Драконы. Часть шестая. Император

Первой задачей тирана будет постоянно вовлекать граждан в какие-то войны, чтобы народ испытывал нужду в предводителе.
Платон.

- 1 -

 Весною 887 года небо над Европой окрасилось зловеще-красным, словно вся кровь невинно-убиенных пала к Божьему престолу и замарала святые небеса. Испуганные знамением люди молились и ждали Судного Дня. Вместо мастерских ремесленники шли в церкви, крестьяне не выходили в поля, купцы оставляли лавки, солдаты казармы. В тщетной попытке подкупить небо, герцоги и бароны передавали церкви земли. Чтобы укрыться от божьего гнева за стенами монастыря, мужчины бросали семьи, матери — детей.

 Стремясь успокоить паству, епископ Аскерих велел устроить крестный ход вокруг острова Сите. Но всё напрасно. Грехи людские переполнили чашу терпения отца небесного. Тёмные от весенних дождей воды Сены вновь принесли к стенам многострадального Парижа тяжело гружённые добычей, взятой в обильной Бургундии, хищные норманнские корабли.

 Аббат Эбль велел соблюдать условия договора и пропустил северян под мостами. Длинный караван судов прошёл мимо городских стен и встал в старом норманнском лагере возле аббатства Сен-Жермен на Лугах. В ожидании обещанного выкупа язычники вели себя мирно и даже завязали торговлю с парижанами.


 Датский конунг Хельфдан обещал помощь, и старый Сульке поднял восстание. К концу зимы под стягами непокорного ярла из Херуленда собралось немало норвежцев недовольных правлением короля Харольда Косматого. Однако помощи мятежники не дождались. В датские земли из Швеции вторгся Олаф по прозванию Груда Развалин, и конунгу Хельфдану стало не до Сульке .
 Сыновья Харольда Косматого забыли на время распри, объединились против мятежников. Земля загорелась под ногами восставших.
 Не дожидаясь жестокой кары, корабли мятежников ушли в Данию, оттуда, соблазнённые щедрыми посулами норвежцы направились во франкские земли.
 К концу апреля драккары ярла Сульке вошли в устье Сены. В мае норвежцы встали в старом лагере датчан возле монастыря Сен-Жермен де Пре у острова Сите. Добычи норвежцам не досталось. Земли вокруг Парижа были разграблены датчанами из Великой Армии. Люди Ярла Сульке начали жалеть, что пустились в погоню за призрачным счастьем вместо того, чтобы покориться королю Харольду и спокойно ловить рыбу в своих фьёрдах. Но когда с верховьев Сены спустились тяжело нагруженные добычей корабли конунга Хрольфа, норвежцам стало ясно, что в землях франков для смелых и предприимчивых парней найдётся занятие.
 Даны восстановили укрепления вокруг старого лагеря и стали дожидаться обещанный выкуп за Париж.


 Холодный ветер с гор морщил гладь Боденского озера и нагонял злую волну на топкий берег. Шёл декабрь 887 года от рождения Господа Бога нашего Иисуса Христа. По разбитой дороге, подпрыгивая огромными колёсами на комьях мёрзлой земли, тащился тяжёлый королевский экипаж в сопровождении десятка хмурых, злых всадников, затянутых в железо и кожу. Сбежавший от норманнской опасности из западной части своей огромной империи и лишённый власти мятежниками в её восточной части, ещё недавно самый могущественный человек на земле Божий помазанник, правитель империи римлян, король Алемании, Реции, Лотарингии Карл III, прозванный современниками Толстым, направлялся в Швабию.

 Проклятый месяц ноябрь! Пока Карл под Парижем пытался отстоять интересы своих западных подданных, бастард старшего брата щенок Арнульф, которого Карл из жалости оставил в живых, поднял мятеж. Император поспешно отступил от осаждённого норманнами города, но было поздно. «Верные» Карла, евшие с его руки и обязанные императору своими землями и бенефициями, отложились от законной власти и переметнулись на сторону мятежного бастарда. 11 ноября в Трибуре узурпатора Арнульфа провозгласили королём всех франков и лонгобардов, оставив Карлу в кормление лишь земли нищей Швабии.

 Экипаж прогрохотал по деревянному настилу горбатого моста и выкатил на наезженную дорогу. Почуяв близкое жильё, лошади пошли веселее. Карл поднял голову с шёлковой подушки и уставился в окно красными от злой бессонницы глазами. Первые снежинки поздней осени упали из грязного, низкого неба на выстывшую землю и не растаяли. Перемена погоды не принесла облегчения. С приходом холодов болезнь императора усилилась.
 Экипаж наехал колесом на камень. Толчок отозвался мучительной болью. Карл скорчился и жалобно, как больной щенок, заскулил. Из глубины королевской повозки к беспомощному повелителю метнулся маленький, сутулый человечек. «Я здесь, сир,- проговорил торопливо сутулый,- выпейте микстурки Вашего верного Иакова. Вам полегчает».
 Как многие сыны земли обетованной, за грехи отцов лишенные отечества, учёный лекарь не выговаривал букву «Р». Иаков подхватил липкую от холодного пота голову повелителя франков, приподнял её и ловко влил в безвольный, мягкий рот маковое молоко. Некоторое время милосердный еврей удерживал голову Карла, оберегая её от толчков, пока большое тело больного не расслабилось. Лекарь бережно отпустил хозяина и выглянул в потемневшее от ненастья окно.

 Снег валил безостановочно, по-хозяйски привольно укладываясь на сжатые поля и чёрные перелески. Влекомые ветром крупные снежинки стремительно неслись над озером, падали и исчезали в тёмной воде. «Вот так и мы влачимся за перипетиями судьбы, чтобы навсегда исчезнуть в океане жизни»,- подумал мудрый еврей, обречённо вздохнул и задёрнул занавеску.
 Сладкое снадобье из мака притупило боль. Карл прикрыл воспалённые глаза и откинулся на подушки. Экипаж качало словно лодку. Сознание стало путаться. Снег шелестел по крыше, скрипел под колёсами и копытами лошадей. В тягучих и таинственных звуках несчастный Карл вдруг услышал вкрадчивый голос рыжей советницы. Видения недавнего прошлого обступили императора.


 «Мой повелитель,- сказала вкрадчивым голосом рыжая женщина,- чтобы вновь ощутить себя мужчиной, тебе нужно юное тело рядом, тогда чары ведьмы Элинор рассеются».
 Бланка де Мариконда выпрямилась и вытерла тыльной стороной ладони губы. У Карлуши вновь ничего не получилось, несмотря на все её старания. «Всё же, мне было приятно»,- сказал огорчённый неудачей мужчина и погладил партнёршу по щеке. Чтобы не болтали досужие сплетники, Карл был добрый человек.
 Император отвернулся от любовницы и замолчал. Бланке показалось, что повелитель плачет.
 Советница почувствовала, что почва уходит из-под ног - Карл потерял к ней интерес. «Не слишком ли долго я откладывала встречу повелителя со своей воспитанницей? Девчонка вполне готова к своей роли».

 Чтобы перебить вкус во рту, рыжая женщина намочила в вине кусок белой лепёшки и положила за щёку. Так она любила делать, даже когда все зубы во рту были своими. Хорошо, коренные по-прежнему крепки как в молодости. Эх, молодость, молодость!
 Бланка проглотила размоченный хлеб, уселась за стол, взяла в руки перо. Составить послание для Катерины было делом минуты. «Мальчик, ступай сюда,- крикнула дама в дверь,- возьми это письмо, скачи в аббатство Святой Одилии и передай его моей воспитаннице!»
 По зову Бланки в комнату вошёл королевский паж и с поклоном принял из рук хозяйки грамоту. В неверном свете свечей лицо королевской советницы показалось малому прекрасным.
 Спускаясь во двор по крутой замковой лестнице, простодушный мальчишка думал: «Зачем божьим днём завешивать окна и жечь свечи, чтобы жить в темноте, словно летучая мышь, если ты не ведьма?» Но госпожа была с ним всегда добра, часто одаривала деньгами, и мальчишка был рад ей услужить.

 Так в жизни Карла III появилась зеленоглазая дочь венгерского короля принцесса Катерина.

 Август 886 года выдался жарким. За две недели не упало ни капли дождя. Наконец ветер с Атлантики принёс тучи, потушил солнце. Тучи лезли из-за горизонта, льнули друг к другу, теснились, заползали чёрными животами одна на другую пока не заняли всё небо. Тёмное воинство копило силы, низко нависало над Ланским холмом. В ожидании ливня природа затаила дыхание, ни ветерка, ни крика птицы. Томящее предчувствие, похожее на ожидание беды, овладело людьми. Мужчины и женщины на земле с тревогой смотрели в небо и просили Господа, чтобы всё уже скорее началось.
 Бог сжалился. Шестикрылый Серафим взмахнул огненными крыльями. Небо раскололось слепящими молниями, налетел ветер, и пошёл дождь.

 Первый порыв ветра подхватил крошечную бабочку-малинницу с колючих кустов ежевики, растущих у крошечного кладбища близ базилики Св. Мартина, и занёс в открытую дверь.

 В храме темно. Живыми огоньками мерцают свечи перед святыми иконами. Архикапеллан императора Карла епископ Аахена Хайстульф молится. Долгая утренняя служба позволяет поразмыслить и разделить бремя ответственности с Богом.

 Вечером слуга передал епископу два письма. Канцлер Лютвард просил содействия в разоблачении некой самозванки, выдающей себя за дочь венгерского короля. Заручиться поддержкой могущественного канцлера было заманчиво, однако второе предложение Хайстульфа заинтересовало больше.
 Фаворитка Карла высокородная дама Бланка де Мариконда просила подтвердить царское происхождение некой девицы, на которой наш император, да продлит Господь его годы, намерен жениться. Взамен Бланка обещала Хайстульфу содействие в продвижении интересов церкви.

 Епископ Аахена сотворил крестное знамение. От долгого стояния на коленях ноги затекли. Святой отец, натужно отдуваясь, поднялся. Пред глазами заплясали чёрные мушки. Черти? Ангелы?
 Хайстульф на мгновение замер, сотворил крестное знамение. Черти или ангелы исчезли. Мужчина подошёл к большому паникадилу, поправил фитиль восковой свечи, но успокоение не пришло, беспокойные мысли продолжали тесниться в голове.
 Благодарность Лютварда будет скромна. Иное сулил союз с фавориткой Карла. Возможно в новом браке у императора появится законный наследник. Кроме того, обладая тайной новой королевы, можно укрепить влияние церкви.
 От открывающихся возможностей у архикапеллана захватило дух, словно взошёл на вершину высокой горы. Сейчас ты выше всех, но один неверный шаг, и с тобою будет покончено.
 «Бог всемогущий и всезнающий!- взмолился архикапеллан тёмному лику Христа на иконе, -дай знак, что я правильно понял твою волю!» Молчал Бог, сурово глядел на Хайстульфа чёрными глазами.

 Крошечная бабочка, занесённая порывом ветра внутрь храма, увидела перед собой манящее сияние огненного цветка и устремилась к нему лёгкая, прекрасная и наивная, как неопытная душа. Горячий огонь чуть притронулся к нежо-зелёным крылышкам. Хрупкое тельце яркой звёздочкой вспыхнуло в мерцающем пламени свечи и погасло.
 Словно отсвет небесного света пробежал по Божественному лику. Как подкошенный рухнул Хайстульф на каменный пол, зашептал истово крестясь: «Слава тебе Господи! Услышал меня ничтожного! Всё исполню, не поскуплюсь на труды во славу Твою! Аминь!»

Чёрный, сморщенный уголёк, в котором с трудом можно было узнать мгновенье назад полное жизни легкокрылое Божье создание, упал на пол возле паникадила...


 28 августа 886 года в церкви Сен-Ромен, что расположена в городе Севре под Ланом, при многочисленном стечении ликующего народа, рыцарей и баронов, магнатов и могущественных сановников империи, епископ Хайстульф сочетал браком императора Карла III и дочь венгерского короля девицу Екатерину. Невеста короля поразила всех своей молодостью, красотой и кротким видом. Подданным короля, живущим в простых хижинах или богатых замках и поместьях, в многолюдных городах или монастырях было велено молиться, чтобы новая королева скорее понесла и подарила империи наследника.
 Карл III был в таком нетерпении, что не дождался конца свадебного пира, под ободрительные и порой весьма вольные шутки придворных увёл жену в спальню. Сам канцлер Лютвард проводил супругов до брачного ложа.


 Стукнула дверь. Сейчас всё случиться.
- Помолимся, любовь моя,- предложил император молодой жене,- возблагодарим Господа Бога нашего за пищу, что он даёт каждый день и призовём его, чтобы помог нам исполнить свой долг перед подданными.
 Румянец вспыхнул на нежных щёчках молодой жены. Катерина потупила кроткий взор и легко опустилась на колени рядом с набожным супругом. Сердечко стучало и готово было выпрыгнуть из груди. Наконец свершится таинство, к которому Бланка готовила её долгие годы.

 Карлу III было за что благодарить Бога. Империю, которую прадед создал великими ратными трудами и лишениями, наследник вымолил, не садясь в седло.
 Болезненного Карла с детства никто всерьёз не воспринимал. Но по воле провидения империя Карла Великого досталась ему. Вначале ушли из жизни старшие братья, и Карл стал правителем Восточно-Франкского королевства. Затем в Италии от непосильных ратных трудов скончался кузен Людовик II. Его корона досталась Карлу.
 В надежде, что новый правитель защитит папский престол от мавров, Папа Иоанн VIII поспешно провозгласил короля восточных франков императором Карлом III. Иоанна убили не мавры, которых он так боялся, а собственные родственники, поддавшись уговорам епископа Формозо. Первосвященнику размозжили голову дубинкой, словно простому пастуху в пьяной драке. Но видимо такова была воля Господа Бога.
 Земли Западно-Франкского королевства принесли Карлу смерти двух его соправителей, павших жертвами собственной живости. Братец Людовик зашибся до смерти о перекладину ворот, когда пытался догнать верхом некую девицу. Шустрая дамочка всенепременно дала бы себя поймать, прояви торопыга Людовик чуть меньше прыти, а больше щедрости.
 Несчастный Карломан погиб на охоте, которую молодой король любил больше, чем женщин. Его случайно ранил копьём в голень оруженосец, пытаясь помочь хозяину убить вепря. Любитель дичины умер через семь дней от заражения крови, а оруженосца на всякий случай повесили.
 Так благодаря кроткому нраву и телесной слабости Карл остался единственным законным наследником. Чтобы не ввергнуть империю в братоубийственную войну, франки признали его своим правителем. Только герцог Бозон Вьенский, провозглашённый сепаратистами в замке Мантай королём Бургундии и Прованса, поднял мятеж и попытался оторвать от тела единой империи свои вотчины.


 «Ничего, Ваше Величество, Вы просто устали. Следующий раз всё у Вас получится»,- попыталась утешить Карла молодая жена, с трудом скрывая разочарование, и отвернулась. Накануне свадьбы Бланка ей сказала: «Пока император не сделает тебя женщиной, ты не королева!»
 «Я стану женщиной и королевой, чего бы это мне не стоило. Противная старуха, ты больше не будешь таскать меня за косы и щипаться»,- от злости слёзы в глазах молодой королевы высохли.
 Муж погладил её по ягодицам, но Катерина притворилась спящей.
 «Бедный Карл! Он старался. Стоит ли становиться императором, если любой свинопас в твоём королевстве больший мужчина, чем ты? Ничего, лучше немного попотеть под толстым пузом немощного мужа, чем терпеть приставания рыжей старухи и прятаться по монастырям»,- подумала зеленоглазая красотка.
 Молодая королева постаралась дышать глубоко и размеренно, словно спящий человек, и скоро в самом деле уснула. Прошедший день был хлопотным и трудным.

 «Проклятое брюхо,- подумал Карл,- в его складках потеряется оглобля, не то что скромное мужское достоинство! Может бы получилось, если бы поставил королеву на четвереньки? К чёрту, жена не уличная девка. Не пристало чистую и непорочную девочку обучать грязным штучкам, Бог накажет. Бланка болтала, что существуют дозволенные церковью зелья, способные вернуть мужскую силу. Утром обязательно попрошу, всё у меня получится»,- попытался успокоить себя мужчина.
 Император Запада повернулся на бок, прижался к жене животом, ощутил нечто похожее на возбуждение. Катерина по-детски зачмокала во сне полными губками, повернулась к мужу лицом и уткнулась в подмышку. От жены пахло чистотой и молодостью. Сердце императора переполнилось нежностью. Он погладил мягкой рукой жену по густым волосам, кротко вздохнул: «Слава тебе, Боже» и заснул.


 Королевский экипаж вновь сильно тряхнуло. Карл III дёрнулся большим, слабым телом, громко застонал и открыл глаза. Увидел лицо лекаря серое от снега за окном, услышал скрип колёс, бряцанье оружия, приглушённые стенками экипажа неясные голоса всадников из личной стражи. Наёмники.
 Возвращаться в суровую действительность было мучительно. Наёмники бросят его, если он перестанет платить, или враги предложат больше. Своих людей с императором Запада осталось ничтожно мало. Первыми его покинули «верные», которых он поднял из грязи и приблизил к себе.

 «Канцлер Лютвард и жена! Проклятые изменники!»- от одного воспоминания об этих людях у Карла в висках болезненно забилась жилка. Каждый удар сердца наполнял череп болью, которая жгла, как раскалённый металл. Боль копилась в тесной голове, давила изнутри на глаза и виски.

 Император схватился за лоб руками и жалобно, по-детски заплакал: «Давит! Опять давит! Иаков, выпусти из меня боль. Сделай в моей голове дырку! Я не могу больше терпеть». «Это очень опасно, Ваше Величество,- пробормотал еврей, пытаясь успокоить пациента,- вот лучше ещё выпейте...» «К чёрту твоё зелье, иудей, я от него сплю,- раскапризничался император,- я хочу стать здоровым. Бог вернёт мне власть!» «Непременно вернёт, Ваше Величество, успокойтесь, но сейчас выпейте микстуры. Вам полегчает»,- лекарь заставил Карла открыть рот и влил в царственного пациента порцию дурманящего зелья.
 Через несколько мгновений боль отступила, и тело императора расслабилось. «Когда же Бог меня покинул, и всё началось рушиться?»- успел подумать Карл.

- 2 -
 Последний раз Карл ощущал себя мужчиной с Элинор Вифлисбургской. Всё покатилось под гору, когда сероглазая графиня покинула его двор. Женитьба на притворщице Катерине только усугубила несчастья. Неужели Господь Бог покарал его за греховную страсть к жене парижского графа?

 Карл вспомнил свою злосчастную женитьбу.
Утром его разбудило прикосновение, словно лоб и щёки тронул лёгкий ветерок. Разлепил веки. Близко-близко увидел зелёные, как драгоценные камни смарагды, глаза Катерины. Плутовка дула царственному мужу в нос и щёки, смешно вытянув губы трубочкой. Карл рассмеялся. От близости юного тела почувствовал возбуждение, поймал проворные пальчики жены и опустил их к своему паху. Катерина забросила ногу мужу на бёдра.
 «О, мой повелитель,- проворковала новобрачная,- я же говорила, вы просто устали. Исполните же свой супружеский долг! Я в нетерпении!»
 Катерина потянула кверху подол мужниной сорочки. «Пусть она всё сделает сама»,- подумал Карл, задыхаясь от горячих поцелуев юной женщины.
 В двери королевской спальни настойчиво постучали. «Оставьте нас в покое. Подите к чёрту!»- крикнул взбешённый император. Но двери распахнулись, и перед Карлом предстал грязный воин в окровавленной одежде, за спиной которого несчастный муж увидел взволнованные лица канцлера Лютварда и епископа Хайстульфа, неполно одетых, но при оружии. Увидев вооружённых людей, Катерина испуганно взвизгнула и спрятала лицо на груди мужа.
- Сир, простите нас. Дело срочное и архиважное,- задыхаясь, вымолвил Лютвард, подступая к королевской кровати. Грязный воин упал перед императором на колени.
- Чего тебе? Нельзя даже в день свадьбы оставить Вашего императора в покое?- скривил толстое лицо Карл.
- Нельзя, Ваше Величество! Дурные вести. Барон скакал всю ночь, чтобы передать их Вам,- у канцлера дрожали губы. Карл, наконец, узнал в грязном всаднике барона де Вала.
- Говори скорее, и проваливайте,- махнул Карл рукой,- если дело того не стоит, вы горько пожалеете, что лишили меня покоя в такой важный для нас с супругой день!
- Сир, я загнал двух коней,- выдохнул, почти выкрикнул скорбную весть грязный барон де Вала,- вчера под Парижем Ваш военачальник верный слуга Вашей Милости Генрих Великий пал от рук нечестивых язычников! Я участвовал в схватке. Нам с графом Ренье удалось отбить тело несчастного Генриха!
- А-А-А!- страшно закричал император. Толстое лицо исказила гримаса. На губах выступила пена. Тело самого могущественного человека в мире выгнулось дугой, забилось в припадке падучей.
 Катерина пронзительно завизжала и соскочила с постели. «Чего визжишь,- прикрикнул на королеву канцлер,- помоги его удержать!»
 Епископ Хайстульф схватил повелителя за плечи и прижал к ложу. Молодая жена навалилась на тело Карла. Лютвард ловко вставил императору между зубов палку. Было видно, что канцлер неоднократно проделывал эту процедуру, и приступ, настигший повелителя, был для него не в новинку.

 Очнулся Карл от того, что кто-то гладил его по лбу. «Катерина»,- прошептал император. Открыл глаза. В зале полумрак. Пахнет ладаном и лекарствами. Над ним встревоженное лицо рыжей женщины.
- Где моя жена?- забеспокоился Карл,- позови Катерину.
- Вам не велено волноваться, мой повелитель! Ваша жена в церкви молится за ваше скорое выздоровление,- постаралась успокоить императора Бланка.
- К чёрту мою болезнь! Это просто приступ,- попытался подняться с ложа Карл,- она не убила меня за сорок семь лет, подождёт ещё несколько дней! Я хочу видеть жену.
- Умоляю, лежите!- удержала больного Бланка,- Сир, Вы себе не принадлежите. Бог возложил на Вас тяжесть имперской короны. Подданные ждут указаний. Необходим новый командующий.
 Карл скривился, будто глотнул горькое лекарство. «Рыжая советница права,- подумал король,- опасно бросать поводья на скаку. Армию в трудные дни преступно оставить без начальника».
- Хорошо. Будь по-твоему. Вначале дела. Позови канцлера,- смирился император,- нет подожди. Ты говорила, что есть средство для укрепления мужской силы…
- Сир, Ваш врач Иаков настаивает, что это средство для Вас опасно!- перебила повелителя Бланка.
- К чёрту Иакова! Еврей много чего болтает. Если бы я слушал лекарей, а не полагался на Божью волю, давно сдох!- рассердился Карл.
- Слушаюсь, Ваше Величество. Ваша воля для меня закон!- советница склонилась в низком поклоне.
- Ну то-то же,- проворчал Карл,- зови канцлера! Нет погоди. Пока я занимаюсь делами войны, вели отправить королеву в Суассон. Нечего ей в армии делать!


 Узкий ручей с горбатым мостом. Проезжая дорога идёт через лес. Тощая Берта служанка при таверне «Петух и шпоры», выставив вперёд острое пузо с очередным ублюдком внутри, тащит к ручью корзину с бельём. Две девчонки, такие же белобрысые и зеленоглазые как их мать, идут следом, держась за руки и смешно перебирая по дорожной пыли босыми ногами.
 Пятнадцать лет тому назад красавица-Берта принесла в подоле от проезжего молодца. С тех пор дольше трёх лет к ряду порожней женщина не была. Она родила ещё пятерых: двоих парнишек и трёх девчонок. Все пятеро выжили. Слава Богу, удалось раздобыть немного деньжат. Мальчишки уже во всю помогают на конюшне и по дому. Да и девки при их красоте не останутся без куска хлеба. Может Берта плохая мать и прегрешила против Бога, что продала старшую дочь беззубой ведьме из каменной башни, но вырученное серебро до сих пор позволяет сводить концы с концами.
 Женщина тяжко вздохнула: «Жива ли моя старшенькая, или косточки бедной Катеньки давно гниют в земле?»
 За поворотом дороги раздался стук колёс и ржание лошадей. Едва Берта оттащила своих девочек на обочину, как из-за деревьев показался экипаж в сопровождении многих вооружённых всадников. Поднимая в воздух клубы тонкой пыли, всадники промчались мимо, едва не затоптав мать с детьми. Девчонки спрятались за материнскую юбку и со страхом и любопытством выглядывали из своего убежища на роскошный экипаж, хорошо и нарядно одетых всадников.
 Видение из другой жизни промчалось мимо. Вдруг один из воинов осадил коня и вернулся. Был он молод и хорош собой. «Эй, баба, где тут можно глотку промочить?»- спросил всадник с сильным тевтонским акцентом. «Вы, сударь, только таверну проехали! До следующей пол дня пути. Вам лучше вернуться»,- сказала Тощая Берта. Улыбка всё ещё делала женщину привлекательной.
- А, чёрт! Предлагал же им заехать. Теперь только пыль глотай,- выругался молодой всадник, - это твои дочки?
- Мои, сударь. Правда красивые? Поклонитесь, девочки, господину!
- Красивые? Они у тебя просто прелесть! Вот возьми монету. Расти их. Я сюда непременно вернусь, когда они подрастут,- рассмеялся юноша.
- А чей это экипаж, сударь?- спросила приветливого воина осмелевшая Берта.
- Мы, по воле императора, лично возглавившего армию, сопровождаем новую королеву в Суассон, и поверь мне, баба, такой красотки, как наша госпожа, в целом свете не найти.
- Храни господь королеву,- перекрестилась Берта,- как её зовут?
- Королева Екатерина — принцесса венгерская!- крикнул весёлый всадник и умчался догонять экипаж.

 В то время как скорбная процессия с телом храброго Генриха отбыла в Суассон, Карл III вступил в Кьерси, где собрались лучшие воины его обширной империи. Скоро вся многочисленная франкская армия пришла в движение. Разделившись на несколько колонн, франки двинулись к многострадальной столице Западного королевства. Во второй половине сентября норманнские шайки, рыскающие вокруг города, принесли Хрольфу Пешеходу тревожную весть — франкский император пришёл на войну.
 Пешеход отправил гонца к Сигурду. Норманны укрылись за изгородями и валами. Попробуй, укуси! В рукопашной каждый северянин стоит двух христиан. Хрольф сколько угодно может сидеть за валами и дожидаться подхода Сигурда. Пока корабли контролируют реку — голод его воинам не грозит.

 Карл III сидел на троне в большой зале епископского дворца и тяжёлым взглядом смотрел на потерявших всякий стыд поданных, готовых вцепиться друг другу в глотки. Насидевшиеся в осаде западные франки требовали крови и призывали завтра же начать штурм норманнского лагеря. Германцы, во главе с канцлером Лютвардом, настаивали на том, чтобы дождаться племянника Карла Арнульфа Каринтийского. Этот воин, прославившийся в битвах с язычниками на восточной границе, должен был заменить несчастного Генриха.
 Шумнее всех за приступ ратовал племянник покойного епископа Гозлена, храни Господь его душу, преподобный аббат Эбль. Негоже пастырю так себя вести в присутствии священной особы императора. Хладнокровия не потерял только архикапеллан Хайстульф. Святой отец призвал на помощь небеса и встал твёрдый и широкий, как скала, между спорщиками. Но даже именем Бога ему с трудом удалось удержать здоровяка Эбля от рукоприкладства.
 Чтобы прекратить безобразную сцену Карл крикнул: «Довольно!»
 Собственный крик отдался в голове повелителя болью. «Все замолчите и ступайте на место,- приказал Карл, успокаиваясь,- я вас услышал». Как псы, послушные воле хозяина, спорщики, недобро поглядывая друг на друга, разошлись. Император отыскал торчащую над всеми, благодаря немалому росту, лысую голову своего regni maximus defensor. «Величайший защитник» стоял набычившись среди западных франков, но в перепалку не вступал.
 Карл усмехнулся. Титул Балдуина позволял сидеть в присутствии монаршей особы, но других кресел кроме императорского в зале не было. Это была его маленькая месть. Но прежняя ненависть к удачливому графу ушла. Поохотившись в заповедной роще красавицы Элинор, император испытывал к обманутому мужу скорее брезгливую симпатию, чем неприязнь.
- А ты, что предложишь совету, граф Балдуин,- спросил Карл,- как нам поступить? Идти на приступ или дождаться подкреплений? Войска маркграфа Арнульфа нас весьма усилят. Наши бургундские поданные не останутся в стороне. Норманны угрожают их границам.
- Люди с севера свирепы и отважны, но нас больше. Тянуть время и надеяться, что норманны останутся без припасов, недальновидно. Надо начинать штурм,- сказал Балдуин,- если на лагерь напасть с нескольких сторон, шансы на удачу высоки.
- Можешь ли ты, парижский граф, гарантировать победу, если Мы решим воспользоваться твоим планом?- с сомнением в голосе протянул повелитель франков.
- Только Господь Бог может дать такие гарантии, а я не бог,- хмуро произнёс граф.
- Мы хозяева положения, блокада с Парижа снята. Наши люди могут больше не беспокоиться о своих жизнях и имуществе,- подвёл итог Карл,- мы ничего не теряем, дожидаясь подкреплений! Ожидание нас укрепляет, а норманнов делает слабее. Поэтому подождём. Наше дело правое! Бог нас не оставит!

 Лютвард шёл по тёмным коридорам епископского дворца. Накануне совета канцлеру с трудом удалось уговорить Карла не бросаться очертя голову на норманнские валы.
 Настроение у первого сановника империи было прескверным. На берегах Сены в Нейстрии его всё раздражало: галльское хвастовство, непривычная еда, плохая вода, богатые одежды простых рыцарей и церковных сановников, их ослиное упрямство. Лютвард вспомнил перекошенное от ярости лицо аббата Эбля, настаивающего на решительных действиях, и сплюнул.
 Почему восточные франки должны жертвовать жизнями ради трусливых потомков галлов и римлян? Их прежний король Людовик в борьбе за власть сам призвал данов в свои земли, сам открыл грабителям и насильникам врата. Несчастный граф Генрих отдал жизнь за чужие интересы! Лучшему воину империи погибнуть в грязной яме - это ли не насмешка судьбы?
 Канцлер скривил лицо. Его до сих пор трясло от нападок Эбля. «Брехливая собака реже кусается»,- попытался успокоить себя канцлер. Большие опасения внушало молчание графа Балдуина. «Этот вояка не так прост, как выглядит,- подумал государственный муж,- парижане только и говорят о его уме и доблести. Любовь народа может сделать парижского графа опасным соперником. Не пора ли окоротить Тёмного рыцаря?
 Лютвард был опытным царедворцем. Во многом его стараниями Карл получил корону. Можно сказать, решения, которые озвучивает император Карл — это решения его канцлера.
 «В любой стене есть слабое место. Всегда отыщется человек, падкий на золото,- подумал канцлер,- надо перекупить союзников парижского графа. Хорошо бы посеять среди них рознь, кажется, горлопан Эбль хотел получить приход своего покойного дяди? На этом можно сыграть!»
 Канцлер задумался: «Парижское епископство - слишком важный пост, чтобы доверить его местному. Нет, сюда поставим своего человечка, но честолюбивому Эблю намекнём, что причина его неуспеха в слишком тесной дружбе с графом Балдуином, и что если аббат встанет на правильную сторону, для него всё может измениться».
 Ещё одна причина для беспокойства появилась у всемогущего канцлера. Кодье королевский камерарий, чиновник ведающий имуществом двора и казной империи, доложил Лютварду, что фаворитка Карла пытается совать свой нос в финансовые дела, и надо бы этот нос прищемить. Как бы беды не вышло. Беднягу едва удалось успокоить. Пока Лютвард канцлер, камерарию ничего не грозит. Лютвард всегда сумеет прикрыть «шалости» чиновника с имуществом и казной. Конечно не бескорыстно.
 Солнце коснулась края земли. Скоро колокол призовёт к вечерней молитве, но у канцлера ещё столько дел. Всюду надо расставить своих людей. А с рыжей фавориткой, с Божьей помощью, он справится. Змею, пригревшуюся на груди друга детства, пора придушить. Мало ей королевской постели, лезет в королевский карман. Интересы империи пострадают!
 «Столкнуть лбами жену и любовницу Карла - задачка простая, отложим её на потом - решил канцлер,- для начала запустим слух, что фаворитка лишила императора мужества, из-за её козней армии бесполезно толкутся под норманнским лагерем».

 Зелье, которое Бланка стала давать Карлу в тайне от еврея-лекаря, на вкус оказалось вполне сносным, чего не скажешь о лекарствах Иакова. Женщина сама готовила императору питьё, добавляя снадобье из тёмной склянки в вино.
 Уже на третий день Карл почувствовал прилив сил. Утром император даже выехал к норманнскому лагерю и осмотрел позиции предстоящей битвы, а вечером почувствовал приятное стеснение в чреслах, так что рыжей фаворитке пришлось немного потрудиться, иначе повелитель не мог уснуть.
 От зелья голова болела и нарушился сон, но мужчина решил что лучше страдать от боли, чем от телесной слабости. Карл жил в предвкушении встречи с молодой женой.
 Но где же Арнульф и бургундцы с подкреплениями?

- 3 -
 Пылает граница от Фриули до Штирии. Славянский князь Святополк изгнал маркграфов Энгельшалька и Вильгельма из Западной Моравии и угрожает восточной границе. Племянник императора Каринтийский маркграф Арнульф был вынужден заняться делами своего удела.
 К Парижу вместо огромного войска отправили отряд конных с серебром из рудников Раммельсберга. Сопровождать груз вызвался Беренгарий могущественный маркиз Фриульский со своими «верными» и десяток каринтийских рыцарей. «Дорогого» дядюшку Карла негоже обижать, да и груз из Раммельсберга будет под лучшим присмотром.

 Герцог Бозон Вьеннский, избранный королём Бургундии и Прованса на церковном соборе в замке Мантай магнатами и епископами Окса, Арля, Отёна, Авиньона, Бона, Безансона, Шалона, Дижона, Женевы, Гренобля, Лангра, Лозанны, Лиона, Макона, Марселя, Таренте, Тоннера, Труа, Валанса, Вьенна, наконец получил возможность отомстить. Четыре года назад воины Карла взяли приступом столицу Бургундии. Бозон принуждён был спасаться бегством. Вьенн подвергся разграблению.
 Бозон был вынужден признать Карла императором. В знак покорности передать ему Прованс. Бозон потерял лучшую часть королевства и веру в людей. «Верные», избравшие его вождём, и чьи интересы он защищал, предали, едва завидев имперские армии под стенами своих замков. Даже собственный брат выступил на стороне Карла. Бозон крепко усвоил — люди служат сильным.
 Сейчас, когда армии Карла Толстого крепко увязли под Парижем, а Арнульф вынужден защищать восточную границу, настала очередь короля Бозона показать могущество. Его Бургундия меньше пострадала от набегов. Провидение велит Бозону Вьеннскому сыну Бивана, внуку графа Арля Старого взять власть из безвольных рук Карла и объединить вокруг себя франкские королевства.
 Король Бозон расхаживал из угла в угол просторной залы своего замка. Дубовые плахи пола скрипели под тяжёлыми шагами. Бестолковый щенок с белой отметиной на лбу бегал за хозяйскими ногами, умильно вертел хвостиком и выпрашивал ласки, но человеку было не до него.
 «Не явиться на выручку Парижа, не значит предать,- думал король, морща лоб,- как два падальщика в драке над телом умирающей империи, войска Карла и норманны обескровят друг друга. Бургундия останется над схваткой. Освободителем многострадального народа франков явится король Бургундии - сильный, как лев рыкающий, заслышав звук голоса которого, убегают прочь трусливые шакалы».
 Горел огонь в камине. Из кухни вкусно пахло. Бозон почувствовал, что голоден. Он хотел приказать слуге, чтобы подавали обед, но решил, что дела сейчас важнее. Жаркое подождёт. Жизнь ждать не станет. Действия необходимо предпринять немедленно.
 Король продолжил хождение. Мысли неслись в голове:
 «Арнульф письмом дал знать, что намерен заниматься делами своей марки. Обоз с серебром к Карлу будет сопровождать маркиз Фриульский с небольшим количеством воинов. Но не это главное,- Бозон припомнил кривую ухмылку посланника, когда тот сообщил ему слова, не предназначенные для чужих ушей,- мол, его господин опасается за жизнь доблестного Беренгария, но коль такой прискорбный случай произойдёт, с кротостью и пониманием примет Божью волю. Ещё посланник добавил, что Его Светлость граф Арнульф молит Св. Франциска, своего небесного покровителя, чтобы серебро попало в руки такому хорошему христианину как король Бозон.
 Бургундец усмехнулся. Хитрец Арнульф хочет обстряпать грязные делишки его руками. Всем франкам известна «любовь» между каринтийцами и фриульцами.
 Смерть Беренгария усилит Арнульфа. Бургундии безопасней иметь соседями двух слабых правителей. Но серебро — это иное дело. Будет справедливо, если император Карл заплатит за сожжённый Вьенн.
 «Негоже христианам проливать кровь братьев,- решил по размышлению мудрый король Бозон,- Господь нас осудит».
 Правитель сделал знак рукой одному из пажей.
 «Забери щенка. Нечего ему здесь гадить. Позови датчанина Гуннульфа. Пусть явится без промедления». Мудрый государственный муж немного помешкал и добавил: «Проведёшь дикаря ко мне тайно».
 Наконец, можно было приступить к трапезе.


- Твоя задача остановить повозку,- сказал датчанин чернявому генуэзцу. Джокомо слыл лучшим арбалетчиком по эту сторону По.
- Как скажешь, хозяин. Завалить лошадь плёвое дело, но плату вперёд.
- Опять всё пропьёшь,- осуждающе сказал датский ярл Гуннульф,- получишь свою долю после дела. Заказчик обещал не поскупиться.
- Датчанин, ты уважаемый человек, но с тех пор как меня кинули люди самого папы, я работаю только по предоплате,- упёрся арбалетчик.
- Чёрт с тобой,- сдался Гуннульф и кинул на стол увесистый кошель с серебром,- здесь половина. Остальное получишь после. Но смотри, чтобы завтра руки не дрожали, и глаз был верным.
- Обижаешь, хозяин…
- И вот ещё что, на дело наденешь наше платье,- добавил Гуннульф, брезгливо разглядывая наёмника, одетого вызывающе ярко и вычурно, согласно генуэзской моды.
- Зачем это?
- Заказчик требует,- ответил датчанин и нахмурился, -не много ли задаёшь вопросов, генуэзец? Я легко найду парней сговорчивей тебя!
- Хорошо. Будь по-твоему, давай твоё трепьё,- пошёл на попятную арбалетчик,- но крест с шеи не сниму.
- Не снимай. Кому есть дело, что там болтается у тебя под рубахой, - махнул рукой датчанин.

- Почему в своей стране крадёмся, как воры?- вопросил Фриульский маркиз окружающий лес. Ничего не ответили кусты и деревья важному господину, сочувственно покачали зелёными головами.
 Маркиз слыл владельцем лучших в Европе коней. Долгая поездка с тяжёлой повозкой по глухим лесам и плохим дорогам вымотала вельможу, выросшего среди полей и открытых пространств Паданской равнины.
- Бог от нас отвернулся! Кружной путь по лесам через Осер и Санс единственно безопасный в наши дни,- ответил маркизу проводник, которым герцог Бургундии снабдил Беренгария в Дижоне, -шайки норманнов проникли в Сену. Ни один христианин не может чувствовать себя в безопасности на расстоянии менее чем в день пути от их кораблей!
- Лучше бы твой хозяин дал нам пару сотен воинов,- не успокоился маркиз Фриульский,- мы бы зачистили от язычников дороги вдоль реки и быстро доставили Карлу его серебро.
- Напрасно Вы, Ваша Светлость, громко кричите о грузе из Раммельсберга,- осмелился сделать бургундец замечание владетелю обильной Фриулии, -деньги любят тишину.
- Чего мне бояться! Думаешь, моим пронырам неизвестно что за груз мы сопровождаем? Будь их воля, они бы наложили лапы на имперское добро, но фриульцы и каринтийцы скорее отдадут его норманнам, чем друг другу,- рассмеялся маркиз.
 Лес длился и длился, смыкаясь кронами гигантских деревьев над узкой лентой разбитой дороги. Окованные железом колёса тяжёлой повозки вязли в слабом грунте, так что четвёрка лошадей, запряженных цугом не могла её сдвинуть. Приходилось спешиваться и вызволять драгоценный груз из песчаного плена.
 Лес действовал Беренгарию на нервы. Маркизу казалось, что из-за гущи кустов и деревьев за ним пристально наблюдают недобрые глаза. Сам воздух, пропитанный запахами прелой листвы и гниющей древесины, был чужим. Шум листвы над головой, крики незнакомых птиц заставляли озираться и втягивать голову в плечи, ожидая удара предательской стрелы из ближайших кустов. Маркиз торопил людей, но проклятая повозка не давала двигаться быстрее.
- Когда же кончится эта мерзкая чащоба!- проворчал Беренгарий,- я бы поставил свечу толщиною в ляжку самого жирного монаха любому святому, лишь бы скорее увидеть небо над головой.
- Ваша Светлость,- обрадовал маркиза провожатый,- видите, дорога стала шире. Вы сможете поставить свечу чудотворным мощам Аорона Осеркского в его крипте. Вздохните свободней. Скоро всё кончится. В своих землях местный граф никому не даёт безобразничать.
- Слава Св. Аорону!- с готовностью перекрестился маркиз Фриульский.

 Джакомо выбрал позицию внутри изгиба дороги. Редкий лес давал хороший обзор, стрелять можно как с крепостной башни, в три стороны.
 Итальянец наметил ориентиры на крайних участках сектора стрельбы и шагами замерил расстояния. Ему это было не нужно, коня с восьмидесяти шагов и кривой завалит, но заказчику нравилось видеть профессиональное отношение к делу.
 Лошадей укрыли в овраге. Гуннульф выставил дозоры и расположил своих людей по обеим сторонам дороги. Несколько раз прошёлся, высматривая засаду и остался доволен.
 Следы замели. Делать было нечего. Джакомо сунул в рот травинку и стал ждать условного сигнала. Чтобы не уснуть, наёмник принялся вспоминать кабаки и таверны разных стран, женщин. Много их было. С вина и женщин мысли стрелка переместились в профессиональную сферу. Он стал мечтать, что когда-нибудь изобретут такое оружие, что не надо будет надрываясь тянуть на себя тугую тетиву, можно будет легко пускать стрелу за стрелой и поражать цель с тысячи шагов. Славное будет время для смелых парней!
Вдали каркнула ворона, затем ещё одна ближе. Условный сигнал.
 Генуэзец нашёл под рубахой крестик, торопливо прочитал молитву Св. Себастьяну — покровителю стрелков, взвёл тетиву, перекрестил тяжёлый арбалетный болт и бережно поместил его в тёмное от частого использования ложе.

 Деревья впереди расступились. Между тёмно-зелёных крон мелькнуло высокое, голубое небо. Лошадки, запряжённые в повозку, приободрились, подналегли. Колёса завертелись быстрее. Заулыбались люди. Скоро всё кончится.
 Беренгарий оглянулся на повозку. Дорога стала твёрже. Больше не придётся спешиваться и толкать проклятую колымагу. Маркиз расслабился, привычно откинулся в седле. Остро почувствовал тяжесть опасности, прежде давившей на плечи. «На свечу Св. Аорону придётся раскошелиться. Отправлю слугу. Пусть купит что-нибудь не дорогое, но всё же приличное. Негоже нарушать слово и обижать небесных покровителей!»
 Дорога делала плавный поворот. Беренгарий приподнялся на стременах, высмотрел проводника впереди колонны и направил к нему своего коня.

 Джакомо навёл арбалет на маленького всадника на роскошном жеребце.
 «Лишить врага предводителя - половина успеха! И доспехи ему не помогут. В два счёта сниму. Зачем убивать безвинных животных?»- итальянец вопрошающе посмотрел на Гуннульфа, устроившегося поблизости от его позиции. Мол, что мы медлим? Давай, кончу этого щёголя!
 Датчанин скорчил зверскую рожу и погрозил генуэзцу кулаком: «Действуй по плану!» «По плану, так по плану. Моё дело предложить»,- думал Джакомо, с грустью наблюдая, как блестящий предводитель во главе отряда телохранителей пробивается в голову колонны.
 Наконец, в секторе стрельбы показалась окованная железом, крепкая повозка. «Добрые лошадки,- думал генуэзец, наводя арбалет,- моему бате бы таких. Счастливей человека в деревне бы не было. Грех убивать таких славных животных. Бог меня накажет!»
 Джакомо выдохнул и мягко нажал на спусковую скобу. Крюк скобы вышел из зацепления. Бронзовый «орех» механизма провернулся. Распрямились стальные плечи лука, щёлкнула тетива и выбросила короткую арбалетную стрелу в цель.

 Позади раздался шум, крики.
- Норманны, Ваша Светлость! Слышите как вопят. Надо уходить!- лицо начальника стражи выглядело испуганным.
- Не глухой!- рявкнул в ответ маркиз Фриульский. Беренгарий однажды уже слышал как кричат язычники. Тогда едва удалось унести ноги.
«Норманны видели силу моего отряда, но напали. Уверены в победе. Их больше! Сдохнуть за чужое серебро не велика доблесть!»- страх холодной струёй влился под доспех. Беренгарий озирался в поисках выхода.
- Я выведу! Скачите за мной, Ваша Светлость!- срывая голос, закричал проводник. Не дожидаясь ответа, бургундец пришпорил лошадь и понёсся, смешно вскидывая локтями, как птица крыльями, в сторону света и голубого неба. Жеребец Беренгария заржал и припустил следом за кобылой проводника. Фриульский маркиз не стал его сдерживать. Следом за предводителем пустилось его уцелевшее войско...

 Людей генуэзцу жалко не было. Джакомо почти опустошил колчан. Он обогатится, если продаст доспехи с молодчиков, которых убили его стрелы. Целей почти не осталось, когда к генуэзцу подошёл обляпанный кровью, как праздничный пирог клюквенным соком, датчанин.
- Угомонись. Побереги стрелы.
- Все, в ком болты с моими метками, моя добыча!- ощерился итальянец.
- Хорошо, хорошо,- миролюбиво сказал Гуннульф, подходя поближе,- но я тебя для другого нанял.
Топор датчанин держал на плече. Щита не было.
- Для чего,- удивился генуэзец,- в лошадей стрелять?
Широкий датский топор вошёл итальянцу в голову промеж глаз. Кровь брызнула в лицо Гуннульфа. Датчанин рассмеялся и размазал скользкую красную жижу по щекам.
- Вот для этого,- сказал предводитель норманнов, наклонился, нашарил на шее христианина крестик и сорвал его.
«Генуэзец, ты был хорошим стрелком пока не пропил разум. Вообразил, что без тебя некому коня застрелить? Но я сделал хорошее дело, что избавил мир от такого дерьма, как ты. Твой и мой бог будут мне благодарны!»- произнёс наёмнику эпитафию ярл Гуннульф, плюнул в лицо, раскроенное по нижнюю челюсть, так что наружу вылезли белые зубы, и вытер топор о «норманнскую» одежду наёмника.
 Несколько трупов «норманнов» будет достаточно, чтобы навести франков на ложный след.

Маркизу Беренгарию с двумя десятками телохранителей удалось уйти от проклятых язычников, потеряв все ценности и попутчиков.

 Карл пребывал в благодушном настроении. Утром самодержец выпил зелье из рук фаворитки и чувствовал себя бодрым. Когда вставал на молитву на виски надавило, но боль скоро исчезла. Он постарался скорей о ней забыть.

 Канцлер Лютвард ворвался в покои императора.
- Сир, плохие вести с границы!
- Что опять стряслось?- рассердился Карл. Похоже отныне, удел канцлера нести повелителю только дурные вести.
- Беренгарий…
- Что Беренгарий? Его убили?- перебил советника император.
- Нет, сир, но обоз..,- канцлер смешался.
- Говори, не тяни! Что с обозом?- император в нетерпении топнул ногой. Толстое лицо побагровело.
- Маркиз сам всё расскажет Вашей Милости, только приведёт себя в порядок.
- Вломиться ночью в мою спальню и напугать королеву вам ничего помешало,- укорил царедворца Карл.
- Простите, сир, уже было утро!
- А сейчас день! Мы на войне, от вида грязи я не умру. Тащи фриульского маркиза сюда!- повелел император.
 Бежать за маркизом не пришлось. Дверь распахнулась, и пред императором предстал правитель Фриули. Беренгарий был невысок ростом, но отличался недюжинной силой и ловкостью.
- Где Арнульф и бургундцы? Что с моим обозом?- обрушил на маркиза град вопросов император.
- Сир, на нас напали норманны. Обоз потерян. Мои люди убиты. Только ради службы Вашему Величеству, я не погиб, защищая ваше добро, как верный пёс,- выпалил маркиз.
 «Трус, хорошо подготовился. Лучше бы ты сдох, но моё серебро защитил»,- с неприязнью подумал Карл.
 Дальнейшие слова дались поданному с трудом. Карл от нетерпения топал толстой ногой.
- Ваш племянник маркграф Арнульф к Парижу не придёт,- выдавил из себя Беренгарий,- он с дружиной и «верными» остался отражать набеги моравских славян. Король Бозон воинов не дал. Его провожатые навели нас под топоры язычников!
- Ты врёшь! Бозон принёс клятву верности. Бургундцы должны понимать, что под Парижем мы удерживаем их врагов!
- Сир! Мне показалось…
- Вот именно! Тебе показалось. У страха глаза велики. Обвинение в государственной измене слишком значительное, чтобы основывать его только на твоём «показалось»!- прервал Карл маркиза.
- Ваше Величество,- вмешался в спор канцлер,- боюсь, что достопочтенный Беренгарий прав.
- Что ты имеешь в виду,- взвился император,- выкладывай!
- Я получил донесение от агента из Бургундии,- сказал Лютвард,- по его сведениям, серебро перехватили наёмники Бозона.
 Император закрыл лицо руками. Весь ужас создавшегося положения обрушился на его слабую голову.
- Ступайте прочь!- завизжал Карл, срывая голос,- Вы всё врёте!
 Самый могущественный человек в Европе забился в истерике.

 Совет собрали срочно. Карла едва успокоили. Лютварду от имени императора пришлось озвучивать вынужденное решение, которое канцлер изо всех сил старался избежать — завтра атаковать норманнский лагерь у монастыря Сен-Жермен.


 Гуннульф рассудил так. Бургундский конунг обманул себя. Зачем Гуннульфу отдавать серебро христианам? Ворон не выронит добычи.
 Датчанин дал знать младшему брату. Братья пришли с Великой армией, но не захотели подъедать объедки с чужих тарелок. Год самостоятельно промышляли торговлишкой. Рабы товар востребованный. Местные людишки мрут на севере, но арабы и ромеи охотно скупают красивых женщин и мальчиков из франкии. Брат Эйнар отправил палочки с рунами, что пригонит корабль в условное место.
 Гуннульф с грузом подошёл к реке в сумерках. Солнце садилось в облако. Тёмная от ила река крутила водовороты. Сотни крошечных мошек толклись в бестолковом брачном танце, падали в воду. Жадные рыбьи рты выхватывали с гладкой поверхности крошечные тела, потерявших силы в любовной игре мошек. «Всё как у людей»,- подумал ярл.
 Эйнар ждал. Старший брат перевёл дух. Три дня в седле, три дня в обнимку с франкским серебром вымотали силы. Гуннульф предпочёл бы хранить сокровище в земле. Слишком много вокруг охотников до блестящего металла. Как продажная женщина, любит чужие руки изменчивое серебро. Пусть сокровища тёмных альвов хранятся тайно. Мужчине лучше владеть честной сталью.
 Воины сбросили увесистые мешки на берег. Драккар Эйнара приблизился. Гуннульф снял шлем, наклонился к воде, напился и омыл прохладной водой разгорячённое лицо.
 Арбалетный болт проломил датчанину лобную кость. Умер Гуннульф без мучений. Его людям повезло меньше. Уцелевших норманнов захватили бургундцы и колесовали на главной площади в Дижоне при огромном скоплении народа.
 Свою долю серебра, полученную от франков за измену, ярл Эйнар захоронил в земле. Прав был старший брат. Опасно владеть сокровищами тёмных альвов.

 Грязный и усталый всадник от графа Алома прискакал к вечеру, когда подготовка к битве была в самом разгаре. Посыльный сообщал, что из под Байё по суше и воде, как принято у норманнов, идёт нечестивец Зигфрид, сжигая всё по обеим сторонам Сены, и что если ничего не предпринять, язычники через три дня будут под Парижем.
 Лютвард самолично передал ужасную весть упавшему духом Карлу. От несчастий, одно за другим валящимися на его голову, Карл впал в прострацию.

 Колокола собора Св. Стефана призвали вспомнить о Боге. Высокородная дама Бланка де Мариконда, помолясь отобедала, и заперлась в спальне. В доме повисла тишина. Боясь потревожить покой хозяйки, служанки говорили шёпотом. В послеобеденные часы госпожа легко выходила из себя, щипалась и драла косы, особенно если ты хорошенькая девушка со свеженьким личиком. «Наша ведьма вновь лютует»,- шушукались дворовые девки и обходили хозяйкины покои стороной, но каждая сгорала от любопытства и хотела бы хоть глазком заглянуть в таинственную комнату, чтобы вызнать секрет вечной молодости, которым, по слухам, обладает их госпожа.

 Бланка отдёрнула с окна тяжёлую портьеру, впустив в комнату слепящие лучи солнца. От резкого усилия в глазах пошли радужные круги. Хозяйка дома ухватилась за спинку кресла. Дождавшись когда сердце успокоится и круги исчезнут, женщина опустилась за туалетный столик, брезгливо и с неприязнью посмотрела на своё отражение в зеркале. Неужели та старуха в стекле - это она?
«О, красота, отравленный подарок юности,- грустно думала бывшая красавица,- роковой дар, за который приходится расплачиваться годами немощи и скорби. Зачем Ты уходишь вместе с неверной предательницей - молодостью, оставляя душу влачить жалкое существование в развалинах некогда совершенного тела? Мир торопится столкнуть с пьедестала прежнего кумира, чтобы возвести на него новую Богиню красоты. Иногда Бланка думает, что счастливей умереть молодой, чтобы не знать горького урока каждодневного медленного умирания.
 «Бог, зачем ты так жесток, что вручаешь совершенное оружие красоты малолетней дуре, и отнимаешь у зрелой женщины?»- возопила старуха и спрятала увядшее лицо в ладонях. Бланке понадобилось некоторое время, чтобы успокоится. Наконец, женщина решительно вытерла слёзы, вздохнула и подумала: «Что напрасно вопрошать небеса. Бог, как всегда, отмолчится. Придётся работать с тем что есть, а в долгой жизни найдётся много приятных моментов».
 Дама придирчиво, как военачальник перед битвой, осмотрела лицо. Беспощадное время его не пощадило, щёки оплыли книзу, морщины легли вокруг глаз. Седина блестит в корнях волос. Старуха, совсем старуха. «Себя обманывать глупо, но можно попробовать обхитрить других»,- решила бывшая красотка.
 Женщина очистила кожу молоком, тщательно выстригла жёсткие, как на мужской бороде, волоски с бородавки на лице, некогда бывшей прелестной родинкой. Бланка вспомнила злосчастного поэта, сравнившего тёмное пятнышко возле её губ с огнём и сокровищем. Время стёрло черты мужского лица, но в памяти остались строки, продолжающие греть её сердечко спустя многие годы.
Мне родинка, что возле губ твоих,
Дороже всех сокровищ неземных,
Когда такую меж грудей твоих узнал.
Я понял, что душою в плен попал.
Везде она собой манит меня,
 В ней колдовство, как в пламени огня.
 Грустная улыбка чуть тронула уголки губ женщины. Так себе вирши, но они написаны про неё и для неё. Их продолжают петь новые влюблённые, не задумываясь, что когда-нибудь и их предмет воздыхания превратится в несносную старую каргу.
 Многие годы Бланка считала, что пылкий поэт-любовник, лишив её красоты, разрушил ей жизнь. Но теперь она ему даже благодарна. Если бы он не выбил её зубы, она бы осталась обычной, римской шлюхой и сдохла в безвестности от пьянства и нищеты. «Чтобы построить новое здание, часто, приходится снести прежнее,- вздохнула умудрённая жизнью женщина,- у меня нет свежего личика, но есть умение создавать иллюзию такового. Дурак не различает истинного сокровища от мнимого. Что истинное сокровище мужчины - хорошенькая мордашка молоденькой дуры или мудрый и верный советник?» Недолго размышляла Бланка: «Если внешняя красота так ценится, глупо о ней беспокоиться!»

- Сир, не стоит отчаиваться,- рыжая женщина говорила с повелителем, как с испуганным ребёнком,- в многочисленности Ваших врагов Ваша сила. Всевышний нас не оставит.
Горели свечи, наполняя спальню запахом воска. Тёплые блики играли на лицах императора и его любовницы.
 Карл недоуменно уставился на фаворитку красными от бессонницы глазами.
- О чём ты, женщина?
Бланку неприятно резануло холодное обращение «женщина», но она сдержала раздражение.
- Зигфрид со своею шайкой далеко. Бозон выжидает. Великан Ролло сидит в лагере и боится Вашего Величества,- чтобы император понимал смысл сказанного, Бланка старательно выговаривала каждое слово.- Мы можем нанять норманнов Ролло против изменника Бозона. Бургундец пожалеет о предательстве. Отмените завтрашний штурм и вступите в переговоры!- фаворитка выжидательно посмотрела на Карла.
 Заметив, что император колеблется, Бланка добавила: «Вас в Суассоне ждёт молодая жена. У Вашего Величества нет законного наследника. Вы же не хотите новой гражданской войны после Вашей…»
 Не желая огорчать повелителя словами о смерти, Бланка оборвала речь, но Карл всё понял.

- 4 -
 Лютвард бесился, что простая мысль направить норманнов на мятежную Бургундию самому не пришла в голову. Но шанс он упустил. Оставалось кусать локти.
 Карл распорядился заключить соглашение с язычниками. Все приближённые к священной особе императора быстро уловили, чьими словами отныне говорит повелитель. Приёмная канцлера опустела. Лютвард понял, что если он рассчитывает сохранить прежнее влияние, с фавориткой надо кончать.

 На переговоры с норманнами были срочно направлены епископ Парижский Аскерих, Неверский Гейлон, Жиронский Теотарий, аббат Жозе и барон де Вала. Канцлер Лютвард под удобным предлогом от участия в сдачи Бургундии уклонился.
 Второго ноября барон де Вала от имени императора подписал постыдное соглашение с конунгом Ролло с позиции побеждённого, по которому он император почти всего христианского мира Карл III пропускал норманнов в Бургундию с условием, что земли по Марне останутся в неприкосновенности. В марте язычники должны вернуться в лагерь у монастыря Сен-Жермен. Также император обещал нечестивцам выплатить семьсот фунтов серебра как выкуп за Париж и плату за их окончательный уход.

 Аббат Эбль размышлял над предложением встретиться, которое сделал ему де Вала. Эбль терпеть не мог спесивых тевтонцев, но барон был римлянином и какое-то время служил покойному графу де Бульону. Кажется, тогда Жиль Вала не был бароном.
 «Ловкий малый этот Жиль! Что ему от меня надо?- задавал себе вопросы Эбль,- при дворе ходят слухи, что де Вала человек Лютварда. Неужели канцлер через барона пытается купить влияние в Париже? Какую корысть из этого я смогу извлечь?»
 Аббат подёргал себя за бороду. Дурацкая привычка, от которой никак не мог избавиться. «Но такие дела лучше вершить втайне. Дружок Балдуин шкуру с него спустит, если проведает об интригах за его спиной»,- понял хитроумный аббат. Ссорится с влиятельным графом парижским было преждевременно.
 Эбль решил обставить дело в виде дружеской попойки в доме Алейны, куда оскорблённый граф Балдуин теперь не ногой. Может знакомство с новым кавалером поможет несчастной сестрёнке немного развеяться?

 Император Карл назначил ответственным за проход норманнских кораблей в Бургундию де Вала. Мог ли год назад простой наёмник об этом мечтать? Назавтра назначен день его триумфа. Местный чванливый граф будет посрамлён.
 Жиля встревожила просьба толстого аббата явится в дом его сестры. Но наёмник решил, что если бы его собрались устранить, сделали это много проще. Опасаться за свою жизнь не следует больше, чем обычно.
 Кроме того, смутные слухи, ходящие при дворе о баронессе Эриланг, приятно волновали кровь.

 Брат сказал: «Будет нужный человек. Удели ему внимание». «Он меня собирается подкладывать под всех нужных людей?»- обиделась Алейна. Эбль прочитал мысли сестры. «Спать с ним необязательно, если не хочешь. Не бойся, я буду рядом. Но этот человек весьма влиятельный. От него во многом зависит, получу ли я епископский сан. Если ты, сестрёнка, сможешь очаровать его, я твои старания не забуду!»
 «Одним больше, одним меньше,- подумала Алейна,- задурить голову мужчине, что может быть проще? Главное сохранить сердце холодным. Любовь - это слишком больно. Пусть за ней наивные дуры бегают! Я своё отлюбила». Душевная рана, которую нанёс Балдуин, ещё кровоточила.
 Алейна позаботилась, чтобы слуги накрыли стол, и села ждать брата и его «нужного человека».

 Эбль подходил к дому Алейны, когда его перехватил Эльфус.
- Едва Вас нашёл! Хозяин велел всем нашим собраться в таверне у мельницы. Говорит — дело важное! Вам, монсеньор, следует быть обязательно.
- Чёрт бы побрал тебя и твоего хозяина,- проворчал аббат,- для дел дня ему не хватило. Кто ещё будет?
- Граф Ренье, Его Светлость граф Эно с сыновьями. Ещё велено позвать старшину Эберульфа!
Аббат покрутил головой. Приятель Балдуин что-то задумал. Пропустить встречу нельзя, но как предупредить де Вала и сестрёнку?
 Эбль недолго был в растерянности. «А оруженосец графа на что?- пришла простая мысль,- пусть известит Алейну, что встреча с де Вала состоится в другое время!»

 Когда аббат приказал Эльфусу отправиться к баронессе Эриланг, юноша побледнел, как мертвец, в ужасе затряс головой и заявил, что выполнить приказание не может. Эбль на него прикрикнул, отвесил затрещину и подумал, что дело сделано — мальчишка не посмеет отказать. Святой отец забыл, что в жизни бывает боль сильнее, чем от самой сильной затрещины!

 Про себя Эльфус давно решил, что никогда не переступит порог дома Алейны, хоть его убей. Хозяин приказал известить о встрече аббата, графов Ренье и Эно, старшину кузнецов. Про женщин приказа не было! Пусть Эбль сам разбирается со своими делами. Эльфус служит графу Балдуину, а не толстому аббату.
 И нечего руки распускать!

 «Нужного человека» Алейна решила принять на половине брата. Тут был камин, большой стол, стулья. Вдоль стен стояли окованные железом сундуки с вещами аббата. На стене оружие, охотничьи трофеи. Никаких подушек, занавесей.
 Здесь брат иногда принимал бродячих проповедников и подозрительных личностей самого разбойничьего вида.
 Чтобы придать комнате толику уюта, Алейна велела толстой Лизетте протопить камин.
 Стол накрыт, отсветы огня из камина играют на столовом серебре, сытно пахнет жарким из каплуна и заморскими приправами. Шум тяжёлых шагов на лестнице. В дверях появляется красная физиономия Лизетты. Служанка тяжело дышит. «Какую рожу наела, того и гляди удар хватит,- думает с неприязнью госпожа Эриланг,- но после смерти дядюшки в рот мне смотрит, как верная собака».
- Госпожа, к Вам барон де Вала.
- Монсеньор Эбль с ним?
- Нет, госпожа.
- Где моего братца черти носят? Почему я обязана принимать его гостей!
- Велеть барону обождать?
- Нет. Проси, пусть поднимается.
- Мне постоять за дверью?
- Ещё чего выдумала! В своём доме я с любым мужчиной сама справлюсь.
- Как скажете, ваша милость.

 Быстрые шаги уверенного и сильного человека. Хорошая фигура, прямой взгляд. Барон де Вала. «Интересный мужчина, но есть в нём что-то звериное,- думает баронесса Эриланг, разглядывая посетителя,- возможно эта борода от глаз!»
- Госпожа, примите мой скромный дар.
 Голос барона с едва уловимым акцентом уроженца Рима. Склоняется в низком поклоне. В руках кольцо с рубином. Подарок королевский. У женщины радостно вспыхивают глаза.
- Ну, что вы. Не стоит. Это слишком щедро… Тянет руки к драгоценному дару.
- Ваша красота стоит большего,- прячет ухмылку в синей бороде гость,- позвольте самому надеть его на ваш палец.
 «Должен подойти. У Гизеллы были изящные пальчики»,- вспоминает убитую принцессу наёмник. «Какие холодные руки,- замечает женщина,- словно болотных жаб трогаешь!». Но кольцо ей нравится.
- Барон, пожалуйте к столу! Брат скоро придёт. Наверное, задержали дела.
- Обращайтесь ко мне Жиль. Дозвольте и мне говорить Вам Алейна. У Вас прелестное имя.
 Мужчина играет голосом сдержанную страсть. Алейна с притворной скромностью, почти неотличимой от настоящей, опускает ресницы, быстро проводит языком по чувственным губам. Это всегда действовало на мужчин.
- Выпьем за знакомство!

 Близость щедрого и могущественного мужчины приятно волнует кровь. Брата всё нет. Вечер затянулся. Гость и хозяйка сидят рядом. Выпито много вина. Алейна весь вечер очаровывала «нужного человека», и вот дело сделано. Он у её ног — ловит каждое слово, говорит комплименты, не сводит влюблённых глаз.
 Пора заканчивать представление. Просьба брата выполнена. Прелестный перстенёк красуется на пальце. Любезная хозяйка притворно зевает.
- Простите меня, дорогой Жиль, привыкла рано ложиться спать. Кажется, Вам пора. Монсеньор Эбль не придёт. До двери Вас проводит служанка!
- Думаешь от меня отделаться? Взяла перстень, покрутила хвостом — и прощай простофиля Жиль. Я за этот перстень жизнь забрал,- шипит зловеще мужчина,- вы с братцем собрались поиграть со мной?
 Синяя щетина делает лицо барона похожим на железную маску.
- Пусти!
- Чего ты ломаешься, строишь из себя недотрогу! Думаешь, мне неизвестны твои похождения?
 Женщина резким движением освобождает руку и отвешивает наглецу звонкую пощёчину.
 От удара красивая голова барона дёргается. В ответ мужчина смеётся, по-волчьи скаля белые зубы. Такие игры ему знакомы. Ударом ладони сбрасывает женщину на пол.
 У Алейны течёт кровь из носа. Губы становятся толстыми и чужими. Баронесса пытается позвать на помощь. Удар ногой обрывает крик.
 Де Вала тянет яростно сопротивляющееся тело женщины на стол, рвёт вверх подол туники, шипит: «Будь покорной и тебе не будет больно».
 Вино из опрокинутых бокалов залило скатерть, смешалось с каплями крови хозяйки дома.
 Женщина вцепилась зубами в губу «нужного человека».
«Ах, ты дрянь!» Ещё удар.
 Перевернул баронессу на живот. Придавил к столу. Шарит руками.
 Алейна с шумом хватает воздух. Мотает головой, сдавленно сипит разбитым в кровь ртом: «Пусти-и-и...»
- Заткнись, сука! Перстенёк придётся отработать.

 Лизетта услышала шум из господских покоев, поднялась по лестнице и встала под дверью. Звуки из спальни ей хорошо знакомы: шумное дыхание совокупляющихся людей, мужское рычание, страстные стоны хозяйки, хлюпающие звуки её довольной вагины…

 Де Вала ещё несколько раз брал её. Вначале на столе, потом в спальне. Алейна сделалась ласковой и покорной.
 Брат не пришёл. Она об этом не жалела.

 Любовники были в постели, когда в дверь легонько поскреблись. Лизетта. Прячет лицо в тени. Глядит исподлобья.
- К Вашему гостю человек. Пустить?
- Ещё чего! Пусть внизу ждёт.
Жиль ушёл. «Кто может искать его у меня в столь поздний час? Случилось что,- тревога холодной змеёй шевельнулась в груди,- куда запропастился мой дорогой братец?»
 Алейна приложила к губам подсвечник. Холодная медь приглушила боль. Вспомнила, как ответило её тело, как ушла из глаз мужчины ярость, как извивался под ней от наслаждения и клялся в любви. Усмехнулась. Барон перстнем не отделается.
 Женщина поднесла ладонь к огню. Рубин на пальце вспыхнул кровью.

- Какого чёрта тебе надо?- спросил Жиль у молодого де Вилье и широко во весь рот зевнул. После любовных подвигов наступила разрядка.
 Шевалье явился к барону в первый же день пребывания императорского двора в Париже и предложил услуги. Молодец Жилю понравился, и он приблизил его к себе.
- Господин, граф Балдуин собирал своих сторонников в таверне у мельницы. Думаю, Вам следует об этом знать,- доложил шевалье. «Малому неплохо было бы научиться кланяться старшим»,- подумал барон. Словно прочитав его мысли, Жильбер схватил руку барона и подобострастно поцеловал. «Этот далеко пойдёт. Но не надо так уж жопу лизать»,- брезгливо поморщился Жиль и вытер ладонь о штаны.
- Ты считаешь, они что-то готовят?
- Рассчитывал у Вас узнать. Монсеньор Эбль правая рука Балдуина. Думал, Вы знаете, коль ночуете здесь…
- Аббата не видел. Считаешь он нарочно заманил меня сюда?
- Не знаю.
- О чём говорили?
- Мой человек не слышал. Говорит, заговорщики делали вид что пьянствуют. Но разошлись трезвыми. Подозрительно… И ещё.
- Что?
- В городе движение. Солдаты Балдуина ночуют в казармах и при оружии. Аббат с графом с ними. На улицах полно вооружённых людей.
 Барон задумался: «Мальчишка прав. Всё это выглядит подозрительно. С другой стороны, после того как Карл оставил столицу, парижскому графу вполне разумно привести войска в готовность».
 Мысли в голове Жиля путались. «Прежде постель и вино не мешали думать. Похоже, старею,- подумал наёмник,- чёртова баба, не зря про неё ходит столько слухов».
 В паху сладко заныло, и захотелось вернуться к женщине. «Нет, парижский граф не посмеет ослушаться приказа императора,- решил барон,- пошло всё к чёрту. Могу я ночью не думать о делах? Мальчишка желает выслужиться и нарочно нагоняет жути!»
- Ступай, выспись. Завтра будет трудный день,- приказал Жиль,- но держи уши открытыми. Если что узнаешь, сразу ко мне!
 Барон ушёл, широко зевая и протирая кулаками глаза. «Глупец,- подумал Жильбер де Вилье,- ночь с бабой тебе дороже карьеры. Балдуин явно что-то готовит».
 Шевалье впервые пожалел, что связался с бароном де Вала.

 Интрига, которую запустил Лютвард против фаворитки странным образом обрушилась на Карла III. Среди знати возник ропот: позорно для франков отступать, не скрестив оружия с погаными!
 Император, ощутив что доверие к нему пошатнулось, спросил совета канцлера. Друг детства сказал: «Добрый хозяин верность пса завоёвывает подачкой. Брось вассалам кость, и они последуют за тобой!»
 Карл внял совету канцлера. Стремясь купить поддержку недовольных, принялся раздавать бенефиции, титулы и земли, но вызвал лишь ропот среди союзников, поддержавших его и теперь почувствовавших себя несправедливо обойдёнными.
 Бланка укорила несчастного: «Я тебя предупреждала. Нельзя выказывать слабость и пытаться купить неверных. Изменников следует карать, тогда все колеблющиеся станут на сторону сильного!» Карл только беспомощно пожал плечами:
- Что я могу сделать?
- Для начала укажи Лютварду его место!- сказала решительно всемогущая фаворитка.

 Канцлер был в бешенстве. Впервые за много лет Карл отказался его принять. «Это козни рыжей ведьмы»,- догадался Лютвард. Злоба к другу детства душила и не давала дышать.
Тонко зазвенело в ушах, словно в голову проник комар и зудит там, и зудит, закололо в груди. Лютвард ухватился за стену. Сердце всё чаще стало о себе напоминать. Вонючее зелье королевского лекаря помогало плохо. Канцлер истово перекрестился и поклялся, что принесёт заклад мощам святого Бонифация, если телесная слабость отступит. Святой помог, и боль утихла.
- Положение дел в империи таково, что любые действия власти вызовут недовольство,- попытался успокоить себя интриган,- фаворитка потерпит фиаско. Карл вспомнит верного друга, сделавшего его императором».
 Лютвард забыл, что тиран, придя к власти, прежде всего, избавляется от прежних соратников.
 «C'est la vie»,- интересно, потомки галлов тогда уже придумали эту поговорку, оправдывающую любую подлость?

 Канцлер сослался на срочные дела, требующие личного присутствия, и во главе отряда рыцарей отправился в Суассон. «Попробую подобрать ключик к королеве,- думал Лютвард, усаживаясь в экипаж,- пусть фаворитка празднует триумф. Недолгим он будет».
 Недавний дождь прибил пыль. Солнце играло в лужах. Дышалось легко. В деревнях продавали яблоки. Горы разноцветных плодов блестели на солнце, выглядывали из плетёных корзин и деревянных вёдер. Одурев от запаха, чёрно-золотые осы вились над прилавками, назойливо лезли в глаза продавцам и покупателям.
 Лютвард велел слуге купить две корзины яблок. Кузов наполнился сладким ароматом. На запах явились осы. Канцлер брезгливо поморщился и ловко прихлопнул жужжащую полосатую тварь, попавшуюся ему на глаза. Через толстую ткань перчатки почувствовал, как хитиновое тельце осы с лёгким хрустом смялось под ладонью. На кожаной обивке сиденья остался мерзкий, зеленоватый след. Лютвард удовлетворённо улыбнулся, вытер руку о штаны, достал из корзины крепкое зелёное яблочко и впился зубами в хрустящий бок.
 Канцлер умел завоёвывать сердца. «Бабе понравится несложно,- думал Лютвард, облизывая губы, -красивой говори, что восхищён её умом, умной — её красотой и добрым сердцем, не скупись на лесть и подарки! Но в сердце своём надо иметь кусок льда, потому что для мужчины - женщина сеть, руки её оковы. Нет такого праведника, который бы избежал соблазна. Лучший способ борьбы с женщиной — другая женщина. Он приручит зеленоглазую королеву. Катерина станет тем мечом, который поразит сердце Бланки де Мариконды!»
 Лошади шли неровно, кузов повозки раскачивало, колёса разбрызгивали жидкую грязь, но канцлер, жизнь проведший в дороге, этого не замечал. Изощрённый ум вельможи был целиком сосредоточен на новых планах.
 С ведьмой пора кончать. Полагаться только на помощь королевы царедворец не собирался. Лютвард решил обвинить фаворитку Карла в колдовстве. «У рыжей интриганки накопилось немало врагов. Свидетели найдутся,- размышлял канцлер, - и надо, наконец, успокоить Кодье, пусть не дёргается, пока я у власти, наши делишки не выплывут наружу. Дни фаворитки сочтены. Прихлопну её, как муху!»
 От запаха яблок, непрестанного движения экипажа, однообразных мыслей канцлер стал задрёмывать. Во сне к Лютварду явилась чёрно-желтая тварь с прозрачными крылышками и лицом королевской фаворитки. Тварь надоедливо жужжала и норовила укусить.
Проснулся канцлер от колючего прикосновения мерзких лапок. Опережая мысль рука дёрнулась к лицу. Острая боль пронзила тело.
 Прежде чем сдохнуть, оса успела больно ужалить.

- 5 -
 Горит земля. Закрывая небесный свет, плывёт жирный дым пожарищ. Молят франки распятого бога избавить их от ярости норманнов, прячут серебро и железо, жгут хлеба и режут скот, который не могут укрыть за стенами монастырей и замков. Ревут под ножами коровы. Горячая кровь течёт из разъятых беспощадной сталью тел и становится землёй. Требухой обожрались бродячие собаки.
 Стон и плач стоит над Францией милой.

 Получив сведения о скором подходе норманнов Зигфрида, Карл III в окружении армий отступил к Суассону, оставив парижан одних оборонять свой город. Многочисленные колонны заполнили дороги. Отступление более походило на бегство. Шайки мародёров волчьими стаями следовали за уходящими армиями.

 С утра небо сочилось слезой, словно мутные старческие глазки. Всадники де Вала уходили из Парижа. Барон торопился. Солдаты с ненавистью смотрели в спину предводителя, про себя ворчали: «Чего синерожий бесится? Несётся прочь из города, словно за ним гонится дьявол? Лошадей запалить можем!» Но сделать замечание никто не решился. Барона боялись.
 Жиля душила злоба. Проклятый граф парижский не дал беспрепятственно пропустить Ролло в Бургундию.
 Барон представил как собственными руками выпускает кишки из парижского графа, и ему на мгновение стало легче.
 Жеребец барона шёл ровной рысью без устали, вскидывая сильные ноги. Этот конь стоил Жилю целого состояния. Барон обернулся. Всадники за ним не поспевали. Отряд растянулся.
 «Куда бегу?- спросил себя наёмник,- поражение бежит за мной. Неудачу надо принять. Гнев - признак слабости. С ним до беды недалеко. Вспомни смерть Генриха!» Но желание убить Балдуина не исчезло.
 Барон придержал жеребца.
 «Ты уже не мальчишка, чтобы убивать самому,- попытался осадить себя де Вала,- помни, есть оружие могущественнее кинжала — деньги!» Барон усмехнулся. Как мялся толстый аббат, прежде чем продал Балдуина. Золото победило. Оно всегда побеждает. Осталось немного подождать, и с парижским графом будет покончено.
 Жиль нащупал тяжёлый пояс под платьем. Это - его премия. Аббат продался дешевле, чем полагал Лютвард. При воспоминании о канцлере настроение барона вновь испортилось. Де Вала представил, как придётся объяснять, почему Ролло не смог провести корабли под Парижскими мостами.
 Отряд, наконец, весь собрался. Жиль хмуро оглядел всадников. «И лошади, и люди — говно!»- подумал наёмник. Кривая усмешка, похожая на волчий оскал, исказила лицо под синей бородой. У солдат от улыбки предводителя холодок пробежал меж лопаток.
 Незаметно мысли от золота перешли на женщину.
«Мне скоро сорок лет, а чего достиг?- размышлял Жиль, умеряя шаг своего коня,- безземельный барон. Жизнь наёмника коротка. Сдохну под забором - никто не пожалеет. У Алейны есть земли. Если добавить к ним мои деньги, на безбедную старость нам хватит. Ещё немного заработаю и уйду на покой. Попрошу у Эбля руку его сестры. Аббат не посмеет отказать».
 Жеребец барона заметил, что хозяину не до него и замедлил шаг. Солдаты перевели дух.


- Ваше Величество, дозвольте поцеловать ручку! Со скорбью в душе я оставил Вашего венценосного супруга, чтобы служить Вам,- Лютвард встал на колени перед новой королевой и потянулся губами к нежным пальчикам с розовыми, ровными ноготками.
 Катерина не посмела отнять руку. Молодая императрица выглядела смущённой и испуганной.
- Как самочувствие Его Императорского Величества?- наконец нашлась выдавить из себя женщина, ещё не привыкшая к вниманию.
- Ваш супруг оправился от болезни и занят делами. Надеюсь, мы будем скоро лицезреть Его Величество в Суассоне,- ответил канцлер,- но молю Вас, повелительница, не смущайтесь, я здесь затем, чтобы выполнять Вашу волю! Приказывайте,- с пылом в голосе продолжил очаровывать королеву Лютвард,- хорошо ли Вам в Ваших покоях?
- Здесь весьма мило,- решилась сказать Катерина. И пожала очаровательными плечиками.
Канцлер раскрыл суму, которую ему проворно подал миловидный паж, и широким жестом вывалил содержимое перед юной королевой.
- Вот деньги. Вот украшения. Прошу обратить внимание на этот жемчуг. Наденьте, молю Вас! Если в чём будет нужда, дайте знать!- произнёс вельможа.
При виде драгоценностей радостью вспыхнуло лицо Катерины. «Попалась голубушка,- решил коварный царедворец, заметив жадный блеск в зелёных глазах,- тебя уломаю в два счёта! Дашь показания, я оставлю тебя в покое. С такой красоткой Карл рыжую ведьму скорее забудет».

 Жизнь во дворце бывшей замарашке, некогда проданной беспутной матерью беззубой колдунье, нравилась. В самых смелых фантазиях девушка не мечтала забраться так высоко.
 Катерина надела украшения, подаренные канцлером, с хрустом откусила от сочного яблока, покрутилась перед зеркалом, показала язык своему отражению и решила: «Хорошо быть королевой! И господин Лютвард совсем нестрашный. Зря Бланка на него наговаривает!»
 Перед расставанием Госпожа наказала лишнего не болтать, стоять на своём: Катерина дочь венгерского короля Златана, принявшего христианство. Отца убили язычники мадьярского вождя Левенте. Её спас священник, принёсший слово Божье венграм и мадьярам. Родину по малолетству она не помнит. Бумаги, удостоверяющие её происхождение, хранятся у епископа Хайстульфа. Особо опасаться советовала канцлера Лютварда. Это само собой. Катерина не такая дура, чтобы выбалтывать их с Бланкой тайну. За обман можно головой поплатиться.
 Девушка открыла сундук и с огорчением убедилась, что её наряды хуже роскошных платьев Бланки. Ревность царапнула неокрепшую душу.
 «Кто из нас королева, я или старая ведьма?- подумала Катерина с неприязнью к бывшей хозяйке,- и почему она удалила меня от мужа?» Чем дольше королева размышляла о взаимоотношениях императора и Бланки, тем сильнее портилось её настроение. Девушка от досады все губы искусала. «Пока Карл не сделает тебя женщиной, ты не королева!»- прозвучал в голове язвительный голос покровительницы. «Как я сделаюсь королевой, если я здесь, а муж мой там»,- терзалась сомнениями молодая жена.
 Катерина бросила наряды в сундук, и срывая злость, грохнула тяжёлой крышкой. «Я заставлю Карла купить мне другие. Старуха от зависти лопнет!»- решила красотка.
 Катерина думала о своей прежней хозяйке, и лицо её мрачнело: «Старуха владеет моей тайной. Всю жизнь будет мною помыкать». Королева сжала маленькие кулачки. «Что делать,- заметалась мысль,- как поступить? Вот если бы Бланка исчезла...»
 Желание смерти для благодетельницы, чудесным образом изменившей её жизнь, напугало юную королеву. «Господи, прости прегрешения вольные и невольные»,- зашептали нежные губы покаянную молитву. Катерина привычно перекрестилась и поцеловала нательный крестик, как это делала матушка в далёком детстве.
 В двери возник мальчишка-паж.
- Чего тебе?
- К Вам архикапеллан Хайстульф.
«Вот и этому от меня уже что-то надо»,- подумала Катерина. Вслух произнесла: «Пусть в приёмной подождёт».


 Карл отбыл из Парижа со спокойной душой. Де Вала уверил, что у него всё схвачено: Ролло уйдёт в Бургундию, с притязаниями королька Бозона будет покончено.
 Императора больше заботила предстоящая встреча с женой. Боязнь вновь потерпеть фиаско в постели отравляла существование.
 Чтобы сберечь драгоценное королевское семя, Карл отлучил от себя фаворитку. Бланка обиделась. «Ничего, золото сделает её ласковой. Деньги - вот истинный правитель моей империи,- думал Карл, привычно крутя на пальце кольцо с алмазом,- деньги правят миром».
 Карл выглянул в окно экипажа. По дороге, сколько мог охватить взор, уныло тащились уставшие всадники. Громыхали колёсами повозки. Низкое небо грозило дождём. «Скоро тут всё превратится в реку грязи»,- подумал с досадой повелитель и велел торопиться.
 Наёмники из охраны очистили путь, и огромный императорский экипаж, сопровождаемый тысячами неприязненных глаз усталых солдат, помчал в Суассон.


 Наконец надоедливый болтун убрался. Катерина смогла не стесняясь зевнуть во весь рот. «Послушать этого святошу, так естественные человеческие желания - сплошь грех, а родились мы лишь для того, чтобы страдать и каяться,- думала королева, готовясь ко сну, -сам же блудливых глаз от её груди не отводил, старый козёл! Зачем-то весь вечер рассказывал историю о животном по имени «крокодил», хотел её позабавить, или в рассказе был иной смысл?»
 Катерина наморщила хорошенький носик: «Что там болтал жирный Хайстульф?»
 «Крокодил прозывается так, потому что имеет цвет шкуры подобный цветку крокуса. Внешне крокодил представляет собой животное на четырех ногах, вооруженное ужасными зубами и когтями, а длинною вырастает до тридцати локтей. Шкура настолько жесткая, что никакой удар не может причинить ей вред».
 В этом месте хитрый епископ принял задумчивый вид, опёрся щекой на большую мягкую ладонь и стал похож на старую бабу. Пришлось его упрашивать продолжать рассказ.
 «Некоторые рыбы, имеющие похожий на пилу спинной плавник, способны уничтожить крокодилов, разрезав им нежную кожу на брюхе»,- врал Хайстульф и довольно смеялся, когда Катерина простодушно удивлялась чудесам Божьим.
 «Экскременты крокодила служат основой мази, которой состарившиеся уличные женщины смазывают свои тела и тем самым остаются красивыми, пока струящийся пот не сводит на нет все их попытки»,- рассказывал Хайстульф и плотоядно облизывал толстые губы.
 Похоже эта часть повествования толстяку больше всего нравилась. Рожа раскраснелась, лоб покрылся потом, который епископ несколько раз вытирал рукавом рясы. Наконец святой отец успокоился, и сделав постное лицо, закончил рассказ: «Крокодилы лицемерны - притворяются безобидными ночью, становясь днем враждебными и агрессивными. По-крокодильи поступают некоторые люди, охотно рядятся в одежды кротости, в низменных проявлениях оставаясь крокодилами.
Из крокодильего навоза производится мазь, которая неискушенными людьми воспринимается прекрасной, по сути своей такой не являющаяся и губящая слабые души женщин, надеющихся сохранить телесную красоту».
 Девушка догадалась, что толстяк намекает на госпожу Бланку, и постаралась скорее перевести разговор на чудеса, творимые святыми людьми. Каких бы гадостей при ней про Госпожу ни говорили, Катерина решила держать язык за зубами. Она хорошо помнила кому обязана короной.
 Заметив, что королева избегает разговоров, епископ скоро ушёл, и она осталась одна.

 Стемнело. Холодный ветер скрипел ржавой петлёй оконной ставни, Катерине казалось, хищный зверь водит острым когтем по железу. Однообразный, тягучий звук нагонял тоску.
 Юная королева выпила подогретого с целебными травами вина, наскоро прочитала молитву и юркнула в постель.
 Сон не шёл. Одиночество стало невыносимым. Захотелось заплакать. Нет, лучше уткнуться в широкую мужскую грудь, ощутить на себе тяжесть рук.
 Свет жёлтой луны пробивался в окно и волновал кровь. Ставня нудно скрипела. На душе стало томно. Королева вспомнила, как жадно пялился на неё толстый епископ, как плотоядно облизывал жирные губы, рассказывая об уличных женщинах. Вспомнила юношей, убивших ради неё друг друга, возбуждение, которое испытала на кровавой арене, прикосновения и изощрённые ласки Бланки.
 Греховные воспоминания разбудили тело. Дыхание молодой женщины стало неровным, ресницы затрепетали. Руки зажили своей жизнью, пробежали по груди, опустились ниже, потянули кверху подол сорочки...

 Епископ Хайстульф был очарован королевой. «Такое кроткое и чистое создание нужно сейчас повелителю,- думал архикапеллан,- юная жена отвратит Карла от греховных связей. Негоже христианскому государю подобно языческому корольку бегать за жёнами подданных и делить ложе с распутной старухой. Старой фаворитке придётся уступить».
Епископ вспомнил чудесный голос зеленоглазой королевы, непередаваемую грациозность движений и тяжело вздохнул. Велика власть дочерей праматери нашей Евы!
 Архикапеллан постарался скорее изгнать беспокойные мысли. «Неопытной девочке нелегко придётся в окружении придворных интриганов. Королеве нужен опытный помощник»,- размышлял епископ. В роли мудрого советника Хайстульф видел себя.
 «Я поддержу корону на её голове. Надеюсь, королева сумеет оценить мои старания. Через юную жену смогу влиять на Карла,- принялся мечтать архикапеллан,- император изгонит преступную фаворитку. Мы отодвинем канцлера Лютварда, Карл обратит лицо к Богу и Риму».
 Но скоро мысли святого отца приобрели беспокойный характер. «Всё может рухнуть, если вскроется тайна происхождения королевы. Старый я дурак, размечтался,- выбранил себя Хайстульф,- потерявшая власть фаворитка станет опасной. Нет такого преступления, на которое бы ни пошла разгневанная женщина».
 Епископ пораскинул мозгами и решил, что было бы угодно церкви и Богу, если хитрая старуха навсегда замолкнет.
 Архикапеллан перекрестился на базилику Сен-Медар и попросил прощения за грех, который собирался принять на душу во имя папского престола и Рима. Но вначале фаворитка должна выполнить роль камня, которым Давид поразил Голиафа. Понятно, отважным пастушком Хайстульф полагал себя, а безобразным великаном — канцлера. Странным образом, мысли святого отца уничтожить Бланку совпали с намерениями его главного врага канцлера Лютварда.
 С неба на землю бессмысленно глядела круглая луна и будила грешные желания...


 Император прибыл в Суассон вечером злосчастного дня, когда норманны перетащили корабли волоком выше Сите. Карл полагал, что Ролло уйдёт в Бургундию, и считал себя в безопасности.
 Мужчина жаждал увидеть жену, но встретил его канцлер Лютвард.
- Сир,- доложил советник, закатывая выразительно живые глазки,- дела империи внушают опасения! Содержание армии тяжким грузом легло на казну. Поступление налогов из разорённых провинций задерживается, подданные ропщут. Утрата серебра, захваченного беззаконным герцогом Бозоном, усугубила тяжесть нашего положения.
Трагический тон, которым был сделан доклад, показался Карлу насквозь фальшивым.
 Мыслями Карл был уже со своей королевой. Встреча с Лютвардом вызвала раздражение: «Этот человек слывёт мудрейшим в королевстве? Денег мало. Тоже сделал открытие! Денег казне всегда не хватает!»
- Я заключил мир с норманнами,- выдавил из себя Карл, стараясь не сорваться на крик,- предотвратил гибель людей. Дешевле откупиться от северян, чем держать в строю свору бездельников. Разгони рыцарей по замкам. Пусть сидят дома. Сохраним деньги для выкупа.
Император стукнул пухлым кулаком по столу. Может он, наконец, без помех исполнить супружеский долг! Долгое воздержание и приём укрепляющих снадобий сделали мужчину раздражительным.
- Позови камердинера. Желаю переодеться и встретиться с королевой. Ступай прочь. Не беспокой нас!
 Лютвард, как ошпаренный, выскочил из приёмной Карла. Таким тоном бывший друг с ним ещё не разговаривал.
 Настроение канцлера было близко к отчаянию. Плоды многолетних стараний объединить в одних руках наследство Карла Великого могли пойти прахом. Надежды поладить с королевой не оправдались. Девчонка была слишком наивна или, напротив, слишком изворотлива, чтобы поддержать обвинение против Бланки. Дело ещё осложнялось тем, что папский агент Хайстульф зачастил в покои новой королевы.
 Канцлер уединился в часовне, чтобы помолиться, без помех обдумать кто для него сейчас является большим врагом - рыжая фаворитка или толстый лис Хайстульф.

 Досадная встреча с Лютвардом не уменьшила решимости Карла исполнить супружеский долг. В ожидании слуги мужчина принялся нетерпеливо расхаживать от стола к окну. Лучи заходящего солнца пробивались сквозь мутноватое стекло. Крошечные пылинки вспыхивали в длинных столбах света, пронизывающих залу, золотыми мушками. Вечера становились прохладными, но охваченный нетерпением Карл холода не замечал.
-Где же моя чёртова одежда?- вслух спросил император. Дверь резко распахнулась, в помещение вместо камердинера впорхнула юная королева. В комнате словно стало больше света.
- Мой повелитель!
 Царственный муж порывисто шагнул навстречу прекрасному созданию и утонул в зелёном море сияющих глаз.
- Я так ждала! Я хочу тебя любить! Надеюсь ты здоров, муж мой?
Требовательные нотки в голосе жены неприятно резанули слух мужчины.
Карл почувствовал себя кормчим корабля, налетевшего на острые рифы.


 Королева выполняла всё, что требовал муж, чему учила Бланка. Карл старался, но так и не смог сделать Катерину женщиной. Всё было без толку. Бог не помог. Молодая жена заснула в слезах.
 Ночью Карл пробрался в покои фаворитки и потребовал отдать ему флакон с зельем. Когда Бланка попробовала возражать, отвесил бывшей любовнице затрещину и силой отобрал лекарство.
 Прежде чем войти к жене, мужчина сделал изрядный глоток из заветной склянки. Немного поколебался и отпил ещё. Сердце застучало. Действие снадобья проявилось немедленно.
Карл победно улыбнулся фигуре распятого на стене, перекрестился и торопливо полез на жену.

 Несчастной показалось, что вот-вот всё получится, но драгоценное королевское семя вновь пролилось мимо лона. Карл задохнулся, захрипел и бессильно навалился на неё мокрым от пота телом.
 Она всё вытерпела, хоть долгая, безуспешная возня, прикосновения мужа, его нечистое дыхание стали омерзительны.
 Хуже всего был запах. Ни ванна, ни благовонные притирания не могли избавить Карла от его запаха. При попытке близости Катерина отворачивалась и старалась не дышать. Помимо воли её истерзанное многими попытками лоно напрягалось и не впускало в себя мужчину. «Бог меня испытывает, но я всё равно стану женой и рожу наследника, чего бы это ни стоило»,- думала упрямая девица, задерживала дыхание вновь и вновь пыталась избавиться от ненавистной девственности.

 Через сутки безуспешных попыток Карл чувствовал себя измочаленным. Мужчина с ужасом осознал, что боится требовательных ласк молодой жены.
 Желая удостовериться, что дело не в нём, Карл решил посетить фаворитку. Женщина не удивилась. Замазала синяк от королевской оплеухи и ласково встретила прежнего любовника.
 С Бланкой у императора всё получилось. Карл облегчённо вздохнул — он мужчина. Напряжение схлынуло. Император беспечно проспал до обеда в покоях фаворитки.

- 6 -
 Когда королева обнаружила мужа в постели своей прежней хозяйки, её сердце окаменело. Катерина не посмела укорять изменщиков, проглотила слёзы и ушла незамеченной.
 Планы мести один страшнее другого приходили в голову оскорблённой женщине. Все они были по-детски глупыми и наивными, покуда королева не вспомнила канцлера Лютварда.
 «Мне даже врать не придётся. Расскажу правду. Правда угодна Богу. Суд выведет проклятую колдунью на чистую воду! Если она попытается меня оклеветать, епископ Хайстульф обещал помочь. Вместе мы вырвем жало у рыжей ехидны!»
 Катерина перестала бояться железных зубов старухи.

 Грандиозный скандал, отголоски которого докатились до Византии и папского Рима, вызвав множество досужных слухов и кривых ухмылочек, разразился при дворе франкского императора.
 По достоверным слухам, первый сановник империи канцлер Лютвард, ссылаясь на некие задокументированные свидетельства, обвинил советницу императора высокородную даму Бланку в склонении девочек к противоестественным отношениям и злонамеренном колдовстве. В ответ вышеназванная дама обвинила канцлера в любовной связи с молодой императрицей. Неожиданно император Карл встал на сторону советницы и повелел начать расследование против канцлера и жены.
 Не дожидаясь допросов с пристрастием, канцлер бежал. По одним слухам бывший сановник переметнулся к язычникам, по другим укрылся в тайном убежище на родине.
 Император захотел развестись. Молодая королева поклялась на Библии, что несмотря на замужество, сохранила девство и потребовала церковного освидетельствования. Срочно собранная комиссия из сестёр францисканок под руководством авторитетного епископа Хайстульфа свидетельствовала в истинности слов королевы. За разрешением о разводе послали к папскому двору, но оскорблённая подозрениями королева, не дожидаясь папского вердикта, удалилась в монастырь.
 В те же дни к Суассону подступили норманны язычника Зигфрида. Не считая себя связанным никакими обязательствами, злодеи принялись неистово разорять окрестности.
 Карл в страхе бежал в хорошо укреплённую крепость Жювиль близ Меца, оттуда в спокойный Киркххайм, где провёл зиму. Суассон был взят и разграблен. Язычники не оставили в покое даже могилу несчастного Генриха.
 Преследуемый участившимися головными болями и военными неудачами император, тем не менее, в отчаяние не впал. В попытке заменить Генриха Карл III приблизил к себе расторопного Беренгария маркиза Фриульского. Беренгарий красиво гарцевал на коне перед имперскими войсками, говорил о будущих победах, но в бой не рвался. Впрочем, дел маркизу хватало. Нужно было предпринимать самые строгие меры по сбору серебра, обещанного проклятым язычникам для их ухода. Неразумные подданные сетовали на болезни, скудость урожаев, тяготы войны, но когда приходили люди Беренгария, деньги всегда находились.

 Февраль подходил к концу. Зима не торопилась покидать сонный Киркхейм. По вечерам топили камины, но в залах королевского дворца было холодно. Сквозняки заставляли кутаться в меха, назойливо лезли под юбки придворных дам. Болезнь императора усиливалась. С детства, склонный к религиозному мистицизму, Карл окружил себя предсказателями, лекарями и священниками. По строгости выполнения религиозных предписаний королевский двор теперь мало чем отличался от монастыря.
 Высокородная дама Бланка де Мариконда, скрывая раздражение, была вынуждена облечься в тёмное платье и изображать крайнюю степень набожности. Вместе с плотскими желаниями императора уменьшалась её власть. Попытки подобрать Карлу новую любовницу, и отвратить его от излишней религиозности, ни к чему не привели. «Самые рьяные святоши выходят из бывших распутников»,- пришла к прискорбному для себя выводу Бланка. Фаворитку утешила мысль, что теперь, когда Лютвард сбежал, она наконец сможет заглянуть в королевскую казну.
 Увиденным Бланка была неприятно изумлена. В то время как государство испытывает трудности, многие аббатства и монастыри пользуются привилегиями и послаблениями, что в условиях войны совершенно недопустимо. Королевская доля с судебных штрафов взимается нерегулярно. Поступления от чеканки монеты за целый год куда-то исчезли. Итальянским банкирам даны неограниченные права вести ростовщическую деятельность на всех землях империи и платить казне символическую плату.
 Бланка пригрозила камерарию расследованием. Испуганный Кодье пытался свалить вину на сбежавшего канцлера, раскаивался в излишней доверчивости и выражал готовность исправиться.
 Фаворитка велела пересмотреть договоры с монастырями и подготовить проект королевского капитулярия об изменении условий деятельности итальянских банкиров. Кодье был вынужден согласиться.

 Действия всего одной маленькой женщины обеспокоили сотни важных людей по всей империи. Потеряли покой ростовщики в обильной Флоренции и предприимчивой Венеции, в папском Риме и богатой Ломбардии.
 Забегали, засуетились настоятели аббатств, скоблили пальцами по бритым макушкам монахи, думали как отвести новую напасть. Виданное ли дело, рушить установленный порядок и лишать божьих людей привилегий?

 Поздний вечер. Масляная лампа освещает потолочные балки просторной залы королевского замка, оставляя углы в темноте. Сквозняк из каминной дыры тревожит живой огонёк. В трепетном свете лампы развешенные по стенам железные шлемы и брони кажутся затаившимися великанами.
Разговаривают женщина в мешковатой одежде из тёмного сукна и толстый мужчина в священническом облачении. Слова их можно услышать, если подобраться близко. Мужской голос бубнит, как из глубокой бочки. Женский льётся сладкой патокой.
- Королева примет постриг?
- Принуждать не смеем, но сёстры работают,- перекатывает камни в бочке священник.
- Посади её на хлеб и воду, станет сговорчивее! Не допускай к ней мужчин. Девчонка умеет обольщать. Кто надоумил эту стерву дать против меня показания? Лютвард? Старый интриган! Своими руками бы глаза злодею выцарапала,- шипит женщина,- но теперь он нам не страшен.
Женщина довольно потирает руки:
- Ты уничтожил бумаги с измышлениями?
- При Вас бросил в огонь,- бубнит бочка.
Собеседница пристально смотрит толстяку в глаза. Поправляет рыжий локон, выбившийся на лоб из-под капюшона.
- Верю. Выяснил, кто ещё клеветал на меня?
- Второй свидетель дал письменные показания. Написано на латыни. Почерк изменён.
- Кто это может быть? В чём меня обвиняет сей человек?
- Клеветник утверждает, что неоднократно видел, как Вы, госпожа, покупали травы, среди которых были цветы ядовитого арония, используемые повитухами для изгнания плода из матки, корни мандрагоры, похожие на человеческие фигуры, редкие минералы, шпанских жуков и благовония.
- Грязный еврей! Я достаточно платила, чтобы он держал язык за зубами. Обвинил меня в своих прегрешениях. Нет, пусть сам за них ответит! Не по его ли вине ухудшилось здоровье императора? Ты слышал, говорят, евреи убивают христианских младенцев для обрядов?
Толстяк сердито засопел. Использовать чернь во внутренних разборках — последнее дело.
- Карл Иакова не отдаст. Без еврея ему долго не протянуть. Император надеется, что операция на черепе его исцелит. Если Карл умрёт, мы с тобой всё потеряем. Иакова трогать нельзя. Советую Вам выждать.
 Собеседники замолкают.
 Женщина уходит, бормоча под нос неясные угрозы. Епископ Хайстульф с неприязнью смотрит вслед короткой фигуре. «Что Карл в ней нашёл? Дура, думает, что устранив Лютварда, будет манипулировать императором, как куклой. Упивайся властью. Твои дни сочтены. Твоя хитрость святому престолу была нужна как противовес честолюбивому канцлеру».

 Побег Лютварда плохо сказался на положении императора. Многие «верные», формально признавая власть Карла, заняли выжидательную позицию. Влияние и авторитет центральной власти упали. Дело дополнила громкая отставка Парижского графа Балдуина. Этим неприятным событием завершилась зима.

 Едва дороги просохли от зимней грязи, Парижский епископ отправился в Киркхейм к императору за обещанным норманнам выкупом.
 Аскерих оставил паству с тяжёлым сердцем. «Их глаза слепы, ибо поклоняются они только золоту и силе. Вообразили, что Иисус торгует милостями, как языческий божок. Узколобые упрямцы забыли слова Учителя: «Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду»,- невесело думал Аскерих о соотечественниках, поглядывая из окна на многочисленную охрану, сопровождающую его экипаж,- наш милосердный император поступил по христиански, уступив захватчикам. Как показала эта зима, оказался прав. Норманны разрешили возобновить служение в монастыре Сен-Жермен-де-Пре, завязали дружеские отношения с местным населением. Многие язычники приняли обряд крещения водой. Злые языки утверждают, что сделали это ради подарков, но так что с того? Дорога к храму начинается с узкой тропинки!»
 Аскерих не жалел усилий, направляя проповедников в норманнский стан. Многие монахи приняли унижения и смерть, но слово Божье проникло в тёмные умы язычников.

В мае норманны получили обещанный выкуп. Неделю парижане могли слышать пьяные вопли дикарей, празднующих победу. Потом часть кораблей ушла к морю.
 Старики хмурились и говорили: «Император нас предал. Откупаться от язычников, что прикармливать волка. Пока в стаде останется хоть одна овца, зверь надолго не уйдёт. Не пройдёт года — жди новых кораблей!»

 Земля франков открыла глаза Ганглену. Мир устроен несправедливо! Как Боги могли отдать лучшие места иноверцам?
 Поначалу всё казалось просто. Христиане - трава для быков Одина. Но когда вся Великая армия не смогла взять город на острове, в душу запали зёрна сомнения.
 Однажды его ребята взяли монаха. Выглядел раб христианского бога жалко — большая голова на тщедушном теле и странные круглые, совиные глаза в пол лица. Кнуд Сопля вообразил, что этот дохляк чего-нибудь стоит и таскал его за собою на верёвке. Что взять с мальчишки, первый раз оторвавшегося от мамкиной юбки?
 Вечером сидел Ганглен у костра и думал. Сытое брюхо настроило ярла на любомудрие. Догорал хутор, где похозяйничали его ребята. Ветер с реки относил дым к полю. За хутором у колодца Матс и Атли поджаривали пятки хозяину, чтобы хитрец рассказал, куда спрятал денежки и железо. Тут же на телеге с сеном толстый Одд развлекался с женой хозяина. Даже жалобные завывания франка и довольное уханье Одда не могли отвратить вождя от возвышенных размышлений.
 Вот, скажем, жил человек и умер. Его меч сломали и положили в могилу. Душа человека и душа меча соединились. А серебро? Как его сломаешь, чтобы отправить предкам? Или класть в могилу драгоценный метал глупость несусветная?
Ход рассуждений прервал вопль истязуемого, после которого наступила тишина, прерываемая только пыхтением Одда. «Перестарались, мясники,- подумал Ганглен,- ничего толком сделать не могут!»
 Тут же неподалёку крутился Сопля со своим христианином. Мальчишка развлекался тем, что дёргал верёвку, привязанную к ноге монаха. После бесполезной смерти хозяина хутора, глупое занятие Сопли подействовало на Ганглена, как красная тряпка на быка. «Кончай дурить,- крикнул ярл Кнуду,- пусть монах дровами займётся! Давай его сюда».
 Сопля отпустил верёвку. Христианин проворно подбежал к Ганглену. Хворост не желал ломаться в тонких руках монаха. «Помоги ему, Сопля»,- попросил ярл мальчишку. Кнуд недовольно засопел, однако за дело взялся споро. Дело нехитрое и хорошо знакомое.
Христианин принялся подтаскивать ветки к костру. Проходя мимо Ганглена, монах вдруг быстро сказал:
- Я вижу, ты думаешь о смерти. Ярл вздрогнул.
- Откуда узнал?
- Бог подсказал.
- Ещё что тебе твой бог сказал?
- Бог сказал, что я дам тебе ответы, которые ты ищешь.
 Ганглен скучал. Отчего не позабавить себя беседой? Может христианину ведомы тайные знания.
- Ответь мне, червь, что такое смерть?- спросил Ганглен монаха. Поднял взор от земли христианин, коротко посмотрел на язычника, чуть заметно усмехнулся:
- Смерти нет…
- Скажи это тому несчастному, который издох за пару монет и кучку ржавого железа. Ганглен махнул рукой в сторону ребят, которые тащили тело франка, чтобы выбросить в реку.
- Он вступил в жизнь вечную.
- Что-то непохоже, что он туда стремился,- осклабился Ганглен.
- Возможно этот человек был плохим христианином. Ты сам сказал, что умер он за горсть презренного металла.
- Я не христианин и не боюсь смерти…
-...А напрасно. Тебя ждут муки, по сравнению с которыми, боль, убившая этого несчастного, покажется укусом комара.
 Задумался Ганглен, как узнать чьи представления о смерти истинны. Вот если бы получить свидетельство в пользу того или иного мнения.
- Ты, я вижу, смерти не боишься?- спросил с недоброй усмешкой ярл Ганглен.
- Тело всякого человека избегает смерти, но душа жаждет обрести жизнь вечную.
- Значит, если я убью тебя, то сделаю благо твоей душе? Лишь мгновенье видел ярл страх в круглых глазах христианина. Пожал монах плечами. Сквозь рубище проступили худые ключицы.
- Всё в руке Божьей. Моя смерть - его воля. Кровь жертв - несмываемое пятно на руках палачей. Знай, вождь, ты и твои люди прокляты. Если ты меня убьёшь, стану тебе являться и после смерти, покуда ты не раскаешься и не уверуешь в истинного Бога. Клянусь спасением души!- монах потряс в воздухе сухими кулачками. «Вот и проверю истинность твоих слов!»- усмехнулся ярл Ганглен и снёс христианину голову.
 За монаха заплатил ярл Сопле мелкую монету и думать о том забыл.


 Первым погиб Кнуд Сопля. Мальчишка пьяным вывалился за борт судна и утонул. Об утопленнике быстро забыли, да и то сказать, малый был никчёмный. Но когда ночью бесследно исчезли Матс и его длинноногий приятель Атли, Ганглен испытал беспокойство. Потом несчастья последовали одно за другим. У ярла заржавел меч. Осенний набег обернулся катастрофой. Едва удалось унести ноги из-под Шартра. Ганглен и Трада вернулись к Парижу без добычи. Ярл Трада обвинил в неудаче Свидура, но Ганглен сразу вспомнил о пророчестве.
 Монах явился к ярлу во сне. Он молча смотрел на Ганглена круглыми глазами и укоризненно качал большой головой на тощей шее. В видении монах ещё больше походил на желтоглазого филина. Ганглен ему сказал: «Кыш!» Но видение защёлкало на ярла костяным клювом и погрозило пальцем.
 На утро ярл заболел.


 Болел ярл тяжело и долго. Многие его люди потеряли надежду и ушли с Хрольфом и Сигурдом за добычей в Бургундию. Остались близкие родичи.
 Зима выдалась суровой. Ганглена перенесли в монастырь на берегу. Больного бил кашель, и сжигал внутренний жар. В бреду приходил зарубленный им монах, смотрел жёлтыми глазами и грозил сухим кулачком.
 Приводили к Ганглену жрецов и знахарей. Целители жгли душистый можжевельник, пели заклинания, резали руны, приносили жертвы Бальдеру и Тору. Больному становилось хуже. Знахари, отводя в сторону честные глаза, качали головами, обещали помочь, брали деньги и исчезали. Только один из них осмелился признаться, что в стенах дома чужого бога он бессилен и отказался от платы. Доведённая до отчаяния женщина Ганглена тайно позвала к ложу больного христианского священника. Святой отец обещал помочь, если епископ Аскерих даст на то своё благословение.

 Было Ганглену видение. Будто вороны клюют филина. Покрылось кровавыми ранами тело ночной птицы. Рвут чёрные клювы её плоть, торопят гибель. Из последних сил посмотрел филин на ярла. Столько человеческой муки увидел Ганглен в круглых, жёлтых глазах, что взял палку и отогнал мучителей от жертвы.

 Утром очнулся ярл ослабшим, но вполне здоровым. В келье незнакомо пахло. Обрадованная жена сказала, что накануне их тайно посетил сам парижский епископ, молился и изгонял бесов дымом священной смолы. С того времени началась тайная связь Ганглена с христианами.

- 6 -
 Узнай, Путник, что говорят Старые люди об устройстве Вселенной и месте человека в ней!
 Основа миров - ясень Иггдрасиль. Он был всегда. Суть его — Мировое Древо. Три корня растут на три стороны у ясеня. Вершиной древо уходит в высокое небо, корнями в глубокое подземье, ствол держит настоящее.
 Породила зияющая пустота огненный мир Муспельхейм и холодный, инеистый Нифльхейм. От Огня и Холода возникли первые Боги и великаны Ётуны.
 Порождения Огня и Холода тут же сошлись в схватке за господство. Долго бушевала война. Силы Богов и Великанов оказались равны. Победы никто не добился.
 Залили кровью триединое тело матери неразумные дети, разорвали на девять миров. Только ясень Игграсиль держит миры вместе.
В трёх верхних мирах поселились могучие Боги и светлые эльфы.
В трёх средних - великаны Ётуны и пламенный гигант Сурт, чья участь - уничтожить нынешний мир. Здесь же выделили малый кусочек пространства для людей.
Три нижних мира - царства холода и тьмы. Это места обитания гномов и тёмных альвов — искусных мастеров. В высоких ремёслах нет им равных. Самое нижнее царство называется Хельхейм. Сюда попадают все умершие от болезни, голода и старости. Правит там синерожая богиня смерти Хель.
 На вершине мирового дерева сидит гигантский орёл Хрёсвельг — вещая птица Одина. Глубоко под землёй среди корней Иггдрасиля обитает дракон Нидхёг. По стволу ясеня бегает проворная белка Вострозубка.
 Не дано могучему Орлу встретиться с Драконом, столь далеко отстоят друг от друга корни и ветки мирового древа. Роль посыльного между верхними и нижними мирами берёт на себя белка. Грызёт Вострозубку чёрная зависть к силе Орла и мудрости Змеи. Чтобы поссорить дракона и птицу, так перевирает их слова белка, что Нигхёрд преисполняется злобы и начинает колебать корни мирового древа. Тогда во всех девяти мирах Вселенной случаются землетрясения. В ответ Орёл бьёт большими крылами, порождая бури и шторма, топящие корабли людей.
 У одного из корней Иггдрасиля бьёт источник. Знающие люди ведают, что название ему - Урд. У источника живут три древние богини - норны. Помнят норны первую войну. Имена же им Урд - Прошлое, Вердани - Настоящее и Скульд - Будущее. Ткут нити судьбы богини, режут руны, судьбы судят, детям людей жребий готовят.
 Появляются богини у изголовья каждой роженицы. Старуха Урд даёт ребёнку нить судьбы, жена средних лет Вердани плетёт нить становления, юная Скульд — вплетает в судьбу дитя Предназначение.
 Барахтаясь в грязи низменных желаний, трудно человеку не измазать светлые нити жизни, вручённые норнами, но есть у него право выбора и воля следовать Предназначению или отступить от него.
 Светлее светлого яркая нить героев, идущих путём Долга, хоть трудна бывает их жизнь, полна потерь и скорби.
 Черны от грязи нити жизни человека, следующего за низменными страстями.
 Когда приходит отведённый срок, и спрядено полотно судьбы, обрывают норны волшебные нити. Распадаются связи. Падают на берег Урда.
 Выбирают богини из грязи низменных помыслов светлые нити, заботливо впрядают их в судьбы новых людей.
Чтобы не отравлять грязью Игграсиль, смывают яд людских поступков норны в мировой океан. Непростая вода в волшебном источнике. Подобно огню делает вода Урда нечистое — чистым, растворяет бытие в небытии. Навсегда уходит память о людях, отступивших от предначертанного им Долга, но вечно сохраняется память о Героях.
 Живёт в девяти мирах вечное древо Игграсиль. Из прошлого в будущее тянуться волшебные нити. Своими поступками люди определяют какой быть ткани времени.
 Прислушайся к себе человек, ощути как через твою кровь, кости и жилы уходят в вечность светлые нити героев, дарованные тебе предками. Не измажь их грязью.


 Когда норвежцы увидели полные франкского добра корабли датчан, сердца их переполнились жадностью. Воины потребовали от ярла Сульке подняться по Сене и примкнуть к ребятам Сигурда. Старый ярл согласился, но решил, что хорошо бы найти среди бывавших в Бургундии датчан союзников и пойти на дело вместе.

 Хаккан не спешил влазить на вершину власти. Вожаку в стае достаются лучшие куски и суки, но не живут вожаки долго - слишком много желающих слаще жрать!
 В Бургундии взяли хороший куш, но Хаккан понял нехитрую истину: не важно сколько у тебя добра. Если у соседа больше, боги будут с ним.
 Трава за овцами не ходит. Ярл решил примкнуть к норвежцам. К Хаккану и Сульке присоединились Хаббард и Ганглен со своими людьми. Была назначена встреча для согласования действий.

«Знаю, норна сына Мне в битве погубила,
Регнира мечегромца,
Старость в рать себе Я кликнул рано,
Горе от потери Мне силу не сломило,
И хочу я ныне Честь отведать мщенья»,- песня скальда бередила душу. Горел костёр. Освещал лица людей, собравшихся вокруг огня в ожидании трапезы. Сердце старого Сульке откликнулось на скрытую в голосе неведомого певца скорбь.
- Хаббард глотку дерёт. Уже успел набраться!- осуждающе махнул рукой датский ярл Хаккан.
Пренебрежение к отцовскому горю, прозвучавшее в словах датчанина, неприятно резануло Сульке. Старику была ведома скорбь потери.
 Норвежец смолчал, союзники были нужны и ссориться с самым могущественным из них не было резона.
Совещались долго. Среди датчан возникли разногласия. Ярл Ганглен настаивал, что надо держаться договора с франкским императором и идти в Бургундию. Клятвы Богам следует выполнять, иначе удача отвернётся.
 Хаккан говорил, что в Бургундии только время терять. Вдоль Сены взять уже нечего. Надо идти в Марну. Там лежат нетронутые земли. Ярл Хаббард в спор не вступал. Ему было всё равно где резать христиан.
 Сульке надоело слушать перепалку. «Я могу идти в Марну,- сказал норвежец,- я клятву не давал. Удача меня не покинет, и Боги на меня не обидятся. Если ярл Ганглен хочет идти в Бургундию, пусть идёт, но если он или кто-то из его воинов пожелает присоединиться, ему будут рады!»
 На том и порешили. За успех предстоящего дела крепко выпили.


 Приснился Сульке странный сон, будто собрался он на охоту, а матушка принялась отговаривать. Давно покоится старая в фамильном кургане, но и оттуда продолжает заботиться о сыне.
 Нельзя изменить предначертанное, слишком много было дано обещаний. Пришло время действовать. Не может вождь воспротивится воле дружины. Прогнал тревогу с лица норвежец, велел готовиться к походу, но на сердце было неспокойно.

 Франки затеяли ремонт подъёмного механизма цепей, преграждающих реку. Работу начали затемно. Эберульф уверял, что дело пустяковое. Ребята его спроворят, не успеют монахи в монастыре Св. Германа прочитать «Отче наш». Так бы всё и произошло, не подведи никудышный металл.
 Под тяжестью новая ось лопнула. Собачка храповика вылетела. С воем завертелось зубчатое колесо. Цепи с плеском ушли под воду. Забегали, заматерились мастера.
 Послали за Эберульфом. Пока разогревали горн, перековывали и сваривали лопнувшую ось, солнце успело высоко забраться на небо.
«Марк, беги сам к мосту! Заклинаю Святым Эгидием, поспеши. Работа должна быть исполнена, или не сносить нам головы!»- в голосе старого мастера сын услышал отчаяние.

 В полдень монахи монастыря Сен-Жермен увидели, как корабли язычников отошли от берега.

 Постная рожа епископа Аскериха аббата раздражала. Эбль с трудом выносил пустые разговоры про цивилизаторскую роль церкви, миссию священничества и христианские добродетели, в которые любил пускаться Аскерих за обедом. Аббат предпочитал молча жевать, вставляя в паузы своё «Угу», чтобы не обидеть велеречивого епископа.
 Эбля всё чаще терзали сомнения - верно ли он поступил, предав Балдуина. Канцлер обещал епископский сан. Где теперь канцлер? С лысым графом они неплохо проводили время. Нынешний епископ воевать готов разве что языком. Его заигрывания с норманнами ни к чему хорошему не приведут. Сколько наивных дураков сгинули по воле самодовольного святоши! Забыл Аскерих слова Христа: «Не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». «Мечом и словом Божьим можно добиться большего, чем одним словом»,- додумал Эбль слова Учителя. Аббату последняя мысль понравилась. Он решил её использовать для воскресной проповеди.
 Спокойно трапезничать отцам церкви не дали. Вбежал горбатый служка, выполняющий роль мальчика на побегушках, и от волнения путаясь в словах, доложил, что норманнские корабли пытаются пройти под мостами. На что Эбль сказал, не переставая жевать: «Пусть подымут цепи!» Горбун захлопал глазами и наконец осмелился вытряхнуть из себя, что путь для кораблей свободен, потому что мастера разобрали подъёмный механизм». «Чего же ты мямлишь, идиот? Эберульф клялся, что работу завершит затемно!»- зарычал аббат и выскочил из залы.
 Епископ Аскрих торопливо закончил трапезу и подхватился следом.


 Норвежец велел укрыться за бортами и направил драккары к мостам. Мачту опустили. Парусный навес из грубой шерсти скрыл людей от франкских стрел. Сульке лежал на носу и направлял драккар, просматривая береговые ориентиры через узкую щель между бортом и щитом. Приметы показал датчанин, ходящий лоцманом у Хрольфа.
 Внимание ярла было целиком занято. За работой гнетущее предчувствие беды исчезло.
 Ребята старались. Корабль шёл ходко. Быстро вырастали опоры моста, обгоревший остов корабля. Мелькали зубцы каменных стен, неряшливая городьба забрала в грязных пятнах пожёгов.
 «Лоцман говорил, что держать корабль надо на линии кривое дерево — колокольня. Но, клянусь молотом Тора, здесь столько кривых деревьев!»- подумал ярл Сульке и вытянул шею…

 Голова норманна только на миг показалась из-за щита. Эбль пустил стрелу. Голова исчезла.
 Драккар словно споткнулся о невидимую преграду. Лапы-вёсла сбились с ритма. Корабль вильнул, потерял ход.
 Толстый аббат обернулся на Эберульфа и его людей, суетящихся возле подъёмного механизма. Что кричит разгневанный мастер, Эбль не расслышал, но судя по багровой роже не благословения.
 Только несколько мгновений норманнские корабли пребывали без движения. Потом вперёд вышел другой драккар и уверенно повёл флот вверх по реке. Но возникшая пауза стоила норманнам успеха.
 Колёса подъёмного механизма пришли в движение, и под ликующие крики парижан цепи железными змеями выползли из-под воды.

 «Господин, северяне выслали переговорщиков»,- молодой начальник караула улыбался во весь рот. «Чего скалится, идиот?»- с раздражением подумал Эбль. Аббат был зол на весь белый свет за прерванную трапезу. Даже удачный выстрел не улучшил настроения.
- Пусть убираются к дьяволу в свою ледяную страну и радуются, что унесли ноги. Мне не о чем с ними говорить!- выпалил Эбль, усаживаясь за стол в надежде вернуться к поглощению пищи, которая была сейчас так необходима его пустому желудку.
Обескураженный грубым ответом начальник повернулся, чтобы уйти.
- Подожди, любезнейший,- вмешался парижский епископ Аскерих,- досточтимый аббат Эбль говорит, что нам надо немного посовещаться, чтобы принять правильное решение.
 Толстый аббат недоуменно уставился на епископа.
- Хочешь получить сотни головорезов под стенами Парижа?- прошипел Эблю в лицо Аскерих.
Подчинённые не должны видеть разногласия в руководстве.
Аббат соображал медленнее, но и он понял: с норманнами придётся разговаривать. Ещё один год осады Париж не выдержит.
- Поступай как знаешь,- выдавил из себя Эбль,- переговоры, так переговоры, но вначале я закончу обед.
 Аббат не стал дожидаться ответа Аскериха, шумно сглотнул слюну и подналёг на остывшее мясо.

 Ярл Хаккан довольно усмехался в рыжую бороду. Удача пёрла в руки, как лосось на нерест! Старого Сульке жаль, но норвежцы никуда не делись. Будут драться свирепее, чтобы отплатить за смерть вождя.
 Париж остался за кормой. Хаккан оглянулся на громаду стен и соборов, торчащих посредине Сены, прислушался к шуму воды за бортом, мерному плеску вёсел. Корабли вытянулись по стрежню реки столапым змеем. В голове потрёпанные драккары Хаббарда, за ними норвежские корабли, несколько драккаров с людьми Ганглена. Замыкали строй его корабли. С такой силой можно хорошо погулять!
 На переговорах Хаккан решил помалкивать. Пусть другие отдуваются. Франкские правители дали себя уговорить, когда Ганглен намекнул, что его людям придётся искать пропитания под Парижем, если путь в Бургундию будет закрыт. Великан Хаббард добавил, что воины с севера привыкли много есть, и довольный рассмеялся своей шутке.
 Маленький человек с красивым крестом на шее потребовал поклясться, что северяне останутся верны условиям договора с императором Карлом и не пойдут в Марну. Хаккан и Хаббард переглянулись. Если франки так боятся визита на эту реку, значит там есть чем поживиться! Норманны, немного поколебавшись, подтвердили клятву и готовились уйти, но вмешался похожий на косматого медведя франкский вождь.
- Кто из вас главный?- спросил он норманнских ярлов.
- Я их конунг!- ответил ярл Ганглен и приосанился.
- Приглашаю тебя, вождь, и двадцать твоих лучших воинов стать моими гостями. Клянусь царствием небесным, вы ни в чём не будете нуждаться и получите значительные подарки,- с недоброй ухмылкой на круглой роже произнёс франк.
Ганглен оглянулся на Хаккана. В глазах недалёкого ярла мелькнула растерянность. Провести лето в заложниках датчанину страсть как не хотелось. «Так тебе и надо, любитель христиан!»- злорадно подумал Хаккан. Хитроумный ярл скорчил честную физиономию и сделал Ганглену успокаивающий жест рукой. Мол, что поделаешь, соглашайся, мы тебя не подведём. Но Ганглен упёрся. Хаккану и Хаббарду пришлось его уламывать. Упрямец согласился, только когда ему обещали равную долю в добыче.
- Будь по-твоему, франкский вождь. Я останусь,- с неохотой сказал ярл,- но и ты выдашь нам своих воинов. Пусть следят, как мы следуем условиям договора с твоим императором!

 Оставшись в Париже, ярл Ганглен получил возможность рассмотреть жизнь франков изнутри, и она ему понравилась. Здесь решения тинга ничего не значат. Франкские ярлы владеют землями и людьми, как мы на севере владеем скотом. Епископ Аскерих сказал, что Бог Христос дал им такую власть.
 Жрец распятого бога мудрый и могущественный человек. Многие люди Ганглена крестились и получили хорошие подарки. Оружие у них не отобрали, позволили ходить по городу, чем его ребята воспользовались и даже завязали знакомства с местными. Ганглен запретил напиваться на стороне и задирать франков, но разве воинов удержишь от драк, шлюх и вина?

- 7 -
- Правда говорят, что норманны детей едят?- спросила круглощёкая девчонка у старшего брата и ухватилась за его штаны, чтобы было не так страшно.
- Конечно правда,- ответил мальчишка и показал кулак готовому рассмеяться чумазому приятелю,- особенно любят толстеньких плакс, таких как ты!
- Я не плакса,- обиделась девчонка,- даже слезинки не проронила, когда матушка наказала меня за молоко, которые вы с Жаном выпили!
- Следующий раз мыс тобой поделимся,- сказал брат,- а сейчас беги отсюда. Не мешай мужским делам. Слышишь? Они уже идут.
 С улицы послышался женский смех, рокочущий мужской голос, нетвёрдые шаги пьяной парочки.
 Девочка выскользнула через заднюю дверь убогого домишки, прилепившегося к городской стене, и припустила к дому тётки, где теперь живёт вместе с братом и двоюродными сёстрами. Тётка добрая. Называет их с Диком «сиротинушками», мать обзывает гулящей, но деньги от неё всегда берёт. Интересно, зачем мальчишкам нож, который брат прячет под одеждой?

 Одд не красавец, но бабы к нему липнут. Ребята злословят, что у толстячка язык так подвешен, что ни одна сучка устоять не может и делают движения языками, будто лижут верхнюю губу. Завидуют.
 Дураки. Одинокой женщине много ли надо?
 Одд за красавицами не бегал. Коренастой бабе с бельмом на глазу помог дотащить тяжёлую корзину до дому. А чего не помочь женщине, в одиночку подымающей двух спиногрызов? Перед расставанием дал денег, велел купить вина и приготовить ужин. Жаннета согласилась, спросила только христианин ли Одд. Толстяк показал крестильный крестик, который таскал на шее вместе с молотом Тора.
 Скоро вся Вшивая улица знала, что кривая прачка, муж которой погиб на стене, живёт с норманном.

 Отец говорил, что убить человека не сложнее, чем зарезать курицу. Дик много раз это делал. В смысле, резал кур, а не людей, но сегодня он убьёт норманна.
 Отец Дика был стражником. Мальчишка помнил осенний день, когда со стены принесли отца. Он был как живой, только вместо правого глаза зияла чёрная дыра.
 Убитых отпели и опустили в общую могилу. Шёл дождь. Дик стоял рядом и видел как тело отца, в саване похожее на тряпичную куклу, плюхнулось в жидкую грязь на дне ямы.
 На краю отцовской могилы мальчишка поклялся отомстить. На стену его не взяли. Сказали, что мал. Без отца стало голодно. Сено из их сарая графские солдаты забрали для своих лошадей. Козу пришлось прирезать. Дик первый раз наелся досыта, когда к матушке стал наведываться толстый норманн.
 Однажды, дикарь попытался погладить Дика по голове. Мальчишка зажался. До сих пор помнит чувство омерзения, которое испытал, когда рука язычника коснулась его волос. Жаль, мать продала отцовский кинжал. Дик бы воткнул его в брюхо толстяку. Как мать может спать с этим животным?
 Дик лежал за загородкой в курятнике и сжимал в руках нож, который Жан  стащил в пекарне своего отца. Жан вначале тоже хотел убивать норманна, но в последний момент вдруг вспомнил о неотложных делах дома. Хорошо, хоть нож оставил.

- Кто у тебя за загородкой скребётся, хозяюшка?- спросил улыбчивый мужчина женщину.
- Куры возятся. Ты боишься, храбрец? Иди скорее сюда, спрячу тебя под юбкой,- рассмеялась кривая хозяйка дома и потушила плошку. Женщина стеснялась бельма на глазу.
 Свет луны едва проникал в затянутое бычьим пузырём крохотное оконце под потолком.
 Дик через прутья загородки во все глаза смотрел на родительскую кровать. Занавеска, обычно скрывающая ложе, была отдёрнута. Голые мужское и женское тело словно светились в темноте. Он множество раз слышал, как отец с матерью возятся за занавеской. Это его никогда не трогало.
 Но вид матери в постели с другим мужчиной странным образом подействовали на мальчишку. Деревянная рукоятка ножа в руках стала скользкой от пота.
 Мать стонала и счастливо смеялась под норманном, как никогда не смеялась с отцом. Потом они заснули.
 Дик вытер руки о штаны. Рукоять ножа удобно легла в руку. Перелез через загородку. Мать храпела. Норманн спал бесшумно.
 Бритая голова запрокинулась. Большой мужской кадык, похожий на кулак, торчит под клочковатой бородой, ниже широкая волосатая грудь. Мать приткнулась к грязному дикарю, левая рука в мужском паху.
 Земляной пол глушит шаги. «Ударю в горло. Здесь всё будет в крови. Мать станет ругаться! Нож надо вернуть Жану. Другу зададут трёпку, если нож пропадёт... Какие дурацкие мысли лезут в голову. Бить лучше двумя руками. Сил хватит. Отец говорил, «как курицу зарезать!»- мысли теснятся и скачут в мальчишеской голове.

 Едва слышно стукнула дверь. Сопляк ушёл. Не смог ударить. Одд попытался вспомнить, как убил своего первого человека. Давно это было. Мужчина нащупал оружие под подушкой. Похвалил себя: «Молодец, что удержался. Однако, надо держать ухо востро. Рано или поздно волчонок ожесточится сердцем. Хорошо, что Одд к тому времени будет далеко.

 Наутро пекарь обнаружил потерю ножа. Сын был примерно выпорот любящей рукою, но в краже не сознался. Может, права жена, Жан здесь ни при чём, но не мог нож сам уйти из запертой пекарни?
 Что Дик сбежал из дому, кривая прачка узнала через неделю, когда заглянула к сестре, чтобы отдать деньги на содержание своих деток.


«Вот вышел сеятель сеять и когда он сеял, иное упало при дороге; и налетели птицы, и поклевали то. Иное упало на места каменистые, где немного было земли; и скоро взошло, потому что земля была не глубока. Когда же взошло солнце, увяло и, как не имело корня, засохло. Иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его. Иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать»,- епископ бережным движением отложил драгоценное Евангелие и задумался. «Иисус понимал - всходы дадут не все зёрна, что же сетовать на трудности ему, жалкому смертному! Грешные души язычников упорствуют в заблуждениях, прячутся от света христианства, словно мерзкие мокрицы в грязи. Тем дороже плоды, давшие всходы веры»,- Аскерих потёр ладонями лицо. От чтения глаза быстро уставали и слезились. «Можно заставить прочесть текст учёного секретаря. Горбун весьма умён и сведущ, но как найти в Писании нужные тебе слова чужими глазами?»- усмехнулся мудрый Аскерих. Норманн Ганглен принял христианство. Забота церкви - сохранить его жизнь и позаботиться, чтобы сей вождь занял достойное место среди своих соплеменников. Это зерно в будущем обещает дать обильный урожай.

 «О, муж мой — леопард сильный телом! Ты солнце моей жизни. Я луна твоя. Даже ночное светило находит путь к животворящему солнцу в синее небо и бледным призраком плывёт с ним рядом, мне же путь к тебе, муж мой, закрыт.
 Груди мои - две полные виноградные грозди без заботливых рук виноградаря. Лоно - поле плодородное, ждущее своего сеятеля, истомилось, как пустыня, зноем иссушенная. Нет такого преступления перед Богом и людьми, которого бы я ни совершила, чтобы вновь соединиться с тобой! Пролейся на меня дождём, чтобы расцвели цветы любви нашей»,- сероглазая женщина стоит на коленях пред распятым богом, но видит другого мужчину, встречи с которым боится и жаждет. Прозрачный камень перстня, обращённого внутрь ладони, больно ранит кожу и не даёт забыть о смертном грехе, на который пошла, чтобы прекратить войну и вернуть своего рыцаря домой.
 Стукнула дверь замковой часовни. На пороге сенешаль Тауберт. Старик смущённо переминается у входа.
- Чего тебе?
- Простите за беспокойство, Ваша Светлость, мы рассеяли шайку норманнов, напавших на Ваши земли. Пятерых удалось схватить. Что прикажете с ними делать?
- Повесь у ворот замка. Пусть все видят, как поступают в наших землях с непрошеными гостями. Призови наших «верных». Дай знать об опасности Тауберту графу Мо. Удвой караулы и разъезды.
- Слушаюсь, Ваша Светлость. Будет исполнено. Дозвольте Вас покинуть.
- Подожди...- сероглазая женщина хмурится,- нет ли вестей от мужа?
- Нет, Ваша Светлость.
 Старый сенешаль спешит уйти. До него дошли тревожные слухи. Граф Балдуин оставил королевскую службу и покинул Париж, но: «Тс-с-с». К чему понапрасну волновать несчастную девочку, на хрупкие плечи которой война взвалила тяжкий груз ответственности за жизни сотен людей?

 Накануне пасхи Париж наполнился слухами, вслед слухам явились беженцы. Люди были напуганы и имели жалкий вид. Норманны нарушили клятву и вошли в Марну. Похожие на чудовищ чёрные корабли язычников принесли неисчислимые беды в сердце Франкии. Нечестивцы мечом и огнём прошли по Шампани, подошли к Реймсу, разграбили и осквернили Базилику Св. Ремигия. Пали Шалонь и славный Провен.
 Попранные святые реликвии взывали к мести, кровь невинно убиенных зажгла людские сердца.
 Первого норманна толпа растерзала в хижине кривой прачки. Худой мальчишка отрезал хлебным ножом голову трупа, наткнул на палку, поднял вверх, и потрясая ею как флагом, крикнул обезумевшим от крови людям, что надо убить всех норманнов в городе. Толпа встретила призыв радостным воем.

 Уцелевшие заложники укрылись на епископском подворье. Озверевшую чернь рассеяли городские стражники, дав в их сторону залп из арбалетов.

 В ветхой хижине у городской стены страшно выла кривая баба. На грязном земляном полу рядом лежали растерзанное тело большого мужчины без головы и худенький мальчишка с арбалетным болтом в кишках. Жирные мухи деловито ползали по запекшейся крови трупов. От смерти нос мальчишки заострился и стал походить на нос его покойного отца.


- 8 -
- Проклятый, мучитель,- простонал Карл,- сделай мне дырку в голове. Выпусти боль. Не могу больше терпеть!
- Ваше Величество, врач должен руководствоваться заветом Гиппократа: «Primum non nocere», что значит «Не навреди». Операция, о которой Вы молите, представляет значительный риск для вашей жизни.
- К чёрту твоего Гиппократа и такую жизнь. Думаешь, умирать каждый день легче? Я спать не могу, меня тошнит от твоих снадобий. Лучше сдохнуть, чем дольше терпеть адовы муки. Надеюсь, на том свете Бог к правнуку Карла Великого будет милосердней, чем ты, еврей!
 Пряча обиду, Иаков покорно склонил большую голову. Стоило ли изменять вере отцов, чтобы каждый день выслушивать несправедливые упрёки? О, Бог моего народа, в которого верил сам Христос, за что ты ко мне так жесток? Как быстро я рухнул с высот величия в бездну горя вместе с этим сломленным болезнью человеком?

 Пред визитом к императору учёный еврей оделся с особым тщанием. Иаков Левит сын Аорона из Сарагосы внук мудрого Симеона Александрийского был лекарем, как его отец и дед, а за много поколений до них все мужчины из рода Левия, чьи руки никогда не знали оружия, а служили Богу одному. Уже в юном возрасте сын Аорона бойко читал Плиния, рассуждал об учении Галена, знал сотни лекарственных растений из «Гербария» Псевдо-Апулея, мог приготовить травяной отвар от запоров, сварить мыло. Отец научил вправлять ногтями геморроидальные шишки у людей, страдающих от проклятья Св. Фиакра. Многие пациенты предпочитали ловкие пальцы юного Иакова заскорузлым ногтям отца. Но честолюбивый юноша не собирался всю жизнь колупаться в задницах богатых арабов. Он решил сделать карьеру придворного лекаря. Скопив денег и вымолив у отца разрешение, Иаков направился постигать высокое искусство врачевания в знаменитую Салерианскую школу близ Неаполя, где школяры не просто зазубривали древние тексты, но постигали внутреннее устройство храма человеческого тела, разнимая его на части.
 И вот, весь его многотрудный путь, долгие годы ученичества, отступление от веры отцов привели к плачевному результату. Даже секрет врачевания, хранящийся в семье Иакова много поколений, не сможет ему помочь.
- Исцелить больного может только Бог! Мы - инструмент в его руках,- учил отец,- К несчастью, люди устроены так, что вину в страданиях своих будут всегда возлагать на врача! Лицо Аорона сделалось серьёзным, словно старик читал Тору.
- Отец, как же тогда им помочь?
- Очень просто,- мягко улыбнулся мудрый Аорон,- ты должен лечить согласно науке и своим знаниям, но исподволь вызнай, к чему больной имеет слабость...
- Зачем это?- перебил нетерпеливый сын.
- Запрети пациенту всё, что он любит! От века Адама не было человека, который бы удержался от соблазна. Если лечение принесёт добрый результат - слава умелому доктору! Если нет — пациент сам виноват в своих бедах. Никто не посмеет обвинить тебя!
 Так учил сына старый еврей. Так поступал учёный Иаков. Но что делать с несчастным Карлом и его больной головой?
 Малодушные коллеги всячески уклоняются от участия в опасном предприятии. Иакову делать операцию императору нельзя. В случае неудачи, припомнят происхождение лекаря, кровь Карла падёт на руки всего еврейского народа. Несчастьем смогут воспользоваться недоброжелатели и завистники. Чернь легко поднять на погромы.
 Иаков тяжело вздохнул. Столь тяжкий груз непосилен для одного человека. «Пусть народ Моисеев снимет часть тяжести с моих плеч,- думал учёный лекарь, направляя послания с воплем о помощи рассеянным по империи представителям двенадцати колен израилевых,- неужели хитроумные соотечественники не найдут ни одного учёного дурака, который продырявит череп Карлу?»

 Нет ничего сладостней воздуха Родины! Вернуться домой после долгого расставания, словно припасть к живительному источнику, из которого пил воду жизни в недавней и так далёко теперь ушедшей юности.
 О юность, тоска и боль моя! Прекрасное время надежд. Время веры в собственное бессмертие! Жизнь распахивает объятья, улыбается, зовёт тебя. Ты бежишь к ней навстречу, доверчивый словно щенок, и кажешься себе вечным, как небо.
 Прекрасная Юность, время, когда за друга готов жизнь отдать, когда все женщины тайна, еда желанна, краски ярки.
 Проклятая юность — время страхов и бунтующей плоти, безденежья и тяжкого груза родительской любви.
 Невысокий человек, одетый в меха и дорогое сукно, в сопровождении двух десятков всадников ехал по земле благословенной Баварии. Белоснежные вершины Альп плыли в прозрачном воздухе. Мощёная дорога, построенная ещё римскими легионерами, шла вдоль полноводного Майна, горбатыми мостами перескакивала через глубокие ручьи и овраги, каменной змеёй тянулась средь лугов и полей, пряталась в густых лесах. Оставлено за плечами, наказанное за грехи, Западное королевство, но даже прекрасные картины Родины не смогли исторгнуть обиду из груди беглого канцлера.
 «Карл, друг, ставший врагом, будь ты проклят! Я тебя привёл к власти, ты же, неблагодарный, низверг меня в прах,- кусал от досады сухие губы беглый канцлер,- а вспомни, как всё начиналось.
 Ты прыщавый юнец, младший сын в семействе Людовика Немецкого и Эммы Баварской. У тебя два старших брата, корона тебе не светит. Родителям, занятым своими делами, нет до тебя дела. Я нашёл тебя истощённым Онановым грехом и привёл к тебе твою первую женщину.
 Я заставил твоего отца ещё при жизни разделить Восточно-Франксое королевство между тобой и твоими старшими братьями. Я воевал с тобой в Бургундии с самозванцем Бозоном и добился победы.
 Смерть братьев сделала тебя королём восточных франков, но это я, твой верный Лютвард, убедил папу Иоанна надеть на тебя императорскую корону.
 Ты помнишь торжества в Риме? Нам казалось, что вернулись времена Карла Великого, твоего прадеда, но бог покарал нас за гордыню и разбил наши надежды.
 В следующий год норманны Готфрида разрушили столичный Аахен, предали огню Трир и Кёльн. Я превратил наше поражение в победу. Датский вождь Готфрид принял христианство и стал защитником наших границ. Западные франки, потеряв своих государей, вручили своё королевство в твои руки. Ты думаешь, что копьё, направленное на вепря, само собой поразило голень твоего царственного кузена Карломана?
 Жирная свинья, ты расплатился со мной нелепым обвинением в связи с твоей женой. Теперь я бесправный беглец на дорогах империи, империи, которую я создал для тебя, Карл. Слабый и больной правитель, ты думаешь удержать её без меня?
 Лошади почувствовали близость жилья и пошли бодрее. Деревья сменили обработанные поля с согбенными фигурами крестьян, их домишки под камышовыми крышами, бредущие с выпаса коровы. Женщины в светлых чепцах и фартуках, с красными от работы натруженными руками, стояли у порогов своих хижин и из-под руки без боязни разглядывали усталых всадников. Чумазые дети прятались за материнскими юбками и таращили любопытные глазёнки на чужих людей, одетых богато, как господа.
 Наконец, из-за поворота дороги вывернули каменные стены монастыря с торчащей над ними коренастой колокольней похожей на воина в шлеме. Картины мирной жизни умиротворяюще подействовали на беглого канцлера. Но обида не прошла. Затаилась в глубинах сознания, словно хищный зверь в чаще.
«Никудышный правитель - проклятье подданных,- размышлял беглый вельможа, -худшая беда - только грызня за верховную власть. Междуусобица ввергнет христианскую Европу в прах.
 Картины войны всех против всех встали перед мысленным взором Лютварда. Его долг не допустить катастрофы. «Дни Карла сочтены. Без императора все передерутся. Передача власти — опасный момент для любого правления. Над собой франки признают только власть каролинга. Где этого каролинга взять? Карл III последний законный отпрыск некогда могучего древа»,- канцлер задумался.
 «Жив сын Карломана Баварского Каринтийский маркграф Арнульф. Каринтиец бастард, но это единственный человек в империи, который может утверждать, что в его жилах течёт кровь Карла Великого»,- вспомнил Лютвард.
 Чем дольше вельможа рассуждал, тем больше его привлекала мысль сделать Арнульфа императором. «Каринтиец всех устроит. Он не вовлечён в дрязги, раздирающие империю. Показал себя хорошим политиком. Перессорил моравских князей. Пока славяне режут друг друга, мы правим в их землях. Поддержу его!»- решил беглый канцлер.
 Существовало одно «но», которое вельможу сильно смущало. После смерти Карломана, именно Лютвард помог лишить его сына Италии и Баварии, оставив в кормление лишь материнский удел Каринтию. Арнульф поклялся отомстить.
 Теперь обстоятельства изменились. «Надеюсь, сыну Карломана достанет терпения выслушать бывшего врага и увидеть в его предложении свою выгоду»,- подумал Лютвард.

 Канцлер придирчиво осмотрел посыльного. Ничем не привлекательный монах, каких полно на дорогах империи. Блеклое личико, отвернёшься - тут же забудешь.
 «Передашь Арнульфу моё послание. Ответа буду ждать в замке на горе Бургхаузен. Храни тайну. Если кто попытается тебя перехватить, письмо уничтожь. В нём твоя смерть»,- канцлер замолчал, впился глазами в худое лицо посыльного. Монах выдержал взгляд господина.«Не предаст? Не должен, человек верный, понимает, что его жизнь зависит от моего благополучия!»- успокоил себя канцлер. Лютвард хорошо изучил людскую природу и умел подбирать исполнителей.
- На словах передашь Каринтийцу, что канцлер Лютвард никогда вражды к нему не испытывал, Карла поддерживал из чувства долга,- медленно, так чтобы посыльный запомнил каждое его слово, произнёс опальный царедворец, -к несчастью, ныне император сражён телесной слабостью и не способен править. Скажи Арнульфу: пришло время вернуть отцовский удел. Передай, что Лютвард остался в Баварии подготовить почву и напомнить лучшим людям Восточной марки, что своим нынешним положением они обязаны королю Карломану. Деликатно намекни Арнульфу, что вассалы Карла охотней перейдут под его руку, если увидят за ним военную силу. Также, передай Каринтийцу, мол Лютвард считает, что только кровь Карла Великого удержит империю от распада. Скажешь: «Ты Арнульф, как последний каролинг, должен взять наследство великого прадеда». Наговори ему побольше слов про ответственность перед предками, благе империи и страждущих сильной руки подданных. Не скупись на посулы и лесть!
- Всё исполню, Ваша Светлость,- произнёс монах. Его голос был такой же блеклый как вся его внешность.
 Если бы кто увидел, стоящих рядом канцлера и его ничтожного слугу, поразился бы их сходству, словно монах был отражением Лютварда - блеклым отражением в мутном, старом зеркале.


- 9 -
 Маленький человечек с жалкими остатками волос на лысой голове беспомощно переминался с ноги на ногу перед сидящим за столом важным тюремным чиновником. Толстая свеча догорала в обломке глиняной плошки. В руках чиновник держал видавшую виды покрытую воском дощечку для письма и медное стило. В полутёмной глубине пыточной привычно раскладывал инструменты мэтр Сбогар. Лицо палача светилось радушием и любовью к делу.
- Пётр Палуданус из Понтуаза, ты признаёшь свою вину?- вытолкнул из себя толстяк, словно жуя горячую кашу, и уставил на обвиняемого длинный хрящеватый нос.
- Кто меня обвиняет, Ваша Честь? Подследственный старается держаться уверенно, но присутствующие ощущают исходящий от него страх.
- Тебе это знать не положено, колдун,- цедит тюремщик, -признайся, спаси свою душу.
- Мне не в чем признаваться!- кричит маленький человечек.
 Чиновник морщится.
- Мэтр Сбогар, ты слышишь, что утверждает этот еретик? Ему не в чем сознаваться!- жуёт свою кашу чиновник и заглядывает в восковую дощечку.
- Твой слуга Лазар утверждает, что ты неоднократно посылал собирать его лишаи с голов повешенных. Что ты на это скажешь?- толстяк тычет в сторону обвиняемого острым стилосом, словно рыцарь копьём.
- Ваша честь, лишаи к колдовству не имеют никакого отношения,- торопится оправдаться подследственный,- я врач. Сырьё мне нужно, чтобы готовить лекарство от зобовой болезни. Вижу, у вашего помощника увеличен кадык. Думаю, моё лекарство ему бы помогло.
- Слышишь, Сбогар, преступник предлагает тебе зелье из трупной гнили,- смеётся чиновник,- может пожалеем его?
- Я честный христианин,- возмущается палач,- не намерен противиться воле Божьей. Если Иисус задумал покарать меня болезнью, так тому и быть!
Чиновник обрывает смех.
- Ответь, колдун, тебе знаком папаша Паскье. Не тот Паскье, что держит трактир, а его брат Ги Паскье кладбищенский сторож?- лицо человека за столом делается суровым.
- Не знаю я никакого Паскье..,- выдавливает из себя подследственный,- он... Он оговорил меня.
- Зачем незнакомцу тебя оговаривать?- скалит крысиные зубки чиновник,- Ги Паскье под присягой показал, что вместе с подручными неоднократно передавал тебе трупы. Могильщик утверждает, что для колдовских дел ты охотней покупал свежие трупы молоденьких девушек. Что ты с ними делал?- кричит судейский.
 Потеряв терпение, тюремщик вскакивает на отечные от сидячего образа жизни ноги и колотит кулаком по толстой, замызганной столешнице, покрытой пятнами, природа происхождения которых способна навести страху на любого человека с живым воображением.

 Петра Палудануса не пытали. К разочарованию мэтра Сбогара подследственный признал вину полностью. Учёный лекарь обладал живым воображением и легко смог представить, что сделают клещи палача с его плотью, если он посмеет запираться.
 Камера, в которую поместили Палудануса, была сухой. С тюремщиком удалось поладить. Мужчина страдал от болей в колене, разрубленном датским топором в битве при Эльслоо. Пётр научил ветерана молиться Святому Косьме и привязывать на ночь лист лопуха. Неизвестно что помогло, но хромой тюремщик проникся к доктору почтением и приволок в камеру свежей соломы. Даже денег не взял.
Слуга исправно носил господину домашнюю снедь. Пётр не испытывал к Лазару вражды. Дурачок, живущий с ним много лет, сам не додумался бы дать показания на хозяина.
 О Палуданусе словно забыли. Лекарь сутками валялся на сене, подымаясь только поесть или справить нужду. Неизвестность томила. «В чём моя вина? Я верно служил людям. Для постижения человеческой природы предпочитал вскрывать женские трупы, но то грех небольшой. К тому же, у меня есть оправдание: женские покровы мягче, меньше устаёшь и реже точишь нож».
 Сено пахло пылью и детством. «Кому я перешёл дорогу? Неужто «верный ученик» сын покойного друга щенок Марселон решил занять моё место?- думал несчастный лекарь, ворочаясь на колючей соломе, неблагодарный, я его выучил и относился, как к сыну!»
 Мысли о предстоящей казни лишили Палудануса сна, душа истомилась ожиданием. Утром лекарь молил Бога о продлении жизни, а вечером просил, чтобы всё скорее кончилось, и размышлял от чего легче умереть — от утопления или огня.
 Христос, должно быть, решил дать лекарю время, чтобы он определился, чего действительно хочет: быть утопленным или сгореть на костре.

 Велеречивый, одетый слишком ярко для человека его возраста и положения, имперский чиновник нашёл Палудануса сломленным ожиданием.
- Учёный друг мой, как они смели так обращаться с Вами, одним из самых светлых умов современности? Мясники! Бросить в подземелье человека Ваших знаний глупость несусветная! Нет – это не глупость, это преступление!
 Чиновник говорил громко, сыпал латынью, закатывал к небу бойкие, чёрные глазки, словно читал на потолке текст, где в конце каждого предложения стоит восклицательный знак. От чиновника исходила такая доброжелательность, что Палуданус неожиданно для себя разрыдался.
- Ну, что Вы! Что Вы! Успокойтесь! Для Вас всё почти кончилось!- увещевал несчастного важный человек,- Ваша слава искусного доктора дошла до столиц! Сам император Карл нуждается в вашей помощи, друг мой! Слава Богу, я успел вовремя, чтобы вырвать Вас из лап старательных дураков! Но будем к ним снисходительны, на таких людях держится Власть!

 Судейский чиновник опустил в сундук тяжёлый кошель, удовлетворённо потёр ручки и стал похож на жирную, длинноносую крысу, только что сожравшую сырную головку. Хватит с него намёков на «интересы государства». Наличность вернее расплывчатых обещаний. За хорошую денежку можно и страдания претерпеть. Прошлый раз «высокая политика» стоила уважаемому Авдинусу сломанных рёбер. Неизвестные преступники едва до смерти не забили! Впрочем, какие неизвестные? Наверняка это были люди Балдуина, но попробуй, докажи его вину, тем более зловредный барон теперь граф Парижский. Судейский машинально потёр переломанные рёбра.
 «Всё же, зачем единокровцам покойного Саломона понадобилось, чтобы несчастного болвана Палудануса вначале арестовали, а затем выпустили?»- размышлял опытный крючкотвор.
 Ключ с узорной бороздкой с лёгким щелчком повернулся в замочной скважине сундука и вернулся на пояс судейского.
 «Нет, лучше еврейских козней не знать. Не зря у римлян богиня правосудия с повязкой на глазах изображалась. Я честно выполнил свой долг. Палуданус был задержан правомерно. Я тут не при чём. Передан имперским службам согласно королевскому ордонансу о подчинённости властей. Случись что, ко мне не подкопаешься»,- решил судейский, но на сердце было неспокойно, и рёбра тревожно ныли в ожидании неприятностей. Просто так хитроумные иудеи деньгами не сорят.


 Последний каролинг проснулся до света, однако, вставать не спешил. Стоит подняться с постели, заботы вцепятся в глотку. Любой мужик в Каринтии свободней её правителя. Утренние часы единственное время, когда не донимают просьбами. Тихо посапывает во сне твоя женщина, за окном перекликается стража. Привычные звуки утра. Голова ясная. Мысли выстраиваются, как ратники на поле битвы. Вот, словно лихие наездники, гарцуют мечты. Кони бьют копытами. Сияют доспехи. Яркие значки горят на копьях. Следом марширует стойкая пехота ближайших планов. Перед ними рассыпным строем лучники и метатели дротиков. Это ещё неосознанные желания. Над всеми царит твоя воля. Стоит ей дрогнуть, как всё рассыпется, побежит.
 «Предложение пройдохи Лютварда забрать отцовский удел заманчиво, но надо быть безумцем, чтобы не закончив дел на востоке, лезть на запад. Война на два фронта тухлая затея,- размышляет Арнульф, - с Нитрянским князем Святополком придётся мириться. Мы с ним ладили. Он был нашим ленником пока боролся с князем Ростиславом. Забавно, Святополк приходится Ростиславу племянником, как я дяде Карлу».
 Обнаруженное сходство прибавило симпатии к моравскому князю.
 «Святополк захватил Ростислава и выдал нам. Мы сделали за племянника грязную работу — ослепили князя и заключили в монастырь, там старик и сдохнет. Мне бы достало смелости передать дядю Карла его злейшим врагам?»- в этом месте размышлений Каринтиец побоялся дать ответ даже самому себе. «Маркграфы Вильгельм и Энгельшальке заняли земли Ростислава. Святополк посчитал, что мы поступили бесчестно. Он в самом деле был так наивен, что думал: мы задницы в сёдлах мозолим, за его интересы?»- Арнульф усмехнулся в усы, но тут же стал серьёзным. Когда посчитавший себя обманутым Святополк поднял в Моравии восстание, изгнал наших людей, захватил мою Паннонию, стало не до смеха. Теперь надо ответить на главный вопрос: «Что мне делать — воевать за нищие славянские земли или забрать у дяди Баварию?»
 Только мгновение Каринтиец колебался. «Пусть Святополк подавится своей Моравией и моей Паннонией в придачу. Моравия глухая дыра. Дядюшкина империя — вот трофей достойный великого правителя!»- Арнульф довольно зажмурился.
 «Лютвард писал про военную силу. Мне нужны союзники. Почему этим союзником не может быть моравский князь? Я ему помог отнять у Ростислава престол. Он мне обязан. В знак «вечной дружбы» уступлю ему права на Паннонию. Пусть сам восстанавливает земли, которые его олухи разграбили!»- решил Каринтиец.
 В голове властно заревели трубы. Рыцари-мечты пришпорили коней, стройными рядами шагнула вперёд стойкая пехота ближайших планов. Маркграф Арнульф споро соскочил на ноги. Силы молодого тела закипели в крови. Начинался ещё один день битвы под названием «жизнь».


 «Дело бабы кухня и постель! Плохо, когда дура грязной тряпкой тычет в тонкий механизм государственного устройства. Если Карл подпишет капитулярий, подготовленный Бланкой, беды не миновать. Надо быть идиотом, чтобы не понимать простой вещи: если все деньги собрать в императорской казне, обедневший народ не сможет содержать чиновников и защитников, земля запустеет, монастыри и аббатства отощают, не смогут платить подати. Сиюминутная выгода обернётся разорением!»- архикапеллан Хайстульф покрутил большой головой на короткой, апоплексической шее. Из чёрной дыры камина дуло. Епископ хотел задать трёпку служкам, забывшим протопить келью, но вспомнил, что сам приказал беречь дрова и без крайней надобности огонь не жечь.
 Толстяк попытался самостоятельно натянуть чулки на озябшие ноги, но не преуспел в этом трудном деле. Мешало брюхо. Пришлось звать служку. Чернявый мальчишка с хорошенькой мордашкой проворно натянул длинные шерстяные чулки на хозяйские ноги и хотел бежать. «Погоди,- сказал Хайстульф,- принеси мне бумаги, над которыми я работал утром и захвати с кухни грелки, согреешь постель!» Мальчишка умчался. Архикапеллан с удовольствием посмотрел вслед ладной фигуре юного помощника.
«Негоже затягивать с ответом на папское послание,- почесал нос Хайстульф,- новый императорский капитулярий всполошил больших людей в Риме. Если банкиры подымут ссудный процент, остановится вся торговля. Видит Бог, рыжая ведьма сама вынудила предпринять против неё действия!» Архикапеллан выбрался из глубины покойного кресла, подошёл к стальному сундуку, отцепил с пояса узорчатый ключ. С привычным лязгом откинулась тяжёлая крышка. Мягкие, белые руки человека, не знавшего физического труда, извлекли из железного чрева то, что остановит прыть фаворитки. «Самоуверенная женщина,- подумал Хайстульф,- разве можно доверять чужим словам? Ты в самом деле решила, что я уничтожил улики? Завтра свидетельства твоих прегрешений уйдут куда надо». Архикапеллан ещё раз пересмотрел драгоценные документы, с удовлетворением подумал: «Лютвард сварганил славное дельце. Этого достаточно, чтобы начать следствие против фаворитки. Но мне лучше держаться в стороне. Неизвестно ещё, как всё обернётся».
 Хайстульф зевнул, запер сундук и принялся дожидаться похожего на девчонку служку с грелками.



- 10 -
 Там где Реген впадает в многоводный Дунай, на краю Баварского леса расположен монастырь Св. Эммерама известный мастерством переписчиков книг даже в папском Риме. Без трудов добрая слава не достигается. Не один десяток розг приходится измочалить о задницы послушников, прежде чем из под их рук начнут выходить буквы, достойные священного писания.
 «Как Ева была сотворена из ребра уснувшего Адама, так церковь родилась из пронзённого сердца Христа, умершего на Кресте. Отец Небесный отдал своего сына на заклание во имя спасения человечества. Агнец Божий безропотно принял смерть и воскрес, чтобы дать нам надежду на спасение »,- пыльный голос отца Годе жужжал надоедливой мухой и погружал юных клириков в сон. Преподавать пустоголовым недорослям слово Божье для отца Годе оскорбление и скука смертная. Достойно ли крестителю славян доживать век в безвестности в чужом монастыре?
 Старик замолчал и смежил глаза. От опостылевшего урока мысли святого отца сами собой свернули на дорогу воспоминаний и тревожных дум.
 Моравский князь Ростислав изгнал франкских священников и передал Божьи храмы, построенные попечением епископа Годе, византийцам Мефодию и Кириллу. Посланцы Константинополя придумали отправлять церковные таинства на языке дикарей. Восточные схизматики, отвергнувшие латынь, худшие враги церкви, чем открытые язычники и должны быть подвергнуты анафеме. Не случайно Отец Небесный, когда захотел препятствовать возведению башни до неба, смешал языки. Если в здании единой церкви проповедь Христа зазвучит на разных языках, её постигнет судьба Вавилонской башни. Граница между дикостью и цивилизованным миром ныне пролегла по языку.
 Голова старца на тонкой, как стебелёк, шее стала никнуть под действием тяжёлых дум.
 Бог низверг гордеца Ростислава. Годе присутствовал на суде над заносчивым славянином и его ослеплении. Безглазым червем ныне влачит существование моравский князь. Маркграфы Энгельшальк и Вильгельм разделили его земли. Годе с братией вернулся к своей пастве, вновь зазвучала латынь под святыми сводами. «Хорошие были годы,- вспомнил святой отец, -а какие замечательные колбасы делали в его монастыре!» Слюна липкой струйкой сбежала из уголка сухих, пергаментных губ на рясу.
 Школяры посчитав, что въедливый старикашка заснул, притихли, рассчитывая бездельничать до вечерней трапезы.
Славяне подняли восстание и изгнали франков. Братии вновь пришлось бросать свои храмы. Маркграфы бежали к Арнульфу. Карентиец обещал защиту. Истомлённый годами и лишениями епископ Годе нашёл убежище у Св. Эммерама. На востоке вспыхнула война. Схизматики стали терпеть поражения от Арнульфа. Но вчера епископ получил тревожные вести. Маркграф Арнульф во главе войска из славян вторгся в земли христианской Баварии. «Чья злая воля смогла объединить непримиримых врагов? Как Бог допустил такое непотребство?»- думал старый учитель.
Бывший моравский епископ громко засопел.
 Разве может молодой ум хоть мгновение пробыть без движения? Мишель Фурнье лучший ученик епископа украдкой поднялся и стал за спиной задремавшего учителя. Недоросля Бог наделил острым глазом. На прошлой неделе проказник с таким умением нарисовал муху на полях священной книги, что подслеповатый епископ несколько раз пытался согнать её. Проказник был примерно наказан, но шутка с нарисованной мухой не раз позабавила братию.
Некоторое время Фурнье корчил товарищам смешные рожи, потом набрался смелости, сделал из пальцев рожки и подставил их к лысой голове наставника.
 Малолетний болван не понимает, что гордиться талантом глупо. Талант дар Божий, а не заслуга. «Глупость привязалась к сердцу юноши, но исправительная розга удалит ее от него,- решил мудрый учитель, -слава Богу, лоза в окрестностях монастыря ещё не повывелась». Годе тяжело вздохнул и открыл глаза.
 Проказник очередной раз был крепко выпорот. Впрочем, экзекуцию епископ провёл как и подобает хорошему христианину, с холодной головой без удовольствия и злости.


 Госпожу Бланку взяли прямо при выходе с королевского совета.
- Подите прочь, негодяи! Вы знаете кто я такая? Завтра вам отрубят руки, которыми вы меня касаетесь! Карл! Карл! Вели меня отпустить!- кричала женщина, извиваясь в руках стражников. Молчал император, отводил глаза.
- Сир, клянусь Вам, расследование будет беспристрастным,- нашептывал в королевское ухо толстый архикапеллан Хайстульф, -Ваш лекарь Иаков утверждает, что злодейка Вас травила. Она должна за это ответить!
«Какой у Бланки неприятный голос,- думал Карл, - почему раньше этого не замечал? Её жалко, но клянусь всеми святыми, епископ прав. Мне стало хуже после её снадобий. Старая сводница! Притворщицу Катерину мне в постель подложила, а теперь взывает о помощи. Если бы не её советы, благосклонности графини Элинор мне никогда не добиться. Бог бы меня пожалел и не наказал мужской слабостью».
- Если злодейка виновата - пусть отвечает,- сказал император, кривя лицо,- но зачем понадобилось её арестовывать здесь? Другого места не нашёл?
- Простите, Ваше Величество,- Хайстульф виновато опустил глаза.

 Мэтр Сбогар королевский палач из Мо теперь может рассказывать внукам, что своими глазами видел колдунью. Женщину в тюрьму доставили вечером. Сбогар с господином Авдинусом как раз закончили трапезу. Глупо есть на сухую, когда Бог создал виноград и славные напитки из него, тем более, что уважаемым служителям закона вино ничего не стоит, пока в их камере сидит проворовавшийся сынок винодела из Шампани, за которого папа очень хлопочет.
 Женщина судейским показалась молодой и красивой. С красотками приятно работать, это не вонючих старух пытать, но утром, когда колдунью выволокли из камеры, пред изумлёнными чиновниками предстала беззубая ведьма с морщинистым лицом.

- Верный Наш подданный Бренгарий, этой грамотой вверяем в твоё ведение и управление Наши войска. Жалуем титулом «Величайшего защитника королевства» и поручаем щитом и мечом оградить Нашу корону от притязаний клятвопреступника Арнульфа. Если Ты маркграф Фриульский сын Эбергарда согласен принять от Нас эту честь, в знак верности преклони колено и вложи свои руки в мои,- слабым голосом повторил император слова, которые подсказывал ему архикапеллан Хайстульф .
 Беренгарий опустился на колено и протянул вперёд руки, заглядывая снизу вверх в лицо короля.
 Император расслабленно сидел в кресле. Глаза, как невидимый стрелок за бойницами, прятались за толстыми веками. Заросшее неопрятной седой бородой толстое лицо повелителя большей части мира казалось вылепленным из куска белого теста. Маркграф почувствовал, как мягкие пальцы охватили его сложенные лодочкой ладони и едва заметно сжали.
- Император Карл, объявляю себя Твоим человеком и клянусь служить верой и правдой!- громко произнёс Беренгарий установленную форму присяги.
 Император наклонился к Беренгарию. Маркграф смог увидеть глаза Карла. Это были тусклые глаза смертельно уставшего человека, ничего не видящего кроме своей боли.
 Липкие от лекарств губы повелителя коснулись губ присягнувшего на верность подданного.
 Император сделал слабый знак рукой, и торжественная церемония закончилась.

 Всё же курятина нежнее говядины. Судейский чиновник Авдинус с довольным видом колупал между зубов острым концом палочки для письма. Чего Бога гневить, жизнь удалась. Деньги сами плывут в руки. К монеткам, что получил от иудеев, сегодня отправится увесистый мешочек от епископа Хайстульфа. И главное, всё это не за подлог или иное должностное преступление, а за тщательное исполнение своих обязанностей! Риску никакого.
 Некоторое время Авдинус с интересом рассматривал плоды своих стараний с трудом уместившихся на конце стилоса.
 Чиновник мог собой гордиться. «Усердие не прошло мимо глаз высокого начальства. Мне доверено вести дело ненавистной всем честным людям императорской подстилки. С Марикондой не допущу ошибки, как с Балдуином. Выясню, кто помог римской проститутке стать важной дамой! Начальство будет довольно!»- думал Авдинус и улыбался.
 Стукнула входная дверь, послышались тяжёлые шаги. «Что-то последнее время мэтр Сбогар выглядит неважно и на работу опаздывает. Зоб замучил бедолагу. Жаль потерять специалиста такого класса»,- вздохнул Авдинус.
 Судейский быстро слизнул остаток пищи с конца стилоса - не пропадать же добру, и потёр рукой грудину. Всякий раз когда вспоминал о Чёрном бароне, рёбра болели.


 Карл не желал начинать братоубийственную войну, но пришлось принимать меры. В конце ноября императорские войска под руководством отважного Беренгария выступили в Баварию, чтобы «вразумить» племянника. Сам повелитель слёг больным в Эльзасе. Толстый лис Хайстульф, заменивший императору бежавшего канцлера, и лукавый камерарий Кодье остались при правителе.
 Императорское войско, вбирая в себя отряды вооружённых всадников, как река ручьи, и становясь многочисленней, катилось в Баварию. Империя давно не видела такой силы. Но невеселы были воины. Страна в огне, с юго-запада христианам грозят мавры; север, как чёрная туча снегом, полон жестокими норманнами; моравский князь Святополк набрал силу. Правители франков, вместо того чтобы дать отпор врагу, затеяли междуусобную свару.
 «Откупиться от норманнов серебро у них нашлось! Мои деньги где? Если Карл отправил меня на войну, должен был заплатить. Меня ценят меньше чем грязного дикаря!»- так думали многие в войске Беренгария. Недовольство читалось на лицах, прорывалось в вечерних разговорах.
 Беренгарий себе казался щепкой, которую подхватил и несёт бурный поток. В недобрый час из глупого честолюбия принял командование. Люди Карла не желают сражаться! Хуже всего было, что и сам он не желал рисковать головой за умирающего императора, но не знал, как выбраться из создавшегося положения, не запятнав чести.

Не успел маркграф Фриульский усесться за трапезу, как в шатёр вломился начальник его стражи:
- Ваша Светлость, к Вам монах!
 Телохранитель Беренгария похож на добродушную дворнягу. Солдаты за глаза кличут его Леру Большой Пёс, но упаси Вас Бог подставить горло, зубы Пса не знают жалости.
- Дай ему мелкую монету, и пусть проваливает,- прорычал Беренгарий, продолжая орудовать ножом. Настроение у вельможи было кислое. Мёртвые глаза императора не отпускали маркграфа.
- Монах утверждает, что Бог ему открыл пророчество касательно Вас, Ваша Светлость, и умоляет принять его!- не отступал страж.
- Сколько тебе заплатили, что ты так печёшься о нашей встрече?- нахмурился Беренгарий, но любопытство юркой ящеркой уже проскользнуло в сознание. «Прогнать монаха дело нехитрое, но негоже неверием оскорблять Творца,- подумал суеверный маркграф, -почему не выслушать пророчество?»
 Пёс Леру собрался уходить.
- Постой,- остановил его маркграф, -выслушаю твоего монаха. Только знаешь, обыщи его как следует и во время разговора будь начеку!
- Слушаюсь, Ваша Светлость!- стражник приложил к груди здоровенную ручищу и почтительно склонил голову.

Рядом с дюжим начальником стражи монах выглядел серой мышкой.
- Что тебе открыл Бог, говори, святой отец,- приказал маркграф.
 Перед фриульцем на большом столе из потемневшего от времени и жира дуба стояло простое деревянное блюдо с вареным оленьим боком. Маркграф отрезал куски дичины, макал в густую подливку и с видимым удовольствием отправлял в рот. Капли мясного сока текли по шикарным усам и бороде фриульца.
- Слова Бога не предназначены для чужих ушей,- голос монаха был таким же серым, как его внешность.
 Бернгарий вопросительно посмотрел на начальника стражи: «Обыскал?». Большой Пёс подал условный знак: «Всё чисто».
- Леру, можешь идти,- приказал Беренгарий.
 Большой Пёс с видимой неохотой подчинился. На его лице читалось: «Я хорошо обыскал этого человека, но кто знает этих таинственных монахов?»
- Ты, святой отец, стой, где стоишь. Я хорошо слышу,- фриулиц ткнул в сторону монаха длинным ножом, - чего мне велел передать Бог?
Монах сложил перед грудью руки и поклонился. Ладони у святого отца были квадратными, такими удобней держать меч нежели молитвенник или чётки.
- Было мне виденье,- сказал таинственный монах, -что ты, маркграф, станешь королём Италии.
Беренгарий чуть не подавился.
- С чего это вдруг?
- Такова воля Божья!- лицо посланника небес выглядело серьёзным. Не похоже, чтобы монах издевался.
- Святой отец, хватит богохульствовать,- нахмурился Беренгарий и крепче ухватился за рукоятку ножа,- выкладывай, кто тебя подослал?
 С торчащими, как у дикого кота усами, и огромным ножом в руках вельможа имел весьма грозный и воинственный вид.
- Арнульф Каринтийский клятвенно уверяет, что передаст тебе корону и земли Италии, если ты, маркграф Фриульский, перейдёшь на его сторону,- глядя прямо Беренгарию в глаза, произнёс таинственный монах, -ты сам знаешь: Карл скоро умрёт. Будущее империи связано с Арнульфом.
 «Корона Италии! Мне? Мог ли я об этом мечтать?»- глупая улыбка сама собой выплыла на лицо Беренгария.


- 11 -
- Матушка, болото смотрело на меня!- угрюмый молодец с низким черепом, заросшим чёрным дурным волосом от бровей, переминался перед сухонькой старушонкой.
- Не бойся болота, сынок, бойся людей,- сверкнула умными, злыми глазами старуха.
- Оно живое, дразнится и зовёт меня,- пожаловался сын.
- Несчастное дитя,- погладила по жёстким, как у зверя, волосам старуха,- болото тебя не тронет. У тебя есть оберег. Он тебя защитит от любого зла.
Парень нащупал на груди амулет, который ему вручила матушка, и казалось, успокоился.
- Можно я сам улов в монастырь увезу?- детина робко посмотрел на старуху.
- Нечего тебе там делать,- ответила мать,- просмоли лодку.
Парень не тронулся с места.
- Гардубал, ты вновь за своё!- взъярилась старуха,- вот всё расскажу про тебя. Гореть тебе в огне! Хочешь в огонь, хочешь?
- Мама, не надо! Никому не рассказывайте! Они меня убьют,- по-детски заныл детина,- я всё сделаю, как Вы велите!

 Высоки горы Мон-дю-Ша. Самый высокий пик похожий на чудовищный клык, торчащий в небо, люди с давних пор называют «Кошачьим зубом». Влажные тучи со Средиземного моря напарываются на гигантский зуб и проливаются к подножью скал, образовав озеро Бурж. Никто не знает достоверно, есть ли дно у озера.
 У северного берега торчит мыс. Словно гигантский дракон вошёл по грудь в воду и так окаменел, зарос мхами и кустарниками.
 На мысу близ воды стоит крепкое строение, возведённое в древние времена невесть кем из дикого камня, и издали само похожее на груду камней, увенчанную камышовой крышей. К северу озера до русла полноводной Роны расположены зловещие Шатийонские топи, где по местным легендам во времена галльских войн исчезла девятая когорта прославленного седьмого легиона, отправленная Цезарем для наведения гатей в тыл соединённых войск гарудов и свевов. Глухие хвойные леса подымаются высоко в горы Мон-дю-Ша. Люди боятся и избегают этих мест, лишь крошечный женский монастырь, основанный в старые времена Св. Людовиком в честь святого Маврикия, не даёт окончательно запустеть землям у озера.
 Долгое время развалины у воды пустовали, пока сюда не пришла Гевелла со своим сыном. Пришельцы отремонтировали дом, купили лодку, занялись рыбной ловлей и перевозом. Улов старуха продаёт сёстрам в монастырь. Без должного попечения захирела святая обитель. Монахини подумывали перебраться в более безопасное место, но Божьим попечением случилось чудо: знатная франкская дама, следующая с детьми из Рима в Иль-де-Франс, пожертвовала монастырю значительные суммы в деньгах и драгоценностях. Сёстры шептались — велики прегрешения этой женщины, коль отвалила нищей обители такую уйму богатств. Пересуды не помешали пустить полученные деньги на улучшение условий существования в монастыре.

 Дует холодный ветер с вершин Мон-дю-Ша, тревожит глубокие, стылые воды. Гнилые туманы драконами ползут на серую гладь озера. В мутной, сырой мгле белесыми червяками извиваются злобные твари, бьют прозрачными крыльями, пробуждают в сердцах честных христиан страх.
 Ночной улов был хорош. Гардубал, сумасшедший сын старой Гевеллы, хотел сам увезти его в монастырь. Сёстры добры к дурачку, повесили на шею блестящий крестик. Матушка, увидев подарок, забранилась, велела снять и выбросить. Сказала, что те, которые живут в топи, не любят людей с крестиками. Сын сделал вид, что послушался, но крест спрятал вместе с верёвкой и ножом, которые нельзя никому показывать, даже матушке. Зачем сумасшедшему верёвка и нож, его мозг запретил помнить, но несчастный знал, что они ему будут нужны… Так ему сказали хозяева.

 Хозяева стали говорить с ним после пожара. Отец Гардубала был вождём. Прогнал людей, которые заставляли кланяться мёртвому человеку на кресте. Люди с крестами привели солдат.
 Сам Гардубал тех дней не помнит. Так рассказывает Гевелла.
 Вождь с воинами, их жёнами и детьми укрылся за дубовыми стенами. Тут же был маленький Гардубал с матушкой. Солдаты обложили стены хворостом и подожгли. Жарко горели дубовые брёвна. Страшно кричали люди. Матушка укрыла сына вождя своим телом.
 Обгорелого и задохнувшегося мальца выкопала Гевелла. Зиму они прожили на пепелище, там он начал слышать голоса…
 Те кто с ним говорил, вначале не были ХОЗЯЕВАМИ. Они просто приходили поиграть. Маленькому Гардубалу нравилось брать в руки тугие тела, класть себе на грудь, слушать как они бьют по воздуху кожистыми крыльями, царапаются слабыми коготками. Когда их никто не видел, они бегали наперегонки, играли в прятки. Больше всего новым друзьям нравились разные блестящие штуки: яркие камешки, ленточки. Но уже тогда мальчик боялся заглянуть им в глаза.
 Однажды Гардубал увидел у проезжего купца блестящие кружочки, которыми тот очень гордился, и рассказал друзьям. Друзья попросили кружочки для игры. Купец только рассмеялся, когда услышал придурковатого мальца. Но друзья помогли Гардубалу, и жадный человек больше не смеялся и не двигался.

 С прежнего места Гардубалу с матушкой Гевеллой пришлось бежать, когда друзья попросили цветные ленты из кос дочери старосты деревни, в которой они тогда жили. В тот год Гардубалу исполнилось тринадцать вёсен. Девушка не давала, визжала и бранилась, но друзья снова помогли. Дочь старосты замолчала и стала красивой.
 Ленточки друзьям понравились. Они сказали, что любят ленты больше жёлтых кружочков. Друзья стали большие и тяжёлые, больше не играли с Гардубалом, только шипели: «Мы голодны».
 Гардубал стал их бояться. Ещё он боялся огня и слов матушки, которые выскакивали из её глотки и жгли, как огонь. Больше юный Гардубал ничего не боялся.

«Я обещаю, и жалую каждому из вас, так же как церквям, вверенным вам, что сохраню все канонические привилегии, все законы и все права, причитающиеся вам; я буду вас защищать от расхитителей и притеснителей ваших церквей и отстою ваше имущество по мере сил, какие даст мне Бог!»- голос Арнульфа дрогнул от избытка чувств, на глаза выкатились слёзы. Сбылась мечта. Каринтиец опустил шёлковую тунику с плеч. Рассеянный свет из-под свода Трибурнского собора упал на бледную кожу, покрытую редким рыжеватыми волосами. Архиепископ Реймский добавил каплю елея из Святой Стеклянницы в миро и помазал на царство нового короля. Под одобрительные крики магнатов Восточного королевства, канцлер Лютвард набросил на плечи монарха королевскую мантию, маркграф Беренгарий опоясал чресла Арнульфа мечом Великого Карла. На голову возложили золотую корону.
 Лютвард исподлобья оглядел собравшихся на коронацию нового монарха, усмехнулся: «Быстро поняли что к чему. Умеют держать нос по ветру. Тем лучше — меньше крови прольётся». Вспомнил де Вала и его вопрос: «Что делать с Карлом?» Сам бы я тоже желал знать «что делать?» Моравский князь Святополк своего предшественника ослепил. Арнульф играет в благородство. Категорически запретил убивать родственника. Выделил дяде на кормление Швабию. Как бы нам это благородство боком не вышло, если Карл выздоровеет…
Новый король твёрдыми шагами пересёк залу и уселся на трон. «Этот поживее своего дядюшки будет. Не забыл бы, кто его привёл к короне,- подумал Лютвард, -с Каринтийцем можно наделать дел, норманны дорого заплатят за годы унижений».
Первым присягу Арнульфу принёс Беренгарий, за ним другие магнаты Восточного королевства франков.
 «В одном Арнульф прав. Убийство Карла подаст плохой пример подданным. Всё же мы просвещённая страна, а не дикие славяне! Надо действовать тоньше. Император болен. Никто не удивится, если Карл скончается. Все под Богом ходим, но ради блага империи Богу иногда не грех и помочь!»- решил Лютвард.
 Церемония завершилась шумным пиром.
 Через несколько дней в монастыре Св. Эммермана епископ Годе надиктовал своему любимому ученику: «Избрали франки нового короля, но не потому, что стали предателями, а потому что гневались на своих врагов».
 Суровая порка пошла юноше на пользу. На простой тополёвой дощечке Мишель с таким тщанием выписал лик юной Богородицы, что смотреть на него сбежалась вся монастырская братия. Многие обнаружили сходство небесной девы с белобрысой дочкой служанки из соседнего трактира и принялись укорять мастера в стремлении к земному. Вокруг художника разгорелся скандал. Годе заступился за ученика и сказал, что создать столь совершенный лик без божьей помощи человеческая рука бессильна, но от греха подальше, забрал работу к себе в келью, часто подолгу смотрел на прекрасные черты юной Богоматери и тяжело вздыхал.

 Монастырь Св. Эммермана был разграблен славянскими союзниками маркграфа Арнульфа на обратном пути в свои земли. Мишель Фурнье лучший ученик епископа Годе спрятался в выгребной яме и уцелел. Перед тем он видел, как учитель с крестом в руках встал в воротах монастыря и пытался именем Христа остановить нападавших. Огромный славянин махнул топором и прибил старого епископа, как муху. Косматый дикарь сдёрнул с груди крестителя Моравии серебряное распятие и повесил на шею рядом со своим крестильным крестиком.
 Мишель похоронил учителя у монастырской стены и ушёл в солдаты. Человек, которого Бог родил художником, больше никогда не брал в руки кисти.

 Христос с небес смотрел на землю. На смуглом лице нового Бога легко читались обида и недоумение. Внизу горел монастырь. Грязный мальчишка закапывал в землю старика с разрубленной головой.
 «Как могут дети одного Бога убивать друг друга?- думал Иисус, -теперь этот юноша, на которого у меня были такие надежды, будет мстить. Дурак, погибнешь и следа в людских сердцах не оставишь. Выходит зря наделял тебя талантом. Думаешь Божий дар пустяк?» Христос огорчился. «Неужели я увижу, как посредине Европы возникнет непреодолимая стена, с одной стороны которой молятся на латыни, с другой те же слова произносят на родных языках? Разве этого достаточно, чтобы смертельно ненавидеть друг друга?»- христианский Бог глубоко задумался.
 Подсказка пришла неожиданно: «А может такова воля Бога-Отца? В разделённом обществе прогресс пойдёт живее. Не в этом ли причина ненависти между народами? Соперничество ведёт к совершенству! Даже Бог разделился натрое. Всё живое непрерывно изменяется, разделяется и начинает конкурировать друг с другом, но может ли утрата единства быть смыслом жизни?
 Христос отчаялся понять замысел Отца и возопил к небу:
- Пастырь мой, ответь в чём смысл жизни?
- Ты уже взрослый мальчик, разбирайся сам,- услышал Иисус усталый голос Отца, - возможно в жизни нет никакого смысла.
- Зачем тогда всё? Зачем сотворил Ты небо и землю, реки, ручьи и океаны? Зачем населил их разными тварями? Зачем создал мужчину и женщину?
Пожал плечами Бог-Отец:
- Может мне скучно было. А как тебе версия, что это не мы создали людей, а они нас?
 Иисус озадачился. Об этом он ещё не думал.
 «Может потому я люблю людей, что они таким меня придумали,- подумал Христос, -на самом деле Я существую только в их головах?»
 Сын Божий внимательно осмотрел Землю. Увидел - всюду люди молятся, строят храмы, учат детей читать Писание, говорят о морали. «Нет, сомневаться в собственном существовании глупо. Я вижу, как вера в меня их изменила, значит я есть,- решил терзаемый сомнениями сын Марии и плотника,- надо продолжать следовать выбранному пути!»

 
- Когда конь теряет подкову, вы ведёте его кузнецу, а не отправляете по святым местам. Утверждая, что причина болезни Карла колдовство, Вы, уважаемые коллеги, лишаете его помощи, потому что каждый знает — медицина против колдовства бессильна! - голос Петра Палудануса дрожал от возмущения
 Иакова порадовала непередаваемая смесь яда и пренебрежения в интонации, с которой лекарь из Понтуаза обращался к невежественному мракобесу Джакомо Тотти. Фанатичный итальянец, выдающий себя за медика, алхимика и астролога, с пеной у рта настаивал, что исцелить Карла способно лишь паломничество.
 Консилиум длился с раннего утра. Участники совещания выбились из сил, но к единому мнению не пришли. Архикапеллан Хайстульф несколько раз призывал разгорячившихся спорщиков к порядку.
 Учёный еврей в дискуссию не вступал, но отмолчаться ему не дали.
- Скажите, уважаемый Иаков, как долго Его Величество не был с женщиной?- спросил Пётр Палуданус.
В зале повисла тишина. Вопрос заинтересовал всех присутствующих.
Еврей ответил, старательно подбирая слова.
- По меньшей мере, последний год у Его Величества с этим были нелады,- Иаков немного смешался и сам себя поправил, -точнее сказать нелады были всегда, усугубились последние два года, а женитьба на молодой девице сделала Его Величество совсем неспособным…
- Так я и думал!- хлопнул себя по лбу Пётр Палуданус.
- Что ты можешь думать?- соскочил с места вертлявый Тотти, -все признаки колдовства налицо. Из ревности императора околдовала и лишила мужской силы его любовница! Надо допросить бывшую фаворитку и вызнать, каким способом злокозненная ведьма нанесла ущерб Его Величеству!
- С Бланкой де Марикондой работа ведётся,- солидно прокашлявшись, молвил архикапеллан Хайстульф, -но давайте не будем отвлекаться на ведьму. Сегодня наша задача решить как помочь Его Величеству!
- Чтобы излечить Его Величество, надо, прежде всего, поставить верный диагноз,- обратился Палуданус к членам собрания.- А Вы, господин Тотти, вернитесь на место,- добавил яду в голос лекарь из Понтуаза,- волнение может повредить Ваш рассудок! Если бы Вы сочли за труд ознакомиться с достижениями научной мысли, Вы бы сами пришли к правильному выводу и легко установили причину головных болей, преследующих нашего императора!
- Познакомите же нас неучей с этими, так сказать, «достижениями», уважаемый лекарь,- алхимик попытался догнать Петра Палудануса в уровне сарказма, но не дотянул.
 Присутствующие в зале с интересом наблюдали разгоревшуюся словесную баталию.
- Извольте, уважаемый астролог,- произнёс Пётр Палуданус, умеряя обличительный пыл в голосе,- наука установила, что мозг человеку нужен для вырабатывания: крови, слизи, чёрной и жёлтой желчи. Головная боль возникает, когда произведённые мозгом жидкости естественным путём не могут покинуть организм, застаиваются, начинают гнить и кипеть в черепе, тем самым причиняя боль и страдания. Гален из Пергама описывает случаи, когда головная боль становилась причиной сумасшествия, в результате которого больной утрачивал человеческий облик, начинал набрасываться на людей, насиловать коз и раздирать тело ногтями.
 При последних словах лекаря из Понтуаза архикапеллан Хайстульф недовольно поморщился: не пристало какому-то лекаришке сравнивать священную особу императора с сумасшедшим насильником, но смолчал. Пётр не заметил недовольного взгляда епископа и азартно продолжил:
- Как утверждает уважаемый Иаков, Его Величество давно не прибывал с женщиной. Сперма лишилась естественного выхода, потому давит на мозги и вызывает головные боли. Этой же причиной современные медики объясняют многочисленные случаи истерии в женских монастырях.
В этом месте рассуждений лекаря из Понтуаза епископ Хайстульф не выдержал и всё же вмешался в учёный диспут:
- Уважаемый Палуданус, ты говори, да не заговаривайся! Чего ты несёшь, какая ещё женская истерия в монастырях? На любую истерию у церкви есть пост, молитва и Божья помощь!
Понтуазский лекарь смешался:
- Простите, Ваша Милость!
- Ну то-то же,- сказал Хайстульф, -продолжай!
- Я собственно закончил,- сказал Палуданус, -Вы сами видите - в сложившихся условиях, только трепанация черепа позволит удалить бунтующую жидкость из головы Его Величества и облегчить страдания!
 Иаков дивился вульгарной интерпретации учения любимого им Гиппократа, но помалкивал в надежде, что лекарь из Понтуаза более силён в практике, чем в теории, сделает дыру в голове Карла, и наконец, снимет с него и всего еврейского народа груз ответственности.


 Карлу вновь приснился этот сон. Он в императорском облачении и короне сидит в королевской зале дворца в Аахене. Холодный обруч царского венца давит на лоб и причиняет невыносимые страдания. «Господи, исцели,- молит император, -я раб твой верный! Разве мало жертвовал твоей церкви? Не чрезмерно ли Ты меня наказываешь? Разве я самый страшный грешник в царствии Твоём?»
 Вдруг вокруг зашумело. Прадедовский трон под императором стал стремительно расти вверх так быстро, что закружилась голова. Карл побоялся удариться о потолок, но арки сводов раскрылись, и он оказался под чёрным, полным звёзд небом.
 Дул ветер. Трон качался. Боясь упасть, Карл вцепился в подлокотники.
«Нераскаянный грешник, со всех сторон облепленный, как осами, падшими духами, которые тебя без конца жалят и кидают от одной страсти в другую, что вопиешь ты о жестокости болезни твоей? По множеству беззаконий твоих Я сделал тебе это, потому что грехи твои умножились, и через твои грехи и твою вину предо Мною страдает весь народ твой!»,- загремел подобно грому грозный глас.
 Карл вжался в трон, поднял в небо испуганные глаза.
Видит, в белом круге луны стоит некто Светлоликий в сияющих одеждах, сердито хмурит брови. Осиянное нимбом лицо прекрасно и оттого внушает ещё больший страх.
 Ужас объял императора. Пред лицом Бога словно со стороны увидел свою жизнь мелкую и грешную и устыдился за страдания, кои причинил народу своему по глупости и ради тщеславия. «Господи, помилуй!- возопил самый могущественный человек на Земле, -прими меня в жертву за мой народ, как твой Отец принял Тебя за весь род людской, но не наказывай людей моих!»
 Расправились грозные брови Светлоликого. Словно тёплые руки отца обняли блудного сына. Карлу стало хорошо и покойно. Показалось: неутолимая жажда любви, что гнала по жизни нелюбимого отпрыска Людовика Немецкого, наконец, насытилась. Слёзы благодарности потекли по щекам.
Но вдруг словно рябь прошла по небу. Между Карлом и Отцом небесным возникли три кривляющиеся женские фигуры. «Ведьмы!»- подумал Карл. Ведьмы толкнули трон. Карл почувствовал, что падает. Звёздное небо сменилось грязным полом. «Где мой трон?»- завопил Карл и проснулся.
 Сердце колотилось. Простыни мокры от пота. Голова мёрзла. Карл провёл рукой по гладкой коже. Волос не было.
 «Сегодня операция»,- вспомнил Карл. Страх наполнил душу.

 Стукнула дверь. В спальню один за другим вошла процессия из лекарей, епископов и придворных: «Ваше Величество, пора!»

 Серый свет дня из окон мешается со светом десятков свечей, закреплённых вокруг стола, застеленного простынями. После молитвы и причастия Карлу дали выпить полный кубок горького зелья, от которого закружилась голова, и зазвенело в ушах, ослабели ноги. Под руки подвели к столу. Карл попытался влезть. Тело не слушалось. Сквозь замутнённое сознание услышал яростный шёпот: «Скамейку! Где скамейка? Голову сниму, бездельники!» Шум, возня. Под ногами скамеечка. Подталкивают под руки и снизу, тянут на стол. Подол сорочки путается, мешает поднять ногу. Наконец, всё получается, его укладывают.
- Сир, поверните голову.
 Кажется голос Иакова.
 Приглушённый тканью деревянный звук. Шею охватывает колодка. Тянут за руки и ноги. Мысли Карла путаются: «Я распят, как Ты Господь! Узри же меня. Эти муки принимаю за народ мой!»
- Будет больно. Мы будем Вас держать! Молитесь, Ваше Величество,- говорит чей-то незнакомый голос.
- Скорее бы всё кончилось. Всевышний, не оставь правнука Великого Карла!- страх бьётся в каждой клетке. «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё»,- бормочут непослушные губы.
 Быстрое движение чем-то холодным по голове. Горячая кровь. Прикосновение мягкой ткани.
- Сир, можете кричать! Сейчас будет больно,- предупреждает незнакомый голос, и сразу к своим подручным,- держите крепче.
 Треск будто рвут крепкую кожу. Жгучая боль там, где трогали холодным и текла кровь.
- А-а-а!- вопит Карл, бьётся в руках мучителей.
- Всё, всё! Так больно теперь уже не будет,- пытается успокоить незнакомый голос. В ране ковыряют. Вновь команда: «Держите!»
 В череп железным клювом вонзается хищная птица. Хрустит кость. Звук наполняет голову, больно отдаёт в челюсть. Вместо слов молитвы из уст Карла срываются вопли и проклятия. «Меняй бур,- кричит голос Иакова, -заденешь мозги!» На короткое время хруст прекращается.
 Карл надсадно дышит. Слышно как епископ Хайстульф с братией читает покаянную молитву.
 Вновь костяной хруст. Помазанник божий бьётся, словно птица в тенётах, кричит и изрыгает проклятия, так что даже громкое пение монахов не способно их заглушить.
- Держите крепче!- отчаянно кричит незнакомый голос,- Сир, успокойтесь. Вы можете себя убить! Вам нельзя двигаться!
- Пошёл к дьяволу, палач!- ревёт император и рвётся из пут.
 Вдруг словно вспышка взорвалась в мозгу Карла. В глазах стало красно. Тело императора расслабилось. Вопли стихли.
 Пётр Палуданус опустил деревянную колотушку.

 Очнулся Карл от боли, но это была другая боль. Она была снаружи. Так болит разбитая коленка или содранная кожа на голове. Открыл глаза. Отсвет пламени свечи на потолке. Тишина. Попытался притронуться к месту боли.
- Лежите, Вам нельзя двигаться. Слава Богу, Вы очнулись!- засуетился Иаков, перехватил руки Карла.
- Пить,- прохрипел император.
Прикосновение холодного металла к губам.
- К чёрту! Что ты в меня ложкой тычешь, по-твоему, я дитя малое - воду глотать?- захрипел император,- подыми меня. Дай вина.

 Когда Петру Палуданусу сообщили, что император потребовал вина, лекарь бросился к царственному больному, на бегу вознося хвалу Богу. Следовало спешить. Чтобы уберечь страдальца от самого себя необходима твёрдость. По мнению лекаря из Понтуаза, Иаков слишком потакал Карлу в его страстях. Сколько людей ушли на тот свет, следуя за прихотями!


- Карл, Карл, я тебя проклинаю! Смерть твою вижу! Гибель твоей империи вижу! Франкам не быть единым народом! Сдохнешь ты прежде меня!- кричит и бьётся в каменном мешке безумная старуха со следами красной краски на концах седых волос.
 Её больше не пытают.
 Хромой тюремщик старается реже подходить к клетке, хоть мэтр Сбогар уверил его, что в тюрьме волшебство не работает. «Ага, не работает,- думал хромой, обвешиваясь амулетами,- шею тебе Божьим благословением разнесло? С ведьмами лучше не связываться!»
 Старый солдат не обижал колдунью и всегда подкладывал в её миску лучшие куски.


 Лицо императора осунулось, кожа повисла складками. Карл капризничал, отказывался есть, просил вина. Мужчину мучила жажда. Рана болела. Карл боялся, что его мозги вытекут через дыру в черепе, но головные боли отступили.
 Приходили врачи. Осматривали рану, меняли повязки, кивали головами, болтали на своём птичьем языке, уверяли Карла, что всё идёт хорошо - он непременно выздоровеет. Карл им не верил.
 Снег засыпал поля. Дни становились короче. Красное от мороза солнце не успевало согреть воздух. Карл всё время мёрз. В комнате жарко топили. Обкладывали тело грелками. Рана болела. Епископ Хайстульф доставил из Аахена частичку тернового венца, которым палачи пытали Божьего Сына. Вместо сна Карл сжимал колючки, так что на ладонях выступали капельки крови, и думал о страстях Христовых. Боль исчезала.
 Шло время. Карл много молился. Мозги не вытекли. Опухоль спала. Рана перестала болеть. Под повязкой стало зудиться. Ему разрешили ходить. Сон с падающим троном больше не повторялся.
 Карл осмелился потрогать место операции. Сквозь повязку в затылочной кости нащупал мягкую ямку. «И всего-то»,- с каким-то разочарованием подумал император.
 Надежда вернулась в сердце, прогнала сон. Пока валялся больным, выспался на годы вперёд. «Западные франки мне верны,- рассчитывал Карл силы в будущей войне, - Бозон меня поддержит, если пообещаю вернуть Прованс. Гвидо Сполетский мечтает об итальянской короне. Пусть забирает, но вначале поможет мне. Для победы этого маловато будет. Хорошо бы перекупить Святополка. Если моравский князь вторгнется с востока, мы надавим с запада, Арнульф не устоит». Император повернулся на другой бок. «Для войны нужны деньги, - бормотал он,- Где их взять? Придётся вновь занимать у банкиров. Пусть камерарий подумает как это лучше сделать. Вот Лютвард всегда находил нужные суммы. Гадёныш пожалеет, что изменил». Дыхание императора успокоилось, стало глубоким и размеренным. «Деньги, деньги, всюду деньги. Вот бы иметь возможность штамповать сколь угодно много монеты...»- думал Карл, засыпая.

 Скоро из Бодмана на Боденском озере во все стороны поскакали гонцы императора Карла III с повелением ко всем баронам, рыцарям и магнатам империи прибыть к концу декабря в крепость Вайнблингенен на Реймсе и привести с собой своих людей.

 В начале декабря Карл III отбыл из Бодмана в Вайнлингенен, чтобы приготовить собрание. Рана на голове вполне зажила, волосы отрасли. Накануне поездки ему приснилась Катерина. Карл почувствовал возбуждение в чреслах и счёл это признаком окончательного выздоровления. Даже поинтересовался у епископа Хайстульфа о судьбе жены и высказал пожелание её увидеть.
 Поездка по зимним дорогам пошла повелителю на пользу. Карл хорошо спал, вернулся аппетит. Оптимизма добавила весточка от Кодье, которого он отправил за деньгами в Рим и Ломбардию. Камерарий сообщал, что банкиры обещали значительные суммы под разрешение собирать налоги в Италии и Баварии.
 В десятых числах января кортеж императора прибыл в Вайнблингенский замок. Карл осмотрел укрепления и нашёл их весьма годными. С утра император отстоял заутреню, принял местное духовенство, потом совершил конную прогулку, после коей изволил отобедать. За едой Карл много шутил, строил планы. Новый слуга, которого ему рекомендовал Кодье, был весьма расторопен и щедро подливал вино в кубок повелителя.

 К вечеру Карл занемог. Жаловался на онемение в руках и ногах, урчание и боль в животе, опасался приступа падучей. Вскорости императора прослабило. Послали за Иаковом.
Император пожелал опорожнить кишечник. Слуги едва успели усадить повелителя на судно. Карл напрягся, пустил газы, внезапно закатил глаза, захрипел и потерял сознание. Ближние люди с трудом перенесли тяжёлое тело повелителя в постель.
 Подоспевшему королевскому лекарю осталось только засвидетельствовать скоропостижную смерть хозяина от желудочной колики.


 Тревожные слухи дошли до Парижа. Карла III умер. Восточные франки провозгласили незаконнорожденного сына короля Карломана императором. Маркграф Беренгарий присягнул на верность Арнульфу, прогнал Гвидо Сполетского из Италии, остановил вторжение арабов и правит в своих землях твёрдой рукой.
 Лишь Западное королевство, терзаемое полчищами норманнов, осталось без вождя. После смерти епископа Гозлена и таинственного исчезновения графа Балдуина некому защитить западных франков и вернуть им веру в собственные силы.

 Пилигрим подошёл к озеру вечером. Был он ростом невысок, но телом крепок. Маленькое лицо ничего не выражало и казалось пыльным. Тяжёлая котомка оттягивала плечи.
 Ветер выл в соснах. Белый снег падал на чёрную воду и сам становился водой. Сёстры из монастыря Св. Маврикия отказали в ночлеге, но дали хлеба и указали дорогу к дому перевозчика.
 Дверь открыла старуха. Молча кивнула на приветствие: «Храни вас Бог». Горел огонь в очаге. Пахло козами и рыбой. Дым копился под высокими сводами и уходил в дыру меж балок. Угрюмый детина лет двадцати чинил сети. Дом был большой. Должно быть в прежние времена это была придорожная гостиница или таверна. Нынешние обитатели вместе со своими козами обжили только переднее помещение, захламив остальные.
 Старуха сказала, что в такую погоду пускаться в плавание по озеру безумие, может завтра погода улучшиться, и сын отвезёт путешественника, хлеба у них нет, но если господин заплатит, она сможет накормить его рыбой.
 Пилигрим долго рылся в котомке, отвернувшись от огня. Наконец достал мелкую монету. Старуха повертела в руках кругляш, похожий на серебристую рыбью чешуйку, спрятала его под грязным фартуком, что-то сказала сыну. Детина нехотя оторвался от своего занятия, принёс с улицы несколько рыбин, нанизанных за жабры на гибкую ветку.
 Скоро запах жарящейся рыбы перебил острую козью вонь.


 Гардубал вышел на воздух. Высокие сосны шумели кронами. Ветер разорвал тучи. Мертвенный свет бледной луны залил озеро. Немигающий, пристальный взор ХОЗЯИНА позвал в лес.
- Ты принесёшь нам его сумку,- зазвучал в голове голос.
- Я не могу. Матушка станет браниться. Она грозиться рассказать о вас монастырским,- забормотал сумасшедший,- слова вылазят из её горла и делают мне больно. Я не могу её ослушаться.
- Нянька тебе больше не нужна, мы тебе дадим другую женщину. Тебе нравятся молодые женщины?- голос ХОЗЯИНА казался шумом ветра и плеском волн,- положишь руки на горло старухе, которую ты называешь матушкой, и она замолчит…


 Для последнего предприятия Татион выбрал маску пилигрима. У него было много лиц, но скоро с этим будет покончено. Все маски будут сброшены и забыты, кроме маски добропорядочного горожанина, мужа, и надеюсь, отца. Татион Севр Тертий ненавидел франков и их жалкую империю, как просвещённый римлянин может ненавидеть варваров. Недалёкий интриган Лютвард считал, что Татион служит ему, не замечая, что давно стал тенью своего советника и порученца. Но теперь дело сделано. Карл III мёртв. Толстяк сдох постыдной смертью. Как сладостно было наблюдать его корчи. Никто не сможет объединить варваров. Новая Римская империя засияет на востоке. Великий Византий соединит Европу с Азией и будет царствовать вечно.
 Старуха с сыном улеглись на единственной кровати, пилигриму постелили на лавке. Угли догорали. Из дыры в потолке дуло. Возились козы за загородкой. «Много ума надо, чтобы заткнуть на ночь вытяжку?»- думал, раздражаясь больше и больше византиец, и мечтал о доме, где будет всегда тепло, и снег никогда не будет залетать сквозь дыру в потолке.
 Дождавшись полной темноты, странник опустил ноги на мощённый каменными плитами пол, от толстого слоя грязи ставший земляным, сделал из хозяйского одеяла подобие фигуры спящего человека, бесшумно проскользнул в козью загородку, устроился на сене, завернулся в толстый дорожный плащ и крепко заснул.


 Гардубал бесшумно поднялся.
- Куда ты?- зашипела Гевелла,- не вздумай тронуть странника. Я расскажу о тебе… Раскалённые слова выскакивали из глотки старухи и делали Гардубалу больно. Гардубал нащупал в темноте место, из которого выскакивают ранящие его слова.
 Постель странника была пуста. Гардубал, принюхиваясь, покрутил в темноте головой, спросил Хозяев. Ответа не услышал. Перевозчик пожал плечами, вернулся в свою кровать, спрятал нож и верёвку, лёг рядом с матушкой.

 Утром Татиона удивило, что старуха спит, но сын сам развёл огонь в очаге и накормил странника. С монастырскими лепёшками рыба была вкусной даже холодной.
- До свидания, матушка, вернусь поздно,- сказал любящий сын и поцеловал старуху.
 Туман клубился над холодной водой, чёрные ёлки кабаньей щетиной торчали в небо. Татион левой рукой крепче прижимал тяжёлую суму, правой сжимая рукоять кинжала. Византийцу всё время казалось, что на него кто-то смотрит.
 Сапоги детины-перевозчика, привычно вышагивающего впереди с вёслами на плече, были перемазаны свежей землёй. «Варвар и дикарь,- подумал ромей,- не может даже себя в порядок привести!»


 Драконы были красивы смертельной красотой, какая бывает у совершенного оружия, у стремительной молнии, у потока огненной лавы, изливающегося из жерла вулкана. В глазах их клубилась, не знающая жалости, нечеловеческая, беспощадная мудрость.
 Раб приведёт еду. Сосущая пустота внутри на миг отступит. Они станут сильнее. Ещё одно превращение, и никто не сможет их остановить. Они взмоют в небо. Тень гигантских крыл накроет Землю. Вечный голод, терзающий их со дня сотворения мира, будет удовлетворён.
 Драконам некого бояться. Меч из небесного металла, который может рассечь их броню затерялся в земле Гипербореев. Где рука, которой этот меч подвластен, где глаза, которые смогут заглянуть в пустоту глаз дракона, где сердце, в котором живёт ярость большая, чем ярость дракона?
 Ликующий, леденящий душу вой раздался над бездной Буржа.
 Земля ушла из-под ног. Татион почувствовал, что падает. Нож выпал из рук. Беспощадные зубы впились в тело византийца…


«Прекрасная империя цвела под блестящей диадемой; был один государь и один народ; все города имели судей и законы. Ревность пастырей поддерживалась частыми соборами; молодые люди беспрестанно читали священные книги, и ум детей образовывался на изучении литературы. Любовь, с одной стороны, страх, с другой, везде поддерживали доброе согласие. А потому и нация франков блистала в глазах целого мира. Иностранные королевства, греки, варвары и сенат Лациума отправляли к ней посольства. Поколение Ромула, сам Рим, метрополия королевств подчинялись этой нации; там глава ее, поддерживаемый помощью Христа, получил диадему апостольским даром. Счастлива империя, если бы только она понимала свое счастье, имевшая в Риме опору, и в небесном ключеносце своего основателя. Ныне разрушившись, это великое государство потеряло свой блеск и название империи; то, что недавно еще было прочно соединено, разделилось на три части; нет никого, в ком можно было видеть императора; вместо короля, королев и вместо королевства его обломки. Общего блага не существует: каждый занят своими интересами; думают о всем, один Бог забыт. Пастыри Господни, привыкшие собираться вместе, не могут иметь церковных соборов посреди такого хаоса. Нет более народных собраний, ни законов; напрасно посольство прибудет туда, где совсем нет двора. Что станется с соседними народами по Дунаю, Рейну, Роне, Луаре и По? Все, прежде соединенные узами согласия, теперь, когда союз разрушен, будут терзаемы мрачными раздорами. Чем кончит гнев Божий со всеми этими бедствиями? Едва найдешь таких, которые подумали бы о том с ужасом и, размышляя о происшедшем, были бы тем опечалены: многие даже радуются распадению империи и называют миром порядок вещей, который не представляет ни одного из благ мира»,- написал в своей хронике старый человек с обожжённым лицом.