Шампанское на Красной площади

Я всегда уезжаю из Москвы перед девятым мая – мне в тягость что парад и ленточки, что рассуждения «мыслящих» о зря положенных 37 миллионах и порабощенной Европе. Вечером девятого мы с мужем и сыном – тот в Америке,  но будет в Скайпе, -- поставим на стол фото моих родителей, положим на три стакана с водкой по кусочку черного хлеба…  Мы выпьем за моего папу, который был на фронте меньше года, но всю жизнь этот праздник был для него главным.  За его старшего брата, которого я не знала– он погиб. За маму, у которой история войны была совсем иная…   

(*Отрывок из книги "Период Полураспада"):

На четвертый день войны, Василий получил повестку в военкомат.  Мать Евдокия Ивановна только и успела сыну вещи собрать, да накормить на дорогу, и тот ночью уехал на попутной подводе в город: на рассвете ему надо было быть на сборном пункте. Это было двадцать седьмого июня, в пятницу. В субботу мать пошла в церковь, отстоять службу  за Васю и мужа Степана Ивановича, -  того еще в тридцать седьмом забрали, -- чтоб  только вернулись, оба… 

В конце сентября семья Котовых первая в селе Малышево получила похоронку: рядовой 107-й стрелковой дивизии Котов Василий Степанович пал смертью храбрых в ходе операции в районе Ельни 6 сентября 1941 года. 

Витька по ночам, лежа на печи, перечитывал вырезки из газет, где рассказывалось о наступлении на Ельнинский плацдарм. Пытался представить себе, где именно погиб брат, и плакал тайком. Васька пал смертью храбрых… Умирать, наверное, не страшно…. Когда все вместе, когда атака, когда за Родину.  Был бы отец рядом, его бы тоже на фронт послали.  Но он где-то в тюрьме, или в лагере. Неужели от него в тюрьме больше прока, чем на фронте, он же всю гражданскую прошел?  Уже сорок второй идет, вдруг в этом году война кончится? А вдруг отца выпустят?  А вдруг Васька не погиб?  Командиры решили, что это он мертвый там лежал, а это был вовсе не он.  Он, может, просто документы потерял, а на самом деле жив.

Витька представлял себе по ночам, что война кончилась,  и вдруг в избу входит отец.  И говорит…  Неважно что, наверное, что вкалывал ударно и его за это отпустили. Мать наскребет муки, пироги бросится ставить, соседи самогону притащат, теть Лена, конечно, будет плакать. 

Витька зажмуривал глаза и представлял себе все так живо, даже мокрый запах отцовского ватника – там,  говорят, в ватниках ходят. К  запаху отца примешивались запахи печи и каши – это когда мать еще не знала, что отец вернется. А еще запах пирогов с картошкой, которые она поставила, когда отец уже сидел в избе…   Он ощущал прелое душное тепло избы, полной народу,  но, главным было…. Предвкушение. Вот он сидит на полати с куском пирога, глядит на взрослых за столом. Мужики выпивают, слушают рассказы отца, как тот выжил.  И даже когда мужики замолчат и свернут, насупившись, по третьей самокрутке, а воздух в избе уже станет сизым, они все еще не будут знать…  А он, Витька, будет.  Он зажмурится так крепко, что только он один услышит шаги под окнами. Он услышит, потому что ждал их уже давно, ради этого и зажмуривался….  Другие не услышат, как открылась дверь в сени…


Тут Витька зажмуривался так крепко, чтобы даже от себя спрятать то, что он тогда услышит. Войдет Васька и скажет: «А я живой!». И все снова вскочат с лавок, и снова начнется крик, причитания матери и тетки. А он, Витька, ничего не скажет.  Он не скажет, что всегда знал, что и отец, и Васька вернутся.    

Никому не рассказывая о той картинке – тепла избы, запаха пирогов, отца и Васьки в доме, - он носил ее в себе, и даже не заметил, как пролетел сорок второй, хотя было очень голодно, но к этому уже все привыкли. Не заметил, как окончил школу. Он не  был мечтателем, напротив, крепко стоящим на земле крестьянским пареньком.  Душа, согретая в детстве походами на покос с отцом, солнцем, светившем в затылок, жила в нем своей жизнью. Он не чувствовал ее, и знать не знал, почему, когда он крепко зажмуривал ночью глаза, к нему приходила та картинка…. 

В январе сорок третьего ему стукнуло семнадцать, он подал заявление в артиллерийское училище, но пока крутился в Коврове с документами, решил, что все же лучше в танковое: кормят танкистов не в пример лучше, да и учиться год, а в артиллерийском – полгода, быстрее на фронт отправят… Витька не вынашивал планов как бы поменьше пролить крови за Родину. Просто умирать было совсем неохота, да и мать смерть второго сына вряд ли переживет.

Он попал на фронт уже под Будапешт.
Полностью текст читайте на https://snob.ru/profile/23854/blog/153499