Телевизор

    ТЕЛЕВИЗОР

    В школе, в первом классе, я подружился с двумя девочками – Надей и Верой. Видимо у нас в селе Никольском мальчишек моего возраста было вдвое меньше, чем девочек – в нашем классе было именно такое соотношение. И что удивительно, почти все девочки мне казались, да и были – красивыми! Можно было смело дружить с любой! Правда, самые красивые жили далеко от меня – в посёлке, за железнодорожной линией.
    Мои Надя и Вера особенной неземной красотой не блистали, одевались они скромно, всяких модных фартуков с оборочками, бантиков и красивых заколок я на них никогда не видел. Но мне они казались очень симпатичными, особенно Надя. Мы сидели с Надей за одной партой и ходили три километра до школы вместе. С тех пор мне всегда нравились девчонки, одевающиеся скромно, а всякие кисейные барышни никаких эмоций не вызывали. Если бы мне доверили снять фильм по любимому рассказу Паустовского «Во глубине России», на роль обаятельных в своей простоте и скромности деревенских детей я искал бы именно таких, как Вера с Надей.
    Вера училась на тройки, а Надя – на четвёрки. Я же получал все оценки подряд. Однажды мне даже влепили четвертную двойку – я забывал вести дневник наблюдений за природой. Иногда мы с Надей помогали Вере решать задачки и ходили к ней, когда она болела. Правда, визиты к Вере нам радостей не доставляли – мы побаивались её дородную сварливую маму и стеснялись их домашней неустроенности и беспорядка. Папа Веры был пьющий, но добрый, его мы не боялись. А к Наде мы ходили делать уроки и приглядывать за её капризным вертлявым младшим братом.
    У Нади мы иногда смотрели чёрно-белый телевизор. С ней я впервые посмотрел старый фильм «Пятнадцатилетний капитан». Натерпелись же мы страху от эпизодов с африканскими людоедами и работорговцами, мне даже какое-то время кошмары снились! Конечно, родителям я ничего не рассказал о тайном просмотре телевизора и страшном Мганнге, достающем меня по ночам. А из всего, что я изредка смотрел по телевизору с папой и мамой, мне очень запомнился фильм «А зори здесь тихие…», запомнились Павел Корчагин, Штирлиц и Серёжа Каховский из экранизации повести Крапивина «Всадники на станции Роса». Во времена приватизаций телефонд обворовали и кассета с оригиналом «Всадников» пропала. Но я этот шедевр иногда прокручиваю в своём мозговом телевизоре. Зато можно легко найти в Интернете трёхсерийный фильм «Долгие вёрсты войны», снятый по повестям Василя Быкова. Особенно меня в детстве впечатлила первая часть – «Журавлиный крик», где шестеро красноармейцев были оставлены в заслоне оборонять от фашистов железнодорожный переезд и все погибли, даже куркуль и предатель погиб, причём первым. Вообще-то предатели всегда погибают первыми, их гибель наступает даже до того, как предательство открылось – я это уяснил с детства. Тогда ещё наш телевизор был неиспорчен.
    Первые пять лет жизни я провёл с родителями в «пенале» размерами два на четыре метра, часть которого занимала самодельная печка. За перегородками нашего одноэтажного рубленого домика  жили две другие семьи. Телевизора у нас в семье тогда не было. Зато книг было немало, особенно по современным меркам. Вместо телевизора у меня были любимые книжки – «Волшебник изумрудного города», «Робинзон Крузо» и «Сын полка». Ещё вместо телевизора у меня были карандаши и перфорированная бумага для ЭВМ с напечатанными на ней непонятными цифрами и символами. Отработанную бумагу мне приносил с работы папа, обратная её сторона годилась для рисования. Можно было нарисовать себе любое кино и сколько угодно любоваться. У меня и сейчас хранится большая коробка от телевизора, заполненная детскими рисунками на перфорированной бумаге для ЭВМ. Я любил изображать эпизоды из фильмов, которые мы в выходные дни смотрели в сельском клубе – рисовал ледовое побоище, спартанцев в Фермопильском проходе, броненосец «Потёмкин», рисовал бойца из фильма «Журавлиный крик», подрывающего зарытые бочки бензина вместе с фашистской техникой. Сейчас мне эти рисунки интереснее любого телевизора.
    Конечно, я работал не только в батальном жанре, часто срисовывал забавные картинки из книжек. Была у меня среди любимых книжек с картинками очень смешная повесть «Катя и Крокодил», по ней даже были поставлены два фильма – у нас и в Чехословакии. С той поры имя Катя всегда вызывало у меня радость и добрую улыбку, во всех Катях я обязательно находил доброту и таланты.
    Надя и Вера, как и я, жили в старых деревянных домиках на одну-две семьи, которые ещё чуть ли не до войны строились колхозниками. Мой папа, когда был школьником, работал в колхозе. А выучившись на математика-программиста и отработав несколько лет в вычислительном центре, папа получил две комнаты на втором этаже небольшого деревянного здания, построенного ещё до войны для учителей начальной школы. Туда переехали нас пятеро – папа, мама, я, мой младший двухлетний брат Вася и кот Барсик. Мы очень радовались, ведь у нас теперь были чердак, сарай для дров, большая печка, пруд возле дома… А для полного счастья – пёс Полкан, спящий в отдельной личной конуре.
    В нашем новом доме жило много хороших соседей, все они занимали первый этаж – старушка учительница, молодая семья с трёхлетним мальчиком и умненькая девочка Галя со своими родителями и взрослым братом лет двадцати. Галя была на два года старше меня. Она и стала моей первой учительницей – научила читать и считать. Кареглазая и подвижная Галя была самой настоящей красавицей. Когда я впервые увидел по телевизору молодую актрису Галину Беляеву, то воскликнул: «она как наша Галя – точь-в-точь!!!» Красивее их и моей мамы для меня тогда никого не существовало! Конечно, потом я в разных телевизорах, экранах и прочих «ящиках» повидал немало красавиц – хороших и разных, возможно даже с перебором…
    Когда мне исполнилось восемь лет, наша семья переехала в город Люберцы. Галя тоже переехала, только в другой город – Реутов, где работала учительницей её мама. Наш двухэтажный дом сломали. А любимый пруд, по льду которого мы катались на коньках, постепенно высох, превратился в большую лужу.
    Иногда мы с мамой приезжали к Гале в гости, но потом мама умерла… И с Галей я больше никогда не виделся.
    С Надей и Верой мы тоже не виделись. Они по-прежнему жили в нашем селе и учились в той же школе. Позже их, старшеклассников, перевели в школу соседнего посёлка, а нашу школу закрыли. Вскоре местные жители растащили опустевшее здание по кирпичикам, сейчас даже фундамента не найти. Разумеется, в телевизоре нам такие новости не показывали.

    Отслужив в армии, я встретился с друзьями, и мы втроём решили сгонять на велосипедах в село, где я родился. В дороге у моего велосипеда внезапно отвалилась правая педаль. Мы нашли палку и загнали в шатун. А когда и палка сломалась, примотали мою левую ступню проволокой к рабочей педали, чтобы можно было управляться одной ногой. Друзья хохотали. Мне же было не до смеха – я ожидал встречу с местами детства.
    Когда мы проезжали мимо Надиного дома, я притормозил и заглянул поверх забора… И чуть не грохнулся на пыльную дорогу – мне показалось, что на крыльце стоит молодая белокурая красавица в белом платье. Вынув ногу из педально-проволочного плена, я слез с велосипеда, подошёл к забору, снова посмотрел… Никого на крыльце уже не было. «Может быть, девушка зашла в дом?» – думал я. – «Или мне померещилось? Вообще-то у Нади были как раз светлые волосы! Должно быть, это была она!!!» И я представил себе девушку, похожую на тех, что показывают в телевизорах.
    В это время друзья, отъехавшие на приличное расстояние, начали мне кричать: «Что тормозишь? Поехали!» И я рванул за ними. А про девушку всё время думал.
    Наконец, через несколько лет, когда я уже отучился в Университете, решил всё-таки поехать к Наде. Я был уверен, что видел на крыльце именно её! Но какое-то сомнение меня тревожило. Ещё я не представлял, что ей при встрече скажу и предложу…
    Тогда придумал вот что: в один прекрасный выходной день отправился с утра на природу и нарисовал красками пейзаж с озером. Потом неторопясь, как бы готовясь к чему-то долгожданному и важному, поехал в родное Никольское – уже не с пустыми руками.
    К моей великой радости в Надином доме кто-то был! Решительно трясу калитку и машу рукой. Выходит женщина, оказалось – Надина родственница. Она сказала мне, что Надя уже здесь не живёт, она вышла замуж и недавно переехала за железнодорожную линию. Запомнив адрес, иду туда. Тревожное сомнение идёт за мной. А в голове, ещё со вчерашнего дня, крутится музыка – мелодия пронзительной песни Риккардо Фольи «В тишине».
    «Очень далеко есть странный и фантастический мир… Там весна длится всю жизнь, но я не смогу найти её… Она закончилась. Между нами тишина…»
    Тот, кто не смотрит телевизор, наверное, знает дорогу в этот фантастический мир. Но я смотрел. Телевизор стёр из памяти мою весну и заменил её другим – чем-то фальшивым…

    Я нашёл её. Надя оказалась дома. Она как раз только что погуляла с ребёнком.
    Всё было как в кино, как будто я это вижу в старом чёрно-белом телевизоре с замутнённым экраном. Подруга детства меня, конечно, не узнала, я тоже ни за что не узнал бы её, встретив на улице...
    Дарю Наде свой этюд, смотрю в лицо…
    Да, вспоминаю её! Те же большие широко расположенные глаза, широкий, словно приплюснутый нос, светленькие волосы. С большим трудом достаю из бездны своей памяти… Раньше Надину чёлку придерживала обычная металлическая шпилька «невидимка». А теперь – в волосах заколка с пластиковой незабудкой. Это очень трогательно.
    Передо мной снова она – моя маленькая детская подруга! Я ждал её, как вечную весну с незабудками и ландышами.
    Вечной весна бывает, только где-то в другом мире.
    «…И умолкает ветер, потому что ты ушла в тишине. И моя вина осталась со мной…»
    Она совсем не похожа на девушек из телевизора. Ничего у неё общего с теми девушками, на которых я обычно заглядывался. И, наверное, никто мне не скажет, что она красивая. Скорее – наоборот. Проклятый телевизор!
    Казалось бы, мне лучше знать, какая Надя на самом деле – мы с ней дружили, а друзья не могут быть некрасивыми. Так я пытался себя убедить. Но слишком много мы смотрим в телевизоре чужое, чтобы пробудить сокровенное своё.
    Почему я испытывал неловкость и вину? Вину за то, что долго не видел Надю, что не смог раньше никому открыть её красоту и вряд ли кому сейчас о ней поведаю...
    Мы говорили о чём-то неважном. Видимо самое важное мы уже сказали другим.
       
    От Нади я побрёл к железнодорожной платформе, со времён нашего детства такой же неухоженной. Вспомнилось, как мы с другом ездили на Орловщину, в его родную деревню. Там, недалеко от деревни, зарастала травой и деревьями железнодорожная платформа. Увидев, как всё вокруг изменилось, друг упал на землю и заплакал.
    Мне тоже захотелось упасть на землю и заплакать.
    Что-то не то нам показывают по телевизору. Или мы неправильно смотрим?