Антимиры даймоо 6-й птерон

VI-й птерон
 
На треугольной планете Таррфр внезапно исчезли все живые существа, в том числе и квазиразумные. Это известие облетело все окрестные планеты. Мне и Ангелу Д 11 эту историю поведал последний житель планетной системы Гангобб, в которую входила планета Таррфр и ещё одиннадцать планет, в том числе и планета Нангемм, где и обитал этот последний могиканин. В последнюю минуту ему чудом удалось телепортироваться и оказаться в другой вселенной. Но то, что он видел, он не забудет никогда. Огромная голубая звезда, вокруг которой вращались планеты, однажды потемнела и стала синей. Буквально на следующий день она приобрела тёмно-серый металлический цвет. Астрономы и астрофизики ничего не могли понять, а через полупериод пришла весть об исчезновении всего живого на Таррфре. Затем звезда стала тёмно-коричневой и наконец чёрной. Она стала испускать длинные чёрные протуберанцы, достигающие планеты, отчего происходили землетрясения, возникали тайфуны и цунами. Телепортационная система вышла из строя. Спасения не было. И вот эта чёрная звезда, видимая на небе как окружность, стала бесформенной. Её бесформенность постоянно менялась, и это колоссальное чёрное пятно, как чудовищное по размерам одноклеточное, стало надвигаться на планету и втягивать её в себя, пожирать. Тоже самое, наверное, видели и жители других планет, но никто уже не расскажет об этом. Целые куски планетной коры отрывались и вместе с реками, лесами, горами, городами и всеми живыми существами устремлялись вверх и схватывались чёрными щупальцами гигантских протуберанцев. Дом Последнего из живущих, как он сам себя называл, стоял высоко на горе, и этот человек в полуобморочном состоянии наблюдал эту апокалиптическую картину. Это был поистине конец света в прямом и переносном смысле. Тьма сгущалась. В какой-то момент Последний увидел, что телепортационная система заработала. Это было чудо. Он не стал размышлять над его причиной. Да и разве у чудес бывают причины? Последний воспользовался дарованным ему шансом.

Конус солнца прокалывает чёрную скорлупу земли и вылупливается сонная беременная зебра рассвета. Горизонт похож на слоёный пирог: три радуги одна на одной с размытым спектром и в обратном порядке.
Я снова размышляю о попках Люкс и Сибиллы. Их анусы прекрасны, как абстракционистский коллаж. Эти две лесбиянки водружают свои трусы на шесты и шествуют вшестером под шафранными небесами по шиферно-шелестящим набережным шестнадцатого века шекспировских времён шарообразно шутовски штопорно што порно? нет – шторно шикарно шифонно шамфорно шёлково шлифованно шало Штоф шипящий шлаковидной шуи. Што-с? Хорош ли шнапс? Шлюхи со шлейфами шлют шляпами чао. Какой шик! Всё это штаровато. Ошобенно в шкафу.

Голубая фосфоренцирующая сперма медленно стекала по чёрному полотну.
Когда мы с Д 11 подошли к египтянке, у неё была колода карт Таро. Она медленно-маниакально их перетасовывала. С обеих сторон они были абсолютно чёрными.
- Я гадаю за пять укусов, - куда-то в сторону сказала египтянка. Одежда её состояла из куска серой ткани вокруг бёдер. Груди были маленькими и острыми, как два торчащих кукиша.
- Мои укусы ядовиты, - предупредила Сибилла.
Ох уже эта Сибилла! – ходячий порносериал. Она засунула  палец себе между ног, а потом сунула его мне в рот. В следующий раз, когда я пришёл в библиотеку, она подсунула мне каталог интимных «лун-солнц» – 365 миллионов иллюстраций. Каталог рассчитан на просмотр в течении 365 лет.
- Сибилла, разоблачайся, - не выдержал я.
- Hic et nunc?
- Yes, ya, si. Cекс с латынью – это оригинально.
1. «Experta latus, madidoque simillima loro
      Inguina, nec lassa stare coacta manu,
      Descrit imbelles thalamos» (Marcialus)

2. “Si non longa satis, si non bene mentula crassa:
      Nimirum sapiunt, videntque parvam
      Matrone quoque mentulam illibenter” (”Veterum poetarum catalecta”)

3. ”Cuius in indomito constantior iguine nervus,
      Quam nova collibus arbor inhaeret” (Horatius)

- Прихвати с полки большой толковый латинский словарь, - небрежно бросила мне Сибилла, снимая с себя в завершение туфли.
- Сибилла, у тебя повышенная волосатость между ног, не хочешь сделать причёчку? - сказал я.
Мне вторил Ангел Д 11.
- Сделаешь причёску мне своими зубками! - внезапно выпалила Сибилла и огромным старинным в кожаном переплёте фолиантом стала мастурбировать себя.
Движения руин, обломанных столетий, эпох и эр. Эрих фон Деникен написал свои бредовые книги, набитые полнейшей чушью, и они стали бестселлерами. Привожу пример Деникена исключительно для психиатров.

Даймоо Пэллплэсса лежала в углу на черепаховом зеркале. Тело её было будто из мягкого чёрного зеркального металла, плеромы – алые (белки; менее, радужки – более), крылья – перепончатые серебристо-фиолетовые с оранжевыми прожилками, а на голове два кносси. Я поцеловал её тень. Синьорре Гандонио, синьоритта ****ацио, вас ожидает архиебископ Панталон Казанова для проведения сеанса одновременной содомии. «Если Он хотел, чтобы мы сохраняли ясный разум, зачем он дал нам гениталии».

В этих чертогах тишины, тотальной тишины…
В этих водопадах голубых чудовищной фиолетовости…
В этих ультрасомнамбулических спектрах клитерогенной автаркии…
Среди чёрных обителей Дларффа…
Клитерогонические иероглифы. Клиторогонические мифы. Египетские пирамиды – это ни что иное как памятники возбуждённому клитору
А Сфинкс – это стилизованный фаллос, который охраняет их вечную эрекцию.
Куннилингические цивилизации.

Я долго шёл по бескрайнему зелёному лугу, ровному, как безоблачное небо. Где-то вдалеке смутно маячили лиловые горы. Иногда они вообще терялись из виду, пропадали в никуда. Неожиданно справа от себя я увидел белый прямоугольник уходивший ввысь и там растворяющийся. Я подошёл к нему и сел рядом. На белом фоне были чётко видны отражения моих невидимых крыльев.

Я влез под юбку к Экстрибоган, подруге Люкс. «Да здесь целый клондайк!»  Шатёр шамаханской царицы. Из-под узкой полоски трусиков выползали маленькие чёрные змейки волосков и просили: «Ухвати нас губами». Две точёных колонны ног поддерживали этот роскошный шатёр. Пахло медвяной промежностью: передмежностью и послемежностью. Запах – непревзойдённый в мире запахов. Я схватился за Богаз и Иякин и зубами аккуратно отстранил ткань трусиков. Усиленный запах защекотал мои волоски в носу, которые уже переплетались с волосками межножья. Нос погрузился в вагину, как в прорубь луны.  Долгая фехтовка с клитором увенчалась ожерельем оргазмов. Монотонные сонные неутолимые скольжения щёк о ягодицы.
На нотных знаках колышутся замирающие огни загоризонтных берегов. Легко, как в распахнутые окна, входит мелодия, раскрывающихся сфер навстречу расплывчатых и превосходящих замираний нотные линии депараллельны своим неадекватным аккордам и музыка белых провалов расходятся по неузнаваемым расширяющимся формам в свёртывающейся беспредельности.

Даймоо Ло-Л-13. Она вся чёрная. Два перепончатых крыла на лопатках ярко-жёлтые. Аэлло – чёрно-белые, перьями. Плеромы, лалы и гии – хрустально-прозрачные. Фрейи – сапфирные, а калли внутри белоснежная. Мой Ангел Д 11 идёт с ней по направлению к экста-звезде, что тихо взошла над тёмно-фиолетовым лугом. Где-то рядом открываются невидимые врата, туда втекают тени, смутные туманные силуэты и соцветия семиконечных алых звёзд. Д 11 и Ло-Л-13 идут слегка касаясь пальцами бёдер друг друга. Облака становятся серебряными, потом зелёными. Появляются полуразрушенные колоннады. Колонны тончайшего коринфского стиля. Из-за одной из них выходит даймоо Коо. Она коричневая. Густой цвет корицы. Плеромы её тёмно-сиреневые. Волосы отсвечивают бежевым и как у всех даймоо рассыпаются по плечам и спускаются у дельте тонкой струйкой. Лалы, гии и калли у Коо сапфирно-голубые, а фрейи – изумрудные. Её огромные перепончатые крылья окантованы таким же сапфирно-голубым свечением. Все трое спускаются по полуразрушенным ступеням в чёрный проём под скалой. Там они теряются в лабиринтах и лишь ещё какое-то время я вижу ярко светящуюся алмазно-белую энигму Коо.

Экстрибоган снова пригласила меня к себе. Ей понравилась подъюбочная одиссея.  Не успел я войти, как она сбросила халат и осталась в одних узеньких чёрных прозрачных трусиках и в таком же неприкрытом лифчике. Кольцам, цепочкам, браслетам, серьгам, брелокам на всех частях тела не было числа. Она была увешана бижутерией до полнейшего и отвратительного антивкуса. А я, надо признаться, поклонник антивкусов и всяких излишеств в области порнографии. Я возбудился моментально. Незаметно слетела одежда, и я оказался на четвереньках у её ног. В эти изящные создания будто влиты были босоножки (всего четыре ремешка) на очень высоком каблуке. Расширив ноги и выгнув зад, упёршись локтями в пол, я стал неспешно целовать её педикюр. В этом я тонкий гурман. Постепенно я продвигался вверх, прерывая поцелуи извращённо-похотливыми стонами. За полчаса я дошёл лишь до колен.
Как индийский бог среди цветов лотоса, я лежал среди её разбросанного нижнего белья и слушал Led Zeppelin. Какое-то золотое облако наползло на меня и обволакивало своей мармеладной массой, создавая фиолетовую плаценту чёрных перевёрнутых пентаграмм и коричневых меандров. Аклабастэра. Я ничего не мог понять, и сине-серебристая спираль уводила меня в пещеру, где скрылись Д 11, Ло-Л-13 и Коо.

Св. Антоний был прежде всего неисправимым и заядлым сюрреалистом. Я разливаюсь как тьма ночью, заполняю собой весь космос, но ещё более хаос. У даймона Хэллза нижняя половина тела была зеркальной. Два прозрачных перепончатых крыла, словно эскиз дождём, казались отделёнными от него. Плеромы у Хэллза были малиновые, а лалы – коричневые, аэлло – длинные, фиолетовые, мягко-вьющиеся. Кэлл и олло, также как и энигма – ярко-оранжевые. В паре с Алифоркейей они шли по направлению к скалистому плато, где четырёхглавый дракон Гирр, засыпая и просыпаясь, удовлетворял своими восьмью языками четырёх сиреневых стигийских нимф. Алифоркейя была абсолютно чёрная даймоо, даже белки; глаз и зубы у неё были непроницаемо чёрного цвета сажи. Алифоркейю украшали два чёрных перепончатых крыла и таких же чёрных три кносси на голове – один впереди, поближе ко лбу и два позади. Энигма её была ослепительно белой перевёрнутой пентаграммой. Четыре стигийских нимфы были одной транскинетирующей тэтраспекцией. Изумрудно-золотисто-сапфирная кожа дракона переливалась в лучах заходящего солнца, окунувшего горизонт в пиалу с клубничным сиропом. Дракон урчал, как котёнок, но не только от того, что его языки плавали в коралловых преисподнях нимф – Грёзза, пышногрудая нимфоманка с белоснежными волосами, целовала его между крыльев, распластав своё молочное тонко-облачное тело на золотой мелкой чешуе.

Мы с Грёззой когда-то решили навестить Левиафана. Он лежал огромный на мелководье, а вокруг простирался бескрайний океан. Чудовище было сине-лазуритового цвета с бело-голубыми полосками и пятнами, валунообразными бородавчатыми наростами, змееподобными отростками, полипами, рогами, шипами, хитросплетениями, клубками, фасеточными полусферами, желейными сгустками и щебнистыми россыпями. Левиафан открыл пасть (как будто разверзлась земля) и впустил нас. Мы влезли в этот пурпуровый провал и погрузились по пояс в густую, будто кипящую, но довольно холодную зелёную слюну. Немного освоившись и совладав с небольшой дрожью в теле, мы занялись сексом. Взобравшись на гладкий без пупырышек язык, мы выдавали такие эквилибры на атласной поверхности, что поражались сами себе с нашим фантастически богатым сексуальным опытом. Затем мы прошли через глотку, как по тоннелю метро, в чрево Левиафана, и там занимались тем же в желудочном соке, который очень напоминал апельсиновый. Его вязкая и немного жгучая консистенция приятно покалывала наши тела своим изысканным абразивом. Особенно чувствительными к этим уколам были клитор и головка члена. Это ещё больше возбуждало и наши извращения нарастали в степенях с множеством нулей. Наконец мы вышли через задний проход, запакованные в скафандры кала и слизи. Это был такой катарсис, что мы плюхнулись на плоский островок белого песка и ещё долго тела наши сотрясали лёгкие спазмы, внешне почти незаметные, проходившие нежными волнами от гениталий до языка и возвращавшиеся обратно. Солнце закрывали тяжёлые белые облака, было умеренно тепло, легчайшие волны мелководья омывали наши тела. Когда разгарячённый клитор солнца стали смыкать голубые губы горизонта, и повсюду разлилась прохлада и розовые галлюцинации, мы вскочили, принялись бегать по мелководью, плескаться нифритово-бирюзовой хрусталью, падать, кататься, кувыркаться, брыкаться, изрекая неартикулярные эролалии и отрывки непридуманных песен. А вокруг лежал океан, и уже появлялись звёзды.