Б. Глава шестая. Главка 6

     Приложив фонендоскоп к стене ванной, Рудольф весь обратился в слух. Маргарита оказалась права – он мог различить любое слово, даже сказанное очень тихим голосом. Всё-таки удивительно небрежно строились эти дома! Без права на личную жизнь, без права на тишину. Впрочем, в данном случае подобный подход сыграл ему на руку. И ещё как сыграл!
     Старшему следователю хватило нескольких минут, чтобы понять: вот она, удача. Да, это было именно то, что он искал, именно те люди. Они говорили обиняками, намёками, о многом, по настоянию Павла, умалчивали, однако сомнений быть не могло. Их было трое, и ещё они упоминали о некоем “главном”, видимо, идеологе и вдохновителе. Что ж, ничего удивительного, у подобных группировок почти всегда имеется координатор, предпочитающий оставаться в стороне. Вычислить его будет теперь делом техники.
     Рудольф повёл затёкшей шеей, и решил сменить не слишком удобную позу. Похоже, тут даже не играет роли, в каком месте прикладывать фонендоскоп, слышимость почти одинаково хороша. Он присел на край ванны, спустил ноги на пол. Разговор за стеной ещё продолжался, но Рудольф слушал его уже не столь сосредоточенно. Главное он узнал, свои подозрения подтвердил. Теперь оставалось уломать прокурора и получить разрешение на запись и слежение. Конечно, в суде это использовать не удастся, но для суда у него имелись куда более веские доказательства. Да и, в конце концов, суд – это уже не его забота. Ему нужно просто хорошо сделать своё дело.
     Он только сейчас заметил странную особенность ванной, в которой оказался: в ней совершенно не было никаких запахов. Это никак не укладывалось в голове. Подобное ещё можно предположить в доме, где живёт мужчина, но для женщины… для женщины такое попросту невозможно. Все эти лосьоны, маски, шампуни, духи… Рудольф вспомнил, что и от самой Маргариты, когда она вышла к нему в халате, ничем не пахло. Очень, очень необычно!
     Старший следователь одёрнул себя. Сейчас ни к чему думать о странностях этой женщины, сейчас нужно сосредоточиться на деле. Однако раз отвлёкшись, он уже не мог на нём сосредоточиться. Голоса в соседней квартире стали сливаться, слова было трудно разобрать. И перед ним ясно всплыли другие слова, произнесённые каких-то пятнадцать минут назад. “Предначертано, всё предначертано”. Что, чёрт возьми, она хотела этим сказать? Мы ничего не решаем и полностью зависим от прихотей судьбы? Пожалуй, так можно понять её восклицание. Но это вопрос философский, а в философии Рудольф был вовсе не силён. Его смутило и удивило иное – с каким волнением произнесла она свои слова. Что могло так сильно её расстроить? Если, как она сама говорила, вся сцена была лишь частью игры, частью постановки, то почему Маргарита потеряла контроль? Если это её игра, то она сама установила правила. Значит, что-то пошло не так, что-то выбило загадочную женщину из равновесия. Какое-то его слово, замечание? Рудольф не мог припомнить ничего из сказанного им, что могло хотя бы в малой мере объяснить столь бурную реакцию. Да, тут, конечно, ни в чём так просто не разберёшься.
     Трое за стеной начали собираться уходить. Однако мысли Рудольфа уже были слишком далеко. Отложим фонендоскоп в сторону, он прислушался к тому, что происходило снаружи ванной. Тишина! Плотная, как будто набитая ватой тишина. Проводив его сюда, Маргарита незаметно исчезла, а он, движимый азартом сыщика, не обратил на это внимания. Теперь же ему почудилось в этом нечто недоброе. Пожалуй, следует пойти разыскать её в недрах казавшейся бесконечной квартиры и сказать, что он закончил. Да, закончил, и дальше уже будут действовать другие.
     Рудольф вышел из ванной. Сам не отдавая себе в этом отчёта, он шёл бесшумно, почти на цыпочках. Он оказался в слабо освещённом коридоре, залитым всё тем же отвратительным зеленоватым светом. Надо признаться, что он совершенно запамятовал, какую дверь следует открыть, чтобы попасть в гостиную. Наверное, вот эту с тяжёлой круглой медной ручкой. Рудольф повернул ручку, она была холодной и скользкой. Дверь подалась неохотно, как будто её что-то подпирало. Да, он не ошибся, то была гостиная, но она изменилась, она выглядела совсем по-другому. А возможно, так казалось, потому что свет теперь не горел, и всё помещение оказалось погружено в полумрак. Лишь тяжёлые зелёные штора были слегка отодвинуты, и узкая полоска бледно-молочного света тянулась по полу, словно указывая путь.
     Старший следователь сделал пару шагов и как-то вдруг сразу очутился посредине комнаты. Только тогда он заметил женскую фигуру, неподвижно стоявшую у окна. Маргарита закуталась в штору и поэтому была почти неразличима в полумраке. Рудольф почувствовал, как горло его свело тяжёлым комом, а кончики пальцев похолодели. Зачем она стоит так, безмолвная и как будто окаменевшая? Слышала ли она, как он вошёл? Слышит ли она вообще хоть что-нибудь?
     – Я… я хотел вам сказать, что…
     Он умолк, голос отказывался слушаться его. Маргарита не шелохнулась и никак не отреагировала на его слова.
     Рудольф набрал в лёгкие побольше воздуха и попробовал снова.
     – Я закончил… свою работу. Вы были правы, всё… всё так и есть. Думаю, что от нашего отдела мы объявим вам… благодарность за участие в расследовании.
     Никакой реакции! Мёртвая тишина, которую нарушало лишь его собственное тяжёлое дыхание. Конечно, то, что он говорил, звучало совершенно по-идиотски, но это ведь не причина не реагировать совсем!
     – Послушайте, – начал он в третий раз, – мне сейчас надо уходить. Уже довольно поздно, и… и ничего интересного там, у соседей, уже…
     Тонкий металлический звук раздался откуда-то сзади, из ванной, прервав его на середине фразы. Казалось, что кто-то стучал ключом по трубе. Сердце Рудольфа забилось очень часто.
     – Что это такое? Что за звук? – резко выпалил он.
     Маргарита по-прежнему молчала, и даже штора, окутывавшая её, не колебалась.
     – Ну, знаете, это уже не смешно! – Рудольф попытался придать своему голосу хотя бы толику внушительности, но, кажется, ничего не вышло. – Если вы хотите молчать, ваше право. А я… я ухожу. Слышите вы меня?
     Он протянул и прикоснулся к её плечу – или к тому, что он считал плечом. Пальцы его упёрлись во что-то твёрдое, плотное. Рудольф весь похолодел.
     – Вы… что… – слабо произнёс он, а затем, уже совсем не контролируя себя, схватил замотанную фигуру обеими руками и резким движением развернул.
     Крик ужаса вырвался у него, какой-то сдавленный, булькающий крик, больше похожий на всхлип. Перед ним была Маргарита – и в то же время это была не она. Белое, без единой кровинки лицо её больше походило на маску, нежели на человеческое лицо. Глаза превратились в глубокие чёрные провалы, а волосы… волосы, Рудольф мог бы в этом поклясться, были зелёные, того же отвратительного болотного оттенка, что и лампы в коридоре, что и штора, в которую она завернулась. Он держал в руках мёртвое тело, холодное, каменное тело, лишь отдалённо напоминавшее женщину, с которой он говорил несколько минут назад.
     Рудольф оттолкнул от себя покойницу и что есть сил бросился бежать. Им владел животный, первобытный страх. Он распахнул дверь гостиной, споткнулся на пороге, едва не упал, но нашёл в себе силы удержаться на ногах, и, в несколько огромных прыжков преодолев коридор, схватился за входную дверь. К его неимоверному облегчению, она оказалась незапертой. Рудольф вылетел на лестничную площадку и кинулся вниз, производя, как ему самому в этот момент показалось, ужасающий шум. Через минуту он уже был на улице и, не оборачиваясь, стремглав побежал по погружённой во тьму дороге.