Война. Новая жизнь

               



                Этот рассказ посвящается моей маме Абрамовой
                Ульяне Афанасьевне  и старшей сестре Рае.

       Думала ли я, год назад выходя замуж за офицера-пограничника, что своего первенца мне придётся рожать в той же сельской хате, в которой почти 23 года назад родилась сама, что повитухой моей будет та же баба Проня, которая принимала и меня. И тогда и сейчас идёт война, но тогда, осенью 1918-го, шла война гражданская всех со всеми и своих со своими, а сейчас, осенью 1941-го, СССР воюет с немецкими и итальянскими, румынскими и болгарскими, венгерскими и финскими, ну и со всякими прочими фашистами.

       Даже не предполагали мы с Веной (так мужа моего зовут), что фашисты доберутся до Сумской области, на самый северо-восток Украины, да ещё так быстро. Мы надеялись, что, будет достаточно эвакуироваться из Западной Украины, где служил мой муж и работала я, к моей маме в село Посад. Там, как я думала, смогу спокойно родить в районном роддоме и дождаться мужа с победоносной войны. Верили мы, что всё будет как в песне: «И на вражьей земле мы врага разобьём малой кровью, могучим ударом», а вот не получается. Уже октябрь, а враг всё прёт и прёт. Рада была бы я уехать куда-нибудь дальше на Восток, а ещё лучше добраться на Южный Урал к мужниной родне, но роды уже совсем скоро, буквально со дня на день. Никуда я с таким животом не убегу, придётся рожать здесь. Теплится ещё надежда, что фашистов таки остановят, но надежда очень слабенькая – беженцы, уходящие от войны через наше село, говорят, что фронт фактически прорван, что со дня на день и в наше село могут войти фашисты. Наверное, не обманывают, ведь с Запада уже бывают слышны выстрелы пушек, разрывы снарядов и бомб.

       Но вот и беженцы все прошли, а ближе к полудню последняя военная телега с ранеными проехала через село в сопровождении взвода наших солдат. Солдатики все усталые, грязные, обмундирование рваное, в крови. Шли они под командованием сержанта не поднимая взгляда, будто бы это их вина, что бросают нас в оккупации. А мы стояли у плетня, смотрели на них и думали: «Что же ждёт нас под фашистами?». После ухода наших всё село притихло, люди разбрелись по хатам, казалось, что даже птицы стали меньше летать и все кошки с собаками куда-то попрятались.

       Ближе к вечеру того же дня у меня отошли воды и схватки начались. Мать побежала к бабе Проне просить помощи. Мама у меня хоть и родила девятерых, но очень приблизительно понимала, что да как надо делать, когда не сама рожаешь, а дитя принимаешь. Баба Проня, слава Богу, пришла быстро, маме приказала всех выпроводить в сарай, воду греть и чистые простыни готовить, а сама положила меня на стол в передней хате, подсунула под поясницу валик из тряпок и всё требовала тужится сильнее. Ребёнок рождался медленно, явно не торопясь на этот свет, будто понимал, что в трудное для него время он сюда приходит.

       Прошло, наверное, больше двух часов от начала схваток, уже вечереет, становится темно, а ребёнок всё никак не родится, хоть и тужусь я старательно. Мама зажгла лучину, потом ещё несколько, чтобы бабе Проне видно было, что да как у нас с ребёнком там получается. Тут сквозь схватки и боль слышу, что по улице едут какие-то не наши машины и мотоциклы. Все советские, как военные, так и гражданские я, ещё живя с мужем, по звуку мотора могла определить, а тут что-то чужое. Одна из машин остановилась у нашей хаты и через минуту требовательно, громко и настойчиво стали стучать к нам в дверь. Мама пошла посмотреть кто там, хотя и так было понятно, что фашисты. Я плохо соображала, так как схватки участились и стали болезненнее, но разговор мамы с фашистами слышала.

       Фашисты оказались итальянскими – это по акценту было понятно. Среди них был один, который кое-как понимал по-русски и даже несколько слов мог сказать. Он объяснил, что им понравилась наша хата, что они решили разместить у нас на ночь одно из своих подразделений и потребовал, чтобы все мы освободили хату и переместились в сарай. Утром они должны будут уйти дальше на Восток и нам будет позволено вернуться в свой дом. Но мама будто не слышала, только громко кричала на него. Мама у меня вообще очень редко кричит, да и то лишь с испугу. Помню только два таких случая, как она на хряка орала, когда тот сдуру пытался наброситься на мою старшую сестру Наталку; а второй раз на младшего брата Гришу, когда тот, прыгая с крыши колхозного коровника, чуть не убился упав на борону и чудом не поранился. Криком мама пытаясь объяснить, что в хате именно в это время её дочь рожает, что не мы, а они тут лишние, чтобы уходили отсюда и поискали другую хату для ночлега. Мамин напор и мои крики итальянцев таки смутили, поругавшись с мамой минут 10-15 и переговорив о чём-то между собой, они оставили нас в покое и поехали искать другое место для ночлега.

       А тут, поднатужившись последний раз, я и родила. Баба Проня взяла в руки ребёнка, хлопнула его по попе, вызвав громкий плач, перевязала пуповину и, обтерев чистой простынёй, положила мне на грудь. Это оказалась дочка – Раечка, такая ладная, красивая, голосистая. Мы ещё до войны, когда только стало известно про мою беременность, решили с мужем, что если родится дочь, то будет Рая, а если сын, то Витя.

       Вот так и получилось, что дочь у меня родилась ровно в то время, как итальянские фашисты занимали наше село. Война войной, а новую жизнь, когда приходит её срок, не остановишь.

       На фотографии мы впервые все вместе после войны в 1945 году. В центре Рая, ей тут 3,5 годика. Муж войну всю прошёл даже без ранений, но лишь недавно смог забрать нас из села обратно на Западную Украину, где он нёс службу в Погранвойсках.