Ветры надежды

     На следующий день я рассказала Светлане о событиях прошедшего вечера и о разговоре с Алексеем.
    - Познакомь меня с ним, - попросила она.
    - А чего знакомить? Приходи к Глебу, Алексей там тоже что ни день бывает.
   - Позвони, когда придёт.
   Прошёл день-другой, и я позвонила:
   - Мы чаёвничаем у Глеба.
   Светлана появилась спустя десяток минут, в руке у неё были пончики – успела забежать в столовую. Познакомилась с Алексеем. Завязался разговор о московских литературных новинках, потом  перешёл на другие темы. Мы и не заметили, как время пролетело.


    Глеб готовил новую концертную программу для оркестра и хотел, чтобы мы непременно её прослушали. Вышли на улицу, а там – сгустившаяся непроглядная темень, чуть-чуть раздвигаемая  электрическими  фонарями.
    Я заторопилась домой и попросила Алексея проводить Светлану, сама  поспешила  пробежать мост.  Дул колючий  ветер. Утром позвонила Светлане: как добралась, не ругал ли Игорь, что задержалась? Она была немногословной.
   - Всё в порядке.
   И положила трубку. У Алексея спрашивать ничего не стала.
   Ноябрь нанёс снега, пришлось перебираться в тёплые одёжки. Уже по привычке я забежала за Светой в «Лениздат». Лев  Иванович на обед всегда ходил домой, благо идти-то надо было пару сотен шагов. А мы, как всегда, направлялись в диетическую столовую.


    Увидев меня, оба  рассмеялись. Я недоумевала: что не так?
    Вошёл Игорь Николаевич, взглянул на меня и тоже рассмеялся. Потом протянул Светлане сначала шарф – такой же мохеровый и голубой, как у меня.  А когда подал ей пальто, тут и я засмеялась: тоже чёрное и с серебристым песцом!  Вот он – советский ширпотреб!
    Пару раз бывало, когда мы шли втроём, его знакомые останавливались и спрашивали шутливо:
    - Они что у тебя – размножаются?
    И он весело отвечал:
    - Мои женщины! Сёстры!
    И действительно, мы были чем-то похожи и внешне: светловолосые, голубоглазые, невысокие. И даже ноги у обеих были не идеальные, над чем порой подтрунивал Игорь Николаевич. Только я на десять лет старше.
    И даже дата рождения у нас почти совпала, разница в один день! Мы эти даты отметили вместе: мой – шестого ноября у Глеба, который приготовил нам очень милые подарки: симпатичные записные книжки и красивые авторучки, а седьмого, после парада мы встретились за праздничным столом у Светланы и Игоря Николаевича.
    Поздравить  нас пришли Лев Иванович  и Саша Гусев. Стол мы приготовили со Светой сами. Стало совсем весело, когда Игорь Николаевич преподнёс нам такие же авторучки, какие мы уже получили от Глеба. То ли дело мой подарок Игорю Николаевичу в октябре: тёплые  домашние тапочки, на которых я вышила слова «Игорю для сугрева» - понимай, как хочешь! Александр в этот  день был на дежурстве. С Игорем Николаевичем и Львом Ивановичем мы выпили на «брудершафт», а то я одна оказалась «выкалкой». С Сашей мы как-то сразу перешли на «ты».


     До чего хороша жизнь! Не прошло и полугода, а у меня есть увлекательная работа, есть друзья, есть человек, который стал мне дорог. Осталось подождать, когда Саша получит квартиру, и у меня начнётся семейная жизнь. Но она началась раньше. Игорь  в очередной наш приход сказал:
     - Чего вам ходить по ночам, да провожаться? Оставайтесь у нас,  вон – комната свободна.
     Я бы отказалась, но Саше идея понравилась.  Ещё бы! Мы уже второй месяц встречались, а он, видимо, не привык к долгим ухаживаниям. Вечером следующего  дня на такси мы привезли от меня постельное бельё и остались ночевать. Так началась наша совместная с Александром жизнь.
    Наше вторжение отчасти изменило и их семейный устав.
    По утрам мы завтракали вместе. Днём я старалась сбегать в магазин и купить курицу или фарш. Готовить я умела и любила, и вечерами, пока мы «чесали языки», обед на следующий день уже был готов. Теперь Игорь Николаевич иногда весь день работал дома – готовил к изданию книгу.


    Но чувствовалось, что Светлану тяготит наше присутствие и не понимала – почему? Ведь я практически освободила её от домашних дел. И к Глебу она перестала заглядывать. Причина мне стала понятна значительно позже.
    Не всегда, но мы показывали друг другу свои новые стихи.  В одну из встреч Света подарила мне свою первую книгу «Подснежники». В тот вечер я заторопилась уйти – не терпелось почитать её книгу. А когда дома раскрыла её, оторваться не могла, пока не перевернула последнюю страницу. Но больше всего в душу запали два стиха.               
                Лель
Запылали леса, заалели…
Где-то там, на зелёном лугу,
Я звала тебя ласково Лелем –
Больше так никого не могу.

Снова осень листву хороводит,
Нагоняя на землю печаль.
Пусть мне все говорят, что выходит
Тебя нынче другая встречать.

Что глаза у тебя потемнели,
Словно сумерки в синем логу…
Я зову тебя ласково Лелем.
Больше так никого не могу.
    Какая грусть, какая нежность, какая чистота чувства!
И уж совсем «добили» строки стихотворения «Качели».


Так чувственно, так целомудренно и пронзительно мог написать только человек, проживший мгновения, которым посвящён стих! Как будто частичка её души открылась мне в этом стихе! Что нашла и что потеряла она, приехав в город?  Однако я могла предполагать, спрашивать даже не хотелось – пусть будет окутана тайной её судьба. Захочет – сама расскажет.


    К счастью,  конец ноября стал знаменательным: Саша получил ордер на квартиру. Мы поехали взглянуть на неё. Квартира на четвёртом этаже, угловая, светлая, два окна,  в комнате, балкон. И паркет!
   Требовался ремонт – побелить потолки, поклеить обои, покрыть лаком паркет.  Ну что ж, займусь этим я. Чем скорее, тем лучше. Саша предложил сразу перевезти мои вещи от Ирины. Может так и лучше, за декабрь Ирине заплачено, не будет расхода на квартиру. Сгрузили всё в кухне, пока шёл ремонт комнаты.
   Теперь  уже не стало времени засиживаться у Глеба – бежала в новую квартиру. Потолок нам побелили солдаты, которых Саша привёл из госпиталя. А мне предстояло поклеить стены обоями и покрыть лаком полы. На всё ушла неделя. Я спала всего три-четыре часа в сутки. Саша по-прежнему жил у Клавдии Ивановны.


     Но в душе поселилась тревога: мы начали совместную жизнь, а где слова о любви, о браке?  Не мне же их начинать! Как-никак, а тридцатник стукнул, пора подумать о ребёнке. А характер Сашин?  Да что  характер?!  Стерпится – слюбится.
      В декабре я только однажды была у Светы. Игоря не было дома, шло  собрание у писателей, он задерживался. Света отправилась в кухню готовить наскоро ужин, я сидела за столом в большой комнате. На столе  увидела блокнот, в нём оказались Светины стихи. Многие я уже знала. И тут натолкнулась на новое, во всяком случае, для меня. Оно потрясло своей безысходностью.
Сядем рядом –
Дело к ночи.
Прогремят часы отбой…
Мне с тобой тоскливо очень,
Но тоскливее – с собой.

Рыщет тьма волчицей серой,
Капель сбивая с крыш,
Ты меня, как пса неверного,
Ласкаешь и бранишь.

Зря ты маешься –
Уж лучше бы
Давно рукой махнуть…
Я тебя, как пёс нелюбящий,
Не слушаю ничуть.
Молчаливою затворницей
Молюсь в печи огню.
Зажигай-ка лампу в горнице,
Придвинь свою скамью.

Сядем рядом.
Дело к ночи.
Бьют часы впотьмах отбой.
Мне с тобой тоскливо очень
Но тоскливее с собой.
     Когда написаны эти строки? Заглядывал в эту тетрадь Игорь? Надеюсь, нет. Иначе как пережить, где взять силы, чтобы принять эту нелюбовь, а скорее мучение? А если всё же читал? Сколько душевных сил нужно было иметь, чтобы не взорваться, стерпеть, смирится!


    Я почему-то была убеждена, что это не отвлечённая лирическая картинка, а правда жизни. Их жизни. Домой я уходила с тяжёлым сердцем. Всю дорогу меня не отпускало чувство безысходности их отношений.
    Со Светой мы это время почти не встречались, только короткие телефонные звонки. Она перестала забегать к Глебу на кофейно-чайные посиделки, а я после работы торопилась домой. К Игорю мне заглянуть тоже было недосуг – мы готовили новогоднюю программу к детской ёлке.


    Продолжение следует