Собеседники

       Сегодня особый  праздник, Праздник  Победы, а значит парад, шествие  «Бессмертного  полка», массовые   гуляния людей.  В этот день уже к восьми утра  мы с женой были на  площади и даже смогли найти местечко на гостевых трибунах, здесь всё было прекрасно видно. Зрелище  чрезвычайно волнующее. По телевизору видится всё  как-то не так, хотя и там смотреть шествие людей с портретами родных без переживаний невозможно, но  здесь совсем другое дело, здесь ты вживую всё видишь, сам участвуешь в этом действе.
       Потрясающе.
       По окончании торжеств на площади города, мы  прошлись по парку, набережной, вновь по парковой зоне. Везде музыка, улыбки, радостные лица людей, смех детворы.  Нынче  к девятнадцати часам, к ужину, должны были подъехать дети с внучатами, соседи. А потому супруга отправилась домой, праздничный стол готовить, ну а я решил ещё пройтись по набережной, побыть в этот праздничный день среди отдыхающих горожан и гостей Евпатории. «Ты к ужину не опоздай, загуляешь один тут», – усмехнулась жена. А это значит «добро» дано, и я  направился к морю.
        Побродив, решил немного передохнуть на лавочке. И вот я соседствую с седовласым почтенным гражданином.
        – День добрый. Участвовали в шествии? – обращаюсь к нему.– Как вам сегодняшние мероприятия на площади?
        – Здравствуйте. Нет, не пришлось. Домашние уехали, а одному как-то не очень удобно. Посмотреть, посмотрел, конечно, впечатлён.Всё, что происходило на площади, просто за душу берёт, да и не меня только, равнодушных я  не видел. Очень волнующее зрелище.
        Лавочка наша стояла в тени, чуть вдали от пешеходной зоны, в этом месте  как-то меньше были слышны звуки музыки, да и публика всё больше к весеннему солнышку стремилась. Так что здесь вполне комфортно можно было передохнуть, всё вполне располагало к беседе.
        Сосед мой продолжил:
        – Вы знаете, в прежние времена,  в День Победы на площадях всё больше звон был слышен. Мерный ритмичный перезвон медалей фронтовиков. Шаг, а дальше некий шелест и звон медалей, ещё шаг и снова перезвон, шаг и перезвон.  Не  помните? Звон мерный, сильный, ритмичный.
        Я с интересом глянул на собеседника. И ведь верно подмечено, действительно так всё и было.  Шаг – и перезвон.  Так и выглядело празднование Дня Победы  лет эдак двадцать пять - тридцать назад, парад и шествие ветеранов фронтовиков.
        – Да, Вы правы, так всё и было. Однако время неумолимо. Бежит себе и бежит, вот уж больше семидесяти  лет после Победы, мало  осталось фронтовиков. Но они с нами, и мы сегодня это с Вами видим, не слышен звон медалей, но вон портретов  сколько, море портретов, а значит фронтовики с нами, люди помнят своих родных, добром поминают их в эти майские дни.
        Мы вновь помолчали. Каждый о своём размышлял. Я батю вспомнил, в Параде Победы в 1945 году он участвовал, в этом году ему бы девяносто один был. 
        Сосед, чуть поближе передвинувшись ко мне, вновь заговорил. 
        – Мне кажется шествие «Бессмертного полка», всё, что мы с Вами сегодня видели, это очень искреннее, очень душевное выражение  уважения и почитания старшего поколения, фронтовиков, тех, кто  «ковал победу в тылу» и других. Наверное, всё это хорошо работает на воспитание людей, особенно молодёжи. Такая мощь во всём этом  чувствуется, такая энергетика, без слёз смотреть  невозможно. Очень эмоционально и сильно всё прошло.
        Сказанное абсолютно совпадало с моим пониманием акции «Бессмертный полк», а потому я с удовольствием поддержал разговор. 
        – Согласен с Вами полностью. Знаете, я вот из собственной, уже «новейшей» истории некое наблюдение вынес. Мало мы знаем о своих собственных героях, о родных и близких, тех, кто жил в те трудные годы, кто голову сложил за Отечество. За  годы перестройки народу долларами голову забили, некогда стало о героике вспоминать, да ещё пресса подбрасывает  гадости.  Многим память отшибло. По ящикам медали отцов и дедов рассовали, альбомы стариков в пыльные каморки  снесли. Только сейчас и вспоминать фронтовиков стали. Заслуга «Бессмертного полка» в реанимации этой памяти, безусловная. А главное неформальным всё  становится, от души идёт. Дружок мой, сокурсник по военному училищу рассказывал: накануне Дня Победы его сын попросил о боевых наградах, о жизни и биографии деда  рассказать, фронтовик он у них. Он, говорит, неделю в домашних архивах рылся, чтобы всю подноготную об отце найти. Много нашел интересного  и даже самому неизвестного. Так вот, не он один в сундуках рылся ко Дню Победы. Всё у всех по сундукам попрятано.  А так не должно быть. Мы помнить свою историю должны, знать её обязаны, и не только для тоста за праздничным столом, и уж, не по сундукам отцовы ордена и фотографии прятать. 
        – Простите, Вас как звать-величать.
        – Александр Владимирович.
        – Приятно познакомиться,  я Николай Германович, можно и без отчества. Так вот к теме разговора. Я сегодня, Александр Владимирович, встречаю  соседа по дому, с внучком он был, среди тех, кто портреты родных нёс. Спрашиваю малыша: «Расскажи о прадедушке. Он воевал?» Так парнишка мне без запинки, как стих рассказал биографию прадеда. Говорит: «Иван Семёнович воевал на Первом Белорусском фонде». Как, как,  спрашиваю, на каком таком фонде?  «На Первом Белорусском фонде». Вишь  ты, как, он всё назубок выучил, отец, наверное, постарался, молодец. Пацанёнок ещё и не понимает, что такое фронт,  «фондом» его называет, но биографию четко отбарабанил. Так ведь ему всего пять лет. Пусть в свои пять он наизусть биографию учит, пусть, начнём хотя бы с этого. Позднее, я думаю, родители ему  подробнее о прадедушке расскажут, и о фронте, Первом Белорусском, да и сам он, об этом потом прочтёт. 
       – Да, помять о своей семье, уважение к старшему поколению надо формировать уже с малых лет, абсолютно верно. Знаете, Николай, я долгое время служил в армии и, по долгу службы, много общался с людьми, в том числе и молодыми. Если прибывало молодое пополнение, я обязательно с ребятами встречался и индивидуально, и в коллективах. И,  честно скажу, тоска брала и чувство  безысходности после  встреч. Подавляющая часть молодняка не ведало ничего о своём роде, о своей семье, об участии родных в Великой Отечественной войне. Это картинка восьмидесятых прошлого столетия. Так я служил в Ракетных стратегических, это были в те времена элитные, главнейшие войска. А много ли поменялось в девяностых? Да нисколько, только хуже ещё становилось. И лишь сейчас Россия становится на ноги, только сегодня она начинает обретать своё истинное лицо, свою историю. Новую историю, ту, в которой обязательно должно быть место исторической памяти. Так что пусть малыши, хотя пока и не осознанно учат биографии защитников Отечества, своих прадедов. Придет их время, придет, верю в это. Так что Вы правы, абсолютно правы. Кстати, вот ещё одно наблюдение. Вы обратили внимание, что в колоннах шествия люди несут портреты не только тех, кто воевал на фронтах? Здесь и фотографии тружеников тыла, и пропавших без вести, и тех, кто погиб в голодные годы, и даже репрессированных фотографии. А это означает,  что сегодняшнее поколение само выбирает своего героя, гордится им, считает, что их герой достоин идти в одном ряду с теми, кто погиб, защищая страну. Мне думается, это правильно и только способствует единению людей. Причём, обратите внимание, команд никто в этом никому не даёт, подчеркиваю, люди сами выбирают себе героя.
       Разговорились мы и время не замечали. А между тем солнышко уже припекать стало, и до нашей лавочки его  лучики добрались. В Москве, наверное, опять «Лужковской кепкой» тучи разгоняют, дождик по прогнозу должен идти. А здесь такая благодать, отдыхаешь и телом и душой. Приятно всё это.
       – Вы, вот, Александр Владимирович, сказали, что сегодня люди сами себе героев выбирают, и ещё о памяти, о своих родовых корнях, о старшем поколении. Правильно всё это: и семью свою знать надо, и героев чтить. А что, если ты ничего о старших  своей семьи не знаешь,  и не в силу того что ленив, а просто не можешь знать ничего?
       – Такое вполне возможно, не отрицаю, даже наверняка такое может быть. Но причины, видимо, в этом случае должны быть веские.
       – Да, веские, весомей некуда. Вот мою семью возьмём. Дед мой был репрессирован и расстрелян  вместе с братьями, всего их четверо. В один день  первого ноября 1937 года их взяли. Особым совещанием осудили, в ноябре же и расстреляли. Только в шестидесятом реабилитировали. Двадцать три года их потомки были поражены в правах. Двадцать три года никто о них ничего не знал.   Не знали и после реабилитации ничего, и лишь в девяностом, спустя более полувека, что-то  прояснилось. Вот почитайте. Всегда с собой ношу. Жжет всё это душу, но ношу.
       Николай Германович достал портмоне и вынул из него  аккуратно сложенные листки бумаги.
       Я взял их в руки. Это был официальный документ, с угловым штампом, печатью, подписью, всё как положено – ответ управления УКГБ на заявление с просьбой прояснить судьбу репрессированных. Заявление было написано отцом Николая. Текст письма поразил меня. Много в своей жизни я повидал, много читал  о репрессиях, расстрелах. Любой мало-мальски образованный  человек знает, что было в период культа личности Сталина. Да, мы об этом слышали и читали. А здесь я в руках впервые держал документ.
       Николай разрешил мне письмо это сфотографировать, а потому выдержки из него  привожу полностью.
       «4.04.90 г.
       …На Ваше заявление сообщаем, что Ваш отец П…,  …арестован  1.11.1937 года…  якобы, «за участие в контрреволюционной организации» и постановлением особого совещания при НКВД СССР от 23.11.1937 года приговорён к расстрелу. Приговор приведён в исполнение 23.11.1937 года. Содержался в тюрьме…, место захоронения не известно, и установить его за давностью времени и отсутствием необходимых документов не представляется возможным.
       Проведенной дополнительной проверкой в 1960 году, установлено, что П... репрессирован необоснованно. Определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда УССР от 16.04.1960 г. он реабилитирован (посмертно). Справка о его реабилитации, 27.05.1960 г. выслана … по адресу …
       Смерть П… нами зарегистрирована в отделе ЗАГС…, откуда Вам будет выслано свидетельство о его смерти. Каких-либо документов П…, в т.ч. и архивного уголовного дела, не имеется.
       Понимая глубину трагедии, постигшей Вас в связи с незаконным репрессированием Вашего отца, примите искренние соболезнования.
       Начальник подразделения УКГБ. Подпись».
       И  второй документ.
       «6.04.1991 г.
       …Сведений о точной дате расстрела… не имеется, но согласно постановлению ЦИК СССР от 1.12.1934 г., «Об ускоренном и упрощенном порядке рассмотрения дел о контрреволюционных преступлениях», приговор приводился в исполнение немедленно или на следующий день после его вынесения. Известно, что после ареста они содержались в тюрьме города..., возможно в окрестностях и похоронены. Обнаружить места захоронения сложно, т.к. секретным приказом наркома внутренних дел Ежова от 30.01.1937 г. предписывалось во всех актах расстрела мест захоронения не указывать
       … Какие-либо документов, фотографий, писем и др. бумаг… в материалах дела не имеется
       Искренне сочувствуем… Подпись».
       Собеседник мой разнервничался, разволновался. Понимаю, непросто даётся ему этот разговор, ох, как  непросто.
       – Вот так. Как видите, всё, что касается человека, а ведь деду тогда было всего тридцать шесть, вытравлено. Нет ни одного документа, ни одной фотографии, ни одной дедовой вещицы и могилки нет, запрещено было могилы фиксировать. Вот что это? Как такое могло произойти? Пришли, забрали, расстреляли. Через почти четверть века извинились, мол, неправильно всё это было. И я, в итоге, в своей семейной истории  прореху вижу. Так вот и получается, некоторые  свои поколения в веках видят, а история моего рода, по сути, началась лишь с девятнадцатого века.
       Что я мог сказать? Печально всё это. Вижу, переживает мой собеседник. Тяжёлый разговор, и он втройне тяжело дался Николаю Германовичу именно в этот день, в день, когда народ празднует, отмечает Великий праздник, Победный День, а он вынужден вспоминать семейную трагедию.
       – Сочувствую, Николай Германович, искренне сочувствую, что я ещё могу сказать.
       – Знаете, Александр, у меня в Подмосковье приятель живёт, его деда на Бутовском полигоне в тридцатые годы расстреляли. Он рассказывает, собираются они на месте расстрела ежегодно, конечно кто может, и поминают невинно убитых. Так для них хоть какая-то отдушина есть, они  примерно место расстрела знают. А здесь…  Дома разве что помянем, благо  день рождения деда известен.  И вот к слову о сегодняшнем нашем разговоре, о «Бессмертном полке». Я много думал,  могу ли я  выйти с плакатом: так,мол, и так, такой-то, репрессирован тогда-то, расстрелян. Мог бы? Наверное, мог бы. Шли ведь сегодня люди, я видел с подобными плакатами. Но к чему, стоит ли? Не знаю. Пусть лучше в семье всё останется, и в душах наших. Внуки подрастут, всё поймут. Поймут правильно, я уверен в этом. А дети мои понимают, знают, время такое было. Злобы у меня ни на кого нет. Вы ведь по этим ответам КГБ видите, ответственных за репрессии нет, персональной, я говорю, ответственности. А во всём винить Сталина? Да он уже и так в гробу миллионы раз перевернулся от людской ненависти…
       Разговаривали мы с моим случайным собеседником ещё около часа. Он о себе, рассказал, я тоже не молчал. О детях, о внуках поговорили. Приятный человек, рассуждает верно, практически по всем вопросам мы единомышленниками оказались. Наверное, воспитывались схоже, да и ровесники по возрасту. Хороший разговор был, но трудный, всё же, о сложном времени мы говорили. А о чём ещё говорить в День Победы? Конечно, о том тяжком времени, о наших отцах и дедах.
       Разошлись мы с Николаем Германовичем уже где-то часам к шести вечера, выговорились от души, телефонами обменялись, договорились ещё встретиться.     Наверное, и встретимся, хорошим людям самой судьбой  велено встречаться.