Ночью Люсе приснились фашисты

     1.

     Ночью Люсе приснились фашисты.
     Они по-хозяйски, как-то совсем буднично, бродили по вокзальной площади и, казалось, что совсем не удивились подошедшему к смоленскому перрону поезду из Ленинграда.
     Все это она уже видела однажды.
     Наяву.
     Летом сорок первого. 
     Когда родители решили отправить ее вместе с бабушкой, годовалым младшим братом и двоюродной сестренкой подальше от войны.
     Их погрузили в поезд на гудящем, словно улей, Московском вокзале и отбили телеграмму смоленским родственникам, чтобы встречали.
     Решение об отправке детей в сытую деревню принималось на семейном совете. Началась война и лучшего места для того, чтобы переждать скорую победу и быть не могло.
     - Туда немца точно не пустят! – убеждал всех дед.
     Багаж следовал отдельно. В прицепном багажном вагоне. И бабушке на следующий день пришлось пешком идти за ним на вокзал, кишащий немецкими солдатами. 
     Как ни странно, все станционные службы работали и вещи были благополучно выданы.

     2.

     Люся – тетка моя. Дочь родной сестры моей бабушки. Ей восемьдесят три. И она очень рада нашему приезду.
     Мы постоянно обнимаемся.
     Мне нравится прижимать к себе ее тонкое, невесомое тело и гладить ее аккуратную кудрявую головку.
     В далекие семидесятые я часто появлялся в их ленинградской квартире.
     Любил приезжать на зимние каникулы.
     В такие дни я становился обладателем отдельной комнаты с видом на проспект Добролюбова и большого катушечного магнитофона с записями Евгения Клячкина, с которым тетушка была знакома.
     Тогда же она познакомила меня с творчеством Иосифа Бродского. Подарив машинописный сборник его стихов. С тех пор я считаю Бродского гением и обожаю все его ранние стихи. Поздние, впрочем, тоже.
     В свободное от музеев и ленинградских талантов время я с удовольствием выгуливал по окрестностям Петропавловской крепости маленького племянника Антона. Симпатичного мальчугана с выбивающимися из-под шапки кудряшками. Три года и три месяца было ему. О чем он не забывал информировать восхищавшихся им прохожих.
     В семьдесят седьмом, едва отгуляв свадьбу, мы с женой укатили в Питер. Поселившись на неделю в той самой комнате.
     Моя, довольная нашим приездом и живая еще бабушка, кормила нас всякими вкусностями собственного приготовления.
     Тетя Люся с мужем Сашей были молоды, энергичны, смешливы.
     И с удовольствием возили нас на своем "Москвиче" по разнообразным историческим уголкам ленинградской области.

     3.

     Еще раз я появлялся в Ленинграде лишь в двухтысячном. Приезжал по делам. И за отсутствием времени к тетке не забегал.
     В две тысячи пятом Люся сама приезжала в Москву.
     И тогда я встречал ее на Ленинградском вокзале. И отвозил на дачу, где уже мы с женой, пару дней кормили ее всякими вкусностями и радовались ее приезду.
     Отпустив с неохотой потом вместе с матушкой к многочисленной московской родне.
     Сорок два года не переступал я порог добролюбовской квартиры.
     И даже не заметил этих лет.
     И очень удивился, когда эти годы пересчитал.

     4.

     Мы не собирались останавливаться у тетки.
     И даже успели подобрать себе гостиницу в шаговой доступности от ее дома.
     Только проинформировали о своем приезде в надежде, что не уедут они на дачу и мы сможем встретиться.
     - Если хочешь на всю оставшуюся жизнь нажить себе врага, останавливайся в гостинице – сухо бросила тетушка в телефонную трубку – дурака не валяй, одни живем в трех комнатах, места всем хватит.
     Я не стал возражать.
     Она была права.
     Ведь в этот раз ехал я не только за питерскими красотами.
     Ехал к последнему свидетелю семейной истории нашей - петербургско-ленинградско-петербургской.
     Бабушку свою московскую по-глупости ли,  по-молодости  не расспрашивал я о корнях своих и была надежда, что тетка – последний свидетель прошлого,  что-то помнит, что-то расскажет.

     5.

     С погодой повезло.
     Плюс двадцать три в тени в конце апреля стали праздником для горожан.
     Город напоминал черноморский курорт. С молодежью в шортах, майками с короткими рукавами, зелеными газонами Марсова поля, засеянными лежащими на них телами.
     Жена жалела молодых девчонок:
     - Вот, глупые, разлеглись, земля-то холодная еще.
     Изголодавшись по красотам Петербурга, соскучившись по местам своей юности, кинулись мы посещать их, осматривать, фотографировать.
     Успевая, вернувшись вечером и разложив на столе многие десятки приготовленных тетушкой фотографий из ее архива, разглядывать незнакомые доселе лица своих предков, открывать для себя их истории, записывая за ней подробности прошедшей давным-давно ее жизни.
     Впрочем, этим мы успевали заниматься с ней и по утрам, просыпаясь раньше всех и шепчась вдвоем в дальней комнате, залитой солнечным светом.

     6.
    
     Ночью Люсе снились фашисты.
     Жившие в добротном, крепком, на века рубленном дедовском доме.
     Бабушку с детьми поселили на скотном дворе.
     - Дед на совесть все строил и летом там можно было жить.
     С приходом холодов немцы пустили семью в дом, на печку.
     - Даже елку нам как-то организовали – удивлялась Люся.
     Но скотину и птицу побили. И съели сами.
     Первым от голода умер годовалый братишка Юра, а вскоре и двоюродная сестра Нина.
     На всю жизнь запомнилось, как однажды, когда живы были еще малыши, крепко подвыпивший немец, приставив к бабушкиной голове пистолет, закричал вдруг гнусаво и страшно:
     - Гроссмутер, капут! Гроссмутер капут!
     - Мы заорали истошно – вспоминала Люся – а немец все хохотал и хохотал, и никак не мог остановиться.
     Голова бабушки в этот день стала белая.
     - А во мне сломалось что-то. Я, ведь после войны во втором классе чуть на второй год не осталась. Не могла сосредоточиться, плохо все запоминала.
     И вздыхала:
     - Война проклятущая.
     При отступлении немцы деревню не сожгли. То ли не успели, то ли оставили целой в благодарность за постой.
     - А вокруг горело все и небо было черным от дыма.

     7.

     Деды мои блокаду пережили, из Ленинграда не уезжая. Воевали, трудились, рыли окопы, обменивали у барыг вещи на еду, хоронили близких.

     8.

     Люся закончила институт, стала химиком, долгие годы с удовольствием играла в волейбол, участвуя в составе команды даже в республиканских соревнованиях.
     В пятидесятые она по комсомольской путевке покоряла целину.
     В начале шестидесятых вышла замуж за такого же спортивного парня Сашу.
     В середине семидесятых родила сына Антона.

     9.

     Перед отьездом из Санкт-Петербурга мы купили им с Сашей первый в жизни смартфон, подключили Интернет и пару дней обучали работе с новой техникой.
     Саша фотографирует теперь из окна свой двор, разглядывает фотографии в Галерее на главном экране, звонит друзьям и даже заходит в Ютьюб, неуклюже тыкая в приглянувшийся сюжет своим большим сухим пальцем.
     Остальному его обещал обучить восьмидесятидвухлетний, более продвинутый, Люсин одногруппник.
     Мы в это верим.
     И счастливы, что можем общаться с ними, поддерживая эту теплую, очень душевную и важную для нас связь.
     Радуя их своим вниманием и яркими фото из нашей жизни.
     А они - нас. Из своей.

На фото - в центре Люся в окружении моих прабабушек, прадедушек,
                бабушек, дедушек, теток и дядек.