Песнь обыденности зла

Сегодня день Катастрофы, или как его обозначили сионисты, "День катастрофы и героизма европейского еврейства".
Ну, тут ничего не поделаешь, идеология не может не всунуть "героизм" в каждую дырку. Ей же надо воспитывать бойцов.
А как ты их воспитаешь на поголовном простом и необъяснимом уничтожении миллионов живых людей? Никак. Вот и приходится…
Но – явление есть явление, надо бы что-то о нем написать…

Так вот.
Те, кто привык выражаться, на всякий случай, по-научному, сказали бы что это у меня "генетическая память". Те, кто попроще, сказали бы – да брось, просто детские страхи зацепились за подкладку.
Поэтому я никого и не спрашивал, что это у меня такое. Да никому и не рассказывал. Это первый раз.

Еще на той квартире у меня мастерская стояла на плоской крыше соседнего магазина, поэтому все звуки широкого двора были у меня в гостях.
Привычный фон.
Ну и в том числе гомон детского садика, что по ту сторону двора.

Да, так вот, каждый раз, когда начинался там общий детский крик и вереск по какому-то поводу, - все мне казалось, что это крик массы еврейских детишек, которых загоняют куда-то, чтоб передавить и уничтожить.

Просто на автомате.
Там начинают кричать от какого-то радостного сюрприза, а у меня тут же слух переключается на эту вот звуковую ассоциацию. Это не было болезненное ощущение, это была просто привычно возникающая картинка.
И только сейчас, работая в детском садике охранником, чувствую – отхожу от этого.
Детки верещат – но ты можешь выглянуть в окошко и увидеть, что носятся они и визжат именно от восторга жизни.

То есть только жизнь демпфирует такие явления. Знание никак не помогает.
Знание того, что массовые уничтожения вражьего семени, детей, было делом привычным тысячи лет, ничего не дает. Настолько привычным, что часто врагу просто надо было это сделать.
Такая, знаете, неприятная, но необходимость.

Как это было, например, в Белой Церкви. Многие читали об этом.
Дело было жарким августом 1941-го.
Детишек уже расстрелянных родителей, от нуля до шести лет, собрали в двух комнатах одного здания и на два дня забыли, оставив полицаев охранять. Чтоб не разбежались. Без воды,  без еды.
Крик их стал беспокоить по ночам немецких солдат в близлежащих домах, те пожаловались своим капелланам, а те обратились к командованию с просьбой как-то помиловать детей. Начальство, наконец, вспомнило о недоработке и распорядилось побыстрее недоделки устранить.
Быстренько вырыли ров в леске, отвезли туда все это кричащее и плачущее, поставили у рва и приказали полицаям расстрелять, что те и выполнили.
Засыпали и стало тихо.

И сейчас – подходишь к игровой площадке в садике, какой-то малыш говорит тебе что-то искренне, глядя тебе в глаза, и ты видишь, как этот малыш, заплаканный, грязный, хочет пить, бродит среди массы плачущих, грязных, обмоченных, обделанных детей и плачет за мамой и ищет кого-то, и смотрит на тебя глазами, говорит тебе что-то детское и неразборчивое оттуда, из полной смрада и плача, комнаты сорок первого года.
Когда видишь, как малыши в садике что-то между собой делят, или не делят, - видишь, как они, голодные и в нечистотах, в жаркой набитой комнате, пытаются как-то друг с другом общаться, что-то выяснять в своих детских отношениях и обидах, заплаканные и потерянные.

Все это у меня не навязчиво и не больно. Просто привычно живет рядом со мной.
При том, что знаешь, однако, что детей уничтожали всегда и у всех.
Как, например, описывал один русский офицер где-то в 17-м веке поход по территориям Украины, где только что погуляла крымская орда, - одних только порубанных младенцев возрастом до года по хуторам и по степи насчитали около 450-ти.
Знаешь все. И это дает понимание тому новому, что появилось именно тогда, в сороковых, и проявилось в случае с детишками в Белой Церкви.

Бюрократическая обязательность.
Необходимое уничтожение живых людей как проявление просто системы, как когда скучная, когда неприятная, необходимость.

Более того. Эта обязательность делания зла уже звучит как образ. Просто песня. Делание зла становится повседневной деятельностью, и это поднимает тебя над собой, над твоими пристрастиями и представлениями. Обыденность зла освящается системой, которой ты принадлежишь.
 
Нечеловечески жестокие людские системы создали немало песен. Песен отличных, боевых, лирических.
Многие из этих песен и сейчас на слуху. Некоторые из них мы до сих пор с удовольствием напеваем.
Удовольствие подслащает, а то и просто стирает из памяти понимание зла, которое делалось при становлении этих систем.
 
Песнь обыденности зла.