КДП. 8. Чайка

(из сказки "Крылья для принца" Продолжение)

(Мысленные письма одинокой хранительницы тайны)

В четверг, после отшептавшего намеченного дождя, когда запах живительной влаги расцвел повсюду, и среди птичьих трелей и росистого мерцания безделушек на кухне взошла и засияла звезда, — я ожидала твоего прихода. Под необъятным колпаком абажура, наполовину спрятавшим звезду, я произносила, не произнося, слова твоей космической сказки…

Ожидание росло во мне, подобно приливу, — я почуяла даже запах моря и неким боковым зрением как будто бы увидела его синеву. Это было сродни мечте: ни о чем конкретном, но имеющем вполне определенный цвет. Или вдруг зазвучавшим в темноте шагам отдаленной тайны, приглашенной на ужин. Я закрыла книгу, и с обложки на меня глянул мальчик — волосы, будто огонь, и крылатый разлет шарфа. «Маленький принц…» Ты, наверное, не маленький и отнюдь не напрашиваешься в принцы, а все ходишь по полянам, лесам, болотам, подстерегая голоса ничего не подозревающих птах и зверюшек; в руке у тебя всегда микрофон, а в глазах — синее небо. Я попыталась тебя вообразить… Между тем время куда-то сместилось, и три часа ожидания канули в ту самую бездонную синеву. Книга изредка начинала беседовать со мной — так прошуршали страница за страницей, и ощущение, что ты когда-нибудь все же доберешься ко мне, служило моей закладкой.

Прилетела с какого-то моря чайка — белая и внезапная, уселась на край балкона и внимательно посмотрела сквозь не имеющее смысла оконное стекло прямо в глаза. Я кивнула чайке, как старой знакомой и вдруг… почти вспомнила тебя, ни разу еще не виданного. Мне почудилось, как приоткрывается дверь и ты входишь, прячась за свою улыбку, ускользающую куда-то. Ты вручаешь мне совершенно особый подарок, например портрет как бы незнакомой девушки, собранный из опавших разноцветных листьев в виде гербария... А девушка оказалась мной — я устраиваю ее тут же на стену — и вот мы уже втроем парим на орбите стола и по кругу пускаем взгляды, обмениваясь между собой своей глубиной и своим молчанием… или приходишь просто, без ничего, принеся второпях лишь извинения, прочитанные, будто стихи… Я представила тебя за столом, как ты доброжелательно поглядываешь на звезду, не говоришь о чем-то, дегустируешь чай, как вино, и, прикрыв глаза, всерьез окунаешь крупицу запеканки в рот, причастившись ее впервые. И глаза твои все время спрашивают, кричат с надеждой, недоумением… А другие глаза (не мои, а девушки с гербария) ответили на все еще прежде самих вопросов.

Чайка улетела давно, и вослед ей мое понимание — как вы с ней похожи неуловимо; но за отсутствием вас обоих стекло между двух миров, комнатой и далеким морем, вновь обрело свой прежний невидимый смысл.

Ты и в самом деле не пришел ни в тот, ни на следующий день... И я перелистнула страницу, где шла речь о взаимоотношениях слона и удава, и о тех ненормальных, что принимали их чуждую условностям любовь за вполне обыкновенную шляпу.

Чтобы не светить моей звезде понапрасну, я снова взялась за спицы, и тайна расцвела в руках спектральным цветком. Из четверга в пятницу, из пятницы в субботу, из субботы в воскресенье, как минуты предначертанной любви считая петли, я растила потихоньку свое крыло. Иногда, в междометьях особенных пауз, в руках замирали спицы; нанизанная на спицы, замирала при этом тайна шерстяной радуги; нанизанное на тайну, замирало при этом сердце — и я переставала считать. Время от времени я грела в ладони тот заветный мешочек, и среди птичьих голосов мне слышался совершенно другой — голос одинокого оленя, ушедшего в лес. «Где ты?» — срывалась петля со спицы от усердия сохранить растущую силу тайны, без имени и надежды быть узнанной. «Где ты?» — таяла эхом нежность в узоре крыла…

А в начале другой недели врасплох всем моим предчувствиям погасла звезда. Утихала… утихала… смигнула напоследок двумя короткими вспышками и утихла совсем. Я звякнула спицами в темноте и приготовилась уже рыдать, но насладиться сполна утратой не дал телефон-утешитель. Я поднесла к уху раковину: оттуда шептало море чьего-то присутствия. Как будто на той стороне укрывался невидимый добрый волшебник и пристально ждал, когда, наконец, приплывет к нему чья-нибудь мечта для ее скорейшего осуществления. Я изумлялась в раковину. Волшебник ждал. И тогда я загадала то, что обычно все женщины загадывают и никому не говорят. Желание текло, струилось по проводу. А из трубки в ответ повеяло его глубиной и его молчанием. Затем что-то щелкнуло там, и я поспешно спросила: «Вы меня слышите?» — но голос мой утонул в набежавших гудках. Он меня слышал.

Я знала, что когда вернусь на кухню, то войду уже в сияние, и под возрожденной звездой будет красиво отблескивать почти уже выросшее крыло. Еще чуть помедлив, я опустила, наконец, трубку-раковину так нежно, будто прижав к груди сиреневый колокольчик.

(продолжение следует)
http://www.proza.ru/2019/05/06/1036