1 Воскресенье Тафнелл Парк

        В память о Блейк Снайдер (1957–2009), который спас не только кошку, но и писателя, ипотеку и карьеру.
   
 
        ВОСКРЕСЕНЬЕ
        1
        ТАФНЕЛЛ ПАРК

        Еще летом я допустил ошибку, рассказав маме, чем зарабатывал на жизнь. Не про полицию, о которой она, конечно, знала ещё с моего выпуска из Хендонского Полицейского колледжа, а о работе в отделе Мет, имеющем дело со сверхъестественным. В маминой голове отложилось – колдун, что было хорошо. Мама, как и большинство западноафриканцев, считала колдовство более респектабельной профессией, чем полицейский. В порыве материнской гордости она рассказала о моём новом карьерном пути своим друзьям и родственникам, что, по моим оценкам, составляло не менее двадцати процентов экспатриантской общины Сьерра-Леоне в Великобритании. Среди них был Альфред Камара, живший в том же поместье, что и моя мама. А от него узнала и его тринадцатилетняя дочь Эбигейл. И та решила в последнее воскресенье перед Рождеством показать мне призрака, которого нашла. Она так приставала к моей маме, что мама сдалась и позвонила мне на мобильный.
   
        Меня это слегка расстроило, воскресенье – один из немногих дней без утренней стрелковой практики на полигоне, и я планировал приятно провести время, с просмотром футбола в пабе.

        – Так где же этот призрак? – спросил я, когда Эбигейл открыла входную дверь.
   
        – Почему вас двое? – спросила Эбигейл, маленькая худенькая девушка смешанной расы, светлокожая, с лёгкой зимней желтизной.
   
        – Моя коллега Лесли Мэй, – ответил я.
 
        Эбигейл с подозрением уставилась на Лесли: “Почему ты носишь маску?”
   
        – Потому что мое лицо развалилось, – сказала Лесли.
   
        Эбигейл задумалась на мгновение, а затем кивнула: "Хорошо".

        – Так где же это? – спросил я.

        – Он в школе.

        – Тогда пошли, – сказал я.

        – Что, сейчас? Но там холодно.

        – Мы знаем, – я был настойчив. Выдался один из тех скучных серых зимних дней с  холодным злюкой-ветром, что не переставал искать щели в твоей одежде. – Ты идёшь или нет?
   
        Она одарила меня воинственным взглядом тринадцатилетнего подростка, но я не был её матерью или учителем. И не хотел заставлять что-то делать, а мечтал вернуться домой и смотреть футбол.
 
        – Оденься, – сказав, я отвернулся.
   
        – Подождите. Уже иду.

        Я едва шагнул назад, как дверь захлопнулась.

        – Она не пригласила нас, – заметила Лесли. Не быть приглашенным – один из пунктиков "подозрительного поведения", прочно засевший в голове каждого полицейского, как и "тупая здоровая собака" и слишком быстро предоставленное алиби. Заполните все пунктики и вам гарантирован оплачиваемый визит в ваш местный полицейский участок.

        – Утро воскресное, – сказал я. – Её отец, вероятно, ещё в постели.

        Мы решили подождать Эбигейл внизу в машине, где провели время, проверяя различные мешочки с запасами, накопившимися за год. Мы нашли целую тубу с фруктовыми пастилками, и Лесли заставила меня отвернуться, чтобы поднять маску и съесть одну, когда Эбигейл постучала в окно.

        Эбигейл, как и я, унаследовала причёску от "неправильного" родителя, но, будучи мальчиком, я лишь сбрил пушок, в то время как папа Эбигейл имел обыкновение отправлять ее в парикмахерские, к родственникам и восторженным соседям в надежде держать процесс под контролем. Вначале Эбигейл вынуждена была стонать и ёрзать, пока её волосы распускали, заплетали или термически восстанавливали, но отец считал, что его ребенок не должен смущаться на публике. Всё это прекратилось, когда Эбигейл исполнилось одиннадцать, и она спокойно объявила, что у нее есть права, и следующий человек, который подойдёт к ней с наращиванием волос, химическим выпрямлением или, не дай бог, горячим гребнем, будет объяснять свои действия Социальным службам. С тех пор она носила свою растущую афро в пуховке на  затылке. Пуховка была слишком большой, чтобы вписаться в капюшон ее розовой зимней куртки, поэтому Эбигейл носила огромную кепку Раста и выглядела словно расистский стереотип 1970-х годов. Моя мама говорит, что волосы Эбигейл – позорный скандал, но я отмечу, что её шляпа защищает лицо от дождя.
   
        – Что случилось с Ягуаром? – спросила Эбигейл, когда я впустил ее в салон.

        У моего наставника был настоящий  Ягуар Марк 2 с прямым 3,8-литровым двигателем, который я иногда парковал в поместье, что уже нашло отражение в местном фольклоре. Подобный винтажный Яг считался крутым даже для среди 3G моделей, в то время как ярко-оранжевый Фокус СТ, на котором я сейчас ездил, был еще одним Форд Асбо среди многих.
   

        – Его забанили, – встряла Лесли. – Пока кое-кто не пройдёт курсы продвинутого вождения.

        – Это из-за того, что вы врезались на Скорой Помощи в реку? – спросила Эбигейл.

        – Я не врезался в реку, – вежливо сказал я. Подумаешь – вытащил Асбо на Лейтон-роуд и превратил предмет обратно в призрака. – Где в школе находится это?

        – Это не в школе, – Эбигейл хихикнула.  – Это под ним – где железнодорожные пути. И это он.

        Школой, о которой она говорила, была местная общеобразовательная школа Acland Burghley, в которой обучались бесчисленные поколения Peckwater Estate, в том числе я и Эбигейл. Или, как настаивает Найтингейл, Эбигейл и я. Я говорю бессчётное количество, но на самом деле она была построена в конце шестидесятых, так что не могло быть более четырех поколений.

        Расположенная на трети пути вверх по Дартмут-Парк-Хилл, она, очевидно, была спроектирована страстным поклонником Альберта Шпеера, особенно его более поздней работы над монументальными укреплениями Атлантической стены. Школа, с её тремя башнями и толстыми бетонными стенами, могла легко доминировать над стратегическим перекрестком с пятью направлениями в Тафнелл Парке и препятствовать продвижению колонны ислингтоновской лёгкой пехоты по главной дороге.
 
        Я нашел парковочное место на Ингестре-роуд за школой, и мы двинулись к пешеходному мосту, пересекающему железнодорожные пути позади школы.
   
        Старый пешеходный мост имел два отдельных пролёта скользких ступеней, их надо было пройти, прежде чем  выйдем на место.

        Школьная игровая площадка и тренажёрный зал были построены на бетонной платформе, соединявшей два набора дорожек. С пешеходного моста они выглядели почти так же, как вход в пару U-образных ручек.

        – Там внизу, – сказала Эбигейл и указала на левый туннель.
   
        – Ты спускалась по дорожкам? – спросила Лесли.
   
        – Я была осторожна.

        Лесли не выглядела довольной, и я тоже. Железные дороги смертельны. Шестьдесят человек в год выходят на рельсы и убивают себя – единственный плюс в том, что когда это происходит, они становятся собственностью британской транспортной полиции, а не моей проблемой.

        Прежде чем сделать что-то действительно глупое, например, выйти на железнодорожный путь, хорошо обученный сотрудник полиции должен оценить риск. Правильная процедура – вызвать транспортную полицию (БТП) и заставить их послать квалифицированную поисковую группу. А уж та пусть решает – закрыть линию в качестве дополнительной меры предосторожности или позволить мне и Эбигейл отправиться на поиски призрака. Если же не вызвать БТП и что-нибудь случится с девочкой, это фактически станет концом моей карьеры и, вероятно (её отец был старомодным западноафриканским патриархом), и моей жизни тоже.

        Недостаток же вызова – объяснение им того, что я искал, и как следствие – их смех надо мной. Как и молодые люди с незапамятных времен, я решил выбрать риск смерти, а не определённое унижение.

        Лесли сказала, что мы должны хотя бы проверить расписание.
   
        – Это воскресенье, – возразила Эбигейл. – Они занимаются инженерными работами весь день.

        – Откуда ты знаешь?

        – Потому что я проверила, – ответила Эбигейл. – Почему ваше лицо отвалилось?

        – Потому что я слишком широко открыла рот.

        – Как мы туда доберёмся? – быстро спросил я.

        На дешёвой железнодорожной земле по обе стороны пути были построены поместья. За кирпичной башней 1950-х годов на северной стороне простиралось пятно дерновой травы, усаженное кустами, а за ними – забор из рабицы. Детского размера туннель привел через кусты к дыре в заборе.

        Мы присели и последовали за Абигейл. Лесли хихикнула, когда пара мокрых веток ударила меня по лицу. Она остановилась, чтобы проверить дыру в заборе.

        – Это не вырезано, – сказала она. – Похоже на износ – может быть, лисы.

        Напротив полосы ограждения валялись влажные пакеты и банки колы – Лесли ткнула их носком туфли. "Наркоманы еще не нашли это место, – заключила она. – Никаких игл, – и посмотрела на Эбигейл. – Как вы узнали, что это было здесь?"

        – Вы можете увидеть отверстие сверху с пешеходного моста.

        Держась как можно дальше от рельсов, мы пробрались под пешеходным мостом и направились к бетонному устью туннеля под школой. Граффити покрывали стены до высоты головы. Тщательно распыленные баллончиками выцветшие буквы, покрытые более грубыми метками с использованием чего угодно – от аэрозольных красок до фломастеров. Несмотря на пару свастик, вряд ли адмирал Дёниц был бы впечатлён.

        Туннель защищал всё же наши головы от дождя. Доносился запах мочи, но слишком резкий, чтобы быть человеческим. "Лисы", – подумал я. Плоский потолок, бетонные стены и огромная ширина, которую он покрывал, означали, что он скорее заброшенный склад, чем туннель.
   
        – Где это было? – спросил я.

        – Посередине, где темно, – ответила Эбигейл.
   
        Конечно.

        Лесли спросила Эбигейл, что она собиралась делать, спускаясь сюда.

        – Я хотела увидеть Хогвартс-экспресс. Ненастоящий, – быстро добавила Эбигейл.

        "Вымышленный? Очевидно, что это не будет настоящий Хогвартс-экспресс. Но её подруга Кара, жившая в квартире, выходившей на рельсы, сказала, что время от времени она видела паровоз и думала, что он использовался для Хогвартс-экспресса".
   
        – Знаете, – сказала она. – Это как в кино.

        – И ты не могла увидеть это с моста? – спросила Лесли.

        – Слишком быстро проходит, – сказала Эбигейл. – Мне нужно было сосчитать колёса, потому что в фильмах это модель GWR 4900 Class 5972 с конфигурацией колёс 4–6–0.
   
        – Не знал, что ты – железнодорожница, – сказал я.
   
        – Я – нет, – Эбигейл ударила меня по руке. – Речь идет о собирании номеров для проверки одной теории.

        – Ты видела поезд? – спросила Лесли.

        – Нет. Я видела призрак. Вот почему я стала искать Питера.

        Я спросил, где она видела призрака, и она показала нам нарисованные мелом линии.
   
        – И ты уверена, что это именно то место, где он появился? – спросил я.
   
        – Он появлялся. Я всё время говорю вам, что это он.
   
        – Его здесь нет сейчас.

        – Конечно, нет, – сказала Эбигейл. – Если бы он был здесь всё время, кто-то другой уже сообщил бы о нём.
   
        Это было хорошее замечание, и я сделал мысленную пометку – проверить отчеты, когда вернусь в "Безумие". Там в общей библиотеке я нашел служебную комнату со шкафами, заполненными бумагами периода до Второй мировой войны. Среди них записные книжки, заполненные рукописными наблюдениями призраков. Насколько я мог судить, такое уж было хобби у начинающих магов – обнаруживать призраков.
   
        – Ты сделала снимок? – поинтересовалась Лесли.

        – У меня был готов телефон и всё для поезда, – виновато пролепетала Эбигейл. – Но когда я подумала сделать снимок, он ушёл.

        – Чувствуешь что-нибудь? – спросила меня Лесли.

        Выйдя на то место, где стоял призрак, я почувствовал холод, дуновение бутана сквозь запах лисьей мочи и мокрого бетона, хихиканье вымышленной собачки Муттли и рёв действительно большого дизельного двигателя.

        Магия оставляет отпечаток на окружающем. Используемый технический термин  – вестигии. Камень поглощает магию лучше, а живые – меньше всего. Бетон почти так же хорош, как камень, но даже при этом следы могут быть слабыми и почти неотличимыми естественных. Научиться их выделять  – ключевой навык, если вы хотите практиковать магию. Холод, вероятно, был связан с погодой, а хихиканье, настоящее или воображаемое, – с Эбигейл. Запах пропана и рёв дизеля намекали на знакомую трагедию.

        – Есть? – спросила Лесли. Я лучше чувствую вестигии, чем она, и не только потому, что был учеником дольше неё.
   
        – Что-то здесь есть, – сказал я. – Можешь сделать свет?

        Лесли вытащила батарейку из своего мобильного телефона и посоветовала Эбигейл последовать её примеру.
   
        – Надо, – сказал я, видя, что девушка заколебалась. – Магия разрушит чипы, если они соединятся. Но можешь не вытаскивать – телефон твой.

        Эбигейл вытащила прошлогоднюю модель Эрикссона, с лёгкостью вскрыла её и вытащила аккумулятор. Я кивнул Лесли – давай. В моём телефоне есть ручной переключатель, который переоборудован с помощью одного из кузенов, взламывающего мобильные телефоны с двенадцати лет.

        Лесли протянула руку, произнесла магическое слово и создала шарик света размером с мяч для гольфа, парящий над её открытой ладонью. Магическое слово в этом случае было Люкс, а разговорное название заклинания – Магический шар – это первое заклинание, которое вы изучаете. Магический шар Лесли излучал жемчужный свет, отбрасывающий тени на бетонные стены туннеля.
   
        – Тпру!  – вмешалась Эбигейл. – Да вы, ребята, можете творить чудеса.

        – Вот он, – сказала Лесли.

        У стены появился молодой человек. Он был белый, восемнадцати-двадцати лет, с торчащими пиками неестественно светлых волос. Одет в дешёвые белые кроссовки, джинсы и дурацкую куртку. В руке он держал баллончик с краской и аккуратно описывал дугу на бетоне. Едва слышимое шипение, и никаких признаков укладки свежей краски. Когда он прервался, чтобы встряхнуть банку, дребезжащий звук оказался приглушен.

        Магический шар Лесли потускнел и покраснел.

        – Добавь еще немного, – попросил я.

        Она сконцентрировалась, и Магический шар вспыхнул, прежде чем снова потускнел. Шипение стало громче, и теперь я мог видеть, что он распыляет. Он писал предложение, появляющееся у входа.
        – Будьте превосходны, чтобы ... – читала Эбигейл. – Что это должно означать?

        Я приложил пальцы к губам и посмотрел на Лесли. Та наклонила голову,  показывая, что может поддерживать магию весь день, если нужно – совсем не то, что я мог ей позволить. Я вытащил свою стандартную полицейскую тетрадь и достал ручку.  "Простите, – обратился я своим лучшим полицейским голосом. – Разрешите мне сказать?"

        В Хендоне на самом деле учат полицейскому голосу. Цель – добиться тона, который пробьётся сквозь алкогольный туман, воинственность или случайную вину, в которых барахтается член общества.

        Молодой человек игнорировал меня. Он вытащил второй баллончик из кармана куртки и начал затенять края заглавной буквы К. Я попробовал ещё пару раз, но он, похоже, намеревался дописать слово КАЖДЫЙ.
   
        – Эй, солнышко, – ласково вмешалась Лесли. – Положи это, повернись и поговори с нами.

        Шипение прекратилось, аэрозольные баллончики вернулись в карманы, и молодой человек повернулся. Его лицо было бледным и угловатым, а глаза скрывали закопчённые очки Оззи Осборна.

        – Я занят, – сказал он.

        – Мы видим это, – улыбнулся я и показал ему служебное удостоверение. – Как вас зовут?

        – Макки, – и он вернулся к своей работе. – Я занят.

        – Что ты делаешь? – спросила Лесли.

        – Я делаю мир лучше.

        – Это призрак? – пробормотала Эбигейл недоверчиво.

        – Ты привела нас сюда, – заметил я.

        – Да, но когда я видела его, он был худее, гораздо худее.

        Я объяснил, что он питался магией, которую генерировала Лесли, что привело к вопросу, которого я всегда боюсь.
   
        – А что есть магия? – спросила Эбигейл.

        – Мы не знаем, – сказал я. – Но не форма электромагнитного излучения. Это точно.
   
        – Может тогда мозговые волны? – предположила Эбигейл.

        – Наверное, нет, – сказал я. – Тогда она была бы электрохимической природы, и включала в себя какое-то физическое проявление, раз собиралась проецироваться из  головы. Так что просто отнеси это на счет пыльцы фей или квантовой запутанности, что в принципе  то же самое, лишь с добавлением слова квант.

        – Мы собираемся поговорить с этим парнем или нет? – спросила Лесли. – В противном случае я собираюсь отключить это, – Магический шар качнулся над её ладонью.

        – Эй, Макки, – позвал я. – Тебе слово.

        Макки вернулся к своему искусству – заканчивая затенение М в КАЖДОМ.

        – Я занят, – сказал он. – Я делаю мир лучше.

        – Как ты планируешь это сделать?

        Макки закончил М и отступил, чтобы полюбоваться  работой своих рук. Мы все старались держаться как можно дальше от рельсов, но либо Макки рисковал, либо, вероятнее, просто забыл. Я видел округлившийся рот Эбигейл, понявшей, что сейчас случится.
   
        – Потому что, – сказал Макки, а затем его сбил поезд-призрак.

        Он прошёл мимо нас, невидимый и бесшумный, но обдав теплом и запахом дизеля. Макки был сброшен с рельса, чтобы приземлиться в смятом чуть ниже Т  ОТЛИЧНО. Раздался булькающий звук, и его нога дёргалась пару секунд, прежде чем он замер. Затем он исчез, а вместе с ним и его граффити.

        – Могу я прекратить? – спросила Лесли. Магический шар оставался тусклым – Макки всё ещё тянул из него силу.
   
        – Ещё немного.

        Я услышал слабый звук погремушки и, оглянувшись назад к устью туннеля, увидел тусклую и прозрачную фигуру, начавшую распылять контур воздушного шара.

        Циклический, записал я в своей записной книжке, потом – бесчувственный?
   
        Я сказал Лесли, что она может отключить свой Магический шар, и Макки исчез. Эбигейл, осторожно прижавшись к стене туннеля, наблюдала, как я и Лесли быстро осмотрели полосу земли за рельсом. На полпути ко входу я вытащил пыльные и потрескавшиеся остатки очков Макки из песка и разбросанного щебня. Я держал их в руке и закрыл глаза. Когда дело доходит до вестигий, металл и стекло непредсказуемы, но я уловил, еле-еле, пару тактов соло на рок-гитаре.
   
        Обратил внимание на очки – физическое подтверждение существования призрака – и подумал, взять ли их домой. Удаляя что-то, являющееся неотъемлемой частью призрака, с его местонахождения, не повлияю ли на призрака? И если это удаление повредило или уничтожило призрака, имеет ли это значение? Был ли призрак человеком?

        Я не читал даже десяти процентов книг в общей библиотеке о призраках. Фактически, я в основном только читаю учебники, назначенные мне Найтингейлом, и такие вещи, как Вулф и Полидори, с которыми столкнулся во время расследования. Из  прочитанного следовало, что отношение официальных магов к призракам со временем менялось.

        Сэр Исаак Ньютон, основатель современной магии, расценил их как раздражающее отвлечение от красоты его прекрасной чистой вселенной. В семнадцатом веке произошёл безумный порыв классифицировать их по типу растений или животных, а во времена Просвещения велось много серьезных дискуссий о свободной воле. Викторианцы аккуратно разделились на тех, кто расценил призраков, как души для спасения, и тех, кто считал их формой духовного загрязнения – для изгнания. В 1930-х годах, когда теория относительности и квантовая теория повредили кожаную обивку "Безумия", спекуляции немного возросли, и бедные старые духи умерших были схвачены как удобные подопытные для всевозможных магических экспериментов. По общему мнению, они были всего лишь граммофонными записями прошлых жизней и, следовательно, занимали тот же этический статус, что и плодовые мушки в генетической лаборатории.

        Я спросил об этом Найтингейла, так как он был там, но он сказал, что в те дни не проводил много времени в "Безумии". Был в империи и за её пределами, сказал он. Я спросил его, что он делал.
   
     "Помню – писал очень много отчетов. Но с какой целью – я никогда не был полностью уверен".

       Я не думал, что призраки были "душами", и, не зная, кто они, мог ошибиться с оценкой этического поведения. Я сбросил небольшую депрессию в щебень именно там, где Эбигейл оставила свой след, и похоронил там очки. Записал время и место для передачи файлов обратно в "Безумие". Лесли отметила в блокноте местонахождение дыры в заборе, но именно мне пришлось позвонить в Британскую Транспортную Полицию, из-за её официального нахождения в медицинском отпуске.

        Мы купили Эбигейл банку колы и Твикс и получили обещание, что она останется в стороне от железнодорожных путей, Хогвартс-Экспресс или его призрака. Я надеялся, что призрачной кончины Макки будет достаточно, чтобы удержать её. Затем мы высадили её у дома и направились обратно на площадь Рассела.

        – Это пальто слишком мало для неё, – сказала Лесли. – И потом, какая девушка идёт искать паровозы?

        – Думаешь, у неё проблемы дома?

        Лесли просунула указательный палец под нижний край маски и почесала. "Это не слишком гипоаллергенно", – оправдалась она.
   
        – Ты можешь снять её, – сказал я. – Мы почти вернулись.

        – Думаю, ты должен зарегистрировать её проблему в социальных службах.

        – Ты уже записала поминутно?

        – То, что ты знаешь её семью, – стояла на своём Лесли. – Не означает, что ты окажешь ей услугу, если проигнорируешь проблему.

        – Я поговорю со своей мамой. Сколько минут?

        – Пять, – сказала она.

        – Явно больше десяти.

        Предполагалось, Лесли должна столько заниматься магией в день. Не больше. Это одно из условий, выдвинутых доктором Валидом, когда он соглашался на её обучение. Кроме того, она должна вести журнал о том, какой магией занималась, и раз в неделю ей приходится посещать Больницу Университетского Колледжа (БУК) и вставлять голову в МРТ, пока доктор Валид проверяет её мозг на наличие повреждений, которые являются ранними признаками гипертавральной деградации. Цена приёма слишком большого количества магии – обширный удар, если вам повезёт, или фатальная аневризма мозга, если не повезёт. Факт того, что до появления магнитно-резонансной томографии, первым предупреждающим знаком чрезмерного воздействия оказалось падение замертво, является одной из многих причин, почему магия никогда не превращалась в хобби.

        – Пять минут, – сказала она.

        Мы сошлись на компромиссе и решили, что она потратила (на Магический шар) шесть.

        Инспектор-детектив Томас Найтингейл – мой начальник, губернатор и мастер, (строго в терминах "учитель-ученик"), а по воскресеньям мы обычно обедаем в так называемой уединённой столовой. Он чуть ниже меня, стройный, каштановые волосы, серые глаза, выглядит на сорок, но намного, намного старше. Хотя он обычно не одевается специально к обеду, мне всегда кажется, что он сдерживается только из вежливости ко мне.
 
        Подана была свинина в сливовом соусе, хотя по какой-то причине Молли решила, что идеальным гарниром будет йоркширский пудинг и капуста, обжаренная с сахаром. Как обычно, Лесли решила поесть в своей комнате – я её не винил; трудно съесть йоркширский пуд с достоинством.

        – Есть небольшая прогулка в сельской местности для вас завтра, – сказал Найтингейл.

        – Да? – спросил я. – Куда на этот раз?

        – Хенли-на-Темзе.

        – И что в Хенли?

        – Возможно Маленький Крокодил. Профессор Постмартен немного покопался для нас и нашел некоторых дополнительных членов.

        – Каждый хочет быть детективом, – сказал я.

        Постмартен, как хранитель архивов и старый оксфордец, был уникально приспособлен для выслеживания тех учеников, которые, по нашему мнению, могли быть незаконно обучены магии. По крайней мере двое из них приобрели абсолютно незаконно статус чёрного мага, один из них был активным в 1960-х годах, а другой жив и здоров и пытался сбить меня с крыши летом. Мы поднялись тогда на пять этажей, поэтому я воспринял это лично.

        – Я полагаю, что Постмартен всегда воображал себя сыщиком-любителем, – сказал Найтингейл. – Особенно если речь идёт о сборе университетских сплетен. Он думает, что нашёл одного в Хенли, а другой живёт в нашем прекрасном городе – в районе  Барбикан. Хочу, чтобы вы завтра поехали в Хенли и обнюхали всё вокруг, посмотрите, не практикующий ли он врач. Вы знаете, что делать. Лесли и я навестим другого.

        Я подобрал сливовый соус с последним кусочком пудинга и заметил: "Хенли немного не в моем вкусе".

        – Тем больше у вас причин для расширения кругозора, – сказал Найтингейл. – Подумалось, вы можете совместить это с романтическим визитом к Беверли Брук. Полагаю, что она в настоящее время живёт на этом участке Темзы.
   
        На Темзе или в ней? Мне стало интересно. "Может мне это и понравится", – сказал всё же я.
   
        – Думаю, у вас получится, – кивнул Найтингейл.

        По какой-то необъяснимой причине столичная полиция не имеет стандартной формы для привидений, поэтому мне пришлось составить её в Excel. В старые времена в каждом полицейском участке имелся сборщик – офицер, чья работа состояла в хранении ящиков картотек с полной информацией о местных преступниках, старых делах, сплетнях и обо всём, что могло бы позволить чемпионам юстиции в синей форме пнуть  дверь права. На самом деле в Хендон-колледже сохранился офис коллатора (подборщика), пыльная комната, заполненная от стены до стены и сверху донизу коробками для карточек. Курсантам показывают эту комнату и рассказывают приглушённо о далеких днях прошлого века, когда вся информация была записана на листах бумаги. В наши дни, если у вас есть право доступа, вы входите в свой AWARE терминал для доступа к CRIS, для сообщений о преступлениях, Crimint +, для криминальной разведки, NCALT, для учебных программ или MERLIN, которая занимается преступлениями против детей или с их участием, и получаете запрошенную информацию в течение нескольких секунд.

        "Безумие", являясь официальным хранилищем материалов(о которых здравомыслящие полицейские не хотят говорить и которые меньше всего используют в электронной системе отчетности, доступной для любого репортера Тома, Дика или Дейли Мейл), получает информацию по старинке – из уст в уста. Большая их часть после этого поступает к Найтингейлу, который записывает её на бумаге (очень разборчивой рукой, могу добавить), которую я затем подшиваю (после переноса главного на карту 5x3) в соответствующий раздел каталога картотеки общей библиотеки.

        В отличие от Найтингейла, я печатаю свои отчеты на своём ноутбуке, используя свою форму электронной таблицы, распечатываю их и затем сохраняю в библиотеке. По моим оценкам, в общей библиотеке хранится более трех тысяч файлов, не считая всех книг о призраках, что остались незамеченными в 1930-х годах. Я собираюсь однажды поместить всё это в базу данных – возможно научив Молли печатать.

        Я оформил документы за полчаса – всё, что смог выдержать от Плиния Старшего, чьё постоянное притязание на славу заключается в написании первой энциклопедии и плавании слишком близко к Везувию в его большой день. Затем я взял Тоби на прогулку по площади Рассела, заскочил за пинтой в Маркус, и вернулся в "Безумие" спать.

        В подразделении, состоящем из одного главного инспектора и одного констебля, конечно, не главный инспектор вызывается среди ночи. После того, как я случайно сжёг три мобильных телефона, я оставлял их выключенными, когда они находились внутри "Безумия". Но это означало, что в случае звонка, связанного с работой, Молли отвечала на звонок внизу, а затем сообщала мне, молча стоя в дверях моей спальни, пока я не просыпался от абсолютной жути. Табличка с надписью "пожалуйста, постучите" на моей двери не оказывала никакого влияния, равно как и прочное запирание двери и подпирание креслом под дверную ручку. Теперь я люблю Моллину готовку, но однажды она чуть не съела меня. Мысль о её проскальзывании в мою комнату без приглашения, пока я сплю, действовала на меня, и получалось слишком мало полезного сна. Поэтому через пару дней тяжёлой работы и с помощью куратора из Музея науки я запустил коаксиальное расширение в мою спальню.

        Теперь, когда могущественная армия справедливости, то есть столичная полиция, нуждается в моих специальных услугах, она посылает сигнал по кабелю и запускает электромагнитный звонок в бакелитовом телефоне, изготовленном за пять лет до рождения моего отца. Это как разбудить музыкальный отбойный молоток, но  лучше, чем альтернатива.

         Лесли называет это телефоном летучей мыши.

         Звонок разбудил меня в три часа ночи.

         – Вставайте, Питер, – сказала детектив-инспектор Стефанопулос. – Пришло время для вас принести немного пользы полиции.