Глава 10. Видение

Дым стелется по воде, как пар. Запах от шулюма с утиным мясом вызывает слюну. Поглядывая на Муравьева, чистящего грибы у костра, Михаил, понимая, что до обеда еще минимум полчаса, вытащив удочку из воды, пошел на другую сторону берега. Здесь запаха от варящегося супа не слышно, ветер дует в другую сторону.

Плот, наполовину вытащенный на берег, колышется от волны. Кедровка, раскричавшаяся во всю глотку невдалеке от Михаила, начинает действовать на нервы. Она сидит от него недалеко, на самой верхушке молодой лиственницы.

Хуже сороки, всем раскаркала о людях. Наконец, поплавок пошел в сторону, к траве, чьи зеленые пряди лежат на воде. Это оказался небольшой окунек, накинувшийся на клюквинку.

- Вита, тя, рыба, - и Михаил поднял вверх леску с бьющимся окуньком.

- Нет, не нужно, сейчас порубаем и пойдем. Давай, собирай удочку, пора уже. Отпусти его.

Шулюм темно-серого цвета. Попробовав его на вкус, Михаил облизал обожженную губу. В ложке плавают два желтых пятна жира. Утка местная, никто ее здесь не гоняет, кормилась сытно, ожирела и, вот-вот, поднимется на крыло и полетит в теплые края. Еще раз подув на бульон, Михаил прикоснулся губами к ложке и втянул его в себя. Соли Виктор, как всегда, пожалел, к этому Степнов уже привык. Смакуя во рту бульон, наполнил ложку наполовину новым, и, ощутив его острый мясной запах, снова начал по чуть-чуть его отпивать.

«Вкуснотища!», - прикрыв глаза, подумал Михаил.

- Одну утку на вечер оставил, - отметив с каким удовольствием кушает Михаил, сказал Виктор. – Там родник есть, такой вкусной воды, как там, нигде не пробовал. И, вот, что, Мишенька, завтра мы войдем в места ханты Тишки да Яшки Рыскиных, да и шаман, если не ушел, там же живет. Вести там нужно себя культурно, перед тем, как за что-то браться, спроси у Яшки, можно ли. Понял?

- Да, та, - закивал Степнов.

- И, вот, еще что, мы там долго не будем. Тебя полечим, заберу собак, и пойдем на озеро. Оно небольшое, в тайге глухой, образовалось из-за сильных родников и ручьи с него идут, и рыбы в нем много. Так вот, там у меня изба. Месяц поживем в ней, нужно урожай картошки, моркови собрать, медведя взять, или пару, лося. На зиму чтобы хватило мяса. А я тебя через месяц назад отведу. Здесь, вот на этом месте, тебя будет ждать Кузьма. Так что, Мишенька, лечись, отдыхай, ни о чем плохом только не думай, а то не вылечишься. Вот такие вот дела. Так?

- Да, та.

- Ну, и хорошо, Мишенька. Давай, не отставай, все должен съесть, дорога у нас длинная.

Михаил ест, вылавливая один за другим кусочки масленка. Гриб твердый, раздавливается зубами, как недоваренный картофель. Вспомнилось, как он с женой и детьми на Конде рыбачили. Варили уху, а картофель забыли дома. Сосед рыбак угостил их своей картошкой, прошлогодней, и сколько ее они не варили, она рассыпчатой не была, оставалась твердой, как стекло. И только, когда уха переварилась, рыба рассыпалась в ней, превратив суп в рыбью кашу, тот рыбак признался, что эта картошка у него в подвале была зимой заморожена, поэтому и не разваривалась. Что делать, не выливать же уху, были так с детьми голодны, что съели всю ее до капли.

И, вспомнив эту историю, Михаил тут же закашлялся. И сколько не пытался Виктор помочь ему, ничего не удавалось, он отталкивал старшего товарища от себя и, ухватившись обеими руками за мох, рвал его и бил им об землю, крича:

- Наста. Наста, что же я сделал с вами! Юла, Саса…

Виктор, поняв, что произошло с Михаилом, отсел от него в сторону. Что говорить, к парню вернулась память. Знает ли, как погибли его родные? Кузьма говорил, что их машина перевернулась. По всем расчетам, водитель резко повернул руль вправо, и машина ушла в кювет. Дорога была отсыпана на болоте, на метра полтора выше него. Причину аварии так и не установили.

- Они со мнай погибли? – икая, вытирая рукавом слезы с грязью, спросил Михаил.

- Да, так Кузьма сказал.

- А мна нет?

- Тебе нужно было восстановиться, - защитил Кузьму Филиппова Муравьев. – Любая плохая информация тебя возвращала в болезнь, и врачи пришли к выводу, что ты сам все должен вспомнить, - еле слышно говорил Муравьев.

- Не спасла?

- Нет, Мишенька. Ты уже ничем им не поможешь.
Михаил поднял с земли тарелку и ложку и, держа их в руках, замер.

- Не кори себя, Мишенька. Память потихонечку восстановит, как все произошло.

- Я бивца!

- Н-нет, ты был пассажиром.

- Пасса…

- Да, да, ты был пассажиром.

- Не помнят.

Забрав у Михаила тарелку с ложкой, Виктор помыл их в озере. Потом достал из рюкзака флягу и, налив из нее немножко жидкости в кружку, подал ее Михаилу.

- Это - спирт. Помяни жену с детьми. Тебе его развести?

- Нат, - покачал головой Степнов и, взяв кружку, и залпом выпил находившуюся в ней жидкость.

К удивлению Виктора, он даже не скривился. А только, открыв рот, сделал несколько сильных вдохов в себя, а потом перекрестился. И, упершись локтями на колени, закрыл ладонями свое лицо и долго сидел так, погруженным в свои мысли.

Виктор, не мешая ему, прикрыл глаза, отдыхал. Он понимал, что это рано или поздно должно было произойти с Михаилом, и он бессилен сейчас хоть как-то поменять эту ситуацию. Михаилу нужно время, чтобы пережить горе, потерю семьи. Сколько оно будет длиться, трудно сказать. Годы. Но сейчас на него навалилась вся боль.

- Еще спирта дать? – спросил у него Виктор.

А Михаил словно и не слышал его, так и оставался сидеть без движений.

- Миша, тебе дать еще спирта? – приблизился к нему Виктор.

Он оторвал свои красные глаза от ладоней и посмотрел на Виктора, спросив:

- Как так? – и, взяв из рук Муравьева флягу, сделал из нее несколько глубоких глотков. – Я найти его.

Кого(?) Виктор не стал расспрашивать, понимая, придет время, и Михаил ему все расскажет, если посчитает это нужным.

- 2 –


- Где я? – Михаил поднялся с земли и посмотрел на Виктора, на поляну, покрытую беломошником, на великанов сосен.

- Не помнишь? – прищурился Виктор.

Михаил машет головой.

- Шел со мной, шел, и не помнишь? Много ты выпил вчера, Мишенька.

- А, да, та, - положил ладони на виски, прошептал Михаил. – Горэ.

- Ты еще молод, - прошептал Виктор. – Но уже стар. Не знаю, Мишенька, как тебя и поддержать-то. Так, пойдешь со мной или домой вернешься? Если со мною, то будь мужчиной. Обучу, чему могу, будешь помощником. Когда захочешь вернуться в город, держать не буду. Я, как и ты, остался без семьи.

Михаил поднял голову и посмотрел в глаза Виктора.

Они маленькие, как и его лицо, но в них есть цепкость. Цепкость охотника. Мгновения хватает, чтобы понять, что с тобою делать, нужен ты ему или нет. И, в то же время, в улыбке Виктора доброта, рассудительность.

- Да, - кивнул головой Михаил. – Там зло, - махнул он рукой. - А там?

- А там - мир. Придет время, и он тебя поглотит, как туман, и ничего о тебе никто знать не будет. Может, ворона, когда будет клевать твое мясо, или медведь, волк. Но они съедят и забудут.

- Да, та, - закивал головой Михаил. – Там Нэ-астя, Юля-я, Сас-ша.

- Они здесь, с тобой, - и Виктор, приблизившись к Михаилу, положил свою ладонь, ему на грудь, - как моя жена, здесь, - и приложил свою вторую ладонь к своему сердцу.

- Да, та, - глубоко вздохнул Михаил. – Они-и, ту-ут. Не оттам.

…Рюкзак легче не стал. Даже наоборот, казался еще тяжелее, чем раньше. Значит, перебрал вчера.

Услышав щелчок затворов от ружья, Михаил поднял голову и посмотрел на идущего впереди Виктора. А он, сбавив ход, вскинул ружье и, немножко повернув тело направо, что-то искал среди деревьев.

Потом, резко остановившись, поднял вверх руку, чтобы Михаил остановился.
Хрустнула ветка. Виктор, услышав это, повернувшись к Степнову, улыбнулся и прошептал:

- Олени. Немного их, но смотри, сколько нагуляли, - и обвел рукой вокруг себя.
Михаил, провожая глазами его ладонь, посмотрел на землю и только сейчас заметил, как весь мох был, буквально, перекопан.

«Да уж, шел, как слепой, - подумал он. – Как изрыли своими копытами землю здесь олени. Сколько раньше таких мест видел, но как-то и не думал, чьих ног это дело. Оказывается оленей».

И снова в дорогу, которую знает только Виктор. Как он ориентируется в лесу, не понятно. Может, по времени и солнцу, но его нет, тучи затянули все небо. По тени? Ее не видно. По чем же еще? По деревьям и мху, покрывшему северную часть? Но его тоже нет, со всех сторон сосен одна и та же кора, одного цвета.

- Давай, давай, осталось немного, - поторапливает Михаила Виктор, прибавив шагу.
Сколько еще шли, по времени трудно определить. Лес не менялся,  деревья друг от друга стоят на расстоянии в шесть-семь, а то и более шагов. Из-за этого в лесу светло, можно на сто метров осмотреться, или чуть меньше. Местами кустарники раскинулись. Может, Виктор по ним ориентируется?

На лес начал опускаться вечер.

«Это значит уже семь часов вечера, - просчитал приблизительное время Михаил. – Наверное, где-то здесь изба Виктора».

- Еще немножко, Мишенька, не отставай, - и снова еще быстрее пошел Виктор.
«Вот, «дыхалка» у человека, - удивился Михаил, - так быстро идет, говорит, и все без одышки».

- Все, успели, - остановился Муравьев и, обернувшись к Михаилу, снова поднял руку вверх, прося внимания и тишины. – Вроде все нормально, - и показал рукой вверх.

- О-о! – от удивления воскликнул Михаил, увидев над собой лабаз.

- Там и трое, и четверо уместятся, - сказал Виктор. – Ты жди здесь. Сейчас залезу наверх и спущу веревку с крючком, подвесишь на него свой, а потом и мой рюкзаки, подниму их наверх.

- 3 –

Костер лижет своими языками дно котелка, стенки дровин, на которых он стоит. Дым вытягивается тонкой струйкой по необычному горизонтальному дымоходу – по прорытой в земле траншейке, опускаясь в ручей, и, ложась на поверхность воды, течет с ней.
«Интересно получается, - не отрывая глаз от этой картинки, удивляется Михаил. – Вода, оказывается, дым притягивает к себе».

А, вот, запах утиного мяса любит свободу. Он растекается вокруг двух мужиков, не сводящих глаз с шулюма, и поднимается в небо к звездам, пытаясь и их внимание привлечь к себе.

Виктор ложкой отбирает коричневую пенку, но не выливает ее на траву, а кладет в рот.

- За солью неохота лезть, - смотрит Муравьев на Степнова. – Валентиныч, боюсь ее просыпать.

- Да, та, - махнул рукой Михаил.

- И правильно, ничего с нами не станется.

- Да, та, - выразительно глотнул слюну Михаил.

- Ты, вот, Мишенька, думаешь, что я очумел. Вечно кого-то боюсь, бегу, бегу. А ведь, действительно, не так медведя боюсь, как того, кто за мною идет. А он идет! Это я тебе говорю. Кузьма его чувствовал, думал, что за ним погоня. Ан, нет, - стукнул себя по груди Виктор, - это за мной.

Михаил посмотрел на Виктора.

- Я месяц назад до твоего прихода еще был в Снеженске. У меня там дела незаконченные. Надеюсь, скоро их закончу здесь, - вздохнул Виктор, - если они дадут. Хорошо, если запутал их, нюх их сбил, но не до конца. Чую, что кто из них за мной идет. Свалов не дурак, он расчетливый.

Слышал же, три дня назад, когда по болоту мы с тобой пошли с Эсски, сухарины упали. Слышал?

- Т-да, - кивнул Степнов.

- Так вот, они пошли по одной из этих моих петель. Я же след оставил на Уй. А там, чтобы пойти по тому болоту, нужно через открытую гать пройти. Вот, они и деревья повалили и пошли в сторону Нагириша. А там след олений, а не человечий. Смекаешь?

- Т-да.

- Вот такая история, Мишенька. Мы бы здесь, если бы напрямки пошли, были бы через три дня, а шли полторы недели. А там еще, ну, ладно, - вздохнул, - много будешь знать, скоро состаришься, - усмехнулся Виктор. И, зачерпнув ложкой бульон, подмигнул товарищу, мол, пора кушать.

Ночь была холодной, и как ни устал Михаил, а спал урывками. Сон, как испытание, короткий и страшный, то он в пропасть падает, то спотыкается о забор, то под машину летит. Вздрогнет, вскочит, рукой ощупает край лабаза, вздохнет, не упал. Схватится рукой за дерево, так и усыпает, но тут же, снова будит его новый кошмар: падает с лабаза на землю.

- Тихо, - еле слышно прошептал Виктор. – Росомаха.

Хруст утиных костей Михаил расслышал хорошо.

- А нас? – спросил он.

- Нет, - положил руку на плечо Степнова Виктор.
Как Муравьев понял, что животное ушло, подсказал ему, видно, его охотничий инстинкт. Не слух. Он теперь острым стал и у Михаила. Вот, и сейчас он слышит, как еще какое-то животное передвигается по ветке соседнего дерева. Виктор не обращает на него внимания. Но Степнов не выдержал, ткнув в локоть Муравьева, поднял палец.

- Слышу, - отмахнулся тот, - это - соболь или куница. Их здесь никто не трогает. Нынче шкурку здесь не берут.

- Гм.

- Это плохо. Кое-кто обещал мне найти заинтересованных лиц в этих шкурках. Тогда и заживем.

- Д-да, - и, повернувшись спиной к Виктору, Михаил лег на правый бок.

- Через полчаса подниму, пойдем, - с зевотой протянул последний слог Виктор. – Кажется, Яшка меня ждать будет у рогатины. Как он чувствует, что я к ним иду, не знаю. Шаман знает. Он ко мне сейчас приходил.

- К-как?

- Повернись на спину. Ну! – ткнул в бок Михаила Муравьев. – Теперь прикрой глаза, расслабь тело. Сейчас, секунду, - и улегся рядом с Михаилом.

- Теперь слушай и повторяй за мной все, что скажу. Говори: шаман, приди ко мне. Шаман, прими меня такого, как я есть. Шаман, вылечи меня, и я тебе буду помогать, в чем попросишь. Запомнил? Только не торопись. Он к тебе придет, ко мне придет. Разным придет, а потом расскажешь, каким его видел. Все.

«Шаман, шаман, извини меня, что пришел к тебе без твоего разрешения, - подумал Михаил. – Шаман, ты извини меня и не обижайся на Виктора, что привел меня к тебе».

Прохлада мазнула своей холодной кистью Михаилу лицо, забралась под куртку. Воздух холодный, и почему-то он задержался на переносице, на лбу и замер. Степнов хотел смахнуть эту воздушную ледышку с лица, а рука-то неподъемной стала.

«Здравствуй, шаман, - прошептал Михаил. Открыл глаза, а никого не видит перед собой, только ветку от дерева, на которой белка сидит. И цвет у нее необычный, пепельный. Села она, как человек, на ветку, ноги свесила, а передние лапки приподняла, одной из них уперлась на сук и мордочку на нее уперла. Хм, как человек.

«Здравствуй, неужели ты к нам по ветке шел?» - спросил Михаил.

«Догадался, - задергала усиками белка, к чему-то принюхиваясь. – Да, у вас была росомаха?», - и голос у нее писклявый, беличий.

«Да», - шепчет Михаил.

«Ведьма была. Видно, знает, что война будет. Тебя пришла посмотреть, воин ты или нет».

«Нет, я инвалид».

«Да, ты не орел, и не коршун. Ты слепец, землеройка».

Услышав это, Михаил опустил голову, согласился с белкой. 

«Ладно, иди к Тишке, потом тебя позову, придешь. Кем ты хочешь стать?»

«Не знаю», - прошептал Михаил.

«Потерянный ты. Я помогу, приходи», - и юркнула белка вверх по дереву.

«Почему ее Виктор Хромой называет?»

Открыл глаза Михаил, посмотрел на Виктора,  вздрогнул с испугу. Лежит он на воздухе, раскачиваясь, немножко вперед, потом назад, словно на качели, но ее нет.
Что-то хрустнуло рядом с Михаилом, и в этот момент рухнуло тело Муравьева на лабаз, только бревна прогнулись под ним, как перина, и заново выровнялись.
Показалось? Попытался рукой продавить эти бревна, твердые, не поддались.

И в ту же минуту Михаил почувствовал сильную усталость, голова отяжелела, и он прилег рядом с Виктором, проваливаясь в темноту.