Бегство от смерти

БЕГСТВО ОТ СМЕРТИ
очерк
         
По воспоминаниям моей свекрови Вайнер Цили Иосифовны.
22 июня 1941 года началась - Вторая Мировая Война...
Все, написанное здесь, было в первые дни войны, когда действия и чувства людей пронизывал страх и ужас перед надвинувшейся бедой, название которой - война.
 
Белоруссия - Слуцк
   
Клара стремительно вбежала в дом своей двоюродной сестры Цили. Темные кудрявые волосы были растрёпаны, а лицо заплакано...
Уже с порога она крикнула:
- Циля, ты ещё не собралась?! Разве ты не слышала - немцы на подходе к Слуцку!

Циля, ещё не знала, что многие уже покинули город. Она не слышала, что по репродуктору неоднократно объявляли об эвакуации граждан.
- Тебе что, нужно отдельное приглашение? – возмутилась Клара. - Ты знаешь, какие зверства творят фашисты?

Циля, тоже слышала, что немцы тут же на месте расстреливают военных, членов партии и евреев. Мало ли что говорят, и на слова сестры она не отреагировала, а продолжала спокойно сидеть за столом и перебирать гречневую крупу. Приближалось время обеда, и надо было кормить семью из шести человек. А тут Клара с какими-то проблемами...
Со стороны казалось, что тревожные слова сестры до неё просто не доходят. На секунду, оторвавшись от  работы, она совершенно спокойно сказала:

- Клара, не кричи. Я никуда не поеду. Ты только представь себе на секунду, на кого я брошу дом, хозяйство и всё то, что мы с таким с трудом наживали за все годы? А что будет со скотиной? Ты подумала? Она же погибнет. Я договорилась с резником на тридцатое июня забить борова. Кому-кому, а тебе хорошо известно, сколько трудов мы вложили в него, пока выкормили. Ни месяц, ни два, а целый год! Если выручим хорошие деньги от продажи мяса и сала, то сможем купить кое-что в дом. Детям зимнюю одежду и обувку. А для домашней птицы, на всю зиму, запасемся кормом. Все равно свинину мы не едим.

Клара, схватившись за голову, в сердцах закричала:
- Циля, о чём ты говоришь?! Какая скотина?! Какая к черту птица?! Немцы на подходе к городу! Ты что не понимаешь, о чём я говорю?!
Но Циля, не слушая её, продолжала говорить:

- Ну, как ты думаешь, Клара, куда мне их девать? Бросить всё на произвол судьбы и потом ходить с протянутой рукой? Нет, это не для меня. Кстати, а Соня уже уехала?
Соня была родной сестрой Клары, и она, глянув на Цилю, ответила: 

- Циля, она же фельдшер, а муж врач, так их сразу же мобилизовали в действующую армию. Сейчас врачи и медсёстры ой, как нужны! Да, а Андрея с Лизонькой  она отправила с мамой в Рязань, к тёте Фире, вот так.
И, Клара продолжила. 
- Вот ты, сестра, беспокоишься о скотине, а жизнь твоих детей, оказывается, для тебя не имеет никакого значения? Так тебя понимать? Ты меня удивляешь, ей Богу!

Циля вздрогнула от её слов, как от пощечины, и бросила тревожный взгляд в сторону двенадцатилетней дочери Софочки, которая весело играла со своим любимым двухлетним братиком – Мишуткой. Лицо её радостно сияло. Малыш в их семье был живой «игрушкой», так как все её обитатели были намного старше его. Софа на десять, старший брат Иосиф на четырнадцать, а средний брат Лёва на двенадцать лет. Ах, сколько радости принёс в дом запоздалый малыш...
Циля пристально посмотрев на Клару, спросила:

- Скажи, а что за спешка такая? Мы только вчера с тобой были в гостях, у Ревеки, и ты так страстно убеждала её уехать и, что она ответила тебе? Категоричное – нет! А ведь у неё семья из одиннадцати человек. Я имею в виду двух женатых сыновей и пятерых внуков...
Клара, тяжело вздохнув, промолчала. Потом осмотревшись, спросила:

- Кстати, а где Гавриил, где сыновья? Нет, ты подумай, и где их нелёгкая носит в такое тревожное время, а? – недовольно проворчала она.
Тогда Циля ответила ей:
- Вот поэтому, дорогая сестрёнка, я и не могу  принимать без них какое-либо решение.

Но Клара не собиралась отступать. Она решила любой ценой уговорить упрямую сестру ехать вместе с ней. Они были очень близкими между собой. Жили недалеко друг от друга, да и дети их росли и учились вместе. Поэтому Клара даже и в мыслях не могла допустить, что её сестра может вдруг остаться в городе.
Она умоляюще сложила руки на груди и со слезами в голосе проговорила:

- Цилечка, родненькая, пойми, я опять повторяю тебе, немцы вот-вот войдут в город... В конце-то  концов, дойдёт это до тебя или нет?! Я твёрдо решила, что без вас не уйду! Дети мои, Ханочка и Борис, уже ждут нас на станции, а Аркадия (муж Клары) вчера вызвали в военкомат. Он только забежал проститься с нами и взять смену белья. Как видишь, мы остались одни, - всхлипывая, говорила Клара. – Циля, слышишь, собирайся, умоляю тебя. Сосед обещал на подводе подбросить нас до станции. Я уверена, что с минуты на минуту прибегут ребята и сам хозяин...
И действительно, не успела она докончить фразу, как в дом вихрем влетели старшие сыновья, и тут же следом за ними вошёл взволнованный муж. Он работал грузчиком на станции и всегда был в курсе всех городских новостей.
С трудом, переводя дыхание, Гавриил бросил жене:

- Циля, быстро собирай Мишутку, Софочку, кое-что  из вещей, самое необходимое, и бегом на станцию.  Комендант вокзала сказал, что скоро отойдёт последний поезд–товарный, и больше никаких поездов вообще не будет.
Узнав у жены о цели прихода свояченицы, он, повернувшись к ней, сказал:
– Клара, дорогая, спасибо тебе за помощь и заботу о нас. Я этого никогда не забуду...

Решение мужа сразу же подействовало, и Циля, спешно засобиралась. Она металась по дому в полной растерянности, не зная, за что хвататься ей в первую очередь.
Но инстинкт сохранения нажитого добра диктовал ей своё поведение, и Циля бросилась к потаённым местам. Там, за русской печкой находился своеобразный тайник. Она спрятала в него три кило кускового сахара, разные крупы, муку и полную крынку топлёного масла. 
Боже, как это было неосмотрительно с её стороны. Она, сама того не зная, лишила малых детей продуктов, так необходимых для выживания в первые дни бегства. Но тогда ей и в голову не могло прийти, что такое может случиться.
Дети дружно помогали матери. Муж, не переставая, торопил её.
Циля, дрогнувшим голосом, спросила его:

- Гавриил, а ты в курсе, на сколько дней мы уезжаем?
Он, не задумываясь, ответил:
- Думаю дня на два, на три, не больше...
- Хорошо! Тогда я не стану брать с собой ничего лишнего ни из еды, и ни из одежды.

Она завязала в платок смену летней одежды для детей, для себя и мужа и, как-то машинально положила свой красивый, недавно купленный жакет василькового цвета. Наспех собрала в корзину немного еды, которая попала под руки, и вышла с детьми из дома.
Как раз в это время и подъехала подвода...
Клара помогла сестре и племяннице забраться в неё, а потом и сама устроилась рядом. Высокий красавец, Гавриил, подхватил на руки маленького сынишку и, прижимая его к груди, без конца целовал. Мишутка радостно смеялся от отцовской щекотки и дёргал его за волосы и за уши. А сам отец, не знал ещё тогда, что больше никогда глаза его не увидят лица любимых детей и жены. Светлый мир, пронизанный солнцем, для него навсегда станет чёрным – «подарок» страшной, жестокой войны. 
Гавриил осторожно передал в протянутые руки жены сынишку, крепко обнял и поцеловал красавицу-дочку и жену.
Подвода тронулась. Повернувшись, Циля крикнула:

- Иосиф, Лёвушка, смотрите, не задерживайтесь! Закройте кругом ставни и заприте дом. Вдоволь накормите борова! Гавриил, слышишь? Мы будем ждать вас на станции! Поторопитесь...
- Мама, не беспокойся! - крикнул старший сын, - сейчас накормим скотину и прибежим следом.

А на станции кишела, уместнее сказать, колыхалась разномастная людская масса. Все куда-то бежали, толкались, кричали, искали родных и близких. В этой суматохе не трудно было и потеряться. Люди тащили огромные узлы с вещами.
Клара быстро отыскала своих детей, сидевших на открытой платформе последнего товарного вагона.

- Циля, - стараясь перекричать шум толпы, крикнула Клара, - иди сюда! Смотри, здесь места хватит всем!

Циля торопливо подошла к платформе вагона, но садиться не торопилась. Мишутку она держала на руках, а Софочка, держа узел с вещами, с глазами полными страха, бочком прижималась к матери. Циля с беспокойством и волнением вглядывалась в здание вокзала, откуда должны были появиться сыновья и муж, но их почему-то не было. Они опаздывали.
Комендант поезда по громкоговорителю торопил людей с посадкой, и солдаты тоже поторапливали людей.  Спустя несколько минут комендант объявил, что поезд отправляется.

Со стороны города уже слышались разрывы снарядов, пулемётные и автоматные очереди. В подтверждении слов коменданта, раздался протяжный гудок паровоза – один, второй, третий и, состав дрогнул. Послышался скрежет колёс. Клара, видя, что сестра не собирается садиться в вагон, в отчаянии выхватила малыша из её рук и передала своей дочери. Затем схватила за руку племянницу и подсадила её в уже движущийся поезд.
Клара быстро запрыгнула на платформу вагона и тут же, перегнувшись через борт, протянув руку сестре, закричала не своим голосом:

- Циля, дай руку, дай руку, скорее! – не, переставая, нёсся её отчаянный крик.

У Цили не оставалось выбора, ведь она могла потерять и младших детей. Ей пришлось воспользоваться помощью сестры и постороннего мужчины, которые с трудом втащили её на платформу набиравшего скорость поезда.

Сёстры никак не могли предположить, что навсегда прощаются со своим родовым гнездом, со своим городом, в котором жили не одно поколение их родных. Они не могли, даже на секунду, представить себе, что никогда больше не соберутся за праздничным пасхальным столом, не вознесут молитвы Всевышнему в стенах милого родного дома. Поезд, отплёвываясь черными клубами дыма, торопливо вёз их в неизвестность...
Однако Циля не могла успокоиться. Покачиваясь, она стояла на ногах и пристально всматривалась в удаляющийся вокзал. Слёзы, не переставая, катились по её лицу.
Ветер, сорвав с ее головы косынку, растрепал тёмно-каштановые локоны волос. Подол ситцевого платья хлопал по икрам голых ног, словно крылья летящей птицы. Ещё мгновенье и, привокзальные постройки, склады, скрылись за поворотом...
Не выдержав напряжения, Циля упала на дощатый пол вагона и завыла, как раненая волчица. Её тело содрогалось и билось в конвульсиях. Люди, сидящие рядом, не пытались сдерживать своих слёз и, как  могли, успокаивали её...
Перепуганные насмерть дети громко ревели. Клара плакала вместе с ними, но, как могла, успокаивала их. Она прижала к себе Мишку, гладила его по головке и целовала. Отыскала в кармане леденец и положила ему в ротик.
Малыш сразу успокоился и стал усердно сосать сладкий леденец. Боже мой, что ещё надо было маленькому мальчишке?

А Гавриил со старшими сыновьями, прибежав на станцию, увидели, что перрон пуст, а вокруг ни души. 
Несколько запоздавших солдат запрыгнули в военный грузовик и он, ревя мотором, рванул с места. Со стороны города всё громче и громче слышалась стрельба и свист падающих бомб... 
Не раздумывая ни минуты, отец с сыновьями бросился по шпалам вдогонку за поездом, понимая всю бессмысленность этой погони. Однако они бежали уже не за поездом, а от наступающей смерти.

На долгие мучительные годы войны они были потеряны друг для друга. Мать не знала, живы ли её сыновья и муж, а те, в свою очередь, не знали, жива ли их мать, сестрёнка и маленький братишка.
Война только-только набирала силу и жаждала крови и жертв...
Товарный поезд сделал небольшую остановку в Минске. Беженцы побежали в здание вокзала за кипятком и водой. У Цили не было никакой посуды, в которую она могла бы набрать воды. А дети просили пить. Слава Богу, что она захватила немного еды, хотя и её с трудом хватило на пару дней.
Циля увидела стоящую женщину с солдатским котелком в руках. Она подбежала к ней и стала умолять её отдать ей котелок. Со слезами на глазах, всхлипывая от безысходности, она бессвязно, торопливо говорила женщине, как её дети страдают от жажды.
Наконец, женщина сжалилась над ней, и согласилась обменять котелок на красивый жакет, что был в этот момент надет на Циле. Она, ни секунды, не раздумывая, скинула его и, схватив котелок, побежала за водой. Циля еле-еле успела добежать до поезда и, благодаря посторонней помощи, сумела на ходу влезть на платформу вагона.

Поезд приближался к Витебску.
Рев самолетов возник неожиданно, разорвав синеву неба. Их было четыре. Они летели низко над землёй. На их крыльях отчётливо виднелись чёрные кресты. Поезд резко затормозил ход...
Из раскрытого брюха самолетов, словно горох, посыпались бомбы. Вокруг всё ревело и дрожало. Земля черными комьями взлетала к небу.
Ужас и паника охватила людей. Обезумев, они кричали, бежали подальше от поезда, но падали под взрывами и прицельным пулемётным огнём. Земля стонала и жадно впитывала кровь, и остатки человеческой плоти.
Взрывная волна резко отбросила Мишутку, и он ударился головой о колесо вагона. Кровь ручейком побежала по бледному лицу мальчика. Тельце ребёнка безжизненно распласталось на земле.
Софочка ревела в голос. От страха и ужаса, сжавшись в комочек, она, прикрыв голову руками, неподвижно сидела под вагоном.
Циля рухнула на колени рядом с безжизненным тельцем сына и, подняв голову кверху, закричала страшным нечеловеческим голосом.   

Рыдая, она осторожно подняла Мишутку и положила к себе на колени. Сидя на земле, засыпанная грязью и пеплом, она раскачивалась как маятник. С искажённым от горя лицом, с блуждающим безумным взглядом, она воздела руки к небу и, сжав кулаки, стала грозить тому, кто сидел там, наверху, и спокойно взирал на эту дикую людскую бойню.
Со стороны казалось, что женщина лишилась рассудка. Сквозь её вопли и рыдания слышались лишь отдельные обрывки фраз:
- Я больше не верю тебе! Тебя нет, слышишь?! Ты умер для меня! Умер, умер! Тебя нееет!!!
Было жутко слышать эти слова из уст глубоко религиозной женщины.
Тишина наступила также внезапно, как и сам налёт. К Циле подбежал военврач. Первым делом он бросился к ребенку, чтобы осмотреть его. Она же, ничего не соображая, не подпускала постороннего человека к телу сына.
Врач хорошо понимал, что после такого страшного налёта у многих людей появились признаки лёгкой контузии и амнезии.
Поэтому, Циля, не сразу поняла, о чём ей так настойчиво твердит врач. До её сознания наконец-то прорвалась брошенная им фраза:

- Женщина, успокойтесь! Ваш мальчик жив, жив! Он лишь потерял сознание от сильного удара. У  него, сотрясение мозга, и лёгкий ушиб...
Смотрите, здесь явный разрыв кожной ткани, что и
вызвало кровотечение. Я должен оказать ему помощь.  Вы слышите меня?

Циля, молча, безучастно, передала ребёнка врачу, и он внимательно осмотрел его.
Мальчик к этому моменту пришел в себя. Его большие черные глаза были наполнены нестерпимой болью и он, громко заплакал. Держась ручонками за забинтованную головку, твердил лишь одно:

- Мамочка, головка болит! Болит головка, мамочка...
Потом у него открылась рвота, явный признак сотрясения мозга.
Позже, в последующие годы жизни, эта травма будет не раз напоминать о себе повзрослевшему мальчику внезапными, сильными головными болями, от которых хотелось лезть на стену.

А тогда, у разбомбленного состава, мать и дочка, забыв обо всём на свете, плакали от радости, видя перед собой живого малыша, и без конца целовали его.
Врач оставил обезболивающие таблетки и объяснил им, как вести себя с пострадавшим ребёнком.

Удивительно, но товарный поезд остался на ходу. Комендант поезда по громкоговорителю попросил всех занять свои места, так как через несколько минут состав должен был продолжить путь.

Циля, как-то не сразу вспомнила о сестре и её детях - десятилетнем Борисе и пятнадцатилетней Хане. Потому что всё своё внимание она сосредоточила на сынишке.
Уже потом, когда поезд набрал скорость, она вдруг заметила, что на платформе нет ни сестры, ни её детей. На сегодня это был второй, не меньшей силы, тяжелейший удар для её травмированного сознания. Только потом ей стало известно, что когда собрали тела погибших при бомбёжке для захоронения, среди них оказались и её сестра Клара, и дочь Хана, а Борис потерялся. Детей, оставшихся без родителей, собрали и распределили по детским домам.

Циле, как и другим беженцам, пришлось перенести много горя. Самое страшное из них - потеря сыновей, мужа и жуткий голод, который превращал людей в живые скелеты.

Наконец, их состав добрался до Казани. Беженцев временно поселили в здание школы. Потом, мать с детьми, направили в небольшой районный город Татарской АССР - Чистополь. Там её определили на фабрику «Швейник», где шили обмундирование для солдат. Мишутку устроили в детский сад, а Софа пошла в школу. Но девочку настигла еще одна беда.
От перенесённого голода у неё развился туберкулёз лёгких. Школьный врач выделил ей дополнительный паёк – стакан молока и 100 грамм хлеба. Однако всеми правдами и неправдами она сохраняла это богатство для своего маленького любимого брата.
Мишутку любили все работницы фабрики и частенько баловали его. Когда, Циля, случайно узнала, что дочь отдаёт свой паёк брату, она была вне себя от ярости.
Состояние дочери оказалось критическим. Софу срочно направили в специальный санаторий, благодаря которому и была спасена её жизнь.

Можно писать и писать о тех страшных днях, годах, которые тяжёлым бременем легли на плечи всего советского народа в период Великой Отечественной Войны.

В заключение хочу добавить:
Родную сестру Цили, Ревеку, со всей семьёй фашисты расстреляли с остальными оставшимися евреями Слуцка.

Гавриил был тяжело ранен разрывом мины в голову в боях под Крымом. В результате - глубокая контузия головного мозга и потеря обоих глаз. Он стал инвалидом ВОВ первой группы.

В 1947 году чудом уцелевшая семья собралась в Баку, где проживал старший брат Гавриила - Зельман.

Иосиф в шестнадцать лет воевал в партизанском отряде, а потом, в 1944-45 годах на фронте, где был ранен и направлен в госпиталь. 

После войны Иосиф вернулся в Слуцк в надежде отыскать следы потерянных родных и увидеть свой дом, но от дома остались одни развалины. Когда он стоял у развалин дома, мимо, совершенно случайно, проходила его тётя, двоюродная сестра Цили, Соня Поварчик, которая прошла всю войну от начала до её победного конца. Служила фельдшером при медсанбате и получила звание капитана медицинской службы. Её–то и отыскал через министерство обороны Зельман и сообщил о месте нахождении семьи Гавриила. Их встречу у развалин родового гнезда можно назвать чудом! Соня сообщила племяннику радостную весть о спасении его семьи и места их проживания. 

Лёва, в первый год войны, находился в детском приёмнике, а потом учился в ремесленном училище и работал на заводе, как и все дети войны. В 18 лет был призван на службу в ряды Советской Армии. После службы приехал в Баку к матери.


Да, а солдатский котелок, как святая память войны, находился у нас в доме до последнего дня пребывания на бывшей Родине. В день Победы – 9 мая, свекровь варила в нем картошку в мундире и подавала на стол вместе с кусочками чёрного ржаного хлеба.
В память о солдатском котелке я написала стихи, а композитор Геннадий Городецкий положил их на музыку и эта песня звучит в исполнении солиста ансамбля ветеранов войны, Юрия Фиксона в городе Бээр-Шеве - Израиль.

Солдатский котелок

На рельсах плакали колёса,
И поезд вёз нас в край чужой.
Прощаясь, кланялись берёзы,
И взор туманился слезой.
Война жестокая нас гнала,
Судьбу, разрушив, и наш дом.
И редкие часы привала
Мы коротали с котелком...

Солдатский котелок нам был отрадой.
Солдатский котелок, ты был наградой.
Прошли с тобой нелёгкий путь,
Привалы у костра ты не забудь...

Ах, как вода бурлила закипая
Наш котелок темнел от языков огня.
Щепотку чая ласково мешая,
Ему шептал, не выжить без тебя.
А вот когда картошечка варилась,
нам котелок как будто говорил:-
Война тяжёлым бременем свалилась
Но вас кормить, солдаты, я любил...

Солдатский котелок нам был отрадой.
Солдатский котелок, ты был наградой.
Прошли с тобой нелёгкий путь,
Привалы у костра ты не забудь...


И пока ещё живо поколение детей, переживших войну, память о том страшном, жутком времени, не сотрётся в наших сердцах никогда! Вечная память павшим в боях и тем, кто стал жертвой бесчеловечной войны двадцатого века! Никто не забыт и, ничто не забыто!