Глава 9. Погоня

Рюкзак давил снизу, и сколько Михаил не пытался его повыше натянуть себе на спину, через минуту-другую он заново сползал и давил на ту сторону, где приблизительно находилась правая почка.
Когда Виктор остановился перед обрывом, он обернулся к Михаилу и сказал:

- Посмотри, вот о чем я тебе говорил.

Обломанный сук на березе был толстым, размером с большое яблоко. Обломан так, как будто его откусили. Подойдя к нему поближе, Михаил отказался от первой мысли, он сломан как сухая ветка, без вытянутых древесных волокон, только внизу они остались, да чуть-чуть вытянутой коры.

Указав на них, Михаил легонько ударил ребром правой ладони по левой руке.

- Да? – удивился Виктор. – Так, кто же это мог так сделать? Человек?   

- У-у, - покачал головой Михаил и, вытянув правую руку вверх, подпрыгнул.

- Великан, значит? – смутился Муравьев. – Самого большого медведя здесь я убивал метра два с половиной ростом. Медведь это сделал?

- Нат, - покачал головой Михаил, - и провел пальцами по стволу березы.

- Что ты хочешь сказать? – не понял Виктор. – Ни одной царапины на дереве нет.

- Та-а? – вопросительно посмотрел на Виктора Михаил и указал рукой на ветку, метра на четыре, пять выше по стволу дерева.

- Что? – снова не понял мысли Михаила Виктор.

- Там.

- Что там? – Виктор задрал голову вверх и стал внимательно осматривать ветки. – О-о, там похоже глухарь.

- Та? – улыбнулся Михаил, и показав рукой правее, сказал. – Там.

- А что там? – Виктор встал на краю бугра и снова, прищурившись, всматривался в вершину дерева. – Хм, еще один глухарь. А, ну-ка, погоди, - и, скинув с себя рюкзак, положил на него ружье и, уцепившись руками за нижние обломанные ветки дерева, полез вверх.

«Удивительно, - подумал Михаил, - мужику семьдесят, а лазает по дереву, как мальчишка, сноровисто».

Первое, что скинул Виктор, были глухариные крылья. По их размеру трудно определить возраст птицы. Расшатав верхнюю ветку, с нее на землю он скинул вторую пару крыльев.

Рассматривая их, Виктор пришел к выводу, что птицы были разорваны, а их крылья,  не заинтересовавшие животное, убившее глухапей, были выдраны со шкурой и заброшены на дерево.

- А птицам года по три, даже по пять, - сказал Муравьев. – Глухари килограмм по пять, никак не меньше были.

Он помог Михаилу вытащить из воды березовую ветку и, струсив с нее воду, начал внимательно осматривать со всех сторон.

- Ха, ты посмотри, - окликнул он Михаила, - в середине веток два пера от хвоста глухаря и, более того, шкура, стянутая с его головы, как и клюв, раздавлены, будто пожеваны. О-па, беги сюда! – вскрикнул от неожиданности Муравьев. – Смотри, - и показал рукой на подавленную часть ветки, - будто ее в руках держали, как палку, как хворостину, и гоняли этих птиц, как стрекоз летающих сбивая. Ничего себе, Мишенька. Вот такие вот дела. Смотри, как продавлена она в трех местах, словно пальцами и ладонью. Что же это за ладонь великанья? – вопросительно посмотрел Муравьев на Михаила.

Степнов пожал плечами и улыбнулся.

- Ты думаешь, что это я ее здесь топориком помял, чтобы тебя разыграть.

Михаил в ответ, не пряча улыбки, кивнул головой.

- А, вот, на, выкуси! - Виктор показал Михаилу кукиш. – Я был-то на кордоне, там, - и махнул рукой в сторону реки. – Сейчас пойдем туда, я тебе такое покажу. Ничего себе, - отбросив в сторону птичьи крылья, ухватился он за рюкзак Михаила и поднял его, ожидая, когда тот повернется к нему спиной. Но Степнов, показав рукой на выпуклость в нижней части рукава, сказал:

- Б-боло, боло тават.

- О, как научился говорить. Так, я тебя через недельку-другую, глядишь, и верну Кузьме. Дальше уж сам будешь учиться говорить, а у меня дел здесь, знашь, сколько? У-у, мне Тишка Рыскин из своего выводка обещал волчью пасть отдать с сучкой? Тоже из волчьего выводка, только с казымской стаи, а волчья пасть с пунгинской стаи. Не могу уже, даже не верится, что такое богатство получу.

У-у, Мишенька, так я тогда на зиму себе и пару лосей добуду, и оленей с десяток. У него рядом дикарь пасется. Крупный олень. А Яшка Рыскин обещал избу поднять мне зимой на Эсстыторе. На том озере олень круглый год пасется. А окунь там не меньше килограмма живет. А щука – до шести килограммов попадается. Там рай, настоящий рай для меня, старость будет радостная. Ханты меня не бросят, шаман тоже.
Вытащив из рюкзака завернутый в полотенце топор, сказал:

- Это его ручка вылезла и тебя чухала в спину, - улыбнулся Муравьев. – Я себе его положу, в рюкзак, - и, взвесив в руке рюкзак Михаила, определяя его вес, сказал, - килограмм пятнадцать, не меньше, весит. – Выдержишь?

- Да, та.

- Ну, и хорошо, Мишенька. Пойдем на кордон. Что-то мне страшно становится здесь оставаться. Пойдем. А, может, ну его, этот кордон, через Эсску переберемся и на прямую, через сопки до болота дойдем? – говорит(?), спрашивает(?) у Михаила, а сам на него и глазом не ведет, значит, вслух размышляет. – Тут, как оно, знашь? Днем видим, ночью слепы. А что косолапому, что волку, что день, что ночь. Если олень сюда на болота не зашел еще, то мы будем для них вместо него, Мишенька. Вот такие вот дела, - и сильно хлопнув по своим коленям ладошками, да так громко и быстро, что Михаил испугался.

- Хм, - усмехнулся Виктор и, резко подняв вверх указательный палец, стал прислушиваться к какому-то только ему слышимому звуку. – Тихо! – предупредил он Михаила и снова прислушался.

- 2 –

Кордон был обычным лесом, с берегом-улиткой, вылезшим своим выпуклым обрывом на спокойно плывущую речку. Но Михаил сразу понял, как это произошло: когда-то здесь плотно росли деревья, по толщине не такие, как эти боровые сосны - не шире тридцати сантиметров, а по метру, а то и с полтора.

- Смотри сюда, - Виктор показал Михаилу на торчащие из воды бревна. – Ну, что, понятно?
Михаил в ответ покачал головой.

- Хм, Мишенька, - в голосе Муравьева появилась дрожь. – Эти деревья не были гнилыми и пролежали здесь еще бы лет десять, ну, может, пять. Понимаешь? А кто-то их обломал, прямо посередине. Понимаешь?
Михаил кивнул подбородком.

- Ну, и хорошо, Мишенька. Вот такие вот дела. Это ж, сколько ему нужно весить, чтобы сосны вот так вот обломить. Килограмм триста, не меньше. Может это двухсотлетний медведь здесь пролезал.

- Лос! – воскликнул Михаил.

- Да, он, что тебе, эквилибрист? Блин, выдумаешь же такое. Ладно, пошли.

Идти посередине обрыва нелегко. Белый мох, местами скользкий, вернее, ползет под ногами. Скорее всего, это от того, что живет он на песке. Силенок у его корней не хватает, чтобы удержать человеческий вес,  вот он и едет по наклонной вниз. Едет вниз, как сани по снегу своими полозьями, туда, где легче. И если бы Михаил не упирался в землю руками, то слетел бы он  с обрыва прямо в воду. С размаху!

- Стой, - ухватившись за куст руками, осел на землю Виктор. – Что-то здесь не так, - и снова поднял вверх правую руку, выставив указательный палец.

Михаил хотел было тут же ухватиться за ветку куста, да вовремя увидел, что это шиповник, поэтому отдернул ладонь и с айканьем ухватился за мох.
Михаил, водя пальцами по стволам своего ружья, весь обратился в слух. Звуки леса в этот момент куда-то провалились, деревья, возвышающиеся над ними, как столбы, тоже замерли и стояли, упираясь своими кронами в небо, удерживая его серую массу.
Виктор, повернувшись к Михаилу, закивал подбородком.

- Сто? – спросил у него Степнов.

- Сам не пойму, Мишенька. Как эхо, гу-ук, и все.

- С-сто?

- Сам не знаю. Это мне что-то напомнило, только не пойму что. Типа, что-то втянуло в себя воздух и замерло.
А время идет и идет, вернее капает. Да, да, как капли с края своей шапки. Михаил ухватил одну уз них, а она мокрая, расплескалась на пальцах и растеклась. Дождь? Дождь. Неужели грибной?

- Этого еще нам с тобой не хватало, - тихо выругался Муравьев. – Тьфу, ты. А в октябре будет и вовсе то снег, то дождь, то мороз, то оттепель. Ненавижу октябрь, - и улыбнулся Михаилу. – А без этого уже и жить не могу, - и тут же резко поднял руку вверх, прося Михаила к чему-то прислушаться. – Слышишь?
Степнов опустил глаза в землю, чтобы его ничего не отвлекало от слушания, и стал ждать. Чего? А-а-а, вот чего. Гула винтов вертолета, напоминавшего отдаленный полет шмеля.

- Да, - разорвал тишину Михаил.

- Это - или газовики по своим делам летят, газопроводы смотрят, или лесоохрана. Но у них для таких прогулок сейчас, насколько знаю, денег немного. Значит, сваловские ребята барражируют здесь, оленя смотрят или лося. Как я их хозяина жду, так хочется один на один здесь с Лексей Лексеичем встретиться, знал бы ты только, Мишенька. Теперь он от меня не уйдет. Нет. Теперь я на его костях танцевать буду и польку, и цыганку, и матрешку. Что угодно, но обязательно буду танцевать и говорить, напоминать этому убийце имя моей жены, как же я на него зол!

Ладно, - Виктор встал, отряхнулся, - все впереди, Мишенька. Я вот о чем, здесь впереди километров семь мы будем пересекать медвежью столовую. Здесь они и зимуют, - Муравьев махнул рукой за речку. – Место опасное для одного человека. Мы будем идти вместе и громко разговаривать. Понял?

- Да, та, - закивал головой Михаил.

- Я рад. Медведь умный, как говорят, он не злопамятный, но злой, и память у него длинная.

 Услышав эту фразу, Михаил вопросительно посмотрел на своего старшего товарища.

- Я здесь их семь положил. Так что, кто-то из них может об этом и знать. Год назад одна медведица встретилась мне здесь, вот на самом этом месте, в метрах двадцати от меня стояла, Мишенька. Бил ее в сердце, выстрелами один за другим. Семь раз. Легла в двух метрах от меня,  еще чуть-чуть, и когтями своими меня бы напополам разделила. Если мы с тобой останемся живы, то угощу ее мясом, - каждое слово Муравьев произносил  низким тембром, растягивая.
Михаил напряг мышцы в руках, в груди, стараясь таким способом погасить дрожь.

- Не бойся, Мишенька, пойдем по гребенке сопки. Внизу опасно, они сейчас на ягоде да на корнях с шишкой сидят, жирок накапливают, в октябре на мясо перейдут, те, кто не добрал жира. Так что, у нас еще время есть. Там старик живет, Потапыч. Лет двадцать назад, когда по весне я здесь гуся ждал, его кто-то пугнул, он прыгнул в реку, льдина на дыбы, и я вместе с ней. Я на следующий день его ранил. Может, забыл он меня. Навряд ли. Ладно, - Виктор, надев на себя свой рюкзак, первым пошел к мостику, - старой, без коры, лиственнице, лежавшей через реку.

Обломанные сучки торчали из ствола дерева в разные стороны, что затрудняло движение по этому мостку. Смотря вниз, Михаил, выставив впереди себя ружье, боком шел. Ствол дерева хоть и широкий, около полуметра, но все равно по нему было страшно идти, словно он двигался по канату.

Виктор стоял на той стороне и, молча, наблюдал за ним. Когда Степнов дошел до середины «моста», стал ему что-то рассказывать. Михаил его слушал в пол уха.

- А когда утки пошли вниз, я стрельнул. Такого выстрела у меня больше никогда не было, - рассказывал Виктор. – Двенадцать чирков насчитал убитыми. А когда пришел на вечернюю зорьку, еще перья от трех нашел, их сороки или вороны расклевали. Ну, вот, и молодец, поздравляю, что не испугался и не свалился в воду, - Муравьев протянул руку Михаилу и сильно ее пожал.

Шли быстро. Дождь больше напоминал туман, мокрый воздух покрывал все лицо влагой. Вода, собираясь на волосах затылка, скатывалась небольшими ручейками на шею, и хорошо, если они текли по спине, кожа их не ощущала, а, вот, если на грудь, то от холодной воды по телу бежали мурашки.

Минут через пять Михаил забыл о непогоде и старался не отставать от быстро идущего впереди него Виктора. Еще Степнов заметил, что теперь он научился при ходьбе думать о чем-то отвлеченном, а не о том, как бы ни отстать от Муравьева или не поскользнуться на белом мшанике.

Вот и сейчас, привыкнув к мелькающим пяткам Виктора, включил свой «автомат» следования за впереди идущим человеком и двигался за ним. Двигался… Вспомнилось… Те разломанные посередине мосты, которые могут, на глаз, спокойно выдержать  слона, нет, слоненка. Где он такое видел?

«А-а-а, да, да, это было на Конде. Нет, нет, не на Конде, а на другой реке, на Ух. Точно, километрах в двадцати отсюда она находится, а, может, и меньше. Ха, точно! Тогда он переходил линию электропередач. Что-то искал на вырубе. Да, да, пусто было кругом, ни рябчика, ни косача, никакой дичи. Леса тоже почему-то на том участке не было, только высокая трава, а, вот, на душе все неспокойнее и неспокойнее становилось. Почему? Из-за того, что он пустой вернется с охоты? Глупости, дичь для него никогда не была главным. Что говорить, журналистика – это нервы, ежедневные, ежесекундные. А выезд на охоту, или на рыбалку для него всегда был, как небольшая школьная перемена, на которой можно было отвлечься от дел. Но не в тот раз.

Нервы у Михаила тогда были расшатаны до такой степени, что и медведя, стоявшего на пригорке, он сразу и не приметил. Хотя, нет, может, и приметил, только мозг думал о чем-то другом.

Снова глянул на бугор, где только что что-то ему привиделось, никого нет, одна трава с пятью-шестью торчащими из земли черными стволами высохших небольших сосен… На спуске к реке Ух, снова что-то мелькнуло справа. Темное и большое. Остановился и стал всматриваться, перебирая глазами каждый сантиметр…

Нет, то огромное бревно с вывороченным из земли корнем. Здесь он бывал в прошлом году и по дереву шириною не менее, чем с полметра, перебирался через речку. Направился к тому дереву, и насколько он удивился, когда увидел это дерево  разломанным прямо посередине, словно ударенное сверху чем-то тяжелым. А ведь то дерево было крепким, не гнилым, даже кора местами еще не сошла с его ствола и, на тебе, обломано. Может, кто-то здесь зимой пробирался на «Кировце» и обломал его? Но следа от колес нет. Бывает же.

Пошел дальше, в сторону гнилого леса, там есть сужение реки, и можно через нее перепрыгнуть. И мох в этих местах зеленый, ноги в нем проваливаются глубоко, как в воде. И мокрые сапоги говорят о том, что здесь подземная вода высоко стоит, почти на поверхности и шлепает.

Первое, на что обратил внимание – это след. Огромный, ступня, как у медведя, да тяжелого, мох раздавлен так, что из него выдавлены все соки, поэтому и подняться не может. Сделал по мху еще шагов десять, и какая-то внутренняя сила, не донесшая еще до осознания Михаила, как опасен для него тот, кто оставил этот след, подставила ему подножку.

Не удержался на ногах, зацепил носком одной ноги за пятку другой и завалился на живот, так и не успев откинуть от себя ружье, которое сжимал в обеих руках. Сплюнув, посмотрел назад, оказывается, подножку ему сделал канат, нет, железный толстый трос, натянутый как струна. Прошелся по нему взглядом, ища его конец. Остановился у корня дерева, старой сосны, которая, создавалось такое впечатление, как будто прыгает. Да, да, как человек на одной ноге. Посмотрел вверх, на ее крону, чуть язык не прикусил с испугу. Над ним в метрах трех, вверх тормашками висело какое-то непонятное огромное животное, то ли медведь, то ли человек, весь обросший шерстью.      

Ёклмн. Как он тогда оказался на дороге, так и не понял, как и то, что он бежал через лес со скоростью сильнейшего спринтера.

- Стой! – сбил Михаила с размышлений остановившийся Виктор. – Смотри, - и показал на вывернутый из земли с корнем кустарник ольхи. – Он услышал нас, - разомкнув и сомкнув стволы, Муравьев стал осматривать покрытое  туманом болото. – Как ты думаешь, пойдет за нами косолапый? – посмотрел он на Михаила.

- 3 –

Теперь за Виктором было невозможно идти, он постоянно оборачивался, опасно водил стволами, направляя их то в живот Михаила, то в голову. Но создавалось такое впечатление, что младшего товарища он не видел. Скорее всего он сейчас был рабом слуха, звуковых волн, которые насквозь проходили и через Степнова, и если бы, появился за Михаилом сейчас медведь, то Виктор бы, наверное, выстрелил в него из своего ружья сквозь него. Но он знал, что все это - глупые выдумки, и Виктор видел и Михаила, и имел не только прекрасный слух, а и зоркий глаз, у свежую голову.
В очередной раз, когда они пересекали неглубокую ложбинку между сопками, Виктор вскрикнул: «Ложись!»  и, встав на колено, навел стволы куда-то за спину Михаила и замер. Степнов почувствовал, как свело левую руку у самого предплечья. Стало тяжело дышать, в глазах помутнело, и силы из него начали выходить тонкой, но сильной струей, как из продырявленного шара.

Через некоторое время темнота из глаз стала уходить, воздух, как родниковая вода, очистился от серых, молочных примесей и сделался прозрачным, и не просто, а как увеличительное стекло, показывал тонкие волокна волосков, растущих на поверхности травы.

- Ну, т-ты даешь! – похлопал его по плечу Виктор. – Пришел в себя?

Михаил пытается поднять голову, но это сделать нелегко, какая-то тяжесть придавливает его затылок.

- Твою голову рюкзаком накрыло. Что ж ты его не затянул ремнями? – шепчет Муравьев.

А-а, вот почему он сознание потерял, когда падал, тяжелый рюкзак его ударил по затылку, догадался Михаил. Ничего себе, «накрыл».

- Подняться то, сможешь?

Михаил, поджав под себя ноги, опершись на колени и на руки, встал. Все нормально, и тяжесть потихонечку уходит из-подо лба, воздух прозрачный.

- Около часа пролежал, - капает на нервы Виктор. – Истощал, парень, ты совсем и обессилел. А Кузя говорил, что ты сильный.

- Сильнай я, - сел на колени Михаил.

- Что ты сказал? – не понял Виктор.

- Сэ-сэ-сэ.

- Ладно, хватит, хватит, - затараторил он. - Сможешь идти или останемся здесь на ночь?

Михаил попытался встать, получилось. Поправив на плечах рюкзак, сделал несколько шагов вперед, назад, ноги крепкие, тяжести его тела не чувствуют, значит, все связано только с сознанием. Посмотрел на подъем сопки и увидел длинную темную линию песка, лишенную серебристого ягеля.

- Вот, по нему ты и скатился, как-то необычно даже, вперед, без упора на пятку, - сказал Виктор. – Если бы ты на нее опирался, то упал бы на спину, а здесь, получается, рюкзак перевесил твое тело, и ты, упираясь на носки, как на лыжах поехал.

- А-а, - протянул Михаил.

- Ну, если понимаешь, то, значит, мозги на месте, ничего страшного, как я думал, с тобой не произошло, рассудка не потерял. Давай, дорогой, у нас впереди еще около километра, в болото сегодня не полезем.

- Да, та, - закивал головой Михаил. – А дожь?

- Правильно мыслишь. Не бойся, он часов восемь шел, поэтому ты не удержался и скатился по мху, это - нормальное явление. Ну, что, пошли?

Первые шаги Михаил делал не широкими, проверяя свои силы, а, может, и потому, что боялся снова поскользнуться на мху, как при гололеде. Виктор тоже шел, не торопясь, но не оборачивался, прислушивался к звукам его шагов. Так делал командир Михаила в Афганистане; шел и прислушивался к идущим впереди – саперу, стрелку, и к идущим за ним радисту, пулеметчику, стрелкам и медбрату. Иногда за старшего в боевой группе оставался и Михаил. Это - большая ответственность, и она ложились на Степнова. Он отвечал не только за жизни ребят, а и за выполнение его группой задания. А, значит, он должен был опередить душман, ждавших их группу в засаде, и вовремя затаиться, чтобы не погибнуть под их пулями. Сейчас у них за командира - Виктор.

Мелькание его пяток все ускоряется и ускоряется, и Михаил от него не отстает. Все плохое прошло, осталось позади. Но нет, Виктор снова превратился в слух и начинает осматриваться, то влево, то вправо разворачивая спину, но при этом взятого темпа не теряет. Когда вышли к крутому спуску сопки, упершейся в болото, покрытому пеленой тумана, Виктор сбавил ход.

Что-то темное, стоявшее невдалеке от берега в трясине, ушло в туман. Это приметил не только Михаил, но и Виктор. И снова он разомкнул и сомкнул стволы. Видно, привычка такая у охотника, как у кого-то стучать пальцем по дереву или чаще сплевывать.

- Я чую, чую его, - остановился Виктор, всматриваясь в туман. – Неужели, следом идет? А ведь он должен хромать, я ему тогда ногу прострелил. Что говорить, может, и зажило как на собаке, вернее, как на медведе. Их доктор, как и у тебя сейчас, Мишенька, – лес. Он - самый лучший доктор. Ну, что стоишь, пришли. Здесь переночуем и завтра через болото до самой избы пойдем.

- 4 –
Костер долго не разгорался. Сырое дерево не поддавалось огню, дымило, а безветрие, сырой воздух не давали белой пелене подняться выше сосновых крон. Дым ложился на землю, смешивался с туманом. Корень, принесенный Виктором, все исправил. Огонь полез по нему, затрещал, набросившись на сосновый сок, пропитавший корневище, и стал насыщать молочный воздух темными, кофейными оттенками.

Михаил вздохнул, если бы не корень, то и костра бы им не удалось развести. А теперь все - можно жить, и поближе подсел к огню.

Его куртка, пропитавшаяся насквозь дождевой влагой и потом, запарила от горячего воздуха, идущего от огня. Тепловые волны, «массируя» левую щеку, ладони, по капиллярам сосудов поползло вверх, по рукам, вниз к груди от расстегнутого ворота. Рядом с ним сидел уставший Виктор. Закрыв глаза, он задрал подбородок и тянул только ему знакомую мелодию, которая больше напоминала волчий вой.
Сколько они так сидели, трудно сказать. До тех пор, пока Михаил не понял, что и он должен оказать старому охотнику помощь, а не только ждать содействия от него, ничем не платя за это взамен.

Он насадил щучье мясо на пику, выструганную из ветки, и поднес его к костру. И в ту же секунду спящий Виктор проснулся и, забрав ее из рук Михаила, прошептал:

- Я же тебе говорил про косолапого. Его этот рыбий запах откуда угодно сюда позовет. Спрячь мясо, иди, собери ягод, а то скоро ночь.

Кустарники голубики, раскинувшиеся по краю болота, были полны ягоды. Михаил, быстро набирая черно-синие продолговатые шарики, ссыпал их в банку. И, нужно сказать, что некоторая часть из них, уже была не крепкой, этот горошек лопался в руках, оставляя после себя чернильные пятна на коже ладони. Когда Михаил с наполненной банкой поднялся к костру, чуть не присвистнул от радости: Виктор, оказывается, тоже не бездельничал, сделал шашлык из грибов.

Слюнка потекла. Пусть красноголовики были и не вкусными, их запеченное мясо тоже напоминало по своему цвету голубику, но оно было сытнее, чем ягода. И поэтому, съев с трех веточек, предложенных ему Виктором, грибной шашлык, Михаил через некоторое время почувствовал насыщение. Упершись спиной о дерево, прикрыв веки, тоже затянул, как Виктор, волчью мелодию.

- Мишенька, ты поспишь потом, ночью, - разбуркал его Муравьев. - А сейчас мое время. В одиннадцать меня поднимешь, до этого времени меня не трогай.

- Да, та, - согласился с ним Степнов и, взяв ружье, уперев его приклад в землю, облокотил его стволы о дерево. И, постояв еще немножко, прислушиваясь к звукам леса, начал стаскивать поближе к костру разбросанные вокруг ветки.

Редкий дым расстелился по тайге и болоту, поднявшись от земли на метр, не больше, что давало Михаилу дышать свежим воздухом, а не кислым от костра. Привыкнув к треску огня, стал прислушиваться к другим звукам. Ночным.

Темнота покрыла своим черным одеялом все: и небо, и болото, и тайгу, кроме совсем маленькой зоны, освещаемой костром. Глядя на него, Михаил своими мыслями снова невольно вернулся в Афганистан. Да, сколько раз он был в горах, а костра развести себе не позволяли, даже размером с ладошку. Это бы им стоило жизни. Но, даже понимая это, некоторым казалось, что если нарушат один раз какой-то закон, подписанный даже кровью, то это им сойдет с рук. Так думал и дембель Нарышкин. Имени его Михаил вспомнить не мог.

Тогда была очередь Михаила дежурить у каменных развалин.  Дрожа от холода, он сидел на выступе камня и прислушивался ко всем шорохам. Сзади, с места, где располагалась его боевая группа, с кряхтением полз к нему деда Вася. Да, да, Нарышкина звали Васей. Толкнув Степнова в плечо, приказал ему подняться повыше, так сказать, прикрыть его своим телом от духов. А сам в это время, прикрыв в ладонях горевшую спичку, прикурил от нее сигарету. Некоторое время он курил, скрывая огонек в ладонях, хотя даже этот еле заметный огонь своим красно-оранжевым светом пробивался еле заметными лучиками сквозь щели в руках.

- Нет, я больше на войну не пойду, - покашливая, прошептал он Михаилу. – Надоело мне бояться за свою жизнь. Надоело. Теперь вы, молодняк, за нас пашите здесь, - и, чиркнув спичкой о коробок, снова пряча огонь в ладонях, закурил новую сигарету. – Чего вылупился?

- Я на вас не смотрю, - прошептал Михаил.

- Правильно, охраняй меня, а то если что, я тебя и оттуда достану. Хе-хе, - усмехнулся дембель.

Михаил отвернулся от деда Васи и продолжил наблюдение. Афганское небо было звездным, не как у них в Западной Сибири, где просматриваются несколько десятков звезд, да одно-два созвездия.

Обратил внимание, что на одной из высоток кто-то стал мерцать огнем от фонаря.
Азбуки Морзе Степнов не знал, а это, скорее всего, душманы этим языком пользовались между собой для передачи информации.

- Что там, салага? – спросил у него деда Вася.

- Тишина, товарищ младший сержант, - доложил Нарышкину Степнов.

- Сотри, паря, - что-то стукнуло Михаила сзади. Это, скорее всего, деда пульнул в него камнем.

Михаил прижал голову и только после этого он расслышал эхо, раскатившееся по высоткам гор от выстрела.

- Стреляют, - доложил он младшему сержанту.

Но тот в ответ ему и слова не сказал, видно задумался о чем-то своем, подумал Михаил и остался на развале.

Когда было нечего делать, чтобы не уснуть, он начинал считать время. Приблизительно разделив счет на продолжительность удара секундной стрелки, начинал про себя произносить цифры и, доходя до шестидесяти, зажимал очередной палец на ладони, указывающий прошедшую минуту. При этом, он весь превращался в слух, боясь пропустить хоть один шорох, понимая, чем это может для него закончиться.

Зажав девять раз ладонь, что было равно сорока пяти минутам, он расслышал, как сзади кто-то к нему приближается. Это - Серега, такой же чайник, как и он, Михаил, три месяца назад начавший нести службу в Афганистане.

- Михаил, что заснул?

Услышав его слова, Степнов удивился и окрикнул товарища:

- Не буди его, это - младший сержант деда Вася.

- Ой! – неожиданно воскликнул сменщик, - да, он весь в крови.

- Ты чего! – удивился Михаил и, прощупывая ногой каждый камень, стал спускаться к Сереге.

Деда Вася так и остался сидеть на камне, замерев, как каменный истукан, пригвожденный затылком от пули, которая вошла к нему в лоб…

Подложив новых веток в костер, Михаил стал осматриваться по сторонам. Начало казаться, что тени от деревьев ожили, и стали то удаляться от него, то приближаться к нему. О чем это говорило? Скорее всего, об усталости. С этим чувством он хорошо был  знаком еще с прохождения курса молодого бойца.
Лопнувшая ветка в лесу его сразу же привела в чувство. Встав на ноги и замерев, стал внимательнее прислушиваться. Да, да, теперь он прекрасно слышал, как кто-то медленно двигается к ним. Он слышал каждый его шаг с разницей в тридцать-сорок секунд. Шаг, и теперь этот неизвестный уперся в ветку, ее хруст он слышит хорошо.

- Витя! – позвал он Муравьева.

- Слышу, - сказал тот, - это - соболь или куница. Расслабься.
Виктор встал, разомкнул стволы и, вставив в них новые патроны, приготовился к выстрелу.

А дрожь в коленях у Михаила не проходила. Нет, это, скорее всего, не соболь, а медведь или волк, считал он. Он прекрасно слышал, как чья-то нога сминает беломошник. Вот, еще один шаг. Зверь замер. Нет, здесь тигров и львов нет, именно они так крадутся к своей жертве. Медведь? Нет, он косолап, он так не может двигаться. Наверное. Хотелось бы в это верить. А, вот, волк, это - да. А если их здесь целая стая?

Михаил опустил вниз стволы и спустил предохранитель. Его щелчок был сухим и громким, как выстрел пистона. Виктор куда-то целился. Вверх, но там черно, и Михаил ничего не видит, только темноту.

- Пошла вон! – резко и громко вскрикнул Муравьев и вверху что-то тяжелое сорвалось с ветки, потом - с другой, и стало удаляться от них. – Рысь! – выпалил Виктор. – Ты, представляешь, это была рысь.

- Рыс, - прошептал Михаил. – А низу.

- О-о, - Мишенька, это или то, за кем она охотилась, - шепчет Виктор, - или такое же животное, напуганное, как и эта рысь. Тихо!
И снова Михаил расслышал внизу чей-то шаг, почти рядом с ними. Он направил в это место стволы своего ружья.

- Не нужно, - прошептал Виктор и бросил в оранжевую крупу, ярко мерцающую в ночной пастиле, ветку. Она зашипела в углях, задымилась.
Но это Михаил отметил только боковым зрением, смотря в то место, где замер Он. И когда Виктор бросил еще веток в костер, Степнов с испугу вскрикнул.

- Тихо, тихо, этого нам еще только не хватало, а ну пошел отсюда! – и что-то метнулось, перепрыгивая через рюкзаки, скрылось в темноте. – Не ожидал даже, ты прав был, Мишенька.

- А-а, а-а, что-о это б-б-бы-л-ло?

- Когда нервничаешь, заикаешься, Мишенька, а я думал, ты уже вылечился. Но не беда, ты уже на пути к этому. Олень стоял, вот так вот.

- Мы ж-жи…

- Люди, люди. Я это знаю, спасибо. Вот я другого не пойму, он боялся рыси, а не нас, но она тогда, получается, дикарка, пришлая, человека не боится. Только остерегалась нас. Хм, такого еще со мной не было. И ни от кого такого не слышал. Ладно, Мишенька, теперь твоя очередь отдыхать.

- 5 –

Туман своим молоком наполнил воздух. Но от этого он не стал вкуснее. Холодные капельки текут по усам и в рот, и не только в рот, а и за пазуху попадает. И снова от этого возникают неприятные ощущения сырости, пота, усталости. И куда делось настроение, черт его знает. Теперь понятно, почему рысь. Да, причем здесь рысь? Идешь по болоту, вода хлюпает в кроссовках, носки собрались у пальцев ног. Не могу!

С треском падающее дерево в тайге, за ним – второе, подстегнуло не только Виктора. Михаил нагнал старшего товарища и все никак не мог подобрать в Виктора шаг ногу, чтобы не наступить ему на пятки.

- Я тебе говорил, - сипит Муравьев. – Это - Потапыч. Он вынюхал меня. Неужели, все?

- Что? – не понял Виктора Михаил.

- Да, за нами идет этот старый Потапыч, тот медведь, которого я ранил. Все! – и резко остановившись, и, увернувшись от налетевшего на него Михаила, вскинул ружье. – Готовься! Он где-то здесь.

Но Михаил не расслышал Виктора и продолжал идти по болоту, проваливаясь в заросшие зеленым мхом кочки с рассыпанными на них каплями клюквы.
Муравьев постоянно оглядываясь, побежал за Михаилом, крича ему:

- Бери левее, левее!

И Михаил брал левее и шел, намертво сдавив в ладони ремень своего ружья. Шел, как катер, разбивая накатывающие на него буруны волн – широких кочек с растущими на них тонкими росточками цветов с белыми одуванчиками, семена которых - белые парашютики, почему-то не слетали с цветка. Ломались их стебельки и одуванчики, продавливаемые кроссовками, вминались в мох.

На сорвавшегося справа глухаря, пасущегося на болоте, Михаил даже не обратил  внимания, как и Виктор, наконец-то, догнавший Степнова.

- Сейчас упремся в озеро. Он нас здесь и возьмет, - причитал тонким голосом Муравьев.

- К-куда? - остановился Михаил. – Ид-дти к-куд-да?

- Так, - остановился и Виктор и на какое-то время, забыв об опасности - идущего за ним медведя, задумался. – А куда идти? Хер его знает.

- Ш-што-о? – негодующе повысил голос Михаил.

- Да не туда мы пошли. Нужно туда, - и махнул рукой назад.

- Т-так, т-тамм м-медвед.

- А нам нужно обойти Эсстытор. Слева в него впадает Эсска, она тут широкая, а там, забыл, как она называется эта речка. Блин, Мишенька, такое длинное слово, учил же его. М-м, Торынеху…, точно-точно, Торынехутудым. Торынехутудым. Знать бы, что это слово обозначает. Она, короче, узкая, а нам, не все ли равно узкая она или широкая, в брод все равно придется переходить… - и снова задумался.
Михаил вскинул ружье, сделал вверх два выстрела дуплетом.

- Т-ты ш-што? – с удивлением посмотрел на него Виктор.

- П-пусть он б-бе-бе-жит, а н-н-не мы, - громко сказал он.

- Так-то не медведь был. Выдумаешь. Он, что, дровосек?
Михаил пожал плечами.

- Ладно, сам не знаю, что со мною в последнее время происходит. Не смерть ли приближается? Ладно, пойдем к озеру, в дом коменданта.

- Ко-м-мен…

- Знал дядьку? Пьяный и потонул.

- М-м-м, - покачал головой Михаил.

- Ми-ша, - раздался где-то сзади женский голос.
Услышав его, Степнов вздрогнул и оглянулся.

- Ты что это? – не понял Виктор и тоже стал всматриваться в болото. – Кто-то идет? – спросил он у Михаила

- Не-еа, - махнул рукой Михаил, - казется.

- Ладно, пойдем к комендантской избе, там плот был, лодка. Думаю, если там и были рыбаки, то те плавстредства не нашли. Я их хорошо прячу.

«Вот, так дела, - подумал Михаил, посматривая искоса на Виктора. – Да, ты уже не просто охотник, а психотерапевт. На испуге, уж, какой день держишь меня, и не понять, стоит ли чего-то бояться взаправду. То медведи нас  окружают, то йети, то старик-филин, то еще какой-то злой дух. Вот хитрец!»


Рецензии
Страшное путешествие по тайге!

Татьяна Самань   09.12.2023 22:30     Заявить о нарушении
На это произведение написано 5 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.