По следам библиотеки Ивана Грозного! Глава 14

Глава четырнадцатая  МЯТЕЖНЫЙ  МОНАХ                И библиотеку свою Иван Грозный вывез из Москвы на Алесандрову Гору близ  города Переславль-Залесский, а не  в какую-то глухую охотничью заимку во Владимирской губернии под названием Александрова Слобода. Случилось это событие морозным декабрьским днём 1564 года, когда колокола всех церквей  Первопрестольной столицы издавали такой гул, что казалось сам крымский хан во-вот подступит к пригородным посадам  и учинит погром. Изумлённые москвичи взирали на великий обоз в середине Красной площади, к которому государевы холопы и кучера выносили из дворца и укладывали в сани царский скарб: казну, святые иконы, золотые и серебрянные сосуды, меха, одёжу, обувь и прочую рухлядь. «Подъём же его был не таков, яко преж того,- сообщается  в Александро-Невской летописи. Убывая из Москвы на богомолье або на потеху великую князь  на сей раз не назначил никого из бояр ведать столицу и государственные дела на время отъезда.  Ближним боярам и приказным людям велел ехать с семьями и коньми, со всем служебным нарядом». Было впечатление, будто  Иоанн Васильевич не просто отъезжал на очередную  загородную прогулку, а по принуждению освобождал кремлёвский дворец!  Неведал всей правды летописец, а может из его записей  вытравили все слова о том, что схимника Иону  принудительно высылал из Первопрестольной столицы  новый митрополит Афанасий!  Учёный старец и знатныё иконописец Андрей весьма равнодушно воспринял своё пострижение в  черноризцы с последущим   поставлением в архипастыри под именем Афанасий, ибо сей слуга Божиий принадлежал к тем бескорыстным  и трудолюбивым столпам православной церкви, кто не угодничал и не кривил душою пред власть придержащими. До середины марта 1564 года новый  Владыко отсиживался  в своей привычной келье с книгами и иконами, пока, себе на беду, царёвы сотоварищи и сотрапезники едва ли не насильно доставили митрополита Московского и всея Руси  в терем царицы Марии, эту юдоль греха и порока. Увиденных своими очами и услышанных своими ушами телесных и словестных мерзопакостей хватило с лихвой для архипастыря, чтобы из  духовного наставника  нечаянного  схимомонаха  превратиться  в горячего обличителя греховодника  и святотатца. Не прошло и месяца после церковного дознания об неуставном обряде расстрижения упокойным Макарием схимника  Ионы  в царя Иоанна,  как  возмущённый владыко на очередном Духовном Соборе Московской митрополии   о т м е н и л   сие  богопротивное деяние прежднего митрополита, прости Господи грехи наши вольныя, а особливо невольныя!  Винопивцу, блуднику и душегубу  местом для покаяния  был  избран родовой для московских князей Александров монастырь на берегу Плещеева озера  близ города Переславля-Залесского, для исправления греховодника  постами  и молитвами в строгом затворе. Срок ссылки начинался с  месяца мая 7 дня сего года. В случае бунта греховодника ему грозило отлучение от церкви, «Анафема»! Не помогли делу смягчения церковной кары и заступничество нового архимандрита Чудова монастыря, отца Левкия. В ссылку высокородного  грешника сопровождал сам митрополит Афанасий. Но для переславцев  причиной приезда  отцов государства и церкви  ложно было названо  о с в я щ е н и е  в 14 день сего месяца  церквей и  хозяйственных построек Никитского монастыря, во время которого, как записано влетописи, «всеношное бдение слушал и на утрени первую статью сам царь чёл, и божественные литургии слушал и  красным пением своим с своею станицей сам же государь пел на заутрени и на литургии». Для сохранения же тайны о месте ссылки и была придумана сказка об Александровой Слободе,  большой, но деревянной  охотничьей заимке земных предков схимника Ионы, Великих князей Московских Ивана Ш-го и Василия Ш-го.  Всем боярам, дъякам и писцам  Посольского приказа строго-настрого было заказано проговориться перед кем-либо из иноземцев о том, что царь Московский и всея Руси не живёт постоянно в Москве. - А то село близко от Москвы, - отвечали посольские чины на вопросы о действительном месте нахождения  Иоанна Васильевича, - и  Государь живёт там для своего прохладу. А государство своё правит на Москве и в Слободе. Фактическим правителем Московского государства стал митрополит Афанасий, как это было с упокойным архипастырем Макарием все 17 лет опеки Избранной Радой над нечаянным иноком.
           В первый раз  сосланый венценосный монах был вызван из монастырского заточения  аж  в июле месяце на 9 день для  участия в разрешении дипломатических докук.   В 13 день сего месяца  ожидались гонцы от ногайских мурз.  Следом за ними должны были явиться посланцы эмира Бухарского, а в августе месяце 2 дня приедут послы шведского короля для заключения перемирия между воюющими странами. По  Только к октябрю 1564 года докуки с дипломатами были окончены, после чего  нужда в ссыльном Государе отпала  и Владыко предложил ссыльному возвращаться  «во своя вси»  на  Александрову Гору в Переслявском уезде. Весь ноябрь уязвлённый в гордыне царь медлил со своим отъездом из Москвы, но в 3 день декабря был  вынужден под колокольный звон отбыть вместе с челядью, царевичами Иваном и Феодором и супругой-язычницей в ссылку  вечную в пределы выделенного ему удела. Местом  размещения удельного двора  был определён  упомянутый Никитский монастырь. - А кто не медлил бы с отъездом  на месте ссыльного? – шепнул я сам себе, читая  про все эти удивительные дела. – Кремлёвские палаты намного лучше монастырских келий. Не умалишённый же он! Да и вздорная нынешняя супруга царя Мария Темрюковна наверняка  не согласилась с участью предыдущей соломенной вдовы  Анастасии Романовны, покорной и доброй духовной дочери схимника Ионы.  Дикая горянка  потребовала себе законную  в д о в ь ю   долю из имущества умершего для мирян  супруга…  Подожди-ка, Михаил Николаевич, вспомни-ка как называлась в древности эта вдовья доля? Я оторвался на время   от книг про эпоху Ивана Грозного историков Р.Г.Скрынникова  и  К. Валишевского, отодвинул их на край письменного стола, встал со стула и подошёл к настенным книжным полкам в зале нашей квартиры за  Советским энциклопедическим словарём. Вернувшись с гроссбухом на исходное место, я  раскрыл книгу и на странице 943  с изумлением прочёл: «ОПРИЧНИНА, 1) В 15-15 вв. особое удельное владение вдовых женщин из великокняжеской семьи.  2)  Название удела Ивана Грозного в 1565-72 гг. с особой территорией, войском и  административным аппаратом.  3) Система внутриполитических мер Ивана Грозного в 1565-72гг. для борьбы с предполагаемой  изменой в среде феодалов (массовые репрессии, казни, земельные конфискации и т.д.)».    В приведённой справке  сразу же бросается в глаза вопиющее противоречие между её  разделами. Ну посудите сами: коль в первом разделе словом  «Опричниной» именуется вдовий удел женщины из великокняжеской семьи, то таким же  словом никоим образом  не может быть названием удела  Ивана Грозного, мужика по природе и по церковной записи. И устранить упомянутое противоречие может только признание того исторического факта, что речь идёт о вдовьем уделе «соломенной вдовы» Марии Темрюковны, которая поручила управление им, отцу эконому, сиречь  схимнику Ионе! Ну,  а  «систему  внутриполитических мер Ивана Грозного в пределах вдовьего удела для борьбы с предполагаемой изменой ( вдове?   её управляющему?)  в среде феодалов»  конечно же можно назвать «Опричниной».  Еще историк С.Ф.Платонов в своих «Очерках по истории Смуты»  в начале ХХ века выражал сожаление, что нам неизвестен подлинный указ об Опричном дворе, который упоминается  в описи Царского архива. А официальная летопись, дескать «даёт не вполне удачное и вразумительное сокращение Указаза». Так и хочется обратиться к памяти учёного со словами, что  не  в   Царском архиве  находится  искомый документ, а в хранилищах древних актов  Синодского архива  Русской Православной церкви. Ибо подлинный договор об выделении царице вдовьего удела был заключён между митрополитом Афанасием и Марий Темрюковной  и храниться должен  в консистории по учёту зерковных земель, храмов, скарба и утвари, а не в  архиве Кормового приказа Московского государства К  месту напомнить, что словом «Опричнина» именовалась на Святой Руси часть монастырских земель, на которых с ведома настоятеля обители поселялись смерды-пахари, не принявшие иноческий постриг. Для отличия отих «опричников» от  обычной  монастырской братии каждая обитель придумывала пахарям особое одеяние!
            Выехав  в декабре 1564 года из  Москвы, об истиной причине своего отъезда, о  церковной ссылке,  лицемерный монах не предупредил никого.Не согласился схимник и с малыми размерами уделов для себя и для своей  мирской вдовы. Лишь 3 января следующего года  он прислал своего гонца К.Поливанова с грамотой к митрополиту Афанасию, в которой своё деяние ложно объяснил царским гневом на бояр, которые якобы постоянно изменяют ему и готовят его убийство под защитой высших церковных иерархов. У  царского гонца были подмётные письма и к народу, которой только в этот день прознал, что «царь  государство оставил». Весь городской люд просили Ивана Васильевича не покидать трона, признавая за ним право казнить и миловать.  В начале февраля бывший царь вернулся из ссылки в Москву и объявил о создании  вдовьего удела царицы Марии Темрюковны с особой территорией, управлением, финансами и собственным войском. По воспоминаниям лифляндских баронов Таубе и Краузе царь был неузнаваем – у него вылезли все волосы на голове и из бороды. Знать, целых два месяца борьбы неправедного инока с собственной жадностью обошлись ему нелегко. Вот так, из-за чрезмерной корысти царской четы,  Московское государство было разделено на две части – Опричнину и Земщину, со столицами в Переславле-Залесском и в Москве. После учреждения Опричного двора  царь остался для иноземцев Государём всего государства с прежними органами центрального управления, а на самом деле стал отцом экономом  большой части государства, веделенной в вдовий удел царицы, в «Опричниную обитель».  Нет, не даром молодой царь Иоанн Васильевич в году 1547 написал под личиной Ивашки Пересветова  восторженную книгу о своём кумире, византийском императоре Константине Великом, разделившим Римскую империю на Византийскую и Италийскую. А Вселенскую церков располовинил, на Восточную, православную, и Западную, католическую, где отдал влать Римским папам.  Теперь давешний  книгочей в гордыне своей сам намерился стать котолическим  папой в пределах Опричнины.

 Среди  иноческой братии на Александровй Горе был и злобесный советник  царя-монаха Вассиан Топорков из Песношного монастыря на берегах реки Яхрома. Это он приспособил для «опричников» схимника Ионы  герб нищенствующего монашеского ордена католиков по имени «Псов господних», что на латинщине означает «доминико канес». У доминикансев отличительным знаком стала собака с пылающим факелом в зубах. Для  «кромешников» же  Ивана Грозного на шее боевого коня прикреплялась к сбруе собачья голова, а у луки седла всадников был привязан пучок прутьев, связанных в виде факела. Непросвещённые простолюдины Московии сразу же окрестили воинство из вдовьего удела «песиголовцами» или кромешниками», а  символический факел – обозвали метлой. И это не удивительно, если вспомнить  про Петровского лживого шкипера Сиверса Меринга, превращённого молвой в «сивого мерина»; или про французское обращение друг к другу «шер ами», превращённое в наше русское и ёмкое слово «шарамыга».  Жаль что учёные мужи не  разбрались с иноземной символикой, а занесли на страницы исторических трудов  объяснение  смысла мрачных  причиндалов со слов самих душегубов: дескать, собачья голова предназначена для выгрызания зубами измен и выметания крамол метлами…     Все подвиги и хитрости  доминикасев злонравный советник Вассиан Топорков вызнал из книги под названием «Речи посла цесарева», список с которой был сделан для игумена Иосифа Волоцкого архиепископом Новгородским Геннадием, неистовым  искоренителем на Святой Руси ереси жидовствующих. В Новгород Великий сия книга, единственная из достоверных свитков из «Либерии», попала из рук грека Юрия Траханиота, слуги византийской принцессы Софьи Палеолог.  Тучная телесами, но крепкая нравом,  вторая  супруга Великого князя Ивана Ш-го весьма ценила военно-монашеский орден «псов господних и его особый и бесжалостный  церковный суд  под названием инквизиция». Книгу «Речи цесарева посла» читал и внук Софьи, схимник Иона, вот почему стольный град Опричного удела  Переславль был превращён в нечто среднее между иноческой обителью и винской крепостью. Вокруг Божиих храмов и каменных корпусов братского общежития возвышались прочные стены с бойницами, из которых мрачно выглядывали дула медных пушек.   На крепостных башнях день и ночь не смыкали очей  вооружённые опричники, монастырские вороьа всегда были заперты. Воистино, куринная слепота поразила очи  историков и писателей всего мира, коль никто из них  не рассмотрел в необычном поведении Ивана Грозного в  период Опричнины прямых следствий оплошного отпевания митрополитом Макарием мнимого упокойника  в году 1553-м  марта 1 дня!  В противном случае историк В.О Ключевский не написал бы  так опрометчиво в своих трудах: «Царь Иоанн, начавший проявлять  несомненные признаки душевного недуга, решил, что для него и его приближённых  настало время покаяния. Он выбрал триста самых отчаяных опричников и объявил их иноками  пародийного (?!) монастыря. Себя он назначил игуменом, князя Вяземского –келарем, Малюту Скуратова – параклесиархом, звонарём, по-нашему. Всем опричиникам были сшиты рясы, скуфьи и прочие принадлежности иноческого облачения. Кроме того, для Иоанна были изготовлены ризы. Едва ли не каждую ночь, около четырёх часов утра, царь в сопровождении Малюты и царевича Ивана поднимался на  колокольню и начал звонить в колокола. Со всех углов обители опричники спешили в церковь. Неискушённый (?!) гость мог бы подумать, что он находится в настоящем монастыре. Эти чёрные фигуры, облачённые в подрясники, со скуфьями на головах, - ничем не отличались от простых монахов других монастырей. Колокола умолкали. В обширном храме, тускло освещённом свечами и лампадами, появлялся царь-иегумен. Сгорбленный, с лицом в глубоких морщинах, с пастырским посохои в правой руке, облачённый в длинную рясу, он производил впечатление инока-затворника. Начиналась церковная служба, которая длилась три-четыре часа, её вёл настоятель Опричного храма, но царь-монах всё время находился в алтаре и клал земные поклоны. Делал он это так усердно, что на лбу у него постоянно были синяки и шишки. Подобного усердия игумен требовал и от «братии». Царь строго следил за тем, чтобы все опричники посещали эти ночные службы. Ослушникам грозила суровая кара:  заточение в сыром подвале на хлеб и воду на одну-две седьмицы, недели то есть. Монастырское действо оканчивалось в 7-8 часов утра. Опричники-монахи отправлялись из монастырской церкви в обширную стольную палату братского корпуса, в трапезную. В ней начинался завтрак. Иегумен не принимал в нём участия, а становился  за аналой  и читал громко жития святых. Во время завтраков вино лилось рекой и к девяти часам утра, когда нужно было отправляться к обедене, «братия» пребывала в сильном опьянении. После обедни, во время которой Иван опять  бился о каменный пол монастырской церкви, все снова собирались в трапезной. К этому времени иноческие одежды  снимались. Блистали парчовые кафтаны с золотым шитьём и драгоценными камнями. Во время обеденной трапезы настроение опричников поднималось ещё выше.  Появлялись женщины и часам к трём дня «монастырь»  оглашался визгом женщин, пьяным хохотом мужиков и непристойными песнями  тех и других». Что можно было извлечь из этой информации? Во-первых,  «пародийный» монастырь сравним лишь с каменным  Никитским монастырём в Переславле-Залесском, а  не в глухой Александровой Слободе. Во-вторых,  при описании необычного отъезда царя из Москвы  в  году 1564  в  месяце  декабре летописец не указывает о  наличии книг среди обозной клади. Но  они могли быть упрятаны в рундуках  и тюках, которые толпа зевак  конечно же причислила к царскому скарбу. Схоронить «Либерию»  ссыльный монах мог только в Никитской обителе, легенда об учинении которой  позволяла едва ли не на виду у всех горожан и иноков строить подземные лазы и обширные подвалы под монастырём. На всей святой Руси ни один другой святой Русской Православной церкви кроме Никиты Столпника  не рыл в земле тайной келейки себе за пределами монастыря, чтобы из неё по подземному лазу проникать в церковь и присутствовать на службах вопреки запрещению остальной иноческой братии. Далее, в Житие святого говорится, что он вырыл  колодцы с питьевой и целебной водой, а добирался до них тоже по подземному лазу, им же вырытому. Ну чем не крепость с секретным источником воды, с подземными лазами за крепостные стены? Даже в таком серьёзном справочнике, как «Большая Советская энциклопедия» за 1930 год, указано:  «Позднее Иван 1У  устроил в  Александровской слободе (?)    п а р о д и ю  на монастырь и военно-монашеский орден, сочинил устав, выбрал начальственный состав с собой во главе. Частые службы в храмах перемежались убийствами, пытками, оргиями. Ряженые опричиники при Иване Грозном не знали никакого суда, кроме царского. Несмотря на большую охрану , в Словоде  был прорыт подземный ход из кремля к реке, по которому, по свидетельству очевидцев, можно было проехать на тройке лошадей. Подземный ход до сих пор не найден».  А  вот в Никитском монастыре он существует несколько веков, правда, площадь сечения  его не для тройки лошадей, а для  пригнувшегося инока с оружием. Не там ищете, господа-товарищи. И последнее. Коли зодчий Яким был выучеником  итальянских мастеров по подземным тайникам и иловушкам, то помощникам Германа Стерлигова надо ехать к нам, в Переславль-Залесский, а не в Александрову Слободу да в Рязань.