Глава 1. Серёжка. Обстоятельства непреодолимой сил

Серёжка плюхнул на кровать школьный рюкзак и с досадой поморщился, стараясь не прислушиваться к ругани в соседней комнате, — мать выясняет отношения со своим… Филом! Включили музыку, думают, с улицы их не слышно — слышно, и ещё как, поэтому Серёжка сразу прошмыгнул в свою комнату, чтобы случайно не попасть под раздачу. Плавали, знаем. И ладно ещё, если бы ставили нормальные диски: Джеймса Хэтфилда или Роберта Планта, или на худой конец Бона Скотта, Рамштайн — так нет же, на весь дом выла стариковская слюнявая попса, слушать которую было противно.
Хорошо, что сегодня пятница, основные уроки можно оставить на потом, но доклад по истории Алиса Рудольфовна ждет завтра, иначе в четверти светит плохая оценка, а этого допустить нельзя. Тройка за четверть — это мало того, что позор — будто он самый тупой в классе — но это ещё и тяжелые разборки с матерью, где дело может не обойтись всего лишь устными внушениями. Серёжка великодушно простил бы матери пару оплеух, но непременно влезет Фил, который теперь везде суёт свой нос, а терпеть от него побои было непереносимым оскорблением и несмываемым унижением, над ним и так все во дворе смеются, поэтому никак нельзя допустить снижения оценки за четверть. В грандиозных планах на сегодняшний вечер стояло: написать доклад так, чтобы училка ахнула.
Вообще-то говоря, Алиса Рудольфовна Серёжке нравилась, и не просто, как умный, интересный преподаватель и собеседник — она нравилась ему, как женщина. Да-да! На уроках истории он украдкой рассматривал ее короткие волосы, крошечные серьги в маленьких ушках, а, делая вид, что внимательно слушает, наблюдал, как двигаются ее губы, намазанные блестящей прозрачной помадой. И одевалась она каждый раз красиво и стильно, и всегда доброжелательно разговаривала, а не презрительно-свысока, как например, Нина Алексеевна, классная руководительница. Ни одна девчонка в школе не годилась историчке в подметки, за исключением, может, двух-трех одноклассниц. Ради Алисы Рудольфовны стоило подготовить интересный доклад о рыцарских турнирах в средневековой Англии с подробным описанием оружия, доспехов, места проведения и правил поединка, а также отношения рыцаря к боевому коню и Прекрасной Даме. Для того, чтобы раскрыть тему со всех сторон, Серёжка специально посетил школьную библиотеку и отобрал несколько книжек про рыцарей. Скажете, анахронизм и пережиток прошлого в ХХI веке тотального интернета готовиться по библиотечным книгам? Ну и говорите себе на здоровье! А что ещё остается делать, если компьютер стоит у матери в комнате, а телефон у Серёжки допотопный, кнопочный, и другой вряд ли купят.
Незаметно для себя он увлёкся описанием нравов жестокого времени, даже не заметил, когда именно умолкли крики за стеной — мать помирилась со своим... Дать ему хоть какое-то определение казалось Серёжке мягкотелостью и беспомощной покорностью перед судьбой, он предпочитал называть его просто Фил, с достоинством держал дистанцию и учился быть невозмутимым в любой ситуации. Только плотно закрыв дверь в свою комнату, он давал волю чувствам — но так, чтобы за пределы его личного пространства не просочилось никаких намеков на то, сколько претензий у него накопилось к этому… Когда-нибудь, кое-кто ответит на них по каждому пункту. Надо уметь терпеливо ждать своего часа — так гласит Кодекс древних самураев. Изучать слабые стороны врага и, когда противник будет уверен в своей победе — нанести сокрушительный удар. Любым оружием. Слова про оружие Серёжка запомнил особенно хорошо. Строчки в тетради ложились ровными рядами — ну и что, что написано от руки, Алиса Рудольфовна сказала, так тоже можно. Два рыцаря подняли тяжелые копья, опустили забрала, мускулистые гривастые тяжеловесы взрыли землю копытами с пышными бабками, натянули поводья, оглушающие приветствия зрителей сменились звонкой тишиной, готовой разорваться ликующими криками или горестным стоном, нарядные герольды приготовились напряжённо и беспристрастно следить за соблюдением правил благородного поединка, а Прекрасная Дама судорожно сжала подлокотник своего кресла…
— Сергей! — хлёстко ворвался в уши окрик матери.
Ну что там ещё?! Серёжка нехотя оторвался от увлекательного задания и вышел из комнаты. Мать крутилась на кухне, что-то готовила и пританцовывала под дурацкие эстрадные песни, по дому она ходила в шортах и свободной майке, пышные волосы стянула узлом на затылке, чтобы не мешали. Фила видно не было, но надеяться на его окончательный уход было глупо, Серёжка и не надеялся. 
— Что? — остановился в дверях, в руках книга, прихватил машинально.
— Можешь сегодня идти ночевать к своему другу, я разрешаю, — распорядилась мать, пробуя из кастрюли.
— К вам гости придут? — догадался сын.
— Ага, — пропела довольная мать.
Серёжка обреченно вздохнул, угрюмо разглядывая ее, — вырядилась, как подросток, специально ради этого… И глаза накрасила так, что они резко выделялись на лице. Он не любил, когда мать наводила такой агрессивный макияж: она и так красивая, зачем надо себя портить?! Сказать об этом Серёжка, конечно же, не осмелился: во-первых, это прозвучало бы грубо и обидно, а обижать её он никак не хотел; во-вторых, на его мнение матери было совершенно наплевать, и сын прекрасно об этом знал. Убеждать бесполезно, о причине поведения матери он догадывался: Фил моложе её на целых шесть лет, и она всё время боится, что он уйдёт к какой-нибудь девушке, как будто сама она старая. Из-за этих подозрений они и скандалят, в основном. Полгода назад мать привела его и ещё одного мужика к ним в квартиру просто переночевать. Утром второй дядька ушел, а Фил остался, обосновался, как у себя дома, и не думает даже никуда уходить. Ведёт себя, как хозяин: покрикивает и командует, придирается к каждому слову, к каждому поступку, а иногда, когда напивасится где-нибудь, бывает, что и руки распускает — вот тогда достаётся и матери, и Серёжке. С тех пор, как он появился, у них дома всё пошло наперекосяк, но несмотря ни на что, мать зачем-то держится за него, даже устраивает ревнивые сцены, вот, как сегодня — понять её было сложно.
Проводить ночь у чужих людей не входило в грандиозные планы на вечер, если ему не дадут дописать доклад, значит не получится исправить оценку — и что тогда? Хуже всего, даже хуже оплеух, было увидеть завтра разочарованное лицо Алисы Рудольфовны.
— Женькин отец сказал, я могу сидеть у них только до девяти часов, — возразил сын. — Они не хотят больше пускать меня ночевать.
— Пойди ещё к кому-нибудь, — не приняла возражений мать. — У тебя что, больше друзей нет? Придумай, куда пойти.
— Некуда! — настаивал Серёжка. — У меня завтра доклад по истории, мне надо готовиться.
Достали их вечеринки! Сегодня ему, как никогда, надо быть дома, а придется просить у Женьки ночлега — какие тут могут быть хорошие оценки! Алиса Рудольфовна решит, что просто он лодырь и бездарь! Впрочем, почти все учителя так считают, хотя отвечает он не хуже других, но как можно углубиться в материал за пять минут до начала урока, а дома готовиться становится невозможно. Спасала прекрасная память: Серёжка старался все запоминать на уроках, а письменную домашку успевал решать на переменках — но доклад же не сделаешь за пять минут.
Мать усмехнулась иронично и зло:
— Ну конечно! Весь в своего ненормального папашу! Такой же, как и он, угрюмый, замкнутый, один приятель всего и есть. У твоего отца тоже в друзьях была одна работа, так и сгинул на ней, на службе своей проклятой! И первый его сын такой же, и ты уже сейчас — просто копия. Яблочко от яблони!.. Как под копирку вас выстругал! О чем я только думала! — она гневно швырнула в раковину деревянную лопатку и обернулась, в глазах сверкало раздражение. — Неужели у тебя нет ни одного друга, кроме Женьки?! Ты что, дебил какой, что с тобой никто не хочет общаться?!
— Ладно, может, найду ещё кого-нибудь, — буркнул Серёжка.
Мать не стесняла себя в выражениях, не хотела замечать, как больно ранят сына такие слова. Он всё ещё стоял в дверях кухни, обиженный, насупленный, но всё равно свято верящий в её любовь к нему, и, ни на минуту, не сомневаясь в своей. Мать у Серёжки очень красивая, он был бы счастлив, если бы к ней не липли постоянно всякие козлы, а на улице не говорили бы про неё разные гадости. Если бы он мог оградить её от сплетен — наизнанку бы вывернулся, однако, заткнуть рты всем насмешникам было не в его силах. От отца остались лишь детские обрывочные воспоминания: вот они в зоопарке, вот куда-то едут на машине, родители впереди, а сам он пристёгнут на заднем сидении, ну и ещё несколько таких же мимолетных фрагментов. Серёжка знал, что у отца была другая семья, к матери и к нему он приезжал урывками, всегда торопился, мать злилась на него, кричала, требовала денег «на ребёнка», он оправдывался, а потом и вовсе, «сгинул на своей проклятой службе» — отец был полицейским, погиб при исполнении, и другой сын только гордился бы таким крутым отцом. А вот Серёжке гордиться им не хотелось, отец так и не женился на его матери — за одно это его стоило возненавидеть, и младший сын ненавидел всей душой его героическую профессию, его самого, и ни за какие на свете блага не хотел становиться на него похожим. Умер — туда и дорога, мать только жалко, кажется, она надеялась выйти за него замуж. Иногда (впрочем, редко, всего два или три раза) к ним приезжал старший сын Серёжкиного отца — Денис. Зачем — непонятно, но мать лебезила и заискивала перед ним, была неестественно оживленна и разговорчива, хвасталась Серёжкиными успехами в школе, в футбольной секции и английской школе — тогда, в начальных классах, вполне было чем хвастать, это в последнее время он скатился хуже некуда, сам это прекрасно понимает. Все недолгое время визита сводного брата Серёжка должен был сидеть вместе с ними в гостиной или на кухне и помалкивать, открывать рот, только, если спросят. Сводный брат, не стесняясь, разглядывал его, словно перед ним сидело редкое экзотическое существо из какого-нибудь Бестиария, и невозможно было уловить какие-нибудь эмоции на невозмутимом лице. В такие минуты Серёжка чувствовал себя препарированной мухой, наколотой на иголку, ёрзал на стуле и не знал, куда деть глаза. Он старался не вспоминать о старшем сводном брате, его он тоже ненавидел, хотя и меньше, чем отца — просто, к чему думать о чужом человеке, а та семья была чужой для них с матерью. Хотя, мать, кажется, этого не понимала.
Незаметно вздохнув, Серёжка ухватил яблоко из пакета, быстро схрупал его прямо немытым и выудил ещё одно — ужин пока не готов, да и рассчитывать на него не имеет смысла, скоро придется уходить. Если попадёт к Женьке, то там, конечно, накормят — а если не попадёт?
В прихожей хлопнула дверь, Фил вернулся. Сумки в руках щетинились горлышками бутылок, оттягивались фруктами. Серёжка посторонился, пропуская его на кухню.
— А этот всё жуёт. У тебя рот отдыхает когда-нибудь? — Фил бросил на него презрительный взгляд и опустил провизию на пол. — Машенька, выглядишь великолепно! — улыбнулся он матери, и та засияла ему навстречу.
Серёжка забыл про яблоко, про то, что надо будет найти укромное место во дворе, где можно переждать до утра, если, вдруг, к Женьке всё-таки нельзя, что надо не забыть надеть теплую куртку, на всякий случай — мысли отхлынули из головы вместе с кровью: Фил целовал его мать, как будто имел на это право, как будто ему позволено так с ней обращаться! Если бы в руках у Серёжки появился автомат, он бы не задумываясь, выпустил полную обойму в этого гада, который осмеливается по-хозяйски хватать её, даже просто дотрагиваться! Мысли об оружии появились несколько недель назад и не давали покоя, возвращаясь при каждом удобном случае — этот случай был одним из таких. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки, огрызок упал на пол.
— Ты же ещё не видел моё новое платье! — спохватилась мать. — Пойдем, я покажу тебе! Сергей, принесут пиццу — деньги в ящике. И проваливай уже к своему Женьке, пока гости не собрались! — распоряжения она бросила сыну через плечо, не стала даже оборачиваться.
От бессилия и ярости Серёжку трясло и колотило. Не помня себя, словно сквозь вату, он услышал звонок, открыл дверь курьеру, принял четыре здоровенные коробки и огрызнулся на весёлое замечание молодого парня:
— Привет, пацан. Что, родители в отъезде, решил оторваться? Разумно!
— Не ваше дело!
— Ладно, ладно, не моё.
Курьер покладисто пожал плечами и скрылся за дверью. Серёжке пора было уходить, но он всё медлил, дожидаясь, когда же Фил с матерью выдут, наконец, из комнаты. Вслед за курьером притащились гости, привычно и непринужденно расположились в гостиной, ходили мимо Серёжки, самостоятельно хозяйничали в кухне, доставали пиво из холодильника, хватали пиццу из коробок, включили телевизор — чувствовали себя, как дома, его, вроде, и не замечали. А, вот, пятая тётка его заметила сразу: как только ввалилась толстой бесформенной массой в дверь, сразу же восхищённо уставилась на бродившего бесцельно подростка.
— Ой, вы только посмотрите на это чудо! Это Машкин сынок, что ли? А я считала, он маленький. Как тебя зовут? Ну-ка, подойди сюда! Хорош! Какой красивый мальчик!
Тётка говорила хриплым басом, и жирные складки колыхались по всему ее телу. Она щипком потрепала Серёжку по щеке, откинула со лба непослушные кудри, покрутила за подбородок голову, полюбовавшись на него с различных ракурсов. Он, с тщетными усилиями вырываться из цепких рук, невольно таращил глаза на глубокий вырез платья, оказавшийся у него прямо под самым носом. Женщина довольно расхохоталась, глядя на его потуги, вырваться от неё было не так-то просто.
— Какой же ты красавчик, ты знаешь об этом? Наверняка знаешь. Небось, в классе все девочки по тебе сохнут, да? — она прижала его к горячей душистой подмышке, заставив пунцово вспыхнуть. — Ах, какая смена подрастает!
Он не знал, куда ему деваться от стыда, куда смотреть, чем дышать, во что упереться руками, чтобы оттолкнуть эту тётку — а та только веселилась:
— Смотрите-ка, как мило он краснеет! Ну просто ангел. А глазищи как сверкают! Аппетитный поросёночек, так бы и съела!
Вокруг тоже все засмеялись.
— Тань, прекрати смущать парня! Выпусти его!
— Скворцова, хватит совращать малолетних, а этих двоих куда девать? Давайте лучше потанцуем, пока Машка не пришла!
На середину гостиной выскочила одна из женщин и начала медленно извиваться под музыку. Оставив свою пару на диване, невысокий плотный мужичок принялся отрывать Серёжку от пышного бока.
— Выпусти мальчишку из когтей — это не та добыча, которая тебе нужна, здесь и мужчины есть.
— Старый лысый извращенец, больно ты мне нужен! — фыркнула тётка и расплылась в довольной улыбке, прижавшись своей щекой к Серёжкиному лицу. — Я вот таких люблю, молочных поросяток, у них и сопли ещё золотые. Над ними так забавно поглумиться! — она захихикала басом.
— Тань, а тебя разве сюда звали? — подала голос оставленная на диване девушка.
Татьяна перестала смеяться, гордо и надменно выпрямилась.
— Ха! Это ты, деточка, ждешь приглашения, а меня звать не надо, я сама прихожу, куда захочу!
— Я слышала, что тебя никуда уже не зовут, — буднично сообщила девушка. — От тебя везде одни неприятности.
— Да? Ну попробуй, выгони меня!
От возмущения тётка почти выпустила Серёжкину руку, и ему почти удалось улизнуть, но зазевавшаяся было Татьяна снова его поймала.
— Куда ты?! Сегодня ты будешь моим кавалером, забыл? Давай потанцуем с тобой!
— Нет, — он решительно отступил.
— А что так? — допытывалась тётка. — Никогда не танцевал? Да брось. Ты уже взрослый парень, тебе пора учиться бывать в красивых компаниях, уметь танцевать с красивыми женщинами, или ты меня боишься?  — она снова рассмеялась. — Нет, вы слышали, он меня боится! Надо тебя подбодрить. Митяй, налей ему шампанского! — велела она толстяку.
— Тань, хватит уже, успокойся! — останавливала ее другая женщина.
— Да, Скворцова, мальчик уже не знает, куда ему деться от тебя!
— Не-е-ет! Я его прямо полюбила, мы с ним ещё поцеловаться должны! — захохотала их пьяная подруга и уставилась на полыхавшего, как маковое поле, Серёжку. — Ты умеешь целоваться? Ну?
— Что? — испугался он.
— Тебе девушка призналась в любви, невежливо молчать с твоей стороны. Подумай хорошенько, как нужно ответить?! Не словами!
Серёжка весь вспотел рядом с ней. Тётка прицепилась, как какая-нибудь средиземноморская пиявка! Почему именно средиземноморская? Вероятно, там водились самые прилипчивые пиявки, её родные сёстры. Он яростно вырывался, а она тряслась от смеха всем своим жирным телом и приближала к нему толстые губы, перемазанные в тёмно-красной помаде.
— Сергей! — гневный окрик матери прозвучал волшебной музыкой среди всего этого кошмара.
От неожиданности толстуха Серёжку выпустила, и он сразу же, не мешкая ни секунды, метнулся в сторону и выскочил в прихожую. Татьяна невинно подняла брови, пожала плечами и отняла у Митяя фужер с шампанским. Серёжкина мать в бешенстве подскочила к ней и врезала бы, но занесённую руку успел перехватить Фил.
— Маня, не порти вечеринку — подумаешь, поцеловала! Ты что, серьёзно считаешь, что это его первый поцелуй? Я тебя умоляю! Наверняка он уже все попробовал.
— Ему только тринадцать лет!
— Ему уже тринадцать лет, — поправил Фил. — Они сейчас все рано начинают. Акселераты-мутанты. Разве ему дашь тринадцать — пятнадцать, как минимум.
— Ты не понимаешь, — загадочно произнесла Серёжкина мать. — У меня и так с ним всю жизнь одни проблемы… Я должна…
Притаившийся в прихожей сын, сидел на полу рядом со шкафом для обуви, уткнувшись подбородком в колени, и с горечью слушал, как мать жалуется посторонним на трудности, связанные с его воспитанием. Было до слёз обидно, что она попала под влияние этого… Проглотив комок в горле, он незаметно вытер глаза, не хватало ещё заплакать, как маленькому. Как там сказал этот… Фил? «Ему УЖЕ тринадцать лет!» Он взрослый. Согласно Кодексу древних самураев «Поражение — это выбор, победа тоже. Ты проиграешь, только, если сам так решишь». Значит, пора принять решение о победе. Пока он проиграл, но из любой ситуации нужно выносить полезный для себя опыт: да, над ним посмеялась противная жирная тётка — зато теперь можно говорить ребятам, что он умеет целоваться. От воспоминаний передернуло.
— Сергей, ты что должен был давно уже сделать?! — мать встряхнула его за плечо. — Отправляйся. Не забудь позвонить мне оттуда. И чтобы в семь утра был дома!
— Машка, где ты там?! — заорали из комнаты.
Серёжка посмотрел на мать, на родное лицо, испорченное агрессивным макияжем, молча обулся, сдернул куртку с вешалки и вышел из дома…