ПЛАЧ ЛЕСА

- Как дышится-то здесь легко, дед Егор! Воздух наполнил не только мои лёгкие, но и всё тело. Птицей себя чувствую! Вот-вот полечу вместе с той стаей диких лебедей, взлетевших ввысь - нараспев кричала Варя, кружась у озера, которое, как блюдце, располагалось у старенького домика деда Егора.

Варя была волонтером, помогающим одиноким, стареньким бабушкам и дедушкам, живущим в глубинках.
На этот раз, предложенное место оказалось одним из самых отдалённых от города и желающих среди добровольцев поехать туда не было, а Варя, не раздумывая  юркнула в свою красную машинку и по навигатору помчалась в "царство лесной тишины".

- Ты бы, Варюха, пожила тута денёк-другой, не только бы птицей себя почувствовала, но и слилася бы со всем, что есть. Слышала бы каждую травинку-небылинку, каждый кусток, каждую веточку. Здеся всё живое! И живёт как один организм! А вот подойди к рябинушке-то этой, прижмись к нея, она тут же тебя и обнимет своеми ручишками. Чувствуешь? Будто мамка приласкала. - сидя на крыльце, наставлял Варю худенький и белый, как лунь, дед Егор.

- Раньше-то, в былые времена, в это царство лесной тишины сколько людей приезжало! Словно на курорт, али санаторий какой! - вспоминает дед Егор, щурясь подслеповатыми глазами. - На лечение привозили. Больных. Ну коли, у кого душа тосковала по природе-матушке, по её живому дыханию, по теплу. Всех она лечила, всех. Это ведь, что рай на земле увидеть, побывать в этаких местах. Господом это место любимо! Ох, любимо!
А вот вы, городские-то, поди и не чувствовали никогда, как шибко бьётся сердце леса? И не ходили босые по земельке - матушке, по травушке-муравушке, не слыхали сказок и преданий стройных сосенок. Это почитай, и жизни-то настоящей не видели! - вздохнув опустил он руки на свои, подрагивающие от старости, колени. Мысли его быстро перелистывали листы памяти, как картинки калейдоскопа.

- Давай-ко, Варюха, корзинку с шишечками сюда, пора и их подбросить в самовар. Ох,  и чайком я тебя сейчас напою, будто что алексиром каким чудодейственным! Погляди, как он разпыхтелся, рад гостям самоварушко, рад.
Я ведь нонча уже позапасал кой-какой травушки пользительной, вон на чердаку сколько развешано метелок, а позже надобно кореньев накопать. Есть за царством сосновым небольшое болотце, тамо, ближе к нему, на лесной опушке на увлажненной почве, и растёт много чего пользительного для организму. Вот и калган там растёт. Ох, целебны его корешки! А землица-матушка щедра со мною, помногу бывает копаю, а после перемываю, пересушиваю, да разрезаю на мелкие пластиночки. Господин важный из столицы нашей матушки приезжает по осени ко мне, забирает сколько-то для своей матери. Она родом из похожих мест говорит, только этот напиток и пьёт, из калгану-то , будто родину в нём слышит. Так-то, девица, а как иначе быть человеку, коли он с молоком материнским впитал и сок земли своей родимой, -  разливая душистый чай, подытожил он.

Варя, всё это время, как зачарованная слушала мудрые рассуждения деда Егора, боясь нарушить его певучее повествование. И только, когда он умолк задумавшись, робко произнесла еле сдерживаемые слова восхищения всем, что видела, что слышала.

- Дед Егор, у тебя здесь всё такое необычное, как будто из сказки какой. Мёд в берестяном бочонке такой ароматный и красивый, словно это и не мёд вовсе, а настоящее сусальное золото. А самовар, растапливаемый лучинками и шишками, я такой только в фильме видела, и глиняные кружки, и деревянные ложки. Всё как живое! - смущённо краснела Варя, подливая "чудодейственного алексира".

- Это-то чего ещё, Варюшка, вот видела бы ты прежние времена. Настоящее диво! От красоты одного соснового бора аж дух захватывало! А придёшь, бывало, в ягодную или грибную пору, видимо-невидимо всего! Ягод столько, что вступить некуда, будто что бисеру понасыпано. И грибочков столько же. Да всё семейками дружными растут, все рядышком друг с дружкой. Сама природа одаривала человека своими богатствами несметными, как самого дорого гостя - "приходи, не робей, бери сколько хочешь."
А как ублажала слух пением пташек заливистых, всю шелуху наносную бытовой суеты стряхивала с души человеческой. Вот и тянуло его в небеса за птицами вспорхнуть да полететь, глотнув свободушки! - лицо деда Егора осветилось благодарностью и любовью к своей родной земле, к своей природе. - Сосенки, бывало,  покачиваются, что пританцовывают, да нашёптывают сказки, да предания. Ох, заслушаться можно было! Те, что постарше сосенки и печаль могли поведать и боль свою открыть, как им тяжело было видеть гибель молоденьких парнишек во время войны-то. Сколько их полегло, молодчиков! Всех укрыла землица, всех приняла в своё материнское лоно. Так-то, Варвара-краса! Здеся тебе и сказка, здеся тебе и быль! - и он тяжело вздохнув, прикрыл глаза, отправляясь воспоминаниями в те времена.

Варя в это время, сделала кое-какие дела по дому, убрала всё, помыла и жмурясь под яркими лучами солнца, сидела на крылечке, подготавливая свой фотоаппарат, чтобы сделать несколько живописных фотографий "сказочной глубинки" для своей будущей фотовыставки "Я слышу голос твой, Природа!"

Увлечённая фотоохотой за уточками, купающимися в озере, Варя не заметила, как отдохнувший дед Егор уже собрал небольшой короб с едой и взяв в руку падог, предложил ей сходить туда, где,  шибко билось сердце леса, а сейчас лишь слышно плач.

- А почему плачет лес, дед Егор? - удивилась Варя, закинув на плечо свой фотоаппарат.

- Времена, Варюшка, такие пришли, что для человека нет ужо ничего святого и ценного, деньги правят им  - с горечью произнёс дед Егор, ловко управляя падогом по песчаной дороге. - Царство этакой тишины было разрушено руками человека, тоже бы что зверем каким. Но самое злое зверьё и то не способно на этакое варварство, какое чинит человек на земле своей. Стоит прислушаться токо, как будет слышен стон леса по всей земле-матушке.

- Что же произошло, дед Егор? Какую боль испытало царство лесной тишины? Мне не верится, что здесь, в таком красивом и чистом месте могло произойти что-то плохое и злое - вмиг погрустнев, спросила Варя.

Приближаясь к сосновому бору, дед Егор остановился, глубоко вздохнул и перекрестившись, взглянул на веснушчатое небо. - Тяжело мне сюда приходить, Варюха, я же вырос среди этих сосенок. А с отцом после войны, в память о солдатушках, жизнь отдавших за нас, посадили мы целую аллею кедра, рядом с сосенками. Это были настоящие могучие кедры России, чувствующие и понимающие для чего были посажены. Росли все ровненькими, да ладненькими. Кормила их землица-матушка, питала. Так им благостно было тута и сосенки радовались своим братовьям. Дружно жили. Но случилась беда окаянная, от которой, не звенят боле кедры, не поют заливисто птахи, гнёздышки свои не вьют, и лес оставшийся молчит, будто что мёртвый. А даров его с того дня и не бывало уж сколько времени. А всё потому, что человек позарившись на этакую красоту, выпилил по ночам всю аллею, да в спешке и жадности так исковеркал всё, что потом вместе с сосенками и землицей горький рёв лесных зверей стоял далеко по округе. Жители из соседних селений понаехали, горевали, что по людям.
Все вместе как могли прибрали лесок, очистили от хламу, а вот утешить не по силам было. Так и плачет он доселе, как в те страшные ночи.

Побродив по лесу, осторожно вступая на раны его сердца, подышав его терпкой свежестью, почувствовав как одиноко шаркает по нему бродяга-ветер, пообнимав деревца и насобирав немного шишек для самовару, дед Егор и Варя молчаливые вышли из лесу. Уставшие они присели на берегу мелкой речушки, змейкой протекавшей по зарастающему полю. Аромат травяного чая из берестяного короба, вернул каждого из тех тяжёлых дум, которые цепко держали, пока они находились в лесу.

- И таких мест, Варя, по всей матушке России нонча великое множество. Губят люди лес, выпиливают бесщадно, оставляют землицу разорённой, потому-то и нет таких даров, как бывало раньше. Не растёт ягодка, не растёт грибок. А ведь из веку в век кормил лес человека - прихлёбывая из деревянной кружки чай, тяжело вздыхал дед Егор.
Варя, потрясённая до глубины души, услышанным и увиденным, не могла произнести ни слова. 

- Вот ты и напиши, Варюха, к фотографиям своим, всё что рассказал тебе дед Егор о месте небывалой силы и красоте изумрудного соснового бора, о доброте природы-матушки и о злодеяниях рук человеческих, о горьком плаче моего леса... - и он по-детски заплакал, вытирая слёзы сухой морщинистой рукой.