Детство любви

            Намечался турпоход для старшеклассников, из других школ ребята подтянулись. Любаша записалась и я, но она не смогла пойти, заболев в последний момент. Позвонила и сказала, что ангину глотает.
            А мне пришлось, я уже в строю стоял, подтолкнули негрубо, застывшего в огорчении, рюкзак воспринял ускорение, устремляясь в поход и заставил сделать первый шаг. Иду, «походую» со всеми, вдруг замечаю, что крупная девица на меня не ровно поглядывает, вроде бы я её не знаю и в школе не видел, такую бы непременно запомнил — я ей точно по грудь ростом.
            Решил, что к ребятам поближе буду держаться, может она думает, например, что я дорогу перебежал перед её велосипедом, а она им дерево обняла и теперь ищет поблагодарить затейника за незабываемый случай, превративший велосипед в шедевр причудливо застывших форм.
            Мало ли что она думает, так и тащится рядом, и таращится. Точно, не к добру это.
      
            Так и оказалось. Пришли на бивуак и, как пионеры-бойскауты, разбрелись по лесу, кто за хворостом, кто по грибы. Как знаток поганок, являясь «великим и ужасным» грибоведом, — дед, разбирая мою корзинку, называл меня в детстве: «Мухоморик ты, агарик вирозовый» (звучит вроде дружелюбно, но позже навёл справки, как он меня именовал, любя, конечно: мухомор — это понятно, агарик — порядок грибов, вирозовый, значит вонючий, что получается? — мухоморик вонючий!), поэтому вызвался за хворостом идти. Так как являюсь великим хворостоведом в третьем поколении, наученный родным дедом и его урок помню:
          — Хвостик поросячий, ты что делаешь?
          — Хворост собираю!
          — Молоток с ноготок! Потом всю вязанку по лесу тащить будешь и весь обратный путь? Надо в лес поглубже зайти, тетеревок (то есть «тетеря»), и возвращаясь хворост собирать, так сподручней будет и не устанешь.
      
           Поэтому отделился от группы и, пройдя лес насквозь, неожиданно вышел на излучину леса. Передо мной разлилось море разнотравья. Птицы перепархивают, чирикают, бабочки парный танец вальсируют над цветами. Уголок безмятежности жизни.
            А воздух-то какой. Переход от лесной влажности и прохлады на другой ароматище земли был внезапен и остр, воткнулся, как в стену, в тёплый, настоянный, пряно – сладкий воздух полевых цветов.
            Смотришь вдаль, а берега этому морю спокойствия не видно, только вихрится над полем ветерок, гладит и колышет траву, тихонько жужжит пчёлами, шмелями, стрекочет, дышит тебе в лицо, щекочет ноздри, ерошит волосы — вот он рай на земле!
            Захотелось разбежаться, подпрыгнуть и, раскинув руки, возлечь повыше на эту тягучую, томную, зовущую благодать, покачаться на ней, как в люльке-гамаке детства, с травинкой в уголке рта или, дирижируя ею, складывать слова в стихи, хорошо-то как!
           Закинул руки за голову и потянулся.
    
            Вдруг ветка за спиной хрустнула. Я обернулся, да отскочить в сторону реакции не хватило, руки-захваты вцепились в плечи, отступление ничего не дало, упёрся в ствол дерева.
           «Дева-гора» за мной через лес протопала, а я и не почуял.
           «Ладно, что это неизвестная мне девица, а если бы это была, похожая на неё, медведица? Бдительность потерял напрочь, пижон городской. А что она от меня хочет? Зачем поймала?» 
            
            Тут я и услышал глас беды:
            — Приветик, я Власта (кто бы сомневался). Тебя кто хворост собирать учил?
            — Пращуры, как только из пещер вышли, так и научили.
            — Молодец! Ты мне нравишься! Бойкий! — и пытается приблизить своё лицо, сложив губы в бантик.
            Свет, конечно, для меня не померк и с дуба ничего не рухнуло. Я как раз под ним стоял, беспечно любуясь светом дня, выйдя из тени леса, так вот эта девица, особого, штучного вида, поймав, и воткнула в него спиной.
           «Надо что-то делать, иначе я стану мужланом потрёпанным и трепать меня будет именно эта дева-гора. Нет, Любу нужно спасать — я ей трепанутым, да ещё с трепанацией черепа точно не нужен — миром, чую, не кончится.
           Как бы объяснить захватчице, что я не тот калибр, что ствол к патрону не походит, но вежливо, а то может и голову оторвать. Тогда Люба будет горько плакать… но зато поцелует мои целомудренные, омертвевшие, хладные губы… Хватит мечтать, выцепляться надо!»
           И начал разговор невинно, нейтрально, вроде: «Какие погоды нынче стоят, прямо страсть!»
           — Власта, а где ты учишься (глядя на неё, не верилось, что это обычная школа. Может в спортроте бойцов олимпийского резерва)?
           — В техникуме.
           — А! Отлично! Понимаешь, вот ты вроде гайки на семнадцать, а я болтик на десять.
           — И чё?
           — Как это «чё?»… Резьба же не походит… — сказал я упавшим на землю голосом.
           — И чё?
          Мелькнула мысль, неясная такая, но знакомая, решил уточнить.
           — А в каком техникуме?
           — В кулинарном.
          
           Плохо дело, мои опасения оправдались. Я из кулинарии знаю только, что кашу маслом не испортишь, но это вряд ли мне поможет. Может ещё что-то есть поближе к моей личности?
          — А какую специальность собираешься освоить?
          — Пекарь и кондитер.
         
         Так, и как же мне эту дуроидиотку плохо выпеченную допечь? Вдруг ощутил нашу позицию — я спиной упираюсь в дуб, одна рука, занемевшая уже, упирается между её холмов, принимая на себя весь вес её тела, жаждущего поцелуя, а может не дай бог и ещё чего. А в другой я держу булыжник, отведя руку несколько в сторону. И в голову пришла светлая мысль.
         — Власта, допустим, облила ты шоколадом здоровенный торт-корж или как там у вас это называют, в общем, заготовку. Представь себя этим будущим красивым тортом, и ты начинаешь сажать розочки-розеточки, линии вести, вязь рисовать кремом разного оттенка и вдруг натыкаешься на серый булыжник, как в японском саду, одиноко торчащий, прямо посерёдке твоего шедевра. Что ты подумаешь?
          Она облизнулась, наморщила лоб и неуверенно сказала, как бы отвечая вопросом и проверяя его правильность на мне, на экзаменаторе:      
          — «По цвету не подходит?»
         — Умница, конечно, я ни по цвету, ни по колориту твоего темперамента, ни по композиции тебе не подхожу, ну никак!
         — Так бы сразу и сказал! Ладно, я пойду цветочков пособираю, а ты жди!
           Клещи разжались и я наконец смог перевести дыхание, присев на ослабевших ногах. Кивнул — иди, подожду. Она пошла «во поле», по своей властной воле, припевая что-то.
         
           Подумалось, что так можно и дуба дать… возле дуба от таких передряг, поседев в одно мгновение.
           Поднял голову поблагодарить дерево за помощь, всё-таки мы вместе выдержали натиск женской страсти. Среди листвы мне привиделась морда кота, который покрутил своим оттопыренным ногтем у своей морды в области уха, а потом показал лапой на меня и скрылся.
           Я возмутился, последовала реакция злости после страха, чуть не заорал и не послал ему на ухо три слова, означающие в развёрнутом виде: «Если тебе, котяра, постоянно мартовский, всё равно, когда с кем и где, то мне нет, понял?»
          Хотел даже булыжником в него запустить, но опомнился, ещё в русалку попаду нечаянно, тогда ещё одни разборки будут, а мне и того, что было, достаточно.
         
          А, кстати, откуда у меня в руке булыжник?.. Может мне его телекинезом в руку завернуло или я так быстро и судорожно руку сжимал, ища палку или хоть что-то для защиты любви, что воздух в булыжник слепил? Мистика какая-то.
      
          Вообще-то это у нас родовое, бывают непонятные случаи. Вот с дедом, например, отлучился он от телевизора на минуточку подогреть супчик, а тут гол забили. Он и кинулся просмотреть повтор, а когда вернулся, то кто-то кастрюлю из под крышки спёр и на стол рядом с плитой поставил, нарочито оставив крышку принимать загар на плите, «крышуя» российский газ.
          И бабуля не миновала этой участи. Как-то заявила, что пропал кошелёк, а там у неё всё, всё, всё.
          Я и спрашиваю, интересуясь интересом, что может бы таким «всёвсёком» и поместиться в кошелёк: «Что всё?»
          Отвечает мне, что это фотография, единственная, на которой я и двоюродная сестра маленькими обнимаемся. И заплакала. Так вот что такое «всёвсёк»!
           На следующий день бабушка нашла кошелёк в морозилке. Задумалась, что нужно купить к дню рождения внучат, вот и положила его в заморозку в полной уверенности, что кладёт его на полку в кухонный шкафчик.
          Почти там он и лежал, как новенький, помолодевший, покрытый бородкой инея, прям весельчак! А на фотографии мы застыли от жуткого холода, несмотря на то, что сестра крепко меня обнимала, как бы согревая, потому что я для неё был живой куклой в ползунковых временах, Кулёлей. Не уследила бабуля, мы чуть не замерзли.
          И у меня с двоюродной сестрой тоже своя история. Наши мамы, родные сёстры, вычудили так, что нарочно не придумаешь. Я и сестра родились в одном роддоме с разницей в полчаса — это ли не мистика в чистом виде!
         Но я с ситуацией геройски справился — родился и, как прирождённый разведчик, огляделся, а потом скомандовал сестре, мол, вылезай, тут все свои!
      
         А недавно был тоже случай. Мама уехала на дачу к деду, оставив меня на хозяйстве  и я возымел зуд написать вирши к дню рождения Любаши на пишущей машинке — возвышенные строки, марширующие машинными диверсантами к сердцу возлюбленной, чтобы осадить его и взять штурмом! Но в самый ответственнейший, можно сказать, наинапряжённейший момент атаки захотелось чайку попить с каким-нибудь бутербродным наполнителем.
         Отрываю холодильник и вижу сахарницу, стоящую на показ глаз в центре пустоты, так как остальные продукты пугливо прижались в углы от непривычно сияющего фарфорового предмета, да ещё с ручками, по хозяйски упёртыми в бока тираншей холодильника!
         Спрашивается: кто её туда поставил, если мамы уже два дня нет, а чай я пью постоянно? Полтергейст, не иначе, правда, по идее он должен колошматить по чем зря все предметы в куски, но у нас в квартире он собирает ценные предметы в холодильник, чокнутый какой-то, не характерный для данной местности заворот природы!
      
          Кот ещё этот. Я встал, немного отошёл от места битвы и обошёл дуб. В обхвате какой он, не знаю, но мощнейший, стоишь перед ним, как перед чешуйчатой грядой, с выпирающим рисунком коры размером с обувную коробку для детской обуви. Попытался разглядеть что-нибудь в кроне. Так ничего и никого не заметил, дуб высоченный, листвы куча и вся шевелится, даже какая-то темнота внутри, без фонаря туда соваться нечего, заблудишься. 
         
          Отошёл подальше, чтобы увидеть всё его величие. Посмотрел на нижние ветки.
          А что если пригласить Любу сюда, на «тет-а-тет», на свидание и объясниться в любви, а? Я на одной ветке качаюсь, вон на той. Она на другой, как русалка. Можно тогда, не видя её глаза, прячась за ствол, сказать, как эхо, прямо в дуб о своей любви.
          Выглянуть из-за ствола и одном глазком посмотреть на её реакцию, если отрицательная, то можно сказать, что я дубы люблю, а её имя ей послышалось. Выйти таким образом из неловкости, хотя могу и с дуба неловко загреметь от чувства огорчения, если не найду взаимности чувств. Всё вроде логично, подход есть и отход имеется, и мы остаёмся на прежних позициях для атаки.
      
         Так, и что теперь? Вон на ту ветку Любаша залезет, она цепкая — по канату ползает, как ящерка. А вот на свою, тщательно присмотренную, я ни в жизнь не залезу. Да потому, что смотрел издалека, а подошёл под неё и прикинул высоту — метров двенадцать не меньше.         
         Отошёл от дуба и попробовал на вкус высоту, разбегался и раза три прыгал, открывая рот в немом крике усилия и закрывая на высоте где-то двух-трёх метров. Вкус не очень.
          И получается, что я буду ходить вокруг да около, не сводя влюблённых глаз с Любаши, с недосягаемой красоты. Прям как в сказках: разрумяна девица в тереме сидит на народ глядит, а народ дивится, что там за девица в окошке пляшет и платочком машет, и нашим, и вашим, и лихому пацану. Тот решил: «А ну скакну, долечу, схвачу платочек, оторву, ну хоть кусочек, хватит мне на покрывало, простыню и одеяло!»
         Ваня, конечно, дурачок, но мысль здравая.
         Нужна лошадь! Точно! Можно Любашу по лесу провести, под уздцы поведу лошадку смирную… Стоп, какую смирную, наоборот!
         Известные актёры, завзятые игроки в тотализатор на ипподроме, сказывали, что одна кобыла перепрыгнула сразу аж два препятствия, забыв приземлиться перед вторым. Вот такая коняга мне и нужна. Только, чтобы не в длину прыжок был, а в высоту! Конь-огонь!
      
         Не – ре – аль – но! Пока его научишь в высоту прыгать, всё выше подвешивая яблоки или морковки, состаришься ты или конь...
         А может пустить за ним стаю волков, науськать их на себя, принять их ярость злобы, они и помчатся за нами в догонялки играть, конь повыше-то и прыгнет?
         Ага, меня Люба-краса за руки схватит и я повисну мешком, конь-летун пролетит дальше и ускачет, сверкая копытами. А она меня подтянет, поцелует в награду за смелость прямо в лоб, печать любви поставит, и отпустит со словами, мол, ещё увидимся, я тебя найду. И полечу я вниз счастливый, прямо в центр поджидающей меня стаи волков, проявлять и дальше идиотство — голыми руками, словно от комариков, отмахиваться от сотни голодных хищников!
         Это тоже не пойдёт и не поедет, не жизненно это.
         В сказке Иванушка-дурачок, не будь дураком, не за поцелуем погнался, а за постельным комплектом, «поляну», так сказать, приготовить, а уж потом… Поэтому и жив остался, а остальные в инвалидные колясочки присели от высотного поцелуя. По-моему, так…
         
         Значит нужна лестница, чтобы до ветки добраться… А как я лестницу (надо с запасом брать) пятнадцатиметровую по лесу протащу? Ишаком? Тараня лбом деревья? Просеку рубить?
         Тоже не вариант, молодость пройдёт пока я просеку прорублю — только дойду до конца, а начало уже вековыми деревьями зарастёт, так и буду мотаться, вырубая начало, середину и конец, а жить когда? Сизифов труд какой-то.
         Да и просеку рубить никто не разрешит. Разве, что сказать: «Хочу дуб электрифицировать, я по ночам возле него читать люблю, а света маловато…»
         И складная лесенка, вроде пожарной, тоже не годится, только руку протянешь, чтобы уцепиться, а она возьмет, да и надумает сложиться в исходное положение со мной во главе, рухну даже не с дуба, а не дотянувшись пару миллиметров до ветки — вот что будет обидно! Так и буду ездить туда сюда, калечится…
         Можно, конечно, на месте из сухих стволов лестницу соорудить, а смогу ли я поднять эту многометровую бандуру? Нет, не нравится мне этот вариант… Разве что веревочную лестницу приспособить. Привязать вот этот камень к тонкой верёвочке и перекинуть, потом лесенку петлёй на ветке захлестнуть… да так и оставить после всего, нарушая очарование места. И вколачивать в дуб я ничего не буду, выполняя завет предков. Дед мой так велел-наказывал.
         Увидел однажды как я на скамейке садовой у него на даче перочинным ножиком буковки впечатываю в древесину.
        — Эй, резчик хренов! Иди сюда, садись рядом, я тебе кое-что в башку вобью.
         Я спрятал на всякий случай ножик подальше и присел.
         — Расскажу я тебе, внучёк, пока ты ещё пенёчек совсем, такую притчу. Мы с тобой не цари природы, внучок, н-е-т. Цари природы животные, в учебнике биологии так и написано, есть и ещё царства, а мы теперь призваны охранять её чистоту, потому что вышли мы из периода борьбы за жизнь с ней, и давно.
        Но мы так с ней наборолись, так её в угол прижали, что теперь нужно беречь её уже от нас, природа оказалась очень хрупкой и тонко настроенной системой, поэтому без нашей защиты не выживет.
         И ты наверняка видел надписи в красивых местах планеты, вроде: «Здесь был Федя!» Только в связи с отсталым умишком, не догадался этот «федя», дописать через запятую характеристику самого себя — «дебил!»
         А после него стирают химический ожог краски или вырубку на камне зачищают, но всё равно остаётся белое пятно грязи на лике природы. Я бы таким «деятелям», идущим увековечить себя в природе, похвастаться своей удалью над её беззащитностью, выливал бы краску им сразу на голову, дружески похлопывая дубиной по заднице.      
          И я тебе, как природолюб в третьем поколении — мне тоже дед мозги на место поставил, говорю тебе внучок, рисуй, ставь знаки, но чтобы это было сделано красиво и на специально выбранном твоей рукой материале.
         Вот ты скамейку попортил, я её давно сделал и для себя. Теперь ты бери инструменты и сделай её лучше, допустим, поставь высокую верхнюю рейку, как кокошник, коронуй скамеечку, привлеки двоюродною сестру, покрасьте, не в «хохлому», конечно, сами придумайте как. И напишите красиво, чтобы это было как подарок бабушке, ведь через два месяца у неё день рождения.
         Я прищурился и спросил у деда: — «А бабуля не попросит корыто починить?»
         — Эх, маленький ты ещё, как жизневед в третьем поколении, должен тебе отрыть всеобъемлющий закон жизни — в каждом движении прогресса надо искать его подоплёку, а французы прямо на это указывают, говоря: «Шерше ля фам!», что означает: "Ищите женщину!". Дед это проверял, мой отец, я — всё сходится! Так что не морочь себе умную голову, лучше давай подумаем, как нам лавочку покрасивей сделать, неси бумагу и карандаш, прикинем какой материал нужен».
    
         И здесь лавочку можно было бы из сухих берез выстругать и табличку вырезать: «Место, где соединяются сердца!»
         Жаль Любаши со мной нет, вид то идеальный, волшебный, можно сказать, сзади лес, ведомый вековым дубом в поле необъятное, цветущее, как будущая жизнь. Я не выдержал бы и признался в своих чувствах и она, наверное, тоже. Да сюда бы все окрестные парочки бегали. И в куче рассказов, и в кино место встречи влюблённых — это заветный дуб с дуплом для записочек, на этом тоже есть, но для меня высоковато.
         Решено, дуб не подходит — вычеркиваю. Да и не полезет Люба на этот дуб, вряд ли ей захочется русалку изображать и желуди лузгать? Она не такая дура, как вон та, которая, как «во поле берёза» одиноко торчит.
         Вот издали она ничего, светловолосая, глаза голубые, костюмчик ладненький, издали мы как бы вровень, она даже меньше, малявка… а вблизи лучше не сравнивать.
         
         Я наблюдал за девицей, прислонясь к дубу, наконец она подошла с венком васильков на голове. Молодчина, руки свободны, есть чем хворост собирать.
        — Ну что, оклемался! Вешаться передумал?
        — Что?!
        — Я же с начала похода почувствовала, что с тобой не всё в порядке, лицо у тебя было, как у обиженного на судьбу кролика. А тут этот хворост, все разбежались по лесу, а ты в глубь чащи почесал, а я за тобой, да и боюсь одна по лесу ходить, думала последить за тобой, мало ли что? Верёвки ведь дали для вязанок, а ты и хворост не собираешь, дуешь по прямой.
        Смотрю, ты у дуба остановился, ну, думаю, тут решил посчитать, что у него за жизнь и баланс свести. Вот я тебя в охапку и взяла.
        — А целоваться зачем полезла?
        — На всякий случай, чтобы ты передумал петлю налаживать, есть на свете и другие девушки. Тебя звать-то как?
         Я назвал себя и спросил:
        — А ты часом мышей не боишься?
        — Жуть, а что?
         Вот женщины, «Незнание» — вам имя! В поле же полёвок полно, вон канюк-мышатник в высоте парит, охоту над полем ведёт. С этого дуба и взлетел. Одна в лесу боится остаться… Малышня какая-то.
        — Так просто спросил, вдруг испугаешься, а мне тебя бесчувственную тащить до лагеря придётся… Ты не в курсе, почему у меня в руке булыжник оказался?
       — Ты на треск извернулся и подхватил его с земли, а я тут как тут. Мне интересно, зачем ты прыгал под дубом? Примеривался, да?
       — Будешь глупые вопросы задавать, оставлю в лесу, мышам на съеденье! Мышей боишься — в лес не ходи! Таков закон! И в поле тоже! — она подвинулась ко мне от испуга, дошло знание до незнайки. — Видишь в небе птичка кружит, она ведь не грибы ищет, она мышей в поле высматривает! Власта, а где камень лежал? — Она показала.
       Я примерился, встал, как тогда стоял, положив булыжник на место и огляделся. И вот, что мне странным показалось, камней-то в округе нет, этот единственный и я его нашёл, крутясь и ища оружие от «медведицы». Так, так, так. То, что мне повезло, это понятно, бог нас с Любой спасал.
        Мелькнула одна догадка. Попросил Власту подождать, полюбоваться видом, а сам кинулся на поиск по периметру хозяина-дуба, такие гиганты свой участок имеют — круг, за который другим деревьям перешагивать возбраняется. И нашёл, что искал. Пошёл к Власте. На подходе она говорит мне:
        — Лавочку бы здесь поставить, место красивое.
        — Это ты в точку попала, но! Этот дуб — почтовый ящик. Кто-то в романтику играет, в «Барышню-крестьянку», а может «вслепую» записочки кладут. Тогда тут лавочки не будет. Думаю, давно это место так используется. Я чурбачок нашёл, там обувью вмятина выдавлена. А камешек — это знак, есть письмецо или нет, справа налево переложат и готово, флажок выставлен.
        А что? Здорово! Эпистолярный жанр, ждёшь, бегаешь, волнуешься.      
        Она задумчиво смотрела на меня, потом вздохнула:
       — Жаль, что у тебя девушка есть, ты романтик. Был бы ты на сантиметр повыше, отбила бы, и всё! — И засмеялась.
       — Это вряд ли, нас голыми руками не возьмёшь! Ладно, задержались мы с тобой. План будет такой. Как мы прошли, возвращаться не будем. Здесь до нас успели сушняк обобрать. Правее пойдем. Не бойся, как прирожденный проводник в третьем поколении выведу тебя к нашим пещерам предков.
         Правда, один потерялся, кричал, кричал: «Ау!», надоело ему и он построил аул, чтобы тот за него это делал. Ну и дозвался, к нему девушка вышла из темного леса, заблудшая душа, и началась цивилизация планеты. — Власта опять засмеялась.
         
         С хорошим настроением мы двинулись в сторону от почтового ящика-дуба по опушке. Выяснилось, что она хочет высокий разряд по выбранным специальностям получить, мечтает стать шоколатье и что-нибудь новенькое создать.   
          Вошли в лес. Потом, как обычно, три-четыре длинных сухих деревца вместе связали, на них ещё наваливали сучьев поменьше, так вязаночка и получилась, сделали постромки и поволокли.
           Во время привала сказал ей, что если она из шоколада будет скульптуры делать, то пусть нас слепит — фигуры у нас характерные. Изобразит тягловой силой, как Перов на картине «Тройка», а композицию назовет «Самовывоз сухостоя», как он сам на нас едет и вывозит себя из леса.
         А ещё дуб почтовый отольёт из шоколада, как кто-то письмецо вкладывает, стоя на чурбачке, а другой адресат-корреспондент в деревах прячется, ждёт, и камень-сигнал орешком обозначит и назовёт «Ожидание любви… из засады».
         В общем-то нормальной девчонкой оказалась, а меня со своим «чё» разыграла, хохотала потом в поле, ну мне не до того было. Она сгладила отсутствие Любаши в походе — хохотушка, поёт хорошо. Но когда «Солнышко моё» у костра пели, мне всё же взгрустнулось.