Под кожей

Она старше него. Водит в садик, вытирает сопли, строго ругает при маме, а потом тайком таскает сладости с кухни, несмотря на то, что он наказан. Она любит его, целует в лоб и щёки, берёт за руку и крепко завязывает шарф, чтобы не дай бог не простудился. А если он всё-таки простужается, она сидит ночами возле его кровати, клюёт носом, но каждые полчаса исправно носится с градусником и подтыкает одеяло, не обращая внимания на то, что он капризничает и плачет, ведь ему жарко — как она этого не понимает?
Лишь когда ему исполняется одиннадцать, а ей — восемнадцать, он в полной мере осознаёт, какой тяжкий труд — быть его старшей сестрой. Однако она всё равно любит его так сильно, что временами кажется, будто на сердце незаживающий синяк. Но эта любовь всё равно отличается от той, которую он питает к ней. Потому что если называть это синяком, то он сам весь синяк — болит и не заживает никогда.

Игорь не курит, ведь у него астма, но когда Светка достаёт сигареты из заначки, он не уходит, а послушно сидит рядом, сжимая во вспотевшей ладони ингалятор. В горле чешется, зудит, но Светка такая красивая, что у Игоря не остаётся выбора. Ей только-только исполнилось девятнадцать, поэтому она светится, а Игорь почти задыхается, но не от сигаретного дыма.
— Ты мне нравишься, — говорит он, когда тишина становится невыносимой.
Светка смеётся и треплет его тёмные, почти чёрные волосы. Сама она пошла в маму, поэтому её волосы светло-каштановые. Она красит их в русый, ей не нравится родной оттенок.
— Может, женишься на мне, когда подрастёшь? — лукаво щуря густо подведённые глаза, спрашивает она.
Игорь давится. Он быстро суёт в рот ингалятор и делает судорожный вдох, а затем кивает с такой страстью, что это вызывает очередной смешок у Светки. Она подмигивает и говорит:
— Замётано.
А потом тушит окурок, поправляет платье и выпархивает в гостиную, где её ждут гости. Игорь остаётся один. Его тошнит от одиночества.

Через год Светке исполняется двадцать.
Она выходит замуж и нежно воркует с подругами по телефону, рассказывая, как счастлива, что у неё появилась семья.
Игорь смотрит на неё исподлобья. Ему всего тринадцать, а он уже чувствует горечь скребущей горло ревности. Он ненавидит мужа Светки. Ненавидит себя и всеобщие предрассудки. Но больше всего он ненавидит то, что из-за возраста не имеет права голоса. Об этом говорит и мать, которая бьёт его по щеке, когда Игорь заикается, что вырастет и непременно заберёт Светку у мужа. Мать знает, что он не шутит, поэтому её рука поднимается автоматически. Он видит, как в её глазах рождается страх, несмотря на то, что она бормочет что-то про «перерастёшь». Но Игорь знает, что его любовь к сестре — это не блажь и не «перерастёшь». Это по-настоящему, без шуток — так, что дышишь в темноте с присвистом, а душа рвётся на тонкие прозрачные полоски. Ему больно от этой любви, особенно когда он понимает, что с возрастом ситуация не поменяется. Света навсегда останется его старшей сестрой, а мораль запрещает людям любить своих родственников.

Игорь приходит с армии, когда ему исполняется двадцать три. У Светки трёхлетняя дочка, которая знакомится с дядей и тут же виснет у него на штанине. Он смотрит на неё тяжёлым долгим взглядом, а потом, когда Светка отворачивается, дёргает ногой, чтобы сбросить лишнюю ношу. Ему противно видеть Алёну, ведь она до тошноты похожа на отца. Это раздражает.
Светка усаживает Игоря за стол и быстро наливает кофе, по старой памяти бухнув три ложки сахара. Игорь не морщится, когда отпивает из кружки, хотя давно уже не любит сладкое. Но лицо Светки так сияет, что он готов даже горсть опилок проглотить, если это доставит ей удовольствие. Он любит её, а она очень рада его видеть. Так по-семейному тепло, что хочется швырнуть кружку в окно и уйти навсегда. Но Игорь сидит, пьёт мерзкий кофейный сироп и улыбается, слушая Светкину болтовню. Он соскучился.
— Как тебя в армию-то взяли с астмой? — спрашивает она, устав, наконец, рассказывать про свою семью.
Игорь пожимает плечами.
— Когда чего-то сильно хочешь, нет ничего невозможного.
Глаза Светки на мгновение тускнеют. Игорь настораживается. Но уже через секунду она снова смеётся, чуть запрокидывая голову, и на сердце опять становится хорошо. Старый больной синяк расцветает в полную мощь с новой силой.

Игорь признается ей, когда ему исполняется двадцать девять. Светке уже тридцать шесть, её браку — шестнадцать, а дочке — вот-вот стукнет десять.
Они сидят на кухне, пьют горькую наливку, смотрят друг на друга и молчат. Муж Светки спит в соседней комнате, Алёнка всё ещё гуляет с подругами, поэтому никто не мешает заветным словам сорваться с губ.
Светка закуривает тонкую сигарету и идёт открывать окно. Игорь видит, что она в смятении, он видит её дрожащие плечи, но поделать с собой ничего не может. Эта больная любовь требовала выхода, её надо было выплеснуть рано или поздно.
— Игорюха, — зовёт Светка, не поворачиваясь, — уходи, а?
Её голос срывается на шёпот, сигарета выпадает из пальцев. Игорь рывком встаёт со стула и дёргается в сторону двери, но потом, передумав, в два шага оказывается рядом со Светкой. Развернув её к себе, он прижимается к её губам и уже не может сдержать полный застарелой боли стон. Это хуже, чем синяк. Его любовь — гноящаяся рана.
— Дурак, — шепчет Светка, обнимая его за шею.
Слёзы текут по её щекам, но она не отстраняется. Даже когда Игорь поднимает её и усаживает на подоконник, она не сопротивляется. И когда он дрожащими от возбуждения руками стаскивает с неё нижнее бельё, Светка не возражает. Только плакать не перестаёт ни на секунду.
Никто из них не замечает, как в коридоре мелькает детский силуэт.

Игорь узнаёт, что они погибли, от матери. Она плачет, кричит на него, а потом бросает трубку. А Игорь стоит возле тумбочки и не может дышать. Он падает на пол и сжимается в комок от раздирающей грудь боли. И лишь когда в дверь начинают стучать соседи, он понимает, что вопит. На одной пронзительной ноте, хрипя и кашляя. Это страшно — оказаться в одиночестве. И Игорь сотрясается от сухих рыданий, упираясь лбом в слегка потасканный линолеум.

Через три месяца в его квартире появляется чужая обувь. Затем — небольшой чемодан с феями. А следом — целая армия разных шампуней на полочке в ванной.
Алёнка ходит по квартире, смешно шлёпая босыми ногами, и щебечет о чём-то с подружками по телефону. Игорь вздрагивает, слыша её голос, и воспалёнными от бессонницы глазами смотрит на неё. Его любовь превращается в шрам, который жутко чешется в непогоду. Но он знает, что единственный способ, который может помочь ему это всё пережить, — забота о ком-то. О её дочери, ведь она с годами становится всё больше похожа на мать, особенно когда смеётся, запрокидывая голову, и щурит глаза.
— Дядь Игорь, — зовёт Алёнка, когда Игорь невольно погружается в свои мысли. Он поворачивается. — Вы мне нравитесь.
Он слегка бледнеет, глядя на неё почти с ужасом, а потом расслабляется и, подойдя ближе, гладит светло-русые волосы ладонью.
— Значит, придётся на тебе жениться, когда ты подрастёшь, — с напускным весельем говорит он.
Алёнка довольно хохочет, бросается ему на шею и звонко целует в щёку. А затем убегает гулять с подружками, пообещав вернуться до темноты.
Игорь садится за стол на кухне и вертит в пальцах тонкую сигарету. Ему нельзя курить, ведь у него астма, но рука всё равно тянется к зажигалке. Он долго держит огонёк зажженным, глядя на то, как он пляшет от лёгкого сквозняка, а затем выбрасывает ингалятор в форточку и делает первую затяжку.