А я Вас знаю!

Публикую вторую и заключительную часть стихов и заметок моего деда. Эти стихи были написаны им большей частью во второй половине 1990-х годов, уже после смерти жены, моей бабушки. Здесь он сокрушается о ее уходе, постоянно вспоминает былую жизнь, жалуется на одиночество, на то, что сын редко появляется в доме (раз в две недели), редко пишет дочь (раз в три года). В стихах читаются оттенки уныния и покаяния. Но не надо забывать, что эти куплеты были написаны человеком, которому вот-вот исполнится или уже исполнилось восемьдесят пять лет! Просто дожить до такого возраста – уже достижение. А сохранить при этом ясную голову, способность писать и рифмовать – такое вообще мало кому удается. Дед ушел из жизни скоропостижно, до самого конца был на ногах, каждый день выходил на прогулки, сам готовил себе еду. Его отец (мой прадед) прожил ровно сто лет, не дожил немного до ста одного, при этом зачал и родил своего десятого здорового ребенка в возрасте восьмидесяти двух лет!

Совсем мало осталось от моего деда. Красная папка с сотней листов рукописей, пара старых довоенных писем, альбом с фотографиями, удостоверение ветерана труда, военный билет, наградная книжка, коробочка с орденами и медалями. Вот и все, что осталось от человека, прожившего невероятно сложную и интересную жизнь, человека, который в полной мере вобрал в себя и пережил всю сложную и турбулентную историю двадцатого века нашей страны. И осталась память о нем, которая живет во мне, и еще, может быть, в двух или трех людях. Максимум три или четыре человека есть на планете Земля, которые еще что-то помнят или знают об этом человеке. Но так получилось, что все материальное, осязаемое, что осталось от моего деда – здесь, передо мной, только у меня, а значит, никому больше это и не нужно. Хотя есть еще одно место, где на деда должна храниться подробная информация. Это его личное дело офицера с послужными выписками. Судя по высокому статусу учебного заведения, приближенности к штабной работе, участию в Советско-Японской войне, медалям и наградам, оно должно быть достаточно объемным. По всей видимости, оно хранится в Центральном архиве Министерства обороны Российской Федерации (ЦАМО) или уже в фондах Российского государственного военного архива (РГВА).

О чем я думаю, смотря на эти старые рукописи и фотографии? Думаю о том, что человеку, если он живет интересной насыщенной жизнью или в сложную интересную эпоху, надо писать дневники. Писать их следует в период своей активной жизни, то есть от двадцати до пятидесяти лет. А потом, примерно с пятидесяти и до семидесяти – писать мемуары. Так человек сможет оставить после себя два типа записей – живые протокольные во время жизни и размышляющие, обобщающие под конец жизни. И писать имеет смысл только до семидесяти лет – дальше ничего путного из под пера уже не выйдет, как правильно отметил автор на полях рукописи: «С семидесяти лет и старше – период инверсного, то есть обратного развития личности. Увы!». А для того, чтобы с чувством выполненного долга завершить написание в семьдесят, начинать нужно не позже сорока. Конечно, человек накапливает и сохраняет мудрость и в восемьдесят и в девяносто лет, но в основном только для советов и консультаций один на один, а совсем не для пространных письменных размышлений, воспоминаний и рефлексий. Ведь все, что в письменной форме осталось от моего деда – это лишь вершки, намеки на его жизнь, но не сама жизнь. Если бы он писал дневники, или начал записывать по памяти свою историю хотя бы лет с шестидесяти – как много всего интересного мог бы он поведать и передать нам и о революции, и о коллективизации, об учебе в Кремле и Московском институте физической культуры, о службе на Дальнем Востоке, о Великой Отечественной войне, о войне с Японией, Маньчжурской операции, Южно-Сахалинской операции, Курильской десантной операции, о десантных операциях Тихоокеанского флота по захвату оккупированных морских баз и портов Северной Кореи, проводимых адмиралом Цирульниковым. Наверно он мог что-то поведать и о Корейской войне тоже. Ведь он видел все это своими глазами, пережил все это! И как много он мог написать о своей работе художником-оформителем в ростовском почтамте и на парадах военной техники...

Вот о чем я думаю, когда смотрю на эти старые записи – о том, что людям надо писать дневники и мемуары вовремя, в свое время, а не тогда, когда стукнет восемьдесят. А может, ему все это было неинтересно, а волновали только отношения с семьей, женой и детьми? Дедушка был очень простым человеком, несмотря на свой «звездный» статус. На праздничных собраниях в почтамте он произносил речи перед большими аудиториями, читал стихи, был в почете, но его выступления не несли с собой какой-либо политической или идеологической составляющей. Он был таким «романтиком от Кремля», устремленным ввысь кремлевцем-романтиком, страстным лириком, а совсем не политруком – и за это нравился людям, его любили. Сейчас бы такого назвали «кремлевским мечтателем». Это лирическое приподнятое настроение читается во многих ранних его стихах. Там же я вижу тот милый смешной стишок, который стал почти пророческим в собственной жизни: беспрестанно нести людям свет, причинять добро, наносить пользу и убегать. По правде говоря, из всех родственников дед Миша в воспитательном плане меньше всего повлиял на меня, меньше всего времени провел я с ним. На меня гораздо большее влияние оказала его жена, моя бабушка, и мой второй дед. Но все равно я хорошо помню и люблю его.

О чем еще думается? Думается, что современные девушки должны брать пример с моей бабушки. Что было бы, если бы бабушка в вагоне поезда не «подкатила» к дедушке с неожиданным «А я Вас знаю! Кстати, Вам очень идет морская форма»? Ничего не было бы. Много новых миров не родилось бы. Вот и современным девушкам стоит брать пример с этой пары: утром познакомились, днем расписались, вечером стали создавать новые миры. Негоже женскому полу ждать у моря погоды, а следует активно и самостоятельно выбирать себе подходящих молодых людей, как эта сделала моя бабушка. И не важно, какая мировая война на дворе: третья, четвертая, холодная, горячая, термоядерная, биологическая, информационная, психологическая, когнитивная, духовная или еще какая, а, может, апокалипсис уже наступил... Главное – найти себе хорошего мужа на всю жизнь, молодого лейтенанта из элитного учебного заведения.

Жизнь моего деда пролетела как звезда над небосклоном. Вот они, предо мной, эти старые рукописи. Так удивительно легко читается последний стих, что написал дед. Сознательно ли он оставил его последним, итоговым, или же это случайный знак судьбы? Он прожил восемьдесят пять лет, а номер на последнем листе рукописи – 86. И эти последние строчки, что он оставил, такие легкие и светлые: «Я оживаю, когда стих из-под пера на свет явился, ему я рад, и в тот же миг в альбом стихов он сразу влился. И он послушно и покорно среди стихов, как новый стих, в альбоме будто притаился, когда прочтут его – в тот миг он был услышан всеми, всюду». Вот она, перед вами – суть человека, итог, эфир всей его долгой жизни, все, что от него осталось. Так много было в этой жизни... Какой сложной, исключительной и огромной она была, но как мало осталось... Те ушедшие, те минувшие светлые дни. Хотя... Может, зря я так рассуждаю? Может, что и сколько осталось – это именно то, самое главное, и именно столько, сколько нужно?

***

Именинник, 1979

Вячеслав сегодня именинник,
Три годика ему,
Он весельчак, большой шалун,
Сегодня все вниманье одному ему.
Он уже окреп и бегает,
Хотя и мало говорит,
Но не пройдет еще и годика
Как всех пошлет и убежит.

***

Крым-Гурзуф, 1980

Небосвод-небосклон, тишина, тишина,
Звезд далеких и близких мерцанье,
На развилке дорог, среди ночи в Крыму
Мы под небом вдвоем оказались.
Незнакомо, неведомо все,
Мы случайно с тобой повстречались,
На развилке дорог среди ночи в тиши
Мы под небом вдвоем оставались.
Млечный путь в мире звезд,
Вот одна отделилась, помчалась,
Осветила свой путь и угасла тот час,
Где-то там над Гурзуфом осталась.
Заалела заря, блики солнца
Осветили гладь моря, восход
И лучи по небесному своду
Возвестили дня дружбы приход.
Догорает костер, догорает,
Тлеют угли, разносится дым,
С ним уносится вдаль, угасает
Тепло встречи по склонам седым.

***

Соблюдай чистоту и порядок!, 1983

Кругом чистота,
Чисто, чисто и порядочек вокруг,
Светит блеском все лучисто,
Вижу, вижу, милый друг!

***

Покорить хочу Памир!, 1983

Мастер спорта папа мой,
Спортсмен он первоклассный,
Он идет в поход со мной,
Сложный, но прекрасный.
Костя тоже завопил –
И я, папа, с вами,
Покорить хочу Памир,
Отпусти меня, мама.
Рассмеялась мама вдруг
И запела тихо –
Ты початочек пока
С соской крепко дружишь,
Без коляски никуда,
И с игрушкой дружишь.
Подрасти мой кукурузка,
Отпущу тебя тогда,
Буду рада видеть в связке
Папу, Славу и тебя.
А теперь бай-бай, мой крошка,
Спать пора, пора, пора,
Греет солнышко в окошко,
Спит вся наша детвора.

***

Жили-были две сестрички, 1994

Жили-были две сестрички,
Две сестрички-невелички,
Галя-Женя звали их,
Деток милых, дорогих.
В Острогожске появились,
Они обе там родились,
Кто постарше – звали Галя,
Имя Женя младшей дали.
Детство быстро пролетело,
Оглянуться не успели,
Как пришел черед сестрицам
В школе грамоте учиться.
Пошли в школу, там учились,
Теперь меньше веселились,
А придя со школы домой,
Их встречал прием иной.
Уйма разных всяких дел –
Вот их горестный удел,
Там прибрать, корове дать
И попить и пожевать.
Траву долго собирали
И в сарае убирали,
Им хотелось погулять –
Не пускала неродная у них мать.
Мать родная заболела,
Обласкать их не успела,
Умерла во цвете лет,
Принеся так много бед.
Ой, как трудно было им,
Доставалось им двоим,
Детство было невеселым,
Очень хмурым и недобрым.
Не познали счастья, ласки,
Трудно детям жить без ласки,
В дом их мачеха пришла,
Злой та мачеха была.
Невзлюбила милых деток,
Все ругалась, все не так,
Кушать редко им давала,
Что попало, кое-как.
Галя с Женей все же росли,
Были девочки милы,
Жаль что папа очень занят,
В доме редко он бывает.
В школе будто близнецы,
Были обе умницы,
Успевали, их хвалили,
Им обновки редко шили.
Незаметно повзрослели,
В школе обе преуспели,
И закончив обученье,
Путь избрали на ученье.
Кров оставив, отчий дом,
Все давалось им с трудом,
Их дороги разошлись, но...
В одном они сошлись.
Получить, учась, диплом –
Им давалось все с трудом,
Но терпение и труд
К мечте давней приведут.
Так и мчались год за годом,
Знанье стало их восходом,
Сестрам-девушкам теперь
В мир большой открыта дверь.
Посмотрев на мир открыто,
В душе, в сердце не забыто,
Что превыше всех познаний
Есть любовь – мечта дерзаний.
И настал черед сестрицам,
Обе славные девицы
Себе избранников нашли,
С ними в жизнь тот час пошли.
Сперва жили не тужили,
Мужей обе полюбили,
Любовь шла из года в год,
Прибавлялось и хлопот.
У Галины муж Георгий,
А у Жени – Михаил,
Далеко их семьи жили,
Во Владивосток Михаил угодил.
Прослужил он четверть века,
С Женей в паре, и она
Подарила дочь и сына,
Моя женщина-жена.
На гражданке там иначе,
По гарнизонам люд не скачет,
Тихо, мирно поживают,
Детей чаще все рожают.
У сестрицы пять детей
И хлопот забот, ей-ей,
Но Георгий и Галина
Оказались нас добрей.
Жизнь течет своим чредом,
Выросли все дети,
Прошли годы и теперь
И у них есть дети.
Были папы-мамы мы,
Стали бабушки и дедушки,
Вот так времечко летит –
Мы теперь прадедушки.
Помним год шестьдесят первый,
Сокращенье Хрущ провел,
Угодили мы с семейкой,
Стала жизнь теперь иной.
Встал вопрос куда податься,
Куда ехать и как быть?
Смена нас не волновала,
И на гражданке можно жить.
Сорок пять – ушел в запас,
Полон сил, здоровья,
Есть профессии у нас,
Волновала кровля.
И указ был через год
Представлять квартиру,
Мы надеялись и ждали
Славную годину.
В этот год больших волнений
Мы обязаны все вам,
Георгий, Галя, вам спасибо,
Помогли вы очень нам.
И советом помогли,
Помогли и делом,
Приютили, обогрели
В град Батайске светлом.
Он для нас приютом стал
В мрачную годину,
Тепло ваше согревало,
Помним вас, Галину.
Она в письмах очень часто
Приглашала ехать к вам,
Посудили, порядили,
Захотелось в Ростов нам.
Благодарны мы поныне вам
За помощь в трудный год,
Жаль Галину, жаль и Женю,
Что покинули наш род.
Не забудем, будем помнить
И с любовью вспоминать
Лоо, море, штормы, штили,
Чистый воздух, благодать.
Наш Андрей уехал с шрамом,
Это память славных дней,
Ему в шутку шрам оставил
Брат двоюродный Андрей.
Повидать в те дни пришлось
Нам всех детишек – помним их,
Добродушных и веселых,
Сердцу милых, дорогих.
Аню помним, Аннушку,
Миленькую маленькую,
Развеселую, смешную,
Девочку ту славную.
А теперь все повзрослели,
Замужем давненько,
А ребята поженились
И живут семейкой.
А мы стали теперь деды,
Я уже прадедушка,
Ушли сестры дорогие,
Нас оставив бедными.
Шлю привет и пожеланье
Младому поколению,
Жоре, Павлику и Гале,
Наде, Жене, желаю рода их продления.
Всем здоровья, счастья в жизни,
Живите дружно, дай Бог чтоб
Были вы здоровые, счастливые.
О, как жаль вас, наши жены,
Нас оставили одних,
Но живут в нас вместе с вами
Ваши дети, ваши внуки,
Мы живем теперь для них.
И коль милостию Божьей
Суждено нам еще жить,
Вы в душе, родные сестры,
Вместе с нами должны жить.

***

Я тоскую ежечасно, 1994

Я тоскую ежечасно,
Я тоскую каждый день,
А ложусь – в моем сознаньи,
Со мной рядом твоя тень.
Она мучает, терзает,
Заснуть долго не дает,
Дни блаженства воскрешает,
И к унынию ведет.
Дни и месяцы проходят,
Целый год уже прошел,
Без тебя, моя отрада,
Я покоя не нашел.
Не найду пока живу я,
Обручен теперь с тоской,
Она гложет, сердце чует –
Вся она во мне, со мной.
Но коль милостию Божьей
Суждено мне еще жить,
Ты во мне, ты в моем сердце
Будешь вместе со мной жить.

***

Один я пребываю в доме, 1995

Уже два года миновало
Как ты покинула меня,
В дверь приведенье постучало,
Я за столом сидел скорбя.
Один я пребываю в доме,
Осиротел он, сник и приуныл,
И кажется совсем недавно
Дверь за тобою я закрыл.
Живу в преддверьи скорбной даты,
Живу воспоминаньем дней,
Когда опустошила дом утрата,
И нет в нем жизни без тебя.
Под Новый год готовил встречу
С Новым годом,
Украсил елку, блеск навел и чистоту,
Перестирал, погладил, и гирлянду
Как прежде разместил,
И свет ее, как в те былые годы
Напоминал уют и теплоту.
Ведь новый год – он необычен,
В нем много именитых дат –
Пятидесятилетие Победы,
К нему готовится и стар и млад.
А я восьмидесятый, не знаю,
Дотяну ли, доживу,
И если даже встречу в здравьи,
Восторга от него не жду.
В моей душе твоя душа,
Она и в скорби оживает,
Твоим виденьем и теплом
Свет излучает, согревает.
И на устах в стихах и прозе
Душа твоя живет, не умирает,
Неся покой и утешенье нам.

***

А я Вас знаю!, 1995

Закончив кремлевское высшее военное училище имени ВЦИК (Всероссийского центрального исполнительного комитета) мне было присвоено звание – лейтенант. Приказом Наркома обороны назначен на службу в бригаду подводных лодок ТОФ (Тихоокеанского Флота), которая дислоцировалась в бухте Малый Улисс Владивостока. В флотской форме я ехал на службу, ехал в воинском вагоне. Чтобы пройти в ресторан, проходил через купейный вагон. Проходя, меня остановила симпатичная девушка. Извинилась... И вдруг говорит: «А я Вас знаю! Кстати, Вам очень идет морская форма». Это немало удивило меня. Поведала она, что когда я учился в Московском ГЦОЛИФКе им. И. В. Сталина на факультете автомотоспорта, я часто катал на мотоцикле ее хорошую подругу – Варю Колпакову, супругу Якова Савельевича Попова, начальника кафедры автомотоспорта при институте физической культуры. Яков Савельевич – армянин, душевный симпатичный человек. Варя до замужества работала в Московском цирке – «человек-каучук» ее любимая профессия. Миловидная, симпатичная, с прекрасным телосложением. Я был намного моложе Вари и ее супруга. Жили они при институте в небольшой комнатушке. Я был почти что членом их семьи. Яков Савельевич плохо писал по-русски, а писал очень много. Я переписывал, редактировал его труды. Он написал книгу с множеством фотографий и назвал ее: «Автомотоспорт в СССР». Состояла она из 250 страниц, и была издана в Москве. Я обрадовался знакомству с Женей и пригласил ее в ресторан. Хорошо покушали. После этой встречи я уже ходил в ресторан только с ней. Не случайно в стихе «Судьба нас мчала на восток» я писал: «В начале дни тянулись скучно, долго, пока не встретились с тобой, состав помчал быстрей, летело незаметно время, мы ближе становились, дни в ресторане становились веселей». Мы зарегистрировались в ЗАГСе Владивостока 13 декабря 1940 года. Мне было 25 лет, ей – 22.

***

Почтамт, 1995

«Ну как там мама поживает?» – с таким вопросом встретил сына, который в больнице маму посетил. Его я ждал на улице у почтамта в обеденный перерыв. С ним мы договорились, он ее посещает в 11-12 часов, я же после работы в 17 часов. На мой вопрос ответа не последовало. Он стоял молча, как вдруг махнул рукой. Подавленным голосом молвил: «умерла...» Ужас, отчаяние, потрясение охватили меня. Руками я схватился за голову, побежал в свою комнату, где работал художником почтамта. В почтамте долгие годы работала и она. Да и я до дня ее смерти проработал долгих тридцать три года. После демобилизации в 1961 году я, еще в военной форме, по совету сослуживца Сергея Герасименко, который сказал, что на дверях при входе в почтамт висит табличка: «Требуется художник». Посоветовал, зная мои склонности по службе в авиадивизии во Владивостоке. Демобилизовался он раньше меня и приехал к родственникам в Ростов, на постоянное жительство. Я внял его совету, и еще пребывая в военной форме обратился к начальнику почтамта. Он с некоторым недоумением посмотрел на меня и ответил: «Я согласен принять Вас с одним условием: с месячным испытательным сроком». Я охотно согласился. Проработав в должности художника две недели, он, увидев содеянное, подписал приказ о назначении на постоянную работу. Так, оправдав «испытательный» срок, проработал до того злосчастного дня, 13 января 1993 года, ни мало, ни много тридцать три года. Мне уже пошел тогда семьдесят восьмой год, с грустью, по собственному желанию я уволился, ушел на заслуженный отдых. За годы работы побывал в командировках в Москве, Латвии, Литве, Эстонии со своим оформлением, которое признали лучшим на Союзном совещании, которое проходило в Ростове-на-Дону по линии Министерства Связи СССР.

***

В Крыму под сенью пальм ветвистых, 1995

А будет ли и смех и радость,
Давным-давно умолкли дни,
Когда смеясь и улыбаясь
В волнах любви купались мы.
О, эти волны сладострастья,
Я обольщен ими, и вновь
В какой уж раз в вечернем плеске
К брегам песчаным шла любовь.
И мы шли вместе безрассудно,
Прельщала нас морская новь,
Ведь только здесь во мраке ночи
Бурлила жаждущая кровь.
Она пленила волшебством,
И взгляд бросая в мглу ночную,
Корабль плыл, оставляя свет огней,
И исчезал, я оставался с ней
В объятьях сладострастных дней.
Тобой, тобой, Медведь-гора,
Тобой, Гурзуф благословенный,
Любовью, созерцаньем опьянен,
Я вас благодарю безмерно.
Там все прекрасно, все так мило,
Там мир иной, там рай земной,
Судьбе и Богу благодарен
Что были счастливы с тобой.
И вдруг пришел конец разлуке,
Мы с грустью вспоминали дни,
Казалось, моря гладь и кипарисы
Ушли, ушли навечно в твердь вселенной,
Где пребывают в вечности они.

***

Карусель, 1995

Я помчался в Брянские леса,
Сын поплелся в горы,
В лесу просто чудеса,
В горах только горы,
В лесу воздух, благодать,
Земляника сладкая,
В горах скалы, режет снасть,
И тропа негладкая.
Полный ковш собрал в лесу,
Ягоды, опенки,
Сын в горах рюкзак открыл,
Захотел тушенки.
С леса я принес грибов,
Много земляники,
Все наелись досыта,
Опустели крынки.
Сын тушенку не доел,
Время подгоняло.
И рюкзак навьючив вновь,
Зашагал к Гестало,
Безенгийская вершина
Приняла пришельцев,
Пять оставила себе
С десяти умельцев.
Я с компанией в лесу
Тоже заблудился
И с рассветом с дуба слез,
В кров свой возвратился.
Вечер, ночь гадали дома,
Что в лесу случилось,
На другой день обнимали,
И все прослезились.
И без слез не обошлось
У отца и сына,
Безенгийская стена
Пять похоронила.

***

Зов родника, 1995

Так, день за днем, недели уплывают,
За ними месяцы плывут,
И год за годом тоже скачут,
Все устремленно вдаль бегут.
Уходят годы и столетья,
Рукой подать, и новый год
Встречает на земле вселенной
Земли хозяин – человек.
Идет с поникшей головою,
Страшится за судьбу детей,
Убогих, жалких, обреченных,
Съедомых экологией людей.
Мир, люди, человеки,
Не дайте смолкнуть мольбам родника,
При встрече грядущего века
Он угасает и слезно рыдает –
Вам не прожить без меня.

***

Елене Казанцевой, 1995

В раздумье с леденящими руками,
И взор свой устремив в неведомую даль,
Елена топчет стих ногами,
О, как ей Пушкина не жаль...
Вьюга мглою небо кроет,
Мужик Ленку матом кроет –
Не дурак я, чтоб, Елена,
Целовать твои колена.
Ты катись своей дорогой,
Ты как вроде бы коза,
Мне табак противен, Ленка,
Ты не баба – стрекоза.
Замечталась вдруг Елена,
Будто Пушкина пригрела,
Пушкин сразу огрубел,
Оладушки не доел.
Сон приснился будто Лена
Насладившись жизнью с хреном,
Вдруг... с балкона полетела,
Не разбилась, в лужу села.

***

Восьмидесятый, 1995

С семидесяти лет и старше –
Период инверсного, то есть обратного
Развития личности. Увы!
Вот он ворвался в дом, восьмидесятый,
И стал хозяйничать в дому,
Кто ждал тебя, гость нежеланный?
Мне здесь живется худо одному.
С тобой тем паче все скучнее,
Ты то и сам устал и стар,
И вряд ли будет веселее,
Здесь мой последний сумрачный причал.
Ну вот что я скажу, дружочек,
Мой отче Нил сто лет прожил,
А сколько проживет сыночек
Об этом знает лишь архангел Михаил.

***

День выборов, 1995

Был редкий день и необычный,
Легко вздохнул, пришел конец
Собачьей гонке с лаем и оскалом –
Чья все же победит, кому
России людом уготован
Тяжкий жребий, кому же лавры и венец?
Шла схватка много дней,
Она осточертела люду,
Потоки грязи, обвинений обоюдных «слуг»,
И каждое движенье обещало тут же
Что Марья да Иван получат
Манну с неба и прочих множество услуг.
Насытившись икрою черной, красной,
Запив массандровским вином,
Совет дают есть кабачковую икру
Простому люду
И запивать изысканным кваском.
Гутарят – понедельник день тяжелый,
Но оказалось не для всех,
Для демократов стал он похоронный,
А для народа он принес большой успех.
Народ встает на единенье,
Народ желает возродить
Союз народов силою былинной
Чтоб лучше, легче стало всем нам жить.
Люд Российский многоликий,
Воспрял духом, но молчит,
Всемогущ он, он великий,
Придет срок, заговорит...

***

Люди в белых халатах, 1995

Люди в белых халатах, мне жаль вас,
Вас так мало, а нас пруд пруди,
Все с болячками тянутся к доктору,
Совет-помощь пытаясь найти.
Положитесь на помощь врачебную –
Совет доктора, она всеедин,
Обретает ту силу волшебную
От рожденья до самых седин.
Я лечусь сорок лет, а не лечится,
Врач спокоен и молвит мне суть –
По больницам с болячкой кто мечется,
Утруждает себя, нас – ничуть.
Что касается храбрых хирургов,
У них скальпель – волшебник и маг,
Молчаливо без слов и советов
Удаляет опухший очаг.

***

Разнофамильная пара, 1996

Мне жаль тебя, Абросимова Женя,
Что ты осталась на всю жизнь вдовой.
Фамильная связь всех роднила,
А ты пустила ее на авось.
И вот пред глазами могилы
Покоятся муж и жена,
Разнофамильная пара –
Не моей фамилии она.
Любил я тебя беспредельно,
Нужна мне была только ты, ты одна,
Где-то там за спиной
Минуло восемь десятков,
О, почему ты не стала моя?..

***

Ну что поделаешь с годами, 1996

Ну что поделаешь с годами,
Их бег стремительный, и мы
Бежим, торопимся, не зная
Где те безмолвные холмы.
Где тишина, покой и вечность,
Где нет проблем и нет вражды,
Туда, туда ведут нас годы,
И вдруг... не станет в нас нужды.
Все ближе финиш, все ближе время
Когда отчет секунд закончится и вдруг...
Дела, заботы, планы, треволненья
Уйдут, исчезнут, мой милейший друг.
И с грустью вспомнишь маму, папу
И детство, юность и те дни
Когда для вас и вашей жизни
Все силы отдали они!

***

Зачем я торопился жить?, 1996

Куда несла меня неведомая сила,
Зачем я торопился жить?
Кто мог подумать и поверить
Что довелось мне многих пережить.
Я на закате дней своих остался одинокий,
Со мною коротает одиночество-перо,
К нему я прибегаю в час унынья,
Мне согревает душу, радует оно.
Оно мне стало утешеньем,
И силы, вдохновенье придает,
И в час ночи вдруг оживает,
И стих в душе уже поет.
С ним засыпаю, вспоминая
Просторы милых мне полей
И Брянский лес, луга и тропы
И запах дивных тополей.
О, время, время потрясенья
И дерзость нравов и вражда,
И нет в сей жизни утешенья,
Плетется согнутой нужда.
В бреду с ней пребывая,
Иду неведомой тропой,
Иду, все чаще вспоминая,
Что старость гонится за мной.
Уже на пятки наступает,
Смертельно схватит в час когда
Все, все с годами увядает,
Бредет за мной всесильная судьба.

***

Дочери Ларисе, 1996

Тебе Бог не простит то безрассудное молчанье,
Ты вспомнишь в горестные дни
Когда отец твой одинокий
Дни, годы коротал
Без вести, писем и любви.
И пусть златые украшенья
Напомнят о том светлом дне
Когда в волнении со слезами
Их отдавал отец тебе.
Я не прощу того уединенья
Что испытать мне в жизни довелось,
Я не прощу ни дочери, ни сыну,
О как мне трудно одиночество далось.
Шли годы в роковом унынье,
Лариса до сих пор молчит,
Андрей «налетчик» заезжает,
И не успев прийти, скорей бежит.

***

Крик души, 1996

Не заслужил я, дети, вашей ласки,
Тревожит душу жизнь моя,
Вы жили в страхе и тревоге
И оживали без меня.
В дом приносил я строгость и пороки,
И трепет ваших юных душ
Не трогала, не омрачала, только злила,
В лице я вашем не был вездесущ.
Был безразличен к вашим просьбам –
Они не трогали меня,
Я жил и наслаждался жизнью,
Забыв, что у меня семья!
Как вы учились, что кончали –
Был безразличен ко всему,
И ваши тройки и пятерки
Не постижимы моему уму.
А в чем ходили – и не помню,
Заботы на жену взвалил,
Не пил я, не курил, от этого не слаще,
Но все-таки я вас любил.
Но прок каков, сквозь зубы
Злясь, я про себя твердил,
И только сам собою жил.
Как? Сколько? Где учились?
Не в силах все постичь уму,
Кончали ли школу, институты
Зачем? Не знаю, не пойму.
Вот так росли, повырастали
На радость, то ли на печаль.
Смотрю на вас с недоуменьем,
И все же было мне вас жаль.
Ведь где-то там, в кромешной тьме
Я был на вашей стороне,
И понимал – пришла пора
Вас поженить... и со двора.
Мечта сбылась и кое-как
Без пышного застолья и колец
Свалил я с головы обузу
И дал простор им и их ВУЗу.
И дочь моя, судьбу скрепя,
На радостях слегка шипя,
Умчалась с мужем
В просвещенные края.
Я же, старины поправ обычай,
Не осчастливив златом брак,
Приданного совсем немножко
С трудом в контейнер всунул кое-как.
В разлуке стала жить семья
И их и наша, с нею я
Вслед забыл, как там живут,
Чем запивают, что жуют.
Время шло своим чредом,
Уходили годы,
Были и радости и смех,
Были и невзгоды,
Посетили Крым и Сочи,
Морем любовались,
Заплывать далеко в море
Только вы боялись,
Я любил особо шторм,
Водную стихию,
И преградам напролом
Побеждал накаты волн.
Да, вспомнил вдруг о пианино,
С Востока Дальнего тащили,
Играли Лара и Андрей
Чтоб жизнь была повеселей.
А мне до лампочки вся гамма –
От до чрез ми и фа и соль,
Мне жаль тебя лишь, наша мама,
Ты наша суть, отрада, боль.
И вдруг опять о том, как жили,
Одни раздоры в семье были,
Один виновник – ваш отец,
А мама наша – молодец.
Конечно, знаю, неприлично,
Родитель я иль просто плут,
Устроил будто все отлично,
Раздорам всем пришел капут.
Вас жаль, как будто, стало вдруг
И мне совет дал лучший друг –
Посылки, бандероли чаще слать
И дочь, и зятя приласкать.
Совету друга я не внял
И ничего не посылал,
К чему, зачем столько хлопот,
У них своя петрушка-огород.
А годы шли, ушла, ушла моя отрада,
Покинув дом, с ним и меня,
До сей поры, после удара, живу один
В печали пребывая и скорбя.
Вдруг получил долгожданное письмо,
Дочь сожалеет, утешает –
Как тяжело тебе, отец, –
Совет дает и в конце строк –
Живи для нас!, – любезно восклицает.
Воспрял я духом и ожил, но...
Что-то дочь молчит, три года жду...
Не отвечает.

***

Я каюсь, грешник безутешный, 1996

Ни к чему мои моленья,
Не прощен я буду Богом и отцом
Нет мне оправданья, утешенья
Не могу в глазах их слыть льстецом.
Мир моих пороков безграничен,
Оправданья им не может быть,
И мои моленья о прощении
Не услышат предки, не дадут забыть.
Отец ждал с умиленьем сына,
Смотрел с надеждой, ждал, ждал, ждал,
И на губах слегка подвижных
С усильем молвил – не дождал...
И тут же веки приоткрыты,
На веки веки призакрыв,
Душа и сердце словно в бездну
Свалилась, грохнулась в обрыв.
Пред смертью ждал любимого сыночка
И не дождал, ушел, угас,
На веки вечные, посмертно,
О, как тяжел был этот час.
С времен тех дальних и поныне
Мне гложет совесть – виноват
Пред Богом и отцом ушедшим,
Пред братом и сестрой – стократ.
Прости меня, Господь, прости,
Родной отец, прости, я грешен,
Простите, брат мой и сестра,
Я пребываю в скорби, безутешен.
Поныне сердцу мил мой отче Нил,
Милы мне Ваня и Наталья,
В душе и сердце вы со мной,
А в мыслях – покаянье.
И вновь и вновь, в какой уже раз
Иду я по дороге жизни
Былой, ушедшей, милой, дорогой,
И вновь воскресшей и ожившей в письмах.

***

Их было десять, 1996

Их было десять, пытливых смелых,
Любителей Кавказских гор,
И много лет по скалам в связке
Стихии шли наперекор.
И покорялись им вершины
Из года в год тропою шли,
Неведомой, загадочной, суровой,
И на вершине покоренной
Уют и отдых обрели.
Шли годы, открывались взору
Неведомые горы в высоте
И среди скал, среди расщелин
Вставал Кавказ в своей красе.
И вновь и вновь вершины покорялись
Бесстрашно смелым, волевым,
И вдруг... из десяти пять там остались,
В живых осталось пять из них.
Среди живых и сын остался,
Четверка с ним пережила
Трагедию погибших и пропавших,
Надежда их найти в сознании каждого жила.
И после стресса, потрясений
На поиск сын решил идти,
Врачи все были против рвенья,
Но он пошел ведущим, впереди.
Он вел спасателей тропою
Которой десять раньше шли,
Из них осталась половина,
А пять средь скал погребены.
Не могли их матери и дети,
Пока их нет, спокойно жить,
И долг спасателей – найти их,
Как бы не труден был их путь.
И шли спасатели на поиск
В отрогах гор и среди скал,
Тяжел и труден путь был пройден,
И вдруг... один из них
С открытыми глазами, ртом... лежал.
Почтив молчаньем память друга,
Оцепенев от боли и тоски,
Собрата положили в волокуши,
И как бесценный дар с трудом несли.
Пришли на поиск вертолеты,
Но их усилья тщетны среди гор,
Не приносили утешенья,
Им слишком труден был обзор.
Шли дни за днем, нашли второго,
Здесь же третий, четвертого
Искали еще день,
Сафронов же пропал бесследно –
Искали долго, не нашли в тот год.
И год спустя продолжен снова поиск,
Безрезультатен был и он,
Остался там лежать Сафронов –
Средь скал и гор он погребен.

***

А ты опять в своем величии, 1996

И даже в час печали и раздумья
Твоя краса затмила грусть
В тебе я вижу обаянье
И прелесть теплых нежных уст.
А ты опять в своем величии
Встаешь вседневно предо мной,
Вчера как будто бы ушла ты,
Прощались дети, я с тобой.
Уже три года миновало,
Мы без тебя, я одинок
И я по-прежнему скучаю,
Со смертью кончится мой рок.
Пока живу и доживаю,
В печали пребывая и скорбя,
Тебя так часто вспоминаю,
Зачем оставила меня?
За спиной моей восемь десятков,
Юбилей и страшит и пугает меня,
Со стены на меня смотрит фото –
Это ты, ты, отрада моя.
Я смотрю на тебя, как живую,
И твой взор на меня устремлен,
Вспоминали когда-то мы вместе
Как наш дом оживал с детворой.
А теперь наш причал одичал
И уже не зовут его домом,
Поразъехались все кто куда,
И зарос бывший дом буреломом.
Нет письма от Ларисы три года,
Редким гостем бывает Андрей,
Поспешая, привозит и Костю,
И спешат на компьютер скорей.
Ну да ну их, детишек и внуков,
Теперь им не до нас, стариков,
У них тоже и дети и внуки,
И понятно все это без слов.
На тебя я смотрю и жалею,
Что покинула рано меня,
С каждым годом старею, слабею,
По утрате тяжелой скорбя.
Коротаю с трудом одиночество,
Вспоминаю, как прошлого жаль,
Да поможет в судьбе мне Всевышний
Утолить мою грусть и печаль.

***

Исчезла ты, моя отрада, 1996

Вновь хочу с тобой встречи, отрада,
Твои письма читаю и дни
Воскрешают то время златое
Когда жили в согласии, в любви.
Ты оставила мне их на память,
Сохранила, спасла, сберегла,
Словно знала и будто бы ведала
Что уйдешь и покинешь меня.
Исчезла ты, моя отрада,
Ушла навеки, навсегда,
Оставив кров, родных и близких,
Ты потрясла и души наши и сердца.
К чему, кому, зачем?..
Отчет твой годовалый,
Ты с января до декабря
Все точно расписала.
И вот январь и новый год,
Год – девяносто третий,
Отчет ты новый повела,
Стоит... январь и слово Михаил,
С меня подсчет доходов начинала.
И даже сумма первая стоит,
Увы!.. Она последней стала.

***

Смотрю я в поднебесье, 1996

Смотрю я в поднебесье на журавлиный клин
Крылатых журавлей, летящих к жизни, свету
Над белой дымкой сумрачных полей.
Придет черед, и те же стаи
Вернутся вновь в знакомые края,
Их журавлиный окрик с поднебесья
Пронижет душу, сердце и меня.
Я вспомню милую, родную,
Ту, что оставила меня
Среди почти что бессердечных
Вслед забывших маму и отца,
Ту, что в потугах, стоне, плаче и слезах
Дарила детям жизнь земную,
К груди прижав, кормила вас.

***

Ох уж эти демократы, 1996

Ох уж эти демократы,
Вас потерпим, подождем,
Придет время, похоронку
Раньше срока вам пришлем.

***

Двадцать девятый день весны, 1997

В год этот зимняя погода
Ростову причинила много бед,
Обильный снегопад, морозы,
Не меньше досаждал и гололед.
Премножество различных травм,
Заполнены больницы, в коридорах люд,
А холод непомерный, злющий,
Нарушил в доме комфорт и уют.
Досталось транспорту общественному в граде
Премножеством аварий пополняя парк,
И легковушки быстрые, подвижные
Хозяина поломками повергли в мрак.
И вот уж март, вздохнул люд с облегченьем,
Пришла пора расправить плечи от зимы,
Вдохнуть приятный, теплый воздух свежий,
Ан нет, прохлада как и прежде на дворе стоит.
Сегодня день двадцать девятый марта,
Пора тебе, прохлада, убираться со двора,
Весну, весну ликующую теплую
Ждут не дождутся люди, детвора.
День этот начинался хмурым,
И вдруг весенний первый дождь пошел,
С тобою ждали перемены,
Но не принес он утешенья –
Снег повалил, холодный, злой.
Но все же дождь взял верх над снегом,
Идет весь день, пришла пора,
И вот уж день почти что на исходе,
За ним придет так долгожданная,
Безоблачная, теплая весна.

***

Боль моя, 1997

Домой пришел – тебя никто не встретит,
Покушать захотел – не подадут,
Ты одинок, ты никому не нужен,
Есть дети, внуки – все живут.
День кое-как прошел, и слава Богу,
И наступает вечер – тишина,
От скуки вдруг замямлишь сам с собою,
Как будто, кто-то в доме,
Но нет, нет, нет и нет –
Царит вокруг безмолвье, тишина.
Пришел черед и спать ложиться,
Иду во тьму кромешную, там мрак,
Суешь нос в молчаливую подушку,
В тревожных мыслях засыпаешь кое-как.
О Боже! День за днем плывут во мраке заточенья,
И кажется, плыву по воле волн в челне том я.
Плыву в неведомую даль, не зная
Когда и где появится земля,
И вдруг... причал увидел я знакомый,
На нем судьбу свою я встретил
И упал.

***

Этот кров – моя святыня, 1997

Поведай, простая штуковина,
Ты притчей во языцех стала почему,
Ты рану в сердце обнажила
Смятенье, боль оставила в дому.
А я вот только что был благосклонен,
И посочувствовал что сын
В поездке очень щедрым был,
За все, что сделал для Ларисы
В знак благодарности «лимон» вручил.
Он сразу разговор повел о том что –
Пора тебе из дома уходить,
Переходи на все готовое,
И будешь в нашем доме квартирантом жить.
Садясь за стол, ты будешь пятым,
Не хочешь – в келью принесут,
То, что чужой – не важно,
Придет черед – отволокут.
Вот так то сын порадовал отца,
Вонзил нож в сердце и спокойно
Ушел туда, где разноликая «жена»
Ждала, ведя себя жестоко, непристойно.
До тех пор пока хвороба не повалит,
До тех пор пока струится кровь,
Моя жизнь пусть даже с сухарями
Обретет живительную новь.
Если даже будет очень плохо
Не покину хижину свою,
Доживать буду в надежде
Что она ушла, и я уйду.
Этот кров – моя святыня,
В нем я буду умирать,
Вашу мать, мою отраду
В слезах горьких буду вспоминать.

***

Злорадство, 1997

Свершилось чудо из чудес,
Вдруг получил письмо от Лары!
Пишет дочь – Дорогой, милый папочка!
Почему, от чего – не пойму,
Не понять мне ее пробуждения
И постичь непосильно уму.
Много лет был изгоем, отшельником,
Тяжело коротал смерть жены,
Вдруг случайно, нежданно, негаданно
Мои помыслы суть обрели.
В те тяжелые страшные годы
Тысяча триста дней и ночей
Я вставал и ложился с молитвой
Об утрате отрады моей.
Не нашел с той поры утешения,
В одиночестве дни коротал,
И десяток восьмой, слава Богу,
В полном здравии с рассветом встречал.
Мои помыслы суть, повторяю,
В те дни как раз обрели,
Для меня как-то стало порочным,
Нас сроднили те «славные» дни.
Странным кажется все, что так резко
Привело к единенью родных –
Отца, дочери, будто бы раньше
У них не было чувств столь благих.
Оказалось, родство сводят вещи,
Единят неизвестно за что,
О, заблудшие, вспомните годы,
Непорочным хотелось бы видеть его.
И лежит вот письмо долгожданное,
Получил – не пойму! Как мне быть?
Отвечать на него надо сразу же.
Бес вселился и шепчет злорадно: не спеши...
Тысяча триста мучительных дней ждал,
Пусть теперь и они подождут.
О нет, нет, это бестактно –
Сажусь и вот уже пишу.

***

И вот они, былые письма, 1997

И вот они, былые письма,
Ты оживаешь с ними, говоришь,
Я вслушиваюсь, медленно читаю,
А ты в мгновенье это будто бы молчишь.
Молчишь и слушаешь о днях тех,
Когда кипела и бурлила жизнь,
Когда с Ларисой и Андреем
Лежа на пляже, смеясь, о чем-то говоришь.
И вспоминаешь дни те,
Когда морская гладь ласкала тишиной,
Когда накаты волн и шторм свирепый
Вдруг омрачали отдых и покой.
А я наперекор стихии
Ждал с нетерпеньем шторм,
Бросался безрассудно в море,
В омут свирепых страшных волн.
Свирепый шторм разбушевался –
Как гребни волн бросал меня,
С стихией все же я справлялся,
Но вспомнил вдруг и Нептуна.
Ведь это он в тот час злосчастный,
Мне подал руку и я вмиг
На берегу песчаном распластался,
Сник, отдышался... и притих.

***

Взлет и падение, 1997

Среди избранников горделиво, умело
Лебедь ввысь устремился в полет,
Генерал шел по лестнице смело,
И ему рукоплещет народ.
И судьба улыбнулась любимцу,
Он на взлете, он – победил,
Величав Лебедь, признан в народе,
Все и всех он умело громил.
И его громовые раскаты
Обретали уверенность в том,
Что настанут и дни те златые
Когда Лебедь сроднится с двуглавым орлом.
О, как он уверовал в победу,
Доверяясь небу как всегда,
Налетев на грозовые стрелы,
Падал как горящая звезда.
Лебедь, Лебедь, всемогущ и величав ты,
Ты парил непринужденно в высоте,
Ты в падении не смертельно ранен,
Ты придешь к задуманной мечте –
Голос твой услышат вновь в Кремле.

***

Платьице, 1997

Вот оно предо мной –
То счастливое милое платьице,
Мне и грусть и печаль принесло ты с собой,
Моей милой, любимой избранницы.
Это было давным предавно,
С той поры миновало полвека,
А оно сохранилось, и вот предо мной
Одеянье любимого мной человека.
Помнишь, с Питера вез я его
Среди множества разных подарков,
Тебе больше других оно шло,
Разбегались глаза от подарков.
О, как врезались в память те дни,
И вот это любимое платьице,
Полстолетья лежит, сохранил я его,
Поцелуи, объятья любимой избранницы.
В тот же день уже вечером
Поспешила на танцы одеть
И кружась в вихре вальса с избранником,
Ей хотелось смеяться и петь.
Она рада приезду столь долгожданному,
И писала, что ждет не подарков, меня, –
Слишком долго ждала и соскучилась,
Тяжело, нелегко без тебя.
Осчастливил меня ты приездом,
Ты, только ты нужен мне, –
В поцелуях, объятьях я чувствовал
Что она вся со мною, во мне.
Не забыть, не забыть
Дней счастливых и радостных,
Пребывая в объятьях той нежной любви,
Сохранило ты, милое платьице
Те ушедшие, те минувшие светлые дни.

***

Покаяние, 1997

Когда ушел восьмидесятый
Переосмыслить все хочу –
Годы, месяцы и дни,
О, эта жизнь была иногда слезной.
А больше радостной и светлой,
Мы были в этой жизни не одни,
Мы жили, радовались, смеялись
В то время когда скорбь и слезы
Среди родных нам омрачали дни.
Да не простит Господь мне прегрешенья,
Они терзают душу и меня,
Великий грешник я пред Богом,
Я каюсь пред отцом и братом,
Я каюсь пред тобой, моя сестра.
Да не простит Господь
Содеянное мною
В дни скорбных дней кончины
Сестры и брата и отца.
Колено преклонив,
Я каюсь, каюсь, каюсь,
Дай Бог, чтоб это покаянье
Согрело душу, сердце и меня.
Не попрощался с вами,
И горсть земли не пала с рук моих,
Нет оправданья, нет причины,
Что не был я на похоронах
Отца, сестры и брата
Так сердцу милых и родных.

***

Опять роковое молчание, 1997

Опять роковое молчание,
Опять писем жду, не дождусь,
Опять, как и прежде, в опале я,
С этой мыслью ложусь и встаю.
Был отзывчив на просьбы, немедля
Антрацит привозили во двор,
И в холодную зимнюю стужу
Обогрет был «лимонами» дом.
Да и в дни пребыванья в Ростове
Был отзывчив, не раз помогал,
На расходы купюры в сто тысяч
Многократно, охотно вручал.

***

От доброты твоей нам всем досталось, 1997

Нет никого на целом свете
Добрее дочери моей,
Бывало, мама разозлится –
С улыбкой нежной идет к ней.
А коль отец придет с работы
Мрачнее тучи грозовой,
Она, забыв свои заботы
Его встречает добротой.
Когда в наш дом приходит радость
Она как солнышко светла,
От доброты ее нам всем досталось,
Ко всем была мила, не зла.
Нет никого на целом свете
Мудрее дочери моей,
Свою печаль хранит в секрете,
Чужая боль – ранима ей.
Души не чает в муже, сыне,
А внук – отрада в жизни ей,
Артем – любимец и надежда,
Ирину любит с брачных дней.
Мне письма часто посылает,
Желая утолить печаль,
Зов вещий мамы вспоминает,
И видно как ей маму жаль.
Души не чаяла в братишке,
На восемь лет он младше был,
С сестричкой братец улыбался,
За ней тянулся, к ней ходил.
Господня воля безутешна,
Не обошла ее чертог,
И с жизни светлой и уютной
Главу семьи позвал сам Бог.

***

Смотрю на улицу, любуюсь, 1997

Не в силах я воспеть творенье
Неповторимой красоты,
Смотрю на улицу, любуюсь
Природой мартовской весны.
Я пребываю в снежном царстве,
Вокруг деревья и кусты
Покрыты белым одеяньем,
Они так сказочно милы.
Снег изобиловал всю зиму,
Шел, шел, и вот уж март,
А он сегодня не сдается,
Идет весь день и будто рад.
Раздолье снежного убранства,
С восторгом мчится детвора,
На санках катятся под гору,
Смеясь, ликуя с раннего утра.
А вот и вечер наступил,
Стоят деревья в сказочном убранстве,
Стоят в тиши, стоят в снегу,
Стоят как в белоснежном царстве.
Вдруг блики света озарили тьму,
В вечернем отражении снег сверкает,
И на душе понурой тишину
Луч белоснежный
В снегу пушистом оживляет.

***

Письма жены, 1998

Ты не знала того и не ведала,
Что покинешь меня навсегда,
Но оставишь на память мне
То, что долгие годы хранила – письма,
Для меня их как раз сберегла.
Я, читая их, вновь оживаю,
И мне кажется, ты за столом,
Вместе, вновь мы по жизни шагаем,
Не один я, а вместе с тобой.
Очутился я вдруг в Яя Бориках,
На санях лошаденка везет нас вдвоем,
Ее путь – довезти нас до станции,
В путь обратный от станции
Сам Господь сохранит, приведет.
В Байконуре – и там побывала,
Посетила, узнала места
Где сыночек с Ириной служили,
Космодром повидала сама.
Ни с того, ни с сего письмо с юга –
Вся в восторге от радостных встреч,
Хорошо отдохнула супруга у Гали,
Да и мне в эти дни – гора с плеч.

***

Демократы, 1998

Все они в сверхдержаве, Союзе, СССР,
Родились и росли,
Здесь в сверхдержаве ума набрались,
В пух и прах сверхдержаву развалили,
На том и снюхались, сошлись.
Русь когда-то могучая,
Ты сегодня на коленях стоишь,
С рукою протянутой взываешь о помощи,
Безмолвно грустишь.
Тебе, злорадствуя, в долг
Рупии, доллары суют,
Они ведь не малые – их не просто так
Под проценты дают.
Аплодируют Чубайсу –
Он в обанкротившейся России
Специалист по займам,
За эти займы под проценты
Расплачиваться будут наши же внуки, правнуки,
Они нам этого не простят.
Развалили сверхдержаву,
До чего же вы дошли,
От нее могучей прежней
Нам оставив потрохи.

***

Вечер Дня Победы, 1998

В этот вечер Дня Победы
Отдохнуть пошел на Дон,
Вечер праздничный, веселый,
Вокруг люд, веселье, звон.
Мини-сцены – их так много,
А вокруг их люд людской,
Стоят слушают артистов
В пляс пустившихся с лихвой.
Вот артист из драмтеатра
Исполняет арию
О победе над фашизмом
И поход в Болгарию.
Выступает и участник
Тех тяжелых, лютых дней
Стих читает о победе –
О победе над фашизмом,
Ликовании людей.
С вдохновеньем выступает,
Вспоминает войну, дни,
Наступившем Дне Победы,
Те тяжелые бои.
Этот праздник всенародный
Салют-фейерверк завершил,
Люд восторженный веселый
Его славно проводил.

***

Приснился сон, 1998

Блаженны дни те, когда
Во сне беседуешь со мною
И близость чувств и нежность губ
Меня пленят, я обольщен тобою.
Мы оба будто наяву,
Смеясь, о чем-то балагурим,
Оба смеемся весть о чем,
Приятно мне, но я смущен.
Мне жаль с тобою расставаться,
Я понял – нет тебя в живых,
Сказать хочу, боюсь,
Боюсь с собою сам остаться.
Блаженны дни, блаженны сны
Однажды после встречи
Мне захотелось встречи вновь,
В мечте о встрече быстро
Сунул нос в подушку и уснул.
И Бог порадовал меня...
Сон продолжался вновь и вновь,
Виденьем сна я долго наслаждался.
Приснись мне вновь, моя отрада,
Я жажду встречи и молюсь
Услышать голос твой желанный,
К тебе, к тебе я вновь стремлюсь.

***
 
А тебя все нет, 1998

Да будет тебе пухом та земля,
Которая кормилицей была нам в жизни,
Та, по которой босиком бежала в детстве
Навстречу жизни, солнечного дня.
Ковылкино, звучит как-то неладно,
Ведь это родина твоя, отец твой был
На станции начальник, и станция Евдаково
Тебе знакома с детства,
Гудки, гудки, и пассажиры, поезда.
Ты повзрослела, подросла, окрепла,
Ума в девятилетке набралась,
Пришла пора стремиться к знанью,
Покинув отчий кров в Москву
Дерзать учиться в институте собралась.
И вот она красавица-столица, Москва,
Здесь твой причал на многие лета,
Здесь поступила в институт.
Пять долгих лет науки постигала,
Язык английский стал вторым,
Окончив институт, не ведала, не знала
Что ждет тебя Владивосток,
А величали его Дальний –
Он стал тебе пристанищем родным.
Под стук колес на самой длинной трассе
Москва-Владивосток
Мы встретились с тобой случайно,
Сошлись на всю оставшуюся жизнь,
И жили многие лета.
Постигнув в жизни радость и печаль
Мы подарили жизни детям,
В Ростове-на-Дону мы обрели
Последний наш причал.

***

Из под пера струится новь, 1999

Давно не брался за перо,
И Муза стихла, приуныла,
Хочу порадовать тебя,
Чтоб ты меня все же не забыла.
И я соскучился, давно не написал куплета,
Как, почему – сам не пойму
Постичь суровый миг запрета.
И вновь и вновь стремлюсь к тебе,
В поэзии – моя отрада,
Я стих читаю и молюсь,
Пред божеством твоим моя награда.
Моя душа наполнилась отрадой,
В ней я обрел живительную новь,
Возврат к тебе я обожаю,
Стремлюсь к тебе я вновь и вновь.
И впредь я Музе обещаю
В объятья к ней идти с пером,
Она мне душу согревает,
И служит правдой и добром.
Я оживаю когда стих
Из под пера на свет явился,
Ему я рад, и в тот же миг
В альбом стихов он сразу влился.
И он послушно и покорно
Среди стихов, как новый стих,
В альбоме будто притаился
Когда прочтут его, в тот миг –
Он был услышан всеми, всюду,
И к примиренью всех взывал,
Вещал он правду всему люду,
В бегах за правду он устал.


1980, Ростов-на-Дону.
1995, Ростов-на-Дону.
1999, Ростов-на-Дону.
Автор – Михаил Н. С.


* Фотография сделана в главном штабе Владимиро-Ольгинской военно-морской базы Тихоокеанского флота (ВО ВМБ ТОФ) в сентябре 1950 года.