Сучий сын, комаринский мужик

      
        Залетела недавно ко мне из экрана телевизора «Синяя птица». Дуэт паренька (балалайка) и девушки(домбра) играл» Комаринского». И повеяло от знакомой старой мелодии светлой грустью детства, всплыла из памяти, как из сказки, картина ушедшего.
Лютыми морозами пришла зима 41 года, в этот год вымерз отцовский сад. Зябко на улице, холодно дома - экономились дрова. Самым тёплым местом была русская печка, она топилась утром, но тепло хранила сутки. Из большой семьи нашей остались трое: мама, бабушка и я, спали в тепле на печке. Сестра и братья учились в Торжке, Таня – в педучилище, братья - в техникуме механизации сельского хозяйства. Голодно и холодно в общежитии.  На выходной все собирались дома, отогревались, угощались нехитрым домашним. На ужин - вдоволь варёная картошка с солёными огурцами, или грибами. Про мясо и его запах давно забыли.

     Мала была, да припомнилось: топилась лежанка, у открытой дверцы сидели на скамеечке брат Лёша с балалайкой и сестра Таня с домброй, брат Вася в тот вечер гостил у крёстного. Зашла к нам подружка сестры Шурочка Брычёнкова, песенница и плясунья. Училась в городе на медика: – Играйте, плясать буду. 
Раздевалась, снимала валенки, под весёлую плясовую балалайки и домбры разворачивала материнский праздничный платок с шёлковыми кистями, покачиваясь, медленно шла-плыла вкруг стола.

    Казалось, ни девушка выступала – плыла прекрасная лебёдушка. Девушка плясала, мама и бабушка любовались с печки девушкой, знали: славная невеста будет у Лёши. Продолжалось веселье. Шура, приплясывая, обращались к Лёше словами песни: - Ой ты, сукин сын, комаринский мужик, ты пошто нашу калашницу зашиб?
Задорно отвечал брат на балалайке: - Несолёные калачики пекла, непокрытыми в нарыночек снесла.

    Холодно и голодно, но молодость этого не замечала. Из рассказов родных знала, что жила семья наша в достатке при отце, баловал он детей, купил для сыновей   балалайку, для дочери - домбру, меня тогда ещё не было, подарка от отца не досталось. Он хорошо играл на балалайке, научил игре и братьев, сестра сама освоила домбру. Но вскоре пришли лихие времена.

    Семью раскулачили, разграбили большую библиотеку, отобрали скот, постройки, пчельник с пчёлами и всё ценное, пришли бедность и страх быть сосланными. Отца нарекли врагом народа, арестовали, отправили в Сибирь, расстреляли, когда мне и года не было. Семья этого долго не знала, верила: вот вернётся наш кормилец, всё наладится. Словно о нас грустила домбра, пела Таня: «Горе горькое по свету шлялося и на нас, невзначай, набрело».

    Набрело горе на всю нашу страну, антихрист войны уже стоял за дверью, но вспоминался этот вечер у лежанки, как счастливое мирное время.  Летом началась война, зимой 42 года немцы были в 20 километрах от нашей деревни. Разливалось на половину неба зловещее зарево горящих городов и деревень, слышалось уханье пушек под Ржевом. Фронт всё ближе. Почти все деревенские мальчишки-ровесники братьев ушли родину защищать от ворога и полегли под близким Ржевом. В бою за него тяжело ранило Лёшу, его из кровавой наледи вырубили сапёрными лопатами бойцы похоронной команды, он вернётся домой без ноги, но это будет через два года, а пока задорно играл, пел забытые ныне частушки про комаринского мужика.
      
    Только отрывки задорных частушек в памяти остались, как побежали наши парни бить комаринского мужика, да не догнали: «Он бежит себе, попёрдыват, да портки свои поддёргиват». Никого в живых не осталось, не у кого спросить, чем всё закончилось – началась война. Брат Вася будет партизанить в лесах под Торопцом, похоронит многих друзей и растерзанную немцами невесту.

    Шурочка плясала, но не выстукивала по-деревенски каблучками дробь (да и какие каблучки у валенок), плыла вкруг стола лебедушкой, раскинув руки-крылья материнского праздничного платка. Училась плясунья на медика, через год – будет фельдшером, да жизнь иначе распорядилась. Медицинская сестра Александра Брычёнкова погибла в бою под Варшавой.

    Индусы верят в переселение душ. Когда вижу выступление ансамбля «Берёзка», тоже верю, что среди русских красавиц-лебёдушек, плывущих по сценам мира, раскинув крылья Сергиево - Посадских платков, есть одна с бессмертной душой Шурочки.
         Всё уходит в небытие, давно ушли туда сестра, братья, Шурочка, но остался в моей памяти тот предвоенный вечер, живы они, певшие у лежанки: «Ой ты, сукин сын, комаринский мужик».
    Не сохранила моя память текст частушек, но он есть в интернете.

С Днём Победы, дорогие читатели. Мира и здоровья Вам!