Когда на небе нет звёзд глава двадцать седьмая

Двадцать седьмая глава
Мир
 
Я в палате. В больнице.
Лежу на жёсткой койке, напротив окна.
Солнце наполнило мою стерильную палату светом. В его сочетании с жёлтыми стенами, и такими же полом и потолком, окружающее кажется невесомым. Нереальным. Сказочным… Я смотрю в окно, глубоко вдыхая воздух, не ощущая ничего, кроме спокойствия. За больничной палатой давно уже закрепилось чувство безопасности. Это у меня, наверное, уже в крови. Что бы не случилось: падение, авария, катастрофа… просыпаясь здесь, я знаю, что всё позади, всё хорошо. Или, по крайней мере, должно быть хорошо.
Вид за окном великолепный. Небо розовое, голубое, фиолетовое. Крыши домов покрыты голубым сиянием. Вдалеке поблёскивает одна из рек Аквариума. Солнце возвышается над ней размытым, золотым пятном. С моего ракурса, кажется, за рекой ничего нет, кроме бесконечного неба. Когда-нибудь, мы с Авророй обязательно пересечём её…
Завидую ли я ястребам или альбатросам, вот в такие моменты? Нет. Никогда не завидовал птицам. Мне они не очень то нравятся, если честно. Но я признаю, что есть в них некоторая красота, и даже величие. К голубям, вездесущим птицам Аквариума это, конечно, не относится. То ковыряются в мусоре, то гадят на чердаках. Нет, я не осуждаю их будни. Я осуждаю чудной контраст между этими действиями и их возможностями. То есть… у них есть грёбанные крылья! Когда ты можешь улететь куда угодно в любой момент, разве ты будешь клянчить хлеб у прохожих? Разве будешь рисковать жизнью, ради выброшенного пакетика чипсов, на который уже позарилась какая-нибудь жирная крыса?
Напротив кровати, портя собой весь вид, появился Второй. Он стоит прямо, словно столб и громко смеясь, смотрит прямо мне в глаза.
Я не успеваю на это как-то отреагировать. Дверь моей палаты открылась. Внутрь вошла низенькая, светловолосая медсестра с прямой чёлкой, ярко накрашенными в персиковый цвет, губами.
Вместо приветствия она звонко произнесла: - Я позову к вам врача.
 - Нет. – Возразил я. – Я хочу побыть один, какое-то время.
 «Тебе это не нужно» Сказал Второй.
 - Почему?
«Потому что это сон»
Я вздрогнул, резко открыл глаза. И понял, что всё ещё нахожусь  на крыльце Винира.
Даже не помню, как заснул.
Я встал на ноги и огляделся. Второго снова нет. И что с ним сегодня? Почему нельзя вести себя нормально? Зачем нужно исчезать ни с того ни с сего, и говорить загадками? Как бы напоминая, что он мне никакой не друг, а всего лишь болезнь. Болезнь, от которой меня не смогли избавить самые современные методы и лекарства. Точно так же, навороченные моющие средства никогда полностью не избавят дом от пыли.
Помню, когда я жаловался на Второго, Марку, он уходил в себя. Либо жаловался в ответ на свои проблемы. А потом делился своими странными теориями. Например о том, что совсем скоро, наступит время, когда сдвиги и отклонения, будут считаться не болезнями, а составляющими индивидуальности. «Представь город» говорил он «где окружающее будут подстраивать полностью под тебя, учитывая все твои «отклонения». Работу, место жительства, соседей. Например…» Но дальше я обычно засыпал, не дослушав его до конца.

Я смотрю вдаль. Вспоминаю, как завораживал меня этот обрыв. Как нравилось нам с Авророй бегать по этой огромной площади, стоило родителям, запрещавшим это, хотя-бы на секунду отвлечься. Было весело и страшно. Весело, потому что мы оба быстро бегали, и оба не любили уступать. Страшно, потому что мы никогда не знали, когда заканчивается обрыв. Например, с ракурса, где стою я, кажется, никакого обрыва вовсе нет... В голову закралась мысль. Непонятная. Очень абстрактная... Я силюсь расшифровать её, но не получается. Очень быстро, она покидает мою голову.
Я спустился с крыльца и побрёл к обрыву.
Вот я здесь, снова... Снова стою совсем недалеко от края, и смотрю Прямо перед собой. Надеюсь, в этот раз, никто не ударит меня сзади... Лиза как-то спросила меня, «О чём думаешь, когда летишь с такой высоты?», а я не нашёл, что ответить. Я не помню. Возможно тогда, в моей голове вообще не было ни одной мысли. Это огорчает… Я задумался. А, если я снова упаду, но уже с летальным исходом? Смог бы я создать в голове, что-нибудь этакое напоследок? Действительно стоящее. Не протяжное «ААА», и не глухой пробел в мозгу, что появляется, когда тебе срочно нужно о чём то подумать... Я о чётко выраженной фразе. Черте, проведённой под жизнью. Итогом. Как бы звучал мой итог? Если вдуматься, это самая интимная вещь у человека. Самая личная. О ней никто, не при каких обстоятельствах, никогда не узнает. Я не беру в расчёт предсмертные записки или возможность, что умирать можно в полном сознании, и даже не в одиночестве... Ведь этот момент будет у каждого… Момент, когда губы не в силах шевелится, ноздри перестают вдыхать и выдыхать, картинка перед глазами мутнеет, и ты исчезаешь, думая... «мне страшно»?… Нет. Никуда не годится. К тому же, я не подумал о людях, что умерли внезапно, неожиданно для себя. Наверное, в таком случае, статус итоговой просто причисляется самой последней мысли. Но разве она подводит черту? Как то обидно за таких людей. Об этом лучше не думать. И ни о чём сейчас лучше не думать. Просто стоять и смотреть…
«Это конец» вдруг пришло мне на ум. А, что, мне нравится. Мысль хоть и очевидная. Зато простая и элегантная. Ничего лишнего. Никакого пафоса. К тому же она, в буквальном смысле, «подводит черту».

К дому Винира подъехал синий автомобиль, марки «Тигр». Это мэр. Он вылез и жестом призвал меня сесть внутрь, а сам направился в сторону дома.
Я забираюсь в машину на заднее сидение, не гласно давая понять, что я не хочу ничего обсуждать по дороге. И пусть мэр может это просто проигнорировать, попытаться стоит.
Винир открыл дверь мэру. Они здороваются. О чём-то говорят. Интересно, о чём они вообще могут говорить? «Прекрасный дом! Ты хороший строитель, Винир. И хороший стрелок, кстати. Напомни, почему я тебя не посадил?». «А вы отлично справляетесь с возложенной на вас ответственностью. А, что с вашими ногтями? Шучу. Никто не обращает на это внимания. Правда»
Вдруг Винир, всего на секунду, очень странно на меня посмотрел. Это случайность? Бывают такие взгляды случайными? Случайный, проникновенный, сверлящий взгляд, направленный одновременно и на меня и сквозь. И полная ясность в глазах. В этих мутных, безжизненных глазах? У меня сложилось впечатление, что он знает всё на свете... Может, он хочет поговорить со мной? Нормально поговорить. Объяснить тот самый день. День, который перевернул с ног наголову целых четыре жизни… А может, этот взгляд означает «Приди сюда снова, и я убью тебя»?
Мэр сел в машину, глухо хлопнув дверью. Мы развернулись и двинулись вниз.
 - Ты бы пристегнулся. – Сказал мэр.
Я пристегнулся.
Машина медленно катится по песочной дороге. Я посмотрел назад. Всё больше отдаляются: дом, пара сараев, кусты, дикие яблони, отец Авроры… Зря я сюда пришёл. Просто потрепал нервы и себе, да и Виниру. Который был пьян и думал… Хах… что я пытаюсь похитить его дочь, поэтому и сбросил нас с обрыва. Всё так просто. А я то голову ломал… Нет.
Нет.
Я понял, что за абстрактная мысль меня посетила. Винир был пьян и стоял на крыльце, когда увидел нас. Я уже говорил – у этого крыльца на обрыв особый ракурс? Винир не знал, что мы над обрывом. С его места положения казалось, что земля практически у нас под ногами, полметра, не больше.
Передо мной предстала картина: пьяный отец, услышав крик своей дочери, выбегает на крыльцо с пистолетом в руке. Видит, как «крылатый» пытается забрать его единственную дочь и, почти инстинктивно стреляет… Какого же было его удивление, когда мы скрылись за обрывом.
Не знаю, чего в этой ситуации больше, трагизма или идиотизма.
Я хочу улыбнуться, потому что это всегда приятно, когда ты до чего то догадываешься. Но не выходит… А ещё я думаю, что больше никогда не смогу испытывать к Виниру прежнюю ненависть. Он всё ещё тот, кто стрелял в меня, да. Но он с лихвой за это поплатился.
«Я спас жизнь мэру, когда выстрелил в тебя». Интересно, что это значит?
 
Машина едет вдоль густого леса. Ели, берёзы, орешники, тополи. Мои глаза слипаются, превращая пейзаж за окном в однородную серую массу.
 - Что с вашей левой рукой? – Спрашиваю я мэра, как бы невзначай. А то вдруг, я за сегодня должен узнать ещё что-то важное.
 - А что с ней не так? – Встречно спрашивает мэр.
 - Вы знайте, что не так. – Говорю я, глядя на его затылок.
 - Раз спросил, значит не знаю, верно?
 - Она… отличается от правой.
 - … Что ж, у меня, сколько себя помню, левая рука длиннее правой. Забавно, что ты заметил. Ты очень наблюдательный человек, Мир.
 - Наверное. А я всё удивлялся, как другие этого не замечают.
Машина, вдруг, стала затормаживать, и съезжать к обочине. Затем остановилась.
 - Ты не хочешь, пока мы не приехали в больницу, поговорить о том, что случилось?
 - Нет, всё в порядке.
 - Тебя каждый день ударяют по голове?
 - Ну, если отнестись к этому вопросу, как к метафоре… Правда, всё нормально. Я хотел поностальгировать, а Винир принял меня за вора. Дурацкая ситуация. Нечего рассказывать.
 - Никогда не думал, что произвожу впечатления полного идиота. – Мэр не поворачивается ко мне и не смотрит в глаза, как обычно, а продолжает говорить из-за спины.
 - Вы производите впечатление кого угодно, но точно не полного идиота. - Произнёс я тихо.
Мэр повернулся ко мне.
 - Винир предположил, что ты этой ночью, хотел спрыгнуть с обрыва.
 - Он ошибся.
 - Согласен. Приди ты к обрыву с желанием с него спрыгнуть, ты бы совершил задуманное, так или иначе. До моего приезда, я думаю, у тебя было много возможностей… Если только Винир не сказал тебе нечто, что заставило тебя выкинуть эту суицидальную дурь из головы, забив её другой дурью.
 - Да ладно вам…
 - Думаешь, твоя мама обрадуется, если ей снова придётся навещать тебя на четвёртом этаже?
 - С чего бы это?
 - С того, хотя-бы, что мои руки одинакового размера.
Я открыл рот, и даже, воспроизвёл им какой-то звук, чтобы начать оправдываться. Хотя сказать мне, на это нечего.
Мэр перебил меня: - Потом придумаешь, как объяснить это явление. Сейчас меня интересует другое.
Сердце бешено заколотилось. Что это? Паника? Страх? Желание провалиться сквозь машину? Сквозь грунт дороги? Сквозь ядро Земли…
 - Я просто хочу узнать, что у вас там произошло. – Говорит мэр, не отрывая от меня глаз.
Этого пронзительного взгляда я не испытывал на себе давно. Холодные сверлящие глаза, зрачки которых, подмечают каждое, даже самое крохотное изменение в твоём лице… Прямо сейчас, мне кажется, что эти две чёрные пластины, роятся в моих мозгах, выскрёбывая всё самое личное. Самое глубоко зарытое… Тыкают это скальпелями. Рассматривают под увеличительным стеклом.
Я в одночасье вспотел, меня пробрала дрожь. Я быстро решаю, с какого места лучше начать, и рассказываю мэру всё, кроме, сам не знаю, почему, той странной фразы.

Спустя минут десять, мэр, никак не изменившись в лице, отвернулся. Машина снова поехала.