Потапов, сыграй!

Когда пришли года лихие,
Запахло в воздухе войной,
На фронт ребята молодые
Гармошку увезли с собой.
            Сергей Борискин.
 

Герка заметил, что дядя Лёня зачастил к ним в КБО (комбинат бы-тового обслуживания). Он видел его высокую сухопарую фигуру через окно мастерской, где он работал. Когда-то дядя  Лёня  был стройным мужиком, но годы брали своё, и казалось, что земля стала притягивать его тело сильнее. Походка стала более тяжёлой и медленной. Ноги, которые обтягивали любимые брюки-галифе синего цвета, были заправлены в столь же любимые хромовые сапоги. Со стороны  было заметно, что они сильно стали задевать землю. Весной и осенью он любил надевать старую кожаную куртку полувоенного покроя, подаренную сыном. На голове гордо восседала выгоревшая на солнце, когда-то она была темно-синего цвета, фуражка сталинских времён. На продолговатом лице выделялись живые глаза, внимательно смотрящие на такой уже знакомый, но постоянно меняющийся мир. Прямой крупный нос нависал над верхней губой, а нижняя губа немного выдавалась вперёд и вверх, как в народе говорили, сковородником, что придавало лицу нахмуренный вид. Черты лица подчёркивали глубокие морщины, нанесённые резкими штрихами художника под названием жизнь. Когда дядя Лёня закуривал, а курил он только махорку, самосад, можно было видеть  его огромные натруженные руки с большими пальцами. Когда он вынимал кисет с махоркой и аккуратно сложенную газету, то казалось, что у него не получится. Но на удивление, он так ловко и быстро сворачивал и прикуривал цигарку, что  наблюдавшие за ним невольно замирали и любовались этим процессом.
Герка знал дядю Лёню, он знал, что тот живёт там, за оврагом, в маленьком домишке. Он помогал как-то    устанавливать телевизионную антенну для старенького телевизора, подаренного дяде Лёне сыном. Герка не мог взять в толк, как такой большой дядя Лёня  со своей бабкой умещаются в таком домишке. От односельчан он слышал, что дядя Лёня хорошо играет на гармони, но сам слабо верил в это, глядя на его большую нескладную фигуру и кряжистые руки. Он не мог представить, как огромные пальцы находят такие маленькие кнопочки и помещаются на них.
Герка работал в КБО в телерадиомастерской. Рядом располагался прокатный пункт, а за ним, в маленькой угловой комнатке, на удивление многих, появилась в посёлке мастерская по ремонту гармоней и баянов. В ней со знанием дела разместился Александр Михайлович, или просто дядя Саша. Мастер он был на многие дела, но вот ремонт гармоней, да что там говорить, и изготовление их, было его любимым занятием. А Герке это вообще было в диковину, в общем, здорово интересно. Он ча-стенько заглядывал к дяде Саше в мастерскую во время перекуров, и было видно, что тому это приятно. Он откладывал работу и с удовольствием закуривал сигарету, вставив её в самодельный мундштук. Потом начинал неторопливый разговор с парнем, годившемся ему в сыновья. А послушать у него было чего. Дядя Саша, как говорил, не был шибко грамотным, но он обладал практичным народным умом и талантом. К тому же жизнь настраивала его не хуже, чем он русскую гармонь. Он участвовал в войне с финнами.  Вот тут-то Герка и узнал много правды о финской кампании. О линии Маннергейма, об отрядах финских солдат-лыжников, о финских «снайперах-кукушках» и о многом другом, о чём узнать просто было негде. Но особенно Герку поражали условия, в каких воевал русский солдат – воевал и побеждал. Герка, хоть и был мо-лод, но старался понимать жизнь такой, какая она есть на самом деле. Он и от своего отца много слышал такого, чего в газетах не прочитаешь, по радио не услышишь, и по телеку не увидишь. И тогда он понял, что читать, слушать и смотреть надо тоже уметь. 
Дядя Саша рассказывал, как был тяжело ранен, как с трудом удалось выжить. А после финской - опять война с фашистами, и эти две войны показались ему такими долгими!
Но и во время войны, говорил он, не переставала звучать русская гармонь. Может быть, не так весело и задорно, но по-прежнему  своими звуками согревала она душу  русского человека. Во все времена, говорил дядя Саша, какими бы они ни были, можно было услышать звуки русской гармони, даже в самых невероятных условиях. Да и ремонтировать их приходилось тоже, правда, так, по мелочи. 
- Я ведь ещё до войны ремонтом гармоней начал баловаться. Играть я, правда, нет, не особо. Так вот только, для проверки.
И взяв вновь отремонтированную гармонь, исполнял незамысловатый перебор.
- Вот эта хороша, – говорил он. – А их каких только нет. Хромка, вятская, елецкая, саратовская, и все поют по-своему.
И он начинал объяснять Георгию, чем они хороши. Георгий мало что смыслил в музыке, но слушал с большим интересом. Он даже вспомнил, как ему рассказывали про его бабушку, которая здорово играла на саратовской гармошке с колокольчиками. А сам он нет, как говорят, трактор по ушам проехал. А вот слушать любил и удивлялся, как русская гармонь в душу проникает. И как в этой душе вдруг что-то тоже начинает играть и петь. Да и если кто плохо играл, фальшивил, он тоже понимал.
Дядя Саша рассказывал, как после войны по-новому, всё сильнее и сильнее зазвучала русская гармонь, заглушая душевную боль, нанесённую войной и радуясь долгожданной победе, радуясь первым всходам мирной жизни. Зазвучала музыка надежды, надежды на новое и хорошее. И дяди Сашина душа захотела дарить музыку, и он пошёл работать на гармонную фабрику. Вот тогда-то он и стал настоящим мастером. А здесь, пояснял он, в моём возрасте всё это больше для души.

И вот однажды, выйдя из своей мастерской, чтобы отдохнуть, Герка услышал громкие звуки гармони. Дверь в гармонную мастерскую была открыта, а вокруг стоял народ. Все стояли без движения, молча, и слушали. А в открытую дверь вырывался и обнимал всех звук гармони и проникал в каждый обнажившийся нерв души. Одна мелодия сменяла другую, мелодия, до боли знакомая каждому, проверенная и отшлифованная долгим временем. Герка подумал про себя: «Кто же это так здорово играет?» Он заглянул в открытую дверь и увидел сидящего на стуле дядю Лёню. Но это был совсем другой человек. Он выглядел намного моложе. Глубокие морщины на его лице расправились. Глаза светились, а взгляд был устремлён в только ему видимое пространство, заполненное музыкой. Мускулы на его лице порой начинали двигаться, как бы помогая музыке, рождённой руками мастера. Руками, ставшими такими проворными и быстрыми, такими умными, сливающимися с русским народным музыкальным чудом – гармошкой. Порой игравший наклонял голову к инструменту, проверяя истинность и нежность звука. А гармонь тем временем - она не играла, она жила и дышала звуком, звуком русского духа.
Как долго это продолжалось, Георгий не мог припомнить, но народу собралось предостаточно. Пришли даже те, кто работал на втором этаже. Но это когда-то должно было закончиться, и дядя Лёня, применив особо виртуозный приём, лихо пробежал по клавишам и, сдвинув меха гармони,  изрёк:
- Хороша, Михалыч! Даже очень! Чья будет?
Михалыч начал что-то объяснять. Собравшийся народ  вначале молча стоял, загипнотизированный музыкой, а затем одобрительно зашумел и начал потихоньку расходиться. А Герка наоборот, шагнул в мастерскую.
Дядя Лёня, взглянув на него, сказал:
- Ты вот чо, дверь закрой и проходи. Михалыч, у тебя стаканы есть?
И нежно и аккуратно, как ценную вещь, поставил гармонь на стол. Затем извлёк из кармана бутылку местного вина.
- Я ведь начал играть ещё до революции, – продолжил он.-  У меня дядя Михаил был, а у него гармошка. Он хорошо играл. Я и заразился. Посмотрел, послушал. И сразу как-то начало получаться. Потом я и наблашнился. Вначале у двора в хороводе. Услышу где мелодию, приду домой, закроюсь, чтобы никто мне не мешал, и давай тренироваться. Наяриваю, да ещё своё для красоты что-нибудь  прилеплю. Потом купили мне всем миром гармошку. Стал я на вечера  и свадьбы ходить. Зарабатывать начал. Георгий, ты с нами будешь? Нет. Ну и правильно. Ты против нас  ещё молодой. Да и вообще эту дрянь употреблять не надо.  Это мы уж вот, войной изуродованные.
И, разлив вино в стаканы, продолжил:
- Вы, может, слышали, у нас тут немое кино было. Без звука, стало быть. Ещё его называли - мутные картины. Вот меня стали приглашать, чтобы я играл. Они там крутят, показывают, а я вначале посмотрю, подберу музыку, и играю. Оно всё лучше, чем всухомятку, веселей. Ну ладно, Михалыч, давай за русскую гармонь выпьем. Она ведь душа народа.
Так Герка стал свидетелем необычного тоста. А то, что он услышал дальше, запомнилось ему надолго.
 
- Михалыч, ты ведь воевал? И я тоже. Я ещё даже в гражданскую. А вот с фрицами какой случай был, расскажу. Не поверите. Я ведь с гармошкой-то всю войну прошагал. Она с нами, в общем, вроде бойца была. И надо сказать, как надёжный друг, помогала. Как там Георгий, у кого это, у Твардовского про гармонь-то? Но у него такого случая не было, как у меня. Вот послушайте. Стояли мы как-то в обороне. Лето. Погода хорошая. Фрицы тоже не наступали, в общем, затишье такое. Мы за фрицами наблюдаем, они за нами. Иногда постреляем друг в друга для острастки. Они там в своих окопах на губных гармошках пиликают или на аккордеоне. А порой через репродуктор какую-нибудь лабуду включат. А я иногда на гармони, особенно когда они перестрелку от нечего делать затеют.  Начинаю я играть, и, что вы думаете, через некоторое время, малость погодя, стрельбу прекращают.  Слушают, стало быть. Нравится, видно. А чо, тоже ведь люди, только их звериным повадкам обучили. И как-то меня на хозяйственные работы запрягли. Я с передовой, стало быть, ушёл и гармонь с собой прихватил. И тут меня через день к вечеру срочно к командиру. Тот меня сразу спрашивает: где гармонь? Ну, думаю, видно тоже любитель музыки. Говорю: при мне. Прикажете внести? А, говорит, нет, не надо. Давай, говорит, срочно в своё подразделение, на передовую. Прикидываю, наверное, наступление. Я быстренько к своим. Спрашиваю, в чём дело? А они мне: погоди. Сиди в окопе и слушай. Сам узнаешь. Через некоторое время фрицы через репродуктор кричат на русском языке: «Потапов! Лексей! Сыграй!» Я вначале ушам своим не поверил. А они опять: «Потапов, сыграй!» Надо же, гады, и фамилию, и имя узнали! Понравилась, видно, им моя игра. Видно, толк понимают. Соскучились по моей музыке. Я молчу, не знаю, что делать. Подбежал ко мне ротный, говорит: «Ты что же, Алексей? Выполняй заявку фрицев, играй». 
- А я спрашиваю:  чо играть-то?
- А  што они больше любят?
- Да вроде «Катюшу».
- Ну вот и играй.
 В общем я и начал, и не только «Катюшу» сыграл.
Послушали они меня  и кричат: «Потапов. Гут. Спасибо».
Я потом к ротному с вопросом: «Зачем это я для фрицев играл?» А он мне: «Всё нормально. А то они нас за свиней считают. А мы люди, Потапов!  Люди, понял? И душа русская, человеческая! Понял? Играй, Потапов! Играй!»
И дядя Лёня замолчал. Молчали и Михалыч с Геркой. А что тут скажешь.