Глава 11. Большая Ай-ёхан

Как в пропасть, провалился Михаил под траву, по самую голову, и, чуть не захлебнувшись водой, забарахтался, и тут же, интуитивно понимая, что по-другому ему сейчас не спастись, начал сверху вниз отталкивать руками от себя воду. Вынырнув головой из воды, громко вдыхая в себя воздух, попытался руками, спиной, ногами, хоть во что-то упереться. Но кроме вязкого мха, лежащего на поверхности воды зеленым полотном ковра, ничего не было.

- А-а, а! – закричал с испугу Степнов.

- Назад греби, назад! - услышал он громкий голос Виктора.

И, подчиняясь его приказу, заработал ногами, ложась на спину. И, вот, наконец, он уперся рюкзаком в долгожданную твердь. И тут же почувствовал, как его подхватили сильные руки Муравьева и потащили наверх, на берег, и он, помогая ему, вывернув руки назад, ухватился ими за ветки куста, и…

Выбравшись на берег, так и остался лежать на спине. Руки, не сопротивлялись тяжести рукавов одежды, пропитанных влагой, ноги – штанов с сапогами. И куда ушли силы? Вода их забрала.

Стянув с головы мокрую шапку, Михаил закрыл веки и, подставив лицо легкому ветерку, расслабился.

- Ну, что, разлегся, давай, давай, ползи дальше от воды! – навис над головой Михаила Виктор. – Ну!

- Да, та.

- Блин! – выругался Муравьев. – Вроде заблудился. Эта река должна быть справа, - помогая Михаилу сесть, причитал Виктор.

Вся одежда пропиталась водой, и Виктор, вытащив из своего рюкзака спортивный костюм, заставил Михаила переодеться в него, а мокрую одежду развесил на ветках куста и стал разводить костер.

- Сколько говорил мне Гришка: не ходи по оленьему следу, не ходи. А пошел, пошел,
- злился на себя Виктор. - А им-то, что, упали в воду и поплыли себе дальше, и мох за ними затянулся и, как будто, здесь никого и не было - лужайка. А откуда она на болоте может быть, а?

- Луг, - улыбнулся Виктору Михаил.

Тот, увидев это, даже остолбенел на месте, с раскинутыми руками, а потом и сам как расхохотался, до упаду. И Мишка за ним тоже смеялся до слез.

- Ой, Мишенька, - хватаясь за живот, присел на корточки Виктор, - ой, не могу. Смотрю, тебя нет. По сторонам зыркаю, а ты, как вынырнешь из этой трясины, я и сел с испугу. И ничего не пойму. А ты, как забарахтался, ой. Это ж мы на Золотую речку вышли, Мишенька! Она здесь такая же, как на Аранга-Туре, которая течет из него в Конду. Знаешь? В Конду летом и зимой течет, а когда воды много - назад течет. И здесь также. Там есть озеро, большое, километра четыре в диаметре, - ткнул он рукой на север, - и там, - показал рукой на запад, - поменьше того раза в два. А между ними эта речка. Она подземная, под торфом, местами только оголена на болоте, как здесь. А нынче, видишь, как заросла ряской, что и проход по болоту не знаешь где. А от нее только пятна видны, лужи. Ханты говорят, что это - ее ширина.

- Да?

- Врут, конечно. Не может же она быть шире Оби? Ее даже на карте нет, вот такие вот дела. Я вначале думал, что это - часть озера.  Проверял, палку бросал, течение есть по все ширине. Это о чем говорит?

- О сем?

- А о том, что она извилистая такая. Ширину ее пытался определить. Где метров десять, а где пять-шесть.

- Как?

- Да, очень просто, Мишенька, по течению. То брошенная в лужу палка туда плывет, то палка обратно плывет.

- А пыба?

- Ой, этого добра здесь полно. В озерах окунь да щука. В большом озере чебак да язь с окунем, щукой, в малом окунь, но, в основном, щука. Оно глубже, там и язь зимует. А речка эта местами дышит зимой. Или из-за родников сильных, или из-за газа местами не замерзает. Но нефтяного пятна на них ни разу не видел.

А там, где мы жить будем, сухим летом, да ранней осенью медведь промышляет.  Рядом с малым озером ручей глубокий, метра под три-четыре местами, так в нем таймень ходит. Ханты говорят, когда в ручье вода по колено, медведь рыбу ловит и кушает. А когда мокрое лето, как нынче, то медведь знает, что река глубокая и рыбы ему не поймать. Так косолапый ягодой кормится, корнями, и оленем. Умное животное.

- А олан?

- Что олень? – не понял Михаила Виктор. – А-а, олень. Так, он к Тишке пошел. Там
у него стадо. Там оно перемешано с диким оленем. Он их смешивает, - глубоко вздохнул Виктор. - Вот такие вот дела. У дикого оленя рога красивые, а у домашнего - и смотреть не на что. Так вот, у Тишки у всех оленей рога красивые. Что дикие, что домашние, все к нему идут. То Хромая Белка ему помогает и старик-филин. Может, еще кто. Тишка оленя бьет не при стаде, а заводит его, просит сына Нуми-Торума, Нёр-ойка - покровителя оленьих стад, чтобы забрал его душу к себе, в свои стада.

- Ка-ка?

- Мишенька, не знаю, сказка это или нет. Но этой ночью к тебе шаман приходил?

- Нат, - замотал головой Михаил.

- Вот, как. А ко мне он приходил, орлом был, носил меня над тайгой.

- У меня балка бала.

- Хм, - улыбнулся Виктор, - а говоришь никто не приходил. Это, значит, к тебе приходил сам Хромая Белка. Вот, что у ханты, что у манси, здесь их мир. Здорово, если они разрешат и нам его увидеть. Нуми-Торум – это у них здесь старший повелитель. Дальше рассказывать тебе?

- Д-та, - ежась от холода, прошептал Михаил. – У Нуми-Торума есть дети. Старший из сыновей его Полум-Торум ведает всей рыбой и зверьми. Второго сына зовут Мир-суснэ-хум, он - «Небесный надзиратель», он смотрит, как ведут себя братья - люди.
Третий сын Нуми-Торума Аутья-отыр, он похож на щуку и живёт в Оби. Четвертый сын Нуми-Торума Нёр-ойка, он - покровитель оленей. О нем я тебе уже говорил.
Так, что тебе сказал Хромая белка? - заглянул в глаза Михаила Муравьев.

- Каза, ска-за, сказа, а, - прикусил нижнюю губу Степнов. – Хоросо.

- Ну, и добре, зачит, поможет.

- А ка-а-за ч-ч-ч.

- Стоп, - поднял руку Виктор и посмотрел в небо. – Какая красота, Мишенька. Так, что он сказал?

- Яшка иди, - и проглотив слюну, без ошибок произнес, - сам меня позовет.

- Вот, видишь, Мишенька, говоришь уже без запинки, не как вчера. Помогать тебе начал Хромая Белка. А, вот, и Яшка к нам идет, - встал Виктор в полный рост и, смотря в болото, замахал кому-то рукой, громко закричав, - Яша, ты ли это?

- Оу-уя, я-яо-о, - то ли эхо, то ли кто-то ответил Муравьеву.

- Он, он! - разулыбался Виктор, показывая Михаилу куда-то вдаль. – Не видишь? А, вон, олень идет, метров триста отсюда.

Михаил встал и стал всматриваться.

- Вот там серая полоса, видишь? А справа от нее серое пятнышко удаляется. Видишь? Да, не торопись бежать глазами, медленно их веди. Вон туда смотри, не своди с того места глаз, а приметишь, что оно, то пятнышко, дальше и дальше от полосы отходит. Это - он, Яшка Рыскин. Если бы звучало ы-ы-ы, то значит Тишка, а если я-я-я, то Яшка. Через три-четыре часа будет здесь, а, может, и больше. Высохнуть успеешь.

- Так, т-тыриста метра? – не понял Степнов, почему так долго это небольшое расстояние будет идти к ним Яшка.

- Так, я же тебе говорил, что река петляет. А он нас на олене встречает, на санях. Олень Ойка у него умный, как человек, знает, что Тишка плавать не умеет и поэтому воду обходит.

- Ойка?

- Старик. Старик, значит.

-2 –

Ошибся Виктор, не Ойка звали оленя Яшки Рыскина, а Ойёшка, может, Алешка. Михаил хотел расспросить Яшку, как звали олешку, да заикаться стал, а потом и сам понял, что у оленя не было никакой клички, беззубый Яшка так всех оленей называл - Ойёшка.

Роста Яшка был небольшого, по грудь Мишке. И  не спокойный. Как заводная мышка крутится, крутится, никак не угомонится, что-то ищет, что-то укладывает, не поймешь, что делает и зачем. Да, еще и что-то говорит, только что, не расслышать, себе в бороду говорит: тр-р-р-р. Вот, поэтому и прозвал его про себя Михаил заводной мышкой. Ее заведешь ключиком, вот она и бегает туда-сюда и тарахтит, тарахтит.

Наконец, Яшка угомонился, сел в нарты, уложил рядом с собой рюкзаки Степнова с Муравьевым и, ударив хореем (палкой) по крупу оленя, поехал назад, по болоту, откуда пришел к ним. А Виктор с Михаилом, оставили у себя только ружья и пошли за Яшкой пешком. А хант быстро не едет. Пройдет со своим олешком минут пять, остановится, поджидает гостей. Потом снова как закричит: «Ку-у-у, ку-у-у» и поедет дальше. Но Михаилу некогда следить за Яшкой с оленем, они идут вдогонку по оставленному нартами следу. Купаться в холодной воде, у Михаила больше охоты нет. Виктору тоже. Да, и идти стараются быстро. До ночи осталось всего несколько часов.

- Моза, назат?  - пытается остановить Виктора Михаил.

- Идем, - хрипит Муравьев.

- Вита, нось, нось.

- Там остров есть.

- А-а.

- Остров там есть, - резко остановившись и обернувшись к Михаилу, громко повторил свои слова Виктор. – Не строй из себя труса, - сжав губы, громко прошептал Муравьев. – Лучше поторапливайся.

«Легко сказать «поторапливайся», - проваливаясь в зеленый мох по колено, а то и глубже, думает Михаил. И торопится, другого выхода нет. Желтый шар солнца, опускаясь ниже и ниже меняет свой цвет, сначала на оранжевый, и вот-вот начнет краснеть. Степнов уже к этой картине привык.

Невольно обернулся назад, посмотрел, далеко ли ушли от берега. Оказывается, нет. За час ходьбы удалились от леса всего-то метров на двести-триста. Наконец, начали поворачивать на новую петлю Золотой речки. Местами ее лужи хорошо просматриваются сквозь мох. Вода прозрачная, трава хорошо фильтрует ее, поглощая в себя всю муть, так сказать, съедобные «добавки».

Вода, начерпанная внутрь сапога, пропитывает носки, которые слезают с ноги, и начинается мучение, голые пятки трутся о внутреннюю часть сапога, вылезают все выше и выше, и создается такое впечатление, что скоро он потеряет сапог.
Но Михаил понимает, что здесь незачем останавливаться. Чтобы снять с себя сапог и поправить носки, нужно или на что-то опереться, или стоять на тверди, а не на мшаном ковре. На одной ноге здесь не устоять, тем более, когда по колено проваливаешься.

Наконец-то, новая петля началась. Прошли рядом с кустарниками. Какими, рассматривать некогда.

- Терпи! – слышит он голос Виктора.

- Кому та? – спрашивает Михаил.

- Тебе, - отвечает он. – Сопишь от боли. Терпи, скоро выйдем на сушь.
«Когда же она будет эта сушь?»

Солнце уже завязло в болоте, проваливается в него, и от сопротивления покраснело,
как расплавленное железо.

И снова новый виток пошел.

Михаил хотел было обернуться, да посмотреть, как далеко ушли от берега, да невольно споткнулся и упал, но уже не в воду, а на что-то твердое.

- Слепой, да? – смеется Виктор. – Все, закончилось болото. На пупок вышли. Здесь и ночевать будем, да, Яшка?

- Та, та, - смеется тот. – Спирта принесла?

- Есть немножко, - у Виктора голос стал тонким. – Ты, это, давай шкуры.

- А ты - спирт, - требует Яшка.

Михаил с помощью Виктора снимает с себя сапоги и начинает сливать из них воду. Виктор подает ему два полиэтиленовых кулька, и он их натягивает на босые ноги.
Хант бегает, крутится, и Михаил, сколько бы не хотел, так его лицо толком и не смог рассмотреть. Какое-то оно маленькое, покрытое редкой бородкой, то ли седой, то ли цвета слоновой кости. Трудно понять, вечер смазывает все цвета в один тон, серый. И глаза у Яшки тоже серые, хотя несколько часов назад они вроде были голубыми. А потом, когда хант еще раз обернулся к Михаилу, то вроде и светло-серыми стали.

Сухая оленина с трудом разжевывается. Она вязнет в зубах и, хватаясь рукой за мясо, Михаил начинает его откусывать, деля зубами как ножами оленину на маленькие частички, и с трудом проглатывает их. Глоток спирта был лишним. Виски сдавило с обеих сторон, язык стал заплетаться, в голове все замутило, глаза скользят, как ноги на гололеде, то туда, то обратно, и веки не удержать. Забрался Степнов с ногами в шкуру и, свернувшись в ней калачиком, провалился в небытие.

- 3 –

Идет Михаил по высокой траве, раздвигает ее руками, и никак не может настичь того, кто в ней прячется от него. Кто же это? Роста Витькиного, не меньше, а серый. Ринулся Степнов влево и, наконец-то, опередил незнакомца. Раздвинув руками траву, рот открыл, не человек перед ним, а огромный орел. И птица не испугалась его, стоит и с любопытством рассматривает человека. Даже создается такое впечатление, что вот-вот заговорит с ним.

- Извините, - чуть наклонив голову, приветствуя орла, прошептал Виктор.

- И зачем вы сюда, к нам пришли? – внимательно рассматривая Михаила, спросила птица. – Ну, что вы так на меня смотрите? Здесь я живу, а не вы. У вас свои места есть, и в них вам мало своих гнезд, мест, где охотитесь, рыбачите, нас совсем вытесняете. Зачем? – и орел не отрывает своего взгляда от глаз Михаила.

А Михаил от неожиданности развел руками.

- Вот-вот.

- Я с Виктором пришел, лечиться, - сказал Михаил.

- Вижу, что болен. Так, ружье, тогда, зачем вам?

- А как без него выжить? – нашелся Степнов. – Вы сами хищник, зайца своими когтями бьете, оленя молодого, глухаря.

- И рыбу, - добавил орел. – А, как выжить, человек?

- Так, и мне также. Вы - орел, у вас когти, клюв, крылья. У меня нет крыльев, рот  слабый, только жевать умеет. Ружье, оно и помогает мне добывать дичь. И мы в вас орлов не стреляем, вы в Красной книге.

- Слышал, слышал от Мала, с которым ты пришел.

- Он - старик, - поправил орла Михаил, - зовут его Виктор.

- Я старый, он люд, малый брат мой. Болен.
Михаил с удивлением смотрит на орла и спрашивает:

- А мне уходить назад?

- Кяк, - вытянул шею вверх орел, - ты еще и спрашиваешь?

- Извини-те.

- Ты еще не вошел к нам. Ты у входа стоишь. Мал пришел спросить нас, можно ли тебе с ним идти.

- Да, - опустил голову Михаил.

- Я подумаю.

- Хромая Белка назвал меня землеройкой, - прервал тишину Михаил.

- Слепец он.

- А Мал, кто? – спросил шепотом Михаил.

- Йипыг-ойка, назвал его Мал.

- Старик-филин? И Малу можно медведя убивать?

- Больного да шатуна, можно. А мясо его я ем, - сказал орел и пошел по траве.
Михаил догнал его и спрашивает:

- Можно мне с Малом идти к вам?

- Не знаю, - повернул к нему голову орел. – Это Йипыг-ойка знает. Спроси у него.

- А если не буду спрашивать и пойду.

- Кяу, - в глазах орла блеснули искорки, клюв открылся, и, увидев острие его кончиков, Михаил сделал шаг назад. – Ты - люд, - и орел лапой ударил по стоявшему сухому толстому стволу невысокой сосны.

И, увидев то, что от удара лапы орла ствол сосны разлетелся на мелкие кусочки, Михаил, испугавшись, вскрикнул. Схватившись за оставшийся торчать из земли кусок дерева, пощупал его. Оно было очень крепким.

Михаил долго смотрел на удаляющуюся птицу, которая так и не поднялась на крыло. Она остановилась на возвышенности и замерла.

- Я забыл спросить, как тебя зовут, - прошептал Михаил.

- Кяу, - услышал он голос орла.

- 4 –

Хант накинул на плечи Михаила куртку и сказал:

- Иди, Мисанька, там ветка. Принеси, - и подал Степнову топор. – Вон, там она, - и показал на кустарник или небольшое дерево, растущее метров в семидесяти или ста от них.

- Там мало, - сказал он.

- Не мал, - широко улыбнулся Яшка и поправил в плечах малицу, - а Мал здесь.
«Хм, - улыбнулся ханту Михаил, подумав про себя, что где-то он это выражение уже слышал. – Во сне, орел говорил. Бывает же. Значит, Яшка говорил, а мне слышалось это сквозь сон», - и, сжав в руке топор, пошел в сторону кустарника.
Шел быстро и, что удивительно, грунт здесь был твердым, сапоги не проваливались в мох, а когда сбивали его торчащие выступы, черный торф рассыпался и летел камушками вперед, катящимися по мху. Его росточки невысокие.

До кустарника идти осталось немного, метров двадцать. А вот в голенище сапога что-то твердое попало, он остановился, чтобы вытащить это. А рукой невольно уперся в торчащий из торфа ствол дерева. Его края острые, режут кожу, видно, он только сломался. Смотрит на него Михаил и удивляется, увидев лежащий рядом второй кусок - вершину от сухой сосны.

Осмотрелся по сторонам. Так могла сделать только пуля, попавшая в дерево и разбившая его на части. Топором так не сделать. А почему? Тем более, ему нужны дрова. С размаху ударил по торчавшему из болота дереву, а топор, взвизгнув, заскользил по нему, оставив после себя еле видную царапину. Присмотрелся внимательнее, а на том месте, еще есть три царапины, глубокие. Значит, не пулей разбили дерево, а чем-то другим. Медведя дело. Это его когти оставили царапины на дереве без коры. У волка, росомахи, да и рыси сила навряд ли такая найдется.
Попробовал вырвать с корнем пенек. Не получилось, не  сдвинулся он в сторону ни на миллиметр. Ударил по нему пяткой, да, потеряв равновесие, чуть не упал на спину.

Плюнул, пошел дальше, к кустарнику.

«Вот тебе, и мал пенек. Тростинка, а такая крепкая. Погоди-ка, а не та ли эта сосна, которую орел, приснившийся мне, ударом лапы разломил?»

Михаил остановился и вернулся к сломанному дереву. Внимательно осмотрел полосы-царапины на нем. Постоял с минуту в размышлениях и снова пошел к кустарнику. А то вовсе и не кустарник, а кусок от огромного дерева. Кора от него в стороны торчит.
«Погоди-ка, - снова остановился Михаил, всматриваясь в него. Так, он же и орла видел. Бывает же. – Что же это получается, я, значит, к этому пню от дерева во сне ходил, как лунатик, а он мне привиделся орлом? Может, это Яшка, видя, что я - лунатик и во сне хожу, меня провожал, а теперь послал к этому дереву, чтобы я вспомнил, что мне ночью снилось? Неужели, все так?»

Обернулся Михаил, посмотрел в сторону ханта с Витькой, а их отсюда и не видно почему-то. Сдавил топорище и пошел к пню от дерева. А оно и вовсе не дерево, а труха одна, словно опил гнилой кто-то насыпал в кору. А она, как труба, от дерева осталась. Дерево сгнило, а кора, как голенище сапога.

«Посмеяться Яшка надо мною решил. Вот, чума! Да, и правильно. Сколько мы так ребят со своего класса также подставляли, чтобы посмеяться. В шутку же, а не со злости», - разулыбался Михаил и пошел назад.

Идет он, а того места откуда пришел, все никак найти не может. И вправо пошел, и влево пошел, и назад. И трубы-коры нет, куда-то исчезла. И холодно становится, очень холодно, и не только ногам, а всему телу. И трава, как змеи, ползет по его телу. Попытался отдернуть руку от нее, а она не отпускает, обвивает ее своими канатами.

Михаил открыл глаза и зажмурился от солнца. Над ним лицо ханта, и так из его рта неприятно пахнет перегаром, что сморщился и сразу же отвернулся.

- Мишенька, выспался-то? – слышит он голос Виктора.

- Д-да.

- Ну, и отлично, пора собираться, а то солнце проспали. А как здесь спокойно-то, мммм. Так что, Яшка, принимай нас с Мишенькой в свою семью. Он - парень сильный, умный, быстро всему научится. И. главное, не жадный он и не злой.

- Да, да, - закивал головой Яшка. - Всю ночь за кем-то ходила. Луна его водила?
Этпос-ойка? Нет, сам Мис.

- Это, Мишенька, добрый лесной дух.

- Или, - поднял руку хант, - Йипыг-ойка. Шла Миша твоя, слушала его. Видела, видела, - выразительно произносил каждое слово Яшка с киванием головы. - Что ты видела, Мишанька, - прищурившись, смотрит на Степнова хант, - что она сказала тебе?

- Орла, орел со мной ходил.

- О-о, Хромой Белка. Шамана ходила. Что сказала тебе, Мишанька, она, шамана? – не отрывает любопытных глаз от Степнова Яшка.

Михаил запомнил этот сон, но, вот, рассказать ли все ханту, не знал, нужно ли, вот  и замялся. Посмотрел на Виктора, и тот, словно понимая его вопрос, легонько кивнул головой, мол, не торопись.

- Он сказал, что его зовут Кяу, - прошептал Степнов.

Услышав это имя, хант тут же вскочил с саней и продолжал смотреть в глаза Михаилу.

- И когда я его спросил, можно ли мне с Малом идти к нему, он сказал, что нужно спросить у Йипыг-ойка. Он знает.

- Йипыг-ойка, - задумался  Яшка. – Правда, думала я, пошли, Мисанька. Мал, - он поклонился Виктору, - а Мисанька знала, как тебя зовут?

- Нет, не говорил ему.

- А где тогда Йипыг-ойку искать?

- Сам нас найдет, - набравшись смелости, сказал Михаил.

- Хорошо сказала. Значит, Тишка правда говорила, что снился ему новый охотника. Только добрый он, - то ли спросил, то ли, раздумывая, сказал хант, смотря на Виктора, словно спрашивая у него. – Пошли, Мисанька.
Болото, похоже, закончилось. Грунт стал тверже, но кроме мха с травой на нем, почему-то ничего не росло, даже клюква с голубикой.

И хант в нартах не сидел. Шел впереди своего оленя, а тот от своего хозяина не отставал, в ногу шел, иногда доставая его спину, и, почесывая ее своими рогами.
Прохладный утренний ветерок перестал быть свежим. Сменился на теплый. А это не нравилось Михаилу, потел. Остановив Виктора, спросил, можно ли снять одежду, на что тут же получил отрицательный ответ.

- Скоро к воде и болоту спустимся.

- Как? – не понял Михаил.

- Э, э. Так, мы сейчас на пупе, а за ним и болото, и русло реки, вот-вот, увидишь.

И прав был Муравьев, грунт скоро стал вязким, и чем дальше углублялись они в долину, тем труднее и труднее было идти.

Хант свернул направо, остановился, давая оленю напиться воды. Михаил тоже присел и стал набирать в руку воды между широкими листьями незнакомой ему травы. Вода здесь по вкусу была приятной, словно разбавленный черный индийский чай. С наслаждением напившись его, посмотрел на рядом стоявших с ним Виктора, Яшку и оленя. Они от него не отрывали глаз, с любопытством рассматривая Степнова.

- Что, попила? – спросил Яшка. – Тада пошли, далеко идти нам нада. Зачем спрасила а, не знаю.

«Надо, так надо», - отряхнувши с ладоней воду, догнал Виктора Михаил.

- А ты, Миша, что-то говорить стал без запинки. Видно Кяо помог тебе.

- Хм, - сжав губы, Михаил тоже согласился с этим, но слова больше не сказал, боясь, что снова начнет заикаться.

И шли они долго. Не раз Михаил останавливался, чтобы напиться с Золотой речки воды, и потом снова догонял Виктора, который продолжал идти быстро, не отставая от ханта. Дорога была то твердой, то мягкой, но ноги не вязли в болотной жиже, потому что ее не было. Но, самое интересное, на что обратил внимание Михаил, они все время шли в одну сторону, об этом он судил по полоске леса на горизонте. Она все время была слева от него.

Вот, уже и солнце все ближе и ближе было к земле, меняя свой цвет с золотистого на оранжевый. И, когда его шар повис над горизонтом, хант снова остановился. Разбросал у нарт оленьи шкуры и присел посередине их, ожидая, чем угостит  его Виктор.

Сухое щучье мясо он ел с причмокиванием, а когда выпил спирта, предложенного ему Виктором, затянул только ему знакомую мелодию: «У-у-у-у-умм-маааа-ууу».

Михаил, слушая музыку, снял с нарт простывшие на ветру свои носки и натянул их на ноги. На сырые носки с большим трудом натянул сапоги и, выпив с кружки разведенный спирт, улегся на шкуру, укрывшись другой, закрыл глаза.

Песня ханта успокаивала, расслабляла уставшее от долгого перехода тело и потихонечку убаюкивала его сознание.

Несколько раз просыпался, скорее всего, из-за холода, укрывался шкурой и заново усыпая, удивлялся, что в этот раз ему ничего не снилось.

- 5 –

Сильный всплеск воды разбудил всех. Михаил, дрожа от холода, приподнялся. Молоко рассвета стекало с кривой поросли сосенок и березок в болото. Трава покрыта инеем, а с небольшого озерца, на берегу которого они остановились вчера вечером, шел пар.

- Закончилось бабье лето, - потягиваясь, сказал Виктор.

- Да, - поддержал его Яшка. - Сорт жир гуляет. Скоро, скоро зима.

- А что такое сорт? – рассматривая черную толстую палку, лежащую в воде, спросил Михаил.

- Ай, - рассмеялся хант. – Щука, лови, - и показал пальцем на эту палку.

- Щука, что ли? – удивился Михаил.

- Она самая. Подай-ка мой рюкзак, только не шуми, спугнем.

Виктор достал из рюкзака веревку, накрутил ее на шест, которым Яшка погонял оленя, и, сделав на ее конце петлю, начал опускать ее в воду.

- Там голова, - предупредил Муравьева хант. – С другой стороны лови сор.
Виктор поднял шест и, отведя его немного в сторону,  стал медленно опускать петлю в воду.

А щука и внимания не обратила на приближающуюся с хвоста веревку. Резкий рывок шеста вверх, сильный всплеск воды и бьющаяся на затянувшейся петле рыбина теперь не отпускала внимания Михаила.

И все же она выскользнула из петли, но упала не в воду, а на берег. Михаил бросился к ней и, оседлав огромную рыбину, уперся руками в ее голову.

- Не убежит, - сказал Яшка и, показав рукой, чтобы Михаил ему уступил, присел рядом с рыбиной и резким ударом ножа отсек ей голову. Вспорол ей живот, спину и быстрыми движениями снял с нее шкуру,  нарезал ее тонкими кусками.

- Все, завтрак готов, - сказал он. - Прошу кушать.

Михаил впервые пробовал сырое мясо щуки, чуть-чуть присаливая его. Вкусное, отметил он про себя, освобождая его зубами от костей позвонка. Глянув на ханта, улыбнулся. Его борода была испачкана мелкими рыбьими косточками.

- Да, - сказал тот, - хороший сорт.

- П-первый, - не поняв его, сказал Михаил.

- Сорт – это не наименование свежести, а так по-хантыйски называется щука, - прошептал Муравьев, и бросил остатки недоеденной рыбы в озеро.

В воде сразу же раздался всплеск.

- Голодная, - сказал хант.

И бросил в воду голову щуки, шкуру, хвост.

- Так, на уху бы оставил, Яшка, - вскрикнул Виктор.

- Не а, скоро дома будем. Ойёшка будем кушать. Гушка хорошо готовит шулюм. Пальчики оближешь, - улыбается Яшка.

- З-здор-рро-во! – моя руки в воде, сказал Михаил. – А почему эту реку называют Золотой?

- Не а, это Виктор так говорила. Здесь ее зовут Ай-ёхан – маленькая река.

- Так я, Мишенька, просто сравнил ее с Золотой речкой, что на Аранга-туре, на озере.

- А-а, а я д-думал, щ-щука – з-золото.

- Здесь золото - таймень. Скоро попробуешь.

- Да, алн, рыба укусная, - говорит Яша. – Пошли. Часа три осталась идти. Перешли мы Ай-ёхан, - и, ухватив оленя за ухо, потянул его за собой. – Пошли.

- 6 -

Свора собак, встретивших лаем гостей, сильно напугала Михаила. Это были высокие, с овчарку, лайки, с длинными пастями, зубастые.

- Фу-у-у, Айяка, свои! – громко крикнул Яшка. – А, ну, псина, домой. Кыш! Айяка!

И пёс его, тут же поджав под себя хвост, что-то злостно рыкнув, быстро семеня ногами, побежал в лес, а за ним и все остальные собаки.

- Айяйка, сука – мать. Ей только команду дала, остальные мальцы слушают.

«Ничего себе, мальцы, каждая - с волка», - подумал Михаил.

- Один отсюда твой, даже – два, - хлопнул по локтю Виктора Яшка. - С волчьей пастью мне собака не нужна. Я еще сам хороший охотник, а он оленя будет резать.
Хорошо,Витя?

- Ой, Яша, я тебе за все благодарен.

- Не Яша, Яшка я, - поправил Виктора хант. – Скоро оленя придет, зима скоро, пойду на Сосьва, там нынче не бывал. Мха много, жирный будет олень. А Мишка с тобой?

- Да, - улыбнулся Муравьев.

- У Тишки тоже есть волчий пасть, даст две собаки тебе. Хватит?

- Премного, - обнял ханта Муравьев, - век вашу доброту не забуду.

- Век – эт-то сколько?

- Сто лет.

- А-а-а, это хорошо! А. если вертолет будет бить оленя моего, поможешь?

- Конечно. И я, и Мишенька, правда? – Виктор вопросительно посмотрел на Степнова.

- Да, да, - улыбнулся Михаил.

- Он - воин!  - повернувшись к Яшке, сказал Виктор. – В Афганистане воевал. Он знает, как вас защитить.

- Хорошо, - разулыбался хант. – Поехали, - и, потянув за ухо оленя, пошел по еле просматривающейся в лесу тропке.

Нарты шли по траве бесшумно. Иногда только трескались под ними ломающиеся сухие ветки. Несколько раз вспугнули Михаила громко цыкающие белки, провожающие ханта с гостями.   

Лес был плотным. Белого мха в нем мало, иногда встречались серебристые коврики. А так, в основном, вся земля была покрыта брусничником, багульником, иногда кустарниками голубики. Сосна здесь была невысокой, с три этажа ростом, и тонкой, как и береза, кедры.

«Значит, болото рядом, - сделал вывод Михаил, - где уж у них олень кормится? И если верить Виктору, в таких местах медведь не держится, летом много комара, зимой ему нужны сухая берлога, а здесь вода высоко стоит, берлоги не сделать».
Чумов, которые ожидал увидеть в селении Рыскиных Михаил, не было. Две небольшие избы, сложенные из бревен, стояли рядом, друг напротив друга. Они были закрыты изгородью, с небольшим огородом, в котором, судя по вспаханной земле, по ботве, раскиданной вокруг, росла картошка. У дома слева огороженный участок, в котором стояло несколько оленей. Они повернули головы в сторону гостей и внимательно посмотрели на них.

Вышел из дому Яшка. Михаил даже икнул от удивления и посмотрел на Яшку, шедшего рядом с ним. Значит, вышел из дому хант Тишка, брат Яшки. Как они похожи. Не высокие, с одинаковыми седыми бородками и маленькими глазками, в которых вспышки радости, как салют.

Тишка с громкими возгласами подбежал к Виктору, обнялся с ним, а потом - с Михаилом:

- Здравствуй, Миса, здравствуй. Миса, я Тишка, а это – Яшка, мой брат. Мы рады тебе. Идем в избу, отдыхать надо, а то скоро кушать будем. Агушка с Дашкой ланту готовят. Олень вкусный, дикий, Яшка бил, я бил. Пошли, пошли.

И только сейчас Михаил заметил окруживших их и доброжелательно лающих собак.

- Нам бы вначале помыться да переодеться. С банькой-то как? – спросил Тишку Виктор.

- О-о, да надо была позвонить, - развернулся к нему Яшка. – А в речке вода холодный, то.

- Да, ладно, ладно. Пошутил я, - рассмеялся Виктор. – А к той избе ходил? Взял бы там дизель.

- Воровать не хорошо, Витька. Йипыг-ойка наказет, ноги вырвет, руки вырвет, нехорошо будет.

В избе, в которую завел их Тишка, было темно. Михаил замер, пытаясь привыкнуть глазами к сумраку. Справа тахта широкая из обструганных тонких бревен. На них уложены друг на друга шкуры оленьи. Слева у окна узкий стол со скамейками.

- Здесь будешь спать, - сказал Тишка. – Мы с Дашкой у Яшки спать будем. Останься здесь, скоро зима.

- Нет, нет, - запротестовал Виктор. – К себе пойдем, дел много. Картошку нужно убрать, морковку, мяса заготовить, рыбы. Вы уйдете, а мы здесь зимовать будем.

- А-а-а, так пойдем с нами, Витька. Нарты дам, олень – мясо, олень – малица, теплый малица, кисы дам.

- Мне вон, Мишеньку назад нужно отвести, а там посмотрим. Не молод я уже, Тишка. Ты молод, а я-то старик совсем. Ойка.

- Так думаешь, - подошел к Виктору поближе хант и посмотрел ему в глаза. - Ты не думай так, молодой Мал. Йипыг-ойка тебя звал, сам говорил, знатца, молод ты.

- Спасибо, - обнял Муравьев ханта. – Спасибо.

И, поставив свой рюкзак на скамью, начал выкладывать на стол свою утварь
Тишка не спускал глаз с рук Виктора, видно ждал, какой подарок будет для него. И как он обрадовался, когда Муравьев положил ему в руки широкий охотничий нож, замотанный в рубашку.

Хант вынул его из материи и с восклицаниями начал его рассматривать. Сколько радости было у него.

-  Ножны сам сошьешь, - сказал Виктор, - из шкуры оленя.

Но хант уже не слышал этих слов, выскочил из избы и стал громко звать к себе Яшку, хвастаясь подарком.

- А Яшке подарок лежит у тебя в рюкзаке.

- А что там? – не понял Михаил.

- Забыл? Кузьма же передал ему нож.

- А-а, т-т-так.

- Успокойся. Чего нервничаешь?

- Так.

- Успокойся, Мишенька, а то точно на зиму тебя оставлю, если говорить не научишься.

- А т-т-трубку, к-ком-му?

- То шаману подарок. Яшка не курит, как и Тишка. Нож доставай-то, чтобы не было обид у братьев на нас с тобой.