Николай Евгеньевич Ончуков Неизвестные страницы жи

Блаженкова Татьяна Александровна.
Сенаторов Павел Петрович.

Мы не ставили перед собой целью написать всеобъемлющую биографию Николая Евгеньевича Ончукова – выдающегося собирателя русского фольклора,
оставившего также заметный след в этнографии и краеведении. Его собирательская
и научная деятельность достаточно хорошо изучена – интересующихся ею отсылаем
к трудам специалистов, в частности Т.Г. Ивановой, А.Л. Налепина и других. Наша
задача – рассказать о малоизвестных и пока вообще неизвестных страницах его
замечательной жизни.

Детство и отрочество
Николай Евгеньевич родился 3 марта 1872 года в г. Сарапуле Вятской губернии в семье Ончуковых - Евгения Ивановича и Марии Владимировны (в девичестве Башмаковой), принадлежавших к родам слободских и вятских купцов.

Дед Николая, слободской купец Иван Иванович Ончуков был скупой, но очень религиозный, знал грамоту, читал священные книги. В жизни своей он раза два был в монастырях на Соловецких островах. Вина не пил, но нюхал табак. Мог легко починить изломанный стул или стол. У него в комнате всегда были пила,топор, молоток и другие столярные инструменты. С ростом торговли и конкуренции в Слободском он переехал со своей семьей: женой Александрой Петровной, пятью дочерьми и четырьмя сыновьями в Воткинский завод, оставив в родном городе двух
старших дочерей, уже выданных в замужество за местных жителей. По приезде в завод Иван Иванович купил дом, выстроил овчинную, занял лавку и стал заниматься обычным делом - покупать овчину, выделывать её, шить полушубки и прочий меховой товар, для чего каждую весну приходили наниматься из Слободского овчинники и швеи. А уже зимой, в сезон продаж,Иван Иванович, его сыновья и приказчики торговали готовым
товаром в лавке и на ярмарках. Для расширения торговли была занята лавка в Сарапуле, где в основном работали сыновья Ивана Ивановича, Евгений и Владимир. Сарапул им так понравился,что впоследствии, с согласия своего отца, они переехали жить туда, выстроили дом.

Рождение Николая стало причиной смерти его матери, она захворала и спустя три месяца после родов умерла. Поэтому маленьких Николая и его сестру Сашу отправили в Воткинский завод на воспитание к бабушке или бабиньке, как ее звали внуки. Бабинька любила Николая пуще всех внучат, за то и он ее любил пуще всех. Бабинька и дедушка в Николае души не чаяли и всячески его баловали, по причине этого он рос капризным и своенравным, но был находчивым и незастенчивым ребенком.
Например, если спрашивали Николая, зачем ест сахар с чаем, он говорил: «я маленький», а если спрашивали, зачем пьет много чаю, говорил: «я большой!».
Каждый год Николай с бабинькой ездил в Сарапул навещать отца.

В один из приездов загорелся стоявший неподалеку дом купца Шитова. Никто не предполагал, что пожар распространится далеко. К несчастию ветер дул в сторону дома Ончуковых. Огонь перебрасывало с дома на дом, и когда он подобрался уже совсем близко, стали собирать товар и имущество.Дети растерялись, Саша, которой тогда было около восьми лет,схватила сестру Любочку и Николая за руки и увела их за баню.Пожар бушевал, скоро на спрятавшихся детях стали тлеть платья, и они непременно сгорели, если бы их не увидала старшая сестра Юля и не увела из-за бани. Испугавшись пожара, Николай стал так сильно заикаться, что иногда не мог произнести даже слова. Дом их сгорел, как и большая часть имущества, посуды, серебра и товара, а если что и не сгорело, то многое, как водится, добровольные тушители пожара затащили по ошибке к себе домой.

Отец Николая, его дядя и крестный Владимир, принуждены были стать на квартиру. Между тем они за семьсот рублей купили место на Вятской улице и стали строить новый дом. Бабинька на это время увезла Николая, Любу и Сашу в завод. К несча-
стью, в заводе Любочка заболела либо скарлатиной, либо оспой и умерла.

Бабинька и дедушка постепенно женили и выдали в замужество всех своих детей. Это позволило бабиньке переехать к сыновьям в Сарапул на постоянное житье. Вместе с ней приехал и Николай. Саша осталась в заводе. Новый дом еще не был достроен, окна второго этажа не имели рам. Тем не менее, сестры познакомили Николая с домом, водили на террасу и в огород, в котором росла тогда еще только трава, но среди огорода стояла баня, а в одном углу был отгорожен сад, где сестры сажали
цветы. Впоследствии их дядя Владимир разовьет из этого увлечения собственное дело, которое после его смерти успешно продолжит жена - Александра Анатольевна Ончукова (по второму мужу Попова).

Отца Николай застал уже сильно хворым, в доме как в аптеке пахло лекарствами. Еще лет семь назад Евгений Иванович ездил на ярмарку в Мензелинск и застудил ногу, доктора ногу вылечили, при этом запретили ему ездить на ярмарки. Обстоятельства
же сложились так, что ездить пришлось, так он вторично простудил ногу, но вылечить уже не смог. Сначала он ходил с палкой, потом уже с костылями. Нога начала гнить, он окончательно слег в постель и уже больше не вставал. Именно эта болезнь не дала возможности сблизиться отцу и сыну. Лицо Евгения Ивановича было искажено муками боли, это его выражение маленький Николай по ошибке принимал за злобу и угрюмость, и очень боялся отца.

Когда Николаю исполнилось семь лет, его определили в приходское училище, в котором тогда преподавали только учительницы. Учился он в 1-м классе плохо и кое-как был переведен во 2-й. Товарищей из учеников у Николая не было. Дома, когда
сестры играли в куклы, он играл с ними, вернее мешал: своих игрушек у Николая не было, и он отнимал их у сестер.

Как и все дети, Николай очень любил сказки. «Я рано пристрастился к чтению и чи-
тал, конечно, сказки. И слушать их я любил очень. Бывало, новый кучер или кухарка от меня не отвяжутся» – вспоминал он. В училище Николай пристрастился к чтению. Сначала он, конечно,читает сказки, которые брал у товарищей или покупал на пятаки, выклянченные у бабиньки. Купил и читал по ее совету «Жития Филарета Миластиваго и Иоанна Новгородского» с картинкой, как последний на черте в образе
лошади с крыльями с пламенем из ноздрей и копьевидным хвостом полетел в Иерусалим к заутрени. От сказок Николай перешел к более серьезным книгам,таким как Приключения капитана Гаттераса» Жюля Верна, выдававшимся в училище отличившимся ученикам для прочтения на дом. Учительница Варвара Ивановна читывала иногда им
кое-какие книги, особенно понравились Николаю: «Кавказский пленник» и «Бог правду видит». Из класса в класс переводили по отметкам. Во втором классе Николай стал учиться еще хуже, отчасти, может быть, и из-за заикания, так как не мог отвечать
выученный урок, а только краснел и топтал ногою. Поэтому его оставили на второй год.

Евгению Ивановичу становилось все хуже, собрался докторский консилиум, и доктор Егоров советовал отпилить ногу,прося за это сто пятьдесят рублей, останется он после этого жив или нет, за это врач не ручался. В Троицын день ему назначили
операцию. Часов в девять утра в доме Ончуковых собрались все сарапульские доктора: Гридин, Добронравов, другие и, конечно, Егоров. Евгения Ивановича положили в зале на стол, дали понюхать хлороформу и, когда он уснул, начали ампутацию, пилили три раза, больше было нельзя, но гниль все-таки полностью
убрать не смогли, предрекая, что через некоторое время болезнь дойдет до мозга, и он сойдет с ума. Тем не менее, после операции Евгению Ивановичу стало легче, нога зажила, он стал ходить по комнате, потом по двору и даже раза два ездил в город.
Он очень удивлялся, глядя на Сарапул, большому количеству построенных домов. Да и как не произойти большим переменам,если Евгений Иванович не выходил из своей комнаты в целом лет семь или восемь.

В 1880 или 1881 году приехал из завода в Сарапул учиться в реальное училище двоюродный брат Николая, сын Феопента Васильича Глазырына Коля. Они сдружились. Коля Глазырин увлекался механикой, постоянно что-то стругал, клеил, и все
выходило у него хорошо. Николай же увлекался тем, о чем читал в книге, тут же начинал это делать и бросал, как только читал про другое, поэтому ничего и никогда не доводил до конца. Во втором классе он, благодаря своему соседу Олеже Мартынову,начал курить, а так как денег на табак не было, то он либо курил махорку с кучерами, жившими у них, либо табак, добытый из окурков, оставленных дядей Владимиром в цветах или пепельнице. Об этой привычке Николай Евгеньевич впоследствии сильно сожалел, так как она серьезно подорвала его здоровье.

В 1881 году у брата Евгения Ивановича Владимира в отношениях с Александрой Анатольевной Азиатцевой рождается дочь Фаина. Александра Анатольевна была на 17 лет моложе Владимира Ивановича и очень красива, но не являлась ему ровней (дочь крестьянина села Кигбаева), по этой причине Иван Иванович не давал благословления на брак сына.

Юлия, старшая сестра Николая, заневестилась, с осени 1881 года её стали сватать. Выбор пал на Павла Ивановича Барабанщикова. Барабанщиковы были богатые купцы-кожевенники. Жених Юле понравился, и порешили свадьбой. Жених каждый день ездил обедать и ужинать, возил подарки, девушки шили приданое, им жених подарил по серебряному наперстку, а в девичник по коробке конфет. Евгению Ивановичу сшили новый халат. Свадьба была в воскресенье в Покровской церкви часов в пять вечера. После венчания девушки и кавалеры приехали в дом невесты танцевать, а молодые уехали в дом жениха, находившийся около самого длинного моста у Сарапулки. На другой после свадьбы день был большой вечер у жениха. На свадьбу к Юлии приехал из Воткинского завода дед Иван Иванович, но уехать обратно у него не вышло, его, крепкого, ни разу не болевшего, почти подряд три раза ударил инсульт, в результате чего парализовало правую сторону тела и отняло язык.

13 февраля 1881 года произошло второе горе – в муках и стонах умер отец Николая, Евгений Иванович. После его похорон в доме еще стало пусто и тоскливо. Прошли зима, лето и наступила осень 1882 года. Агния вышла из четырехлетней прогимназии, Соня и Саша - из приходского училища. Никто из них не продолжил учения в открытой к тому моменту гимназии, и все об этом впоследствии сожалели. Агния в свои 16-17 лет считалась из первых красавиц города. Ее стали сватать. Заблагорассудили отдать за мещанина Н.Ф.Мельникова. Мельниковы были зажиточные мещане, торговали
сыромятным товаром, у них была кожевня, где его выделывали. Агния не хотела за него идти, ревела, упиралась. Но дядя Владимир постращал, что выгонит ее из дому, и она, испугавшись,согласилась. Жених стал ездить обедать, девушки шили приданое. Настал день свадьбы, плакали и веселились как на Юлиной свадьбе, только невеста была печальна (она шла против воли). У Юли в это время уже родился сын: Коля.

К зиме бабинька Николая стала хворать и слегла окончательно. На первой неделе февраля была уже без памяти, а 13 февраля 1883 г. настал последний день ее жизни. После похорон в доме стало еще пустее и тоскливее. Соня сразу уехала в Воткинский
завод, Саша и Николай остались жить с дядей Владимиром, который, наконец, венчается с Александрой Анатольевной Азиатцевой. В 1883 году у них рождается вторая дочь - Юлия. В 1887 и 1888 годах у Владимира Ивановича и Александры Анатольевны Ончуковых рождаются еще две дочери - Лидия и Мария. Семья для содержания себя начинает заниматься цветоводством и садоводством.

Николай продолжал учиться в приходском училище, ему стала нравиться история, и в третьем классе он уже получал первые пятерки, в основном по истории и за стихотворения: «Бедта Пропондик», «Утопленник», «Бородино», «Полтавский бой» и
другие. Из домашних книг читал тогда уже романы из «Сына отечества»: «Тайны гор» и другие.

На 1884 год Владимир Иванович от своего имени объявил по Сарапулу купеческий капитал по 2-й гильдии с внесением в его купеческое свидетельство детей умершего брата, Евгения Ивановича. Но уже в марте 1885 года зачислен с племянниками своими в число местных мещан. До этого в статус мещан со всей своей семьей перешел и брат Владимира Ивановича Николай. Видимо сложившиеся экономические условия сделали торговлю овчинным товаром сложной и невыгодной. Владимир Иванович сам идет работать в приказчики. В эти же годы выданы в замужество сестры Николая - Софья (в замужестве Русанова) и Александра (в замужестве Шмидт).

В 1890 году после окончания приходского и уездного училищ Николай едет на обучение в Казанскую земскую фельдшерскую школу, которую заканчивает в 1893 году с получением звания фельдшера и, по этой причине, в том же году его исключают из
числа мещан. В этом же году на работе от сердечного приступа умирает его дядя и крестный отец Владимир Иванович Ончуков, в семье которого Николай живет. Обстоятельства складываются так, что он должен поступать на фельдшерскую службу. Можно сказать, что этими событиями закончились детские и отроческие годы Николая Евгеньевича, началась самостоятельная взрослая и совсем другая жизнь.


VIA DOLOROZA
Имя моего деда - Николая Евгеньевича Ончукова - хорошо известно лишь в довольно узком кругу фольклористов, этнографов и историков краеведения. Между тем это «классик русской фольклористики» («Огонек», № 32, 1989 г.), один из столпов среди собирателей русского фольклора, первооткрыватель былин на Печоре, составитель ставших классическими собраний «Печорские былины», «Северные сказки» и уникального по своему содержанию сборника «Северные народные драмы».

В какой-то момент отрочества у меня прорезался интерес к своим предкам по материнской линии. Я знал, что бабушка – Александра Петровна – умерла 12 марта 1946 года, не дожив ровно пяти месяцев до моего рождения. Кое-что из ее биографии по семейным разговорам было мне известно. Про деда же я почти ничего не знал, слышал, мельком, что в двадцатых годах он уехал в Ленинград и пропал. Мама
моя – Ариадна Николаевна – была тогда младенцем, совсем его не помнила, просветить меня не могла и посоветовала расспросить жившую с нами бабушкину сестру – П.П. Щипцову, она, мол, его хорошо знала. К ней я и обратился.

- Николай Евгеньевич интересный был человек – задумчиво сказала Пелагея Петровна, сказки собирал, газету в Сарапуле до революции издавал, «Прикамская жизнь» называлась. Очень много ездил, часто подолгу не бывал дома. Я достал старинный семейный альбом и попросил ее показать фотографию деда. К нашему общему удивлению оказалось, что его фотографий нет. Ни одной. Как так получилось, баба Поля объяснить не смогла.
- Были фотографии, были… Затерялись, видно, при наших переездах.

Зная сейчас много больше, думаю, что баба Поля лукавила,скорее всего, знала она о судьбе деда и догадывалась о причинах исчезновения фотографий. Тогда я этим и удовлетворился, а очень жаль. Пелагея Петровна могла много чего рассказать…
В последующем мои профессиональные интересы оказались в области, очень далекой от народного творчества (я геолог). Но вот, однажды, где-то в середине семидесятых годов, будучи в гостях у своих друзей, я случайно взял в руки сборник каких-то
сказок и так же случайно раскрыл его на библиографии. Фамилия «Ончуков», да еще с инициалами Н.Е., сразу бросилась мне в глаза. И я начал дилетантскую, но дотошную поисковую работу, которая вскоре захватила меня с головой и не оставляет до сих пор.

Выяснилось, что в Центральном государственном архиве литературы и искусства (ныне Российский государственный архив литературы и искусства, далее - РГАЛИ) есть фонд Николая Евгеньевича, однако архив этот в советское время для пришедшего, что называется, с улицы, пусть даже родственника интересующего его человека, был закрыт наглухо. Даже в знакомстве с описью материалов фонда мне категорически отказали. Попасть в архив я смог лишь десятилетия спустя. Фонд деда таил интереснейшие документы, без которых описание нескольких последних лет его жизни было бы невозможно. Но об этом позже.

Казанские и московские библиотеки, те самые знаменитые сборники с интереснейшими вступлениями деда. Прочитаны также написанные прекрасным языком статьи в «Живой старине» и других дореволюционных и советских журналах и сборниках, журнальные рецензии на работы коллег, часто подписанные просто Н.О. или Н.Е.О. Читать послереволюционные журнальные публикации было и интересно, и неприятно. По мере приближения к тридцатым годам дискуссии о фольклористике и краеведении приобрели
недобрую политическую окраску, стали жестче, зазвучали враждебные упреки оппонентам вперемежку с дифирамбами партии,правительству и лично товарищу Сталину – отцу, учителю и лучшему другу всех фольклористов и краеведов.

Знакомясь с литературным наследством деда, я заметил,что число и без того нечастых послереволюционных публикаций Николая Евгеньевича к концу двадцатых годов стало постепенно сходить на нет, а к 1930 году они и вовсе исчезли. Я
начал предполагать, что жизнь его к этому времени оборвалась. Однако в специальной периодике того времени некролога, посвященного Николаю Евгеньевичу, не нашлось (по случаю смерти его достаточно известных коллег некрологи печатались
исправно). Вскоре мне в руки попал пятый том «Краткой литературной энциклопедии», скупо поведавший, что Николай Евгеньевич был незаконно репрессирован, умер 6 марта 1942 года в Пензе и посмертно реабилитирован. Как выяснилось гораздо позже, в крошечной статье, написанной К.В. Чистовым, содержатся сразу три ошибки: Николай Евгеньевич умер не шестого, а одиннадцатого марта, не в Пензе, а в п. Ахуны Пензенской области, а его посмертная реабилитация произошла гораздо позже и только после моего вмешательства.

Постепенно стали накапливаться подробности жизни деда. После окончания в 1893 году Казанской земской фельдшерской школы он работал деревенским фельдшером в Вятской и Пермской губерниях и фельдшером в больнице пермской пересыльной тюрьмы, откуда, по его словам, «… за сношения с политическими… за передачу им писем, книг и пр. … был уволен со службы и отдан под надзор жандармской власти".

На рубеже веков Николай Евгеньевич приезжает в Петербург,где устанавливает связь (возможно, через своего земляка-сарапульца Д.К. Зеленина, этнографа и фольклориста, впоследствии профессора Ленинградского университета)с этнографическим отделением Императорского Русского географического общества (ИРГО), отправляющего его в первое и многие последующие этнографические путешествия.

В 1901 г. Николай Евгеньевич продолжил свое образование, поступив вольнослуша-телем в Петербургский Археологический институт по специальности «церковная археология» и окончил его со званием члена-сотрудника, которое давалось лицам, не имевшим предыдущего высшего образования.

В советские уже времена (1921-1924 гг.) Николай Евгеньевич - преподаватель кафедры русского языка и словесности педагогического факультета Пермского университета, работает в Иркутске, позже - в разных ленинградских научных учреждениях и, наконец, становится доцентом Ленинградского университета!
Поражала география его странствий – Печора, Вишера,Украина, Кавказ, Урал, Сибирь, Забайкалье, Поволжье…

Неоценимой заслугой деда перед русской литературой стало его участие в судьбе случайного знакомого - никому тогда не известного Михаила Пришвина. Позволю себе первое отступление от основной темы и приведу длинную цитату из рассказа Михаила Михайловича «Охота за счастьем»: «Средств существования у меня не было и на руках начиналась семья. Покинув службу, я не стал себе приискивать другую. Предполагая заняться переводами или агрономической литературой, я поселился в предместьях Петербурга, за Малой Охтой, в конце Киновийского проспекта, на котором росли березы, окруженные капустниками. Тут я пробовал писать повести,которые мне возвращались редакциями… К моему счастью в тех же капустниках Киновийского проспекта начинал свою карьеру бывший провинциальный фельдшер, теперь известный этнограф, Н.Е. Ончуков. Посвященный мною в мои детские мечты о какой-то Азии, он стал уверять меня, что Выгозеро, Архангельской губ., вполне соответствует моей мечте, и что мне непременно надо поехать туда. Ончуков познакомил меня с академиком Шахматовым, который кое-чему научил меня, достал мне открытый лист от Академии Наук… Я отправился на север для записей…».

В поездке Пришвин встретил местного сельского учителя – увлеченного краеведа Петра Петровича Ползунова, только что купившего редкий тогда фотоаппарат. Вместе они и начали осваивать эту новую технику. Свои путевые заметки и прекрасные
фотографии они нахально предложили издать не кому-нибудь, а знаменитому Девриену. Отказа не последовало - в те годы этнография и фольклористика были в большой моде у петербургских читателей и издателей. В результате на свет появилась чудесно
изданная, богато оформленная первая книга М.М. Пришвина - «В краю непуганых птиц». На титульном листе значилось: «С 66 рисунками по снимкам с натуры автора и П.П. Ползунова». Книга вызвала большой интерес и получила всеобщее признание.
Пришвин знакомится с председателем ИРГО - известным путешественником Семеновым Тян-Шанским - избирается действительным членом общества и пишет впоследствии: «…с тех пор звание этнографа сопровождает меня через всю жизнь. Хотя я наукой этой не занимался и не очень даже уверен, что это наука». Сказки, собранные Пришвиным в Выговском крае, Николай Евгеньевич включил в свой сборник «Северные сказки», удостоенные большой золотой медали Императорского русского географического общества.

Однако вернемся к теме. При любой возможности я шел по следам деда – музей в Сарапуле – он был одним из его основателей, петербургские адреса – Большая Гребецкая (ныне Пионерская) улица, Аптекарский проспект – там он жил, угол 9 линии и набережной лейтенанта Шмидта – там находился Археологический институт. Университеты в Петербурге и Иркутске… В Пензу я опоздал – его последний дом на улице Гоголя уже снесли, на этом месте был пустырь, но почти загородная
маленькая церковь св. Митрофания Воронежского при старинном кладбище, прихожанином которой он был,все так же действовала.

Дала свои плоды моя переписка с подразделениями МВД в Ленинграде,КГБ и ФСБ в Пензенской области, а также работа в РГАЛИ, что, в конце концов, позволило, пусть и недостаточно детально, восстановить хронологию последних лет жизни деда.
Начать печальный рассказ о них придется издалека. Февральская революция застала Николая Евгеньевича в ставшем родным Сарапуле. Газета «Прикамская жизнь», которую он основал, издавал и редактировал с 1 марта 1909 г., 11 марта 1917 г. была закрыта, считается, что за проявленные издателем монархические настроения (кстати, одним из постоянных авторов газеты была и моя бабушка Александра Петровна, писавшая под псевдонимом Гугай (В "Северных сказках" есть разъяснение: жители деревни Корельский остров так называют филина).

Октябрьский переворот приводит к гражданской войне, шедшей вначале с переменным успехом. В Сарапуле то красные, то белые, ни тех, ни других не упрекнешь в отъявленном гуманизме: кровь - рекой. В августе 1918 года город занимают белогвардейские и чехословацкие войска так называемой «Уфимской директории»,
но уже 4 октября город освобождает 2-я армия красных. В 1919 году фронт братоубийственной войны снова проходит через Сарапул - 4 марта началось насту-пление на запад Сибирской армии Колчака, в результате которого город занимают войска генерала Гайды. 28 апреля Красная армия переходит в контрнаступление,
под влиянием его успехов городское управление издает приказ об эвакуации.

Николай Евгеньевич, уходя вслед за колчаковскими войсками, оказывается в Перми и далее в Омске. Там временным источником его существования становится работа хроникером, репортером газеты «Наша Заря». Контора и редакция газеты помещались в здании Московских торговых рядов на Любинском проспекте. Редактором ее был Иван Владиславович Галецкий. Прошу прощения за очередное большое отступление, но этот человек его заслуживает.

И.В. Галецкий с золотой медалью окончил гимназию в Пензе и поступил в Военно-медицинскую академию. Учеба в ней прервалась в 1894 году из-за ареста по делу народовольца М.С. Александрова и ссылки в Архангельскую губернию. Во время ссылки Галецкий работает в управлении строительства железной дороги Вологда -  Архан-гельск, принимает участие в научных экспедициях по Северной Двине и на Соловки. Здесь он начал изучать право, что позволило ему после ссылки заняться
адвокатской практикой в Пензе, а с 1901 года - в Архангельске. С 1905 г. И.В. Галецкий издает в Архангельске газету «Северный листок». В том же году избирается председателем Архангельского губернского комитета партии конституционных демокра-
тов («кадетов»), а в 1906 году - депутатом Первой Государственной Думы. В Думе работал активно, его выступления касались вопросов отмены смертной казни, автономии Польши, свободы личности, особенно яркими были речи по поводу независимости суда. После роспуска Думы подписал известное «Выборгское
воззвание», за что отбыл трехмесячное заключение в Архангельском тюремном замке. Вплоть до 1916 года входил в «Общество изучения Русского Севера», состоял в его правлении. В 1917 году И.В. Галецкий уезжает в Москву, исчезает из вида и
вновь появляется только в августе 1918 года в Омске. После Омска следы его окончательно потерялись.

«Наша Заря» пользовалась популярностью среди читающей омской публики, но работать в ней Н.Е. Ончукову пришлось всего около трех месяцев – в том же 1919 году газета была закрыта Колчаком, как свидетельствует сам Николай Евгеньевич, «за напечатывания по делу убийства Николая II».

Красная Армия успешно продвигается на восток. Из Омска Николай Евгеньевич эвакуируется в Новосибирск и затем в Иркутск. Дальнейшее отступление прерывают по его словам «заградительные отряды». Обратный путь на запад был постепенным и долгим. Весной 1920 года в Иркутской губернии – сыпной тиф, мобилизация всех медиков. Николай Евгеньевич направляется на борьбу с эпидемией в г. Мысовск (ныне г. Бабушкин, Бурятия), расположенный на кругобайкальской железной дороге, и 7 месяцев работает эпидемфельдшером. По возвращению в Иркутск он делает безуспешную попытку повысить свою квалификацию на медицинском факультете университета, но не был принят студентом из-за возраста (48 лет!) и длительного перерыва в лечебной практике – тиф, видимо, был не в счет. Впрочем, несмотря на возраст, он поступает на историческое отделение того же университета. Вскоре Николай Евгеньевич становится профессорским стипендиатом при кафедре истории русской литературы, но, где-то через год, его выводят за штат, оставляя без денег и пайка. С трудом пережив тяжкие времена на случайных заработках, Николай Евгеньевич получает приглашение на кафедру русского языка и словесности педагогического факультета Пермского государственного университета (по справке ПГУ и Пермской энциклопедии осенью 1921 года, по Т.Г. Ивановой (см. ее статью «Н.Е. Ончуков и судьба
его научного наследия» в журнале «Русская литература», № 4,1982 г.) и Уральской энциклопедии - в 1922 г., что, видимо, неверно). Здесь он работает преподавателем-ассистентом два учебных года и в 1923 году возвращается в Сарапул.

К недолгому пребыванию в Сарапуле относится расторжение его церковного брака (17.10.1924 г.) с моей бабушкой - Александрой Петровной; последние бурные годы семьи практически уже не было. В декабре 1924 года Николай Евгеньевич перебирается в любезный ему Ленинград, где продолжает преподавательскую работу – читает курс фольклора и ведет семинары на факультете языкознания и материальной культуры Ленинградского государственного университета. В Ленинграде он снова обретает семью - 9 апреля 1929 года Николай Евгеньевич регистрирует брак с Анной Александровной Булавкиной, весьма неординарной женщиной, о предыдущей жизни которой также необходимо хотя бы вкратце рассказать.

Анна Александровна родилась 23 июля (7 августа) 1882 года в Ревеле (сейчас Таллинн). На первом году жизни она потеряла мать, а в 12 лет и отца, оставшись
с мачехой. Чтобы заработать на жизнь она до окончания Ревельской женской гимназии давала частные уроки, а с 1899 по 1907 г. стала преподавать русский язык, естествознание и географию в приготовительных школах Плейшнера и Подчерниковой.
В 1907 г. Анна Александровна переезжает в Петербург и в следующем году поступает на основное отделение Высших женских естественнонаучных курсов, соответствующее естественному отделению физико-математического факультета университета.
Эти курсы были созданы в 1903 году на базе частной женской гимназии М.А. Лохвиц-кой-Скалон, ставшей их собственницей и начальницей. Высокое качество четырехлет-него образования на курсах обеспечивалось привлечением к обучению слушательниц
профессорско-преподавательского состава Санкт-Петербургского университета. Так, на курсах преподавал профессор ботаники В.Л. Комаров, будущий президент АН СССР, с которым Анне Александровне суждено было работать многие годы. Обучение на курсах Анна Александровна закончила в 1915 г. и несколько позже выдержала экзамены в физико-математической комиссии Петроградского университета в объеме курса мужских гимназий с получением диплома первой степени. Она работает в Главном ботаническом саду и в Петроградском университете в качестве ассистента В.Л. Комарова, в описываемое время - в Ленинградском ботаническом институте АН
СССР.

Устоявшейся и, наконец, более или менее налаженной и благополучной жизни деда приходит конец. Его первый шаг по крестному пути, продлившемуся почти 12 лет и завершившемуся, как полагается, Голгофой, был сделан 1 сентября 1930 года. В его квартире на Аптекарском проспекте появляются вооруженные люди - доцента Ончукова арестовывают и помещают в камеру 728 Дома предварительного заключения № 2. Что это за дом? Во всех известных мне источниках Ленинградским ДПЗ или ЛенДПЗ, без всякого номера, называется мрачная тюрьма на Шпалерной, 25. Однако, если судить по номерам камеры и самого дома, то, скорее всего, это печально знаменитые «Кресты» - на Шпалерной всего 385 камер, в «Крестах» около 1000. Косвенно догадку о «Крестах» подтверждает В.В. Чернавин, упомянувший в своей книге «Записки вредителя», что арестованных краеведов тогда держали не только на Шпалерной, но и в «Крестах», и в тюрьме на Нижегородской (относительно небольшой).

Причины его ареста А.А. Булавкина объясняет так (документ в РГАЛИ:
в нем и во всех последующих документах, а также в выдержках из них, по
мере возможности сохранены орфография и пунктуация подлинников): "Суть предъявленного Н.Е. обвинения... сводилась к тому,что он писал против большевиков в газетах, попав в оккупацию Колчака /сохранилась одна заметка с его подписью/. Арест был вызван доносом полусумасшедшего человека, перечислившего в своем дневнике всех краеведов, работавших в Ленингр. секции Краеведческого об-а /Н.Е. служил в ней 1 год секретарем/. Вся секция была арестована, как «замышлявшая заговор против совет. власти».

Девятью годами позже версия об аресте в 1930 году «по делу антисоветской организации краеведов» прозвучит и от самого Ончукова во время следствия по его уголовному делу. Надо сказать, что в 1929-1930 гг. существовали сразу два
«дела краеведов» – разгром краеведческого движения стремительно набирал обороты. Разобраться в них оказалось очень непросто.

С осени 1929 года в Ленинграде началось следствие по так называемому «Академичес-кому делу», известному еще под несколькими названиями («Дело Платонова – Тарле» и др.). Суть его сводилась к следующему: группа лиц из числа ученых-историков составила монархический заговор. Не рассчитывая собственными силами захватить власть, эта группа вошла в тайное соглашение с правительством Германии, которое обещало ей поддержку военной силой. Следователями по «Академическому делу» были С.Г. Жупахин, А.А. Мосевич, А.Р. Стромин, В.Р. Домбровский, А.М.Алексеев, А.Н. Шондыш и многие другие, вплоть до молодых практикантов ОГПУ. Следовательская бригада создала (предполагается, что с подачи А.Р. Стромина, в то время начальника 3 отделения информационного отдела секретно-оперативного управления полномочного представительства ОГПУ по Ленинградскому военному округу. Расстрелян в 1939 г.)и стала раскручивать краеведческую часть многосложного сценария дела. Была арестована группа краеведов, включавшая и членов Центрального бюро краеведения РСФСР (далее – ЦБК). Арестовывались ученые Москвы, Ленинграда, Киева, Харькова, Саратова, Тифлиса,а также бывшие офицеры - сотрудники академических институтов и даже ленинградские священнослужители. В общей сложности было арестовано несколько сотен человек. «Академическое дело» известно сравнительно мало, поскольку суда, даже закрытого, по нему не было. Приговоры по нему выносились внесудебными органами ОГПУ в три приема: в феврале, мае и августе 1931 г. Группу бывших офицеров гвардии, работавших в различных учреждениях Академии Наук, приговорили к расстрелу, часть проходивших по делу получила различные сроки. При разновременных постановлениях все перепуталось: ключевые «преступники» (С.Ф. Платонов, Е.В. Тарле, Н.П. Лихачев и др.) отделались ссылкой.

Весной-летом 1930 года крупный деятель краеведческого движения, ленинградский биолог Б.Е. Райков обвинялся в сопротивлении политике Наркомпроса РСФСР и критике его политизированных школьных программ. Вместе с ним к следствию привлекли и активистов ЦБК Г.А. Штерна, Г.Э. Петри и других. По решению следователя ленинградского ОГПУ А.Н. Шондыша (патологический палач–«рекордсмен», лично расстрелявший более двух тысяч человек и, в конце концов, получивший свою более чем заслуженную пулю. Слабонервным читать документы о его «работе» убедительно не рекомендую)они стали фигурантами особого «Дела о контрреволюционной группировке в ЦБК» и получили по нему свои сроки. Сведений о привлечении Николая Евгеньевича к какому-либо из этих дел, хотя бы в качестве свидетеля, мне не встретилось.
Б.Е. Райков в своих многотомных автобиографических очерках перечисляет всех причастных к его «делу», однако в приложенном к ним огромном «Указателе имен» фамилии деда нет. Скорее всего, Николай Евгеньевич попал в поле зрения ОГПУ по «Академическому делу», именно как краевед, но, обнаружив в его досье работу репортером в занятом колчаковскими войсками Омске, в основу обвинения (о чем чуть ниже) лег именно этот факт.

Условия в Доме предварительного заключения (в мрачном фольклоре того периода аббревиатура ДПЗ известна расшифровкой «Домой Пойти Забудь»), по воспоминаниям бывших заключенных, были очень плохими. В камерах тесно и скучно, ни книг, ни газет. Вши, клопы… Кормят два раза в день, подают что-то вроде супа из чечевицы с запахом селедки и кусок хлеба. Допросы и свидания редки. Время от времени - обыски. Советская Фемида нетороплива - решение Особого Совещания при Коллегии ОГПУ выносится почти через девять месяцев после ареста деда - 20 мая 1931 г. (напомню, что именно в мае той же Коллегией вынесена часть приговоров по «делу Академии Наук»), а Николаю Евгеньевичу оно вручается лишь еще через месяц - 22 июня 1931 года. В этот день он пишет почтовую карточку жене (в моем архиве):
Милая, дорогая Аннушка!
Сегодня не дождался тебя на свидании, но получил гораздо большее - приговор: 3 года высылки в Северный край через Г.П.У. Т.е. поеду в арест. вагоне. Но это не беда. По получении письма сейчас-же приходи на свидание. Теперь уже вне очереди; разрешается кажется три раза. Это тебе объяснят в конторе. Хорошо бы подготовить чайник эмалирован. коричнев., стакан, стол. и чайн. металич. ложки, хорошо бы и чемодан, если бы можно было купить. Принеси заготовленную доверенность на
сберкнижку и на получение займов. С нетерпением жду тебя.
Целую. Твой Николай.
22/VI.31.

Приговор невероятно мягок - инкриминируемый Николаю Евгеньевичу пункт 11 статьи 58 УК РСФСР расстрельный. Впрочем, он явно притянут за уши. В редакции 1926 года этот пункт предусматривал уголовную ответственность за (цитирую) «… активные действия или активную борьбу против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственных или особо-секретных должностях при царском строе или у контр-революционных правительств в период гражданской войны…». Можно ли должность репортера захудалой газеты считать ответственной или особо секретной?

Николай Евгеньевич собирается в ссылку так же основательно, как в научную экспедицию и продолжает детально инструктировать жену. Вот еще две почтовые карточки (мой архив).
24|VI.31. Милая, дорогая Аннушка!
Получил приговор: три года высылки на поселение в Северный край. Направят сначала в Котлас, куда вероятно и ты можешь приехать во время отпуска. Теперь приходи на свидание вне очередн. дней. Пожалуйста, принеси доверенность на сберкнижки и на займы. Приготовь брезентовое пальто, 50 руб. денег, чайник,ложки метал. чайную и столовую, ножик, вилка, зеркало, ножницы, замок с ключом. Хорошо бы чемодан, если можно купить.Ходатайствуй о свидании без решетки, так хочется с тобой поговорить по человечески. Вероятно скоро отправят. Увидеться вероятно может будет не один раз. Береги свое здоровье дорогая и не забывай меня. До свиданья, твой Николай.
С нетерпением жду увидеть тебя. Приготовь сетку от комаров, она в чемодане.

Первоначальным пунктом ссылки действительно стал город Котлас (ныне Архангельская область). Здесь вспомнили о первой специальности, опыте Николая Евгеньевича и отправили его на борьбу с тифом. Позже его переводят немного южнее - в маленький городок Никольск (сейчас Вологодская область).

Анна Александровна обращается с просьбой о досрочном возвращении мужа из ссылки в правительственную комиссию по делам частных амнистий, возглавляемую старым большевиком П.Г. Смидовичем. Хранящаяся в РГАЛИ копия документа написана от руки карандашом, дата не проставлена, но он относится к концу лета или началу осени 1931 года.
т. Смидовичу
В Комиссию по досрочному освобождению
от Ончуковой А.А.
(Ленинград, Аптекарский проспект, д. 10, кв. 17)
Заявление
Ходатайствую о досрочном освобождении мужа моего Ончукова Николая Евгеньевича, приговоренного 20 сего мая к 3 годам высылки в Северный край с зачетом предварительного заключения с 1 сент. 1929 г. (правильно 1930 года, прим. автора). Он – член секции научных работников, крупнейший собиратель и исследователь русского фольклора в течении 30 л. Его собрания былин и сказок награждены в свое время золотыми медалями Географического об-а. Главнейшая его заслуга – открытие им в 1901 г. русских былин на Печоре, произведшее перелом
в деле научного исследования русского бытового эпоса. Сборник собранных Ончуковым на русск. Европейском Севере народных сказок, заключающий в себе свыше 300 номе-
ров, награжден Геогр. Об-ом большой золотой медалью. Этот сборник по указанию т. Бонч-Бруевича был одобрен Владимиром Ильичем. Сборник северных народных драм – единственное из имеющихся в печати собрание русской народной драмы. Его перу принадлежит 82 напечатанных работы, из коих 35 приходится на революционный период. Во время советск. власти он получил и исполнил (одно слово неразборчиво) 13 научных командировок в различ. части Союза от Рус. Географич. Об-а и др.
ученых организаций и правительственных учреждений. С середины августа 1931 г. Н.Е. Ончуков работает дезинфектором на тифозной эпидемии в г. Котласе. Работа эта
требует здорового сердца и физической силы, которой у него,как у человека умственного труда нет. Ему около 60 лет.
А. Ончукова

Как это ни удивительно, но Анне Александровне удается добиться досрочного освобождения мужа! Свою роль сыграло, видимо, то, что Смидович был знаком если не с самим Николаем Евгеньевичем, то наверняка с его работами – c 1927 по 1930 год
Петр Гермогенович руководил Центральным бюро краеведения. Ончуков 4 июля 1932 г. выезжает из Никольска в Котлас за документами об освобождении и 26 июля получает Удостоверение,выданное Полномочным представительством Северного края, в том, что он освобожден от административной высылки и имеет право свободного проживания на территории СССР. В августе Николай Евгеньевич возвращается в Ленинград. Но тут возникает серьезная проблема, решить которую помогает его давний хороший знакомый, тоже старый большевик - Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич (знакомец, между прочим, Григория Распутина!). Он запросто пишет прямо первому секретарю
Ленинградского обкома ВКП(б) С.М. Кирову (письмо в РГАЛИ).
10 апреля 1933 г.
№ 18913
Тов. Кирову
Дорогой товарищ,
Позвольте мне обратить Ваше внимание на положение одного из самых известных и лучших этнографов нашего времени, - Николая Евгеньевича Ончукова, на работу которого так  пристально обратил внимание Владимир Ильич и советовал,на основании всех тех материалов, которые он дал при своих научных исследованиях и экспедициях, сделать социологические выводы.
Он был по какому-то делу привлечен в ОГПУ, даже высылался и потом совершенно восстановлен в правах. Теперь ему не дают паспорт. А для него покинуть Ленинград, это значит покончить в настоящее время с своими научными работами, т.к. он находится уже в таком возрасте, что экспедиционная работа для него закрыта и осталось только одно из самых важных частей его научного творчества, - работа над собранным материалом, для чего нужно иметь под руками архивы и библиотеки, сосредоточенные в Ленинграде. Очень давно зная его и зная его совершенно советские настроения я очень просил бы Вас пересмотреть его вопрос и разрешить ему остаться в Ленинграде. Может быть для подробного изучения его личности Вы дадите разрешение на отсрочку, хотя бы выдачей временного паспорта на три месяца,
а за это время исследовали бы его личность. Конечно, еще было бы лучше, если бы ему вообще выдали паспорт, так как он очень изрядно стал работать, написал и прислал мне несколько весьма важных и нужных статей и так хотелось бы, чтобы эту
работу он мог продолжать.
Крепко жму Вашу руку, С коммунистическим приветом
Влад. Бонч-Бруевич

Вмешательство Бонч-Бруевича помогло!
Понятно, что о преподавании в Ленинградском университете для бывшего ссыльного не могло быть и речи. Николая Евгеньевича принимает научным сотрудником директор академического Института языка и мышления академик Н.Я. Марр. Еще до ссылки, весной 1930 года Николай Евгеньевич, рассчитывая получить персональную пенсию, начал собирать необходимые для этого документы. Его просьбу о назначении пенсии,
перечисляя многочисленные заслуги Ончукова, поддерживают выдающиеся ученые: Председатель Государственного Русского Географического Общества Ю.М. Шокальский, Ученый Секретарь этого общества академик В.Л. Комаров (будущий Президент АН СССР), директор музея антропологии и этнографии АН СССР академик Е.Ф. Карский, профессор Ленинградского университета С.П. Обнорский, член-корреспондент, старший этнограф АН СССР, профессор Ленинградского университета Д.К. Зеленин, директор Научно-исследовательского института сравнительной истории литератур и языков Запада и Востока, профессор Ленинградского университета Н.С. Державин (оригина-
лы представленных ими ходатайств переданы мной в РГАЛИ). Однако оформить пенсию Николай Евгеньевич тогда не успел, извещение Наркомпроса о назначении ему академической пенсии он получит лишь 5 ноября 1934 года.

Через три с половиной недели, 1 декабря 1934 года в коридоре Смольного грохнул роковой выстрел Николаева. Жуткое эхо этого выстрела громом покатилось по Ленинграду и области. Почти сразу началась зачистка города и его окрестностей
от людей, не имеющих абсолютно никакого отношения к убийству Кирова. В соответствии с нормативами, установленными «кровавым карликом» - наркомом внутренних дел Н.И. Ежовым, четыре тысячи наиболее враждебных (по усмотрению НКВД)«элементов» подвергаются немедленному аресту и после кратких, чисто формальных следствия и суда (длившихся в совокупности не более 10-15 дней) – расстреливаются. Десять тысяч менее враждебных «элементов» арестовываются и заключаются в лагеря или тюрьмы на срок от 8 до 10 лет. Но этого мало: 27февраля 1935 года Управление НКВД по Ленинградской области издает циркуляр «О выселении контрреволюционного элемента из Ленинграда и пригородных районов». Высылке подлежало 10-12 тысяч человек – члены семей осужденных и другие люди, происхождение или мышление которых вызывало хотя бы малейшее подозрение у органов».

Всего через месяц в эту мясорубку попадают и Николай Евгеньевич с Анной Александровной. Для них эхо смертельного выстрела в Смольном прозвучало 23 марта 1935 года. Решением Особого Совещания при НКВД СССР Ончуков, как социально
опасный элемент, лишается права проживания в 15 крупнейших городах страны и высылается из Ленинграда вместе с женой. Воспользовавшись правом выбора города для жительства, Ончуковы выбирают Пензу. Выбор этот оказался роковым. Впрочем, с большой вероятностью можно предположить, что роковым оказался бы и любой другой выбор.

1 апреля 1935 года Николаю Евгеньевичу вручают «Удостоверение» (документ в РГАЛИ).
Литер ______
Исх. № 4961
УДОСТОВЕРЕНИЕ
Дано Оперативным отделом УГБ УНКВД ЛО гр. Ончукову Никол. Евгеньев. с семьею в составе жены Ончуковой Анны Ал-ровны прожив. Аптекарский пр. Д 10, кв. 17 в том, что с их взято обязательство о выезде из пределов гор. Ленинграда в гор. Пенза в четырехдневн. срок, т.е. не позднее 4 апреля 1935 г.
Удостоверение надлежит пред’явить начальнику 17 отделения ЛГМ, в день от’езда в ТО на Лнг. Моск. вокзале и по приезде на место, в местный орган НКВД для регистрации.
Нач. Оперода УГБ УНКВД ЛО УГБ УНКВД ЛО
ОПЕРАТИВНЫЙ ОТДЕЛ
1 апреля 1935 г.

И вот тут, в казавшейся несгибаемой Анне Александровне что-то ломается. В тот же день она пишет заявление в прокуратуру.
Прокурору по надзору за органами НКВД
Ончуковой-Булавкиной
Анны Александровны
Заявление.
По постановлению НКВД от 1 апреля 1935 г. исх. № 4961 я подлежу выезду из Ленинграда вместе с моим мужем. Постановление НКВД я считаю неправильным по следующим основаниям. Мне 52 г. Я – дочь преподавателя, с 12 лет оказалась кру-глой сиротой и принуждена была зарабатывать деньги, чтобы кончить гимназию. По окончании была преподавательницей в г. Ревеле. С 1907 г. я поступила на В.Ж.Е.Н.*) курсы и по окончании их в 1912 г. получила должность ассистента. Попутно в это время сдала государственные экзамены при Ленинград. Государ. университете. С 1918 г. я приглашена на службу в Ботанический сад и Ленинградский Госуд. Университет в качестве ассистента, в которых и работаю по настоящий день. В Бине**) имею 4 награды за непрерывную ударную работу, веду в течении нескольких лет общественную работу по подготовке кадров. Я являюсь членом секции научных работников, билет № 5613, и имею непрерывный самостоятельный заработок; иждивенкой мужа не была за все время моего короткого замужества.
А. Ончукова
1 апр. 1935
Адрес: Аптекарский просп., д. 10, кв. 17
Примечания автора:
*) Высшие женские естественно-научные курсы
**) в виду имеется Ленинградский Ботанический Институт АН СССР

Это обращение, конечно, никакого результата не принесло и 4 апреля Ончуковы покидают Ленинград, как оказалось, навсегда. 7 апреля 1935 года Николай Евгеньевич регистрируется в Пензенском секторе НКВД. Надо полагать, что вместе с ним в Пензу приходит и его досье. Ончуковы поселяются на Архангельской площади. Анна Александровна не оставляет напрасных, безусловно, попыток вернуться в Ленинград. В следующем заявлении на эту тему (адресат в хранящемся в ЦГАЛИ черновике не указан, видимо, это органы НКВД) она пишет:
1 апреля тек. года мужу моему Н.Е. Ончукову предписано было Оперативным Отделом У.Г.Б. У.Н.К.В.Д. ЛО /исход. № 4961/ выехать из Ленинграда с правом жительства по С.С.С.Р. исключая 15 областей. Совершенно, без всякого основания, только потому, что я жена Н.Е. Ончукова, я подверглась той же участи. Прошу вернуть мне право жительства в Ленинграде на следующих основаниях:
1. Я с 1899 года непрерывно работаю на подготовку кадров начиная с приготовительных школ и до высших включительно, встречая неизменно доброе к себе отношение учащихся. Мною проведены курсы родного языка, географии и естествознания в приготовительных и средней школах, а с 1908 года – ботанические практикумы в высших школах, как-то: на Высших женских естественно-научных курсах при кафедре профессора В.Л. КОМАРОВА, ныне Виц-президента Академии Наук СССР, на
Высших Сельскохозяйственных Курсах при кафедре профессора В.Н. СУКАЧЕВА, в Государственном Географическом Институте /самостоятельно летом в поле/, с 1918 года по 1 апреля тек. года в Ленинградском Государственном Университете при
кафедре академика В.Л. КОМАРОВА. Кроме того, в Советское время я проводила методический практикум для преподавателей, практикум с лекарственниками, научно популярные экскурсии на экскурсионных станциях для широких слоев населения и для учащихся разного возраста от детей до студентов включительно. В течение нескольких последних лет работала на повышение квалификации садоводов и садовых рабочих в Ленинградском Ботаническом Институте Академии Наук и год тому назад в народном университете зеленого строительства.
2. Я с 12 лет живу собственным трудом, добывая средства к окончанию гимназии, высших курсов и университета.
3. Замужем не полных 6 лет.
4. На основной службе в Ленинградском Ботаническом институте Академии Наук считалась активным работником, получая денежные награды и ударные грамоты, отмечающие и мое участие в строительстве социализма в нашей стране.
5. Помимо педагогической работы, я являюсь научным работником, способным к кабинетной и полевой работе. Перу моему принадлежит ряд самостоятельных и коллективных работ. К последним относится участие в составлении флоры СССР и
Сорной флоры Союза.
В виду вышеизложенного, считаю свой вынужденный от’езд из Ленинграда не только несправедливым, но и не целесообразным, так как на случайной работе в провинции, какую мне приходится теперь проводить, я не могу принести всей той полноты пользы государству, какую приносила и могу приносить на организованной плановой бесперебойной работе в учреждении в котором прослужила беспорочно 17 лет.
Специалист-ботаник
Г. Пенза, Архангельская площадь
дом № 6, кв. 1
Анна Александровна Ончукова
31 мая 1935 года

По неизвестным мне причинам через какое-то время (не позже лета 1936 года) Ончуковы переезжают на улицу Калинина(дом 62, кв. 1) и там попадают в кошмарную ситуацию. Началась она с того, что летом 1936 года Анна Александровна, работавшая
старшим научным сотрудником Управления Куйбышевскими Госзаповедниками, была направлена для ботанических исследований в Жигули. Вместе с ней на лесной кордон «Панина Поляна» едет и Николай Евгеньевич. Во время их отсутствия в Пензе
квартира вместе с ними и соседкой А.С. Курносовой продается (!) беспринципному негодяю - преподавателю математики Алексею Ивановичу Померанцеву. Еще до возвращения Ончуковых в Пензу он, по словам Анны Александровны, заявлял, что выгонит из своей квартиры «каких-то там ученых». Для достижения этой цели Померанцев пускает в ход доносы: Николай Евгеньевич занимается антисоветской агитацией в отношении Курносовой, он мракобес, часто посещает храм; Ончукова из-за этого не раз вызывают в НКВД. Атмосфера в квартире тягостная. В одном из документов (хранится в РГАЛИ) А.А. Булавкина пишет:
Для сына священника Померанцева, не терпимо было присутствие в его кв-е верующих людей. Н.Е-а он со своей женой (Александрой Николаевной) третировал всячески. Пользуясь тем, что старик академический пенсионер, проводил больш. часть времени дома за своим творчеством, мешал, шумел и придирками и дошли до того, что Помер. полез драться и не раз позволял себе ругать его наглым образом. Все наскоки происходили в моем отсутствии, т.е. без свидетелей. В последний раз Н.Е. решил отплатить врагу и написал 3 заметки: в местную газету, в училище и Комисс. Нар. просвещения. В газете ничего напечатано не было, но проверка была произведена везде. Тогда, обозленный Помер. донес НКВД, что у Н.Е. обширная библиотека с антисоветским содержимым. В книгах не нашли ничего…

В январе 1937 года Анна Александровна пишет очередное заявление (число и адресат в черновике, хранящемся в РГАЛИ,не указаны) с просьбой вернуть ей «право жительства во всех городах СССР…». Оно в основном повторяет предыдущее, местами дословно, однако, в нем есть и некоторые дополнения, в том числе:
Поручителем за мою благонадежность могу указать Президента Академии Наук СССР В.Л. КОМАРОВА, под руководством которого я училась в Вузе с 1907 г. и с которым работала в качестве ассистента и научного сотрудника с 1908 г. по 1 апреля 1935 г. в Вузах и Ботаническом Саду в Ленинграде.
… считаю свой вынужденный от’езд из Ленинграда несправедливым, а в настоящее время после провозглашения величайшего акта в жизни нашей страны, - СТАЛИНСКОЙ КОНСТИТУЦИИ и анахроничным, прошу вернуть мне право свободного жительства по Союзу наравне с другими благонадежными гражданами СССР.

Ончуковы начинают искать другую квартиру и после долгих поисков находят ее 4 марта 1939 года. Квартира эта, похоже,была им подставлена – не вызывает сомнений, что Ончуковы в Пензе все время находились «под колпаком». По сложившемуся позже убеждению А.А. Булавкиной, хозяин дома – священник единственной действующей в Пензе церкви святого Митрофания Воронежского С.В. Воловский - был информатором УГБ НКВД. Убеждение это небезосновательно. Именно в этом самом его доме в феврале 1937 года был поселен только что назначенный епископ Пензенский Ираклий (Илья Константинович Попов). Днем начала его короткого служения в Пензенской епархии стало 22 февраля 1937 года. Фактически оно было управлением лишь одной
Митрофаньевской церковью. Ее штатные священники постоянно менялись из-за арестов. Связь епископа с епархией была крайне ограничена: любой контакт «органы» могли счесть подготовкой контрреволюционного заговора. Уже 22 декабря 1937 года
Ираклий был арестован вместе с другими священнослужителями, проходившими по делу как члены одной «контрреволюционной церковно-монархической организации» во главе с обновленческим «архиепископом» Сергием (Сердобовым). Вскоре Ираклий был осужден и 14 февраля 1938 года расстрелян. Расстреляли и проходивших с ним по одному делу священников Митрофаньевской церкви П.И. Ремизова и С.И. Ключникова. Наводит на определенные размышления и то, что какие-либо показания Воловского в появляющемся вскоре уголовном деле Н.Е. Ончукова и его товарищей по несчастью отсутствуют. Не было его и на суде. А ведь проживая в одном доме с дедом, он должен был быть очень важным свидетелем!

Дальнейшие события для деда начинают развиваться катастрофически быстро. В начале осени 1939 года на поминках у некоего Терентия священник все той же Митрофаньевской церкви А.Н. Рожков наговорил лишнего. Донос не заставил себя ждать. Рожкова арестовывают. Человек этот, по словам Н.Е. Ончукова, аморальный, потерявший нравственные устои, в 1936 году проходил свидетелем по обвинению епископа Пензенского священномученика Феодора (Владимир Алексеевич Смирнов), осужденного и по приговору суда расстрелянного 4 сентября 1937 года. Рожков начинает оговаривать всех мало-мальски знакомых подряд. Немедленно возникает «антисоветская группа церковников». Аресты следуют один за другим.

На свет появляется уголовное дело №11808-п. Через многие десятилетия я наконец держу в руках все три его тома. В отношении деда оно открывается следующим жутковатым документом:
ПОСТАНОВЛЕНИЕ (на арест)
Я, ст. оперуполномоченный 3 отделения 2 отдела УГБ УНКВД по Пензенской области, сержант ГБ Н-ко, рассмотрев поступившие в УНКВД по Пензенской области материалы о
преступной деятельности Ончукова Николая Евгеньевича,1872 г.р., уроженца г. Сарапула Удмуртской АССР, по национальности русский, гражданин СССР, образование
высшее, б/п, женат, в г. Пензе проживает с 1935 г. как админвысланный, без определенных занятий, пенсионер. До 1935 года проживал в городе Ленинграде, бывший доцент Ленинградского университета. Г. Пенза, ул. Гоголя, 17
НАШЕЛ
что гражданин Ончуков Н.Е. является активным участником антисоветской группы церковников в городе Пензе и вместе с участниками этой же группы попом Артоболевским Владимиром Алексеевичем и другими инициатором группирования наиболее враждебно-настроенных к Советской власти церковников города Пензы вокруг существующей в городе Пензе Митрофаньевской церкви, среди которых систематически ведет активную антисоветскую повстанческую террористическую деятельность. Кроме того Ончуков ведет провокационную деятельность о войне между СССР и капиталистическими странами и проповедует гибель СССР в этой войне.
ПОСТАНОВИЛ
Мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда в отношении гражданина Ончукова Н.Е. избрать содержание под стражей во внутренней тюрьме УНКВД по Пенз. обл. о чем, в порядке ст. 146 УПК РСФСР, объявить арестованному под расписку в настоящем постановлении.
В соответствии ст. 160 УПК РСФСР, копию Постановления направить Прокурору и передать Начальнику тюрьмы для приобщения к личному тюремному делу.
Ст. Опер Уполномоченный 2 отдела
Сержант Государственной Безопасности (подпись)
СОГЛАСЕН: Начальник 2 отдела
Ст. Лейтенант Государственной Безопасности (подпись)

За ним следует ордер на арест и обыск у Николая Евгеньевича.
СССР
Управление НКВД по Пензенской области
ОРДЕР № 15
4 октября дня 1939 г.
Выдан сотруднику Управления НКВД по Пензенской области З-ву для производства ареста и обыска Ончукова Николая Евгеньевича по адресу: г. Пенза Гоголевская ул. Д №17
Начальник Управления НКВД
капитан Гос. Безопасности подпись
За Начальника 3-го Спецотдела
сержант Гос. Безопасности УНКВД подпись
Справка: арест санкционирован облпрокурором т. С-ным
4 октября 1939 г.

Последующее развивается моментально и по всем законам жанра.
ПРОТОКОЛ ОБЫСКА
1939 г. октября 5 дня. Я, начальник отдела УНКВД ПО З-ов на основании ордера, выданного Пензенским УНКВД за № 15 произвел обыск у гражданина Ончукова Николая
Евгеньевича, проживающего в г. Пензе Пензенской области по улице Гоголя, дом № 17, кв. № 1. При производстве обыска присутствовали гр. гр. Воловский Сергей Васильевич, Баулина Наталия Васильевна и сотрудник УНКВД тов. Н-ко. Согласно полученных указаний задержан гр. Ончуков Николай Евгеньевич.
Изъято для представления в Пензенское УНКВД следующее:
Опись вещей, ценностей и документов:
1. Паспорт на имя Ончукова Николая Евгеньевича 1 штук новый
2. Удостоверение Пермского университета на имя Ончукова Н.Е. 1-«- старое
3. Удостоверение Ленинградского научно-исследовательского института № 1572
1-«- старое
5. Удостоверение Академии наук № 1184
Отзыв Государственного Географического общества № 378 1-«- старое
Жалоб не поступило Н. Ончуков
Подписи присутствовавших (подписи)

Опись изымаемого при обыске
На основании ордера Управления НКВД по Пензенской № от 4 октября 1939 г. мы, сотрудники УНКВД по Пензенской области т.т. З. и Н. в присутствии понятых Воловского Сергея Васильевича и Баулиной Наталии Васильевны составили опись на изъятую при производстве обыска у гр-на Ончукова Николая Евгеньевича литературу по адресу: г. Пенза, ул. Гоголя, дом № 17, кв. № 1.
1. Личные записки Ончукова Н.Е.
а) «Поездка к патриарху»
б) «Прикамская жизнь»
в) «Беженство»
г) «Дневник»
на 50 листах
-«- 70 -«-
-«- 67 -«-
-«- 118
-«-Старые
2. Учебник «Политграмота» - Б. Волина год издания 1933 г. Москва 1 штук
3. «- «Старый порядок и революция» под редакцией Виноградова П. г. Москва, год издания 1912. 1
4. -«- «Раскол старообрядчества» 1-«-
5. Учебник «Песни русских сектантов и мистиков 1 шт.
6. Сочинение Валишевского «Дочь Петра Великого» 1 шт.
7. -«- поп (нрзб) Ильина «Иеговисты» год издания 1914, С.-Петербург. 1 шт.
8. -«- Филиппова И. «История Виговской старообрядческой церкви» С.-Петербург. Год издания 1862. 1 штука
9. -«- Зеленина Д. «Черта (?) и быт Усть-Ивановских староверов». г. Казань, 1905 г. 1 штука
10. -«- Ливанова Ф.В. «Раскольники и острожники» С.-Петербург. Год издания 1870.
1 шт.
11. -«- Липранди И.П. «Краткое обозрение русских расколов, ересей и сект» С.-Петербург. Год издания 1870. 1 шт.
12.-«- Голубинского Е. «К нашей полемике с старообрядцами». С.-Петербург - 1905 г. 1 штука
13. Сборник «Памятники истории старообрядчества XVII в.» г. Ленинград, 1927 г.
1 штука
14. «Список ересей,…..о которых имеется литература на русском языке» на 36 полулистах – старые. Автор Бонч-Бруевич.

Замечу сразу, что изучение личных записок Николая Евгеньевича дало следствию слишком богатую информацию, серьезно отразившуюся на последовавшем позже приговоре суда.

НКВД СССР
Анкета арестованного
Вопросы: Ответы
1. Фамилия Ончуков
2. Имя и отчество Николай Евгеньевич
3. Год и место рождения Родился в 1872 году. Удмурт-
ская АССР, г. Сарапул
4. Постоянное место жительства (адрес): г. Пенза, Улица Гоголя, № 17,кв. 1
5. Профессия и специальность
6. Последнее место службы и должность или род занятий: Ученый-фольклорист и историк литературы
а) учреждение: Ленинградский институт языка и мышления
б) должность: научный сотрудник
в) звание:
г) в систему какого наркомата,или другого руководящего органа входит учреждение (предприятие): Всесоюзная Академия Наук
д) если не работает – когда уволен: 7 апреля 1935 г.
7. Партийная принадлежность а) в прошлом: беспартийный
б) в настоящее время: беспарт.
8. Национальность Русский
9. Гражданство а) гражд. (подд.): СССР
б) паспорт: № 635591, кем выдан: 1 отделом РКМ г. Пензы
10. Образование Высшее. Петербургский археологический институт в 1903 г.
11. К какой общественной группе себя причисляет: Служащий
12. Социальное происхождение (кем были отец и мать): Отец мелкий ремесленник
13. Имущественное положение и чем занимался до 1929 года
а) имущ. полож.: исключительно предметы домашнего обихода
б) занятие: научный сотрудник
14. То же до 1917 года а) имущ. полож.: собственный дом
б) занятие: сотрудничал в разных газетах и писал научные статьи в журналы
15 Служба в царской армии и чин: Не служил по болезни
16.Служба в белой армии (какой) и чин: Не служил
17. Категория воинского учета (запаса): Не состою
18. Участие в кр. восстаниях и бандах (когда и где): Не участвовал.
19. Судимости В 1930 г. арестован Ленинградским Губотделом ОГПУ. Под стражей находился 5-6 м-цев,по делу антисоветской организации краеведов, но был осво-
божден. В 1935 г. административно выслан из Ленинграда в г. Пензу.
20. Примыкал ли к антисоветским партиям и организациям (меньшевики, с-р, анархисты, троцкисты, правые, националисты и т.д.), где и когда: Не примыкал.
21. Состав семьи Отец - Ончуков Евгений Иванович, проживал в г. Сарапуле,имел кустарную скорняжную мастерскую. Умер в 1882 г.
Мать - Ончукова Мария Владимировна, домохозяйка. Умерла в 1872 г.
Жена – Ончукова Анна Александровна, 57 лет, работает в качестве научного сотрудника в Пенз. ботаническом саду.
Дети – не имеется.
Братья (сестры): Барабанщикова Юлия Евгеньевна, 77 лет,проживает в г. Сарапуле.
Мельникова Агния Евгеньевна. Умерла в 1920 г. в Сибири.
Шмидт Ал-дра Евгеньевна. Умерла в 1932 г. в Р-на Дону
Русанова Софья Евгеньевна, 30 л, умерла в 1895 г. в г. Воткинске - Сарапул

Уже при заполнении этой анкеты Николай Евгеньевич начинает сопротивляться следствию - отвечая на вопрос о судимости скрывает реальный срок своего заключения и не упоминает о ссылке. И в этот момент, и в дальнейшем он старается не называть лишних имен, умалчивает о бывшей жене и дочери («дети – не имеется»). На допросе 7 октября 1939 года, перечисляя своих знакомых по Пензе, он упоминает лишь нескольких человек, в том числе – слишком памятных ему супругов Померанцевых.
Список же знакомых по Москве и Ленинграду любопытно привести:
Из знакомых по г. Москве известны:
Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич, директор Литературного музея.
Комаров Владимир Леонтьевич, Президент Всесоюзной Академии Наук.
Соколов Юрий Матвеевич, академик ВАН.
Других знакомых по г. Москве не помню.
По г. Ленинграду мне известны:
Обнорский Сергей Петрович, академик ВАН, профессор Ленинградского университета.
Державин Николай Себастьянович, академик, профессор Ленинградского университета.
Ляпунов Борис Михайлович, академик, профессор Ленинградского университета.
Греков Борис Дмитриевич, академик, профессор по кафедре русской истории.
Азадовский Марк Константинович, профессор Ленинградского университета по кафедре русской литературы.
Андреев Николай Петрович, профессор Герценовского института.
Пропп Владимир Михайлович, профессор, доктор истории и литературы.
Зеленин Дмитрий Дмитриевич, профессор Ленинградского университета по кафедре этнографии.
Симони Павел Константинович, член-корреспондент Академии Наук.
Чернышов Василий Ильич, член-корреспондент Академии Наук.
Скорее всего, Николай Евгеньевич полагал (впрочем, наивно) что для «органов» эти люди недосягаемы.

Следующий допрос прошел ночью и продлился почти до утра.
ПОКАЗАНИЯ ОБВИНЯЕМОГО
Ончукова Николая Евгеньевича
9 октября 1939 г.
Допрос начат в 22 ч. 30 мин.
Вопрос: Следствие располагает данными, что Вы вели активную борьбу против ВКП (б) и Советской власти. Предлагаю приступить к даче показаний по этому вопросу.
Ответ: Борьбы против Советской власти я не вел.
Вопрос: Какое участие Вы принимали в деятельности белогвардейских правительств?
Ответ: Я принимал участие в работе белогвардейских газет.
Вопрос: В каких белогвардейских газетах, когда и в качестве кого Вы работали?
Ответ: Я работал хроникером, репортером белогвардейской газеты «Наша Заря» в течение трех месяцев в Омске в 1919 году. В то время Омск был занят войсками
Колчака. Последнее слово подчеркнуто карандашом.
Вопрос: Как Вы попали на территорию, занятую Колчаком?
Ответ: После Октябрьской революции я проживал на родине в г. Сарапуле, вращался в буржуазном обществе. Это общество не признавало Советскую власть, и когда
местное Управление города издало приказ об эвакуации я выехал в Пермь, а оттуда в Омск, где была власть Колчака.
Вопрос: Какую антисоветскую деятельность Вы вели в последующие годы?
Ответ: Заверяю, что антисоветской деятельности я не вел.
Вопрос: Вы принимали участие в создании «Союза православных христиан»?
Ответ: Возможно принимал, я был рядовым членом этого Союза, платил членские взносы.
Вопрос: Когда Вы вступили в этот Союз?
Ответ: В 1917 году.
Вопрос: Какие цели ставил «Союз православных христиан»?
Ответ: Этот союз ставил своей задачей укрепить религию.
Вопрос: Кто являлся организатором Союза?
Ответ: Организатором Союза являлся Маракулин Иван.
Вопрос: Вы говорите неправду. Одним из активных членов этого контрреволюционного центра являлись Вы.
Ответ: Я вынужден признать это. Действительно, организаторами этого Союза были: я, Ончуков, Маракулин, Мощевитин Григорий.
Вопрос: Какие указания Вы, как член Союза православных христиан, получили от патриарха Тихона при поездке к нему в 1917 году в г. Москве?
Ответ: Я сейчас не помню.
Вопрос: Зачем же Вы ездили к нему из Сарапула?
Ответ: Получить благословение.
Вопрос: Для «Союза»?
Ответ: Да, для «Союза», поскольку он был только что организован.
Вопрос: Вы, являясь активным организатором контрреволюционного монархического союза, ездили в Москву к патриарху Тихону за получением практических указаний
по ведению нелегальной борьбы против Советской власти.
Ответ: Я это отрицаю.
Допрос окончен 10 октября в 3 ч. 30 мин.

Читая протоколы допросов надо, конечно, помнить, что их писали сами следователи и повлиять на формулировки «своих» ответов допрашиваемый никак не мог.
Параллельно с Николаем Евгеньевичем допрашиваются и остальные «члены контрреволюционной группы». А их к этому времени во внутренней тюрьме УНКВД Пензенской области набралось еще 9 человек:
- Артоболевский Владимир Алексеевич – заштатный священник;
- Кипарисов Андрей Павлович – бывший священник, бухгалтер туберкулезного диспансера;
- Глебов Евгений Иванович – бывший священник;
- Рожков Александр Нилович – священник;
- Рыгалов Дмитрий Григорьевич – бывший священник, ныне маляр;
- Калганов Иван Андреевич – бывший священник;
- Княжеский Андрей Александрович;
- Медведев Александр Владимирович;
- Студенский Павел Григорьевич.

А.П. Кипарисов уже арестовывался в 1919 году по делу «О членах «Братства православных христиан» и отбывал срок по 1920 год в Пензенском лагере принудительных работ [Сурская Голгофа. Пензенская епархия в годы гонений (1917-1941). Пенза, 2007]. И.А. Калганов тоже арестовывается вторично. В 1930 г. он был осужден, направлен на строительство Беломорканала и освобожден за ударную работу лишь незадолго до описываемых событий [там же]. Каких-либо сведений об А.А. Княжеском, А.В. Медведеве и П.Г. Студенском, умершем в тюрьме до суда,у меня нет. Возможно, они также были священнослужителями.

Допросы «контрреволюционеров» дают богатые материалы для быстро продвигающегося следствия. Вскоре Николаю Евгеньевичу предъявляется построенное на них обвинение.
«Утверждаю»
Начальник следственной части УНКВД
Лейтенант Госбезопасности
(подпись)
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
о предъявлении обвинения
1939 года октября 19 дня, г. Пенза
Я, Старший Следователь Следственной части УНКВД Пензенской области, Лейтенант Госбезопасности Б-н, сего числа, рассмотрев следственный материал по делу № 50 на
обвиняемого Ончукова Николая Евгеньевича
НАШЕЛ
Ончуков Николай Евгеньевич, 1872 года рождения, уроженец города Сарапуль Удмуртской АССР, русский, гражданин СССР, беспартийный, имеет высшее образование, закончил Петроградский археологический институт, женат, семья 1 человек. В 1917 году являлся одним из организаторов и руководителей союза православных христиан в г. Сарапуле. В 1919 г., как реакционно-настроенный к Соввласти, эвакуировался в г. Омск, на территорию, занятую Колчаком, где принимал активное участие в издании белогвардейской газеты «Наша Заря». В 1930 году арестовывался ПП ОГПУ по Ленинградской области за к/рев. деятельность. В 1935 году Особым совещанием НКВД СССР, как соц. опасный элемент, был из Ленинграда выслан в г. Пензу, где и про-
живал до момента ареста.
Ончуков Николай Евгеньевич, будучи враждебно настроен существующему строю, являлся участником к/рев. группы церковников, в г. Пензе на протяжении ряда лет, совместно с другими к/рев. настроенными попами проводил антисоветскую агитацию против проводимых мероприятий партией и Соввластью.
Среди населения распространял провокационные слухи о войне и гибели Соввласти.
Высказывал террористические намерения по отношению центрального руководства ВКП (б) и Советского Правительства в связи с расстрелом участников право-троцки-
стского центра в марте 1938 г., говоря «Наши правители начали расстреливать направо и налево, но я смотрю на это глазами евангелия: «Им же мерою мерят, возмерится и им». Это продержится недолго и взявши меч от меча и погибнут».
В апреле 1938 года, в присутствии Рожкова, Медведева и Иевского, дискредитируя Советскую власть и коммунистов,говорил: «Наши руководители обманывают народ, говорят и пишут в газетах, что верующих у нас почти нет, это далеко не так, несмотря на их упорную борьбу с религией и церковью, а церковь посещают не только обычные граждане, но и коммунисты и эта борьба с религией только подымает и до того недовольный и озлобленный народ против власти и тогда ей придется туго».
По поводу всесоюзной переписи населения Ончуков сказал: «Коммунисты думали, что они действительно ликвидировали религию и веру, а перепись показала обратное – до
96% оказались верующими, из них до 60% в колхозах».
Весной 1939 года Ончуков о прошедших выборах во Франции заявил: «Слышали новость об избрании духовного лица верховным правителем во Франции. Теперь паники среди
русского духовенства не будет, т.к. ему будет поддержка извне. У нас в связи с этим будут открываться церкви, гонение на религию и духовенство со стороны правительства прекратиться и народ вздохнет свободнее».
В апреле 1939 г. в главном алтаре Митрофаньевской церкви Ончуков поддерживал антисоветские разговоры Артоболевского по поводу ненависти Советской власти и
борьбе с ней сказал: «Как я могу быть доволен Советской властью, меня разорили, отняли дом, заставили скитаться, сидел в тюрьме, а затем взяли и выслали в Пензу».
В сентябре 1939 г. Ончуков Николай Евгеньевич по поводу заключения Советским правительством пакта о ненападении с Германией заявил: «Удивительная вещь произошла в дипломатическом мире – фашисты заключили договор с коммунистами, наши властители боятся Гитлера, поэтому и идут на всякие договора с ним, но Гитлер гораздо умнее наших правителей, накопит силы и пойдет на нас войной, уничтожит существующую власть и тогда жизнь будет хорошая».
В сентябре 1939 г. Ончуков о жизни рабочих и крестьян при Советской власти говорил: «Наше правительство намерено издеваться над народом, не дает ему самого необходимого – продуктов питания. Во всех магазинах пустые полки, если что либо и появится мгновенно выстраивается очередь и как правило стоявшим в очереди достается не всем. На почве этого растет недовольство, которое восстановит народ против власти».
Принимая во внимание, что Ончуков Николай Евгеньевич являлся участником контрреволюционной группы церковников, систематически проводил среди населения антисоветскую агитацию против существующего строя, а также высказывал террористические намерения по отношению центрального руководства, вследствие чего состав преступления подпадает под признаки ст. 17-58-8, 58-10-11 УК РСФСР,
а поэтому
ПОСТАНОВИЛ
Ончукова Николая Евгеньевича привлечь в качестве обвиняемого по ст. 17-58-8 и 58-10-11 УК РСФСР, о чем объявить обвиняемому. Меру пресечения оставить прежней, т.е. содержание под стражей во внутренней тюрьме УГБ НКВД по Пензенской области
Старший Следователь Следчасти УНКВД
Лейтенант Госбезопасности
(подпись)
Подпись обвиняемого
Н. Ончуков
Рукой Н.Е. Ончукова добавлено: Настоящее постановление читал, но с предъявленными обвинениями не согласен.
19 X.39

Предъявленные обвинения более чем серьезны. Вот три пункта печально знаменитой 58-й статьи:
58-8. Совершение террористических актов, направленных против представителей советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций, и участие в выполнении таких актов, хотя бы и лицами, не принадлежащими к
контрреволюционной организации, влекут за собой меры социальной защиты, указанные в ст.58-27 настоящего кодекса.
58-10. Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений (ст.ст.58-2 - 58-9 настоящего Кодекса), а равно распространение или
изготовление или хранение литературы того же содержания влекут за собой – лишение свободы на срок не ниже шести месяцев. Те же действия при массовых волнениях или с использованием религиозных или национальных предрассудков масс, или в военной обстановке, или в местностях, объявленных на военном положении, влекут за собой – меры социальной защиты, указанные в ст.58-2 настоящего кодекса.
58-11. Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой, влекут за собой меры социальной защиты, указанные в соответствующих статьях настоящей главы.

Николай Евгеньевич отчаянно сопротивляется попыткам следствия «сколотить» контрреволюционную группу. Вот отрывок из очередного протокола допроса:
ПРОТОКОЛ
дополнительного допроса обвиняемого
Ончукова Николая Евгеньевича
от 27 декабря 1939 г.
Допрос начат в 13 ч. 20 мин.
Вопрос: Следствием установлено, что вы являлись одним из участников контрреволюционной группы церковников существовавшей при Митрофаньевской церкви г. Пензы. Вы это признаете?
Ответ: Я признаю то, что при Митрофаньевской церкви действительно было контрреволюционное группирование церковников – духовенства и лиц враждебно-настроенных против Советской власти. Участником названного группирования являлся и я. Но я должен заявить, что оформленной контрреволюционной организации при Митрофаньевской церкви не было. Я, по своим религиозным убеждениям, начиная с 1935 г., т.е. с момента моего приезда в г. Пензу и до дня моего ареста, т.е. до октября 1939 г. периодически посещал Митрофаньевскую церковь, в которой производилась церковная служба. Митрофаньевская церковь являлась местом сборищ церковников (бывших священников) и лиц антисоветски настроенных, там же последние и вели контрреволюционные антисоветские разговоры. В частности я был связан с бывшими служителями религиозного культа – лицами враждебно-настроенными против Советской власти: Мышкиным Апполоном Павловичем, Глебовым Е.И., Медведевым, Артоболевским Николаем, Рыгаловым и Кипарисовым. В основном в присутствии названных лиц я и вел разговоры контрреволюционного содержания.
Вопрос: Как установлено следствием. Контрреволюционная группа церковников, участником которой являлись и вы, была создана заштатным попом Артоболевским Вла-
димиром Алексеевичем по указанию архиепископа Сергия (Московского). Названная группа своей задачей ставила: объединение духовенства и лиц, враждебно-настроенных к советскому строю - в целях активизации борьбы с Советской властью, противодействие проводимым мероприятиям партией и правительством. Дайте свои показания по существу этого вопроса.
Ответ: Об этом мне совершенно ничего не было известно. С Артоболевским Владимиром Алексеевичем, который,как указано выше, являлся организатором контрреволюционной группы церковников, я личного, близкого общения не имел. Правда мы друг друга знали и иногда встречались, но он мне о том, что по указанию архиепископа Сергия
создана контрреволюционная группа – никогда не говорил. А так же и те лица, с которыми я находился в близких взаимоотношениях, так же ничего не говорили. Я еще раз повторяю и признаю, что контрреволюционное группирование было, но что это была оформленная контрреволюционная группа, с определенными задачами и созданная по указанию Сергия, этого я утверждать не могу.
Вопрос: В своих показаниях Артоболевский В.А. указывает, что он летом 1939 года в Митрофаньевской церкви в процессе разговоров антисоветского содержания с вами,
Медведевым, Кипарисовым и другими - призывал к объединению духовенства и лиц враждебно-настроенных к Советской власти. И что этот призыв вы поддерживали. Это вы признаете?
Ответ: Нет. Это я отрицаю. Если такой разговор был,то я в этом не участвовал.
Вопрос: Вы говорите неправду?
Ответ: Нет, я это говорю откровенно. Подобного разговора я никогда не слышал.
Вопрос: На предыдущем допросе вы показали, что на протяжении всего периода существования Советской власти вы являлись враждебно-настроенным к Советскому строю, проводили активную антисоветскую агитацию среди населения. Следствие предлагает рассказать о конкретных фактах проводимой вами антисоветской агитации?
Ответ: Прежде всего, я должен оговориться по вопросу формулировки на предыдущем допросе о проводимой мной антисоветской агитации. Среди населения, с такой
формулировкой я был не согласен, хотя и подписал свои показания. Я признаю, что с моей стороны была не агитация, а контрреволюционные и антисоветские разговоры
среди узкого круга знакомых мне лиц, о которых я указал выше. Эта фраза отмечена на полях двумя красными чертами.

В самом конце 1939 года следствием рождается весьма любопытный документ, доказывающий, что в Госбезопасности тогда были и относительно порядочные люди. Этот документ избавляет Николая Евгеньевича от ответственности по наиболее
страшному, расстрельному пункту 17-58-8.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
Гор. Пенза, декабря 29 дня 1939 года
Я, Следователь Следчасти Управления НКВД по Пензенской области, Сержант Госбезопасности Горожанин, рассмотрев следственный материал по делу № 50 в отношении обвиняемого Ончукова Николая Евгеньевича
НАШЕЛ:
Ончуков Николай Евгеньевич арестован 5 октября 1939 г. и привлечен в качестве обвиняемого по ст. 17-58-8 и 58-10 ч. 1 и 11 УК РСФСР.
В процессе предварительного расследования установлено, что ОНЧУКОВ являлся участником контрреволюционной группы церковников и проводил Антисоветскую агитацию,что подпадает под действие ст. 58-10 УК РСФСР. Инкриминируемое же ему обвинение по ст. 17-58-8 УК РСФСР материалами следствия данного подтверждения не нашло, а поэтому,
ПОСТАНОВИЛ:
Обвинение ОНЧУКОВУ Николаю Евгеньевичу по ст. 17-58-8 УК РСФСР прекратить и оставить в силе обвинение по ст. 58-10 ч. 1 и 11 УК РСФСР.
Настоящее постановление объявить обвиняемому под расписку.
Следователь Следчасти УНКВД
Сержант Госбезопасности Горожанин
Настоящее постановление мне объявлено 29 декабря 1939 г.
Подпись обвиняемого Н. Ончуков

Следствие заканчивается 18 января 1940 года, 17 марта начался суд. Дело рассматривалось в закрытом заседании судейской коллегией по уголовным делам Пензенского областного суда в составе: председательствующего Окрема, народных заседателей Фроловой и Княжевой с участием прокурора Кистанова и защитников Малиновского, Мурыгина и Якубовича. В ходе суда Николай Евгеньевич признает себя виновным по ст. 58-10 ч. 1 УК РСФСР, а по ст. 58-11 себя виновным не признал.
Вот отрывки из его ответов на вопросы участников судебного заседания и выступление на суде (приводятся по протоколу с несущественными сокращениями):
Я сам по социальному происхождению служащий (научный работник), пред арестом был пенсионером и дома занимался научной работой в области этнографии и истории литературы, женат, на иждивении никого не имею, образование высшее,окончил в 1903 г. Археологический институт, беспартийный. В 1930 г. арестовывался Ленинградским ОГПУ и под стражей находился 6 месяцев за контрреволюционную деятельность по ст.
58-10 ч. 1 УК РСФСР. В 1935 г. в апреле месяце был выслан. Я выбрал г. Пензу. В армиях не служил. В 1919 году был на территории белых в г. Омске при Колчаке, я работал в газете «Наша Заря» в качестве журналиста, газета была органом народных
социалистов, редактор был член 1-й Государственной Думы Галицкий. В газете работал месяца 3, т.к. газета была закрыта Колчаком за напечатывания по делу убийства Николая II. Из Омска я эвакуировался до Новосибирска и там я не работал,
далее доехал до Иркутска.

В контрреволюционных организациях не состоял, за исключением того, что я был членом «Союза православных христиан» г. Сарапула Удмуртской АССР. Союз ставил задачей укрепление религии при Советской власти, союз распался, члены союза выехали не известно куда. Я выехал в Сибирь. В принадлежности к контрреволюционной группе я не признаю. В 1937 году (Это ошибка. В 1937 г. Н.Е. не имел права покидать Пензу) был в Тбилиси и там интересовался, как верующий, церковниками, меня Валовский спрашивал о наличии
церквей и я ответил, что да, есть 20 церквей. Фразу «нужно и нам требовать от Сов. Власти увеличения церквей» я не говорил, разговор происходил в Митрофаньевской церкви.

В Пензу приехал в 1937 г. (Правильно - в 1935 году) в октябре и в ноябре месяце был этот разговор один на один с Валовским. Потом у меня был разговор с Глебовым, вскоре после знакомства, где он меня спросил – «как вы довольны сов. властью?» и я ответил, что какое же может быть довольство, когда меня выслали из Ленинграда,
где у меня была налаженная жизнь, квартира была на Аптекарском острове. Разговор был один на один. Место разговоров я не помню. Из Ленинграда меня выслали по следующим причинам: в доме, где я жил, также жил коммунист Соловьев и вот
из-за притязаний на квартиру меня выставили кандидатом на выселение из Ленинграда. Я работал в одной колчаковской газете «Наша Заря» и состоял членом «Союза православных христиан». В мае месяце 1938 г. в алтаре церкви я никаких разговоров не вел. О борьбе с Советской властью до 1939 г. я никогда этого не говорил. Протокол был составлен следователем Б-ным и допрашивал он меня ночью и пользуясь моей утомленностью подписал не то, что я показывал. Общество было организовано священником, идеологом православного христианства, а я как светский человек не мог быть в этом обществе. Работая в колчаковской газете, я не был советским человеком, но за 20 лет произошли сдвиги и я стал вполне советским человеком. Был у меня собственный маленький дом в Сарапуле. Разговор был с
Глебовым относительно недовольства властью, что отняли дом и сослали из Ленинграда. В сентябре 1939 г. о недовольстве не было разговора, как в отношении продуктов, так и промтоваров. Я и жена жили вполне обеспеченно, имея 800 руб. в месяц.

Артоболевского Николая я знаю и с ним разговора в Митрофаньевской церкви о моих недовольствах высылкой я не вел. Я не знаю, что я подписывал, я человек старый. Про рабочих и крестьян и издевательстве Советской властью над ними я никогда
не вел разговора. От подсудимого Артоболевского Владимира я никаких разговоров контрреволюционных я не слышал. Меня с ним случайно познакомил Валовский. О Гитлере я слышал от свидетеля Артоболевского Николая, что большевики стали при-
казчиками Гитлера, и он что скажет - они это делают. Я ему сказал, что не советую, таких вещей не следует говорить, это опасно. Об этом разговоре я сказал Васильеву и Валовскому. Далее мы говорили просто о житейских делах. Группы никакой не было, о чем Артоболевский упорно отрицает. О Глебове я не могу сказать, что антисоветский человек, т.к. мы разговоров не вели на эту тему, беседы были только на отвлеченные богословские темы, о враждебном отношении против Сов. власти я ничего не знаю. Это правда, что Глебов был священником, и,
возможно, он отрицательно относился к закрытию церквей, человек он серьезный и юмористических разговоров о Советской власти я не знаю.

С Медведевым познакомился по приезде в Пензу и в 1935 г. в мае месяце он мне рассказал, что у него забрали имущество и что он сын купца и ранее жил очень хорошо, ясно будет недовольство. Мы с ним говорили на философские темы, а не на
политические. Рыгалов в прошлом священник, настроен был к Советской власти, как и всякий священник. Был недоволен за ссылку и притеснения. С подсудимым Кипарисовым мы встречались очень редко, и я ни разу не видел его ни с кем разговаривающим в церкви. Когда был заключен договор Гитлера с СССР и что он умнее нас, впоследствии они нас победят – этого я не говорил, так же ничего против Советской газеты, а в частности, пензенской, ничего не говорил.
На вопрос прокурора обвиняемый Ончуков ответил: «Пункт обвинения не признаю – клевета на советскую печать и относительно выборов. В сентябре 1939 г. пораженческую агитацию я никогда не вел и что записано в предварительном отрицаю, т.к. допрашивали ночью. Об организации контрреволюционной группы в Митрофаньевской церкви я никогда не говорил, мне протокол был дан подписать уже после, спустя некоторое время.

С 1939 г. периодически посещал Митрофаньевскую церковь,она посещалась бывшими служителями религиозного культа,я с ними был только знаком, но не был тесно связан с ними. Сборищ никаких не было, и всякую группу отрицаю. Я лично не вел агитацию. Я считаю, запись была неправильна на предварительном следствии. В мае 1938 г. о том, что религия уйдет в подполье, т.к. религию притесняют и церкви закрывают, но религия будет существовать – я не говорил этого. Механически
подписывал протоколы допроса, потому что спать не давали и применяли меры воздействия, как допрашивали ночью, был не выспавшийся и днем спать не давали. В сентябре месяце 1939 г. про жизнь рабочих и крестьян относительно недостатка про-
дуктов питания и промтоваров – этого я не говорил. Вначале сказал о признании 58-10 ч. 1 УК, но потом вдумался и отрицаю признание. Признаю себя виновным в сообщении о наличии церквей в Тбилиси - 22 церкви. Большинство церквей грузинских, греческая и др. Мое недовольство было Советской властью только в том, что я был выслан из Ленинграда».
На вопрос адвоката Мурыгина: «В разговоре с Глебовым о закрытии церквей я не помню в точных выражениях, что по поводу этого говорил или как недовольство или как жалость».

На вопрос Председателя; «Что я признаю себя виновным по ст. 58-10 ч. 1 УК, учитывая мою высылку из Ленинграда и приездом в Пензу и поэтому было вызвано мое недовольство. Рожков человек аморальный, доходил до нищенства, потерявший нрав-
ственные устои и поэтому решил. Чем он больше наговорит на других, тем ему будет больше облегчения! Смирнов человек недоброкачественный из-за перестраховки других оклеветал и боясь конкуренции. Весь протокол показаний от 27 XII 39 г. я считаю неправильным, а подписал, потому что на допрос вызывали ночью и производился допрос в ненормальных условиях. После допроса мне через 3 дня дали подписать, и я оговорился в этом протоколе.

С Кипарисовым был шапочно знаком. Княжеского и Калганова вижу впервые здесь. По обыску было отобрано ряд записей: о «Союзе православных христиан», собирал материалы прошлого для воспоминаний о рождественских богослужениях в виде дневника. Эти записи были зашиты для отправки в Литературный музей для хранения там. С Бонч-Бруевичем я был знаком и в одной статье он писал, что Владимир Ильич Ленин одобрил мою книгу «Северные сказки». Высказывание Ленина о фольклоре было единственным, но мнение было много раз напечатано в журналах – в «Советской этнографии» статья Логунова. В книге «Хрестоматия» Андреева. Я записывал как
фольклорист по долгу профессии не для распространения, а для фиксирования, что вращается в данное время в народе».

На вопрос Председателя: «Со Смирновым никаких личных счетов не было, с Мышкиным никаких личных счетов не было. С Артоболевским Николаем никаких личных счетов не было. С Артоболевским Владимиром я очень мало говорил, и не знал даже об его адресе, и общих разговоров у нас с ним не было.
Контрреволюционной агитации я не вел.
Я встречался с Кипарисовым на улице и высказал только удивление по поводу событий в Западной Белоруссии и в Западной Украине: о том, что фашисты заключили мир с коммунистами, что двум медведям в одной берлоге не ужиться, они должны в скором времени начать войну – этого я не говорил. Может быть, я и одобрил Гитлера с момента заключения договора с Советским Союзом.
Я двум свидетелям - Рожкову и Смирнову – я дал характеристику. Собраний около церкви никаких не было, в саду немного садился на скамеечку совместно с Артоболевским, Глебовым, Рожковым, но разговоров контрреволюционного характера не было».

Малиновский, адвокат Ончукова, Артоболевского, Кипарисова и Княжеского, судя по протоколу, был немногословен: «Обвинение Княжеского не доказано. Обвинение Кипарисова следует переквалифицировать на ст. 58.12 УК РСФСР (недонесение).
Обвинение Ончукова и Артоболевского по ст. 58.11 не нашло подтверждения, к обвинению по ст. 58.10 ч. 1 прошу критически отнестись к показаниям свидетелей».

Немногословен был в последнем слове и Николай Евгеньевич:
«Прошу суд принять во внимание, что, являясь пенсионером-академиком и имея отзывы о моей работе Владимира Ильича Ленина и в данное время имея ряд неоконченных трудов при вынесении приговора прошу вас это учесть и смягчить мне наказание».

Приговор суда прозвучал 20 марта 1940 года. Большинство обвиняемых получило различные сроки лишения свободы и того, что тогда называлось «по рогам», т.е. поражения в правах. Лишь А.П. Кипарисову определили 2 года условно с таким же
испытательным сроком, а А.В. Медведеву назначили принудительное лечение в психиатрической больнице «вплоть до его излечения». Николай Евгеньевич получил по максимуму – 10 лет заключения плюс 5 лет «по рогам».

В.А. Артоболевский, приговоренный к 7 годам лишения свободы, и Н.Е. Ончуков подают совместную кассационную жалобу в судебную коллегию по уголовным делам Верховного суда РСФСР. Вот выписки из нее:
Приговор Судебной Коллегии Пензенского облсуда от 17-20 марта 1940 г., коим мы осуждены по ст. 5810, считаем неправильным по следующим основаниям:
1. Запись в протоколе судебного заседания показаний Артоболевского в нарушение 80 статьи УК велась не с его слов,а под диктовку гособвинителя. Только по заявлению адвоката, занесенному в протокол заседания, Суд постановил дальнейшую запись вести со слов допрашиваемого. Это, конечно, не могло не отразиться на точности фиксирования показаний, что для дела имеет весьма существенное значение.
2. В дальнейшем Суд применил неправильный метод допроса,что видно из замечаний адвоката на порядок допроса обвиняемого Рожкова. Не давая допрашиваемому возможности высказать всё известное ему по делу, Суд перебивал его наводящими вопросами и допрос велся таким порядком, что оглашал ему выдержки из его показаний на предварительном следствии, а допрашиваемый только ограничивался подтверждением этих выдержек.
РОЖКОВ был первым арестован по этому делу за высказывания, которые он делал на поминках у некоего Терентия; будучи арестован, он, по известным ему соображениям оговорил всех обвиняемых и ряд других не привлеченных лиц, якобы все мы также занимались агитацией; на основе этого оговора мы тоже, наравне с Рожковым были привлечены к ответственности.
Далее: священнослужители и вообще служители церкви Смирнов, Наумов, Соколов не раз выступали свидетелями по ст. 58.10. Дали обвинительные показания. Показания Рожкова о переписи, Западной Украине и Белоруссии, Смирнов, впрочем, не подтвердил. Рожков путается в показаниях.
9. Мы старики, преклонных лет, имеем каждый около 70 лет отроду и, несмотря на это, осуждены на такой большой срок лишения свободы, который мы по своему возрасту не сможем даже пережить…
10. В отношении меня, Ончукова, по непонятным основаниям избрана особенно суровая мера наказания. Очевидно, объясняется это моим кратковременным пребыванием на Колчаковской территории, но с тех пор прошло свыше 20 лет и за это время мое мировоззрение решительно переродилось. Я ученый,приват-доцент нескольких университетов, имею много ученых трудов, как до, так и после революционного времени, моему перу принадлежат 82 напечатанных работы, из коих 35 написаны
после Октябрьской Революции. По заданиям ученых организаций и правительственных учреждений, я выполнил 13 научных командировок в различные места Союза…
Цитирует отзыв Ленина о книге «Северные сказки».
К делу приобщены мой дневник и записи, в частности о времени пребывания на Колчаковской территории. На основании их я мог бы написать весьма полезный и необходимый труд о колчаковщине, для чего прошу, чтобы этот материал не проле-
жал втуне, не считать это вещественным доказательством, а передать его мне для соответствующей обработки и печати.
Я еще достаточно бодр, как ученый, могу и в дальнейшем приносить пользу нашему Союзу.
Прошу все это учесть при обсуждении вопроса о моей виновности и о моей судьбе.
Подписи
Приговор обжаловал и А.Н. Рожков, получивший 6 лет плюс 3 года поражения в правах.
Прокурор, требовавший более жесткого наказания для некоторых подсудимых, подал протест в Верховный Суд РСФСР с требованием его полной отмены. Определением Верховного Суда протест прокурора в целом был отклонен, приговор Артоболевскому, Ончукову, Рожкову и Рыгалову оставлен в силе,жалобы Артоболевского, Ончукова и Рожкова - без удовлетворения.

Для остальных «контрреволюционеров» приговор был
отменен, а дело передано на новое рассмотрение в тот же суд. Его заседание прошло с 29 июня по 2 июля 1940 года. В приговоре произошли серьезные изменения: Княжескому и Калганову сократили сроки соответственно с 8 и 10 до 5 лет, Кипарисов вместо двух лет условного срока получил 6 реальных, а Медведев – 10 лет вместо психушки.

В.А. Артоболевский и Н.Е. Ончуков отбывали наказание в ИТК № 1, расположенной в пос. Ахуны, близ Пензы (ныне микрорайон в черте города). Лагерной жизни им было отпущено немного. Владимира Алексеевича не стало в 1941 году, Николая Евгеньевича - годом позже. А.П. Кипарисов отбывал наказание в тех же Ахунах. Каким-то образом ему удалось освободиться досрочно, умер он в 1943 году на свободе. Судьбы остальных осужденных мне неизвестны.

Заключенные в Ахунах трудились на торфоразработках, по имеющимся свидетельствам над «контриками» издевались «социально близкие» к власти уголовники. Кроме того, война. Нелегко жилось и на свободе, что уж говорить про заключенных… Вот два письма деда из лагеря, написанные незадолго до его смерти (документы в РГАЛИ):
Дорогая Аннушка! Передачу получил. Масло по получении уже текло, в рот не попало. Принеси: бинт узкий, хлеба черного, масла, сахару, сухарей черных, редьки, морковки, две иглы(прежние уже украдены), луку и чесноку, гребень частый (очень
нужно), газет для раскурки. Раньше 10 дней не приходи, в мороз и буран также.
04.01.1942 г.

Дорогая, милая Аннушка! Здравствуй! До сих пор не удосужился горячо поблагодарить тебя за передачу – она хороша. Но картошка перемерзла, лук также, а кисель не вкусен. В следующую передачу, пожалуйста, если можно, побольше мясного,хотя бы требушины да пожирнее. Очень зябну на работе. До передачи еще осталось 6 дней, а у меня кроме хлеба ничего не осталось… пожалуйста, побольше мяса и пожирнее…картофеля печеного, нельзя ли конфеток, хотя бы немного, так соскучился о них. Питание по-старому: хлеб черный с серым или рыжим. Нельзя ли что-нибудь молочного, творогу, брынзы… также горчицы, редьки, моркови побольше, сахарин… Яйца на этот раз порченые. Дует, дует… холодно, мерзну, башлык не согревает…ремонт крепкими суровыми нитками… при ежедневной работе по несколько часов всё рвется очень быстро. Палец всё болит. Нужен бы покой ему, а я все в движении. А
так здоров, аппетит волчий, привык есть много хлеба, но один хлеб мало греет. Желаю тебе здоровья и благополучия и крепко тебя целую и горячо за всё благодарю. Твой Николай. Сахар лучше кусками, а счет писать в списке. Вообще, все нужно писать,чтобы ничего не потерялось. Деньги еще раз пошли (30 рублей не приняли) а вот примут хотя бы 10-20 рублей. Газетной бумаги для раскурки побольше… Всем моим приятелям и знакомым привет от всего сердца».
02.02.1942 г.

Приведу еще несколько документов, касающихся Николая Евгеньевича (переданы мной в РГАЛИ).
ВРАЧЕБНОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО О СМЕРТИ
(заполненные графы)
1. Анчуков Николай Евгеньевич
2. Дата смерти: год 1942, м-ц III, число 11
3. Возраст, исполнилось 69 лет (На самом деле - 70)
5. Место постоянного жительства умершего (обл., край, АССР): Адмурской АССР. Г. Сарапул
7. Смерть последовала: изолятор ИТК № 1 НКВД
8. Причина смерти: Старческая дряхлость
9. Важнейшие заболевания, которыми страдал умерший к моменту смерти: Миокардит
11. Причина смерти установлена: врачом, лечившим больного
12. Врачебное свидетельство выдано: врачом 11 марта 1942 г.
Подпись (неразборчива)

В бюро ОАГС РКМ по Пензен. обл. г. Пенза
Сообщаем, что з/к Анчуков Николай Евгеньевич г. Сарапул Удмутрский АССР рождения 1872 г. по национальности русский умер 11 марта 1942 года в ИТК № 1 НКВД пос Ахуны Место проживания умершего перед арестом г.Пенза ул. гоголевская дом № 17 Причина смерти миокардит.
Н-к ИТК № 1 (подпись отсутствует)
Ст. инспектор УРЧ К-ва

Акт
1942 года марта месяца 11 дня мы нижеподписавшиеся н-к санчасти Л-ва н-к ИТК № 1 Ал-ский, ст. инспектор УРЧ К-ва составили настоящий акт вниже следующем:
Сего числа 11/III-42 года умер з/к Анчуков Николай Евгеньевич рождения 1872 года осуж по ст. 58-10 УК ср. 10 лет. остаток срока 7 лет. З/к Анчуков умер от Миокардита. Похоронен на кладбище второго участка торфоразработок «Торжин»
(последнее слово не вполне разборчиво). О чем и сообщаем.
Н-к санчасти (подпись)
Н-к ИТК № 1 (подпись отсутствует)
Ст. инспектор УРЧ (подпись)

Примечательна фраза в Акте: «остаток срока 7 лет» - ушел З/к от наказания самовольно.
Могила Николая Евгеньевича неизвестна, такой она, видимо, останется навсегда. Замечательный пензенский журналист Олег Михайлович Савин, автор книги о репрессированных пензенцах «Дело производством прекращено», пытался выяснить в
органах госбезопасности местоположение кладбища ахунских сидельцев, но успеха не добился.
Анна Александровна пережила мужа ненадолго - она умерла 27 октября 1947 г. Похоронили ее на Митрофаньевском кладбище, по одной из версий ее безымянная могила находится рядом с захоронением известного пензенского ботаника, доктора биологических наук, профессора И.И. Спрыгина.

Чтобы расставить последние точки над i приведу еще три документа, также переданных мной в РГАЛИ.
СПРАВКА О РЕАБИЛИТАЦИИ
В соответствии со статьей I Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 года «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов»,
внесудебное решение от 23 марта 1935 года в отношении Ончукова Николая Евгеньевича, 1872 года рождения, уроженца г. Сарапула Вятской губернии, до ареста работавшего научным сотрудником Института Антропологии и Этнографии в
Ленинграде ОТМЕНЕНО 31 августа 1989 года. Ончуков Николай Евгеньевич полностью реабилитирован.
Заместитель прокурора Ленинграда
советник юстиции Н.П.Дудин

СПРАВКА О РЕАБИЛИТАЦИИ
В соответствии со статьей I Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 года «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов»,
внесудебное решение от 20 мая 1931 года в отношении Ончукова Николая Евгеньевича, 1872 года рождения, уроженца г. Сарапула Вятской губернии, до ареста работавшего доцентом Ленинградского государственного университета ОТМЕНЕНО 29 сентября 1989 года. Ончуков Николай Евгеньевич полностью реабилитирован.
Заместитель прокурора Ленинграда
советник юстиции . П.Н. Дудин

ВЕРХОВНЫЙ СУД РСФСР
СПРАВКА
103289, Москва, пл. Куйбышева, д. 3/7
17. 01. 90 № 1629 пс 89 пр
Постановлением Президиума Верховного Суда РСФСР от 6 декабря 1989 года приговор Пензенского областного суда от 17-20 марта 1940 г. в отношении Ончукова Николая Евгеньевича 1872 года рождения отменен и дело производством прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления.
Гр-н Ончуков Н.Е. по настоящему делу реабилитирован.
Первый заместитель Председателя Верховного Суда РСФСР . И.В. Радченко

Указ Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 года «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов» отменил внесудебные решения в отношении всех, кого они коснулись, оптом, без персонального рассмотрения. Приговор Пензенского облсуда отменен лишь после моего обращения в Верховный суд СССР и пересмотра дела – таков порядок. Следовательно, если такого обращения до сих
пор ни от кого не последовало, осужденные, как по этому, так и по множеству похожих уголовных дел той поры, до сих пор считаются уголовными преступниками. Вряд ли это справедливо.

Справка Верховного суда удовлетворила меня лишь отчасти. На самом деле не было никаких «действий» гражданина Ончукова. Старички, при случайных встречах, вели случайные разговоры, жаловались, конечно, на обиды власти, говорили, конечно, и о политике. Кого они «агитировали»? Друг друга? Среди кого велась «пропаганда»? В том же кругу? Собственно, о каком «круге» речь? Не все в этой «антисоветской группе церковников» были даже знакомы между собой. Княжеского и Калганова
Николай Евгеньевич впервые увидел на суде! С Кипарисовым он был «шапочно знаком… встречались очень редко… ни разу не видел его ни с кем разговаривающим в церкви». «С Артоболевским… очень мало говорил… общих разговоров у нас с ним не было».
Что из этого следует? А то, что не было ни «группы», ни «действий», ни «состава», ни «преступления». Дело сфальсифицировано от первой и до последней буквы. В юридически грамотной справке должно было быть написано «в связи с отсутствием события преступления», но в январе 1990 года Фемида все еще была стопроцентно советской. Можно ли это изменить сейчас? Не знаю, наверное, стоит попытаться.

И совсем уже последнее. Изъятые при обыске книги, документы и рукописи Ончукова ждала разная участь. Семь книг,посвященных, в основном старообрядчеству и сектантам, были возвращены А.А. Ончуковой, о чем в уголовном деле имеется ее соответствующая расписка. Учебник Волина «Политграмота» сожгли по акту, надо полагать, как политически вредный. Пять книг, все о тех же старообрядцах и раскольниках, признали носящими «контрреволюционный антисоветский характер» (именно так!) и приобщили к следственному делу № 50. Документы, не имеющие отношения к делу (паспорт и др.), были сданы на хранение. Часть из них мне удалось получить и я, в свою очередь,передал их в РГАЛИ. Судьба рукописей, также приобщенных к следственному делу, к моему глубочайшему сожалению, пока остается неизвестной. Среди них значатся личные записки Н.Е. Ончукова «Поездка к патриарху», «Прикамская жизнь», «Беженство», «Дневник», а также составленный В.Д. Бонч-Бруевичем «Список ересей…». На мою просьбу вернуть мне эти рукописи Управление ФСБ РФ по Пензенской области сообщило следующее: «…удовлетворить Вашу просьбу… не представляется возможным, за отсутствием таковых в архиве на хранении. Сведениями о времени пропажи этих документов и их местонахождении, не располагаем».

И все-таки теплится надежда - все рукописи представляют несомненный интерес, а уж дневник Ончукова поистине бесценен. Продолжу поиски - вдруг все-таки найдутся?


Рецензии
СПАСИБО! ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНО.МНОГО ФАКТОВ, ДОКУМЕНТОВ. ДУМАЮ НАДО ДЕЛАТЬ КНИГУ ДЛЯ ПОТОМКОВ С ФОТО И КОПИЯМИ ДОКУМЕНТОВ.

Светлана Поповцева   29.11.2021 16:53     Заявить о нарушении
Спасибо, Светлана, только книга уже написана и издана, вы её как раз и хвалите... К сожалению, выложить её с фотографиями не позволяют правила проза.ру...

Павел Сенаторов   27.11.2022 20:22   Заявить о нарушении