюта. Несколько секунд, которые ушли на раскрытие купола, стоило летчику очень дорого.

Скорость падения была еще высока, и летчик сильно ударился об землю.

Бабка Маланья сразу поняла состояние летчика. Опыт ей подсказывал, что возможно поврежден позвоночник.

На их счастье в подводе оказались две старые доски, которые оставил ей старший сын, чтобы подправить разваливающийся  сарай. Но мобилизация не дала ему сделать задуманное.

Сняв эти доски, мать и сын отрезали лямки парашюта и бережно положили летчика на доски.

Летчик застонал.
- Потерпи, касатик,  - запричитала  бабка Маланья.

Летчик был тяжелый. Матери и сыну было не поднять его на телегу. Тогда они связали доски стропами от парашюта и прицепили к телеге.

Сын, взяв лошадь под уздцы, потихоньку погнал  ее. Доехав, таким образом, до дороги, мать отправили сына в хутор Шевченко.

Вскоре приехали на телеге несколько пожилых мужиков. Они взялись за доски и бережно положили летчика  на телегу.

- В Васильевку ехать нельзя. Фашисты разбомбили больницу. Везите в Скельки. Там есть фельдшер,  - сказал один из мужиков.

Бабка Маланья с сыном бережно довезли летчика до фельдшерского пункта. Сын сбегал домой к фельдшеру.

Осмотрев летчика, фельдшер дал заключение. От удара об землю поврежден позвоночник. Наложив шину, фельдшер сказал, что летчика лучше отвезти домой.

Передвигаться ему нельзя. Он дал обезболивающие медикаменты и необходимые рекомендации.

Решили оставить летчика до ночи в фельдшерском пункте, а ночью перевести его в дом к Маланье. А людям нужно будет сказать, что военные его забрали. Благо, что приехал в село военком за призывниками.

Поздно ночью мать с сыном перевезли летчика в избу Маланьи.
До прихода немцев Маланья держала летчика в горнице, а потом перенесла его в сарай на сеновал.

Ох, и намаялась Маланья с ним. Но чем больше забот проявляла Маланья к летчику, тем роднее и дороже он ей становился.

Когда ночи стали холодными, Маланья на печке грела крупную соль и приносила к больному. Обматывала его этой «грелкой» и накрывала его одеялами, а потом засыпала его с головой соломой.

Так Маланья спасала летчика от холода. Через полгода она сняла шину, так как поломанный позвоночник сросся, и летчик уже мог вставать.

Маланья называла его своим сынком, а летчик не противился ее привязанности. Наверное, и его родная мать так не ухаживала за ним, как Маланья.

Но однажды Маланье стало худо. Она слегла.  Хорошо, что прибежала соседская дочка за солью. Маланья была запаслива. От предков она знала, как дорога была соль в прежнее время. Поэтому соли запаслась в свое время надолго.

- Внученька, беги к соседям. Худо мне, наверное, час мой пробыл. Скорее! -  еле слышно сказала Маланья.

Когда дед Константин пришел к Маланье в горницу, то она была мертва. Он закрыл ее очи на еще теплом лице.

Сбежались  невестки Маланьи, все охали и ахали. Через три дня ее похоронили.
Никто в селе не знал, что в сарае прячется раненый летчик. Летчик уже мог немного ходить. Он удивился, что Маланья не принесла ему обед.  Потом по суете во дворе ее дома, он понял, что что-то произошло. По реву невесток Маланьи он понял, что она умерла.

Нужно было как-то выбираться из сарая. Он попробовал пройти несколько шагов, но тут же упал и застонал от боли.

От долго лежания его мышцы атрофировались. Ему нужно было заново учиться ходить.
Когда он уже мог приподниматься в положении лежа, он увидел, что погреб у Маланьи здесь в сарае.

Он повернулся на живот и пополз в направление погреба, как он смог заметить. Несколько раз он подолгу отдыхал. Но затем полз дальше.

Вот, наконец, и крышка погреба. Он повернулся набок  и попытался ее приподнять. Все было тщетно. Сил не хватало. В первую ночь он так и уснул возле крышки погреба.

Ночь была холодная и руки и ноги закоченели.  Летчик понял, что без посторонней помощи ему не обойтись. Он опять пополз обратно и зарылся в сене и одеялах. Но как он не старался отогреться не мог.

Его зубы стучали друг о друга, а тело сковывала судорога холода.
В такой положении нашел его дед Константин. Он  пришел своровать у соседки сено.

Корову Маланьи забрали невестки, а сено осталось бесхозным. Он подогнал телегу и стал вилами загружать сено.

Вдруг его вилы уперлись во что-то твердое. Он быстро отгорнул сено. То, что он увидел, поразило его. Как мог «красный» летчик быть здесь? Ведь его увез военком.

Долго не думая, дед Константин побежал в хату начальника полицаю Гришке Бокий. Было поздно, но Гришка не спал. Он вместе с другими полицаями пил самогон.

- Что тебе, дед Константин? - спросил он недовольно.
- Там, там..,  - заикаясь, говорил Константин.
- Что там? -  спросил Гришка и схватил деда за грудки. - Да, говори же ты, черт старый.

Он стал трясти деда Константина.
- Там летчик, тот самый, которого увез военком! -  еле произнес дед Константин.
- Не может быть? -  спьяну сказал Гришка и потихоньку начал трезветь.
- Хлопцы! В ружье! -  крикнул Гришка, совсем отрезвев.

Пятеро полицаев пошли за дедом. Он привел к сараю Маланьи. Они вытащили полуживого летчика.

- Давайте в мою телегу! Он, наверное, ходить не может! -  предложил дед Константин.

Полицаи небрежно бросили бессознательное тело летчика в телегу и отвезли к старосте.

Наутро приехали немцы. Они согнали пожилых крестьян, которые соорудили виселицу в центре села.

Ближе к вечеру всю деревню согнали на казнь. Летчика привели в сознание, но он не понимал, что происходит. Полицаи придерживали летчика с двух сторон, так как он еле стоял на ногах.

Староста прочитал приговор.
- За сбитый бомбардировщик в июне 1941 года советский летчик приговаривается к смертной казни через повешение.

Фамилии летчик не назвал. Он был в таком состоянии, что едва ли мог говорить.
Еще три дня провисело его тело в центре села. Затем староста приказал его закопать.

Сейчас на этом месте в селе Скельки стоит памятник солдатам, павшим в Великой Отечественной войне.

Деду Константину бургомистр от лица Германского правительства выдал 100 дойчмарок и мешок пшеницы.

Уже в 1961 году я спрашивал, почему мой двоюродный дед Константин выдал советского летчика.

Мой отец ответил. Во-первых, он отсидел за свое предательство пять лет в колонии.
А во-вторых, он не мог простить советской власти продразверстки, когда у него в 1918 году отобрали всю пшеницу и ни грамма не оставили на еду и посадки. В то время его семья чуть не умерла с голоду.

Он не мог простить «красным», что отобрали отцовскую землю, что в 1933 году Сталин устроил искусственный голод, и умерли его дети и племянники.

В его доме висел портрет Сталину вместо икон (так требовали советские власти). Он каждый день молился Богу и возводил анафему на Сталина.

- А причем здесь немощный летчик? - спросил я.
- Притом, что всю свою ненависть к советской власти дед Константин сконцентрировал на этом летчике, -  ответил отец.