Отчуждение

   - Что?

   - А?

   - Что забавного ты в них нашла?

   Парочка, состоящая из некрасивой женщины лет двадцати пяти и представительного вида мужчины лет сорока, почти прошла от фонтана к выходу из сада. Они миновали нашу скамейку и мы смотрели им вслед когда я задал вопрос Салли.

   - Просто она интересно идет. Ты не заметил как она выровняла свой шаг с ним?

   - Хм... Не заметил.

   - А жаль.

   Я посмотрел на ее руки. Одну руку она придерживала - ту, кончиками пальцев которой, чуть ближе к отогнутым алым лепесткам, она держала розу. Эти аккуратные круговые движения стеблем, которые заставляли бутон лениво покручиваться, гармонировали с обстановкой вокруг. С медленным, но неминуемым окончанием сентября, с томно желтеющей листвой и пресным запахом свежести. Кое-где еще не высохли лужи и они весело отсвечивали лучами солнца в глазах прохожих. Люди же проходили редко, не кучно и не торопясь.

   Ничто не касалось нас с Сильвией. Ко всему имели отношение только мы. Мы могли останавливать время, перемещать прохожих, менять окружающую действительность вокруг. Совершать путешествия во времени, блуждая по эпохе динозавров, выбирая и осматривая со всех сторон понравившуюся зверушку. Тут же перемещались во времена поближе, к первым людям на земле. К первым древним цивилизациям. Мы гуляли по египетским пирамидам и спускались в царство смерти древнегреческого бога Аида. Путешествовали по замкам, по таинственным местам и заколдованным лесам.

   Разговорившись, мы, в споре, обращались к немецким классическим философам. Но Кант и Юнг лишь одобрительно пожимали плечами. И, минуя эпоху просвещения, мы одни возвращались в настоящее. И с интересом снова осматривали все вокруг.

   - А ты знаешь, что это за дерево?

   - Какое? - спросил я.

   - Смотри. Вон то, - она указала на ствол не самого высокого насаждения с зеленью на ветвях. Сильвия отдала мне цветок и поднялась со скамейки. Не дождавшись ответа, она сказала "сейчас" и пошла к нему шустрым, но уверенным шагом.

   Нижние ветки располагались выше, чем на других, рядом стоящих стволах. Мне было интересно наблюдать за ней. Я бы наблюдал целую вечность. Салли рассмотрела ветки, прислонилась к стволу сначала ладонями, а потом повернулась ко мне. Я не слышал, что она сказала. Ее губы шевельнулись и я понял, что ее догадка подтвердилась.

   Она задорным полубегом и с улыбкой на лице вернулась ко мне и села на пустующее подле место.

   - Ну, так. Что это?

   - Лиственница... - мило посмотрела не на меня, а, скорее, в мою сторону. Так смотрят, обычно, для того, чтобы убедиться, что собеседник достаточно хорошо понял.

   - Понятно, - сказал я в ожидании новой порции совместного безмолвия.

   Мы часто молчали. Это называется делиться друг с другом без слов. Я и раньше слышал и даже имел мнение по поводу такого времяпрепровождения. В основном, мне нравилось молчать только наедине с самим собой. Это не было чем-то необычным, а вполне нормальным занятием. Но молчать с кем-то, а в особенности о чём-то, мне не представлялось возможным, кроме как на похоронах или поминках. То ли это было связано с имеющимися переживаниями об ушедших людях, то ли с тем, что я имел страх предстать таким перед другим человеком. Но мне очень нравилось так проводить время с Салли. Но было в этом и что-то пугающее.

   - Тебе не холодно?

   Она очень коротко ответила:

   - Нет.

   Спокойное, отчужденное "нет". На ее бледном лице снова выросло стеной то выражение, которое меня так пугало в ней. Конкретная эмоция, которая иногда сменяется смесью, чем-то разбавленным с другими. Это было ее основное, ни с чем не смешанное и давно выращенное на ее губах, щеках и в сухих глазах, выражение лица. Стена безразличия. Мне порой казалось, что рядом со мной не человек, а его упрощенная версия, лишенная чего-то главного. Или, наоборот, - усложненная никому неведанными деталями. Такое впечатление складывалось особенно когда ее холодный взгляд небрежно блуждал вдалеке, о который спотыкались прохожие. При желании можно было увидеть как этот прочный канат от ее глазниц до неведомого места с упругим скрипом натягивался. Это происходило тогда, когда Сильвия слышала знакомую или интересную мысль или слово, связывающее через ассоциацию её прошлое.
 
   Тогда ее лицо оживлялось, тщетно пытаясь освободиться от тяжелых оков беспристрастия.

   Это беспристрастие вызывало у меня не только страх. Оно вызывало апатию, нежелание что-либо желать и делать, а лишь опустить руки и наблюдать. Еще более осложняло ситуацию то, что мы оба знали причину такого ее состояния и поведения. Если у меня вызывало страх то, как она себя держит, то для нее страх служил для этого причиной. Она боялась меня. Ее душа дрожала, открыв слишком многое мне - незнакомцу из числа тех миллиардов, которым она никогда не показала бы свое истинное лицо. Да и мне показала слишком поздно.

Хотя мы с ней и открылись достаточно друг другу, но была пелена, ощущение, что мы подошли к главному, но подошли к нему, наверное, слишком быстро. А главное так подло убегало, скрывалось из виду, когда оно было к месту. В эти минуты я думал, что же так сближает людей: "Ум?", "Откровенность?", "Беды?", "Взгляд на мир?", "Желание стать лучше?". Эти вопросы возникали в голове один за другим вплоть до того, как не упирались во что-то большое и колючее от холода. В ту самую стену безразличия. Хрупко разбивались и оставались от них лишь острые осколки.

   - Почему ты не уходишь? - спрашивал я.

   Она посмотрела очень серьезно.

   - Ты даже не сможешь себе представить, почему.

   - А я попробую.

   - Давай.

   Она пристыжено улыбнулась, предвкушая серьезный разговор. Я несколько задумался над ответом. Ведь сказать нужно было многое. Но можно ли сказать то, что меня так волновало? Почему вообще я думаю о том, что можно?!

   - Ты не хочешь уходить потому, что чувствуешь вину?

   - Боже! Ты даже не представляешь какую.

   - По твоим словам я вообще мало, что могу себе представить.

   - Неправда. У тебя очень интересная фантазия.

   - Тогда объясни, что это за вина?

   Она поправила волосы и стала говорить приглушенно, басом, как это возможно для девушки.

   - Мне непонятно куда мы движемся. Нет понимания, зачем всё это.

   - Тебе неясно направление? А что тут сложного? Мы движемся вперед.

   - Нет. В том-то и дело, что мы только топчемся на месте. И всё это из-за меня.

   - Ну, что ты? Мы же с тобой договорились, что если что-то пойдет не так, то в любой момент прекратим отношения.

   - Отношений нет.

   Меня как обухом ударили. Я ощутил себя жалким. И этот взгляд. Она смотрит на меня как хищник на покалеченную добычу. Только смотрит не как на обед, а как на существо, которому только что причинила боль.

   - Извини... Я просто не знаю, что делать. У меня нет чувств. А попытка построить отношения... Все это так экстремально для меня. Да, у меня есть интерес, ты непохож на многих. Но я не та... Я не подхожу.

   Я перестал замечать ее лица. Мне не хотелось смотреть на нее. Тем более, что к горлу подступил горький ком. В глазах помутнело. Мне не верится собственным ушам.
 
   Что она несет?

   - Что? Но почему?

   - Тебе нужна другая. Я не гожусь. Ведь я способна только на заученные до зубов выражения лица, мне сложно быть искренней. От меня никакой отдачи.