Монпансье

 Женька встретила войну семилетней девчонкой. Она и понять не могла: что такое война и почему все так встревожены. Война была где-то там, за Уралом. А здесь, в глухой сибирской деревушке Камышенке, все было как прежде и, казалось, так будет всегда. Но война дотянулась и сюда. Женька возненавидела эту проклятую войну, когда папа ушел добровольцем на фронт. Женька так мечтала, что папа с мамой отведут её первого сентября в школу, в первый класс. Они с мамой уже и платье сшили, и папа из города привез нарядные атласные банты и пахнущий новой кожей портфельчик с блестящими металлическими замочками. Но папа вместо парадного костюма надел гимнастерку и ушёл на фронт. Женька плакала, обнимала отца и просила, чтобы он быстренько победил фашистов и вернулся к первому сентября. Отец как-то грустно улыбнулся в ответ, крепко обнял Женьку и шепнул ей на ухо:

- Я постараюсь.

Потом он резко выпрямился, вытер рукавом заблестевшие глаза и вышел со двора. Женька, две ее сестренки, мама и старенькая бабушка смотрели ему в след и плакали.

Первого сентября Женька пошла в школу одна. Маме было некогда. Все семейные заботы легли на её плечи. А война все не кончалась. Она напоминала о себе серыми листочками “похоронок” и треугольными письмами с фронта. Письма читали вслух, собравшись всей деревней, а над похоронками плакали в одиночестве.

На папу похоронка пришла в феврале сорок третьего. Женька видела как мама взяла из рук почтальона бумажку, долго смотрела на неё, а потом, прижав руки к груди, медленно села в сугроб. Женька бросилась к матери. Они с почтальоном занесли ее в дом, уложили на кровать. Женька плакала, говорила маме, что все это ерунда и неправда, что с папой все хорошо. Просто на фронте путаница и его фамилию написали по ошибке.

- Вставай, мама! - твердила Женька.

Но мама не встала. А через неделю Женька и две её сестренки стали сиротами.

Женька сама не заметила как повзрослела. В девять лет к ней пришло понимание того, что, не смотря на горе и трудности, надо жить дальше. Надо кормить сестёр и бабушку. И Женька нашла выход. На чердаке лежал мешок с табаком, заготовленный отцом ещё до войны. Мужиков в деревне не осталось, бабам самосад был ни к чему, а вот на железнодорожной станции этот табак можно было выгодно продать.

Теперь, собираясь утром в школу, Женька клала в потрепанный вещмешок (портфельчик с блестящими пряжками еще в сорок втором на продукты обменяли) не только учебники, но и полотняный куль, плотно набитый табаком. После уроков девочка шла на железнодорожную станцию. От деревни Камышенка до станции Берикульская примерно семь километров грунтовой дороги. И ежедневно, в любую погоду, Женька проходила этот путь в оба конца.

А на станции война превращалась из страшного слова в реальность. Она гремела составами, идущими с запада на восток и с востока на запад, стонала и материлась голосами раненых, махала окровавленными простынями из окон санитарных вагонов. Война заливалась удалой гармошкой, бухала кирзовыми сапогами по перрону, заходилась рыданиями провожающих, кричала хриплыми голосами командиров. И вдруг, посреди всего этого гвалта раздавался звонкий детский голосок:

- А кому махорочки-горлодерочки! Добрый табачок, кто не купит -дурачок!

При виде маленькой торговки, расцветали улыбками суровые лица солдат. Тянулись из вагонов руки с монетами и пустыми кисетами. Женька ловко насыпала из граненого стакана махорку в кисеты и пересчитывала деньги.

- Эй, голубоглазая, а ты только за деньги табачок продаешь? Может на продукты сменяемся? - окликнул девочку солдат с забинтованной головой.

- Можно и на продукты. А что у вас есть?

Солдат достал из кармана гимнастерки яркую жестяную коробочку и потряс ею. В коробочке что-то глухо загремело.

- Вот, гляди. Это конфетки! Монпансье называются. Меняемся? Побалуешь себя сладеньким.

Женька знала, что это такое. В довоенной, теперь уже призрачной и ненастоящей, жизни папа часто привозил такие коробочки из города, и Женька безумно любила эти сладкие ароматные леденцы. Рот наполнился слюной, рука предательски потянулась за лакомством. Женька сглотнула тяжелый ком и наваждение исчезло. Она хмуро посмотрела на забинтованного.

- Какие же это продукты? Этими погремушками я сестер не накормлю. Не до баловства мне, дядя солдат.

И так страшно, так по-взрослому прозвучали эти слова из уст девятилетней девочки, что улыбка исчезла с лица солдата.

- Стой здесь, я сейчас, - тихо сказал он и исчез в вагоне. А когда появился снова, то в руках держал пять банок тушенки и целую булку ржаного хлеба.

Женька онемела при виде такого богатства.

- Держи, голубоглазая. Меняю на весь твой табак.

Женька попыталась возразить:

- Да вы что, дяденька! Он столько не стоит! Одной банки и хлеба хватит.

Но солдат молчком взял ее вещмешок, достал куль с табаком, на его место сложил хлеб и тушенку, а сверху положил цветную коробочку монпансье.

Жестяную коробочку Женька открыла только дома. Там было восемь маленьких зеленых конфеток, каждому по две. Бабушка от сладости отказалась и Женька, не раздумывая, разделила бабушкину долю между сестрами. Вкус монпансье Женька не запомнила, а вот запах…

Женька часто перед сном открывала опустевшую коробочку и вдыхала аромат довоенной жизни. Этот аромат уносил ее туда, где папа и мама были живы, а сама она была маленьким беззаботным несмышленышем. Со временем аромат стал ослабевать. Женька, испугавшись, что он и вовсе выветрится, плотно закрыла коробочку, замотала её в тряпицу и спрятала на чердаке.

А потом была весна сорок пятого. Женька хорошо помнит этот день. Они сидели на уроке, вдруг в класс вбежала растрепанная женщина и радостно закричала:

- Победа! Ребятишки, победа! Война закончилась!

Все загалдели, сорвались с мест и побежали на улицу. А Женька побежала домой. Не помня себя, она влетела на чердак, открыла заветную жестянку из-под монпансье и жадно вдохнула аромат мирной жизни. На улице уже играла гармонь, звучали задорные частушки, а Женька сидела на чердаке, держа в руках жестяную коробочку, и плакала навзрыд. Размазывая по щекам слезы, она разговаривала с прошлым. Она рассказывала маме и папе, как было тяжело дожить до Победы. Она выплескивала наружу всю боль, что скопилась в ней за эти страшные годы.

Сейчас Женьке восемьдесят семь лет. И не Женька она вовсе, а Левашова Евгения Максимовна. У нее две дочери, пять внуков и семь правнуков. И ни разу с той далекой весны она не покупала, не открывала и не ела монпансье. Слишком много воспоминаний скрыто для нее в этой цветной жестяной коробочке.