Эти Великие Руки

 
               Был жаркий июльский день. Солнце стояло в зените и посылало на землю свои золотые жгучие лучи – «палит нещадно», так говорили в народе. Я стояла на перроне вокзала и ждала свой поезд. Люди, как воробышки, сновали туда-сюда по перрону: кто-то встречал, кто-то провожал, а кто-то уезжал сам. Сумка, большая и тяжёлая, стояла рядом. Я осмотрелась. Рядом со мной сидели на чемоданах школьники. Учительница стояла рядом и проверяла железнодорожные билеты на своих учащихся. Понятно, эти едут на экскурсию. Справа от меня стояла супружеская пара и громко спорила, оглядываясь по сторонам. Слева на маленьком походном складном стульчике сидела маленькая сухонькая старушка и нервно теребила сумочку, которая лежала у неё на коленях. Возле неё стояла молоденькая девушка, вероятно, внучка, а то и правнучка. Моё внимание привлекла старушка. Она была одета необычно для жаркого времени года. На ней было тёмное платье с длинными рукавами и большим воротником, на котором контрастно выделялся ослепительно белый кружевной воротничок. На голове красовалась маленькая соломенная шляпка с полями. Она была похожа на гимназистку. Лицо было испещрено морщинами, но глаза... Эти глаза, чёрные, как смоль, были огромны и влажны. Они поражали каким-то необычным светом, блеском, глубиной взгляда. Во всём образе этой женщины чётко проглядывалась интеллигентность, цельность натуры и необычайная красота. Бесшумно подошёл скорый поезд « Екатеринбург – Москва».  Толпа ринулась к поезду, и я потеряла из виду необычную старушку.
               
               Я вошла в свой вагон, нашла своё плацкартное место, уселась и огляделась вокруг. На верхней полке молодой человек о чём - то азартно говорил по телефону. Через проход оба места заняли студенты и уже готовились резаться в карты. Напротив меня нижняя и верхняя полки были ещё свободны, хотя поезд уже тронулся. И вдруг о, чудо! По узкому проходу шла она, эта необычная старушка и её сопровождающая. Это их места пустовали. Старушка устало опустилась на сидение, промокнула носовым платочком лицо, шею, руки и огляделась вокруг. Наши взгляды встретились.
 - Мария Ивановна,- сказала она, протянув мне руку.
 - Ольга,- ответила я, пожав худенькую ладонь Марии Ивановны.
 - Вот едем с внучкой домой, в Москву. Приезжали в Екатеринбург к Полине, моей боевой подруге.
Только я  хотела задать ей кучу вопросов, расспросить о войне, как Марию Ивановну отвлекла внучка Леночка, позвав её к столику перекусить. Меня вежливо пригласили к столику, но я до отъезда плотно пообедала и, поблагодарив, отказалась. Достала книгу и углубилась в чтение детективов. Через какое-то время моё чтение прервала сама Мария Ивановна. Она поинтересовалась, что я читаю и очень удивилась, что читаю детективы.
 - Молодые девушки должны читать любовные романы и мечтать о любви. Сколько интересных книг!
Я что-то ответила в защиту детективов, но моя соседка резюмировала:
 - Читайте, читайте любовные романы, они очищают чувства, а через них и душу. Я до сих пор читаю. Да, о войне читать не могу – сама прошла через многое, поэтому больно.
Мне скоро девяносто лет, а война до сих пор стучится в мою память, как незваная гостья.
И здесь настал мой черёд. Я сказала Марии Ивановне, что собираю материал об участниках Великой Отечественной войны, о их боевых подвигах. Попросила Марию Ивановну рассказать о себе, о военном пути. Она ответила не сразу, но потом, посмотрев внимательно мне в глаза, сказала с хрипотцой:
 - Но только если для книги и если очень надо для истории. Я не люблю рассказывать о войне, но один эпизод я, пожалуй, расскажу.
Я достала блокнот, ручку и приготовилась записывать.
               
               
         - Когда-то и я писала, - сказала Мария Ивановна. Писала много и жадно. Бесконечные командировки, в которые я сама рвалась, затем война... Я - фотокорреспондент. До войны окончила Московский литературный институт, факультет журналистики. Мне было двадцать пять лет, когда началась война. Я была не замужем. Мои родители-хирурги. Через месяц они были уже на  фронте. Оба погибли во время бомбёжки полевого госпиталя. 1941 год. Девятнадцатого октября в Москве было объявлено осадное положение. Из  столицы началась эвакуация государственного управления, дипломатического корпуса, Тогда десятки тысяч человек попытались вырваться из города. В ноябре - декабре началась битва за Москву. Я пришла в военкомат и попросилась на фронт. Тогда почти все ребята с нашего факультета ушли на фронт военными фотокорреспондентами.
               
        Командир дивизии послал меня взять интервью и написать статью о санинструкторе Павловой. Я прибыла в часть. Меня быстро проинструктировали, надели на голову железную каску. Сопровождал молоденький лейтенант. К блиндажу бежали быстро. Казалось, окопу не было конца и края. Тишина пугала. Все знали, что это затишье перед боем. Шли тяжёлые, кровопролитные бои за Москву. Вот и он - блиндаж. Там меня ждала молодая женщина лет тридцати пяти. Мы познакомились. Так вот она какая, знаменитая Алла Павлова. Она была  небольшого роста, очень стройная, черноволосая, голубоглазая. Алла, Алла Павлова. Боже, я уже где-то видела это лицо, слышала это имя. Я внимательно всмотрелась в её лицо. Да, это была она! Нет никакого сомнения - это знаменитая на всю довоенную Москву пианистка Павлова Алла Александровна! Перед войной я была на её концерте вместе с моими  родителями. Тогда папа с трудом достал три билета на её концерт. Мы сидели близко к сцене, в третьем ряду, и с каким-то душевным волнением ждали начала концерта. И вот вышла она: худенькая, с красиво уложенными волосами,с лучезарной улыбкой на красивом лице. Она поклонилась зрителям, пожелала приятного вечера и села за инструмент. Алла Павлова играла, а у меня, казалось, почва уходила из-под ног: я не чувствовала себя, душа поднялась куда-то высоко и наслаждалась музыкой. Она играла Чайковского, Брамса,  Огинского. Я наблюдала за её руками. Боже, какие это были руки! Белые, с узкими запястьями, с длинными тонкими пальцами, с овальными ногтями! Их нельзя было назвать красивыми. Они были худы и нервны, но вместе с тем прекрасны. Мягкие подушечки пальчиков быстро сновали по клавишам рояля, и я снова слушала, слушала и смотрела на эти чувственные руки, а из-под них плавно лились нежные звуки полонеза Огинского. Руки превращались то в двух прекрасных лебедей, любящих друг друга и нежно воркующих, то, как будто в две маленькие лодочки, которые борются с океаном неистовых волн. Тогда, казалось, время останавливалось, и я мысленно взлетала в Пространство и танцевала под музыку между звёздами так, что даже ангелы  восхищались моим танцем, божественной музыкой полонеза и этими Великими Руками.
 
             Да, это было как вчера. Я сказала Алле Александровне, что узнала её. До войны была на её концерте и выразила ей свою сердечную благодарность за прекрасную музыку, которую она играла. Мне было интересно, почему она, знаменитая  пианистка, не уехала куда-то в тыл или не гастролировала с концертами, как многие артисты по прифронтовым зонам. Я посмотрела на руки Аллы. Это были в ссадинах и синяках, потемневшие от пороха и дыма в многочисленных шрамах от осколков  руки. Как она, такая хрупкая женщина смогла вынести с поля боя шестьдесят пять раненых солдат и офицеров. Сколько надо силы, воли, мужества, чтобы тянуть в буквальном смысле слова тяжёлых, порой, в несколько раз по сравнению с ней, мужчин. И это всё  делали эти  руки, умеющие передавать прекрасную музыку и радовать всех. Алла поймала мой взгляд, посмотрела мне в глаза:
  - Да, это мои руки. Я считаю, что сейчас они должны спасать жизни, а радовать и вдохновлять будут потом, когда закончится эта война. Чтобы попасть на фронт, я трижды ходила в военкомат. Окончила срочные курсы медсестёр. Да, мне говорили, что нужно беречь руки, но я сделала свой выбор.
 Внезапно где-то рядом загрохотало. Передышка закончилась. Я сфотографировала Аллу Александровну для моей статьи в газете, и она тотчас же выбежала из блиндажа. Мы с лейтенантом последовали за ней. Наши танки  мчались вперёд, к линии фронта. На броне танков были надписи: « За Москву!», «За Родину», «За Сталина». Солдаты бежали за танками туда, где опять начинался бой, туда, где Алла снова спасает бойцов.
               
               
              Окончилась война. Об Алле Павловой я больше ничего не слышала, но её руки я помнила всю свою жизнь. В прекрасные минуты радости я представляла её белые музыкальные пальчики. В минуты испытаний и потерь тёмные мужественные руки фронтовой медсестры. И последние помогали мне снова встать в строй жизни! А сколько таких женских Рук - Великих и Прекрасных!