Кантик часть 1

«Вот так, - со знанием дела, неспешно, привязал пса приземистый дядька, сильно пахнущий потом и ещё чем-то резким и неприятным, - сиди!» Развернулся, и грузно пошагал прочь из леса, к машине, оставленной на дороге. На мгновение задержался - заныла нога. Всё больше она давала о себе знать. Мужчина злился, потому что шёл медленнее, чем хотелось, и на всё своё непослушное, грузное тело, злился. Палкой пользоваться не желал.

Если бы спросили, зачем  выкрал, он бы не ответил.
«Отсыпаться не даёт», - Григорий  подрабатывал в такси, - было достаточной причиной.

Кантик взвился, но не мог  поначалу пошевелиться – сосед ненавистный перевязал лапы, исполнил угрозу,  увёз далеко за город. Пёс выл от горя недолго, перегрыз верёвки и побежал. Бежал долго. Ел траву, грыз ветки, а иногда везло: недоеденные консервы, колбасные шкурки,очистки, разбросанные у дороги, непонятные слежавшиеся комки, - ничем не брезговал. Несколько раз, теряя  путеводную ниточку, валился от усталости, но не спал, а дремал понемногу. Запахи лесной прелости, сосен, берёз, выхлопных газов, прогретого асфальта, начинающей желтеть листвы  наваливались со всех сторон. Пёс чуял человеческие следы, недавние и совсем старые, следы животных, их метки повсюду. Кантик не мог похвастаться предками-охотниками, но его нюх в скитании  обострился, и среди всего многоцветия кипучих зрелых насыщенных запахов позднего лета он легко считывал пару часов назад прошмыгнувшую под ельник, и замершую там мышь.
Как ему хотелось к ласковым рукам хозяйки Юли, даже по хозяину,  бранившему  частенько, и то соскучился!

 В дороге  Кантик придерживался обочины, пару раз, ослеплённого фарами,  его бросало не туда, но он вовремя успевал увернуться.  Один раз  зацепило крепко, так что отлетел в кусты,  в глазах долго было  темно, а в голове пусто. Придя в себя, попытался вскочить, бежать, пока светло, но завалился набок, сильно стошнило. Так и пролежал неизвестно сколько, может, сутки. 

  «Что же делать?» - прошла неделя, как пропал пёс, Юля не находила себе места. От умного Кантика  такого не ожидали. В то, что произошло что-то непоправимое, верить не хотелось. Каждый день, открывая дверь сыну, Юля старалась не встречаться глазами:нечего было ответить на вопросительный взгляд Игоря.
  И сейчас она ходила туда-сюда в ожидании звонка, новостей, - хоть чего-то. Наконец, замерла у окна, скрестив руки на груди, на лбу пролегла озабоченная складочка.
Аркадий, за любимым столом, - и рабочее, и обеденное место, - ел, посматривая в монитор ноутбука.
- Юль, - поднял глаза Аркадий, - ну, успокойся, сядь. Придёт. Неделя всего прошла. Загулял, может.
- Да куда он придёт-то, если уедем? – повернулась Юля, в её глазах  стояли слёзы.
- Ничего, ключи папе с мамой оставим. Будут заходить. Проверять. Миску поставим у квартиры, - вздохнув, добавил, -  у Минприроды свои резоны, они со мной не советуются.
С тяжёлым сердцем Юля отправилась собирать вещи. Главу семейства   отправляли работать начальником отдела охраны  Астраханского заповедника, домочадцам обещали квартиру там же, в городе. Ситуация - хуже не придумаешь, и кому есть дело до того, что  пропал любимец, жизнь диктует свои правила.

Выходя на балкон покурить, Аркадий задержался у фото Кантика: совсем маленький, смешной. Постоял в задумчивости, в сотый раз прокручивая тот день. Надо понять, что было не так. Не так, как обычно: дома, во дворе, - везде.

   «Ви Вил!  Ви Вил Рок ю!» - подпевал Петька, согласно кивая в такт головой с белыми кнопочками наушников. Он  предпочитал старенькое, новомодным не интересовался. Возвращался с Паратунки, - местные горячие источники, -   зимой там по-особенному: сидишь  в горячем бассейне, вокруг снег искрится, вдалеке - горы. Красота! Да хотя бы и дождь! Что в здешних краях не редкость. А на дворе лето. Местное, конечно, не сравнить с самарским, но девчонки и тут до маек и шорт раздеваются. Петька, наконец, нашёл подходящий фон для снимка – уходящая под самые вулканы дорога на фоне садящегося оранжевого диска. Притормозив, выпрыгнул из машины, покрутился, выбирая  ракурс. Невысокие  сосенки, кедрач, изломанные берёзки вдоль дороги. На севере полуострова есть  огромные  могучие ели,  высокие берёзы, там сказочно красиво, но не просто добраться: не проторены туда пути, летом - заболочены,  зимой – засыпаны. Выедешь по спокойной погоде, а в пути - кто знает. Петька привык к постоянной смене метеоусловий, к зимним пургам - метелям.

 Как накроет, так накроет - как следует, на несколько дней! Только к многодневному сидению дома - сильно, бывает, пурга кружит на пару с ветром шквалистым, - не сразу приноровился. В такую погоду тут «пургуют»: отменяются школы, взрослых отпускают пораньше из-за пробок на дорогах и прочих катаклизмов. Слово «пурговать» у Петьки ассоциировалось со звонком дядиного друга, Семёныча: «Ну, - рокочет голос в трубке, - что, Петрунь, пургуем!» Семёныч уже с утра в гараже, гараж – под домом, где  и  происходит «пургование» с соседскими мужиками. И потому «пургование» закрепилось в сознании многих поколений полуостровитян, как самостоятельное, имеющее свой смысл и обоснованность, - как, скажем, камлание или «дрейфование», - действие. Вроде, и действие, а, вроде, и нет. Хитрый оборот, каких в русском языке немало.

 В общем,спрятанное в глубине полуострова, Мильково, где Петька проживал в квартире бабушки, давно уехавшей на материк - ещё куда ни шло, но столица уж точно раскинулась не в самом  благоприятном месте. Но так уж повелось, - и это Петька, работая, тоже стал понимать, - города и поселения вырастали в первую очередь там, куда заходил первый корабль. Он и сам, на месте  измождённых, вымотанных невзгодами, многодневными лишениями, мореплавателей, вбил бы первый колышек, едва ступив на долгожданную твёрдую, пусть и неприветливую  землю.

Повернувшись спиной к двум вершинам, даже в разгар лета покрытым неровной снежной шапочкой, Петька навёл на себя глазок телефонной камеры...
От чуть слышного шороха  душа ушла в пятки. Больше всего на свете парень боялся медведей, особенно после  баек – на работе мужики чего только не рассказывали! Точно знал - опаснее здесь зверя нет: и подбирается тихо, и бегает быстро, сильный, хитрый, кровожадный. Рванул в машину. Но тут – ну, вот, рядышком, правее, между деревцом и кустом шиповника, одиноко стоящими перед непролазной чащей леса, - что-то  мелькнуло. Замаячило-позвало бежевым, тёплым огоньком. Забыв обо всём, пригнувшись, Петька нырнул в кусты; нащупал ножик в нижнем кармане. Огромная, больше напоминающая бутафорский муляж, горчичная шляпка крепко сидела в траве. Довольный, Петька срезал гриб.

Подошва «Найка» упёрлась во что-то большое, мягкое,  от неожиданности  пальцы разжались, выронив добычу. Сердце ещё трепыхалось, когда Петька  увидел чуть больше среднего размера очень худую, чёрную собаку. Гриб развалился, уцелела только шляпка. Парень встретился с грустными глазами пса. Он не проявлял агрессии, не шевелился. Неуклюже пытаясь встать, засеменил ногами, вскидывая туловище, но был слишком слаб. Петька потянулся к псу: «Эх ты, ж, подшибли, что ли». Кантик безучастно лежал и смотрел перед собой - на кончиках свалявшейся, в репейниках, шерсти, золотилась пыль. Не реагировал ни на человека, ни на комаров, которых к  становилось всё больше, - обессилел. Сняв кожаную куртку, - дневная жара  в этих краях обязательно обернётся вечерней прохладой и туманом, - оставшись в футболке и джинсах, Петька  завернул пса, уложив осторожно на заднее сиденье автомобиля. «Может, обойдётся» - думал Петька, но к ветеринару решил заехать. «Плохо, когда с виду всё хорошо». Отогнав дурные мысли, завёл старенькую «Тойоту». Петькина бейсболка напоминала Игореву, запах от человека шёл приятный, - Кантик почувствовал себя в безопасности.

К ветеринару попали легко, очереди не было – разгар лета, народ на дачах, в отпусках. Молодая врач, осмотрев внимательно найдёныша, начала уточнять: возраст, где ушибся,  что было после, сколько лежал. Внешне пёс выглядел измождённым,  на прикосновения реагировал сносно. Петька пояснил, что не знает, в кустах нашёл.
- Понятно. Объявление будете давать? – уточнила  врач, посмотрев поверх очков. Одновременно  осматривала и обрабатывала мелкие ранки.
- Какое? – не понял Петька.
- Ну, может, потерялась, ищут…
- А-а, да, конечно.
– Лишая нет. Как полегчает, проглистуйте. Ну, и укол от столбняка сделаю.
После укола врач сказала понаблюдать, и, если что, позвонить.  Симпатичной докторше Петька бы с удовольствием позвонил, если бы не её обручальное кольцо.
Так пёс оказался в маленькой квартире. Повезло, переломов не было,  немного вывихнул лапу. Новый хозяин выхаживал Кантика, чёрная шёрстка снова заблестела, глаза – повеселели. Кантик отвечал новому хозяину взаимностью, но очень скучал по своим. На объявление пока никто не откликался. Шла осень - самая красивая в этих краях пора. Со вчерашнего дня подмораживало, псу очень нравились блёстки  на земле и на деревьях во время утренних прогулок.

Зима,Петька уже знал, - воцарилась надолго,и уходить будет неохотно. Он работал сутками,  охранял склад, а когда приходил с ночных дежурств, навстречу выбегал окрепший, счастливый Кантик. «Ну, привет, разбойник!» - приветствовал Петька, скидывая с плеча  сумку.
Как-то  почувствовалась суета. Съездив вечером за продуктами,  весь следующий день хозяин собирался. «Не бойся, - погладил Петька встревоженного пса, - работать поедем!»

До города добрались за три с половиной часа. Дядя Паша, любитель прихвастнуть,  пообещал устроить в хороший рейс –  главное, по его словам, в  морском деле.  Перед  Петей, (кулинарный техникум в Самаре, три года «МакДоналдс»), открылись манящие перспективы: настоящий океан, романтика морских будней, - о чём ещё можно мечтать! Заработать тоже было бы не лишне.  Дядины возможности, - связи в военкомате,- почему-то не развернулись на полную мощность.
Петьку взяли судовым поваром на рыболовный СТ, предварительно пояснив, что должность его едва ли не самая главная, и от него зависит настроение коллектива. И если что не так, то…

Кантик чувствовал, что где-то рядом дом, тянул носом знакомые запахи,  волновался, переступая лапами.
Остановившись у мехзавода, Петька закинул на плечо огромную сумку, выпустил пса, тот стал деловито принюхиваться, бегать вокруг – устал в машине. Воздух пах утренней свежестью, йодом, выброшенными на берег водорослями. Петька пошёл вперёд, широко расставляя ноги, и размахивая правой рукой, - как ходят только добрые, открытые люди. Старенький дежурный на проходной дремал. Приоткрыв глаз, увидел Петьку, а Кантика принял за Боцмана, тутошнего пса. Худощавый парень в шапке с бубоном легко взбежал по трапу, Кантик – за ним.
- Петь,  кто с тобой? Не положено! – раздалось уже на борту.
- Да привязался, оставить не с кем, - махнул рукой Петька.
- Не положено ж, Петь!
-  Савоську-то – бездельника и не видно уже, - улыбнулся парень.
Кантик оскалил морду. Мужик строго посмотрел, ничего не сказал.  Не знал Кантик, что отправляются на добычу сельди в Охотское море, на несколько месяцев!
Ледяшки – остатки сплошного ледяного  покрова, разбитого идущей впереди  плавбазой, весело переворачивались, приветствуя «эстэшку».

Тралили  круглосуточно, восемь через восемь, день и ночь, уставшие, валились спать до новой смены.
Кантика иначе, как «разбойник», не называли: «А где наш разбойник?», «А-а, вон ты где, разбойник!». Устало улыбаясь в усы, рыбаки находили  в собаке что-то своё, кусочек дома. Благодаря спокойному нраву, его все полюбили. Часто сиживал он на палубе, куда, выполнив обязанности, и оставив дневальному доделывать все остальное, Петька выходил передохнуть.  Предварительно нагружал для любимца из большой  канистры  полную миску макарон с мясом, поднимался наверх. В кают-компании подшучивали: «О! Петька свой комсостав пошёл кормить!»  Собака радостно виляла хвостом, радуясь повару не меньше, чем вкусной еде. 

Как-то раз  заскучал Петька по берегу, сидел молча,  глядел в темноту,  Кантик - неподалёку. Загривком он почуял постороннее присутствие. Осторожно  повернув морду, замер: в нескольких шагах от них столбиком  стояла,  напряжённо вглядываясь, как будто гипнотизируя, здоровущая толстая крыса, вот-вот готовая  броситься в атаку; Кантик пошевелился, и мгновенно тварь встала на все четыре лапы и оказалась никак не менее полуметра. Молниеносно, - Кантик видел даже шевелящиеся усики чудища, -  резким, точным броском пёс перехватил крысу поперёк; та обвисла, как тряпка. Услышав возню, Петька быстро подошёл, нагнулся: «Ну-ка!» Кантик не выпускал крысу, прижимал лапами. «Вот это улов, - потрепал пса, - молодец!»
Выбросил крысу за борт: «Хвостатые борзеть начали, к запасам подбираются». Для собак нет ничего  милее похвалы хозяина, Кантик чувствовал свою важность на большом судне.
Савоська, или  Савостьян, очень важный рыжий пушистый кот, проживал у рефмашинистов, где потеплее. Собак терпеть не мог, стал появляться ещё реже, лишь бы не сталкиваться с Кантиком, но издалека присматривал и наблюдал.  Как-то раз  всё-таки столкнулись, кот зашипел, выгнулся дугой, и боком ушёл к себе.
 
Напевая под нос, Петька мастрячил завтрак. Неожиданно, в рассветной темноте, показался  рефмашинист  Данил. Он размахивал руками, что-то крича. У Петьки всегда так: если случалось что-то нехорошее, то он начинал видеть всё в замедленном темпе. Медленно-медленно разозлённое лицо Данила приближается к нему, что-то произносят его губы. Наконец, через пелену прорвался возмущённый голос.
- Оборзел  пёс твой! – кричал Данил, потрясая огромными руками.-
- Рыбу тащит! харчей не хватает?! – присоединился к Данилу всклокоченный  электромеханик Геннадий.
Петька в колпаке и халате, беспомощный, с распаренным добродушным лицом  не знал, что и сказать.
- Развёл тут пансионат, ё….!Ну-ка, пойдём!
В чём был, в фартуке и колпаке, повар выскочил за рыбаками.
Савостьян, прекрасно знавший, что рыбаки вялят  рыбу при хорошей и тёплой погоде -  наверху, на надстроечной палубе,  умудрился туда доползти,  потянул невзначай за конец верёвки. Та пахучей гирляндой свесилась вниз,  – случайно или нет, - до самой собачьей будки.  Половину попадавшей рыбы кот сожрал.
 
Савоська  не имел задней мысли, но оставшиеся несколько хвостиков, разметанных  перед носом ничего не подозревающего Кантика, выглядели, как самая настоящая подлянка.
Так вот, там, у будки, комиссия во главе с Данилом  обнаружила рыбьи останки, Кантик вовсю гонял Савоську, а тот шнырял по палубе, ища укрытия от лохматого создания. А чуть раньше было вот что…
Запах  рыбы Кантик почуял очень рано, когда узкая бледно-розовая полоска ещё не отделила море от неба, и всё было глубокого синего цвета,  больше напоминая  поздний вечер. Высунулся - колюшка. Под траловую лебёдку нырнули  морда и  рыжий хвост, Кантик, хотя и не увидел, но почуял, что Савоська поблизости. Пёс бросился за ним в темноту, Савостьян уже  карабкался по паёлам. На надстройке, наконец, догнал: котяра зашипел, растопырил когти, и  цапнул  за нос. 
Вскоре Данил, Генка, и ещё человек пять-шесть примкнувших к ним прибежали обратно, уже с Петькой, халат и колпак которого, подобно примиряющему белому  флагу первым проявился в утреннем тумане.

 Подбежав, Петька поднял руки вверх,
- Ребят! Похоже, тут не только мой пёс поработал, а?
Толпа остановилась, все уставились под ноги.
- Собаке-то зачем рыбу кромсать? – продолжил Петька победоносно.
 Он вглядывался в небритые лица. В бесформенных тёмных одеждах и шапочках рыбаки напоминали пиратов, скорых на суд.  Возьмут  и вздёрнут на рее. Воспользовавшись моментом, Савоська удрал прочь, а Кантик  стоял, переминаясь с лапы на лапу.

- Ребят, - улыбнулся широко Петька, - замнём! Навялю на всех! Делов-то, а?"
Раздались вялые возгласы:
- Э, да что там! Развели зоопарк!!!, - будешь должен.
 
Недовольные разбрелись: кто спать, кто работать. Совсем рассвело. Петька, сидевший на корточках возле Кантика, перевёл дух, подмигнул собаке,  не торопясь, встал, и пошёл на камбуз: «Всё, прошла буря»…
Петька знал, что тут покричать любят. Но разгрузка для рыбаков – дело необходимое: встряхнулись, глотки прочистили, и дальше работать. Петьке повезло -  с дневальным прекрасно ладили, к тому же, у него было своё верное средство для успокоения «нервов»: картины то безмятежно-спокойного, то грозного шквального  перед штормом моря  всегда действовали умиротворяюще.

Находясь здесь, он чувствовал себя в самом нужном месте, на самом острие жизни. И прекрасно понимал, что именно заставляет и остальных вновь идти сюда, оставляя семейный уют.  Для Кантика морская стихия оказалась сродни давно забытому дому, так хорошо и спокойно ему было здесь. Пёс скучал по своим, вспоминая, во сне повизгивал, вздыхал, но остался бы здесь, в этом беспрестанно колышущемся на волнах доме, на всю оставшуюся собачью жизнь. Часто ночью Кантик смотрел на небо, то звёздное, то беспробудно-тёмное,  дремал под шум волн.  «Ну, ты мореман! –  часто говорил Петька.

И, вправду, на вытянутой, сужавшейся к носу морде, стояли острыми  чёрными парусами уши-треугольники. Не Кантиком бы его назвать, а Пиратом, было что-то пиратское, безудержное в том, как пёс разевал пасть, как будто широко улыбался загорелый, виды видавший мореман. Только серьги в ухе не хватало!
Савостьян, опасаясь возмездия, скрывался, почти не вылезал. От скуки начал ловить крыс. Трофеи  выкладывал на показуху, чтобы все видели, какой он полезный и нужный, даже в кают-компанию, ко всеобщему удовольствию, раз притащил.
Как-то поздно вечером услышал Кантик  негромкий разговор, вился дымок сигаретки. Подполз  ближе. Петька с рефом Ильёй сидели, болтали, бывали у них изредка свободные минутки. Невысокий, крепкий, лет тридцати, в очках, Илья рассказывал, как пришлось ему в глухой шторм вместо захворавшего электромеханика, - он оказался самым молодым на сейнере-траулере «Саяногорск», - менять сигнальные огни, вышедшие из строя. 
-  Сам капитан  просить пришёл. А как без сигнальных? Выдали страховочный пояс, сапоги резиновые, - ну, чтобы током не долбануло,  перчатки, и полез. Лампу – в карман.

. Судно поплавком туда-сюда, 10 баллов! Я за мачту вцепился, направо кренится – я с ней вправо падаю, страшно, волны-то выше мачты, налево кренится – влево несусь, зажмурившись. Качается маятник, ноги соскальзывают, - было видно, что рассказывает Илья историю не в первый раз, но что и правду говорит, тоже было видно.
- Думаю, доползу ли?  Родителей, и бабушку с дедушкой, всех вспомнил. Полечу сейчас вниз, - думаю, - в воду  ледяную, и на этом конец, всё, точка, – затянулся Илья. - Пальцы скрючились, не разжимаются, я в бушлате ватном, штанах, а ничего не  чувствую. Ни одной клеточкой, так холодно. Пару раз улетал куда-то, в темноту, сознание  терял.
- Дополз? – серьёзно  спросил Петька.
- Как видишь, - улыбнулся Илья в темноте. - Может, кто помог. Одно знаю, когда полз, время  исчезло. Совсем. Всё исчезло, - вздохнув, продолжил:
- С тех пор, как сильный шторм, так прям вот в животе такая тяжесть.
Повисла небольшая, приятная пауза. Кантик зашевелился.
-  Читал Джека Лондона, «Любовь к жизни»? – вдруг спросил Илья.
- Конечно! – Петька  нашёл родственную душу. Его с детства волновали походы, приключения, он перечитал всего Джека Лондона, Жюля Верна и Майн Рида. С пацанами то мастерили  мечи, насмотревшись «Робин Гуда», то искали золотые жилы у речки.
- Вот, Петь, смотри, - рассуждал Илья, -  похоже.  Там, помнишь, и золота добыли, а всё против них сложилось, не за одно были.  У мужика там одна только спичка осталась, чтобы огонь зажечь и выжить, один шанс, и у меня тоже -   вкручу лампу или нет.   
В ту ночь Петьке приснился сон. Вот он на борту какой-то посудины, кромешная тьма, кто-то чертыхается: «Огни! Сигнальные огни! Семёныч!» - «У меня нога, я не могу!» Зовут его, Петьку. – «Я…я не могу, мне тесто ставить на булочки!» - «Я сейчас покажу тебе булочки!» - отвечает чей-то грозный голос, - лезь! И Петька в ужасе лезет наверх, невидимый чёрный ветер проникает внутрь тела, мачту раскачивает туда-сюда, двадцатиметровые волны огромными тёмными плитами вскипают и рассыпаются, обрушившись о судёнышко, пальцы немеют. Петька теряет сознание. В последние секунды сна он  лежит  на снегу  с окровавленной ногой, от него  отдаляется фигура, очертания размыты.  Из последних сил Петька орёт: «Би-и-илл! Би-и-илл! Не оставляй меня, Би-и-илл! Возьми моё-е золото-о-о!».

Кантик чувствовал бурю задолго, укладывался мордой на лапы, тревожно ждал. И действительно, по экспедиции вскоре объявили шторм, судно  начало готовиться, но стихия догнала  быстрее, чем предполагалось: 7 балльный, добротный, 25 метров в секунду, шторм. От одного только сочетания ШшшТООРРРРМмм, чувствуете, как рокочут бездушные серые глыбы, - начинает качать, потому что движение окружающей среды, будь то вода, или земля, вверх-вниз, для человека противоестественны. Судно, подобно Кантику, тоже легло на нос, затаилось. Рыбаки спешно выбирали  худой, грязно-зелёный, с неравномерно дырявыми ячеями  драконий хвост трала, с кокетливой оранжевой бахромой, задраивали иллюминаторы. Победно вскочивший на этот немощный хвост рыбак, не боясь соскользнуть, наклонившись  вперёд, стропит за гак, или, на обычном языке, - утрамбовывает трал.  Волной закрыло бледно-серый горизонт. В этот момент, наверное, каждый просит  помиловать, отпустить, приписывает множество добрых поступков, клянётся, что больше никогда не соврёт, не изменит, не обманет, - лишь бы оставила тяжёлая волна, ушла. И та, потихоньку, недовольно огрызаясь, отступает. А в далёком 1965 ом, - и это тоже помнит Петька из баек, - не отступила, унеся с собой вот здесь же, в Охотском море, четыре средних рыболовных траулера; сгинули рыбаки…
Двухдневный перерыв был на руку, всё чаще собирались в кают-компании, откуда доносились взрывы хохота; побренькивала гитара. Петька расстарался, пирог с рыбой приготовил. Кантик  давно переселился с палубы внутрь.
Судно с приличным водоизмещением очень быстро стало раскачивать, как  детский кораблик. Петька уже попривык, а первое время зеленел от страха перед огромными волнами.
Так же неожиданно и быстро пришло успокоение: отпустила стихия  скорлупку-траулер.Наигралось, выдохлось, устало. Стих ветер, выровнялись волны, пришло спокойствие, Кантик, вслед за тралмастером, направившимся к слипу, высунул нос на палубу. Но его кто-то уже опередил.
«Шарк, тук, шарк» - послышалась тяжёлая неравномерная поступь, «шарк, тук, шарк». Кантик насторожился,  занервничал, поднял голову, пошевелил носом – принюхивался. Воздух донёс что-то смутное, тревожное. По палубе кто-то двигался. Фигура грузно ступала, припадая на одну сторону, но двигалась уверенно. Нет, не знаком Кантику этот запах, тут он всех знал. У незнакомца не роба, как у всех рыбаков, а фланелевые штаны и фуфайка торчит из-под куртки.

Мужчина с удовольствием вдохнул серый свежий  утренний воздух,  закашлялся, согнувшись пополам, одной рукой держась за грудь. Провалявшись более месяца с воспалением лёгких, - пошёл в рейс с температурой, - он радовался возможности выйти наружу, проклятый шторм заставил пробыть взаперти ещё несколько дней.
Доковыляв до борта, мужчина, кряхтя, облокотился, закурил, смотря вдаль. Он привык быть один, всегда один, так надёжнее, к чёрту друзей! Только просят и занимают деньги. И рыбаки его сторонились, вон, тралмастер, понятно, на дух не переносит, но терпит. Боятся, значит, уважают, - скривился мужчина, - вот и ладно. Он носил с собой злобу, как другой – носовой платок, она была ему привычна и совершенно необходима. Почему у него всё не так, - сердце Григория сжалось при мысли о дочерях, - как у других? Он и деньги в дом, и в морях пропадал, и не гулял, - словом, образцовый достойный муж. А жена-дура родила девчонок, которым надо всё вдалбливать по сто раз, вечно в школу родителей вызывали. У всех дети как дети, пацаны крикливые, смышлёные, быстрые.

Дочки, и одна, и вторая, на удивление быстро вышли замуж, но старый боцман испереживался: а вдруг у внуков - то же самое?
Ему всегда было стыдно, с соседями не общался - зачем им знать лишнее? Он постоянно был в тревоге, боялся. На судне знали, что шуток боцман не понимает, и всё принимает на свой счёт.
Запах уплотнялся, разделившись враз на тот, что резал нос, когда  псу обрабатывали  пораненную лапу, и на другой: резкий, сливающийся с собственным, отчего-то будоражащим, запахом хромоногого. Кантик сильнее занервничал, очертания фигуры, что-то до боли знакомое, заставило сжаться. Жгучий ком мгновенно подкатил, разлился волной, отдавшись во всём теле, кончиках лап, шерсть встала дыбом.

Мужчина, навалившийся одним локтем на борт, еще не успел дёрнуться на шум сзади и слева, как пёс, обгоняя самого себя, мощным, тяжёлым прыжком обрушился на его широкую спину. Мелькнул огонёк сигареты, и, перевернувшись, старик бесшумно повалился на влажную палубу. Сильная боль перекосила его лицо - Кантик  вонзился зубами в плечо. Григорий взвыл,  изо всех сил молотя рукой по палубе, стараясь отодрать взбесившегося пса. Кантик не чувствовал боли. Увернувшись от удара, отпрыгнул и опять понёсся, обезумев, на пытающегося подняться   ищущего опоры боцмана. Но промахнулся. Кое-как встав, Григорий, поскользнувшись, покатился к борту, где, ударившись о кнехт, затих.
Петька, почуявший неладное, нашёл Кантика на корме. Тот лежал обессиленный, жалкий. Боцмана уже переправили  на плавбазу. 
- Ну, что ты, разбойник, - поглаживая мелко дрожащего пса, - ну, успокойся, пойдём. Еле нашёл тебя, – Петька списал всё на шторм, но ничего,  попривыкнет пёсик, -  мокро, вон, Петрович, и тот загремел. Пойдём, пойдём.
Боцмана, с сотрясением мозга,  заточили в лазарете, с Кантиком они больше не встречались. (продолжение следует)