Магомед

Магомед

"Каждый, кто ту завесу узреть получил дозволенье,
Был допущен туда, где отсутствуют все направленья.
Есть и будет Аллах, но в каких-либо точных местах
Нет ему пребыванья, и кто не таков — не Аллах.
Отрицая незыблемость божью, порвешь ты с исламом,
Бога с местом связуя, невеждою будешь упрямым.
Бог вино замешал, эту чашу пригубил пророк
И на прах наш невечный из чаши той вылил глоток."

Низами.


Магомет родился в Мекке - поселении вокруг святилища нескольких союзных пламен - Каабы.

Основание этого святилища приписывалось Аврааму; там находилось множество идолов, так называемый Черный камень, вероятно, аэролит, к которому прикладывались богомольцы, и источник, найденный по преданию Агарью во время ее блуждания по пустыне с Измаилом. На религиозное празднество, ежегодно происходившее в Мекке, стекались во множестве жители Геджаса;

 Магомет принадлежал к роду Гашимидов. Отец его Абдалла не дожил до рождения сына, а мать его Амина умерла, когда он был еще ребенком. Магомет был воспитан сначала своим дедом, а после его смерти своим дядей по отцу, Абу-Тал'ибом. С ним обращались хорошо, но ему пришлось разделять тяжелую жизнь многочисленной и очень бедной семьи, пасти овец и собирать дикие ягоды в пустыне. Вот все, что достоверно известно об его ранней юности. На 25-м году от роду Магомет, по рекомендации своего дяди, занялся делами богатой вдовы Хадиджи. Он предпринимал по ее поручению торговые путешествия, побывал в разных частях Палестины и Сирии и вероятно воспринял впечатления, которые обогатили его ум. Через некоторое время он женился на вдове, которая была гораздо старше его. Магомет был человек остроумный, привлекательной наружности, имел черные волосы и белый цвет лица; Хадиджи искренно любила его. Супружество было счастливым и от него произошло несколько детей. Два сына Магомета умерли в детстве, а из дочерей самой известной была Фатима, вышедшая замуж за двоюродного брата своего отца, Али.
Арабы признавали многих богов, которые имели значение большее или меньшее, смотря по кружкам, в которых они почитались. На богов смотрели, как на покровителей родов и племен, объединявших их членов. Надо всеми божествами стоял Аллах, величайший и общий Бог. Его имя призывалось при самых священных клятвах, при заключении договоров и условий; низшие божества, признаваемые одной стороной, не могли быть пригодными в тех случаях, когда требовалось освящение божества, стоящего выше всяких партий. Имя Аллаха напоминалось врагу с целью оградить себя от оскорбления; "враг Аллаха" было позорное название для негодяя. Но так как Аллах управлял всеми и налагал обязанности на всех, то никто не считал себя в праве входить с ним в близкие сношения. В культе ему отводилось последнее место; предпочтение отдавалось тем божествам, которые олицетворяли интересы того или другого круга и исполняли частные желания своих поклонников.

Религия:
Побуждениями к благородным поступкам являются честь и семейное начало; о богах почти не упоминается и, по-видимому, в них не чувствуется даже потребности. Человек полагается во всем на самого себя; он один скачет на коне по пустыне, защищается мечом от опасности, никакое божество не вступается за него, и он не поручает души своей никакому святому. Эгоизм его доходит иногда до благородного самопожертвования для семьи или рода, но при этом религиозные побуждения не играют роли, и нет ничего мистического в этих ясных, твердых и вместе с тем страстных натурах. Оседлые арабы, может быть, предавали религии больше значения, чем кочевники, которых имеет в виду древняя поэзия; но едва ли разница между ними была велика в этом отношении. Мекканцы смотрели на религиозные празднества, как на прибыльное дело, от которого зависел успех их торговли, и дорожили перемирием во время священного месяца, так как оно было выгодно для ярмарки.

Впрочем, некоторые личности в Аравии чувствовали потребность заместить чем-нибудь утраченную религию. Таковы были так называемые "ганифы", название которых означало "кающиеся", т. е. люди, стремившиеся освободиться от греха. Ганифы не составляли особой секты и не имели определенных установившихся воззрений. Они сносились друг с другом, но не представляли из себя замкнутой общины; к тому же они больше радели о своих душах, чем о распространении своих взглядов.

В Медине ганифов было сравнительно больше, чем в других городах Аравии. Они отвергали многобожие, признавали единого Бога - Аллаха и считали своим долгом покоряться его воле (ислам), так что у них единобожие было тесно связано с ответственностью за свои поступки и с ожиданием грядущего суда; таким образом, единобожие противополагалось мирским помышлениям идолопоклонников и служило основанием праведной жизни. Ганифы были аскеты; но не чувствуя влечения к созданным раньше их формам религии, они искали новую форму, и лишь очень немногие из них примкнули к общинам христиан или евреев.

Магомет сошелся с ганифами, и учение их нашло благодарную почву в его сердце. Он проникся глубоким сознанием своей зависимости от вездесущего и всемогущего Бога и своей ответственности перед ним. По примеру одного ганифа, он стал часто и на долгое время удаляться на пустынную гору Гиру и предаваться там молитве и аскетическим упражнениям. Целые годы упражнялся он таким образом в благочестии, ничем не выделяясь из среды других ганифов. Но понятия и взгляды ганифов на этот раз привились к человеку, имевшему белезненную склонность к экстазу и видениям и вызывали в нем сильную духовную работу, которая должна была проявиться не совсем обыкновенным образом. Магомет почувствовал себя пророком и убедился в необходимости покинуть молчаливый круг аскетов и проповедовать истину. Это решение было принято им отчасти под влиянием примера библейских пророков, а может быть и под влиянием того обстоятельства, что между ганифами было распространено ожидание нового основателя религии, и Магомет нашел подтверждение этого ожидания в том, что он смутно слышал об ожидании евреями Мессии.

Магомет Заимствовал, из священных *книг евреев,* рассказы и большую часть законов,* которые перешли в священную книгу мусульман - Коран*; богословский язык ислама полон еврейских выражений. *Но своей производительной силы ислам *не заимствовал из иудейства.*
Необходимо различать первоначальный толчок от позднейшего материала: Магомет получил *от евреев муку, но не закваску.*
 Христианство также нельзя считать настоящим источником ислама. Арабам были знакомы греческие, сирийские и абиссинские церкви, которые, конечно, имели на ислам разнообразное вляние. Но в христианских церквях идея суда и живой смысл Божества, управляющего жизнью, были заслонены богословскими тонкостями. Зато в сирийско-вавилонской пустыне вдали от центров христианства и церковной истории, сохранились первоначальные формы религии Христа. К таким христианам принадлежали так называемые сабиане и многочисленные отшельники. Связь ислама с сабианами видна уже из того, что в Мекке и Таифе приверженцы ислама назывались сабианами; еще более сильное влияние на ганифов, а через них и на Магомета, имели, по-видимому, отшельники, которые действовали не столько своим учением, сколько своей жизнью.


Вот первое происхождение священной книги, источник откровения, из которого Магомет черпал и впоследствии. Слова, которые он прочел на свитке ангела Гавриила, остались запечатленными в его сердце:

"Читай! Во имя твоего Господа, сотворившего все, сотворившего человека из одной капли. Читай! Ибо господь есть величайший, научивший человека тому, чего он не знал. Воистину, человек заблуждается, думая, что ему довольно самого себя; все должны вернуться к Господу".

После ночного видения в месяце Рамадан, Магомет выступит в качестве пророка. Обращение к нему ангела (Коран, сура XCVI) выражает собой идею ислама. Человек живет довольный самим собой, но наступает день, когда он должен будет вернуться к своему Господу и Творцу и отдать ему отчет в своих делах.

Нет ничего невероятного в том, что Магомет прошел через многие сомнения, прежде чем дошел до этого убеждения; но учение о фатре.или двухгодовом промежутке между первым и вторым откровением относится, вероятно, к более позднему преданию. Может быть это предание сложилось как объяснение того, что Магомет после первого видения очень долго не выступал всенародно в качестве пророка и искал последователей своего учения об Дллахе в числе близких ему лиц. Сначала он привлек к новому учению членов своего дома - жену свою Хадиджу, своего двоюродного брата Али, своего вольноотпущенника, своего лучшего друга Абубекра и нескольких других, игравших впоследствии более или менее видную роль в истории ислама. Таким образом, составилась небольшая община, члены которой собирались, для МоЛИТВЫ.

А.С. Суворин, 1893


Мир в развалинах был, но когда указанье пришло,
Вновь тобой и Адамом отстроено было село.
В воздвигаемом доме мы лучшей красы не встречали,
Чем последний кирпич и вода, налитая вначале.
Ты — Адам, ты и. Ной, но превыше, чем тот и другой,
Им обоим тобою развязан был узел тугой.
Съел Адам то зерно, [54]где исток первородного срама,
Но раскаянье слаще варенья из роз для Адама.
В покаянный цветник благовонье твое пролилось,
И лишь пыль твоей улицы — сахар Адамовых роз.
Лишь по воле твоей роз раскаянья сердце вкусило.
Так раскаялись розы, что сахаром их оросило.
Мяч покорности богу в предвечности был сотворен,
На ристалище сердца посланником брошен был он.
Был Адам новичком, — и, с човганом еще незнакомый,
Мяч он клюшкой повел, этой новой забавой влекомый.
Но когда его конь устремился пшеницу топтать,
Мяч пришлось ему бросить и в угол ристалища стать.
Ной живою водой был обрадован, мучась от жажды,—
Но изведал потоп, потому что ошибся однажды.
Колыбель Авраамова много ль смогла обрести? —
Полпути проплыла и три раза тонула в пути.
Лишь Давиду стеснило дыханье, он стал поневоле
Низким голосом петь, как певать не случалось дотоле.
Соломона был нрав безупречен, но царский удел
Лег пятном на него, и венца он носить не хотел.
Даже явное видеть Иосиф не мог из колодца,—
Лишь веревку с бадейкой, которой вода достается.
Хызр коня своего повернул от бесплодных дорог,
И полы его край в роднике животворном намок.
Увидал Моисей, что он чаши лишен послушанья,
И о гору «Явись мне» сосуд он разбил упованья.
Иисус был пророком, но был от зерна он далек,
А в пророческом доме не принят безотчий пророк.
Ты единственный смог небосвода создать начертанье,
Тень от клюшки один ты накинул на мяч послушанья.
На посланье — печать, на печати той буквы твои.
Завершилась хутба; при твоем на земле бытии.
Встань и мир сотвори совершеннее неба намного,
Подвиг сам соверши, не надейся на творчество бога.
Твой ристалищный круг ограничен небесной чертой,
Шар земной на изгибину клюшки подцеплен тобой.
Прочь ничто удалилось, а бренность не вышла на поле,—
Так несись же, скачи — все твоей здесь покорствует воле!
Что есть бренность? Из чаши похитит ли воду твою?
Унести твою славу по силам ли небытию?
Ты заставь, чтоб стопа небытья в небытье и блуждала,
Чтобы бренности руку запястие бренности сжало.
Речь дыханьем твоим бессловесным дана существам,
Безнадежную страсть исцеляет оно, как бальзам.
Разум, вспомоществуем твоим вдохновенным уставом,
Спас нам судно души, погибавшее в море кровавом.
Обратимся к тебе, обратясь к девяти небесам,
Шестидневный нарцисс — украшенье твоим волосам.
Наподобье волос твоих мир всколыхнется широко,
Если волос единый падет с головы у пророка.
Ты умеешь прочесть то, чего не писало перо,
Ты умеешь узнать то, что мозга скрывает нутро.
Не бывало, чтоб буквы писал ты своими перстами,
Но они никогда не стирались чужими перстами.
Все перстами сотрется, лишится своей позолоты,—
Только речи твои не доставили пальцам работы.
Стал лепешкою сладкою прах из-под двери твоей,
Улыбнулись фисташкою губы, кизила алей.
Хлеба горсть твоего на дороге любви, по барханам,
Это на сорок дней пропитанья — любви караванам.
Ясный день мой и утро спасенья везде и всегда!
Я у ног твоих прах, ибо ты мне — живая вода.
Прах от ног твоих — сад, где душа наполняется миром,
И гробница твоя для души моей сделалась миром.

Низами"Пять поэм"