Глава из повести Во мраке средь бела дня

            Победу ждали все. И те герои, что непосредственно били вероломного врага и гнали его в собственную берлогу, и те, кто добывал её в тылу. И те, кто сидел за решеткой, виновные, и так, за здорово живёшь. Тысячи и тысячи в продолжение этих четырёх военных лет писали заявление с просьбой отправить их на фронт, чтобы кровью своей доказать преданность Советской Родине.
            Газеты и радио для многих, в том числе и для меня, были доступны. Мы с нескрываемой радостью слушали и читали сообщения о победоносном шествии Советской Армии. Мы знали имена героев полководцев Жукова, Рокоссовского, Конева, Баграмяна, Мерецкова. Мы знали героев-солдат, старших и младших командиров. И думали, не высказывая этого вслух, что, освободи всех нас, многие из нас были бы либо в числе погибших за Родину, либо стали в число победителей.
            Все месяцы и дни, когда приближалась Победа, под влиянием общего грядущего торжества, мы даже забывали о собственном положении. У каждого из нас были близкие, друзья, знакомые, находящиеся там, в первых рядах будущих победителей, у многих близкие погибли. У многих вернулись калеками. Для девяноста девяти процентов заключенных, сидящих по 58-ой, война была тем, чем для всех советских народов –  трагедией, не личной, а общей.
           Победу ждали все.
 И когда наступил он, весенний день 9 мая, всё мрачное, тяжёлое, личное отступило на второй план. Здесь в лагерях, не было митингов. Был обыкновенный рабочий день, будни. Но какие будни! Ведь окончена тяжёлая, кровопролитная бойня, унесшая миллионы жизней. Также, как теперь мир вспоминает о наполеоновской войне 1812 года, о мировой – 1914-го, будут говорить и писать об этой. Обыкновенные цифры 1941-1945 – станут зиять с календарей чёрным ужасом, а 9 мая – красным кровавым пятном.
           Все разговоры шли о войне, о потерях, о победе. И конечно, мы связывали с этим праздником свое скорое освобождение. Оптимисты говорили о всеобщей амнистии. Пессимисты ни на что не надеялись. Видели, проглотив обиды, как особо опасных контриков вместе с уголовниками упрятали в кандей: как бы чего не учинили.
           По радио мы слышали ликование на Красной Площади. В газетах видели снимки празднично одетых людей. Военных с орденами и медалями. Побед со слезами на глазах. Естественное состояние общества – мир – воспринимался как что-то необычное, такое, от чего мы за эти четыре года поотвыкли.
           Болтуны, эти умники, проповедовали, что войны необходимы, чтобы периодически уничтожать часть населения Земли. Мол, если нашего брата землянина иногда не колошматить, то настанет перенаселение, деваться будет некуда…
         
           А природа делала свое дело – добро.
           Без человеческой помощи каждое утро вставало солнце, распускались цветы и росли деревья, покрываясь свежей весенней листвой. Она делала всё, чтобы показать миру, как всюду хорошо. Какая красота и радость пронизывает и горы в туманной дали, и синеву морей, и таинственную тишину лесов, и романтическую тревогу тайги, и спокойную бездну неба.
           А человек старался сделать всё данным ему разумом, чтобы омрачить себе эту окружающую его красоту. Прежде всего, он начал доискиваться: а что же это такое вообще и в частности – красота? Зачем она нужна? Какое влияние имеет она на общий уровень человеческого общества – жизненный и интеллектуальный? И кто там сказал «да», когда надо сказать – «нет»? И кто там сказал – «нет!», когда надо сказать – «да»?! И не дать ли ему по кумполу, чтобы знал, чтобы понимал, чтобы чувствовал?!
           И пошла катавасия.
Живёт человек одну-единственную жизнь. И отлично знает, что он не бессмертен. И норовит поставить себя над всеми в силу своих возможностей – разумных и физических. Кому это удается – наколбасит порядочно и травит жизнь миллионам, прикрываясь при этом ширмой насквозь лживых и красивых слов. И что это за удивительное существо – человек! Настолько он изобретателен, что любому, самому безнравственному, гадкому и подлейшему поступку найдет оправдание. И не только оправдание, но и представит дело так, что без этого его безнравственного поступка, вроде, и обойтись нельзя человечеству!
Когда война уже кончилась, и подписан акт о безоговорочной капитуляции, когда и мы, и немцы, и все, кто был втянут в величайшую кровавую авантюру, поняли, что к чему, сообразили, кто был в ней виновным, вот тогда на третий лагпункт прибыли пленные. Не просто пленные, а уже пленные преступники. Кто за воровство у нас попался, кто за мародерство, а кто, конечно, и за длинный язык.

      И вот такая братия из пленных немцев, румын, итальянцев, чехов, французов и прочих прибыла на третий лагпункт. И на каждого во втором отделе имелась папка с номером, и статья, и срок. И подписи, и печати. Вся эта пёстрая и разноязычная братия перемешалась с нашим ворьём, с нашей 58-ой. Уже не стало ни немцев, ни русских, ни итальянцев, ни врагов народа, ни урок. А все стали просто двуногими существами. Людьми. Особенно в бане. Это заведение всех причесало, всех объединило. Все бултыхались в воде, ругались на разных языках, плакали и хохотали одинаково. И закрадывалась мысль: и какого же чёрта все эти голые одинаковые существа передрались между собой? И зачем по чьему-то указанию стали учить воинские уставы, разбирать и собирать оружие, стрелять, рубить саблей, бросать гранаты, колоть штыком? Почему же вы теперь-то, в этой самой сибирской тесной бревенчатой бане не убиваете друг друга? Кто вас помирил?..