КДП. 6. Вид из окна

(из сказки "Крылья для принца" Продолжение)

(Мысленные письма одинокой хранительницы тайны)

Наутро я проснулась с предчувствием чего-то необычного. Солнце пощипывало ресницы, облако, по-весеннему легкое, загорало, покачиваясь, на балконе. Необычным казалось все. Наш дворик за окном, берега и обрывы крыш его с дуплами чердаков; коты, налипшие сверху, необычно млели от зноя; необычно пестрый ковер сушился на солнце; где-то необычным слогом ворковало радио; на необычных антеннах сидели необычные голуби. Я приласкала взглядом свою комнату — тоже необычную, не только от солнечных бликов повсюду, но и от присутствия в ней чего-то невидимого — еще не сбывшегося, но вот-вот грядущего. В голове от избытка предчувствий тихо зазвучала необычная музыка, и, потянувшись всем телом, я скользнула в свои бессовестно необычные шлепанцы с тем, чтобы отправиться в утро.

Улыбнулось и расцвело необычайно мое отражение в зеркале — стройная девушка там поправила взбунтовавшуюся за ночь прическу, дождалась появления скрытой на глубине глаз изюминки и заговорщически кивнула сама себе.

Тут же я принялась за дело — используя охапки сухих цветов, вазочки и кувшинчики, какие только находила, различные фрагменты, обрывки и отголоски, я сочинила и исполнила на ходу целую поэму букетов, как будто бы к приходу необыкновенных гостей. «Пускай уж будет Новый Год», — решила я, развешивая по стенам гирлянды и серебристые хвойные ленты вокруг окна. Потанцевала с облаком; сидя у звезды, слегка погрустила о чем-то; кое-что поменяла местами, кое-что убрала, кое-что особенное все никак не могла найти — между тем предчувствие все нарастало, окрашивая каждый миг необычностью ожидаемого.

Чтобы достойно встретить необычное, отправила в духовку наинеобычнейшее блюдо — сырники с миндалем, которым назначила королеву — пряную творожную запеканку. Принарядилась волшебно и для большей уверенности — чтобы вдруг это самое необычное не заблудилось и не проскользнуло мимо — тихонько приоткрыла дверь, оставив лишь узкую щелочку…

Все уже было готово: букеты замирали в дремотном шуршании, испеклись давно уже вкусности и румянились для кого-то на блюде, а необычное все не появлялось, и моими гостями были всего-навсего уютные мечты с неясными очертаниями. Время текло, мечты уходили прочь, заурядно поблескивала мишура, и даже звезда, мерцавшая на кухне, перестала казаться такой уж из себя необычной. Равнодушный к запаху сырников, без единого сна пробуждался вечер, одиноко золотя настроение. «Придется, как видно, самой их есть…» — подумала я со вздохом, но без печали. Мягкий поцелуй тишины затеплил мне сердце, глаза сами отыскали книжную полку, и, чтобы не ждать уж больше, я взяла оттуда твоего француза с фамилией, сулившей тайну.

И вот я уже снимаю с себя отшелестевшее бирюзовое платье из неявленных свиданий, после чего смиренно влезаю в домашнюю рубашку с зайчиком на груди. В конце концов, придерживая сказку под мышкой, прохладно-спокойная, иду согреваться чаем…

На кухне сидел сосед — весь не отсюда: сиреневый джемпер, все тот же шарф,
уединение в облике. Обхватив колени, вполоборота ко мне, он смотрел неотрывно в окно. Я замерла, а книга испуганной птицей спикировала вниз и сложилась бумажным веером на полу.

— Было очень вкусно... — произнес он тихо, не оборачиваясь (хотя не было тронуто ни кусочка). — Здравствуйте, Вайя.

Я кивнула, оторопев.

—Зд… равствуйте… — подумала я, только уже когда в моей руке был серебряный чайник, а в его — хрустальная чашка. И, как оказалось, вслух. Где-то на самом пороге ведущего в ничто коридора запнулась и… медленно вошла в лабиринт… слова и мысли столпились робко у входа, оставшись далеко позади… Он слушал плечами, провожая янтарную струйку чая, долгую, как фраза из давно предугаданного знакомства. Камыш, похожий на него, как брат, грустно кивал на ветру, и оба они казались пришельцами зазеркалья.
 
В момент, когда я уже вторично переменяла остывший чай, сопровождая ритуал полувздохами-полувопросами, он, до этого долго смотревший в окно, вдруг развернулся тихо с загадочной фразой:

— Скажите, а вас устраивает этот вид из окна?

Лишенная опоры на миг, я вновь нащупала ее, растерянно ответив, что да, вполне устраивает, очень милый дворик, и такие фантастичные коты на крышах — все это целиком похоже на сказку, — но он не смотрел на меня и, казалось, думал о чем-то своем.

—Такой пейзаж я бы, наверное, поменял, — сосед бесстрастно кивнул на светом разрисованное окно. Прищурился, замечтав. — Как это можно разыграть, Вайя… Коты, коврик — милый, уютный мираж, но один лишь взмах… одно движение… и перед вами уже простирается заоблачная высь… (Я с шальным замиранием взглянула за окно, но там все оставалось по-прежнему.) Стоит лишь захотеть… — Глубоко, как будто созерцая океан, он посмотрел в никуда. — Башня из лиловых камней на краю утеса, в башне — спиральная лестница, а из узкого окошка всегда — плывущие облака. Облака… облака… без конца и начала.

Он показывал на окно, и я видела во всех мелочах башню, и утес, и его на последней ступеньке каменной лестницы у резного отверстия… Внезапно один из котов, ангажировавший ближнюю трубу — трехцветный, почти орхидейный, встал, изящно потянулся на стеблях лап, разбудив на моем лице восхищенную улыбку. Не хватало только зрителей и бурных аплодисментов. Спина соседа, игнорируя заоконного артиста, молчала про облачную высь.

«Я люблю свой дворик, — ласково текли мысли. — Ему, пожалуй, будет тесновато от нашествия облаков. Заоблачная высь — это чересчур много. Даже для одного котенка. (Я представила на миг котов, уютно разместившихся на облаках. Белые барашки несут их по лазурному небу вдогонку перелетным птицам. Коты взирают на птиц с уважением и надеждой.) Нет… Пускай уж одно облако, зато родное, любимое… Иначе все потеряет смысл, и даже коты». Я снова улыбнулась орхидейному коту на трубе, как улыбнулась бы лунному отражению, или самой себе. Олень повернул голову, перехватив мой взгляд и тут же все понял… Ни кармашка для сожаления. На дне зрачков его шли в бесконечный поход долгие ряды облаков…

— Куда ж вы теперь? — неожиданно обронила я тайное, когда стояли мы в коридоре. По лицу его пробежала тень, он весь как бы ссутулился и стал необычайно серьезен.

— Вайя... Вы не знаете, о чем просите. Там нет ничего из того, что здесь. Там и мы другие. — Он оглядел потолок, сухие букеты, зеркало… — Там все другое. Это очень трудно даже для меня — почти невозможно принять — там либо живешь, либо… Когда я здесь, я боюсь даже вспомнить… Попав обратно, я изо всех сил стараюсь не забыть ни минуты из этого… Но всегда уже слишком поздно.

— Поздно для чего? — у меня был такой вид, как будто бы я что-то знаю, хотя на самом деле не поняла ни слова. Он по лицу прочел мои мысли.

— Что вы? — с улыбкой сказал Олень. — Все очень просто. Я ваш сосед и только. Со-сед. Вам и этого пока предостаточно, а то…

Что предвещало «а то», я не услышала. Сосед неожиданно оборвал себя, будто скомкался.

Бесприютно вздохнув, он раскрыл над головой огромный диковинный зонт (возникший прямо из ниоткуда) и посмотрел на меня с прощальной интонацией.

— До свиданья, Вайя, — пообещал он и собрался уже уходить, но замер, вздрогнув на месте, и уставился в пространство.

— Подождите-ка, — сосед озаренно засунул руку в карман. Порылся. — Чуть не забыл. Это вам — то необычное, на что вы уже не надеялись.

Из его шершавой ладони в мою, робкую и удивленную, перекочевал расшитый полотняный мешочек, стянутый узелком. Что же в нем необычного?

— Что это? — прошептала-взмолилась я, оторвавшись наконец от мешочка. Ответа не было. Я окинула взглядом опустевший без него коридор и прижала к груди мешочек. Внутри как будто бы что-то посвистывало тихо-тихо. Дверь, как и прежде, была слегка приоткрыта.

(продолжение следует)
http://www.proza.ru/2019/05/06/1016