Да будет воля Твоя!..

"Нам  бы  про  душу не забыть. Нам бы
немножко добрее  быть. Нам  бы  с нашими
большими скоростями не забыть, что мы
люди, что  мы  должны  быть... Мы, раз уж
так  случилось,  живем  на  земле. Ну, так и
будьте  повнимательнее друг к другу,  по-
добрее..."
(Василий Шукшин)

часть 1. Неприятие

I

В ханском шатре собрались все приближенные. Сам Мухаммад восседал на золоченом походном троне и, по одной стороне, находился его незаменимый Рафгат, а с другой – доблестный воин, храбрый Исмаил. Их одежды, расшитые золотом и украшенные соответственно рангу, поражали своим великолепием. В ногах Мухаммада сидела его любимая танцовщица, черноглазая красавица Зарика.
В шатер завели плененных в последнем набеге на русичей. Оборванные, с многочисленными ссадинами и ушибами, босоногие, они зло поблескивали глазами… Зарика встала и подошла к вошедшим. Она медленно обошла их и остановилась возле одного. Его темно-русые волосы слипшимися прядями спадали на лоб, закрывая смотревшие недружелюбно серые глаза. Скулы и подбородок покрывал светлый пушок… на вид, он был еще очень юн, но телосложением вполне крепок, из-под порванной рубахи выглядывали внушительные мускулы.
— Как кличут тебя?..
Плененный удивленно посмотрел с высоты своего роста на танцовщицу, говорящую на его языке.
— Родители Фролкой прозвали… — тихо проговорил он. — А ты из наших?
Зарика, ничего не отвечая, вернулась к ногам своего повелителя.

Резко развернувшись, Юра прямиком направился к выходу и в раздражении, со злостью, хлопнул дверью так, что жалобно задрожали стекла. Да он раньше и представить себе не мог такой ситуации, когда какая-то там девчонка, таким образом, может показать ему свое полное безразличие! Тем более, ему думалось, что Вика должна была благодарить судьбу за оказанное ей внимание! А она даже не соизволила предупредить его о своей выписке… Юра мог еще понять горделивых и самоуверенных, влюбленных в себя, красавиц. Они знали себе цену… но эта девчонка, по его мнению, перешла все границы! Хотя, конечно, Вика еще очень молода, – кажется, едва исполнилось восемнадцать. Ее черты правильного лица еще не утратили подростковой угловатости. Несомненно, внешность, в будущем, обещала стать вполне незаурядной… но она была на костылях. Юра считал, что это делало участь девчонки отнюдь незавидной.
Началось это три недели назад. Он заглянул в больницу, к приятелю, сломавшему себе в гололед, ребра. Выйдя с ним из палаты, Юра увидел стоящих у окна двух симпатичных молоденьких девушек. Одна – светленькая, с короткой стрижкой. Другая – черненькая, с распущенными по плечам волнистыми волосами. Она-то и привлекла внимание Юры. Худенькая, похожая на девочку-старшеклассницу, чем-то непонятно-неосознанным взволновала чувства Юры.
Ткнув приятеля в бок и кивком головы указав на девушек, спросил:
— Это, что за крали?..
— А… из соседних палат девчушки! Самые молоденькие в отделении… — Саня отчего-то занервничал.
— Познакомь!
— Да я сам с ними не разговаривал даже еще!..
— Это не беда! Пошли… — решительно взяв курс к девушкам, отрубил Юра.
Никогда не лезший за словом в карман, он всегда легко заводил знакомства, легко завлекал женский пол в свои сети, легко с ними порывал связь, умудряясь при этом оставаться со своими бывшими девушками в хороших дружеских отношениях. Вот и тогда, как бы ненароком, завязал знакомство с Викой, которая проходила лечение и обследование. Перехватив откровенно изучающий Юрин взгляд, Вика отвела в сторону свои удивленно смотрящие на мир черные глаза в обрамлении длинных и пушистых ресниц.
— Скучаем?.. — Юра встал рядом с длинноволосой.
— С чего это вдруг?! Просто, созерцаем зимний пейзаж… — улыбнувшись, сказала светленькая.
— А что там интересного?.. — не сводя своих глаз с ее подруги, произнес Юра.
— Вообще-то, если так подумать – ничего… но, красиво! Завораживает… — светленькая перевела взгляд на Саню.
Окно выходило в больничный парк, – деревья стояли словно одетые в белые шубы, а снег искрился под солнечными лучами… действительно, так и казалось, что стоит только ступить ногой на это ослепительное покрывало – он смачно захрустит.
— Может, лучше познакомимся, а потом будем вместе созерцать вашу заоконную картину? — Юра, что называется, пошел ва-банк. — Позвольте представиться – Юрий. А это – Александр.
Саня его поправил:
— Нет, не Александр, а лучше – Саня.
— Очень приятно. Рая, — светленькая кивнула на подругу, — а она – Вика.
Чувствовалось, что Вике было не по себе под Юриным пронизывающим взглядом. Она взяла стоящие рядом костыли и оторвавшись от батареи центрального отопления как-то боком, словно боясь задеть парня, отошла чуть подальше. Юре показалось, что она хотела уйти, но передумала и решила остаться, чтобы понаблюдать за развитием событий. В тот раз, ему так и не удалось разговорить ее, так как на все вопросы девушка или отвечала односложно, или за нее это делала Рая. Впоследствии, он часто вспоминал этот воскресный день, когда впервые увидел Вику… Ему очень хотелось завлечь ее, но она то и дело, как бы ускользала от него. Вика не вписывалась в его стереотипы, – испробовав все свои приемы, Юра выдохся и решил плыть по течению. Авось куда-нибудь да вывезет и что-нибудь да получится.
Каждый день после работы, Юрий стал навещать приятеля в больнице. Заодно, будто ненароком, а потом уже и специально, виделся с ней. Саня рассказывал, что девушки вечерами частенько сидели в холле, смотрели телевизор и шутливо подтрунивали друг над другом. Иногда к ним присоединялись старшие «собратья по несчастью» и тут уж начинался хохот, чуть ли не на все отделение.
— Эх, хотел бы я лежать в соседней палате!.. — вздохнул однажды Юра в разговоре с Викой.
— Зачем?.. — удивленно подняла брови Вика.
— Я находился бы рядышком и было бы веселее…
— Не поняла…
Юра тяжело вздохнул:
— Чтобы больше проводить время в вашей компании…
— Для чего?.. — недоумевала Вика. Она или была до того простодушна и действительно не понимала намерений Юры, или очень старалась не показывать, что видит его подноготную…
— Я никогда не болел. Мне не знаком больничный дух… — он снова страдальчески вздохнул.
Вика грустно засмеялась:
— С этим духом, лучше бы и вовсе не знакомиться!.. Ты не много потерял!
— Нет, конечно же, я полностью разделяю твое мнение. Но из-за тебя я согласен поболеть…
— Воспалением хитрости?! — Вика перебила Юру, а Рая заливисто рассмеялась так, как будто ей в рот попала смешинка.
Когда через неделю Саня вышел из больницы, Юра пришел к Вике, которая этому очень удивилась.
— Странная ты личность!.. — воскликнула она.
Юра ей возразил:
— Что тут странного? Просто, я всегда делаю то, что мне нравится. И то, что я должен.
— …должен?.. — недоуменно, эхом, спросила она.
— Да. Должен. Должен навещать понравившуюся мне девушку. — Юре показалось, что при этих словах Вика почувствовала некую неловкость. — Помочь человеку развеять больничную скуку…
— А с чего ты взял, что я тут скучаю?.. Мне кажется, я тебе не жаловалась!
Снисходительно улыбнувшись, Юра произнес как наставление:
— Чай я понимаю, что тут не дом отдыха… я должен… все мы, пока живем, кому-то и что-то должны!..
— Ничего ты не должен!.. — оборвала его не на шутку рассердившаяся Вика. — Если ты имеешь в виду меня, то, должна тебя предупредить, что ты зря тратишь время.
— Почему это?
— Потому!.. — она встала со стула намереваясь уйти, но Юра удержал ее за руку. — Отпусти.
— Подожди, не уходи. Я… Мне надо с тобой поговорить. — Юра нерешительно, как бы раздумывая, – стоит ли говорить, все еще удерживая руку девушки, продолжил: — Тебе Саня ничего не говорил?
Вика подняла на него свои глаза:
— А что он должен был мне сказать?..
— Ну… Про мои неприятности… — словно выдавил из себя Юра.
— Мы вообще с ним ни тебя и никого другого не обсуждали.
Юра, посмотрев на девушку, отпустил ее руку и тихо произнес:
— Сядь, пожалуйста… — Вика уступив ему медленно села. — У меня скоро будет суд… — в ее глазах снова появилось недоумение. — Меня… меня будут судить за драку в бригаде. Я набил морду одному прохвосту… ты извини меня за выражения, но иначе его я назвать не могу!
Вика тихо, с расстановкой, произнесла:
— За что ты его?
— Понимаешь, я совершенно случайно увидел, как он присваивал то, что делал другой… крал, можно сказать, готовое у другого… я его раз предупредил, второй, третий, – все безрезультатно… а потом, не удержался и дал как следует!
— Разве кулаками исправишь человека? — Вика поставила костыли обратно к спинке стула. — Надо было открыто пристыдить, перед всей бригадой, а не давать себе волю…
Юра огорченно пробормотал:
— В том-то и дело, надо было! Я же, понадеялся на его совесть. Ребята мне уже потом сказали, что подозревали за ним такой грешок, но за руку ни разу не могли поймать. Изворотлив, гад!.. — Вика поморщилась. — Извини, не удержался. А тут один на один его застукал!.. Блин, ведь верил: человек в ногах валяется, клянется и божится, что этого больше не повторится! Поверил, видите ли, пожалел, – детей у него трое, младший в ползунках еще ползает… ну не удержался я! С кем угодно это может случиться. С кем угодно!
— Но судить-то будут теперь тебя. — Вика посмотрела прямо в глаза Юре. — И что тебе за это грозит?
Тот пожал плечами:
— Не знаю… Может, тюрьма за хулиганство, на хороший случай – условно. Я ему, с дуру-то, не рассчитал силы, руку вывихнул…
— Ну… сила есть – ума не надо!.. — попыталась пошутить Вика. — Теперь остается лишь надеяться на милость судей.
— Какая, к черту, милость?! Меня уже из партии исключили! Будто не он, а я – эти детали в обеденный перерыв из чужого ящика воровал и в свой складывал!..
Вика смотрела на него так, будто видела его впервые.
— Когда ж ты в партию-то вступил?
— Еще в армии, я ведь на границе служил. — Юра облегченно вздохнул. — Так что, накануне суда обрею голову и скажу там – или вы посадите меня, или я убью его!..
— Неужели тебе так хочется сидеть?.. нельзя же так ненавидеть человека, каким бы отъявленным негодяем он ни был, у него должен быть шанс, чтобы исправиться… — в ее голосе послышались нотки сочувствия. — Зачем рубить с плеча?.. И потом, может, еще все обойдется… На зоне – не сладко.
— Ладно уж, уговорила. Пусть живет. Может, когда-нибудь и исправится… Но ты сама-то, в то, что обойдется, веришь? — Юра пристально посмотрел Вике в глаза. Она ответила пожатием плеча. — Скажи, вот ты – согласилась бы переписываться с осужденным?
Вика молчала. Тогда Юра решил спросить напрямик:
— Если меня посадят ты будешь мне писать?
— А ты этого хочешь? — Вика в ответ задала свой вопрос.
— Хочу!
Опустив глаза, Вика тихо произнесла:
— Можно мне подумать?
Юре тогда показалось, что она просто не хотела связывать себя словом. Ну почему, почему у него с Викой ничего не получалось? Он смог ее заставить сочувствовать ему, но и только. Дальше этого – ни в какую. Она, по крайней мере, никак не выражала своих эмоций в отношении его.
 После состоявшегося разговора у него вроде бы на какое-то мгновение появилось ощущение, что лед тронулся, Вика заинтересовалась им. Участливо спрашивала о его делах, к месту безобидно шутила, но это было не то. Она все так же держала его на расстоянии, не подпускала его к себе. Это-то и бесило Юру. Он не привык к такому долгому разбегу…
Когда Вика узнала, что его осудили условно на пару лет, с выплатой двадцати пяти процентов от заработной платы в пользу пострадавшего, у нее был такой вид, будто камень свалился с ее хрупких плеч.
— Ну и хорошо!
— А чего хорошего? — Юра чуть не взорвался. — Я еще и должен платить этому паразиту! Будто немощному!
— А это – урок на будущее! Впредь будешь думать, прежде чем руки в ход пускать! — Вика улыбнулась. — Могло бы быть и хуже…
— Подумаешь, ну отсидел бы срок, – опыт был бы! У нас, в бригаде, чуть ли не каждый второй с таким багажом за плечами! Чай, не умер бы!
Она серьезно посмотрела на Юру:
— Я и не думала, что ты настолько легкомысленно относишься к своей жизни…
— А что в этом такого?! Не я – первый, не я – последний!.. У нас вся страна – лагерь, абсурд возведен в ранг закона!
Вика сделала большие глаза и оглянулась по сторонам.
— Ушам не верю! Чтоб такое сказал…
— Я понял, что ты хочешь сказать!.. — с горечью в голосе перебил ее Юра. — Но я, теперь, бывший коммунист! Бывший!..
— Значит, все догмы – по боку?! — насмешливо спросила она.
— Ну допустим, что все возведенное в непоколебимый догматизм, когда-нибудь да рушится! Ничто не вечно, все течет, все меняется… на то она и жизнь, чтобы идти вперед!..
— Да-а… — только протянула Вика.
Юра вспомнил предпоследнюю встречу с ней. Накануне, он решил предупредить, что завтра зайдет. На что девушка ответила, что ни к чему это.
— Ты и так, можно сказать, все свое свободное время проводишь тут. Надо мной в отделении уже подшучивают.
— Где и как я провожу свое личное время – это касается лишь меня! — Юра сердито вскинулся и посмотрел вокруг. — Ну-ка, покажи мне тех, кто над тобой подшучивает! К ответу их, к ответу!..
Вика засмеялась:
— Перестань дурачиться, пожалуйста, не надо!
Юра улыбнулся:
— Вот такая ты мне лучше нравишься!.. Тебе полезно смеяться!
— А как говорит мой папа, «смех без причины, – признак дурачины»!.. — она прикрыла свой рот рукой. — С тобой – не соскучишься!
— Не хватало еще, чтобы ты со мной заскучала!.. — возмутился Юра. — Я здесь не для этого!
— А для чего? — Вика сразу стала серьезной.
— Для чего?.. — как эхо переспросил Юра и дурашливо продолжил: — А правда, для чего? Ты случайно не знаешь?
— Ну если ты этого сам не знаешь, откуда я могу знать?.. — хитро вывернулась Вика. — Я не умею, как рентгеном, высвечивать душу…
Ему не хотелось дальше продолжать эту тему, да и он сам не знал точного ответа на этот вопрос. Точнее, Вике этот ответ мог и не понравиться… Многим девчонкам подавай конкретику и стабильность, тогда как ему это претит. Он сам еще не уверен в своем завтрашнем дне. А тут еще это… Что, «это»? Юра не мог объяснить. Почему он с такой настойчивостью добивается Викиного расположения? В былые времена он давно бы плюнул на все. А тут будто какая-то неведомая сила магнитом сюда тянет! Может, это самолюбие взыграло, что им пренебрегают? Скорей всего так и было – гордость не позволяла признать то, что ничего у него не получилось. За свои двадцать два года, подобное, у него случилось впервые. И поэтому, когда на другой день Юра пришел в больницу, ему в голову пришла абсурдная на первый взгляд мысль.
Минут пятнадцать он созерцал Викину спину. Она смотрела в больничном холле вместе с другими по телевизору «Утреннюю почту». Там малолетка, дочь знаменитой певицы, пыталась петь:

…Пусть говорят, пусть говорят,
Что виноват, что виноват
Тут месяц май…

Рядом с Викой сидела Рая и в такт музыке покачивала головой. Вот за это время он и решил для себя: – если после его оригинального появления Вика не подойдет к нему, то здесь ему больше делать нечего! И Юра, четко чеканя шаг, не оборачиваясь прошел через весь холл прямо в отделение. Прошел так, что с его широких плеч чуть не слетел белый халат. Он был уверен, что это даст результат. Только вот какой?
Остановившись у окна, он стал ждать. Через минуту-другую Юра услышал, что она идет. Его сердце отчего-то бешено заколотилось, готовое вырваться прочь из груди. Когда Вика была уже в полуметре от него, Юра на каблуках резко развернулся к ней.
На милом Викином лице он прочел смятение и растерянность. Встретившись с ее черными глазами, он чуть не расхохотался. Он словно увидел себя со стороны! Хорош же он был! Но надо было держаться до конца и увидеть, чем все это кончится. Заплетающимся языком он попытался ей объяснить, что заглянул ненадолго, – у невесты его друга день рождения. Он, мол, обещал зайти к нему… – надо было видеть Викину реакцию! Юре даже показалось, что девушка еле сдерживает свое негодование. Наконец-то ему удалось вывести ее из себя, теперь-то он увидит ее настоящую!
— Так зачем ты пришел?! — Вика огорченно спросила Юрия. — Не надо было приходить!
— Но я же обещал!..
— Ну и что? Я ведь сказала, что не надо приходить…
— И потом добавила, что это мое дело!.. — перебил он ее.
— Ты вынудил меня это сказать. Я и не ждала…
— Так и уж не ждала?.. — он снова поймал ее взгляд. Ему показалось, что Вика готова была расплакаться.
— Я… я не думала, что ты придешь… — но слышалось ему совсем иное и в голове крутилась только одна мысль: «…она ждала меня!.. она ждала меня!.. ждала!..» – его душа ликовала, – победа!
— Я обязательно приду завтра. Что тебе принести?.. — от радости он и забыл, что собирался сыграть нетрезвого человека.
Сбитая с толку внезапной переменой Юры, Вика только пролепетала:
— Ничего не надо…
— Скажи мне, что ты больше всего любишь?
Мгновенно, будто поняв в чем дело и придя от этого в себя, Вика вдруг сказала:
— Слушай, отстань от меня, а?! Я ничего и никого не люблю! Все, тема закрыта!
— Так и уж закрыта?.. — он широко улыбался. — Сдается мне, нам с тобой еще о многом надо переговорить. И не только!..
Вот и поговорили, называется. Нет, тогда они целый час стояли в коридоре, у окна, и болтали обо всем, что придет в голову. Почему-то с Викой невозможно было говорить о том, о чем он хотел. Всегда съезжали с колеи куда-то не туда. Из головы напрочь вылетали заранее заготовленные фразы…
Юра бросил на снег докуренную сигарету и повернулся, чтобы идти обратно. Надо было допытаться у Раи адрес. Адрес, где жила Вика. Надежды, что она сама позвонит ему домой – не было. Несмотря на то, что у нее был его домашний телефон, Вика еще ни разу ему не позвонила. Если Магомед к горе не идет, то значит – горе надо идти к Магомеду! В городе около сорока тысяч населения, а он только знает, что живет она где-то на поселке. Все-таки зацепила она его основательно! «Ну и бестия же, однако! Я все равно должен добиться задуманного результата, или это уже буду не я!..» — подумал Юра и резко дернул на себя дверь.

II

Как только опасность миновала, Вика вышла из своего укрытия. Маша увидев растерянное лицо своей двоюродной сестренки, расхохоталась.
— И долго еще ты будешь избегать своего ухажера?!
Вика посмотрела на нее затравленными глазами:
— Смейся, смейся! А мне вот не до смеха! — Маша села на диван. — Не могу я больше… — и она расплакалась сев рядышком.
— Глупышка! Он же, по всей вероятности, любит тебя!.. — с нежностью обняв Вику за плечи, ласково произнесла Маша. — Стал бы он иначе так настойчиво добиваться встреч с тобой?!
— Не верю я ему! Понимаешь, не верю! На что я ему такая?..
— Какая – такая?.. — словно не поняв ее, строго спросила Маша. — Твоя болезнь – это временное явление! Вот увидишь, после операции, ты снова станешь такой, какой и была раньше!
— А если – нет? Ведь, как сказал хирург, шансы есть, но они – минимальны…
— Фи, велика беда!.. — стараясь выглядеть убедительно, сказала Маша. — Бывает гораздо хуже! Некоторые вообще вон, с постели встать не могут!
— Меня тоже временами так гнет, что света белого не видишь…
— Но ты же держишься у нас молодцом! И я верю в тебя! Верю. — Маша вытерла ладонью слезы у сестренки и притянула ее за плечи к себе. — Успокойся. И не надо самой все усложнять. Смотри на мир проще!..
Вспомнив, как недавно пыталась показать знаками сестре, чтобы та прикрыла дверь комнаты куда второпях юркнула сама, Вика рассмеялась.
— Нет главное: я изо всех сил ей жестикулирую, а она – не понимающе смотрит то на меня, то на него!.. Ну думаю, выдаст меня сейчас Машка со всеми потрохами!
— А я уже была готова его пригласить войти в комнату, когда увидела, как ты трясешь кулаком… — смеясь, проговорила Маша. — И не знаю, что и сказать, когда он спросил о тебе. Ляпнула первое попавшееся на ум, а потом только напугалась, вдруг адрес санатория, где ты сейчас «находишься», спросит. Мне чуть плохо не стало!
— Но ты же нашлась, что ответить!..
— Попробуй не найдись, если тебе угрожающе кулак кажут!.. — снова засмеялась Маша. — Нет все-таки он, наверняка, догадался…
— А наплевать! Пусть – догадался! Может, хоть так, отстанет от меня! — Вика тяжело вздохнула. — И чего ему от меня нужно? Больше года мне голову дурит!
Маша отстранилась от Вики, посмотрела на нее и с улыбкой сказала:
— А тебе ничего твое сердечко не говорит? — Вика в ответ только вздохнула. — Давай поговорим на эту тему? Может, что-нибудь и выясним.
«Что тут говорить-то, — думала Вика, — все итак, без слов, ясно!..» Как Юра появился у них в доме на восьмое марта в прошлом году, такой весь из себя, как всегда щеголевато одетый, с букетом и конфетами, так и кончилась ее спокойная жизнь. Будь неладен тот день, когда он подошел к Вике! Лучше бы сразу тогда уйти, а она зачем-то осталась. Или сразу отшить. Не думала она, что все это так затянется и примет подобные угрожающие для нее обороты. Без всяких задних мыслей Вика поддерживала больничные разговоры, а когда почуяла своим нутром неладное, оказалось уже поздно.
— Знаешь, Маш, он меня очень пугает!.. Такое противоречивое чувство вызывает, что я даже не знаю…
— А чем именно? — Маша пристально смотрела на сестренку.
— Не знаю. Но есть в нем что-то отталкивающее! Вроде он бравирует тем, что вот он я, – простой рабочий человек, специально может ругнуться, выкинуть нечто экстравагантное, словно корчит из себя такого приблатненного рубаху-парня. А сам смотрит на тебя, эдаким просвечивающим взглядом, – как ты это воспримешь… Я, конечно, могу быть и не права. Но насколько можно судить по поведению и разговору Юры, он вовсе не «ангел»… так выпячивает свои недостатки! Одни его слова, сказанные еще в больнице: «меня в нашем городе все знают. Те, с кем я дерусь, впоследствии, становятся моими друзьями!..» действуют на меня ужасающе. Согласись, что кто угодно, если так себя будет преподносить, произведет впечатление настоящего бандита!
— Ничего, себе, заявочка!.. Хотя, агрессия у мужчин сидит в крови. Если мужчина никогда не дрался, то это, наверное, не мужчина… Нет, а мне он показался ничего, нормальным… хоть и вид у него, довольно-таки, оригинальный…
Вика улыбнулась:
— Его длинные волосы, с завивкой, меня поначалу шокировали, честно говоря. Хотя, для мужчины весьма похвально, что он следит за собой… Ты вот его только раз видела, а он тебя уже перетянул на свою сторону! Такой «свой в доску»! Вот и там, в больнице, мне тоже так показалось! Но потом… потом, я везде стала натыкаться на расставленные сети. Я стала себя чувствовать не в своей тарелке… неприятное ощущение.
— А может, тебе это только казалось? Такое бывает. Иногда, человек навыдумывает себе многого, а на деле, оказывается, все иначе!
— Как я хотела бы, чтобы это оказалось так! — Вика тяжело вздохнула. — Но, увы…
Вику не покидало странное ощущение тщательной продуманности всех Юриных поступков и действий. Будто он старался ей внушить мысль, что она для него очень значима. Значима до той степени, за которой, может быть, только самый близкий и дорогой человек. Вначале, она принимала это просто за жалость. А после все начало выглядеть весьма сомнительно и стало походить на игру. Игру на ее, девичьих, чувствах. Это напоминало Вике простое упрямое достижение цели. Когда надо во что бы то ни стало добиться своего! Ощущение дискомфорта не покидало ее души. Иногда, увидев в окно знакомую среднего роста, коренастую фигуру, Вика со словами «меня дома нет», успевала спрятаться еще до того, как Юра появлялся на пороге. Но в большинстве случаев ей приходилось вести «непринужденный, великосветский разговор», после которого она чувствовала себя очень скверно. Бесконечные Юрины намеки на скуку и на одиночество выводили ее из себя, выбивали из наезженной колеи… Его бравада раздражала, вызывая стойкое внутреннее неприятие. Ей казалось, что еще немного, и она не выдержит и сорвется, пошлет его куда подальше!
— Господи, Маш, ну сама подумай, – мне все это надо?! У меня сил уже не хватает! Я устала! Ну жалеет он меня! А я этого – не хочу!
— Только, согласись, что иногда… — сочувственно посмотрев на Вику, сказала Маша. — Иногда очень хочется, чтоб тебя хоть чуточку пожалели… Это очень приятно сознавать, что ты не одинока в нашем суматошном мире…
Вика опустила глаза:
— Может быть… только не так, как это делает он!
— А как это делает он? — Маша опять посмотрела на сестренку.
— Ну, не знаю… Вроде, чувствуешь искренность и в то же время он ведет себя как-то не так… Вот ты говоришь, что Юра любит меня. А я думаю, что это не любовь им движет, а нечто другое. Да, чувствуется, что он – волевой, что характер у него сильный. Он весь такой импульсивный, горячий! Он привык настойчиво добиваться поставленной цели. Нереализованная энергия прямо порой сбивает… я бы назвала это внутренней агрессией. Но боюсь, что это будет не совсем точно… Я не знаю, как тебе это объяснить.
— Нет, я тебя поняла. Ты дала его психологический портрет. Насколько он точен, я не берусь судить, но то, что я успела заметить – совпадает.
— Вот и я. Как-то ему сказала, что у него мысли не тем заняты и, что все его беды от этого… а он мне в ответ, с улыбочкой говорит: «ты – хороший психолог, верно подметила и я с тобой полностью согласен. Но чем это объяснить и что мне теперь делать?» Я ответила, что обычно такое происходит с теми, кто не знает в чем себя реализовать. Ведь большинство в его возрасте женятся, растят детей и им некогда «выяснять отношения, с первым непонравившимся встречным, махая кулаками»… а Юра засмеялся и сказал, что этом смысле, он чист как стеклышко, свободен. Говорит: – «посуди сама, разве мог бы иначе я сейчас быть тут, с тобой?!» Он, вероятно, подумал, что так я хочу узнать о его семейном положении. А меня этот вопрос совершенно не интересует. Я никогда не смотрела и не смотрю на ребят, как на потенциальных женихов. Это было бы глупо!
Маша улыбнулась:
— В том-то, скорей всего, и причина! Знаешь, мужчины своим нутром чувствуют, когда на них «охотятся» девчонки. Они как огня боятся хомута вроде женитьбы. Как мартовские коты – всегда гуляют сами по себе. Но когда встречают такие экземпляры, которые им не уделяют привычного внимания, это их задевает. Может, причина в этом?
Вика задумчиво пожала плечами. Вероятность Машиной правоты ей показалась великой… Сестра больше, чем на порядок лет старше ее и одна растила сынишку. У нее есть некий опыт в общении с мужчинами. А какой опыт у нее, Вики? Она домашний ребенок, интуитивно избегала всяких опасностей. Думая, что здоровье – прежде всего, держалась бесхитростно, непосредственно и простодушно с ребятами. И случай с Юрой, ее выводил из состояния душевного покоя. Не знавшая до тех пор сердечных волнений, она была буквально сбита им с толку. Не понимая какой конкретно цели добивается Юра, Вика увязала в тине их сумбурных отношений все больше и больше. То он был с ней само внимание, вежлив и обходителен, то грубоват, резковат и показывал себя с нелицеприятной стороны. Но в тактичности и деликатности – отказать ему было нельзя. И все-таки мнение о нем у Вики складывалось не в лучшую сторону. После его первого появления у них дома, вопреки желанию Вики, было и второе, третье, четвертое… Ее мать, Ксения Ивановна, стала нервничать. Каждый день у них возникали стычки, можно сказать, на пустом месте. А потом, состоялся решающий разговор матери с дочерью.
— Он не тот человек, за которого выдает себя, Вика! — Ксения Ивановна старалась казаться как можно строже. — Разве нормальный человек будет постоянно впутываться в сомнительные истории?! Да и такие люди, которые с легкостью поднимают руку на других и в семейной жизни могут себя вести аналогично!
Догадка сразила Вику наповал и, можно сказать, шокировала:
— Да ты что, мама! Думай, что говоришь?! Какое отношение все это имеет ко мне?
— Самое прямое! — Ксения Ивановна сердито поджала губы.
— Мама! Ты так говоришь, будто я собираюсь за него замуж! — Вика весело и непринужденно рассмеялась. — Если ты в самом деле испугалась этого, то твои страхи беспочвенны!.. — она показала на кончике своего мизинца. — Юра мне даже на столечко не нравится!.. Пожалуйста, не беспокойся!
— Господи, ну как не беспокоиться за свою дочь?.. — сменила гнев на милость мать. — Не для такой доли мы тебя растили…
Вика подошла и обняла ее:
— Мамочка, пока еще моя голова на месте… — она заглянула своей матери в глаза. — Я виновата, что не делюсь с тобой сердечными тайнами, которых у меня пока еще нет… Но я тебе даю слово: если мне кто и понравится, то ты будешь первая, кто об этом узнает!
Ксения Ивановна тоже обняла дочь и так они долго сидели в тишине… После этого разговора, мать успокоилась и перестала донимать дочь своими наставлениями. Только Вике не стало легче. Ее стали мучить ночные кошмары, где большая лохматая черная собака то и дело преследовала ее по пятам. Эта собака незаметно, из сна в сон, приняла вначале смутные, а потом и четкие очертания Юры. Ее бросало то в жар, то в холод, она пыталась спрятаться, убежать от него, но он все равно настигал Вику и внезапно вставал перед ней. В самый последний момент, Вика просыпалась с немым криком на устах. Казалось, злая игра шла уже на подсознательном уровне. И она решилась. Решилась поставить жирную точку, думая воззвать к чувствам ставшего причиной ее душевного дискомфорта человека.
— Юра, пожалуйста, не обижайся на меня за то, что я тебе сейчас скажу… — произнесла Вика в последнюю их встречу. — Мне скоро предстоит сложная операция и я прошу тебя, давай прекратим эти встречи…
— Почему?.. — сделал удивленные глаза Юра.
— Мне очень сложно тебе объяснить. Но я попробую. — Вика выдержала взгляд его кошачьего цвета глаз. — Только, дай мне вначале слово что, чтобы ты сейчас ни услышал, ты не обидишься на меня!
Юра посмотрел на нее долго и изучающе, словно взвешивая все за и против:
— Хорошо, даю.
— Понимаешь, мы с тобой совершенно разные люди и общение с тобой меня очень выматывает, мне сложно... Мои нервы, честно говоря, на пределе. Если так будет продолжаться, то операцию мне, просто, не перенести.
Юра недоуменно посмотрел на Вику:
— А мне казалось, что дружеское участие помогает…
— Ты… ты считаешь себя моим другом?! — Вика широко раскрыла свои глаза. — Тогда тем более! Ты должен меня понять.
— Что я должен понять? То, что ты не хочешь больше меня видеть?.. — в его голосе слышались подозрительные нотки. — Я тебе надоел, скажи прямо?!
Вика опустила голову.
— Я же тебе сказала, что ты меня держишь в постоянном напряжении! Я не понимаю цели твоих посещений… мне кажется, что ты меня принимаешь совсем не за ту… по крайней мере, я ценю тебя как друга! Понимаешь? Спасибо тебе. Но наше знакомство, по-моему, идет куда-то не туда…
— А куда, по-твоему, оно должно идти?.. — в его голосе зазвенели металлические нотки. — Что-то я тебя не понимаю!
— Брось, все ты хорошо понимаешь! — Вика подняла свои черные очи, полные отчаяния. — Забудь обо мне, хоть на какое-то время, пожалуйста… прошу тебя…
На Юрином широкоскулом лице проявилась эмоция досады и раздражения:
— Хорошо. Ты лишила меня возможности выбора… Желание женщины – закон. Мне теперь ничего не остается делать, как проглотить эту горькую пилюлю!.. — он резко встал. — Только я хотел бы услышать от тебя ответ на один вопрос. Ты уверена, что эта операция, на которую ты возлагаешь такие надежды, тебе поможет?
— Да, — она опустила голову. — Да… но и в другом случае, я ничего не теряю… — и совсем тихо, словно не хотела, чтоб Юра услышал ее слов, добавила: — …жизнь хороша, но не для меня…
Но Юра услышал эти слова и присев перед ней на корточки, заглянул в ее полные слез глаза:
— Везде только и говорят об этом: на улице, на работе, друзья… а я как-то не думаю о смерти всерьез… не понимаю…
— Значит, у тебя не было такого… иногда смерть бывает единственным спасением и желаннее, чем жизнь…
Молчание затянулось и его прервал Юра:
— Хорошо, я уйду с твоей дороги. Я, наверное, действительно перегнул палку… прости… — он резко встал и нагнувшись поцеловал Вику в наклоненную голову, решительно направился к выходу. Уже возле двери он бросил: «с твоего разрешенья, я как-нибудь загляну…» и, не дожидаясь ответа, вышел.
С тех пор прошло больше полугода. Дважды из-за плохих анализов откладывали Викину операцию. Время шло, она стала потихоньку забывать о своем «не названном друге». Хотя, Вика никогда не определяла их знакомство дружбой. Для нее это было затянувшимся недоразумением. Нельзя сказать, что она никогда не мечтала встретить сильного и мужественного друга, на которого можно положиться в трудный момент. А Юра совсем не вписывался в определенные ею рамки. Он был нечто совсем другое…
— Маша, представляешь, я сегодня увидела его во сне. — Вика нахмурилась. — Такая белиберда снилась! Будто Юра похитил меня со свадьбы… а свадьба была моя! — Маша с интересом посмотрела на сестренку. — И знаешь, мы с ним очень долго скакали на лошади по ночной степи… Теперь я поняла, что этот сон показывает на его приход…
Маша, не соглашаясь, покачала головой:
— Это совсем не на это… Хочешь, я расшифрую его?
— Давай!.. — согласилась Вика.
— Свадьбы – предупреждают о каких-то трагедиях… ну скажем, типа вдовства… Лошадь – это мужчина… Короче, скорей всего, ты выйдешь замуж за Юру…
— И похороню его! — Вика недоверчиво глянула на сестру и засмеялась. — Так черт знает до чего можно договориться! Скажешь, тоже!..
Маша серьезно посмотрела на нее:
— Хочешь – верь, хочешь – не верь, но помяни мое слово! Юра, скорей всего, будет твоим вторым мужем!
— Откуда ты все это знаешь?! — Вика расхохоталась нервным смехом. — Вот уж кого я даже не могу представить на месте своего мужа, пусть он будет хоть десятым по счету!
— У меня есть старинный бабушкин сонник. Если хочешь, я принесу тебе его. — Маша встала с дивана.
— Нет, — как-то испуганно вырвалось у Вики. — Это явная чушь, которой я не хочу верить. Не то что читать!.. Ерунда, какая-то!..
— Я тоже раньше не верила. Жизнь заставила. Конечно, не все наши сны исполняются, лишь энное количество процентов. А этот твой сон, явно пророческий!.. — Маша улыбнулась видя, как сестренка пытается переварить услышанное. — Между прочим, в вашей внешности, есть что-то схожее… это тоже показывает, что у вас все может получиться… Знаешь, по сути дела, все в нашей жизни уже предопределено! Хочешь ты этого, или нет, а это твоя судьба. Вам свыше предназначено быть вместе! Рано или поздно это произойдет…
— Ты еще скажи, что он нервы мне неосознанно все это время трепал именно поэтому! — Вика зло блеснула глазами. — Надо же, до чего договорились! Чтоб я вышла замуж за этого драчуна?! Да я ни за что и никогда не сделаю это!.. А если это и произойдет, то значит, случилось самое худшее в моей жизни, я – сошла с ума!
— Никогда не говори – «никогда»! Напрасно ты иронизируешь, дорогая моя! — Маша с грустью посмотрела на нее. — Поживем – увидим, время покажет. Ладно, засиделась я у тебя. Пашка, наверное, вернулся из школы. Пойду я.
Вика встала и пошла провожать сестру. Скоро должны были прийти с работы родители.

III

Маша открыла глаза и сладко потянулась. Век бы так вот спала... но надо было возвращаться из мира сновидений в реальность бытия. Пора вставать, приводить себя в порядок и будить сына, что учился в городской школе. Ему надо было успеть на приходящий рейсовый автобус, что частенько «чудил» по прихоти шофера – то безбожно опаздывал, то значительно опережал график, тем самым показывая полное пренебрежение к пассажирам.
В салоне автобуса редко увидишь порядок: немытый и заплеванный, с пыльными продавленными сиденьями, причинявший массу неприятностей людям. Да и культура поведения там, естественно, соответствующая. В душной тесноте услышишь не только колоритный русский мат, но и испортишь свою одежду пятнами грязи и мазута. Несмотря на это, для многих жителей поселка, находившегося на окраине провинциального городка с численностью около сорока пяти тысяч населения, общественный транспорт – единственное средство передвижения (естественно, после своих ног). Так что выбора нет, когда торопишься успеть вовремя. Хорошо еще Маша редко пользовалась этими колесами и пешком добиралась на работу, ставшей в последнее время для нее настоящей каторгой.
Она встала, накинула халат и застелив свою постель, пошла будить своего пятнадцатилетнего сына, который для Маши – все такой же маленький ребенок, нуждающийся даже в мелкой ее опеке.
Сын уже догнал свою мать, хотя Маша была отнюдь не маленького роста. А ее худоба (как в народе говорят – кожа да кости) делали зрительно еще длиннее, похожей на ходячий столб. В угловатом подростке проглядывали знакомые до боли черты красавца-мужчины, любимого когда-то ею.
…Она работала первые месяцы в далекой деревушке, находившейся в нескольких километрах от райцентра, куда ее направили после окончания педагогического института. Новое местожительство, новые люди, первые ученики – такие разные, непохожие друг на друга... Нелегко было ей на первых порах, хоть вроде и с хозяйкой квартиры, ей повезло. Одинокая бабушка приняла ее как родную. И коллектив учителей отнесся к Маше вполне доброжелательно. С учениками она вошла в контакт сразу. Но все же трудновато ей было. Чего-то ей не хватало... а чего – она и сама не знала. У нее в душе как бы находилась сжатая до предела пружина, мешающая ей просто жить. Ей казалось, что эта пружина в конце концов подтолкнет ее на что-то непоправимое. Она боялась себя, своих смутных предчувствий. И они ее не обманули.
В один из осенних вечеров, пошла она в деревенский клуб – привезли фильм с участием артиста, который симпатичен Маше. Место возле нее осталось свободным. Через некоторое время, вежливо спросив у нее разрешения, туда сел незнакомый парень. Весь сеанс она чувствовала на себе его изучающие взгляды.
По окончании фильма, когда включили свет и так получилось, что встали они одновременно, Маша услышала:
— Разрешите вас проводить?
Маша удивленно посмотрела на него и неопределенно пожала плечами. Ей все равно: одна она пойдет, или кто-то ее проводит. И она неспешно пошла к выходу. А следом за ней этот высокий и широкоплечий парень. На вид ему лет двадцать пять... по его выправке, определенно можно было сказать, что он военный.
— Давайте познакомимся. Меня зовут Гена, а вас?
Так вот просто у них завязался разговор, из которого Маша узнала, что Геннадий уже неделю находится тут в отпуске, что он – военный инженер и, что его мать работает в деревенском фельдшерском пункте.
— Ну как вам, нравится у нас?
— Да, у вас тут красиво. И люди хорошие живут... но, видимо, так устроен человек, – его всегда будет тянуть на Родину. Туда, где он родился и вырос, где прошло его детство... Признаться, домой очень хочется.
— Ничего, это только поначалу так. Потом привыкнете, обживетесь. Выдадим вас замуж за нашего, деревенского парня, нарожаете ему детишек и будет у вас здесь дом...
Маша хмыкнула, представив себе эту картину: она – располневшая, с краснощеким мужем-увальнем... «Нет, спасибо! — подумала она. — Мне такого счастья не надо!».
— Что, не верится? Это только в начале так... вон, до вас, четыре учительницы, приезжие, тоже поглядывали на сторону. Хотели положенные три года отработать и уехать. Увы, не пришлось. А спроси теперь, – хотят ли они уехать отсюда?.. Куда? – здесь теперь у них дом, семья, хозяйство... — цинично закончил он.
От этих слов Геннадия у Маши почему-то тоскливо заныло сердце. Может оттого, что ей вовсе не хотелось прожить свою жизнь по этому серенькому сценарию: замужество (не по любви, а лишь из страха остаться одной. Потому что, все подруги замужем и потому что, так полагается...), семья, дети и муж-выпивоха с раздирающими душу скандалами. Ведь даже, если и поженятся двое по любви, у многих в итоге – раздоры и взаимная ненависть... Насмотрелась Маша на своих подруг и знакомых, да и родители до развода жили – страшно вспомнить. До сих пор ей снятся по ночам кошмары тех дней... Однажды, придя поздно домой, пьяный отец зажег над ней спичку, когда она спала с матерью. Он искал жену, чтоб дать волю своим кулакам. Спичка выпала из пьяных рук, когда он замахнулся на мать – и она упала на Машин висок оставив о себе вечную память в виде шрама.
«Нет, не хочу!» — опять подумала Маша и открыла калитку у дома своей квартирной хозяйки.
— Спасибо за компанию. Спокойной ночи!
— Маша! Подождите... — Геннадий положил свою большую ладонь на ее руку. — Завтра увидимся?
— Не знаю, — грустно ответила Маша. — Может быть...
Такой была их первая встреча, которая дала начало их короткому, но бурному роману. С каждым разом, Маша открывала в себе все новые и новые чувства, не знакомые ей до этого времени. Нечто приоткрылось ей в тайне двоих. Теперь ей казалось, что может, любовь и не такая уж страшная штука с неизбежным серым концом холодности и равнодушия. Есть же и те, сумевшие сохранить свою любовь на всю жизнь. Ей хотелось, чтоб у нее было совсем иначе, чем у других. Тем более, что Геннадий не был похож на тех, кого Маши знала. Он был совсем другим, особым, лучше... Короче, Маша сама не заметила, как влюбилась и с головой окунулась в этот страстный и жгучий водоворот, забыв обо всем на свете. Она похорошела от того счастья, которое плескалось в ее глазах. Если раньше Машу не считали дурнушкой, а просто не замечали, то теперь... теперь она чувствовала на себе не только заинтересованные взгляды мужчин, но и ревнивую зависть женщин. Маша ощущала себя более свободнее, словно выпрямилась, скинула тяжелый груз с плеч. Впрочем, это распрямилась та самая пружина, не дававшая ей свободы действий, или иначе говоря – комплекс неполноценной семьи.
Все это время пока они были вместе Маше показалось одним сладким мгновением, очнувшись после которого, ужаснулась тому, до чего она докатилась и что с ней произошло. Геннадий уехал, пообещав ей писать. И все. Будто и не было его в Машиной жизни...
Когда она обнаружила, что в положении, на нее обрушилась безысходная апатия, ужасающая своей пустотой. «Господи, — думала Маша. — И ведь не глупая, должна понимать, а что натворила... как же я теперь?..» Она считала это справедливой расплатой за все ее тайные надежды и веру в лучшее, за вечное сокровенное желание любить и быть любимой вопреки трезвому голосу разума, говорившему ей, что ни на кого в этом мире нельзя положиться, даже на саму себя. Каждый жил как мог, по своим способностям...
Первой почуяла неладное квартирная хозяйка, отговорила Машу от тяжкого греха.
— Ах, антихрист!.. не думала я, что Генка такой паршивец... Мать-то гордится – первый парень на деревне!.. вот, что с ребятами большие города-то делают! Но ты не бойся, рожай ребятеночка. В обиду не дадим!
Но Маше стало невмоготу оставаться в этой деревеньке, где каждый про всех все знает, где все на виду. Да и стыдно ей было встречаться с матерью Геннадия, которая с нескрываемой ненавистью и презрением смотрела на Машин живот...
Решение уехать домой пришло после долгих раздумий, после того, как Маша так и не дождавшись ответа от Геннадия, написала обо всем своей матери. Она ответила ей коротко: «приезжай, вырастим».
Мать у Маши – Полина была своеобразной... люди открыто недоумевали: разве можно иметь несколько лиц человеку, тем более – женщине. У нее был лишь один талант – она была со всеми в хороших отношениях и в то же время, не боясь, за глаза, бесстыдно выливала на них ушат с помоями. Ссорила людей, оставаясь всегда как бы ни при чем. Свои же слова преподносила так, как будто это были слова другого, конкретного человека. Да и самые безобидные фразы переворачивала таким образом, что они полностью теряли свой первоначальный смысл и больно били того, кому они предназначались. В результате – взаимная ненависть еще вчера дружных людей.
Себя же она никогда и никому не давала в обиду. Тот случай, когда Маша приехала домой без мужа, но с ребенком – вызвал разные кривотолки, которые тут же затихли стараниями ее матери, так как никому не хотелось попадать на ее поганый язык. А не дай Бог какой-нибудь другой девчонке принести в подоле, то житья не было в первую очередь от Полины: живьем съедала, со всеми потрохами. Может, таким образом она мстила людям за свою неудавшуюся жизнь с мужем, за свою быстро пролетевшую молодость, за то, что с давних лет ее сторонились окружающие... ведь только те, кто хоть чем-то походил на нее, старались заслужить расположение Полины. Правда в этом ей некого было винить. Она сама отлично понимала, что многих отталкивала своим двуличием и черной завистью, патологической жаждой причинить как можно больше страданий и боли своим мнимым или явным врагам. Склочников в поселке достаточно, но Машина мать занимала среди них самое первое место. Что не так в самом поселке, на работе у Маши, или у кого-то появилось нечто, казалось бы, сомнительным образом (живет не по явным средствам, или еще что, нечто подобное) – то тут же ее рука тянулась к листку бумаги и ручке. Без промедления во все концы летели жалобы и анонимки в поисках социальной справедливости. Полине это, по видимости, доставляло моральное удовлетворение. И ей не было никакого дела до своей очередной жертвы, изводимой постоянными проверочными комиссиями. Портить кровь другим доставляло ей наслаждение, себя она ставила выше всех, это стало одно из основных занятий, без этого себя просто не мыслила... Ради этого удовольствия, Полина готова решительно на все, даже идти по трупам тех, кто ей ненавистен.
Дочь осуждала ее за такое. Ведь в конце концов, та людская настороженность и нелюбовь переходили и на Машу. Но какой бы мать ни была, – она мать. Родителей не выбирают. Маша изо всех сил старалась не замечать этого и постепенно, с годами, стала походить на нее. Так же начала хвастаться и ненавидеть своих соперников, на каждом шагу ставить им подножки... но, это было скорей всего не целью, как у Полины – ударить больно другого. А чтобы защитить себя, скрыть свою уязвимость перед жизнью и ее болезненными проявлениями. Маша подобно улитке спасалась в этом панцире ото всего, что грозило ей неприятностями, говоря себе, что в жизни все так устроено: выживает лишь тот, кто окажется сильней, смелей, ловчее и нахрапистее. Если не ты, то тебя... Правда, от такого жизненного принципа ей легче не становилось, а только хотелось все сильнее завыть во весь голос от своей беспомощности изменить ход событий в своей судьбе. То, чего Маша очень боялась в молодости – неотвратимо стояло над ней все эти годы. Все в жизни приобрело серый оттенок, включая и любимую когда-то работу. Она не приносила больше удовлетворения. Разве о таком мечталось в юности, несмотря ни на что...
«В начале жизненного пути, у всех больше оптимизма и веры. К сожалению, все это теряется по ухабам и колдобинам. Счастлив тот человек, который сможет сохранить в себе, пусть чуточку наивный, но радужный мир...» — думала Маша в долгие бессонные часы. Вчерашние школьники самозабвенно верят идеалам, которых нет. И для многих из них, среднее образование так и остается средним, так как большинство школьных предметов преподносятся в безбожно искромсанном виде, оставляя все истинные шедевры за бортом, искажая действительность. Чего греха таить, убогость и серость преподаваемого в школе так далека от действительности, что разочарование неизбежно. И оно со всей силой сбивает с ног, ставя на колени тех, кто осмеливался заявлять о себе, делая из них послушных людишек... Уча тому, что в жизни оказывается совсем ненужным, безжалостно подавляя личность и свободомыслие, волю и характер, индивидуальность, делая из податливых, как пластилин, ребячьих душ послушных роботов.
Единственный урок, который на первый взгляд, был полезен для всех, это урок лицемерия, фальши и ханжества, отлично преподаваемый учителями. Этот урок никогда не проходил бесследно, оставляя после себя в ребячьих душах уродливые шрамы...
Маше становилось жутко от мысли, что не она первая и не последняя в этом. До нее, этот путь прошли миллионы и после нее тоже будут миллионы искалеченных, безропотно верящих в несуществующее, фанатично предающие единственное, ради чего стоило жить. Истина, которая была дороже всего и казалась одновременно такой явной и бесспорной, но недосягаемой в своей сути, являлась символом непогрешимости и бессмертия.
Маше думалось, что никому не понять этих мучительных поисков. Для чего же тогда все это прозябание в серости, стремление доказать другим свою правоту, мыслящим совсем не так, как она?..
Первые годы работы в интернатской школе она всю себя отдавала ученикам. Жалела их, беспомощных перед печальной реальностью бытия, где они оказались с дефектом умственного развития. Сложно было с такими детьми, но ведь они не повинны в том. Но когда явным пороком детей пользовались взрослые в корыстных целях, то это вовсе выходило за рамки человечности. Так и стали появляться Машины опусы, в которых указывались на внушительные цифры, присвоенные директором интерната Сариным и ее бухгалтерией. Не одна Маша писала анонимки. В поселковом интернате была группка, состоящая главным образом из учителей и воспитателей разного возраста. Кто-то, как и Маша, жалел детей, которых у всех на глазах обкрадывали, обеспечивая абы как (осенью и весной дети одевали резиновую обувь на босу ногу). Другие завидовали, что с ними не делятся. Третьи хотели сами занять места повыше и потеплее, в надежде, что и им перепадет лакомый кусочек от общего пирога... Но втянуться в эту круговерть Маше помогла, опять же Полина. Она знала все ходы и выходы не только там, где работала и откуда вышла на пенсию, но и все законы, считалась знатоком эпистолярного жанра.
Все неуклюжие попытки, устроить личную жизнь, пока Пашка был маленьким, оканчивались неудачей. Парни, узнав, что у нее ребенок, теряли к ней интерес и поспешно пропадали из ее поля зрения. Конечно, среди мужчин были и те, которые не прочь «потянуть волынку» пользуясь ее положением заинтересованного лица, но таких Маша в конце концов, поняв в чем дело, «отшивала» от себя... всякое бывало. А потом, пришло какое-то безразличие к личному и появилось стремление быть для сынишки настоящей опорой в этом мире. Сын рос и мужал, превращался в красивого юношу, и многие девочки из их поселка уже мечтали о нем. Но казалось, что Пашка вовсе не торопился взрослеть под материнским крылышком. Почти все вечера он проводил дома у экрана телевизора и запоем читал разную литературу. Если же Маша бывала свободной, то они вместе ходили в кино, а после, перед сном, обсуждали просмотренный фильм. И вообще, Пашка не был похож на своих воинственных ровесников – не дрался, не играл в войну, как другие мальчишки. Машу радовало это, потому что, само слово «война» заставляло ее душевно содрогаться. Где война, там и смерть, а смерть – самое страшное после рождения человека. В магазинах среди игрушек, неизменно присутствует военная техника, которая приучает малышей к жестокости и насилию над человеком. С этим-то и никак не хотело мириться ее материнское сердце. Но слава богу, сын пока обходил это стороной. Взаимоотношения с сыном складывались хорошо и у Маши не было острых проблем с Пашкиным переходным возрастом. Возможно, в этом была и Викина заслуга, Пашка очень долго находился под ее влиянием. Вика, Машина двоюродная сестренка, на первых порах здорово выручала сидя с ее ребенком, пока мать Маши не вышла на пенсию. Их дома стояли рядом, и они всячески помогали друг другу во всем. Точнее, Викины родители помогали Машиной матери, но она-то, ее мать, этого не ценила и особенно в последнее время...
Маша понимала, что мать никак не может примириться с тем, что Сергей Викторович, брат ее бывшего мужа, в добром здравии живет со своей женой, в то время, как Полина одинока. Впрочем, Полина и так, с лихвой брала реванш. Всякий раз, когда Сергей Викторович приходил к ним помогать по хозяйству, вслед за этим, обязательно появлялась на столе бутылка с немудреной закуской. Впоследствии, увидев его копошащимся в саду или на огороде, всякий раз зазывала его к себе, «на сто грамм» – как говорила она. А так как Сергей Викторович был в этом отношении человеком слабовольным, то не мог отказаться от предложенной рюмочки из боязни обидеть одинокую женщину, а потом и сам не заметил, как втянулся... Полина от удовольствия потирала руки и, потихонечку, готовила почву для раздоров в соседнем доме. Маша как-то застала мать за этим занятием.
Полина говорила подвыпившему Сергею Викторовичу про его жену, Ксению:
— Сереж, ты думаешь, она у тебя больная?.. Как бы не так. Если б у нее, как она сама говорит, «болели руки-ноги», она не бегала бы по грибы-ягоды в лес. И в остальном, смотри как тебя за нос водит: Вика-то на тебя и не похожа даже, а ты ее вон как балуешь!.. а она-то и не твоя, по всему видать...
— Как это: не моя? — осоловелыми глазами он смотрел на Полину. — ...И волосы черные, как мои и такая же смугляночка!.. и Витька мой, и Вика моя, в этом нет никаких сомнений!
— Да это же курам на смех, Сереж! Почему же она долго родить-то, по нормальному, не могла, а потом семимесячных... Вика-то первенькая, поздоровее и покрупнее Витьки. И потом, сам видишь, они не похожи на близнецов...
— Они – двойня! — взревел, выходя из себя Сергей Викторович.
— Ну и что – двойня?! — язвительно продолжила Машина мать. — Да твоя любимая жена, до сих пор, рога тебе наставляет своими, чуть ли не еженедельными, поездками в город. Думаешь, она у тебя там бывает по делам библиотеки?.. как бы не так – утром уезжает и только к вечеру возвращается... и это в десяти минутах езды на автобусе! Так-то иметь красавицу-жену... Эх, Сережа, тебе же добра желают! Весь поселок об этом знает, только ты ничего не хочешь знать и видеть. Жаль мне тебя, дурака...
Маше стало не по себе от этих слов матери.
Когда потом она сказала ей, что нельзя так делать, что это подло по отношению к семье Сергея Викторовича, мать презрительно оборвала  Машу.
— А то что, за все время развода, они привечают моего бывшего муженька, это не подло? Почему он, за все эти годы, не пришел, не посмотрел: как мы живем-дышим? У него дочь есть, внук растет... дом вон какой без него выстроила, тебя выучила, все без него!
— Мама, но ведь отец – брат Сергея Викторовича, как же они будут гнать его... и потом, отец несколько раз приходил, но ты сама его не пускала.
— Он приходил пьяный, а я его, такого, видеть не желаю! И вообще, я сама знаю, что делаю, не суйся в мои дела!
Маша не хотела спорить и ссориться с матерью. Это было бессмысленно. Да и она думала, что может, на самом деле тут кроется какая-то тайна, что такая красавица, как тетя Ксения, вышла за невзрачного Сергея Викторовича. Хотя, Маша ничего дурного не могла сказать про эту женщину. Напротив, ей тетя Ксения казалась мягкой, добросердечной, отзывчивой. Маша даже иногда завидовала Вике с Витей, – в ее глазах эта семья выглядела идеальной. У них есть семейное счастье, о котором Маше только мечталось...
Впрочем, все это было. Было и прошло. Многое в жизни изменилось и уже виделось в другом цвете. Первостепенное отодвинулось на второй план, а его место заняло то, что ранее считалось мелким и незначительным. Маша часто спрашивала у себя: «кто виноват, что с годами человек теряет детское мироощущение, становясь под жизненным давлением грубее и жестче, нетерпимее и изворотливее, опошляется и делается одним из сереньких людишек, способных только на зависть, а не сострадание и соучастие в чужих несчастьях. Становится способным только топтать, толкать других дальше в грязь, проявляя при этом особое усердие...» Эти вопросы доставляли ей сильные моральные мучения. Она страдала в одиночку, стараясь заглушить себя и стыдясь этой своей непохожести перед другими. Открыто показать кому-то свой внутренний мир, для нее было просто немыслимо. Считая себя белой вороной среди окружающего ее невежества, Маша изо всех сил старалась спрятаться под маской и не выделяться, чтоб не заклевали...
Она по-прежнему хотела что-то другое для себя и своего сына. Но, увы. Ничего не оставалось делать, как покориться течению жизни. И поэтому, Маша не спешила вводить Пашку во взрослую жизнь, где живут по волчьим законам.
Ей жаль сына... сына и тех, кто только начинал свой путь. Им еще предстояло потерять свою индивидуальность, стать серенькими, теми, для кого личное «я» станет простым лизоблюдством во всем. Да и она, Маша, стала такой же. Иначе как объяснить то, что она опустилась до мелочной свары, в своих собственных глазах. Ее уже ничто не могло оправдать, как и само Машино мрачное отношение к нелепой и пустой жизни, где все подвластно неписаным законам.

часть 2. Свара

I

На стенах кремля играли блики горящих костров. То тут, то там вповалку спало ханское войско. Лишь дозорные обходили свои вверенные участки.
Зарика, озираясь, подошла к телеге, под которой находились плененные. Отыскав знакомую русоволосую голову, она тронула за плечо:
— …эй!.. очнись! Послушай, меня…
Фролка открыл глаза.
— Пошли-ка со мной, — она, прижав пальчик к своим губам, стала тянуть его за связанные веревкой руки.
Он, удивленный поведением девушки, кое-как встав на ноги, безропотно последовал вслед за ней. Они долго куда-то шли затейливыми темными закоулками, пока не оказались возле маленькой двери в стене.
— Давай, побыстрее!.. — Зарика легонько толкнула дверь, и буквально втащила Фролку за собой. Захлопнув дверь, она прижалась к ней лопатками. — Ну, все…
— Что, все?.. — непонимающе переспросил Фролка.
Девушка счастливо засмеялась и кокетливо сказала:
— Все! Теперь, дальнейшее зависит лишь от тебя. Хан отдал тебя мне. И если ты будешь со мной в ладу, то заживешь припеваючи…
Фролка удивленно поднял брови:
— Не понял… чего ж ты меня крадучись вела закоулками-то, словно… — он замолчал, не найдя подходящего слова. — Да и кто ты?..
Зарика загадочно улыбнулась и молча принялась развязывать Фролкины руки. В комнате царил полусумрак. Причудливые тени от горящей плошки стоящей на низеньком столике зловеще изгибались и, казалось, готовились к нападению. У Фролки, от недоброго предчувствия, заныло под ложечкой. Да и во рту у него со вчерашнего вечера даже маковой росинки не было. А в комнате вкусно пахло томленной в печи бараниной… «Все нутро свело, надо же… — мелькнуло у Фролки в голове. — А чертовка – дюже хороша…»
— Да приглянулся ты мне!.. Какая разница – кто я. Твое дело не в том, чтоб дознавать мою подноготную, слышь? — Зарика обняла его мощный торс и заискивающе требовательно начала стаскивать с него рубаху.
— Да ты что?! — Фролку буквально ошпарило желание красавицы и он резко оттолкнул от себя ее тонкие руки. — Ты меня для своих утех у хана выпросила, что ли?!
— Но, ты полегче!.. — уязвленная гордость тут же скривила гримасу. — Я любимая танцовщица хана, за меня тут многие горло друг другу готовы перегрызть…
— Так значит, ты меня решила одарить своей милостью?.. — Фролка поморщился. — А потом, ты…
Девушка не дала ему договорить, припав своими изящными губками к Фролкиным устам.

Сергей Викторович зашел в пустой дом, зажег в прихожей свет и повесив на вешалку пальто, прошел на кухню. Там он поел, налил в миску молока для кошечки и взяв свежие газеты прилег на диван.
Сквозь дрему он услышал, что кто-то вошел и через мгновение, знакомый голос произнес:
— Можно?.. Здравствуйте!
Сергей Викторович открыл глаза и увидел Андрея, первого секретаря горкома комсомола. Он поспешно встал с дивана и, улыбнувшись, направился к гостю.
— Да-да, пожалуйста, проходите... Раздевайтесь... а я, вот, один хозяйничаю...
— Значит Вики дома нет? — как бы извиняясь за свое вторжение, произнес Андрей.
— Нет. Они в Москве... Разве Вика вам не говорила, что поедет на операцию?.. Да вы раздевайтесь, не стойте у порога, проходите...
— Нет-нет, я тогда долго не буду, — неуверенно начал Андрей, но Сергей Викторович отобрал у него из рук шапку, заставил снять пальто и провел гостя в зал. — Вика мне говорила, что собирается на операцию, но когда точно... Давно она уехала?
— Завтра уже неделя будет... Из Москвы вызов прислали, ну я и проводил жену с ней. Она отпуск за свой счет взяла, может, после операции уход потребуется. Как ни говори, а если рядом кто-то есть, тем более – мама, боль легче переносится... Скучно одному, ладно, хоть Тяпа есть, — Сергей Викторович погладил сидящую рядом кошечку. — А то бы, совсем одичал. Ужинать будете? Я сейчас чайку поставлю.
— Нет, нет. Сергей Викторович, спасибо, не надо ничего, — Андрей удержал его за руку. — Когда будет операция, еще не известно?
— Я вчера звонил Вике, она сказала, что пока обследуют... ну, наверное, через недельку.
— А жена ваша, Ксения...
— Ивановна.
— Да. Ксения Ивановна. Ей есть где жить? Я, по линии комсомола, могу помочь с гостиницей...
— Да не беспокойтесь пожалуйста, ей врач справку написал и по ней она устроилась.
— Ну, хорошо. А как сама Вика? Мы с ней, можно сказать, с лета не виделись...
— Да ничего вроде, держится. Она у нас жаловаться не любит и всегда старается быть на «высоте», даже когда дела у нее не клеятся... правда, в последнее время, двигаться ей было тяжеловато, но все равно, она все старалась делать сама. Ох, не знаю уж, как все будет...
— Не надо так беспокоиться, все будет хорошо, — попытался успокоить Сергея Викторовича Андрей. — Вот увидите! Медики сейчас многое могут, прямо чудеса творят.
— Могут-то, могут... но за дочь мне страшновато. Она только начинает жить, молоденькая совсем... с Витькой они у меня двойняшки. Он вон, нынче, институт кончает. А Вике, из-за болезни, со второго курса бросить пришлось. Переживает, вижу, хоть и вида старается не показывать. Все отшучивается, что все равно бы бросила.
— Ничего, вот вылечится и выучится... Ей бы, правда, не бросать надо было, а академический отпуск брать.
— Академический... да, пожалуй. Только вот, она, уже четвертый год мучается, если правда не считать, сколько страдала до этого, с какими трудностями кончала среднюю школу. Два последних года самостоятельно занималась. В поселке у нас только восьмилетка, а ездить каждый день в город, с ее здоровьем, не так-то просто. Но я горжусь ею – экзамены и школьные выпускные, и в институте, сдала на отлично... а вот, учиться-то и не пришлось. Я-то правда, хотел, чтоб она на факультет журналистики поступала, но она пошла в педагогический...
— Да, журналист из нее получился бы хороший, сколько читал ее статьи остро и злободневно, на актуальные темы. Диву порой даешься, вроде знаю ее достаточно, а вот с каждым разом открываются все новые качества!
— Вы читали ее стихи? Вот где она дает волю своим эмоциям.
— Нет... — с сожалением, произнес Андрей. — Два или три раза попадалось в районке напечатанное. Только это.
— Ну-у-у, то, что она изредка туда дает, это совсем не то. Это, как Вика сама говорит, одно баловство.
— Я этого не сказал бы. Чувства человека, лирика, – без этого, тоже не проживешь. Как-то я попросил Вику почитать что-нибудь свое, но она дала мне понять, что ей не хочется этого делать. Ну я и не стал настаивать.
Посидев и поговорив, таким образом еще минут пятнадцать-двадцать, Андрей, взял Викин адрес, уехал.
«Да, хороший человек, — подумал Сергей Викторович закрыв за ним дверь. — И дочь постоянно навещает, и дела у него спорятся, и вообще...»
Секретарем горкома он год как работал у них в городе. Предыдущий-то секретарь проворовался, ославив их маленький городок на весь Союз... Сергею Викторовичу Андрей нравился своим отношением к делу, к людям, к его дочери в конце концов. Чего греха таить, не каждый молодой человек, тем более, в такой должности, станет беспокоиться о каком-то рядовом комсомольце, тем более – больном. К тому же, у Андрея природный дар общения, который дается отнюдь не каждому. Он со всеми разговаривал легко и свободно: и с Викой, которая лет на десять была моложе его, и с ним, ее отцом. Да и на работе, Андрей требователен не только к коллегам, но и в первую очередь к себе. Со всеми Андрей находит контакт... правда, несмотря на это, Сергей Викторович замечал, что Вика относилась к Андрею настороженно. Только и тут, постепенно, Андрей все же завоевывал дружеское расположение своей тактичностью, душевностью и, можно сказать, истинно мужским благородством, которое в нынешнее время стало такой редкостью...
С людьми Вика сходилась легко, но истинных друзей и подруг у нее все же очень мало. В этом отношении, она вся в отца, Сергея Викторовича. Была даже больше, чем он, непримиримее и жестче, на компромиссы шла тяжело. В нередких спорах с дочерью, он не раз напрямик говорил ей, что с таким характером трудно ей будет жить.
Хотя, в молодости он и сам был не лучше. Жизнь обломала его до неузнаваемости, он стал каким-то мягкотелым, не способным постоять за свою точку зрения. Слишком уж много в его жизни было уступок сложившимся обстоятельствам, даже там, где следовало до конца отстаивать свою точку зрения. При том еще, что он чаще предавал сам себя, свои жизненные принципы в угоду корысти и благополучия других. А у его детей еще вся жизнь впереди и, оставалось только надеяться, что у них все сложится иначе...
Здоровье дочери внушало ему опасения. Ее мучения начались, когда Вике было лет тринадцать. Может и значительно раньше, но именно тогда, Вика стала заметно хромать на левую ногу. Наверно, слишком поздно обратили на это внимание. Так или иначе, местные врачи у нее ничего не находили. Сергей Викторович повез Вику на обследование в область, но и там ничего конкретного не добился. Дали только рекомендации лечиться в санаториях и, по возможности, щадить организм, не утруждать его перегрузками. Сергей Викторович, с тех пор, не жалея средств, отправлял каждое лето дочь с женой на лечение, с путевкой или без нее. Все же, после временного улучшения, наступило резкое ухудшение – дочь уже не могла обходиться без костылей. Долгое лечение в больницах, не дали облегчения.
Наконец, Сергей Викторович обивая пороги всевозможных учреждений, в надежде получить для дочери направление на консультацию и обследование в Москву, окончательно убедился в том, что и тут – все в руках власть имущих. Попасть к хорошему специалисту в столице без направления, практически невозможно, а областные медики не спешили их выдавать из своих дилетантских побуждений. Драгоценное время шло, оно было на вес золота, ведь мучения дочери увеличивались с каждым днем. И Сергей Викторович решился на то, что ему подсказали в приемных этих учреждениях. Он снял со сберегательной книжки определенную сумму денег и, через друга своего случайного знакомого, получил долгожданное направление.
Все устроилось довольно-таки быстро. Вику положили на обследование, после чего и была рекомендована операция, на которую она сейчас и поехала. Операцию будет делать сам профессор, знаменитость нейрохирургии. Их предупредили, что всякое может быть, ведь опухоль на головном мозге – дело серьезное... но и тянуть было больше нельзя, это грозило полным параличом. Вика согласилась на операцию и с надеждой ждала этого дня, а Сергей Викторович как мог, подавлял свой страх и беспокойство. Он говорил себе, что теперь у дочери все должно наладиться, что все будет хорошо. Главное, он сделает все от него зависящее, чтобы его дочь жила полноценной жизнью. Пусть даже и таким, незаконным для него, образом.
Но, незаконным ли? Есть люди, которые имеют гораздо больше, чем он, вины. Он использовал лишь свои собственные средства, накопленные кропотливым трудом на личном, их с женой, подворье. И никогда еще не пользовался своим служебным положением в корыстных целях, например, как директор их интернатской школы Сарин. Сергей Викторович двадцать пять лет работал бок о бок с ним и, более половины из них, был заведующим по воспитательной части. Сарина, по соображениям, Сергея Викторовича, вообще нельзя допускать к детям. Из-за грубых педагогических ошибок директора, не только Сергею Викторовичу приходилось туго. Дети не признавали авторитета взрослых вообще... в группах, особенно, где работали молодые воспитательницы, часто срывались из-за отбившихся от рук воспитанников. Те же, в свою очередь, бежали жаловаться к своему шефу (так открыто, запанибратски, они обращались к Сарину) бесцеремонно врываясь в кабинет. А директор всячески поощрял их на это – на глазах у детей строго отчитывал сорвавшихся воспитательниц.
Из-за Сарина, в первую очередь, хорошие работники не задерживались в интернате, не выдерживая той моральной атмосферы, что царила там. В результате, многие дети были предоставлены сами себе, разбредались по всему поселку, напропалую орудуя в пустующих домах и не оставляя без своего внимания все, что «плохо» лежит.
С наступлением лета для жителей поселка начиналась откровенная война, – огороды и сады мгновенно опустошались, вещи пропадали даже из-под, казалось бы, надежных запоров. И все это было лишь потому, что многие воспитатели предпочитали собираться в кучки и вволю чесать языком. Директор на это смотрел сквозь пальцы. А в это время, беспризорные дети, делали все, кто на что способен. К тому же, было совершенно непонятно, зачем Сарин привечает здесь бывших выпускников интерната. Их после окончания школы – трудоустраивали, но зачастую (это были так называемые трудные и часто просто педагогически запущенные дети) поработав немного на производстве, они возвращались в родные пенаты поселка. Сарин любезно предоставлял им кров и пищу на неопределенный срок. Эти выпускники не давали житья девочкам-старшеклассницам.
Сергей Викторович старался как мог, наводил порядок, но все действия Сарина сводили все его попытки на нет. В лице Сергея Викторовича многие воспитатели находили понятливого помощника и строгого учителя. Он относился ко всем по справедливости, будь то ребенок или взрослый. Поблажек никому не было, каждый получал свое, заслуженное, но и на похвалу он никогда не скупился. Всегда старался подчеркнуть те или иные достоинства. Во всяком случае, Сергей Викторович чувствовал себя в этом отношении безупречным, хоть и с моральной точки зрения, он не имел право молчать. Зная о тех нарушениях, о которых писали в бесконечных жалобах, он не мог себя заставить пойти против своих же, с кем он долгое время проработал бок о бок. Становясь, таким образом, как бы, молчаливым соучастником, он не имел права никого осуждать. Но, в этой школе, мало кто был добросовестным. Работать спустя рукава стало обычаем в этих стенах.
Все чаще Сергею Викторовичу хотелось плюнуть на все и уехать отсюда. Однако его держала мать, жившая в соседнем районе. Недавно она похоронила своего старшего сына, брата Сергея Викторовича и он не мог уехать, хоть вместе с матерью в деревне жила и дочь – его младшая сестренка. Он старался часто бывать у матери, иногда всей семьей, но в последнее время больше ездил один. С тех самых пор, как Вика стала пугающе беспомощна... Ксения оставалась с ней дома. Да и его жена чувствовала, что свекровь ее недолюбливает. Когда Сергей Викторович впервые привез Ксению в деревню, – мать только скорбно поджала губы. Оказалось, что без него, ему уже нашли невесту, а он поступил по-своему... Ксения старалась не показывать вида, что чувствует прохладное отношение свекрови к себе. И всегда, сколько знал Сергей Викторович свою жену, Ксения добра и отзывчива, даже по отношению к тем, кто был несправедлив к ней. Она быстро забывала про обиды, платила всем добром за плохое и порой, даже в ущерб себе.
Сергея Викторовича очень злило это:
— Ты готова все простить и все оправдать! Но бывают же вещи, которые ничем нельзя оправдывать и прощать тоже нельзя! А ты, со своей добротой...
— Но быть злопамятным – очень плохо. Если мы все будем затаивать обиды друг на друга, то в конце концов превратимся в мелочных людишек, у которых за душой не останется ничего святого... так тоже нельзя.
— А лить грязь на тебя, можно?!
— Ну и Бог с ними! Мы-то знаем, что все это, – только зависть или просто злоба. Не нам их судить...
— Нет. Ксения, я тебя в этом – не понимаю!
— А что тут понимать-то? Все и так ясно... ссоры, споры до добра не доведут. Ты – слово, тебе – два... и пошло-поехало, как у вас в интернате. Сколько лет уже... надо же кому-то первому пойти на то, чтобы найти общий язык, не подливая масла в огонь. Пусть и в ущерб себе, промолчать.
— Но бывают ситуации, когда молчать нельзя!..
— Слушай: вместо слов хорошо говорят дела человека. Это самый хороший довод. А слова, они ничего кроме отравы и обиды в душе не дадут. Что хорошего в этом? Недаром говорят, что добро добром возвращается, а зло – злом, — она грустно посмотрела на мужа и, вздохнув, тихо добавила. — И потом, один в поле не воин... а в этом царстве кривых зеркал все будет, так или иначе искажаться. Бесполезно, вот так вот, искать справедливости и истины.
Но они хорошо понимали друг друга. У обоих была судьба с одинаковым жизненным опытом, неотделимым от истории Родины. Через их души прошли и сталинские репрессии, и война, и холод, и голод, и горькая сиротская доля. Это их поколению приходилось на своих плечах выносить все тяготы послевоенной разрухи и на голом энтузиазме, строить так называемую новую жизнь. Упорным трудом приходилось пробивать путь к учебе Ксении. Она была, можно сказать, круглой сиротой (мать умерла рано, а у отца впоследствии, сложилась другая семья, спасибо добрым людям, не дали ей сгинуть в военное лихолетье). У матери Сергея Викторовича, кроме него и старшего брата, была еще сестренка. На чью-то помощь рассчитывать не приходилось. Не смотря на все те лишения, они самостоятельно крепко встали на ноги, добились общественного положения и уважения окружающих...
Сергей Викторович не чурался никакой работы и все делал сам, а Ксения ему во всем помогала. Совместную жизнь начинали с нуля, у них не было даже ложки. Когда им сельсовет выделил крохотную комнатушку в бараке, Сергей Викторович из отходов досок и фанеры сколотил стол, табуретку и шкаф. В углу сложил маленькую печурку, а старую железную кровать им дали знакомые. Со временем, решили строиться. Взяли участок, залезли в долги, но дом все же построили. Пятистенный, с крытой железом крышей. Обзавелись хозяйством основательно. Только вот с детьми им не везло. Сказалось на Ксении военное детство, и она не могла нормально доходить срок... Когда же она в середине шестидесятых родила семимесячных двойняшек, – Сергей Викторович был счастлив!
Слабенькие поначалу Вика и Витя быстро нагнали своих ровесников, набрали свой вес. Первые годы интенсивно росла Вика, и все, кто не знал, что они с Витькой двойня, – принимали ее за старшую. В школьные годы они выровнялись и, следом, Витька стал подниматься к верху. Внешне, на первый взгляд, сходства у них почти не было: Витька широкоплечий и высокий, похожий на молодого медведя – неуклюжий и медлительный, не похожий прямо ни на отца, ни на мать, а больше на родню со стороны Сергея Викторовича. А Вика – красива, как и мать, среднего роста и стройна как молодое деревце. Лишь цвет глаз и волос она унаследовала от отца.
Дети жили дружно, не ссорились и все делали сообща. Казалось, что и тайн друг от друга у них не было... Это и радовало Сергея Викторовича, – хоть дома у него порядок. В своей семье он находил успокоение. В семье и в водке... Все чаще на него находило беспросветное отчаяние из-за своего бессилия хоть что-то исправить на работе в ходе сумасшедшей жизни. Непорядок и несправедливость – брали верх, что казалось, никак нельзя выйти из этого порочного круга. Он был не из тех, кто всю жизнь ищет правду истины. Она находилась за семью замками и, шишки, набитые в молодости, не давали желания «высовываться». Хоть и каждый имел право на ту истину, какой он себе ее представлял... В душе Сергея Викторовича все горело и жаждало действий и, он, не зная куда направить свои силы, нашел выход в алкогольном зелье. Правда, на другой день после пробуждения, ему становилось стыдно до отвращения, за себя перед женой и детьми. Стыдно за ту чушь, которую он нес, за сцены ревности, от которой в трезвом виде не оставалось и следа. Сергей Викторович клялся и божился перед женой, что этого больше не повторится. Но увы, все повторялось снова и снова. Как ни старался воздерживаться от алкоголя, находились те, кто настойчиво угощал. А Сергей Викторович, в силу своей слабохарактерности, не мог отказаться. Чаще всего, Сергея Викторовича потчевала Полина, бывшая жена брата. На другой день, он смутно припоминал все те ядовитые ее слова в отношении Ксении. И всякий раз давал себе слово – не пить больше у нее. Но слабоволие во много раз сильнее его чувств. «Видно, конченный я человек, — думал Сергей Викторович. — Раз не могу покончить с этим...»
В пьяном виде, ему становилось жаль себя и своей пустой жизни, что так быстро мчится в никуда... Когда же он узнал, что Вика тайком пишет стихи – он обрадовался. «Может, — подумал он. — Хоть она проживет достойную жизнь, не такую, как моя?!»
Сергей Викторович уговорил дочь послать стихи в районную газету. Стихи напечатали, а потом, приехал журналист познакомиться с Викой, чтоб написать о юном таланте. Дочь стала печататься. Она владела литературным слогом так же хорошо, как и рисовала в школьные годы. Должно быть, это у нее наследственное. Сергей Викторович в молодости тоже грешил рифмами, рисовал этюды и прилично играл на скрипке. Но все это ушло со временем, видно заела проза жизни. В постоянной борьбе за свое выживание, он выжал из себя по капле все таланты и теперь постоянно твердил себе, что такого не должно повториться с его дочерью. Только Вика не понимала его восторгов. Она упорно не хотела выносить свои вирши на чей-то суд. Рисовать бросила два года назад, Сергей Викторович даже не успел опомниться, как собственноручно все свои рисунки бросила в печь. Он боялся, что и стихи может постигнуть та же участь и кропотливо собирал все листочки-черновики, что иногда попадались ему под руку.
С корреспондентом районной газеты, написавшим про Вику, у него сложились дружеские отношения. Тот стал бывать у них, преподавая дочери первые азы журналистики. Сергей Викторович с удовлетворением собирал все вырезки из газет и, как-то после очередной публикации, на педсовете в интернате, Сарин похвалил Вику, говоря, что пора бы издать отдельным сборником ее стихи.
Когда Сергей Викторович повторил эти слова в кругу семьи, Вика усмехнулась и сказала:
— Зачем?
А Андрей, ужинавший в тот вечер у них впервые, подхватил:
— Как «зачем»?! Вика, неужели ты не понимаешь, какие возможности откроются перед тобой после выхода сборника?! Это же грандиозная идея!
— А для чего? Чтобы стать знаменитой и пользоваться всевозможными привилегиями, которые доступны только узкому кругу лиц? — спросила Вика. — Не каждый сможет выдержать испытание славой и, при том, я не хочу быть сухарем-графоманом, который только и набивает оскомину своими «произведениями»...
— Ну это-то как раз тебе не грозит, я в этом стопроцентно уверен!.. — возразил Андрей.
— Нет... в юности многие пишут, но не у каждого это остается на всю жизнь. Это один из способов самовыражения. Если я пишу, то это вовсе не означает, что у меня обязательно талант. Просто это одна из способностей. Я считаю, что мне везет. А сколько настоящих талантливых людей, перед которыми закрыты все двери?.. Так пусть уж лучше они будут, а не я. Я не имею права. Мне рано говорить об этом, рано...
Вика старалась доказать свое трезвомыслие. Сергею Викторовичу, становилось, часто, неуютно от ее жизненного подхода. В двадцать лет он был гораздо оптимистичнее, молодость брала свое и никакая темная сторона жизни его так не омрачала, как Вику. Но откуда у нее это? – выросла она в нормальных условиях, не зная никаких лишений. Ведь если знаешь с чужих слов о существовании неприглядной изнаночной стороны, то грош всему этому цена. А Вика будто лично прошла через все тернии... может, в том вина ее болезни? Сергей Викторович не находил иных объяснений этому. Ему сложно в этом отношении понять свою дочь. Хотя, он и себя-то давно перестал понимать. На работе он уже с трудом сдерживал накопленное раздражение и через силу выполнял свои обязанности, всерьез подумывая о том, что надо уходить с этой чертовской должности. Чувствовал себя вконец разбитым и усталым. Его моральные силы иссякли, да и были ли они?
Он не мог больше так работать с Сариным, мириться с его действиями, не мог и оправдать тех, кто старался рыть яму другому. Он устал от этой возни...
Сергей Викторович сел за стол и написал заявление с просьбой освободить его от занимаемой должности.
— Буду работать просто учителем... — с удовольствием подумал он, про себя, и устало закрыл глаза.

II

Вика стояла у зеркала и расчесывала свои рассыпанные по плечам волнистые волосы. Невидящим взглядом она смотрела на себя... прошла минута, другая. Вдруг, она почувствовала, что на нее смотрят. Обернулась и встретилась с серо-голубыми глазами Андрея. Он неслышно вошел и, молча улыбаясь, смотрел на Вику.
— Ой!.. — вскрикнула Вика от неожиданности и смущенно покраснела. — Здравствуйте. Проходите пожалуйста...
— Здравствуй! — Андрей прошел к своему любимому креслу, сел в него и не спеша оглянулся. — Как же давно я тут не был... с прошлого года.
Вика села недалеко от Андрея, на диван.
— Ну, рассказывай все... как ты тут? — он смотрел прямо Вике в глаза и ей показалось, что Андрей и без ее рассказа все хорошо знает.
— А что рассказывать-то?.. — Вика опустив голову, сказала тихо. — Вы, наверное, и сами все знаете...
— Знаю – не знаю, а я хотел бы услышать все от тебя... пожалуйста, расскажи, если не трудно, все по порядку. Ладно?
Перед глазами Вики явственно проплыли картины тех незабываемых и страшных дней.
— Все началось с того вечера... хотя, нет. Тот вечер просто стал началом конца...
А начало-то было значительно раньше, когда сняли директора интерната Сарина и на его место прислали из города Кузовкина, который раньше работал в городском профтехучилище...
К Сергею Викторовичу, отцу Вики, можно сказать, пришло второе дыхание и они, с новым директором, сообща взялись за работу. Днями и ночами отец пропадал в интернате, напрочь забывая обо всем. Кузовкин твердой рукой начал все реформировать и это не понравилось тем, кому вольготно жилось при Сарине, кто почувствовал, что прежнего свободного житья у них не будет. Они в панике стали вопить, строчить письма в разные инстанции. Из Министерства присылали комиссию за комиссией, а в областной печати одна за другой появлялись статьи про злосчастный интернат. Поселок загремел дурной славой стараниями этого дружного, в этом отношении, коллектива писак. Вика понимала, что кое-кому вначале хотелось просто прижать Сарина, местного самоуверенного в своей безнаказанности князька. И когда того сняли, они рассчитывали на веяние духа сегодняшнего времени. На то, что устроят свободные выборы директора. Увы. Свыше прислали Кузовкина, разбившего все их иллюзии. И вновь, с новыми силами писаки рьяно взялись за «свое дело», не давая покоя ни себе, ни другим. Еще при Сарине, Сергей Викторович не спал по ночам из-за жалоб, переживая и стараясь хоть как-то помочь руководителю в работе с людьми. Но теперь, он в полную силу начал действовать, как бы беря реванш за все годы своей пассивности. Как мог защищал Кузовкина. А тот, видя в Сергее Викторовиче редкую добросовестность, стал открыто «ездить» на нем. По просьбам Кузовкина, Сергей Викторович постоянно ездил то в горком партии, то в гороно, то в областной центр в Министерство просвещения, то еще куда. На это уходили почти все его выходные дни и те редкие часы свободного времени, которые были у отца. Домашнее хозяйство полностью легло на плечи матери Вики... в тот, прошлый год, матери пришлось одной, раза два, перекопать огород для посадки картофеля, чего раньше никогда не было. Чем тогда могла помочь Вика – она еле-еле тихо ходила и могла выполнять лишь легкую работу по дому... Сергей Викторович даже выйдя в отпуск, вынужден был разрываться на части. Ведь надо было еще ездить в деревню к своей матери, помогать на сенокосе... Кузовкин постоянно присылал за своим парторгом, без которого он никак не мог обходиться. Конечно, у Кузовкина были заслуги – он наконец-то навел порядок в интернате, там появилась дисциплина. Дети находились на своих местах одетые и обутые должным образом. Из детского фонда, Кузовкин выхлопотал средства на новый автобус и на «Москвичек» для хозяйственных нужд. Завершил долгострой корпуса школы-интерната... не забыл и о подсобном хозяйстве, во много раз увеличивая прибыль, которая тут же шла на покупку столь нужного, для школы инвентаря, и чтобы наконец залатать дыры, оставленные прежним директором.
Раза два-три Вика видела Кузовкина, он заходил к ним с отцом. Но Вике, с первого взгляда, Кузовкин не понравился. Было в его внешности что-то отталкивающее, то, что у Вики вызывало чувство настороженности и опасения. Ей казалось, что Кузовкин ненадежный человек и способен на хорошие поступки лишь ради собственной выгоды. Но у Вики не было конкретных примеров, подтверждающих это. Напротив, отец каждый вечер, в кругу семьи выкладывал все новые и новые доказательства хозяйственной хватки нового директора. Два старых деревянных корпуса он передал сельсовету, а остальные пошли на переоборудование под квартиры и общежитие для учителей и воспитателей. Здания перевезли за пределы территории интерната и там их начали заново собирать уже в новом качестве.
Кузовкину не откажешь в деловитости. Но руководить людьми... это у него не получалось. История принятой им на работу одной женщины, по фамилии Васькина, ярчайший пример тому. Та работала раньше инструктором орготдела в горкоме. А так как по образованию она являлась агрономом, то стала преподавать детям сельхоз труд. Точнее, как только освоилась на новом месте, начала рыть яму под Кузовкина. Васькина то тут, то там стала ставить ему подножки, что он стал спотыкаться на каждом шагу, абсолютно на ровном месте. С приходом Васькиной, притихшие одно время жалобщики, вновь поднялись в наступление, с завидным усердием атакуя всевозможные инстанции.
— Как мне это надоело! — вернувшись однажды поздно вечером с работы, раздраженно сказал Сергей Викторович. — Всю жизнь жалобы, всю жизнь! Жить без этого уже не могут. Сарина сколько изводили ими. Но тот держался благодаря своим родственникам в Министерстве. А Кузовкин... ну человек работает, зачем ему мешать?! До больницы его довели! Откуда-то мертвых поросят ему приписали, каковых и в помине вообще не было! Тут еще мальчишку впутали, всю жизнь хотят ему исковеркать!..
Мальчишка был сыном Кузовкина. Тот взял его к себе шофером до лета. Отслужив в армии, его сын мечтал за это время подготовиться в институт, ну и естественно подработать, а не сидеть на родительской шее. И надо же было, ему полезть разнимать дерущихся ребят-старшеклассников. Это увидели и тут же сочинили пасквиль, что сын директора жестоко избил воспитанника интерната... Жалобщики, не брезговали ничем, никакая выдуманная грязь их не смущала. Кузовкин почуяв, что ему не дадут покоя, написал заявление по собственному желанию, но его не отпустили. Второе заявление так и осталось лежать в ящике стола директорского кабинета, – его сторонники уговорили подождать, говоря о своем намерении держаться до конца. Война продолжалась. Коллектив (но разве можно этих людей, забывших свое истинное предназначение, назвать коллективом?) распался на части: сторонники, противники и те, которые держали нейтралитет.
В последнее время Сергей Викторович приходил домой усталым и раздраженным. Его снова стала мучить бессонница. Вика видела, что отцу нелегко, что он из последних сил старается не плыть по бурному течению. Эти полтора года, были для него наполнены настоящей работой, а не молчаливой покорностью судьбе. Он ощутил давно забытый вкус жизни. Жизни, а не серого унылого прозябания, когда ты нужен не только своим близким, но и окружающим тебя людям. Когда ты сам можешь сделать для них то, что раньше у тебя не получалось... Только, в последние полгода все начало так бешено крутиться и ломаться, стало своей безысходностью давить и душить волю, парализуя все действия.
Злоба и ярость овладели Сергеем Викторовичем, когда в горкоме партии ему сказали:
— Если не возьмете в руки своих жалобщиков, то это грозит вам строгим выговором!
Ему хотелось высказать им все, что у него накопилось за годы пассивности... но он смолчал. Смолчал по привычке.
Незадолго до того, страшного в жизни Вики вечера, Сергей Викторович вернувшись домой, раздраженно сказал:
— Скоро будет пленум. Я выйду и выскажу все, что накипело! Хватит! Сами посылают человека и сами же не дают ему работать своими инструкциями, проверками, взысканиями и постоянным давлением!.. Человек работает, что им еще надо?! Пусть выговорами не пугают, сейчас не семидесятые годы! Пусть забирают билет. Сам положу им его на стол... прямо на пленуме! Партия «правящих» только палки в колеса вставляет! Залезли туда всякие карьеристы, девяносто процентов вышвырнуть оттуда надо: жулики, хапуги, бюрократы! Только и могут заниматься демагогией!.. Сколько людей так погубили, хороших людей... ничтожество нами правит! Поэтому-то пятый год на месте топчемся. Вернее будет сказать, что шаг вперед, а два назад!..
Вика тогда молча слушала отца, думая про себя, что навряд ли он, вот так вот, на пленуме выйдет и выскажет все накипевшее на душе. Тем более – демонстративно, при всех, положит свой партбилет. Прошлое настолько сильно, что даже по наследству передается страх репрессии. «Это у нашего народа – в генах», — подумалось Вике. Андрею она только сказала, что в народе говорят о том, что пуганая ворона и собственной тени боится. Полная свобода не в силах избавить от этого страха. Для исцеления от него нужны века.
Андрей смотрел на Вику и у него внутри росло желание обнять ее за худенькие плечи, чтобы защитить ото всего, что ей грозило бедами и несчастьями. Но Вика как тростиночка, только гнулась от этого. Беды лишь закаляли ее дух. Она и была этим сильна, что стойко переносила все испытания, безропотно подставляя свои плечи для новых.
«Только бы устояла и осталась такой, какая есть...» — метрономом в голове Андрея стучала мысль, и он смотрел в бездонные грустные глаза Вики. А она, словно чувствуя поддержку, исходящую от него, смотрела прямо и, открыто говорила все, ничего не скрывая и не боясь быть неправильно понятой. Это третий человек в ее жизни после отца и ее Учителя, наставника в литературе, которым она могла полностью довериться. Все они, так или иначе, морально поддерживали Вику в ее критические жизненные минуты.
Но вернемся к событиям того трагического вечера, основательно разрушившего все планы и надежды этой семьи.
В тот вечер Вика рано ушла в свою комнату, пожелав спокойной ночи родителям. Но эта ночь навсегда осталась страшной и тягостной...
Она открыла глаза услышав, что мать будит ее легонько тряся за руку:
— Вика, вставай-ка... слышишь, вставай...
— Сейчас, мам, сейчас... встану. А что произошло-то?.. — по тревожному голосу матери, она поняла что, что-то случилось.
— Ты... ты, только не волнуйся, — стараясь подавить в голосе слезы и дрожь, проговорила мать, а Вика откинула одеяло и села на кровати. — С папой плохо... его, наверное, парализовало. Вертится на постели, говорить не может...
— Что-о?.. — Викина рука с халатом тяжело опустилась на колени. — Господи...
— За фельдшером хочу сбегать, да боюсь его одного оставить, упадет еще, — мать заплакала.
— Проклятый Кузовкин, все из-за него! Откуда только свалился на нашу голову!.. — почти выкрикнула Вика. — Ты мама, иди к папе, а то упадет... Я сейчас, только халат накину...
Вика молча смотрела на удаляющуюся фигуру матери. В раскрытую дверь из комнаты родителей лился тусклый свет ночника...
До нее вдруг со всей явственностью дошла неотвратимость случившегося. Внезапно обессиленная она упала лицом в одеяло... «Что же это я?.. — пронеслось у нее в голове. — Там же с папой беда...» Вика решительно встала и, с халатом в руках, пошла в комнату родителей.
Все дальнейшее она помнила смутно. И как сидела возле отца, и как он смотрел на нее с болью в глазах, как бы извиняясь за причиненное беспокойство.
— Он так смотрел на меня... так смотрел, вроде хотел что-то сказать, но не мог... не мог разомкнуть губ. Все, что у него осталось, это его взгляд!.. я... мне никогда не забыть папиных глаз... — и, слезинки потекли по Викиным щекам.
Андрей взял одной рукой холодную руку Вики и накрыл ее другой своей ладонью. Вика опустила голову, и чуть отвернулась, пытаясь скрыть слезы.
— Мама побежала к фельдшеру, но та не открыла. Я ее послала к своей двоюродной сестре Маше, она и вызвала скорую, папу увезли. Неделю продолжался этот кошмар... в тот же день приехал брат. Они с мамой дежурили у папы, сменяя друг друга. Днем мама, а ночами Витя. Если бы не соседи – добрые люди, было бы гораздо труднее. Спасибо, они помогали... Через неделю папы не стало. — Вика замолчала, ей трудно было говорить.
Впрочем, Андрей и так понимал все, даже то, о чем Вика молчала. Да и можно разве рассказать все, что у тебя творится на душе, какими словами? А Андрей понимал все без слов.
...Вика вспомнила, как они познакомились, как он впервые приехал, переступил порог этого дома – светловолосый, высокий, худощавый, чужой и в то же время, почему-то казавшийся своим в тот момент знакомства. Это странное чувство не оставляло Вику с тех пор. Она не могла понять: отчего этот человек заполняет собой все окружающее пространство, и, почему он с первой же встречи внушал ей доверие... Почему в разговорах с ним не бывает тех существенных разграничений ни возрастом, ни положением. С Андреем можно говорить буквально на любые темы и о чем угодно, тем более, в начале их знакомства он сам старался растормошить неразговорчивую Вику. Ей казалось, что, с ним она ужасно болтлива, что говорит ему всякую ненужную чушь. Она считала, что не к лицу вести себя так. Но Андрей прямо-таки провоцировал на дружеские отношения. Все их знакомство неподвластно никаким законам и, более того, по Викиному представлению, выглядело со стороны как-то нелепо.
Когда Вике, комсорг комсомольской организации интерната, где она стояла на учете, сказала, что с ней хочет познакомиться первый секретарь горкома комсомола, Вика очень удивилась.
— Чего это он вдруг?!
— А он много наслышан о тебе. Вот и хочет познакомиться. Может, пригласишь на чашку чая?
— Пусть приедет... — не зная, как реагировать неопределенно ответила Вика, лихорадочно соображая в уме, что же комсорг могла ему наговорить, что тот воспылал желанием увидеть ее... а, может, это розыгрыш?
Но это не было розыгрышем.
И когда комсорг представляла Вике Андрея при полном параде – фамилия, имя, отчество и должность, Андрей улыбнувшись своей неизменной тихой улыбкой, протягивая Вике руку, застенчиво произнес:
— Ну зачем же так официально?.. можно, просто – Андрей.
Вика грустно улыбнулась, вспомнив этот эпизод и, Андрей, увидев ее улыбку, тоже улыбнулся.
— А где Ксения Ивановна?
— Она поехала на вокзал. Провожать родню.
— А... У вас теперь часто бывают гости…
— Да. — Вика уже снова была печальна. — Недавно мы с мамой сидели и обедали, так она с горечью сказала: «Какая же у нас большая семья!.. два человека... пальцев не хватит, чтоб пересчитать» и заплакала.
Андрей молча пересел к Вике на диван и обнял ее за плечи.
— Вика, все нормализуется, вот увидишь... все будет хорошо. Конечно, вам сейчас очень трудно. Но я буду вам помогать. Я буду приезжать... Ты только не стесняйся, нужна будет помощь, обращайся прямо ко мне. Помогу вам, чем только смогу...
Вика с благодарностью смотрела на Андрея. Ей было так спокойно, впервые со времени смерти отца.
— Спасибо вам... — что она еще могла сказать. Да и слова не всегда способны передать чувства.
Ей всегда Андрей чем-то напоминает отца, хотя они совершенно разные люди. Скорей всего, такие качества как человечность и душевное соучастие в делах ближнего, делали их внутренне похожими. Андрей часто навещал Вику, бывал у нее и в больнице. Их семейные вечера за чашкой чая, когда они не спеша ведут разговор на всевозможные темы и такое неоспоримое чувство душевной близости... Как-то, Андрей признался, что после этих вечеров у него бывает чувство, будто он побывал дома и отдохнул душой...
Вообще, он умел не только утешать, но и исцелять своим присутствием. Чужие беды он воспринимал как свои. Вот и сейчас, узнав о несчастье Вики и Ксении Ивановны, приехал, хоть и уже полтора года работал в областном центре. Естественно, что в это время они стали реже видеться, но все равно, Андрей и оттуда давал знать о себе и, при каждом удобном случае, бывал у них. Сейчас его лицо выглядело усталым, на лбу появилась морщинка, которой раньше Вика не замечала. Его лицо, его глаза, его тело – все, казалось, было во внимании, Андрей буквально впитывал в себя ту атмосферу, в которой находился.
«Вот ведь, — подумала Вика. — Другой, на его месте, не стал бы обращать внимания на чужие беды. Вон, папа, сколько Кузовкину помогал, а он даже и не пришел, и не поинтересовался, ну хотя бы для приличия, – как, что... может, что и нужно?.. ему просто наплевать на человека, который еще вчера помогал ему во всем. Он просто не способен на человеческое соучастие».
Когда везли тело Сергея Викторовича из больничного морга на интернатском автобусе, Кузовкин вовсю рассказывал анекдоты и по-идиотски хохотал, пока кассир (в тот день они ездили за зарплатой и совместили оба дела) не одернула его. Похороны устроил интернат. Никого еще раньше в поселке так не хоронили, народу было очень много. Весь поселок, да и из города приехали, к тому же вся без исключения родня. Даже те, которых Вика раньше и не видела. Венки, венки, венки, – вся могила и оградка была в венках. Представитель горкома партии говорил об отце Вики как о настоящем человеке, безвременно ушедшем...
«Да, — думалось Вике. — Начинаем ценить человека лишь тогда, когда его теряем. А при жизни, частенько обливаем грязью, топчем, плюем на их души. Хорошие слова говорим только после смерти, как будто при жизни, мы в них не нуждаемся...»  О многом Вика умолчала, но Андрей, словно, читал ее мысли. Его глаза говорили об этом. Между ними была какая-то телепатическая связь, позволяющая им общаться без слов...
Долго еще они говорили о разном. И когда Андрей попрощавшись собрался уходить и был уже в прихожей, Вика вдруг спохватилась: «Что же, он так и уйдет... Позови, не будь такой черствой и скупой на слова! Верни его, чтоб поблагодарить...» — и поддавшись велению сердца, она тихо окликнула Андрея, не надеясь, что он услышит.
Андрей тут же вернулся и выжидающе посмотрел на Вику.
— Ты меня звала?..
Вика смутилась.
— Да. Андрей, спасибо вам большое за вашу душевную доброту, за моральную поддержку, за все-все-все... за то, что находите время для меня... за то, что вы приехали, спасибо!
— Ну что ты, Вика, нашла за что благодарить... я еще приеду. Маме привет передавай!.. — он ободряюще улыбнулся, а глаза... глаза Андрея смотрели на Вику, словно говоря: «...а больше ты мне ничего не скажешь?.. – и это все?..»
Вика улыбнулась и встала, чтобы его проводить.
— Конечно, приезжайте! Мы с мамой будем очень вам рады... — она смотрела вслед удаляющейся белой машине, которая увозила человека, ставшего как бы равноправным членом их маленькой семьи.

III

Сколько он ее не видел? Года три, наверное, уже прошло!.. Вика похорошела, расцвела, стала очень даже интересной девушкой… Он с грустью сознавал, что их отношения закончились так и не начавшись. Юра потушил недокуренную сигарету, закрыл калитку и пошел к автобусной остановке.
«Не надо было, вообще, мне сюда приходить!.. — промелькнуло у него в голове. — Не надо… еще тогда она сказала открытым текстом, что не желает меня видеть! Балбес! И чего я прицепился к девчонке?» На душе было скверно, так, будто на него вылили ушат с холодной водой. «Что? Получил?! Так тебе и надо!.. — продолжало вертеться в голове. — А ты думал, – наивная девчонка клюнет на тебя, обрадуется, что ты ее осчастливишь своим вниманием?! Да на что ты ей нужен?! Цену-то, себе она знает! Да и надо сказать, что всегда держалась с достоинством! Не то, что ты, чурбан неотесанный!..» Юра снова полез в карман кожаной куртки, достал пачку сигарет. Вытащив дрожащими пальцами одну, он прикурил от зажигалки и жадно, с наслаждением, затянулся. Перед глазами Юры все еще стояла Вика…
Все эти годы она то и дело будоражила его помыслы. Но он для себя решил: должно пройти какое-то время, чтобы Вика оценила его. Конечно, он не насовсем исчез из ее жизни. Юра нет-нет, да и напоминал о себе: красочная открытка к празднику, небольшое письмецо, где он описывал свою серую и однообразно-скучную жизнь. А один раз, додумался послать телеграмму. Вика вначале отвечала (но ее ответы походили больше на вежливые отписки, чем на письма человека, которому льстит оказанное внимание), а потом и вовсе пропала… Сколько Юра ни старался в тех весточках найти хоть что-то в подтексте скупых строчек, все безрезультатно. Ее холодность, порой, выводила из себя. Говорил же Саня, что Вика ему будет не по зубам. И оказался прав. Вика – крепкий орешек. Но ему было интересно наблюдать за ней, за реакцией на свои слова, на браваду, за которой пытался спрятать свои истинные чувства. Чувства человека, которому вовсе не наплевать на то, какое впечатление он производит на окружающих. Еще в детстве, отстаивая свою правоту кулаками, Юра понял, что противник, узнав о твоей уязвимой стороне, нанесет удар именно туда… а женщины в этом плане, пожалуй, самые непредсказуемые существа. Недаром сказал великий классик русской поэзии: «…чем больше женщину мы любим, тем меньше нравимся мы ей…» Стоп, а почему «любим»?.. Ведь об этом речи никогда и не было! Может, Юра слишком увлекся своей игрой, что сам не заметил того, что переступил незримую грань? Сам поверил в несуществующее чувство и Вику заставил в это поверить? Юра мотнул головой словно стараясь стряхнуть с себя наваждение. Господи, какая же чушь лезет в голову! Но почему-то на душе у Юры стало очень тоскливо… Еще пару часов назад, когда он переступал порог Викиного дома, все было иначе. На душе царило спокойствие, ибо он знал, что его тут ждут.
Перед тем, как приехать к ней, Юра решил написать и узнать у Вики, готова ли она к встрече с ним. Хотя, если бы он получил на свое письмо отрицательный ответ, он бы все равно рискнул и навестил ее. Он привык поступать по-своему, как было уже не раз. Эта черта упрямой настойчивости у Юры от отца, волевого и сильного человека. Насколько Юра себя помнит, мать всегда преклонялась перед отцом. Материнский мягкий и покладистый характер смягчал резковатый характер отца так, что в их доме всегда царил уют и покой, действовавший на него успокаивающе. Ту же атмосферу Юра ощутил в Викином доме. Ему, все эти годы, не доставало этого… Пока Юра служил в армии, его мать умерла от рака, а отец до сих пор был один. Вернее, наверняка, у отца есть женщина, с которой тот встречался… но, домой он ее не приводил и со своим сыном не знакомил. Быт холостяцкой квартиры расхолаживал, что ли… Юра не мог объяснить свои ощущения, свои эмоции, но мужчины, привыкшие жить без женщин в доме и приучившиеся отлично справляться с хозяйством, все равно, полностью заменить их не могут. Может, это его душа начала тосковать по домашнему уюту, по женской теплоте?.. Женщины на время его всегда устраивали и он, пока еще, не задумывался о своей семье. Да и все приятели давно окольцованы, детишек наплодили… Хотя, в этом отношении, он значительно выигрывал у них. Вольный человек и ведет-то себя иначе!
Юра усмехнулся, вспомнив как тетка по отцовской линии, попыталась его женить сразу по возвращении из армии на своей соседской девчонке. Еле тогда отвязался! Уж как она ее нахваливала: и великолепная хозяйка, и прекрасно готовит, и рукодельница… а увидел ее в голове сразу появилось определение – наседка! С ней и поговорить-то не о чем, не то, что там… Ее смазливое личико, как казалось Юре, не спасало от скуки в буднях семейной жизни. Нет – вполне возможно, что из нее и получилась бы отличная мать, – такая народит их с дюжину, глазом не успеешь моргнуть как превратишься в многодетного отца! А эта перспектива Юру не радовала. Единственный сын у своих родителей, он терпеть не мог младенцев до полугода. Новорожденные, красненькие и страшненькие, они напоминали кусок мяса, к которому неизвестно с какой стороны подходить… он брезговал их брать на руки, боясь, что они могут обгадить. Приятели, зная этот пунктик, специально подшучивали над ним, – насильно всучивали в руки Юры ползающего карапуза, а потом покатывались со смеху… Да и вообще, маленькие дети хороши только тогда, когда они спят. От них очень много шума и крика, с ними он быстро утомлялся. Так что, Юра не хотел увязнуть по уши в пеленках-распашонках. Его отец женился поздновато, уже после тридцати. Вот и Юра определил себе свободную жизнь до этого возраста, но вполне могло случиться и так, что семья – не его стихия!
И все же ему было грустно. Он бы понял, если бы досада терзала его на части. Ведь ничего у него с Викой не получилось, она не выбрала Юру… все получилось не так, как он хотел, не так. И он чувствовал себя как-то непривычно. Хотя, объяснить осознанно свое состояние – выше его сил. Он только пытался понять: где допущена ошибка, где?
С самого начала знакомства с Викой, Юра взял инициативу полностью в свои руки. А Вике, удивленной таким напором, оставалось только принимать все как должное… но, этого-то и не было! Она усиленно сопротивлялась! Как могла, отбивалась от Юриных ухаживаний. Взять, к примеру, один разговор, когда они еще только-только познакомились.
Когда он попросил у нее больничный номер телефона, Вика спросила:
— Зачем, это, тебе?..
— Звонить, по вечерам, буду…
Вика удивленно подняла брови:
— Ни к чему это!..
— Ну тогда, ты звони мне…
— Да зачем?.. — так же недоуменно спрашивала она, словно не понимала Юру.
— Как зачем? Будем общаться. Я расскажу, как прошел день, выполнил ли рабочий план… а ты со мной поделишься своими мыслями… да и мало ли о чем можно поговорить!..
Юра, движимый своим упрямством, все так же настойчиво добивался встреч с ней, принимая все ее «не надо» за руководство к действию. Отступать – не в его правилах, да и у Вики скорей всего, не то воспитание, чтоб в открытую выражать свои чувства. Его небольшой подарок на Женский день, – духи, конфеты и цветы, взяла лишь после долгих споров, со словами «беру с условием, что со своей стороны, тоже сделаю так же»… Он-то хотел сделать приятное человеку, показать свою галантность и… «Что, и?.. — Юру внутри всего передернуло. — Я хотел, чтобы она почувствовала себя немножечко в долгу передо мной, чтобы я мог предъявить, в последующем, ей счет… Вика, конечно же, все это поняла, почувствовала… интуиция у нее развита. Иначе, чем объяснить то, что его, несколько раз нагло обманывали, говоря, что ее нет дома. Она избегала встреч с ним! Избегала, не хотела даже видеть! Некоторые девчата тонко чувствуют ситуацию… Скорее всего, поэтому, она однажды чуть ли не расплакалась! Идиот!» Докурив очередную сигарету и так и не дождавшись автобуса, он пешком отправился до следующей городской остановки.
«Никогда не считай себя умнее других! — Юра нахмурился. — Иначе будешь бесконечно попадать в неприятные ситуации… а это тебе надо?» Нет, ему ничего подобного не было нужно. Ему хотелось растопить холодок между ними. Юра свыкся с мыслью, что Вика в конце концов осознает и признает его право быть хотя бы другом. Друзья не валяются на дороге! Но она похоже не хотела понимать этого! Но ведь он претендовал на нечто большее… этого «большего» получить не удалось. Вместо этого, Юра посадил саднящую занозу в душу. Избавиться от которой может помочь лишь время.
«Зачем, все-таки, понесло меня туда, зачем?..» — вопрошали Юрины глаза. Сколько времени ушло на то, чтобы расположить к себе девчонку и вот, оказалось, что все усилия потрачены даром! «Я ей не нужен…» — стучала кровь в висках, будоража воображение. Еще некоторое время назад, это обстоятельство привело бы к иной реакции или поступкам, но увиденное и прочувствованное там, в доме у Вики, все перевернуло в душе. Как будто он незримо прикоснулся к чему-то прекрасному и хрупкому.
… Из зала вышла сама Вика. Увидев его, она улыбнулась.
— Ну, здравствуй!.. — и протянула ему руку. — Раздевайся, проходи!
Юра повесив куртку на вешалку, прошел в зал.
— Покажись-ка, Вика!.. — он сделал рукой вращательное движение. Вика закружилась. — Браво! Я очень рад, что операция, на которую ты возлагала столько надежд, оправдала себя! И выглядишь ты – прекрасно!
Вика, застенчиво улыбнувшись, пригласила его сесть. Потом, принеся с кухни чашки, стала накрывать стол для чаепития. Чуть слышно ступая по крашенным половицам, Вика принесла вначале заварной чайник, а следом и небольшой электрический самовар.
— Зачем ты меня не попросила?! — Юра вскочил ей навстречу и, взяв его из ее рук, поставил на стол. — Тебе же тяжело!
— Да ничего, все нормально. — Вика села на стул. — Мне за годы болезни ужасно надоело бездельничать! Вот, теперь, я и отвожу душу.
— А ты похорошела!.. — она опустила глаза и на щеках появился румянец. — Сколько лет прошло, сколько зим… Я много раз себе представлял нашу встречу, но ты… ты, – превзошла все мои ожидания!
— Ой, Юр, перестань, а?! Смотри, задеру нос и не буду с тобой разговаривать!.. — она рассмеялась. — Мне, конечно, приятно слышать комплименты, но переслащивать нельзя!
— А кто тут говорит комплименты?.. Обижаешь! Я лишь говорю о том, что я вижу… — он окинул взглядом Викину фигуру в длинной черной юбке и, в бежевом, облегающем свитере. — Теперь ты и меня, боюсь, признавать не будешь!.. Вон какая стала…
С Викиного лица мгновенно слетела улыбка:
— Юр, перестань, пожалуйста, говорить ерунду.
На некоторое время в комнате зависло молчание.
— Я слышал про твоего отца. — Вика промолчала. — Ты, теперь, когда его не стало, можешь полностью распоряжаться своей судьбой… Что думаешь делать?
— Ты так говоришь, будто при жизни папы я не была хозяйкой своей судьбы… — она смешно сморщила нос. — Да раньше я действительно не была таковой, но руки связаны были у меня болезнью. А теперь… теперь, я освободилась от оков… и, начинаю новую жизнь… теперь я, как и все, – буду искать работу.
— Куда ты хотела бы устроиться? — Юра весь внутренне натянулся.
— Не знаю, что удастся найти… у меня нет специальности. — Вика наклонила на бок голову. — Мне предлагают поработать секретарем-машинисткой…
— А где это?
— Да… — нехотя начала Вика, но затем, словно передумав говорить, продолжила: — …в одной серьезной конторе. На худой конец, можно и нянечкой, или техничкой поработать! Я хотела бы продолжить учебу, но не знаю, как все будет…
— Работать и учиться – будет сложновато! — Юра вздохнул. — А все-таки, в какой организации тебе предлагают место? Можно узнать?..
— Один наш знакомый… он зовет к себе. Да и брат, после окончания института, остался в областном городе…
— Так, что же, ты хочешь уехать? — Юра насторожился, такого оборота событий он совсем не ожидал.
— Я не могу оставить маму одну. — Вика понизила голос. — Мы ищем для покупки дом. А здесь хотим продать… Но опять же, не знаю, что и получится… Стоит ли все это затевать?.. А с другой стороны, оставаться здесь – очень тяжело…
Вика вздохнула и замолчала. А Юра пытаясь осознать услышанное, не мог смириться с предполагаемым отъездом Вики. Значит, она уезжала и снова могла исчезнуть из его жизни? Этого не должно было случиться! Не должно…
— Значит, у тебя начинается новая жизнь… Скажи, а в этой жизни будет место для меня?.. — он посмотрел на нее своим долгим, как бы просвечивающим насквозь, взглядом. — Или я на многое слишком рассчитываю?
Вика зябко поежилась и, встав со стула, подошла к окну:
— А в качестве кого?
— Ну… я не знаю… — он тоже встал и направился к ней. — Я хотел бы быть твоим другом, а… — Юра попытался подобрать подходящие слова. — А там будет видно… время все расставит по местам.
Обернувшись, Вика пристально посмотрела на него:
— Я давно хочу у тебя спросить. Зачем ты все это делаешь?..
— А что я, собственно говоря, делаю?.. — будто не поняв вопроса, вопросом ответил Юра. — Ничего предосудительного я не делаю…
— Нет, Юра. Ты все время, что мы с тобой знакомы, пытаешься сбить меня с толку…
— Не понял…
— Брось валять дурака! Мы взрослые люди, а ты ведешь себя как… как ребенок, который хочет во чтобы-то ни стало получить понравившуюся игрушку. Зачем?
Юра сделал огорченное лицо:
— Вот уж не думал, что похож на ребенка…
— Я не говорила, что ты похож на ребенка. Я сказала, что «ведешь себя как ребенок»… — поправила его она. — Это не одно и тоже!
— Разве?.. — он простодушно заглянул в ее глаза… Викино лицо было так близко, что ему захотелось отбросить все условности, рывком притянуть ее к себе и, наконец-то, поцеловать в пухлые, давно манящие его, девичьи губы. И он сделал бы это, если бы к дому не подъехала белая «Волга» и не раздался гудок.
Вика резко обернулась на раздавшийся сигнал и увидев стоящую на улице машину, сразу устремилась к входной двери, на пороге которой минуты две спустя появился худощавый человек лет тридцати.
— Здравствуйте!.. — одновременно ответили на его приветствие Вика и Юра.
— Вот так сюрприз!.. — радостно воскликнула Вика, и у Юры неприятно заскребло в груди. — Проходите, пожалуйста!
— А я вот приехал сюда по делам и решил заглянуть к вам!.. — он прошел в комнату и подал руку Юре, представляясь: — Андрей.
— Юрий… — пожав руку незнакомцу, Юра краем глаза увидел сияющее Викино лицо, которое, в присутствии этого человека расцвело как цветок, распустившийся ранним утром в лучах теплого и ласкового солнца.
Когда все трое оказались за столом, Вика налила Андрею чая, а Юра отказавшись от него, молча наблюдал за двоими, вслушиваясь в их разговор.
— Я подыскал небольшой домик. Думаю, вам понравится! — Юра понял, что это и был тот самый знакомый, который хотел помочь Вике с работой. — При доме есть небольшой сад…
— Надо бы съездить, посмотреть… — неопределенно сказала Вика. — Мама должна увидеть…
— Ну да, естественно! — Андрей поставил чашку на стол. — Я свожу вас!
— Зачем?.. — смутилась Вика взглянув на Юру, – тот смотрел на обоих изучающе. — Мы сами на выходные подъедем…
— Зачем же по автобусам мотаться, если можно с комфортом?! — Андрей улыбнулся и упреждающе поднял руки. — Все! Возражения не принимаются! Меняем тему. Так, ты, – прошла медкомиссию?
— Да. У меня все документы готовы. — Вика поднялась со стула, увидев, как Юра нерешительно вынул из кармана пачку сигарет. — Сейчас, я принесу пепельницу…
Юра тут же спрятал пачку обратно и пробормотал:
— Нет, нет. Не надо! Я просто забыл, что бросаю курить!..
Вика с интересом посмотрела на Юру:
— И давно?
— С сегодняшнего утра… никогда не думал, что это будет так сложно!
Андрей сочувственно заметил, что его друг столько раз уже пытался бросить, да все безрезультатно.
— …Больше, чем на три дня его не хватает. Так и борется со своей привычкой!.. — закончил Андрей.
— А вы сами с этой привычкой знакомы? — Юра взглянул на собеседника.
— В старших классах, баловался… — улыбаясь, сказал Андрей. — В общем, я не получал от курева никакого удовольствия! Просто, хотелось выглядеть постарше… а, для подростков, это своеобразное самоутверждение…
— Да, вы правы! Многие в этом возрасте начинают шалить с сигаретами! — Юра поморщился. — Дурная привычка остается!
— Появляется зависимость от никотина. У нас папа так и не смог бросить! — Вика вздохнула. — Лучше и не начинать, – потом не придется так мучиться.
— Ты, как всегда, права, — заключил Юра. И взглянув на Андрея, спросил у него: — Значит, это вы хотите увезти Вику отсюда?
— Получается, что так… — согласился Андрей. — Там у нас будет больше возможностей для получения образования, для устройства дальнейшей карьеры…
— Ты собираешься делать карьеру? — Юра посмотрел на стоявшую девушку.
Вика неопределенно пожала плечами:
— Как получится…
— А мне кажется, что это тебе просто необходимо! — Андрей восторженно посмотрел на Вику. — Современная женщина должна состояться не только в личном плане! Будет непростительно – зарыть свои способности в землю!
— Ну какие это способности, к чему об этом сейчас говорить, Андрей?! — Вика умоляюще посмотрела на него и перевела взгляд на Юру. — Я хочу получить образование, а там, – видно будет!..
— А, по-моему, женщине карьера вовсе не обязательна! — Юра посмотрел на Андрея. — Если она достигает каких-то высот, то женщина теряет свою женственность. Извиняюсь, но деловая женщина, больше напоминает мужчину…
— Почему?.. Не все деловые женщины такие! — Андрей выразительно покачал пальцем. — Обаятельные, энергичные, прекрасно знающие свою сферу деятельности, они не только не теряют своей женственности, они заставляют двигаться вперед нас, мужчин! В этом, я с вами не согласен…
— Но у меня тетка, из-за того, что долго занимала руководящую должность, потеряла мужа. Он бросил ее. Она очень несчастна в личном плане… так и не устроила своей судьбы. Теперь все время печется о счастье других. Прямо-таки помешана на этом!
— Значит она где-то перегнула палку! Многие женщины бросаются из крайности в крайность, не могут найти золотую середину и, в результате, не могут сохранить свои семьи. — Вика вздохнула и продолжила. — Но семейное счастье, должна заметить, зависит от обоих супругов, а не только от женщины! Если у нее будет взаимопонимание со своим мужем, то и с карьерой ей не грозит стать мужеподобной деловой женщиной! Она не должна втискивать себя в узкие рамки кухни.
Андрей согласно кивал головой… «Похоже, — отметил про себя Юра, — между ними тоже полное взаимопонимание!..» Юра прямо кожей чувствовал, как они словно обменивались между собой электрическими разрядами. Эти двое, похоже сами еще не сознавали, к чему все это может привести. Ему же, все уже стало ясно, – он здесь лишний… Юре было очень неприятно это сознавать. Он смотрел на усталое лицо Андрея в профиль – прямой нос, тонкие губы… «Что она в нем нашла?.. — подумал Юра. — Ну да, образованный, интеллигент… при должности, наверняка…» И чтобы убедиться в своей мысли, он спросил у него о роде его деятельности.
— Я пока в обкоме работаю. — Юра удивленно присвистнул. — Но собираюсь уходить…
— А куда?.. — встрепенулась Вика.
— У нас скоро открывают товарно-сырьевую биржу. Хочу попробовать там свои силы! — Андрей вздохнул. — Пора оставить комсомольскую работу, я слишком задержался в этой сфере.
— Простите, а можно узнать, сколько вам лет? — Юра буквально сверлил его взглядом.
— Почему же нельзя?.. — ответил Андрей, смотря прямо Юре в глаза. — Это женщин не принято спрашивать о возрасте. Мне скоро тридцать четыре…
«Он намного старше ее!.. — отметил Юра. — Вероятно, Вика клюнула на его образованность… а он, как и я, на ее незаурядную внешность и непосредственность…» На тонких худых руках Андрея, не было обручального кольца… «А может, он не любит носить эти побрякушки?..» — пронеслось в голове у Юры.
— У вас семья?.. — озвучил он свою мысль.
Андрей улыбнулся:
— Нет. Я не женат.
Вика буквально взорвалась:
— Господи, Юр, что за допрос ты устраиваешь?!
— А что, нельзя? Мне хотелось бы получше узнать людей, с которыми ты общаешься… — с невинным видом произнес Юра.
— Все правильно!.. — рассмеялся Андрей. — Ну и какое впечатление я произвожу?
— Пока еще не разобрался!.. — пожал плечами Юра. — Но, определенно, веет стабильностью… Девчонкам, обычно нравятся такие…
— Балабол несчастный!.. — возмутилась Вика.
— Почему это? — Юра перевел свой взгляд на нее. — Что, я не прав? На сколько я тебя понял: у тебя я – симпатию никогда не вызывал, а вот на счет Андрея… — Вика гневно посмотрела на говорящего. — Вот ответь, пожалуйста, как ты относишься к нему?
Андрей с интересом глядел на девушку, ждал, что она ответит. Вика же, смутившись, только тихо сказала, что в каждом человеке, при желании, можно найти массу всяческих качеств, как хороших, так и плохих.
— Но ты ушла от прямого ответа! — Юра досадливо поморщился. — Ты мне прямо скажи, не юли!..
Тут в разговор вмешался Андрей, видно ему не хотелось продолжать эту тему, поняв, что девушка теряет самообладание:
— Ладно, ребята, хватит друг друга пытать. Еще не хватало, чтобы я стал причиной вашей ссоры!
Вика повернулась к Андрею:
— Не обращайте внимания, у нас все общение состоит из одних острых углов!..
На что, обращаясь к Вике, Юре пришлось сказать, что он настроен весьма миролюбиво, а вот ты, мол, всегда все воспринимаешь в штыки!
— Миллион раз можно было поссориться за это время! Только нет желания… — он прищурившись смотрел на нее. — Видно, характерами не подходим.
— Это ты сейчас верно сказал!.. — согласилась Вика. — Мы с тобой очень разные, и мне сложно бывает идти вслед за твоими мыслями.
— Человека за всю жизнь, бывает, не узнаешь! — Андрей нахмурился. — Живешь, порой, и не можешь предугадать его дальнейших действий… каждая ситуация высвечивает все новые и новые грани. Казалось бы, все знакомо уже!.. ан, нет! – Совершенно внезапно проявляется новая, незнакомая черточка в характере!
Вика согласно кивнула головой. Юра молчал. Ему пора было уходить… Уходить из Викиной жизни. Было ясно без слов, что ничего у него с ней не получится. Место занято другим. Но признавать свое поражение не хотелось. Напрасно он возлагал на эту встречу большие надежды. Напрасно… С появлением Андрея, все они рухнули в тартарары! Но и Андрей, если посмотреть с другой стороны, помог Юре понять, что его поезд давно ушел. «Как все выглядит нелепо и абсурдно, — думал Юра глядя на них. — Я тут распинаюсь перед ней, чуть ли не лезу в бутылку!.. а ее помыслы, оказывается, заняты другим…» Потеряв всякий интерес к происходящему и, словно, увидев себя со стороны, Юра встал.
— Ладно. Вы меня извините, коли что не так сказал. С вами интересно беседовать, но мне пора идти… — и направился к двери. Вика вышла вместе с ним в прихожую. — Не держи на меня зла, хорошо?
— За что?.. — удивилась она. — Все нормально…
Юра напоследок заглянул в Викины глаза и, боясь не сдержаться, кинул:
— Счастливо тебе оставаться!
Чувствуя на себе взгляд ее черных глаз, он вышел на крылец…
Все кончилось! Кончилось. А вокруг, было все, как и всегда. Ранняя весна набирала свою силу. Люди спешили по своим делам. Вон, кошка сидела на лавочке, возле дома и намывала гостей… только на душе и муторно, и скверно… Юра потушил очередную сигарету и бросил ее в стоящую рядом с подъездом урну. Подниматься в квартиру ему не хотелось, и он сел рядом с кошкой. Та посмотрела на Юру, пружинисто вскочила на лапки и спрыгнув на асфальт, выгнула спину дугой. Потянувшись, она побежала к подъезду и скрылась в нем.
«Даже кошка не хочет делить со мной скамейку, надо же!.. — иронично усмехнулся про себя он. — Ну никогда за собой не замечал такого отталкивающего эффекта! А тут, будто лицом ткнули, – на, посмотри на себя со стороны!..»
— Юрк, ты че, такой смурной сидишь?.. — услышал он как из далека голос соседа.
— Да так… настроения что-то нет. — Юра снова полез в карман за сигаретами. Вытащив пустую пачку, он ругнулся и бросил в урну смятую упаковку. — Слышь, у тебя есть выпить?
— Есть!.. — с готовностью ответил сосед. — Пошли, сообразим…
Юра встал с лавочки и пошел вслед за соседом.

часть 3. Искупление

I

Мухаммад посмотрел на невозмутимо улыбающуюся Зарику, на зловеще прищурившегося Исмаила, – прячущего злорадную усмешку в своей бороде, и кивнул палачу:
— Зачинай.
Послышались глухие удары – палач яростно мял увесистой дубинкой молодое мускулистое тело Фролки. Его серые глаза на лице, превратившемся в сплошное кровавое месиво, с ужасом и мольбой смотрели на Зарику. То и дело слышался хруст сломанных костей. …Нанеся еще пару ударов по позвоночнику, палач кинул оземь свое орудие и ногой попытался сдвинуть с места бездыханное тело. Взвалив его на плечи, он потащил то, что некоторое время назад еще было Фролкой, к горящему невдалеке костру.
Мертвенная бледность залила лицо Зарики. Не в силах больше сдерживать своих эмоций, она сорвалась с места и побежала прочь… Исмаил нагнал ее уже на стене кремля. Схватив девушку за руку, он прорычал ей сквозь зубы:
— Ну, что красавица, а все могло бы быть иначе, согласись ты делить свое ложе со мной, а не с этим русичем!..
Исмаил сорвал с нее одежду и попытался овладеть девушкой, но та в последний момент извернулась и отпихнула его, от себя со всей, невесть взявшейся откуда, силой. Отбежав от него на какое-то расстояние, Зарика оказалась на краю выступа. Закрыв глаза, она прыгнула вниз…

У Маши началась черная полоса… тоскливо заныло в груди. Черт бы ее побрал, эту непутевую жизнь! То она щедро ласкает и нежит, то наотмашь, со всей силой, ударяет сбивая с ног. Но если уж не заладится у человека с самого начала, то до самого конца будет следом за ним ступать невезение. Маша тяжело вздохнула и принялась перебирать крупу, чтобы приготовить себе на ужин кашу. Теперь она жила одна. Сын Пашка недавно завершив учебу в институте, устроился на работу в другом городе. Свою мать Маша похоронила полгода назад… Пустынно стало в доме, порой и словом перекинуться не с кем. Если бы не работа, то совсем было бы ей худо. Да и времена наступили тяжелые, – бюджетники месяцами сидели без заработной платы. Ладно сын, работающий в коммерческой структуре, то и дело подкидывал ей деньжат… Да и кормилась Маша, больше, со своего огорода, чем на свою скромную зарплату и, надеялась лишь на свои силенки…
На днях случилось неожиданное. Объявился Геннадий. Блудный отец ее Пашки… Пришел в интернат, где она проводила занятия с детьми. Стоял за дверьми класса и смотрел на нее в стеклянный верх. Почувствовав чей-то взгляд, Маша подняла голову и встретилась с его глазами. «Такой знакомый, до боли… — пронеслось у нее в голове. — Но… это же он!..» Ее сердце вдруг остановилось и, на мгновение, Маше показалось, что земля уходит из-под ее ног. Ничего не соображая и, тщетно пытаясь сконцентрироваться, кое-как завершив начатую тему, она вышла на негнущихся ногах из класса. Будто не замечая Геннадия, она прошла мимо его.
— Маша, неужели, ты меня не узнала?.. — донеслось до нее, как из другого мира.
Она обернулась:
— А ты этого хочешь?!
Геннадий как-то растерянно, не ожидая видимо такого ответа, сказал:
— Если бы не хотел бы, не приехал бы…
Маша молча пошла дальше, больше не оборачиваясь на шаги, слышащиеся за ее спиной. «Зачем он приехал, зачем?..» — стучало в висках. Сколько лет прошло, все забылось. А он опять, словно ножом по стеклу… и Маша поморщилась, будто услышала противный скрежет. В учительской, пытаясь унять дрожь в руках, она положила классный журнал на стол и села на стоящий поблизости стул обхватив голову руками. Пожилая учительница-словесница, Ангелина Ивановна, увидев бледное лицо Маши быстренько налила из графина воды и подала ей стакан.
— Мария, иди-ка ты домой, — сказала она, взяв обратно стакан. — На тебе лица нет!
— Но у меня еще одно занятие… — возразила, все еще бледная, Маша.
— Я тебя заменю… — с готовностью, предложила Ангелина Ивановна. — Ты, иди, иди…
Маша тяжело встала со стула, положила в свою сумку лежащие тетради, футляр от очков и направилась к вешалке. Накинув на себя белый пуховый платок и серое, с пушистым воротником пальто, она вышла из учительской. Геннадий молча шел за ней до самого дома и, когда Маша открыла ключом замок, решительно переступил порог. Бесполезно было с ним спорить, он все равно поступил бы по-своему.
…Маша смотрела на его профиль: красивое лицо избороздили сеть морщинок, полностью седые виски с залысинами по бокам. Когда-то стройная и подтянутая фигура – обрюзгла, потеряла свою форму. Годы и на нем оставили следы.
— Что, сильно постарел? — Геннадий опустил глаза под изучающим Машином взглядом. — Время, бывает, безжалостно…
— Я тоже уже не молода… — со вздохом согласилась, Маша. — И все же зачем ты приехал?
— На тебя посмотреть и сына увидеть! — Геннадий поднял свои глаза. — Кстати, где он?
— Что ж ты раньше-то не приезжал его повидать, когда он маленький-то был?! — Маша сощурилась. — Я же тебе тогда сразу написала, а ты мне не ответил даже!
— Виноват я перед тобой! Признаю… — произнес он виновато. — Молод был, амбициозен! Думал, что рановато мне еще обзаводиться семьей…
— А теперь, что изменилось? — Маша, из последних сил, старалась не потерять самообладание. — Что, теперь-то, изменилось? Или захотелось под теплое крылышко, вспомнилось, что где-то существует сын?..
Геннадий расстегнул добротное драповое пальто и ослабил на шее галстук:
— Ну, конечно, многое изменилось… Мы с тобой, как ты правильно заметила, уже не молоды. Я недавно вышел в отставку, стал гражданским человеком… Ты, как я понимаю, все одна… — она молчала. — А я – женат… Моей дочери двенадцать лет…
— Раз у тебя все в порядке, что ж ты прилетел сюда? — Машин голос предательски задрожал. — Иль ты надеешься, что сын тебе спасибо скажет за то, что безотцовщиной рос?!
Геннадий поморщился:
— Ну что ж ты меня в штыки все воспринимаешь?.. Маша? Признаю я свою вину, сказал же я тебе! Неужели мы с тобой не можем спокойно поговорить? Без криков и претензий, а? Мы же взрослые люди!..
Маша стояла у двери в зал, опершись о дверной косяк. Внутри нее поднималась волна возмущения, грозя перерасти в неуемный шквал эмоций. Она понимала, не сдержи себя в руках, ей потом будет трудно остановить себя…
— Понимаешь, я давно хотел приехать. Давно. Но какая-то сила удерживала меня… А теперь… не лишай меня, пожалуйста, возможности увидеться с сыном. Я прошу тебя! Не будь такой мстительной! Я признаю, что некрасиво поступил тогда с тобой, но и ты… лишь однажды написала мне. А потом, сама и уехала!
— Что я, по-твоему, должна была мешками тебе письма писать?.. — неожиданно, для самой себя, Маша сказала совершенно спокойно. — Думаешь приятно, когда за твоей спиной деревенские кумушки вовсю обсуждают тебя и твое интересное состояние?! И какого было перехватывать ненавидящий и презирающий взгляд твоей матери?! Похоже, что она считала меня своим врагом номер один!
— Зачем же ты так?! Ты все неправильно истолковала!.. — вскинулся Геннадий. — Просто, мама не доверяла тебе!
— А я давала ей для этого повод? — Маша чуть наклонила голову в бок.
— Как не дать? Ты же переспала со мной!.. — он улыбнулся. — А в деревне, сама знаешь, нравы…
— Ба!.. Но я же спала с тобой! А не с целой деревней! Да и ты сам тоже виноват! Ребенка одна я сделать, при всем желании, не могла!.. — она хмыкнула. — Нравы вспомнил, тоже мне…
— А я и не говорю, что чист!.. — согласился он. — Оба мы, при этом, постарались… Что ж, я за это заплатил! Сын вырос вдали от меня…
— Ты его и сыном не имеешь права называть. Как-то он мне сказал, что никогда не оставит своего ребенка без отца… Так что, не сомневайся, он тебя не горит желанием узнать!
Геннадий тяжело вздохнул. А у Маши протяжно заныло в груди. Господи, и этого человека она любила? Сколько лет надеялась, что он постучит в ее дверь и скажет: «прости, мол, виноват…» Сколько слез было выплакано длинными темными ночами, сколько дум передумано… и вот он перед нею… на душе тоскливо. Обидно, что от прошлого ничего не осталось, кроме досадной горечи и вкуса полыни во рту. Он-то устроил без проблем свою жизнь, а она? Судьба у нее оказалась незавидной. Что уж говорить. Маша отошла от двери и устало вздохнув села на диван, напротив сидящего на табурете Геннадия.
Начинало смеркаться. «Неужели, он собирается остаться тут на ночь?.. — возникла у нее в голове паническая мысль. — Нет, его надо поскорее выпроводить отсюда!..» И набрав в грудь побольше воздуха, она произнесла:
— Ты слишком задержался! Тебе пора!..
Геннадий заупрямился:
— Пока я не увижусь с сыном, – никуда отсюда не уйду!
— Откуда я тебе его сейчас возьму?! — Маша повысила голос. — У него своя жизнь, он – сам себя обеспечивает, работает! Не будет же он сидеть у моей юбки!..
— Я это хорошо понимаю. Ты мне только дай его координаты!
Маша взорвалась:
— Пока я жива – я ни за что, не сделаю этого!.. Уходи, сгинь с моих глаз долой! Видеть тебя больше не желаю!.. Пошел вон отсюда!.. — она вскочила и, взъяренной львицей, принялась выталкивать Геннадия. Тот изо всех сил сопротивляясь упорному натиску женщины, вынужден был отступить к входной двери. В этот момент с улицы послышалось, как кто-то оттряхивал снег с обуви на крыльце. Через мгновение, в дом вошел сосед. Маша со словами, «наконец-то, дорогой, ты пришел!..» кинулась ему на грудь. Моментально оценив обстановку и смекнув, что в доме непрошеные гости, сосед обнял Машу свободной рукой.
— Задержался немного на работе. Извини… — и кинув взгляд на Геннадия, спросил: — У нас гости?
— Нет. Это просто ищут бывших наших соседей. Он уже уходит!.. — она отойдя от соседа, кинула негодующий взгляд на Геннадия, которому ничего не оставалось делать как одеть на голову шапку и пробормотав «простите», выйти вон.
Первой зависшую тишину нарушила Маша:
— Ты прости меня, пожалуйста. Я просто не знала, как от него отделаться!
— Я понял… — улыбнулся широко и добродушно сосед. — Можно узнать, что это за птица? Если, конечно, не секрет…
— Да, какой это секрет… это Пашкин отец. Видите ли, сына ему подавай!
Сосед вздохнул. Несмотря на то, что жил он тут со своей семьей относительно недавно, он знал, что Маша одна вырастила своего сына. Его жена, очень сдружилась с хозяйкой этого дома…
— Конечно, обидно, что он оставил тебя одну, но и его желание можно понять…
— Ты его защищаешь?.. — удивилась Маша. — Хотя, чего удивляться-то, мужики всегда друг за друга стоят горой. Так называемая, мужская солидарность!..
Сосед, немного сконфузившись, протянул Маше сверток:
— На, возьми… Если будут отставать, то ты вот тут немного передвинь… — он развернул газету и показал, на обратной стороне настенных часов, где надо передвигать. — И будет нормалек!
— Ой, спасибо тебе!.. Сколько с меня? — Маша взяла из его рук часы.
— Ты что, с ума сошла?.. — сосед мотнул головой и стал, распрямляя, складывать газету, в которую были завернуты часы. — К тебе со всей душой, а ты… обижаешь! Даже и не заикайся об этом!
— Ну как это?! Ты же не виноват из-за меня!.. — возразила Маша.
— Я тебе повторяю, что не заикайся об этом! А то больше ты нас здесь не увидишь! Ни меня, ни моей жены!.. — сосед направился к входной двери. — Ладно, пошел я. Приходи к нам вечерком посидеть. Хорошо?
Улыбнувшись, Маша ответила, что заглянет… Все-таки повезло ей с соседями, купившими дом Викиных родителей. Как и раньше, когда в нем жили родственники, она частенько заглядывала к новым его жителям. Простые и приветливые люди, к тому же, почти одного возраста с Машей. Так что, общий язык они нашли легко, с первого же дня знакомства. Так и повелось, – то они к ней, то она к ним… да не просто так, а сготовят, к примеру, что-то вкусненькое, или настряпают пирогов – ну и угощают друг друга. Зимними вечерами устраивали посиделки, ведя неспешный разговор, под который хорошо рукодельничалось. Сосед частенько помогал ей с мужскими делами. Хоть Маша и привыкла уже обходиться собственными силами, да и Пашка что-то делал по приезде, а все равно, женские руки не созданы для того, чтобы выполнять мужскую работу. Как говорил сосед, «женским рукам ловчее держать сковороду, да ребенка баюкать, а не молотком или топором махать…»
Маша подошла к окну. На ночном небе горели маленькие звездочки, прямо перед ней находился ковш Большой Медведицы, а невдалеке от нее – Малая… Полярная Звезда светила ярко-ярко и призывно, словно звала к себе в бескрайние просторы космоса. Когда Маша смотрела в ночное небо, то она забывала обо всем на свете. Ей казалось, что где-то там, среди просторов Вселенной, находился ее настоящий дом, а не тут, на бренной земле. Земле, где почти невозможно найти душевного покоя и, где человек обречен на бесконечные метания и скитания в поисках своего жизненного места, своего счастья, своего смысла существования. Заблудившись среди людского ханжества и лицемерия, Маша пыталась нащупать свою дорогу, но у нее это получалось плохо… Душевное одиночество ее вымотало в конец и внутри нее образовалась некая пустота. Пустота, которую невозможно было ничем заполнить. «Человек никогда, наверное, не сможет стать самодостаточным… — подумала Маша стоя у окна. — Ему всегда будет нужно общество единомышленников, тех, кто сможет его понять и принять таким, каков он есть. Но что делать, если сам человек не может принять себя со всеми своими недостатками?» Пожалуй, в этом случае, ему остается только уповать на Бога, живущего в каждом из нас. За всю свою жизнь, человек многократно изгонял его из себя, пытаясь присвоить себе все функции Всевышнего. И что из этого получилось?.. – гремучая смесь дьяволизма! А это дорога в никуда. Дорога в пропасть, над которой зависло все человечество. Содрогнувшись от пришедших мыслей, Маша тряхнула головой. Задернув штору, она пошла в свою комнату проверять тетради и готовиться.
Завтра ей надо было проводить открытый урок. Директор ее предупредил, что ожидается проверка из гороно. Маша вспомнила Кузовкина, которого все-таки сняли и, после него, снова поставили Сарина, который, спустя год благополучно вышел на пенсию. Теперешний директор, – немногим лучше их. По истине: все познается в сравнении… В интернате по-прежнему царил бардак, в котором тяжело работалось. Зачастую детей нечем было кормить. И это в то время, когда пришедшую из-за рубежа гуманитарную помощь нагло растаскивали по домам сами работники. А ведь можно же одежду перешивать, подгонять на детские плечи… на худой конец, организовать это все так, что найти средства на покупку детям продуктов! Маша негодовала при виде этого безобразия. Но после смерти дяди, она сама себе дала слово, что больше ни строчки не напишет ни в какую организацию. Пусть горит этот интернат синим пламенем! Все, что невольно соприкасалось с этим осиным гнездом, получало печальный итог.
Маша вспомнила свой разговор с Викой, когда та приехала летом на отцову могилу и заглянула к ней. Они разговорились про интернат…
— Кстати, ты помнишь журналиста из нашей районки?
— Это который частенько приезжал к вам и еще написал большую разгромную статью о наших делах?.. — уточнила Маша.
— Да. Его потом в августе, после путча сняли…
— За что?.. — удивилась, словам сестренки, Маша.
— За то, что он подписал к выходу газету с постановлением путчистов. — Вика как-то криво усмехнулась.
— Так эта газета вышла с большим запозданием. Насколько я помню, там больше никаких материалов о злополучном перевороте-то и не было… что ж они сглупили-то? Можно было уже заменить это путчистское постановление, ведь его в это время почти ликвидировали!.. — возмутилась известием Маша. — Послушай, это же полнейший бред! Насколько я помню, предыдущие и последующие номера выходили за подписью главного редактора…
— А вот… Осторожничал, повесил всю ответственность на него! — Вика махнула рукой. — Лишь бы себя только не замарать! А тот никогда ничего не боялся, правду-матку режет прямо в глаза… кому это понравится?! Вот и избавились от неудобного журналиста…
— Короче, его сделали крайним, получается… — подытожила сестренку Маша. — Слушай, а ты откуда знаешь?
— Да я его самого в городе сегодня увидела… — грустно ответила Вика. — Так постарел… У меня даже сердце защемило, весь такой потерянный!
— Конечно. Ему до пенсии сколько оставалось-то?
— Ну пару-тройку лет, наверное… — вздохнула Вика. — Чиновникам в горкоме жаль, что ли… им и дела нет до человека! И разбираться-то особо не стали! Нашли, грубо говоря, но мягко выражаясь, «козла отпущения», – на кого навешали всех собак!.. Испокон веков так было, есть и будет!..
Маша согласно кивнула головой. Она это давно поняла. Сильные мира сего не будут на себя добровольно брать страдания. Лучше навесят ответственности на другого… точнее, попользуются всем, чем можно и нельзя – сами, а отвечать приходиться менее бесхитростному. Хотя в этой жизни, каждый получает по делам своим. И у человека отбирается именно то, к чему он привязан и душой, и телом… После смерти матери, в Машины руки попала Библия. Уж там-то, несомненно, есть над чем подумать. К тому же, ей давно хотелось ознакомиться с этой книгой получше, да все как-то не было возможности. В общем-то особо религиозной она никогда себя не считала, но и к воинствующим атеистам себя не приписывала. Однако, всегда замечала за собой некоторое суеверие. Но суеверие это возникло не на пустом месте…
Тот духовный опыт, который двигал Машину интуицию, давал богатую пищу воображению. Некое предчувствие грядущих событий, четкое видение исхода того или иного дела, зачастую вначале очень пугали Машу. Пророческие видения, вещие сны, ясновидение… если бы она лично не сталкивалась с этим явлением и скажи кто другой ей про такие факты, – не поверила бы. Да еще, вдобавок, покрутила бы у виска. Мало ли, мол… но тут совсем иное. Когда один раз сбывается, можно сказать, что один к одному, – это случайность. Во второй раз, – совпадение. Но когда в третий и более!.. Это считается уже закономерностью. Хочешь не хочешь, а наводит на размышления. Вика как-то сказала, что чисто в психологическом аспекте все можно объяснить.
— Просто ты очень наблюдательная и, поэтому, исходя из личностных качеств того или иного человека можешь предсказать дальнейший ход событий.
— А как ты объяснишь то, что увидя человека впервые в своей жизни, я могу предсказать ему результат, который полностью совпадает с реальностью? — Маша с любопытством посмотрела на сестренку. — Откуда я могу знать всю его подноготную?..
Вика неопределенно пожала плечами:
— У тебя, вероятно, сложилась некая классификация человеческих образов, присущих психологическим характеристикам индивидуума. Вот ты подсознательно и пользуешься этим. Наш мозг – сложнейшая структура человеческого мышления. Тебе достаточно одного лишь взгляда, чтобы понять, что из себя представляет та или иная личность. Не нужно быть пророком, чтобы предсказать действие или поступки, если знаешь мотивацию поведения… Твой мозг подобен компьютеру…
— Ты еще скажи, что он у меня за малые доли секунды просчитывает и выбирает нужную, именно ту, одну, из миллиона вариаций предполагаемых ситуаций!.. — иронично заметила Маша.
— А почему бы и нет? — Вика грустно улыбнулась. — Во всяком случае, в нашей жизни еще многое не изучено и достаточно белых пятен. Когда-нибудь наука сможет нам объяснить и ясновидение, и телепатию, и все то, чему пока еще нет логического обоснования в материализме.
— Нет. Ты, конечно, можешь прочесть мне, на эту тему. Множество лекций. Но твои объяснения меня не удовлетворяют! — Маша как-то тягостно вздохнула. — Если я вижу сон: идет стройка нового дома на конкретном участке. А через некоторое время там случается смерть… Психологи утверждают, что это мол работает подсознание. Выходит, в итоге, что я желаю смерти определенному человеку? Да какое мне до него дело?! Что, мне делать больше нечего, как только и думать о нем, что ли?! Бред какой-то получается! Согласна, если человек тяжело болен и плохого уже ждешь, мысли сами идут в том направлении. Но когда смерти никто не ждет, когда все случается внезапно…
— Ой, Маша! Это такие дебри! — Вика наклонившись над сидящей за столом сестрой, обняла ее за плечи. — Я чем больше изучаю психологию, тем больше путаюсь в своих вопросах. За все годы учебы на кафедре психологии, я еще не получила ни одного готового ответа! Вот, например, в психопатологии каждого человека можно записать шизофреником! Я даже у себя, порой, находила эти симптомы… брр!.. Знаешь, все эти градации весьма условны и, по-моему, их нельзя трактовать однозначно.
— Наверняка этим и пользовались в застойные годы, когда прятали в психушки всех неугодных людей!
— Да… Знаешь, это очень страшное оружие! Страшное…
 Именно. С человеческой психикой дело иметь нужно очень осторожно. Поэтому о своих духовных озарениях, Маша откровенничала только со своей сестренкой. Может, это-то и стало причиной ее выбора профессии. Вика заинтересовалась психологией всерьез. Так или иначе, Маша и сама старалась найти на все вопросы – свои ответы. Пытаясь выстроить в сознании логическую цепочку – где из догадок и озарений, где из знакомых ощущений, где порой из противоречивых фактов, – перед ней вырисовывался загадочный и местами непонятный мир идеализма. Или как называют его атеисты – мир иррационального, где материализм становится совсем иным. Только там можно было сказать, что «мы приходим от Бога, живем в Боге и уходим к Богу». Теперь Маша поняла, что нельзя переделать окружающий тебя мир. «Это, что борьба Дон Кихота с ветряными мельницами! «Человек создан по образу и подобию Божьему» – с неограниченными возможностями для самопознания и самосовершенствования… Если не можешь изменить создавшуюся ситуацию, то значит надо изменить свое отношение к ней! Лишь это в твоих силах. И все дело только в нашем внутреннем восприятии, — размышляла Маша. — Именно в нем и все заключается!..»

II

— А-а-а!.. — Вика открыла глаза. Ощущение полета над пропастью все еще владело ее сознанием. Как и несколько лет назад, ее снова стали мучить ночные кошмары. Постоянные попытки скрыться от погони или долгое падение в пустоту бесконечно выматывали, отбирая последние силы и волю… вставая по утрам совершенно разбитая, Вика с ужасом думала о предстоящем рабочем дне. Душевный покой был окончательно потерян.
…Областной город, куда переехали несколько лет назад Вика с матерью, жил своей жизнью. Его так же лихорадило и трясло, как и все Российские города, в последние годы. Митинги, забастовки, бесконечные задержки заработной платы, скрытая и явная безработица… бывшая стабильность испарилась из жизни бесследно. Новый день мог принести все, что угодно: от полного краха, до блестящего взлета. И Вика, которой, казалось бы, грех жаловаться на свою жизнь, отнюдь не чувствовала себя счастливой. Почему? На этот вопрос нельзя было ответить однозначно.
Устроившись основательно на новом месте, они с матерью стали обживать свой дом. Первое время Вика работала секретарем-машинисткой, параллельно посещая подготовительные курсы для поступления в ВУЗ. А потом, уже проходя обучение на кафедре психологии, нашла работу помощника у врача-психотерапевта, ведущего прием в частной фирме. Эта работа ей подходила по профилю образования, и она чувствовала, что большего на данный момент ей пока и не нужно было... Брат Виктор женился, у него появился милый карапуз и Вика стала его крестной матерью. Они со всем семейством бывая у бабушки переворачивали в доме все, что можно и нельзя. С улыбкой глядя на созданный бедлам, Ксения Ивановна говорила: «в нашем доме побывал Мамай!..» и засучив рукава они с Викой принимались за уборку после их ухода. Андрей часто бывал у них, если не сказать, что ежедневно. Все шло к тому, что в конце концов он сделал ей предложение.
Он появился в их доме в этот день неожиданно. Обычно накануне они договаривались о встрече. А тут… позвонил в дверь. Вика открыла и увидела сияющего Андрея с букетом ее любимых чайных роз в руках.
Внезапно, прямо с порога, он бухнулся перед ней на колени:
— Выходи за меня замуж!..
Растерявшаяся Вика только и смогла произнести:
— Что, прямо сейчас?.. В таком виде?..
Андрей, окинув взглядом свою предполагаемую невесту с ног до головы, сказал:
— Да! Ты и в халате выглядишь сногсшибательно!.. Но если хочешь, я могу немного подождать… только недолго, лишь чуть-чуть!..
Из кухни выглянула голова Ксении Ивановны. Увидев Андрея стоящего на коленях перед растерянной дочерью, она все поняла без слов.
— Так, если я не ошиблась, надо готовиться к свадьбе?!
— Вы все правильно поняли!.. — глаза Андрея излучали такой свет, что казалось, вокруг все играло бликами.
Словно бы придя в себя, Вика только тихо произнесла:
— Кажется, все решили без меня… а меня и не спросили даже!..
Андрей недоуменно спросил:
— Так ты что, против?!
— Нет, я не против. Но разве, так это все делают? — Вика сделала обиженное лицо. — У меня такое чувство, что… ну, как говорят, «без меня – меня женили!..»
Андрей поднялся с колен, буквально вложил в Викины руки свой букет и, подхватив девушку на руки, закружил ее по прихожей.
Свадьбу играли на родине Андрея. Шикарно-богатую, многолюдную. Вика все это время находилась как во сне, и боялась поверить в свое счастье. Счастье, которое как бескрайнее море плескалось в глазах любящих друг друга людей…
Так вот Вика год назад вышла замуж за человека, которого любила больше всего на свете. Она безгранично верила Андрею, бесконечно идеализировала его и, только изредка, повторяла про себя: «неужели, все это произошло со мной?.. за что мне дано все это?!» Весь год Вику не покидало ощущение легкости, она будто парила над землей. И все вокруг было необычным, что мрачная окружающая атмосфера никак не влияла на ее состояние. Будто ее это вообще не касалось.
Жили они в однокомнатной квартирке Андрея, в центре города. Он занимался бизнесом, работал, как и хотел ранее, на товарно-сырьевой бирже. Все у него получалось. Да и как не получится, если большая часть работников комсомольского аппарата ушла в предпринимательскую деятельность! Туда всегда отбирали лучшие организаторские кадры. Это ведь была своеобразная политическая элита в прошлом! Так что, молодая семья жила отлично, иногда устраивая небольшие праздники с близкими людьми. Частенько приезжали родители Андрея, приходили его старшая сестра, брат с семьями, Викины родственники, друзья… Все было прекрасно до недавнего времени.
Месяц назад, рабочий день кончился чуть раньше обычного, и Вика решила заглянуть к Андрею в офис. Подходя к его кабинету, она невольно замедлила шаг у чуть приоткрытой двери, где произнесли ее имя. Из кабинета доносились голоса Андрея и Жени, его товарища по работе. Они еще в обкоме работали вместе.
— … Не хотел бы, чтобы Вика узнала об этом.
— Ну, а представь себе вдруг она как-то узнает… Что тогда? — Женя кашлянул.
— Тогда?.. — переспросил Андрей. — Ей будет очень больно!.. А я этого не хочу!..
— Конечно, ей будет неприятно узнать, но это же, когда-а-а было?! Ты ведь ей не изменял! Что ж ты боишься-то?! Это потом у нее все пройдет!
— Нет, Жень. Я не хочу причинять боль. Она меня очень любит и я – в ответе за нее! Ира сама отказалась от меня. И я до недавних пор даже и не подозревал, что у меня есть ребенок… — в груди у Вики похолодело. — Она единственная, кого я любил по-настоящему!.. Понимаешь?
— А как же, тогда, Вика?.. — удивился Женя. — Ты получается, женился на ней без любви?
— Она мне очень нравится! Но это совсем не то… Я не знаю, как это назвать… Когда я увидел Вику, мне ее стало очень жаль! Такая девчоночка симпатичная и смышленая, а вот судьба какую шутку с ней сыграла!.. Но потом она меня увлекла. Мне стало не хватать ее общества. Особенно, когда Ира показала мне на дверь. Сам знаешь, я не из тех, кто навязывает себя другим… Мне было очень плохо и, Вика, в какой-то мере заполнила собой образовавшуюся в моей душе пустоту. Через некоторое время я почувствовал, что она ко мне небезразлична… Я для себя решил, что я буду ей помогать. Это-то и спасло меня! Только впоследствии пришло осознание, что Вика именно та, которая мне и нужна! Я знаю, что ее счастье – в моих руках. Она сейчас относительно здорова, но нет никаких гарантий, что не будет рецидива… и вообще…
— А как же твой ребенок?.. Человечек без тебя будет расти, без отца?!
— Ну знаешь, — голос Андрея прозвучал, довольно-таки, возмущенно. — Ира сама похоже не знает, что хочет! Сорвалась тогда к черту на кулички, прогнав меня из своей жизни. А теперь явилась! Прошло более четырех лет!.. Это же целая вечность, понимать надо! Ребенку я, конечно, помогу. Но на большее – пусть не рассчитывает!..
Вика осторожно, боясь выдать себя, повернулась и пошла покачиваясь, словно пьяная, по коридору. В вестибюле она присела на краешек дивана… Решение пришло не сразу. Мучительно соображая как поступить, Вика знала только одно, – то, что она должна оставить Андрея. «Он все равно только жалеет, а не любит меня! Ребенок ведь не виновен!.. — стучало в голове. — Но Андрей не должен знать, что я невольно подслушала разговор! Не должен!»
Слезы текли по ее щекам, когда она упаковывала свои вещи. Позвонив матери, она сообщила ей, что уезжает на некоторое время. Затем Вика написала Андрею записку: «Прости меня, я люблю другого. Спасибо тебе за все! Прощай» и на чистом листке – заявление о разводе. Положив на него снятое с руки обручальное кольцо, Вика встала. Все было кончено. Решив уйти из жизни Андрея, она сознательно не оставляла себе никаких шансов для возвращения.
Автобус укатил перед самым носом. Вика сидела на лавочке потерянная, беспомощная в своей трагедии. Ей казалось, что мир обрушился на нее и раскололся на множество мелких осколков, которые теперь с болью впивались в ее тело. Вдруг, Вика почувствовала прикосновение к плечу чьей-то руки… Она подняла голову.
— Виктория, с тобой что-то случилось?! — Константин Николаевич, врач, с которым она работала участливо склонился над ней.
— Я ушла от мужа… — зачем-то сказала ему правду Вика и слезы ручьем потекли из ее глаз.
Константин Николаевич оглянулся вокруг, глубоко вздохнул и после некоторой паузы, произнес:
— И куда же ты теперь?..
Вика пожала плечами:
— Хотела уехать на пару дней к сестре, да опоздала на автобус…
— По-моему, тебе в таком состоянии не стоит никуда ехать! Слушай, поехали к нам… Мы с женой будем тебе только рады. Наша дочь сейчас находится у бабушки. Переночуешь в ее комнате, а завтра – видно будет. — Константин Николаевич кивнул на стоящий у ее ног чемодан. — Это твой? — Вика утвердительно кивнула, и он поднял его. — Пойдем, я никаких возражений не приму!
Она послушно встала с лавочки и молча пошла за ним. Сев на заднее сиденье «Жигуленка», Вика подумала: «…а что я скажу маме?..» и разревелась в голос. Константин Николаевич, взяв Викину руку легонечко сжал ее. По ее телу незримыми волнами прокатилось мышечное расслабление. Успокоившись так же внезапно, она прикрыла глаза… Словно в тумане Вика поднялась вслед за ним на четвертый этаж.
Открыв дверь своим ключом, Константин Николаевич крикнул:
— Лен, я не один! У нас гости! Виктория ты проходи, пожалуйста… — в прихожую вышла обаятельная белокурая, моложавая женщина, жена Константина Николаевича, которому на вид было около пятидесяти. — Познакомьтесь… Моя жена – Лена, а это Виктория, – моя помощница. Мы с тобой уже сколько работаем?
— Третий год… — тихо прошептала Вика, подавая руку его жене. — Зовите меня Викой…
— Лен, она у нас заночует… У нее неприятности личного характера! — Константин Николаевич обнял обеих женщин и повел их в зал. — Нужно помочь человеку…
— Раз нужно помочь, – поможем!.. — с готовностью подхватила тон мужа жена. — А билет ты мне купил?
— Купил. Не беспокойся! На девять вечера. Два с лишним часа в очереди отстоял, надо же!.. Выхожу из кассы, а на лавочке, возле автовокзала сидит вся потерянная… — показав глазами на севшую на краешек дивана Вику, ответил он. — Сейчас мы обо всем поговорим. Если, конечно ты – не возражаешь. Мне кажется, если ты выговоришься, тебе станет полегче…
Вика кивнула головой в знак согласия и попросила таблетку от головной боли.
Весь вечер они провели втроем, за разговором. Действительно, выговорившись от души, она как бы отринула от себя на неопределенное время навалившуюся тяжесть. Ее поступок больше походил на поспешное бегство, чем на решение проблемы. Впоследствии, у Вики часто возникало сожаление по поводу невольно подслушанного разговора. Не окажись она в тот момент там и не услышь той правды, Вика не поставила бы саму себя в такую ситуацию, когда не было выбора. Может, узнай Вика обо всем по-другому, не стала бы с такой безжалостностью рвать свои отношения с Андреем. Но все случилось так, как случилось. Человек, которого так безоглядно она любила, лишь из жалости опекал ее и значит Вика не могла поступить иначе. Не могла…
Маша ругала ее за излишнюю принципиальность и щепетильность.
— Ну, что ты за человек такой, а? Разреши хоть законному-то мужу заботиться о тебе! Это ведь тоже, своего рода любовь, глупышка!.. Ты же, в конце концов можешь не выдержать! Сломаешься!..
— Я уже сломалась… — тихо прошептала Вика.
— Господи, ну нельзя же так! — Маша обняла сестренку за плечи. — Завтра же поезжай, порви свое заявление. Скажи Андрею, что ты слышала разговор! Не совершай глупого поступка, пожалуйста!..
— Никуда я не поеду! …Я поступила правильно. Его ребенок должен расти с родным отцом! — Вика посмотрела на сестру. — Ты Пашку одна вырастила, легко ли тебе было?.. Тем более Андрей сам сказал, что, до сих пор любит эту Иру…
— Господи, Вика! Ты меня с ней не сравнивай! Она это – она, а я это – я! Знака равенства здесь никогда не будет!.. — вспыхнула Маша. — Тем более, что ты совсем по-другому сказала! Ты сказала, что Андрей заявил: «она, единственная, кого я любил по-настоящему». А это совсем иное означает, чем ты сейчас мне хочешь представить!
Вика досадливо поморщилась:
— Маш, хоть ты не цепляйся к моим словам! Никакого значения, как и что он сказал, – не имеет! Сам он, при его характере, никогда бы не решился оставить меня. Значит, это должна была сделать я!.. Мне, конечно, сейчас очень плохо и больно… но приятель Андрея прав, все пройдет! Должно пройти…
Маша тяжело вздохнула:
— Оставь в покое его приятеля!.. Что ты все печешься о других?! Подумай о себе!.. Не так все просто. Эта боль надолго, если не навсегда!..  Ну как ты не можешь понять элементарного!.. Если человек совершенно равнодушен к другому, то его не заставишь быть вместе с ним!.. Андрей тебя выбрал, а не память об этой Ире!.. Женился бы он на тебе иначе?! Пойми, то, что человеку бывает дорого, он обожествляет в душе и, со временем, для него это кажется неповторимым! И это – правильно, ибо нельзя войти в одну и ту же реку дважды! Меняется не только время и обстоятельства, но и мы, наше отношение к этому! Поэтому, каждое мгновение нашей жизни, оно неповторимо! Ты должна это понять, должна! Иначе, какой из тебя получится психолог?! Извиняюсь, – хреновый!..
— Все я хорошо понимаю. Но то, что ты сейчас мне предлагаешь, – выше моих сил!.. — тихо произнесла Вика. — У меня такое чувство, что мной движет что-то бессознательное и все произошедшее, единственно верное решение в данной ситуации… я должна от него отказаться, ибо все это – не правильно! И я не могу поступить иначе, не могу! У меня нет сил для сопротивления самой себе…
Она сидела на диване, как нахохлившийся на морозе воробышек, который пытается хоть чуточку отогреться… но видно было, что у нее ничего не получалось. Маше до боли в груди стало жаль сестренку, а вслед за этим и себя. Но сколько бы ни оплакивали женщины свою судьбу, слезами горю не поможешь! Надо было действовать. А как сказала Вика, сил для совершения действий не было! Оставалось лишь полагаться на волю Божью, так как все в его руках… Но исходя из этого, совершенно непонятно было по каким законам развивается жизнь. Человеческая логика совершенно отличная от Божественной.
— Слушай-ка, но, почему ты не хочешь объясниться с Андреем?.. Ты же, написав, что любишь другого, причинила ему боль! Он же будет страдать! Так-то ты отвечаешь на все добро, что он сделал для тебя?! — Маша смотрела на Вику непонимающе. — Зачем? Твой необдуманный поступок больше смахивает на месть, чем, как ты говоришь, на благое побуждение любящей женщины!..
— Не знаю… Мне в тот момент, казалось, что, узнав о моей любви к другому, он не будет пытаться объясниться и вернуть меня. Он просто, может, возненавидеть меня и с чистой совестью будет растить своего ребенка уже со своей Ирой. Теперь думаю, что Андрей не захочет видеть меня. Не захочет…
— Что ж, если это так, то ты рассчитала все правильно. Но заметь, – если он тебя хотел оберечь от боли, то ты… извини меня, поступила по-свински!..
При этих Машиных словах у Вики на глазах появились слезы. Но она тряхнула головой.
— Нет Маша, не пытайся меня разжалобить! Я знаю, что ты добиваешься от меня! Ты хочешь меня заставить раскаяться в сделанном! Да, именно по-свински я поступила, но иначе ничего не получится. Я боюсь, что при встрече, – я не выдержу и выдам себя. А так Андрей сам отгородится от меня барьером, который помешает ему увидеть мою ложь!
Маша снова тяжело вздохнула. Встав со стула, она подошла к дивану и села рядышком с Викой.
— Ладно, успокойся… — взяв ее руку в свою, добавила: — Что сделано, то сделано. Но мне тебя жаль. Тебе будет очень трудно…
— Я знаю…
Тяжело ей было приехав домой к матери, объясняться с ней… А когда через полчаса, на пороге Викиной комнаты появился Андрей, Вике показалось, что земля уходит из-под ног. Не выдержав его долгого пронзительного взгляда, Вика опустила глаза.
— Я тебе развода – не дам!.. — и Андрей порвал сложенный вчетверо листок, вытащив его из кармана своего пиджака.
— Как хочешь, но я к тебе – не вернусь. — Викин голос звучал устало и равнодушно.
Андрей вплотную подошел к своей жене и, взяв ее за локти, легонько тряхнул:
— Пожалуйста, объясни мне, что с тобой происходит?!
Вика освободилась от него:
— А что происходит с тобой?.. Послушай, отстань от меня, а?! Я устала… уйди, пожалуйста! Оставь меня в покое.
Он посмотрел на нее долгим взглядом, взял ее руку одел обратно на Викин палец обручальное кольцо и кинув: «ты знаешь, где меня найти…» ушел. Ушел как ей казалось, из ее жизни. Усталый, грустный и непонимающий…
Время тянулось бесконечно серой пеленой и, вместе с тем, дни с устрашающей быстротой сменялись ночами. Лето закончилось. Следом полетели осень и зима, отцветала весна. Двадцать восьмая Викина весна. Приближалась защита диплома, заканчивался еще один этап в ее жизни. Жизни, которая безостановочно неслась куда-то вперед.
Как-то раз, Константин Николаевич подошел к ней:
— Виктория, мне очень не нравится твое состояние! Может, ты мне позволишь помочь тебе?
Она подняла на него свой измученный черный взгляд:
— Помогите…
В конце рабочего дня, когда были приняты все посетители, в удобном кресле оказалась и Вика. Расслабленная, с закрытыми глазами, слушала таинственную музыку, которую с удовольствием слушала и раньше. Сам Константин Николаевич стоял сзади, придерживая ладонями Викину голову… Он довольно долго наблюдал за своей помощницей, пытался понять ее состояние, но в самый последний момент, когда казалось, что ниточка в его руках – она, эта ниточка, внезапно ускользала… похоже, что Викино подсознание не терпело вмешательств со стороны. Так или иначе, каждый должен был пройти свой путь до конца.
— Знаешь, я смог понять только одно. Когда-то, несколько сот лет назад, жила женщина. Она была танцовщица. По ее прихоти, а может и для того, чтобы ей угодить, людям ломали позвоночники… похоже, что ты отрабатываешь ее карму! Карма, это – воздаяние. Мы платим по своим счетам исправляя свои неподобающие поступки и действия, когда неправильно воспринимали окружающую действительность. Зачастую, нам не хватает смирения и любви для принятия самих себя в тех или иных ситуациях. — Константин Николаевич устало прикрыл веки.
— Что же мне теперь делать?.. — прошептала Вика.
— Отдать долг, искупить свою карму… — Константин Николаевич выключил магнитофон и подошел к окну. — Старайся прислушаться к себе, своей интуиции. Она сама тебе должна подсказать… Главное, никогда не отрекаться от любви, не убивать ее в себе и в других. Лишь это, всеобъемлющее чувство, помогает нам оставаться теми, кто мы есть. Чувство любви – это Божественное откровение, помогающее нам полностью раскрыть себя. Познать себя и свое предназначение. Надо во всем, что происходит видеть волю Всевышнего, ибо только она должна в нашей жизни стоять на первом месте, а уж следом – все остальное. Мировоззрение человека должно идти через призму любви, лишь тогда многих проблем можно избежать… Опять же повторюсь, что наша судьба это – не только наши поступки и действия, но и наши мысли, приносящие нам гораздо больше вреда, чем все остальное вместе взятое! Наши эмоции в виде бесконечных обид, претензии и презрение, агрессия по внешним и внутренним обстоятельствам бьют по нас самих… Постарайся просмотреть всю свою жизнь и простить в первую очередь себя и других… отпусти все то, что ты не могла раньше… Не даром на Руси было принято каяться священнику в своих грехах. Человек как бы отчищается, освобождается от своего груза, тянущего его в низ. Такой же смысл у православного праздника – Прощеного воскресенья, когда принято друг у друга просить прощения… Ты не ходишь в церковь?
— Редко… — тихо прошептала Вика.
— А ты попробуй бывать там почаще. Все-таки, вековые традиции нельзя отметать напрочь…
После этого разговора, ей стало поспокойней. Через несколько дней во сне Вика снова, как и девять лет назад, увидела черную большую и лохматую собаку. Она сидела у ее ног и смотрела прямо в глаза, словно ожидая от нее приказа… Из каких-то закоулков Викиного подсознания, выплыл Юрин образ. Он стоял на тропинке, идущей к их дому там, на ее родине. Его вопрос: «У нас свидание. Ты что, забыла? Я тебя давно жду, что ж ты не идешь?..» заставил ее очнуться. Весь день она пребывала под впечатлением странного сновидения. Противоречие раздирало ее на части. С одной стороны, ей казалось, услышанное от Константина Николаевича бессмысленным бредом – кто мог доказать его правоту? А с другой… Сумятица, начавшаяся в ее жизни с относительно недавних пор, ее ночные кошмары и прочая выматывающая ерунда, невольно наводили на размышления. Ей еще предстояло во всем этом разобраться…

III

Взяв в руки поллитровку, Юра налил себе в рюмку. В последнее время, ему хотелось отключиться ото всего, чтоб ни о чем не думать и не сознавать... полоса невезения в его жизни стала угрожающе расти. Казалось, что удача совсем отвернулась и смеется над ним! Завод, где он работал раньше – находился в состоянии банкротства. Людей руководство отпустило в бессрочные отпуска и многие, как и Юра, стали ездить в столицу на заработки. Жаловаться, конечно, было грех. Но мотаться без конца – ему жутко надоело! Впрочем, ему все надоело! Деньги (а он привозил хорошие заработки) кончались быстро. Юра отучился их держать в руках. Для него они стали одним звуком. Он знал, что без них не пропадет, что всегда найдет способ их заработать. Заработать, чтоб снова спустить на ветер. Когда был жив отец, у него еще существовал хоть какой-то стимул, и он боялся упасть в его глазах. А теперь? Что теперь?.. Все казалось бессмысленным до чертиков! Какой толк зарабатывать, если деньги стремительно обесценивались, превращаясь в пыль при одном только дуновении… Все у него было, все! И в квартире обстановка – мечта любой хозяйки, бытовая техника – какая душе угодно, да и иномарка (хоть и не новая, но все же…) стояла в гараже. Но на его душе было так скверно, хоть завой!..

…Я подарю тебе любовь,
Я научу тебя смеяться!..
Ты позабудешь про печаль и боль,
Ты будешь в облаках купаться!..
…Это мой мир… –

Доносилось с цветного экрана импортного телевизора. Девочка-малолетка, стараниями своей знаменитой матери, стала одной из звезд. Юра называл ее «певицей разговорного жанра». Много развелось сейчас таких на эстраде, – орут под «фанеру»! Да к тому же, как говорят, «ни кожи, ни рожи, ни спереди, ни сзади»… Правда, слова-то, какие подобрала! Если вслушаться, цепляется за сердце… а оно у него еще живое. Живое… Юра смахнул пьяную слезу. Ему стало жаль себя и своих бесцельно прожитых дней. Он уже не тот, что был раньше. Стало отвисать (небольшое, но все же!..) брюшко, да и морщинки проявились сеточкой у глаз… а лицо порою с перепоя такое опухшее!.. – хоть в зеркало совсем не смотрись. Вздохнув, он потянулся снова за бутылкой. Но в ней уже ничего не осталось. Значит, надо было или бежать в киоск на площади, где торговали всю ночь, или ложиться… Идти в ночную стужу жутко не хотелось. И спать тоже не хотелось, время-то было еще детское. Развалившись на кресле, он взял телевизионный пульт и не найдя ничего по другим каналам, вернулся на концерт. Поставив на таймер, чтобы в случае если он уснет – телевизор выключился сам, уселся поудобнее и под музыкальное сопровождение, стал размышлять о своем непутевом существовании.
Честно говоря, ему не нравилось, как он жил. Ему давно хотелось чего-то иного… но что? Некоторые его приятели говорили, что у человека иногда притупляется вкус к жизни. Может, поэтому на все ему стало наплевать? Кто знает! На войну, что ли завербоваться?.. Нет, ну не до такой же степени ему все надоело… где гарантии, что первая же чеченская пуля не сразит его?.. умирать не хотелось. Это ведь не зрелищная киношная смерть, а твоя самая настоящая!.. Да и вообще-то, даже поплакать о нем будет некому. Последняя женщина, с которой он встречался, многозначительно показала ему обручальное кольцо на своем пальце, когда он позвонил в ее дверь. Дескать, тебе здесь уже делать нечего. Он жил как перелетная птица, сегодня тут, завтра там… одна, другая, третья… лишь немногие оставляли след в его душе. И одна из них была Вика. Она, как непокоренная альпинистом горная вершина, манила к себе. Его мысли то и дело возвращались к ней. Юра не мог сказать того, что только и думал о Вике. Это было не так. Он мог долгое время даже не вспоминать о ней, но стоило лишь чему-нибудь напомнить о девушке, которая сыграла не по его правилам, его «покой» тут же исчезал бесследно. И на значительное время.
Юра знал, что Вика жила в другом городе. Из газет узнавал о ее успехах. Все-таки, она слыла знаменитостью, публиковалась в прессе, ей удавалось издаваться. Еще говорили, что вышла замуж… а относительно недавно, этим летом Юра нос к носу встретился с ней на привокзальной площади. Загорелая, Вика шикарно выглядела в своем скромном и неброском из шелка наряде. Он не удержался и подошел к ней поближе в надежде, что она узнает и окликнет его. Так и случилось. Когда она встретилась с его глазами, Вика улыбнулась своей неотразимой улыбкой и сама подошла к нему. Поздоровавшись, они разговорились и проболтали больше получаса. У Вики был билет на автобус, она уезжала…
— Я слышал, что ты замужем…
Вика, печально блеснув глазами, ответила:
— Ты правильно слышал. Но я с ним давно не живу…
— Почему?.. — удивился Юра. — Вы разошлись, что ли?..
— Ну что-то вроде этого… — неопределенно ответила она. — Так сказать, не официальный развод.
— Значит, есть надежда, что все еще утрясется!..
— Нет, Юра. Не утрясется… Уже два года прошло... — она печально вздохнула.
— А по чьей вине вы разбежались?
— Мы оба, наверное, в равной степени виноваты… — ответила, опустив глаза, Вика. — И еще моя гордость.
— А нельзя ли уточнить?.. — он нервно закурил сигарету.
Вика пожала плечами:
— Я вышла замуж, а потом узнаю, что у него есть ребенок.
— Вот гад!.. — она поморщилась. — Я бы морду ему набил!
— Нет, он не виновен. Просто понимаешь, когда они разбежались, он не знал о ребенке… Он сам об этом узнал почти одновременно со мной!
Юра сплюнул сквозь зубы:
— Ничего не скажешь, удобное оправдание! Ты его не защищай, пожалуйста!.. У женщин есть такая дурная привычка! Рви с ним все окончательно! Не жалей!.. Одна не останешься, даю стопроцентную гарантию!
— Какой ты скорый, да прыткий! — Вика улыбнулась. — Замуж снова выходить я не собираюсь. Да и развода он мне не дает…
— Это, почему это? — Юра выпустил сигаретный дым. — Мне в диковинку слышать такие речи от молодой и красивой женщины!..
Вика залилась румянцем.
— Мне никто не нужен. Я, если честно, очень люблю его и сейчас…
Юра кинул на нее скептический взгляд:
— Вот, женщины! Странный вы народ!.. Говоришь, что «любишь», а сама жить с ним не хочешь!.. Ну как это понять? Правда, на его месте я бы тоже не дал тебе развода! В этом, наверное, он и прав…
— Нет. Он должен быть со своим ребенком, понимаешь? — Вика пытливо заглянула в Юрины глаза. — Есть такие понятия морали, как долг и обязанность. Так вот, это его случай… И потом, мне помнится, что ты сам, еще в начале нашего знакомства, очень хорошо рассуждал на эту тему…
— Вон ты о чем вспомнила!.. — он даже удивленно присвистнул. — А как же, в таком случае, ты?
— А никак. — Вика отвела взгляд в сторону. — Буду жить, как и жила.
— Одна?
— Почему одна? Я живу с мамой.
— Ну, это понятно. Я имею в виду, что без мужчины? — Юра смотрел на нее так, будто хотел вывернуть всю ее наизнанку.
— Ну, я же сказала, что мне никто не нужен… Слушай, давай сменим тему, а?.. — умоляюще посмотрела на него она.
— Хорошо, раз ты хочешь… — повел плечами Юра. — Чем ты сейчас занимаешься?
— Работаю, как и все.
— Ну, это ясно. Где?
— Веду консультации в нашем центре, иногда подрабатываю дежуря на телефоне доверия… — увидев его вопросительный взгляд, она добавила, что получила диплом психолога.
На лице у Юры проявилась ироническая усмешка:
— Чужую беду – рукой разведу, а в своей – утону…
— Да, чаще всего, так и бывает в жизни… — и Вика стала расспрашивать Юру о его житье-бытье. А потом, за минуту до посадки на рейсовый автобус, она написала ему свой номер телефона.
Куда ж, он его засунул-то, а?.. Юра лихорадочно вскочил с кресла и полез искать в ящики стенки, среди разных бумаг и всевозможных квитанций. Перевернув там все и не найдя искомое, он подошел к телевизионной тумбе, где лежали все его документы: регистрационное свидетельство на приватизированную квартиру, договора на обслуживание и прочие… там тоже не было. «Неужели потерял?.. — мелькнула догадка. Остатки хмеля с него как ветром сдуло. — А где же моя барсетка?!» Юра кинулся в прихожую. Он ее нашел, подле меховой шапки, на полке. Он вытащил оттуда записную книжку. Перелистав от корки до корки и пару раз перетряхнув, в надежде, что из нее вылетит листочек, он весь расстроенный сел на коврик. «Растяпа!.. — стукнул себя по лбу он. — Ты так вскорости сам себя потеряешь!.. Пентюх несчастный!.. Вспоминай, куда ты его засунул?!» Вдруг его осенило – паспорт! Юра дотянулся до, впопыхах, брошенной на пол барсетки и, вынув паспорт, заглянул в кармашек обложки. Достав дрожащими руками заветный листок, он облегченно вздохнул и встал с пола. Пошел в зал сел в кресло и записал Викин номер в двух местах: в конце телефонной книги и в своей записной книжке. Кинув взгляд на часы, он стал набирать номер.
Трубку подняла ее мать.
— Ксения Ивановна? — Юра сделал приветливое лицо.
— Да… — на том конце провода выжидающе замолчали.
— Ради бога, простите меня за столь поздний звонок. Я, наверное, разбудил вас… но мне очень нужно поговорить с Викторией…
— А ее нет дома. Она сейчас на дежурстве… — похоже было, что по голосу его не узнали.
— Ой, Ксения Ивановна! Прошу вас, дайте пожалуйста, номер ее телефончика… — умоляющим голосом произнес Юра. — Спасите меня…
— Минуточку… — в трубке замолчали и послышался шелест переворачиваемых страниц. — Алло, вы меня слышите?.. записывайте…
Юра наскоро записав продиктованный номер, поблагодарил ее и попрощался даже не представившись. Несколько раз он порывался набирать записанный номер, но словно не решался и одергивал от телефона свою руку. «Что же я ей скажу?.. — мучительно соображал он. — Она же на работе…» Тут он улыбнулся и решительно поднял трубку.
— Да, телефон доверия слушает вас!.. — знакомый звонкий голос ответил на другом конце провода.
Придав себе скорбное выражение, Юра с надрывом произнес:
— Помогите, пожалуйста… я не знаю, как мне дальше жить… мне очень плохо…
— Скажите, а вы можете сформулировать, почему именно вам плохо? Давайте вместе попытаемся разобраться…
— Понимаете, я уже долгое время живу один. Начал выпивать… у меня такое чувство, что я качусь куда-то не туда…
— Простите, а как у вас дела с работой?
— Да с этим у меня полный порядок. Но я потерял всякий стимул к жизни… Мне все опостылело!..
— Вы женаты?..
— Нет. Я, если можно так сказать, старый холостяк.
— Скажите, а вы знакомы с чувством влюбленности?
— …Мне нравится одна женщина и очень давно… Я, наверное, люблю ее. Но у меня нет надежды… — он обречено замолк.
Голос, на том конце провода, тихо спросил:
— Почему вы так думаете?
— Потому что, она всегда была холодна со мной. За многие годы, что мы с ней знакомы, между нами ничего, даже поцелуя, не было…
— …Вы не можете чуточку поточнее определить, почему именно – не хотела она, или же, вам что-то мешало?
После некоторой паузы, Юра ответил:
— Я боялся… боялся ненароком обидеть ее. Она мне напоминала хрупкий цветок… Я как мог сдерживал себя даже от порывов обнять ее…
— А как она к вам относилась, как вы сами думаете?
— Не знаю… — честно признался Юра. — Мне очень хотелось увлечь ее, заинтересовать собой. Временами мне казалось, что я близок к цели. Но, это только казалось. Я думаю, что в действительности, она ко мне относилась пренебрежительно...
— Почему вы сделали этот вывод?
— Она частенько избегала встреч со мной!
— А вы пробовали говорить с ней о том, что вы чувствуете?
— Нет. Мы скорее всего, к этому были оба, наверное, просто не готовы. И потом, кто – я, и кто – она… У меня было много женщин, а она – чиста и невинна, несмотря на свое неудачное замужество.
— Вы, как я поняла, ее действительно любите. Человеку только когда он любит по-настоящему, свойственно обожествлять объект своей привязанности…
— Да, вы правы. Поэтому, я и не могу ее забыть, вырвать из своей души…
— Наверное, этого и не стоит делать. Без чувства любви, все в нашем мире выглядело бы гораздо хуже. Согласитесь, что именно оно, наше чувство, делает жизнь прекраснее и неповторимее!..
Юра глубоко вздохнул:
— Это, конечно, так. Но что делать мне? Моя жизнь зашла в тупик!..
— Послушайте, вы говорили о ее неудачном браке. А может быть так, что и она к вам испытывала то же самое, что и вы к ней?..
— А почему вы так думаете?.. — удивился он. — Я лично об этом могу лишь гадать.
— Ну почему же, гадать… — сказал голос устало. — У вас нет возможности поговорить с ней напрямик?
Сделав небольшую паузу, Юра ответил:
— Есть…
— Так, в чем же дело? Встретитесь и обо всем начистоту поговорите.
— Вы, думаете, это будет так просто?
— Только, не надо все усложнять…
— А вдруг, она не захочет говорить со мной на эту тему?.. — он перебил ее. — Вдруг, она вообще ко мне относится никак?..
— Вы сейчас занимаетесь гаданием и всячески запугиваете себя различными вариантами развития событий… Зачем? Ведь, может быть, и совсем иной вариант, упущенный вами.
— Какой?
— Их может быть множество… Допустим, вы были ей симпатичны, но так как вы к ней никак не проявляли своих намерений, она все это таила в себе. Некоторые девушки никогда не решаются показывать свои чувства… Или же очень возможно, что после вашего разговора, ее отношение к вам резко поменяется. Мало ли неучтенных вариантов… Я не могу говорить за нее. Это может сказать только она сама.
— Естественно. Только, какова вероятность, что я могу окончательно ее потерять?.. — в Юрином голосе зазвучала напряженность.
— Если вы уже сейчас настроены на поражение, то вам трудно будет даваться этот разговор.
— Что же мне делать?
— Попробуйте взвесить все «за» и «против», а потом сказать себе, что «каков бы ни был результат этого разговора, я наконец узнаю о ее отношении ко мне». А потом, у вас и будет смысл ставить вопрос о ваших дальнейших планах на будущее.
— Да. Я вас понял. Но как мне совладать с самим собой?
— Послушайте, вы по характеру какой человек? Нерешительный, мягкий, или…
— Я вообще-то, всегда добиваюсь намеченной цели. Но вот в отношении ее я не могу назвать себя решительным. — Юра тяжело вздохнул и замолчал.
— А насколько вы настроены изменить свою жизнь? — Вика прервала затянувшуюся паузу.
— На сколько?.. — как-то неуверенно начал он. — Я… я, наверное, готов… нет, я хочу быть с ней вместе! Я хотел бы жениться… вот, высказался. Фу…
— Вот и хорошо! Для себя вы уже определились. Вам теперь осталось лишь поговорить с ней, выяснить с ней отношения...
— Вы думаете, у меня есть шанс?.. — растянув рот в улыбке, спросил Юра.
— А почему бы и нет?.. Надежда умирает последней!.. — на том конце провода замолчали.
— Спасибо вам. Вы помогли мне настолько, что представить себе не можете! Я завтра же встречусь с ней и поговорю.
— Ну вот и хорошо. Я желаю вам успеха!
Положив трубку, Юра подумал: «…а не узнала ли она мой голос?..» – вообще-то, по телефону, некоторые голоса сильно искажаются. Да и сколько туда звонят… может, это лишь похожий… Сколько в мире схожих голосов! Юра усмехнулся. А кто докажет, что это он ей звонил? Вот принесут квитанцию за переговоры, он ее после оплаты и уничтожит… да и зачем уничтожать если там не будет указан номер телефона, куда он звонил? Но и в обратном случае, Юра ведь ничего преступного не сотворил… Вздохнув, он собрался ложиться спать. Был уже третий час ночи.
Лежа в постели, он прокрутил в голове весь состоявшийся разговор. Легкость провернутой авантюры щекотала тщеславие. Может, в самом деле, пора завязывать с одиночеством? Ведь правда же, все ему надоело. А тут поговорил, пусть инкогнито, с Викой и настроение поднялось. Жить снова захотелось. Он разговаривал с ней искренне, не лукавя… у него в ходе разговора напрочь вылетело из головы то, что он хотел разыграть нуждающегося, в подобной консультации, человека. А что было не так? – Вика ему нравилась? Да. Ему надоела такая жизнь? Да. Он стал пить? Да… хоть пока и не сильно, но эта зависимость от алкоголя, давала о себе знать. Замечая на себе некоторые симптомы своих спившихся приятелей, Юра отмечал про себя, что пора завязывать. Но находились причины для игнорирования своего решения. Если он начинает с завтрашнего дня новую жизнь, то с выпивкой все равно придется кончать. Вика не любила, насколько он помнил, людей склонных к выпивке. А Юра решил идти до конца! Он возьмет себя в ежовые рукавицы и приведет себя в порядок… Для начала надо заняться спортом, найти свои заброшенные куда-то гантели. Потом, встретиться с Викой и обо всем поговорить. Улучшить момент и поговорить…
«Во всяком случае, я уже не тот, что был в начале нашего знакомства, — подумал Юра. — Теперь, у меня все серьезно. Я должен сделать так, чтобы она во мне увидела настоящего и любящего мужчину, верного и неспособного на предательство. А остальное, дело времени. Если у нее ко мне что-то есть, или же постепенно зародится, то она выйдет за меня! Вика станет моей и тут уж я должен сделать все, чтобы она ни на секунду даже не пожалела о том, что находится со мной! Она забудет про свой неудавшийся брак, про свою любовь к мужу и нежелание выходить снова замуж!.. Слово даю, забудет. Иначе я буду – не я!» Юра улыбнулся в темноте. Ее муж видно не очень-то и ценил близость с ней, а то бы Вика рвалась замуж… А может, у нее действительно мозги устроены не так, как у обычных женщин? Она и раньше вела себя нестандартно. Кто знает… он всегда себя считал знатоком женской психологии, но с ней – прокололся. В этот раз он этого не должен допустить! Или же он так и умрет холостяком.
«Знать бы, каким был ее муж, кто по профессии, какой у него характер… тогда-то я смогу найти дорожку к ней, подобрать ключик к ее сердечку… — все крутилось в его голове. — Ох, как я стал витиевато мыслить!.. Смешно, но я кажется, в восторге от принятого решения… мне это нравится!» Юра негромко хохотнул. Все, хватит! Он повернулся на бок, закутался поплотнее в пуховое одеяло и умиротворенно закрыл глаза. Последнее, что пришло ему в голову, это были мысли о переезде. Но их он пока отогнал подальше. Завтрашний разговор должен был показать дальнейшую развязку. Время покажет.

Вместо эпилога

Ярко светило солнце, пуская блики на церковных куполах. А по асфальту, нежно воркуя, прохаживались голуби… Юра все поглядывал на часы. Он нервничал. Через пятнадцать минут должно было состояться их с Викой венчание, а ее все не было. «Неужели она могла передумать?! — Юре стало тошно. — Если я прав то, это уж ни в какие ворота не лезет!..» Но, тут подъехала знакомая белая «Волга» и открыв дверцу машины, из нее вышла Вика в сером элегантном костюме и кружевной, в тон, накидке на голове. Следом оттуда же вышла ее двоюродная сестра Маша. Вика направилась к Юре. Как успел он заметить, за рулем машины сидел Андрей, бывший муж Вики.
— Что так долго-то?.. — кинулся к Вике Юра.
— Нас еле развели… — грустно сказала Вика. — Андрей до последнего артачился…
Теперь все были в сборе. Вика окинула взглядом собравшихся: мать, брат с женой, Маша, друг Юры… Чувствуя на себе взгляд бывшего мужа Вика, вдохнув в грудь побольше воздуха, вошла в церковь, где их ждал священник. Андрей просигналил им вслед и машина, плавно тронувшись с места, скрылась за поворотом.
Горели свечи, пахло ладаном и мятежную душу Вики как-то сразу умиротворила церковная атмосфера. Внезапно Вика четко увидела себя в образе танцовщицы Зарики. Ее худенькое бездыханное тело в нещадно разодранных и мокрых остатках одежды лежало на песке у самой кромки воды. А следом, перед взором появилось лицо Андрея-Фролки, словно кинувшего ей свою тихую прощальную улыбку. Так мог улыбаться только он… У нее в висках застучало: «…он – не твой!.. не твой!.. не твой!..» В груди тоскливо заныло и она зажмурила глаза. Когда Вика их открыла – видение исчезло.
— Венчается раб Божий Юрий с рабой Божией Викторией… — пробасил батюшка. — …Да прилепится жена к мужу, аки муж к жене, на веки веков!.. Аминь!..
Стоял август конца двадцатого века. На пороге нового тысячелетия создавалась новая семья…