Пробег

Пробег – дистанция боли  и переживаний маленького мальчика, состязание с трудностями. Мистическое подтверждение действенности Закона Мироздания: крепкий духом – наследует.
Медиумический рассказ, записанный при помощи «яснослышания».



Две недели тянутся дни. Что это? Вдали показался огонёк, мерцание не прекращалось пока не подъехали ближе. Вот он: серый, чем-то напомнил сосульку, а изнутри светло, будто кто керосинку вставил. Теперь немного о том, кто ехал на свет.
  - Вот уж правда, советчик!
Прогремел выстрел.
  - Далеко ещё?
  - Нет, близко.
  - Доехали, - сказал седок.
  - Упряжь только возьму, а вы идите.
«Славный конюх у меня», - подумал Разночинец.
«Кто ему такую фамилию дал?» – спросил бы каждый.
А история была простая. Мать умерла, не дожил бы ребёнок до этих лет, если б не повитуха – баба с именем Агафья. Только как звать не спросила, а наречь та не успела – померла. Долго не думая повитуха взяла дитё, нарекла ему имя – Андрей, а по отчеству своё поставила: мужа именем было – Николаевич. Только фамилию не стали давать: дитё не своё.
  - Мать сказала: «Пусть Андреем будет, Николай обрадуется», - значит, у матери муж был, - сказала предобрая женщина иноку, что приходил про крещенье узнать: когда, мол, соберётесь, уж половину срока не крестите? – А мы не крестим – отца ждём, фамилию узнать.
Инок согласился, но от батюшки строгий наказ «крестить» передал.
Что делать? К старосте пошли, рассказали, как иноку поведала баба Агафья, добрая женщина. Почесав бороду, старшина ответил:
  - Крестите, беру на себя, нечего ребёнку мыкать. Кто мать не знаем? – он покосился на повитуху. – Вот! Отца – тоже, зато имя сказала, и детю дала, горемышная, - он перекрестился, забавно огляделся, будто потерял что-то, - вот ведь пробегла…
  - Кто? – участливо спросили супруги.
  - Да, кот, шут его знает…
Никакого кота не было, однако, Агафья «кыш» сказала и рукой к выходу махнула.
  - Вот ведь нелюдь, забрался, - поправил усы, и скороговоркой сказал, - а сами назовите, люди добрые, пусть будет Разночинцем, о батюшке печься не нужно, ступайте.
«Люди добрые» попятились, не ожидали от старосты такого: говорил тонюсеньким голосом: «Будто ведьма», - подумали оба.
Староста сидел с запрокинутой головой, на потолке искал «знаменья», но не увидев: «Бывает», - сказал и затряс головой. Новоиспечённые родители пошли крестить: имя матери не сказали, а так всё, и фамилию нашли – Разночинец. Вот так и стал –Разночинец Андрей Николаевич. А что фамилии разные с отцом – потом узнает, растили как своего.
Вырос Андрей, стал статным парнишкой, отправили учиться; деньжата были, и сам не промах: азбуку быстро освоил, считать барский лакей обучил, к гимназии другой лакей, «из учёных» подготовил. Отправил в гимназию господин, сказал, лицом похож… не сказал на кого; задумался так, но больше не произнёс ни слова. «Фамилии разные с отцом», - думал. Весёлый был Андрей, всё забаву искал, скажет – смеётся, за другими смешное стал замечать, но не в обиду. «Хорошего парня вырастил, - думал Николай-отец, - добрый, в мать», - будто Агафья мать.
А было вот что: Разночинец не его фамилия, отец доброго сословия, да не угодили ему. Дева пришлась не по вкусу: не хороша и лукава. Однако не гнал от себя: терпел, потом привык. А как к родам, отправил обратно в дом к матери. Деревни той уж нет, пропил – барин другой, идти неохота. А тут роды, пошла, уж выгонял не раз, терпела; в самые роды и пошла. Кто ж её родимую в барском платье да в серёжках золотых узнает? Мать была ли? Померла уж год как. Куда пойдёт? В самые роды постучалась, знала повитуху, где жила. Агафья открыла, деву не узнала, заохала, к кровати повела, та и родила… Муж молчал, знал деву, чей сын догадался, вот и ходил, просил барина. Тот, знал не знал, деньги давал, что делается в деревне спрашивал, о ребёнке, видно, тоже. Вот так родной отец и вырастил. Удивлялся умению мальца, всё себя узнавал – сроднился: стал спрашивать как дела? Мальчик смышлёный отвечал смело, но за отца боялся – накажут, и кланялся низко.
  - Ну-ну, - говорил отец, - не надо так, я по-дружески, - и трепал мальчика за плечо.
Раз только проговорился.
  - К чему такая фамилия? Наверное, другая есть?
  - Нет, мать сказала, это моя.
  - Ладно, а была бы другая взял бы?
Мальчик замялся, посмотрел господину в глаза:
  - Моя хорошая.
Князь понял по-своему, загрустил, потом подумал: «Мал ещё, не понял». Видел князь обноски, в которых его Андрюша ходил и спросил Николая:
  - Деньги берёшь, а одежду сыну не купил.
На что деревенский мужик ответствовал с почтением:
  - Ведь окромя одежды, надо сбрую лошади (лошадь купил)…
  - Ладно-ладно, иди, вот ещё возьми.
В деревне стали догадываться, кто есть Разночинец, но говорить боялись. Одна Агафья не знала, о ком судачат потихоньку. Князь сплетен не любил, мог наказать, и Агафью сплетни не интересовали. А как уехал сын в город, засудачили вовсю.
Князь документы приготовил, фамилию оставил как есть – Разночинец. «Отец, не отец, кто знает?» - народ успокоился, забывать стали. Мальчику приказано было в школе про родителей не говорить – сирота. Обижали, но он себя в обиду не давал, урезонивал кого как: палкой бил, а тех кто в дружбе клялся, потом смеяться надумал, заклеймил позором. Было и такое: мальчик с именем Андрей, сын местного богатея, надумал подшутить над ним.
  - Давай, - говорит, - подружимся, вместе играть будем.
Заподозрив неладное, тёзка отказывать не стал, мало ли?
  - Давай.
Пожали друг другу руки, играли две перемены. Не выдержал богатый Андрей, шутить захотел скорей.
  - Вон из моей игры, проклятый разночинец, а то морду набью! – и замахнулся.
Видел учитель, но не понял, кто виноват.
  - Вот он! – кричал расшалившийся мальчик. – Пристал ко мне: «Подари игру, подари игру».
Мальчики окружили и кивали (тоже «в игре»). Андрей попятился, его подхватили и бросили на богатого Андрея, тот закричал:
  - Ах, да ты так! – и ударил по лицу.
Мальчики смеялись, учитель наблюдал и молчал. Потом отвёл Разночинца в сторону, а детей отправил в класс.
  - Сам виноват.
Андрей кивнул.
  - Знал, что травить будут…
Учитель шёпотом:
  - Не поддавайся, - и вслух, - понял? Иди.
С этого времени дня не проходило без одной шутки: не били, но ядовито смеялись. Учитель посмотрел «покровительство князя» в документах и стал наблюдать.
Один мальчик, шалопай от природы, сидел с синяком на лбу, плакать не решался. На вопрос: «Кто обидел?» - хотел показать пальцем, да опустил руку. «Сам».
Ну, сам так сам, как говорится: не пойман – не вор. Почему покрывает? Виноват сам.
На третий день: другой мальчик, что толкал Андрея, охал, вставая, и ходил с трудом. Учитель спросил:
  - Упал?
 Мальчик помямлил, кивнул.
  - Садись.
И весь день спрашивал, ставил пятёрки.
Все мальчики были биты, кто участвовал в насмешках и не признались. Учитель больше не спрашивал, знал – «сам». Андрей-богатый стоял в стороне, наблюдал: бьют, кто? Не говорят. Разночинец глаз не опускает, но и раззадоривать не спешит. Не смеются над шутками врага и ладно, а месть задумал непростую.
Февраль, масленица скоро, детям гостинцы дают, угощают взрослых – рады все. На масленицу все классы закроют, к родителям отправят, кто приезжий. Андрей собрался, ждёт, когда отец на телеге его увезёт. Знает, смеяться будут, но отца любил – ждал. Не едет. Приехал впопыхах и кто? Князь. В лучшей карете.
  - Садись, некогда. Еле управился, - сказал он кому-то в сторону.
Через время, когда мостовая закончилась, и лошади ступили на объездной путь, князь прервал молчание.
  - Ну, рассказывай. Учитель такого понаписал…
  - Извините… - уже сквозь слёзы проговорил Андрей.
Князь дал свой платок. Разночинец утёр нос и сунул платок себе в карман.
  - Потом отдам, - сказал чуть слышно.
  - Себе оставь, утираться много придётся.
  - Им тоже, - с вызовом ответил Андрей.
  - Ну-ка! – князь с интересом посмотрел на ребёнка.
Он не верил тому, что написал учитель:
«Ваше сиятельство, поскольку вы покровительствуете этому сироте, Вам надлежит знать, что ребёнок, Вами опекаемый, находится в непростой ситуации. Дети не приняли его… (и полностью описана вся история с другим Андреем). Однако, и это не всё: Ваш опекаемый мальчик задумал месть и, им доступным методом, стал наказывать участников своих обид. Примите меры к тому, чтобы мальчик в большую беду не был вовлечён… С уважением к милостивому государю, с нижайшим почтением, коллежский секретарь Петухов Семён Прокопьевич».
Князь едва не выругался, получив письмо. Сам поехал забирать сына, а по пути к родителям богатого мальчика заехал, в знакомцах ходил и должен был немало тому, имение закладывать не хотел.
Однако не всё так гладко вышло, как хотел князь. Закладную всё же составить пришлось, от этого немало мучил стыд. Не хотел показывать перед сыном свою печаль, тот и сам был огорчён – морщил нос. Доехали молча, князь высадил ребёнка на пол-пути к дому, а сам велел ехать в заложенный дом.
Дома встретили родители ласково: мать обхаживала сына, отец погладил по голове: «Молодец!» Ребёнок учился хорошо, нареканий не имел и они гордились сыном. Кому ещё достанется такое счастье учиться вместе с барчуками сироте безродному? В деревне знали: приехал сын в гимнастёрке с ремнём, в таких деревенские не ходили, а привёз сам господин. Шутить не хотелось, но один пошутить осмелился, сказал: «Господским легко быть, а нам воду через него пить». «Есть нечего? – оскалился другой. – Иди, работай!»
Сына приёмные родители любили: баловать не баловали, а ласковых слов не жалели.
  - Угощать нечем, у нас по-простому, сын.
Сын молча обнял отца. Не стал рассказывать о своих бедах – родителей огорчать. «Потом расскажу, - подумал, - не сейчас, сейчас ещё рано». Понимали ли они, в каком положении их сын оказался? Друзей нет, не бьют – хорошо, за спиной разговоры слышит: «Пасынок природы», - это о нём.
Однако, перейдём на другую сторону: ведь ещё недавно он не мог читать, а сегодня бегло говорит на языке неславянском – греческом, будто свой, в классе первый. Пока отец (он не знал, что князь платит за ученье) деньги даёт, он будет учиться, терпеть обиды немножко стыдно, но он будет. Сомненья на этот счёт остались, да и главный обидчик не отомщён – класс ждал, ждал богатый Андрей. После ссоры много времени прошло, но он всё ещё боялся, знал, что не отпустит, был начеку. Этого Разночинцу и требовалось, пусть боится, ходит осторожно. План мести был составлен давно, но требовалось время для его воплощения, нельзя пострадать самому – отца жаль, перед князем стыдно, жалеет его.
«Платок постираю, отдам. Мать не заметит». Агафья заметила, спросила:
  - Чего это сын ты чужие платки носишь? Я нашью, только спроси.
  - Это не мой, мама, князь дал. Постираю – отдам.
  - Хорошо носи. Что это князь платки стал давать? – смекнула догадливая женщина. – Плакал?
Мальчик замотал головой, хотел рассказать – передумал («потом»). Мать успокоилась, но ненадолго, сердце подсказывало – хочет ей рассказать что-то, не может. Горевала, провожала сына долгим взглядом, убеждалась – правы люди, говорят: «Наши не чета им, вернут», - ждали. До пятницы прожили спокойно, потом собираться стал.
  - Андрюша, а как везти-то тебя?
  - Сам дойду, большой.
  - Хоть до околицы проводить?
  - Не надо, иду хорошо сам.
  - Большой, - ворчала Агафья, - а как свидимся?
  - Напишу.
  - Гостинцев положить?
  - Вот эти, - он ткнул пальцем в ватрушки, - их можно три, - он показал пальцами «три».
«Мал ещё, - вздохнула Агафья, - а уже горе носит в себе». Пожалела, что отправила учиться. «Неможется что-то мне, - присела, - вот так и сына не увижу». Не заплакала только, жалела себя и других, а больше сыночка, будто родной – «всё моё». Плакала про себя не раз, а сейчас почувствовала скорую кончину, расстраивать только сына не стала: «Узнает, коль случится со мной…» Все видели – тает на глазах некогда красивая женщина, осунулась, рот перекосило, будто недовольна чем, а глаза ласковые, светятся. Усталость берёт, что ни сделает, а сейчас подняться не может. Отец заметил.
  - Полежи, Агафья, отдых нужен тебе. Мы проводим.
Агафья замерла будто и рухнула на пол, не успел подхватить муж. На руках донёс до кровати, уложил.
  - Жива, - «ещё» не сказал.
Любил жену, жалел. «Теперь уж что?» - вздыхал. Три дня не выходила Агафья из дома, на четвёртый померла. Сына известили на девятый день, так велела Агафья. Проплакал ночь в подушку, утром с красными глазами заявился в класс. Учитель не заметил поначалу, но шмыганья продолжались, и он спросил на весь класс:
  - Не можешь учиться?
 Мальчик встал.
  - Нет, господин учитель.
  - Иди.
 Дети стали оглядываться, но учитель быстро навёл порядок и продолжил урок. Он знал о горе, постигшем его ученика: на похороны отпускают, но не просили. «Так даже лучше, - подумал он, - приёмные родители добры, но имя и фамилия другие, так что официального запроса директору не сделать, пусть поплачет здесь».
Несъеденную ватрушку Андрей завернул в тряпку, потом передумал и обернул платком, подаренным князем (он официально отказался от вещи, подарив сыну, сказав: «Носи, Бог с тобой», - и погладил по голове). Теперь на полочке с носильными вещами лежал платок, а в нём кусок пирога, оставленным в память о матери, которую он считал своей.
Скоро в школу пришла комиссия и обнаружила засохший кусок в тряпке, обёрнутой в платок с графским вензелем.
  - Это что? – строгий голос надзирателя прогремел над ухом испуганного мальчика.
  - Это что, я спрашиваю?
Мальчика вывели в учительскую, где и начался допрос. Мальчик плакал, не говорил, как важен для него кусок засохшего пирога. Учитель догадался, отвёл инспектора в сторону и шёпотом стал объяснять, что случилось на прошлой неделе. Помог платок князя, как «охранная грамота» он сиял своим вензелем.
  - Твой? – строго спросил учитель.
  - Князь дал, «носи», сказал.
Учитель вернул «сокровище» мальчику и отправил со словами:
  - Положи на место, коль так важно для тебя.
Инспектор проводил мальчика глазами: ребёнок как ребёнок, но было в нём что-то «неправильное», поинтересовался отметками.
  - Баллы хорошие, - он призадумался, - родители кто?
  - Сирота.
  - Что сирота – вижу, родители у мальчика кто?
Князь составил всё заранее, понимая всю сложность положения своего сына, которого сыном назвать не может. Из личного дела следовало, что ребёнок имеет отца – отставного поручика (имя придумывать не стал, знал, годом ранее умер – назвал знакомого), мать указал родную, но обозначил как мещанку, дабы крестьянских корней не имел. Незаконнорожденный сын отставного поручика, за что и поручался князь, назвал себя попечителем ребёнка. Документ позволял ребёнку учиться наравне с другими детьми богатых родителей. Инспектора документ устроил, имя князя гремело некогда, текущих проблем его никто не знал, больше к ребёнку вопросов не возникало. Но продолжение было.
Однажды приехал князь навестить сына. Опекуна пропустили, оказав почести, он славился расточительностью, и надеялись получить от него пожертвование. Однако князь не был расположен к рассмотрению денежных вопросов, уплатив лишь часть, полагающуюся за опекаемого им гимназиста. Мальчик был растерян, узнав, что не отец заботится об его учёбе – обещал больше стараться и чуть не расплакался, но вовремя удержался. Покровительство князя сыграло положительную роль в положении его в классе, но перемены были впереди. Князь уехал, о чём и предупредил сына.
  - Я уеду, Андрей, ненадолго. Много дел накопилось. Плату буду вносить исправно, а ты учись, - и потрепал по плечу.
Андрей не знал, что и думать: его нежная привязанность к отцу, сменилась настороженностью. «Так значит, не отец оплачивал ученье? И фамилия у него другая. Сирота, значит я, безотцовщина», - плакала душа мальчика. Но учёба стала даваться с трудом, и учитель был вынужден первый раз наказать ученика розгой, такое водилось в школе. На радость всему классу, как думал он, его выпороли при всех «в назидание всем лентяям», как выразился Семён Прокопьевич. От этого вышла польза: перестали считать любимчиком учителя, сровняли со всеми и перестали дразнить. Но в одно прекрасное утро, когда обиды были забыты, класс не досчитался ученика, Андрея-старшего (богатого). Поиски прошли безуспешно, в школе его не нашли. Отцу не спешили докладывать – придёт, думали, но не на шутку испугались. Андрея вызвали к директору, он уже был в курсе случившегося.
  - Не ты стал мстить?
Мальчик замотал головой.
  - Нет.
  - Где он может быть? Как думаешь? – директор смотрел миролюбиво, но желваки играли, выдавая гнев.
Мальчик понял – несдобровать.
  - В рекреации, - неуверенно промямлил ученик.
  - Эта комната заперта, ключ у меня, - он потрогал карман, - тут был.
  - Я ему дал, - неуверенно сказал Семён Прокопьевич, - обещал вернуть. Это было вчера. А ключ я взял со стола.
  - Надо было предупредить, - наставительно, но без строгости сказал директор, - пойдёмте. Марш в класс! – мальчик опрометью побежал в класс. Директор вздохнул. – Ну, зачем вы так, Семён Прокопьевич, не посмотрели, а слух распустили. Там, конечно, там.
Рекреация была пуста, ребёнок пропал. Не мог уйти: все видели – был. Спрятался? Где? Обыскали подвал, заглянули на чердак. Вот он, сидит сутулый, красный от слёз.
  - Что с тобой, Андрей? Почему ты здесь?
  - Я? – он не мог толком объяснить, как здесь оказался, норовил расплакаться, но сдерживал себя. – Я не могу сказать.
  - Ступай в класс, урок ещё не окончен.
Мальчик замотал головой.
  - Хорошо, посиди, потом спускайся, поговорим.
Мальчик замотал головой.
  - Хорошо. Закончатся уроки, выходи.
Андрей согласно закивал. Директор понимал, мальчик боится рассказывать и настаивать не решался. «Отцу он тоже не расскажет», - успокаивал себя старый директор. Но вышло иначе.
Домой мальчик не пошёл, исчез. Искали долго, но на следующий день пришло известие: нашли, живого, без одежды, хотел прыгать в пруд, остановили прохожие. Мальчика поместили в больницу под присмотр сиделок. Отец мальчика был встревожен не на шутку. Что произошло, так и не удалось выяснить. Скоро мальчик вернулся к учёбе, но молчал и занимался с учителем отдельно от других гимназистов. Месяц прошёл, но здоровье Андрея не становилось лучше. Родители стали приглашать докторов из столицы, но пока безуспешно.
Решилось всё в одночасье. Андрей заболел корью и в горячечном бреду признался: он убил девочку, Алёной зовут, «голубые бантики», - повторял он. Никакой девочки обнаружено не было, посчитали душевнобольным и стали лечить. От этого состояние улучшилось на время, но в потом, когда перестали следить, кинулся в прорубь – еле спасли. Врачи дали заключение – неизлечим… Отец немало денег извёл на докторов, но чуда не случилось. Похудел, осунулся, ссутулился: родители плакали, глядя на сына. Пошли к гадалке, та научила, как отвадить «нечисть», сказала: «Потом зови тёзку, он поможет. Плату просить не будет – сам дай. Не щади сил, помоги».
Отец понял по-своему. Тёзку нашёл быстро – не тот, не знает, как помогать. Перебрал многих, в гимназии больной сын давно не учился – про одноклассников и не вспоминали. Но слух дошёл до директора. Позвал Андрея-сироту к себе в кабинет, строго спросил:
  - Твоя работа?
  - Что?
Он понял вопрос, директор увидел по глазам.
  - Отправлю домой!
  - Я готов.
  - Хорошо, я не о том: поможешь?
Спохватился.
  - А-а, ты не знаешь? Андрей болен. Не простил?
Мальчик замотал головой.
  - Обижен, значит?
Андрей молчал.
  - Трудно сироте, все обижают – понимаю…
Андрей замотал головой.
  - Ну-ну, обижен, так что, убивать за то? Ведь он болен! – он подчеркнул голосом «болен». – Как получилось?
  - Рассердился.
  - Только?
Мальчик кивнул.
  - Пора прощать. Я скажу как: поедешь – прости.
  - Андрей, Разночинец! Тебе, - в руку ему сунул записку одноклассник, - от отца, наверное.
От отца записок Андрей не получал, руку князя он узнал сразу. Развернул, прочитал: «Буду, жди». Нежное участие князя он чувствовал, но не принимал. Отстраненность нужна, чтобы не привязываться, втайне он уже любил барина, но боялся. Свернул, положил в карман. Отец рассказывал, что могут продать имение: у князя много долгов. Но князь продолжал оплачивать его учение, значит, имение не продано.
Закладные князя лежали без движения, не до того, чтобы взыскивать имущество: единственный сын болен.
Директор взял гимназиста с собой, напросился на аудиенцию, посоветовав принять ещё одного Андрея. Купец был не против, хотя верить перестал, что поможет.
Печальную картину увидел мальчик: не узнал сначала, это был не тот шалопай, с ехидной улыбкой – сморщенный старичок сидел перед ним. Жалел ли Андрей его сейчас? Он с улыбкой коснулся плеча, развернул к себе ничего не выражающее лицо, тихо сказал: «Прощаю». Тёзка обернулся к отцу.
  - Тот, тот Андрей, - он схватил за шиворот мальчика и выволок из комнаты, - потом, потом, иди пока.
Андрей Разночинец вышел с директором, на улице светило солнце, скоро каникулы.
  - Ты уж больше не сердись, - с лаской в голосе сказал директор, взял мальчика за руку и повёл к поджидавшей коляске.
Через день пришло радостное известие – Андрей Потакуев здоров: доктор не нашёл болезни. Пачку денег купец Потакуев привёз сам, отдал лично в руки Андрею. Хотел спросить: как вышло? Но не стал, рад был, что сын здоров. Вины за Разночинцем не видел, а помог – понимал.
Андрей от денег не отказался, купец сказал: «Сироте пригодятся».
Вечером заехал князь проведать сына и отдать причитающуюся часть денег директору за учёбу своего подопечного.
Директор рассказал всю историю своего ученика и показал пачку денег – подарок от купца.
  - Мальчик не считал, отдал мне на хранение.
  - Пусть распорядится, - князь деньги в руки не взял, ждал сына.
Андрей Разночинец был вызван к директору. Робко постучал, вошёл, поздоровался с князем, поклонился.
  - Ну-ну, довольно поклонов, рассказывай, герой: твои деньги?
Мальчик с улыбкой подал деньги князю.
  - Ваши, я отдал вам.
  - Ты можешь себе оставить их себе, Андрей.
Мальчик замотал головой.
  - Я отдал вам, - настойчиво повторил он.
  - Что ж, пригодится. Пойдём.
Директор проводил взглядом двоих и на мгновенье подумал: «Не сын ли?»
Как удалось мальчику внушить сумасшествие сверстнику? Могло ли такое быть? Пользовался ли мальчик своим талантом или сильная обида сделала своё дело? Это в истории не указывается.
Деньги ушли по назначению: князь выкупил свой долг. Купец Потакуев узнал свои деньги, пересчитал – все! Отдал расписку и закладную.
  - Береги сына, - сказал, - сиятельство, похож, не отказывайся.
Только после смерти князя нашлись документы об усыновлении мальчика. Андрей вырос, женился, учёбу не закончил – любовь. Только это было уже в Петербурге, а бросил не школу – университет. Остался действительным студентом. Отца не принял поначалу, носил фамилию матери – думал, но после смерти нашёл документы, дающие право называться князем, «его сиятельством» и принять в управление имение. Родственников было мало, спорить с завещанием старого князя не решились.
Приёмный отец жил долго, сын сам ухаживал за ним перед смертью, сам закрыл глаза.
Был случай, когда дар пригодился, но это другой рассказ…